Текст книги "Ночной огонь"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

2

На той же неделе Джаро вернулся к учебе. Его волосы еще не отросли настолько, чтобы их можно было ровно подстричь. Он по возможности зачесывал их назад, но не мог покорить отдельные упрямые пучки или скрыть оставшиеся от ушибов проплешины, где волосы не желали расти достаточно быстро.

«Неважно! – говорил он себе и посещал занятия, не обращая внимания на пристальные взгляды других студентов. – Через пару дней их внимание отвлечется, и они больше не будут меня замечать». Тем временем ему оставалось только бесстрастно выносить позор.

Джаро вышел из кафетерия с подносом в руках, чтобы закусить, сидя на скамье где-нибудь в углу двора перед Лицеем. Появилась Лиссель. Сначала она сделала вид, что его не замечает, но потом передумала и подошла, чтобы смерить его взглядом с головы до ног. «Гм! – сказала она. – Здорово тебя отделали».

«С прилежанием и усердием», – согласился Джаро.

Лиссель внимательно наблюдала за выражением его лица: «Ты, кажется, в прекрасном настроении. Удивительно! Ты не обижаешься?»

«В жизни всякое бывает. К таким вещам следует относиться по-философски».

«Неужели ты не понимаешь? Из тебя сделали пример, – в певучем голосе Лиссель чувствовалось с трудом сдерживаемое веселье. – Тебя выставили на посмеяние, ты опозорен».[11]11
  Танетский термин «чабад» приблизительно переводится как «позор», «посмеяние» или «стыд» в зависимости от контекста, но его смысловой диапазон значительно шире. «Чабад» – наносящее болезненный внутренний урон сложное эмоциональное состояние, сочетающее в себе такие представления, как истощение маны, кастрация, принуждение к подчинению (подобное принуждению к извращенному половому акту), деморализация, превращение в ничтожество, поражение, безнадежное отставание от сверстников, лишение всякой весомости и значимости. Другими словами, «чабад» можно назвать жестоким приступом ощущения собственной неполноценности, вполне способным привести к самоубийству.


[Закрыть]

Джаро пожал плечами: «Я не заметил».

Лиссель огорчилась: «На мне все это тоже плохо отразилось. Все мои планы сорваны». Она бросила на него лукавый взгляд искоса: «Если, конечно, ты мне не поможешь, как обещал».

Джаро не мог поверить своим ушам: «О чем ты говоришь? Я ничего тебе не обещал. Ты принимаешь меня за кого-то другого».

Лиссель разозлилась: «Ты сказал, что я тебя обворожила и загипнотизировала! Ты показывал, как у тебя руки дрожат от страсти. Это был ты, Джаро Фат, и никто другой!»

Джаро печально кивнул: «Помню нечто в этом роде. Но это было давно и прошло».

Лицо Лиссель Биннок окаменело – настолько, что стало непривлекательным: «Значит, ты мне не поможешь?»

«Скорее всего, нет – даже если бы я знал, чего ты хочешь».

Лиссель широко раскрыла глаза, словно увидела Джаро таким, каким он еще никогда не был. Рот ее покривился, слова срывались с языка против воли: «Да уж, ты особенный, Джаро Фат, других таких нет! Расхаживаешь по Лицею, усмехаясь и поднимая брови, словно одному тебе известны какие-то мелочные постыдные секреты. А на самом деле ты побитая собака, поджимающая хвост, виляющая задом и подобострастно заглядывающая в глаза, чтобы ее больше не колотили!»

Джаро поморщился и даже поежился, слегка расправив плечи: «Надеюсь, в один прекрасный день я буду все это вспоминать с улыбкой».

Лиссель не слышала его. Голос ее стал крикливым и резким: «Ты не вызываешь ни малейшего сочувствия, показываясь на людях в таком виде! По сути дела, никто не понимает, что ты тут делаешь! Для тебя лучше всего было бы собрать учебники и убраться восвояси!»

«Это было бы глупо! Следующее занятие начинается через десять минут. Если бы мне не нужно было заниматься, меня бы тут не было».

«И тебя нисколько не беспокоит, что все на тебя смотрят? – презрительно спросила Лиссель. – Тебя нисколько не беспокоит, что о тебе думают?»

