Текст книги "Ночной огонь"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 8

1

Еще через три дня Хильера и Альтею Фатов повысили в должности за выслугу лет, сделав их ординарными профессорами Института, что означало существенное увеличение жалованья. Их статус также повысился – настолько, что их зачислили в клуб «Альтровертов» – группу интеллектуалов, диссидентов, занимавших важные должности профанов и прочих свободомыслящих личностей, не особенно стремившихся карабкаться по ступеням социальной лестницы; среди «альтровертов» числились даже перебежчики из клуба «Лемуров».

Фаты притворялись, что их не интересовал новоприобретенный статус, но втайне радовались такому признанию – они считали его не только заслуженным, но и более чем запоздалым. Они начали даже рассматривать возможность приглашения некоторых «альтровертов» в Приют Сильфид.

«Мои изящные подсвечники стоят без дела целую вечность! – вздыхала Альтея. – Кроме того, Хильер – и, пожалуйста, не надо ворчать – невозможно отрицать, что наш дряхлый дом нуждается в обновлении как изнутри, так и снаружи. Теперь мы можем себе это позволить, и нет никаких причин откладывать ремонт. А после ремонта мы сможем приглашать на ужин гостей – таких, как профессор Чабат и леди Интрикс – и не чувствовать себя при этом последним отребьем».

«Я не прочь чувствовать себя последним отребьем, – отозвался Хильер, склонный к прижимистости в том, что касалось денег. – Если кому-нибудь угодно истолковывать мои привычки как следствие низкого происхождения, пусть говорят, что хотят!»

Отважные заявления мужа не обманывали Альтею: «Не притворяйся, Хильер! Я знаю, что тебе нравятся ужины и вечеринки не меньше, чем мне – ты просто слишком упрям, чтобы в этом признаться».

Хильер рассмеялся: «Да и нет! По правде говоря, я боюсь тратить большие деньги без особой надобности».

«Не совсем понимаю, о чем ты говоришь».

«Помнишь, двадцать лет тому назад ходили слухи о новых пригородах и о продолжении северной застройки? Вчера я снова что-то такое слышал. Думаю, рано или поздно это произойдет».

«До тех пор сто лет пройдет! – возразила Альтея. – Танет уже расширился на восток, за холмы и в долину Вервиля. Почему бы застройка внезапно двинулась в нашем направлении?»

«Вполне может быть, что ты права, – сказал Хильер. – Но если ты ошибаешься, нам лучше было бы убраться отсюда, пока тут не начнется перенаселение. В этом отношении должен заметить, что сегодня утром мне предложили продать дом и землю».

«Неужели? Кто именно?»

«Тот же субъект, что и раньше – агент по продаже недвижимости, Форби Мильдун. Он упомянул, что ему поручили сбыть несколько прекрасных новых коттеджей в округе Каттерлайн, и что он мог бы уступить нам один из них в обмен на то, что он назвал «старым сараем», если бы мы уплатили в придачу еще тысяч десять. Он подчеркнул, что предлагаемые дома – неподалеку от Института, сразу за холмом, что очень удобно».

Альтея глубоко вздохнула: «И что ты на это сказал?»

«Я рассмеялся и сказал, что он просит слишком