«Можно сказать и так».

На двор Лицея вышел Ханафер Глакеншоу. На некоторое время он задержался в величественной позе, расправив плечи, расставив ноги, сложив руки за спиной; плотно завитые кудри его золотистых волос блестели в солнечных лучах. Затем он медленно повернул голову – сначала направо, потом налево – чтобы все могли полюбоваться его благородным профилем. Заметив Джаро в обществе Лиссель, он нахмурился и медленно приблизился к ним походкой, не сулившей ничего хорошего. Остановившись в двух шагах, он свысока воззрился на Джаро: «Как я вижу, ты снова здесь и снова лезешь не в свои дела».

Джаро ничего не ответил. Бросив многозначительный взгляд в сторону Лиссель, Ханафер продолжил: «Ходят слухи, что тебя предупредили не пастись там, куда тебя не приглашали и куда тебе вход воспрещен».

«Вполне обоснованные слухи, – подтвердил Джаро. – Такое предупреждение имело место».

Ханафер указал на Лиссель кивком головы: «И все равно ты взялся за прежнее, суешь пронырливый нос туда, где профанов не приветствуют. Ты что, не понимаешь, куда ветер дует?»

«Ханафер, обойдемся без грубостей, – сказала Лиссель. – Джаро не имеет в виду ничего плохого».

«Да уж, бедняжка! – развел руками Ханафер. – Он у нас вообще ничего не имеет в виду, только и умеет, что трусовато ухмыляться и облизываться. Про него можно говорить все, что угодно, он даже не обижается. Профан! Общайся с себе подобными и оставь в покое всех остальных! Слышишь, что тебе говорят?»

«Ханафер, ты скандалишь, как деревенщина!» – с отвращением обронила Лиссель.

«Ну и что? Почему бы не позабавиться? С него, как с гуся вода!»

«Неправда! – прервал молчание Джаро. – Я все слышу и все запоминаю. Меня раздражает происходящее, но в данный момент я не хочу раздражаться попусту. Спешить некуда».

«Ты, наверное, спятил – несешь какую-то чушь. Впрочем, это меня устраивает: будь психом, сколько тебе влезет, но не вздумай быть пронырой, этого я не потерплю!»

Прозвучал звонок. Ханафер взял было Лиссель за руку, но та увернулась и побежала по двору к Лицею; Ханафер угрюмо прошествовал за ней.

Джаро посмотрел им вслед, взял со скамьи учебники и отправился на занятие.

3

Семестр кончился через два месяца. Во время зимних каникул Хильер и Альтея отправились в непродолжительную экспедицию на острова Баньик планеты Лахме-Верде, чтобы записать и документально проанализировать выступления так называемых «тимангезских» оркестров, состоявших из мягко позвякивающих водяных колокольчиков, звуковых блесток и вибрирующих гонгов, создававших эластичный ритм послезвучания. Некоторые слушатели сравнивали тимангезскую музыку с шумом набегающих и отступающих волн прибоя; другие называли ее «полуденными снами Пасифаи, богини музыки». На планете Лахме-Верде каждая деревня содержала оркестр, а то и несколько оркестров, и почти все местные жители либо изготовляли какие-нибудь изысканные инструменты, либо играли на них.

Тимангезская музыка давно не поддавалась музыковедческому анализу, и супруги Фаты решительно намеревались применить новые теоретические принципы в отношении роскошных текстур звука, на полное понимание которых не претендовали даже сами исполнители-островитяне.

Тем временем Джаро затрачивал всю энергию, практикуясь в применении приемов, демонстрируемых Гэйнгом Нейтцбеком. Джаро проявлял нетерпение и постоянно требовал разъяснения новых упражнений, новых последовательностей движений, новой тактики. Нейтцбек не уступал, однако, пока Джаро не доводил до совершенства пройденный материал. «Ты достаточно быстро продвигаешься, – говорил он. – Не хочу, чтобы ты надорвался».

«Не надорвусь! – утверждал Джаро. – У меня такое чувство, что я родился, чтобы драться. Мне все время не хватает разнообразия, и я не остановлюсь, пока не выучу все существующие приемы».

«Не получится, – заверил его Гэйнг. – Некоторым системам рукопашной схватки тысячи лет. Нынче каждый профессиональный боец считает, что превзошел быстротой и ловкостью древних мастеров. Я тоже так думал. Судя по всему, однако, я ошибался».

«Но все-таки я чему-то уже научился?»

«У тебя неплохо получается. До сих пор мы ограничивались относительно простыми приемами – никакой акробатики, никаких экзотических уловок».

«А когда мы ими займемся?»

«Когда у тебя разовьется мускулатура и твой организм привыкнет к новому режиму. К тому времени, когда ты закончишь курс – или даже раньше – ты уже будешь достаточно уверен в себе. Тем временем продолжай методично практиковаться. В конце концов, нам некуда спешить».

«Возможно, спешить придется, – возразил Джаро. – Начинается последний семестр в Лицее. Не знаю, что будет, когда я получу диплом. Фаты не расскажут, где они меня нашли, пока я не закончу Институт».

«Разве они не ведут журналы или дневники с описаниями исследований и экспедиций?» – спросил Нейтцбек.

«Думаю, что ведут – но они их прячут, чтобы я их не нашел. Они обещают, что я узнáю все, что им известно, как только получу ученую степень, но у меня нет никакого желания ждать так долго».

Гэйнг Нейтцбек пожал тяжелыми плечами: «Вернемся к тренировке. Сосредоточься на чем-нибудь достижимом и определенном».

В Лицее начался весенний семестр. Успеваемость Джаро настолько повысилась, что его перевели в особую категорию студентов, которым разрешалось самостоятельно выбирать курсы и определять почти все свое расписание. Джаро предпочитал заниматься дома, еженедельно сдавая зачеты преподавателям с помощью телеэкрана. Это позволило ему еще больше сосредоточиться на все более напряженных упражнениях, предписанных Нейтцбеком. Он уже замечал в себе изменения. Его плечи расправились, грудная клетка расширилась. Торс, бедра и ягодицы стали жесткими, как дубленая кожа. Кисти, руки и предплечья теперь были словно оплетены жилами, даже кости стали плотнее и тяжелее. Джаро приступил к изучению сложных последовательностей боевых приемов, в том числе так называемых «экзотических», бесконтрольное применение каковых могло нанести серьезные увечья противнику. Гэйнг Нейтцбек настаивал, превыше всего, на скорости, точности и равновесии – как всегда, он не позволял Джаро переходить к изучению новой тактики ближнего боя, пока пройденный материал не становился столь же привычным и автоматическим, как ходьба.

Однажды Нейтцбек сказал ему: «Теперь ты уже прочно на третьем уровне, что само по себе – незаурядное достижение. Есть другие, более высокие уровни; кроме того, техника рукопашной схватки разветвляется на сотни специализированных школ, в настоящее время нас не интересующих. Специалисты умеют применять отвлекающие и устрашающие звуки, обманывающие зрение иллюзии, ядовитые и парализующие порошки и аэрозоли, ослепляющие вспышки, миниатюрное потайное оружие и тому подобное. Способам умерщвления несть числа. В данный момент, однако, тебе лучше придерживаться основной техники, позволяющей обезоруживать противника и выводить его из строя без применения вспомогательных средств. Тебе еще многому предстоит научиться – хотя, конечно, ты уже не новичок. Если хочешь, надувайся самодовольством, пока не лопнешь».

Джаро только ухмыльнулся и продолжал упражняться.

В тот же день Хильер, вернувшись домой, сообщил новости, полученные им в Управлении земельной регистрации. Усаживаясь за стол, чтобы выпить чаю, он поделился сведениями с женой и сыном: «Вы помните, что старое ранчо «Желтая птица», к югу от нашего участка, принадлежало Клуа Хутценрайтеру?»

«Разумеется», – кивнула Альтея.

«Именно так. Несколько лет тому назад декан продал эту недвижимость синдикату «Фидоль комбайн». Сегодня мне нужно было зайти в земельное управление, и я из чистого любопытства заглянул в кадастр «Фидоля». Оказалось, что большинство акций этого синдиката принадлежит Гильфонгу Рюту, эксцентричному миллионеру и члену клуба «Валь-Верде». Двадцать процентов «Фидоля» удерживает Форби Мильдун, агент по продаже недвижимости. Тот самый Мильдун, пытавшийся сбыть нам коттедж в Каттерлайне. Все это заставило меня задуматься. Я навел кое-какие справки; говорят, что Рют любит красоваться необычными пристрастиями и проявляет склонность к рискованному вложению капитала – как на Галлингейле, так и на других планетах».

«Зачем ему понадобилась «Желтая птица»? – поинтересовалась Альтея. – Это дикая местность, почти такая же, как наша земля, только там нет таких красивых видов».

«Ходят всевозможные слухи, хотя смысла в них немного. При мне упомянули о том, что на территории ранчо якобы планируется строительство роскошного жилого комплекса, где смогут жить только Семпитерналы. Рют хочет стать Семпитерналом, но ни один из трех высших клубов не желает его принимать. Он слишком пренебрегает условностями, чтобы стать «устричным кексом». «Лохмачи» считают, что у него чрезмерно властный характер. А заявок на членство в клубе «Кванторсов» накопилось столько, что ждать очереди приходится на протяжении трех поколений. По-видимому, Рют надеется втереться в круг Семпитерналов как владелец построенного исключительно для них городка загородных вилл или чего-то в этом роде».

«Здесь что-то не так, – покачала головой Альтея. – Как он может стать Семпитерналом, если ни один из трех клубов его не приглашал?»

Хильер пожал плечами: «Как-нибудь просочится – посредством осмоса, надо полагать. Короче говоря, у меня нет ни малейшего представления о том, что происходит по соседству. Скорее всего, все это выдумки».

Джаро вдруг вспомнил: «Форби Мильдун? Он приходится дядей Лиссель Биннок. У Рюта роскошная космическая яхта; она стоит в ангаре терминала, и он никогда ей не пользуется. Лиссель говорила мне, что Мильдун хочет купить эту яхту, но Рют заламывает невероятную цену».

«Надо полагать, на самом деле он не хочет с ней расставаться», – заключил Хильер.

Джаро занялся учебой, а Хильер и Альтея погрузились в изучение справочной литературы, чтобы разузнать что-нибудь о планете Юшант, где во время летних каникул они намеревались принять участие в Ойкуменическом конгрессе эстетических философов. За ужином они спросили Джаро, не хочет ли он поехать вместе с ними. «Юшант – изумительная планета! – заявила Альтея. – Говорят, ее обитатели придерживаются системы ценностей, воспитывающей максимальную чувствительность к впечатлениям бытия. Методика сознательного восприятия становится уже не дисциплиной, а чем-то вроде искусства».

«Не забывай, что, если ты намерен – в соответствии с нашими рекомендациями – работать над получением ученой степени в сфере эстетической философии, участие в Ойкуменическом конгрессе может оказаться для тебя чрезвычайно поучительным», – прибавил Хильер.

«Даже если доклады тебя не заинтересуют, ты сможешь завязать полезные связи», – вторила мужу Альтея.

Хильер мудро кивнул: «Мы будем находиться в среде известнейших авторитетов, представляющих самые различные дисциплины – антропологов, изучающих развитие первых поселений на бесчисленных планетах, эстетических аналитиков, философов-культурологов, специалистов по сравнительному искусствоведению и параллельной феноменологии, а также символогов – таких, как мы. Даже декан Хутценрайтер прибудет собственной персоной. Вдохновляющая возможность обмена опытом!»

«Я подумаю, – пообещал Джаро. – В данный момент я настолько занят, что у меня ни на что не остается времени, кроме подготовки к экзаменам и боевых упражнений».

«Хмф! – фыркнул Хильер. – Как долго ты собираешься заниматься этими пинками и зуботычинами?»

Альтея язвительно ответила за сына: «До тех пор, пока он не сможет искалечить одним прикосновением пальца какого-нибудь ничего не подозревающего прохожего».

Джаро рассмеялся: «Это очень просто. Если ты хочешь, чтобы я кого-нибудь искалечил, тебе достаточно только назвать этого человека».

«Шутки шутками, – вмешался Хильер, – но должен же быть какой-то предел!»

«Должен быть, – согласился Джаро. – На сегодняшний день я одолел примерно половину курса. Это очень увлекательно – чем дольше я учусь, тем больше мне хочется знать»

«Надеюсь, что от твоей неутолимой страсти к познаниям что-нибудь останется и на долю Института», – иронически отозвался Хильер.

4

Время летело незаметно. Самое знаменательное событие года – великолепный выпускной бал под наименованием «Домбриллион» – должно было состояться за неделю до церемонии выдачи дипломов. Так как выпускной бал официально организовывался руководством Лицея, социальные иерархические различия игнорировались. В прицнипе любые выпускники, от самых презренных профанов до весомых представителей престижных клубов, могли участвовать в Домбриллионе на равных основаниях, рассчитывая на обстановку дружелюбной терпимости. На практике, однако, каждый клуб резервировал для своих членов особые столы и заказывал для них особые костюмы.

Романтический привкус предстоящего бала заразительно горячил воображение Джаро. Он не мог избежать тоскливых уколов зависти при мысли о пиршествах и праздничных развлечениях, для него недоступных. «Ты сам того хотел!» – говорил он себе. Если бы он действительно пожелал развлекаться на выпускном маскараде, он мог бы это устроить без труда. Он мог бы сопровождать, например, любую девушку из клуба «Непримкнувших», причем у него был широкий выбор. Клуб этот объединял разношерстную компанию – среди них встречались профаны, инопланетяне, провинциалы, те, кому восхождение по ступеням социальной лестницы оказалось не по силам или не по душе, а также всевозможная прочая публика, в том числе отщепенцы и полу-социопаты, анархисты и религиозные фанатики. Многие из «непримкнувших» девушек были достаточно привлекательны; иные, однако, могли вести себя непредсказуемо. Некоторые впадали в состояние безразличной подавленности, начинали рыдать или ругаться – или неожиданно пускались в пляс, совершая дикие прыжки. Другие делали неприличные жесты или изготовляли из волос лакированные рога, увенчанные светящимися лампочками. Однажды «непримкнувшая» девица явилась на торжественный бал, прикрытая лишь кольцами двуглавой змеи. Другая, употребив чрезмерное количество спиртного, принялась фальшиво распевать скабрезные матросские частушки, забравшись на эстраду, хотя оркестр в это время исполнял сдержанную пассакалию. Среди них попадались просто буйные помешанные. В конце концов Джаро решил, что, если он действительно соберется участвовать в Домбриллионе, ему следовало найти подругу другого сорта.

Размышления о выпускном бале вызывали в нем противоречивые побуждения, и он мрачновато насмехался над своей непоследовательностью. Ему хотелось хотя бы на несколько минут насладиться радостями высокого престижа, не занимаясь длительным и трудоемким восхождением на пирамиду социальной иерархии, не карабкаясь по головам неудачников и не цепляясь за фалды впереди идущих. Джаро понимал неразумность и даже некоторую унизительность такого желания, но не мог игнорировать его. В практическом отношении ему следовало, конечно, оставаться дома и тем самым отказать себе в романтическом воспоминании о Домбриллионе. Джаро продолжал беспокоиться по этому поводу независимо от того, к какому решению он склонялся в то или иное время.

За неделю до выпускного бала лицейские выпускники устраивали традиционное утреннее собрание, чтобы поболтать, сфотографироваться, подписать выпускные альбомы, поделиться планами на лето и, в целом, предаваться сладостно-печальным воспоминаниям о безвозвратно прошедшей ранней молодости.

Явка была обязательной. Джаро аккуратно оделся, причесал коротко подстриженные густые черные волосы и пришел на собрание. По такому случаю двор перед Лицеем весело разукрасили вымпелами и транспарантами, гирляндами флажков, порывисто мечущимися на ветру продолговатыми воздушными шарами и эмблемами тридцати клубов. Справа и слева расставили длинные столы: всем желающим предлагались пирожные и печенье, игристое вино и фруктовый пунш.

Джаро расписался в журнале регистрации участников, обвел глазами двор и уселся в сторонке на скамью. Там он собирался оставаться некоторое время, после чего рассчитывал удалиться так же ненавязчиво, как прибыл.

Таковы были намерения Джаро, хотя он и не исключал возможность их изменения в зависимости от обстоятельств. Наблюдая за прибытием и разговорами студентов, Джаро начинал ощущать легкое замешательство. Ни один из сверстников не был таким, каким Джаро его помнил. Произошло преображение, вызванное возрастом. Он не встречался ни с кем из них на протяжении года. Несомненно, они заметили бы такие же изменения и в нем, если бы присмотрелись, а не проходили мимо, бросая мимолетные взгляды. Может ли быть, что его все еще окружал, подобно черной ауре, позор унижения? Так или иначе, какая разница? Джаро позволил себе усмешку, ничем не напоминавшую веселую улыбку.

Откинувшись на спинку скамьи, Джаро разглядывал суетившихся на дворе молодых людей. Он не замечал ни Коша, ни Алмера, ни Лонаса, ни Ханафера. Появилась Лиссель Биннок. Она почти потерялась в стайке девушек, собравшихся с другой стороны двора. Стайка закружилась и рассыпалась – из нее, пританцовывая от возбуждения и веселья, почти выбежала Лиссель. На ней были очаровательное темно-зеленое платье с короткой плиссированной юбкой и зеленые чулки до колен. Джаро не мог сдержать в себе щемящую волну эмоций. Это не была похоть, это не было даже страстное желание обладать – по меньшей мере, не совсем; скорее это был приступ скорбной тревоги. Лиссель олицетворяла юность, кипение жизни, легкомыслие и все те аспекты бытия, в которых ему, по той или иной причине, было отказано. При всех ее недостатках она была невероятно притягательна.

Джаро следил за ней. Лиссель не видела его – ее мысли были явно чем-то заняты, но заняты ни в коем случае не Джаро Фатом, нелюдимым профаном, предпочитавшим, чтобы его называли «Джаро-астронавтом». Лиссель, в отличие от многих, мало изменилась. Она все еще оставалась беспечной, готовой перед всеми красоваться брызжущей жизненной энергией, вызывавшей и у молодых, и у пожилых желание схватить ее, обнять покрепче и забыться в глубинах ее очарования.

Лиссель вспомнила о чем-то важном: пора было выпить и закусить! Она отделилась от пары подруг и подбежала к буфету, чтобы выбрать что-нибудь из разнообразных деликатесов.

Джаро вскочил и пересек двор размашистыми шагами. Когда Лиссель протянула руку, чтобы взять миниатюрный вертел с кусочками жареного мяса, она натолкнулась локтем на другую руку. Обернувшись, она на мгновение замерла, после чего с изящной решительностью водрузила вертел на тарелку и произнесла, обращаясь куда-то в пустоту: «Насколько я понимаю, нас почтил своим присутствием затворник Джаро Фат».

«Так меня зовут, это правда – но я не затворник», – ответил голос.

Лиссель повернулась к нему: «Джаро, это в самом деле ты! Где ты пропадал? Я тебя не видела целую вечность!»

Джаро рассмеялся: «Это я тебя не видел целую вечность. Ты разве затворница?»

«Ни в коем случае! – Лиссель подцепила маринованного древесного краба с блюда, наполненного дарами моря. – Я карабкалась по ступеням престижа, училась и посещала все сезонные праздники, как полагается. Тем временем, твое существование окутано мраком тайны».

«В моей жизни нет ничего таинственного, – сказал Джаро. – Я только и делал, что сидел дома и сдавал зачеты, а в свободное время работал в мастерской космопорта».

«Неужели? Значит, ты исчез не из-за того, что тебя проучили Ангелы Тьмы?»

«Нет, в каком-то смысле это не так».

«Что ты имеешь в виду?»

«Это трудно объяснить».

Лиссель пожала плечами. Наполнив тарелку, она взяла бокал вина. Джаро сделал то же самое, и они присели неподалеку на скамью.

Лиссель взглянула Джаро в лицо – никогда еще ее голубые глаза не казались более невинными: «Жаль, что люди, как правило, предпочитают думать о других самое плохое. Как ты считаешь?»

«Жаль», – согласился Джаро.

«Говорят, что после того, как тебя отколошматили, тебе было стыдно появляться на людях – и поэтому ты так долго прятался».

«Это неправда, – возразил Джаро. – Тем не менее, пусть говорят, что хотят – мне все равно».

Лиссель поджала губы, чтобы не усмехнуться: «Надо полагать, однако, побои вызвали у тебя какие-то затруднения?»

«Пожалуй, – признал Джаро. – Трудно соблюдать правила цивилизованного поведения, когда другие их безнаказанно нарушают».

Лиссель кивнула, напустив на себя мудрый вид: «Интересно, почему же сегодня ты решил сюда явиться?»

«Явка обязательна. Кроме того, я хотел взять выпускной альбом».

«Зачем? Ты не вхож ни в один из клубов, а выпускной альбом существует только для того, чтобы напоминать нам о восхождении по первым ступеням общественной иерархии».

Джаро пожал плечами: «Когда-нибудь, блуждая среди далеких созвездий, я раскрою выпускной альбом и спрошу себя: «Как высоко взобрались эти полные надежд молодые люди по лестнице престижа?»»

Лиссель поморщилась: «Странная мысль! От нее у меня холодок пробежал по коже».

«Прошу прощения».

«Ты самый необычный человек из всех, кого я знаю! – раздраженно воскликнула Лиссель. – Я смотрю тебе в лицо и вижу только маску, скрывающую какую-то тайну».

Джаро поднял брови: «То же самое можно сказать и о тебе, со всеми твоими секретами».

Лиссель ответила, надменно вскинув голову: «Не имею представления, о чем ты говоришь».

«Тогда послушай! Я задам простой вопрос – его невозможно не понять. Ты на него ответишь?»

«Может быть. Какой вопрос?»

«Ты хотела, чтобы я что-то для тебя сделал. Что именно?»

Лиссель рассмеялась: «Это была какая-то мелочь, даже не помню, какая – но я хорошо помню, чего ты хотел от меня взамен».

«Даже так! Тоже какой-нибудь мелочи?»

Лицо Лиссель покривилось одной из ее причудливых гримас: «Ты хотел меня соблазнить, чтобы я стала твоей тайной любовницей. Разве это мелочь?»

Джаро с улыбкой покачал головой: «И ты согласилась?»

«Насколько я помню, мы так и не решили этот вопрос».

«Так что же – чего ты от меня хотела?»

Лиссель пожала плечами: «Это было давно».

«И то, чего ты хотела, больше тебе не нужно?»

Лиссель поджала губы: «Я бы не сказала. Нет, ты все еще мог бы мне помочь».

«На тех же условиях?»

Лиссель явно была в легкомысленном настроении: «Все по-прежнему. Но я не могу ничего объяснить и не могу ничего сделать, пока не буду уверена, что тебе можно доверять, а я в этом не уверена».

Джаро вытянул руку: «Обрати внимание! Пальцы больше не дрожат».

Лиссель отдала ему пустую тарелку: «Будь добр, принеси мне еще бокал вина. А пока ты ходишь, я попытаюсь собраться с мыслями».

Джаро отнес тарелки к буфету и вернулся с двумя полными бокалами вина: «Ты приняла решение?»

«Я все еще думаю, – Лиссель взяла бокал и, словно подчинившись внезапному порыву, наклонилась к Джаро и поцеловала его в щеку. – Спасибо! Ты способен к сочувствию – я решила, что ты мне нравишься».

Джаро старался не показать, что его застали врасплох. Какая новая проказа пришла в голову Лиссель? Почему бы она внезапно стала податливой, теплой, близкой? Каким образом она собиралась водить его за нос?

«Между прочим, меня все еще удивляет, что ты сюда явился», – заметила Лиссель.

«Это не так уж важно», – отозвался Джаро.

«Ты собираешься придти на выпускной бал?»

«Скорее всего нет. А ты? Придешь с Ханафером?»

«Нет, я ему твердо дала это понять. Он в ярости – особенно потому, что я, наверное, приду в сопровождении Перли Валькенфусса. Ханафер считает его опасным соперником, причем Перли уже приняли в клуб «Цыплят-извращенцев»».

Вдохновленный близостью Лиссель, Джаро осмелился предложить: «Может быть, ты выберешь меня своим спутником на балу?»

Лиссель расхохоталась, не веря своим ушам: «Ты хочешь, чтобы у Ханафера случился апоплексический удар? Он все еще тебя ненавидит, не может спокойно слышать твое имя! Если он увидит нас вдвоем на выпускном балу, я не знаю, что он сделает».

«Значит, я не гожусь тебе в спутники?»

Лиссель помолчала, прихлебывая вино и глядя на заполненный толпой студентов двор. Джаро ждал ответа, пытаясь представить себе тысячи маленьких обрывков мыслей, которые Лиссель приходилось связывать воедино, чтобы принять решение.

«Я не могу придти с тобой на выпускной бал. Это вызовет скандал, Ханафер устроит сцену – а я не могу себе это позволить, меня вот-вот согласятся принять «Пригретые змеи»». Ее голос оборвался. Она вскочила на ноги и повернулась лицом к Джаро, тоже поднявшемуся: «Мне кое-что пришло в голову. Может быть, это даже к лучшему. Сегодня вечером моя кузина Дорсен играет в концерте. Я обязана присутствовать. Если хочешь, можешь сопровождать меня на концерте. У тебя будет возможность познакомиться с моими родственниками, в том числе с дядей Форби. Тебе он понравится; он – один из «кахулибов», причем отличается немалой весомостью. А после концерта моя бабка, кажется, собирается устроить званый ужин в честь Дорсен».

«Не могу сказать, что мне нравится эта идея», – сомневался Джаро.

Наклонив голову набок, Лиссель одарила его самой неотразимой улыбкой: «Джаро! Я не могу придти с тобой на выпускной бал, но ты можешь сопровождать меня на концерте, со мной ты не соскучишься». Она прикоснулась к его плечу и наклонилась к нему: «Увидишь! Я обещаю!»

«И к чему все это приведет?»

«Ну что ты, Джаро! – тихо сказала Лиссель. – Разве можно спрашивать такие вещи?»

«Гм. Когда мне следует за тобой придти? Где ты живешь?»

Лиссель колебалась: «Придется соблюдать осторожность, чтобы не обидеть бабушку – она придерживается строгих правил. Я скажу ей, что ты – музыкант, и мы встретимся в консерватории; это за Пингари-парком, около мемориального огня под горой Вакс».

Джаро решил, что настало время измерить правдоподобность и характер намерений Лиссель. Он помолчал, выбирая выражения. Лиссель неправильно поняла его молчание. Она поторопилась прибавить вполголоса: «Должна заметить, что концерт организуется Институтом. Никто не обзовет тебя профаном или пронырой. При этом ты поднимешься на мой социальный уровень и будешь находиться в обществе моей достойной восхищения семьи. Все мои родственники – благовоспитанные люди, заслужившие высокую репутацию. Надеюсь, тебя привлекает такая перспектива?»

Джаро слегка опешил и рассмеялся: «У тебя в голове все вверх ногами! Я хотел бы, чтобы ты избавилась от родственников и оставила весомость дома. Я хотел бы отвезти тебя в гостиницу на горном озере, где мы поужинали бы жареной речной рыбой, напились бы «Синим джинном» и провели бы в постели как можно больше времени».

«Джаро! – воскликнула Лиссель. – Это совершенно невозможно! Я обязалась придти на концерт!»

«Никаких проблем, – отозвался Джаро. – После концерта мы извинимся перед твоей родней и отправимся по своим делам. Ты согласна?»

Лиссель скорчила гримасу: «Дядя Форби может настаивать на том, чтобы ты остался на ужин».

Джаро покачал головой: «Это не поддается пониманию! Я даже не знаком с твоим дядей Форби. А теперь отвечай – я должен знать! Ты согласна или нет?»

Лиссель вздохнула, вскинула голову – ее золотистые локоны легли на плечи – и взглянула на него со скорбным упреком: «Тебе так не терпится залезть со мной в постель, что ты готов рисковать скандалом?»

Джаро помолчал, подумал и ответил: «Готов рискнуть, если тебя это устраивает».

Лиссель отступила на шаг и прикусила губу: «Не знаю, что сказать!»

«Риск сводится к минимуму – его можно практически предотвратить, – настаивал Джаро. – Вечер можно провести гораздо хуже, как ты сама понимаешь».

«Ты выражаешься не слишком любезно, Джаро. Неужели нельзя говорить о вещах в романтичных, поэтических тонах?»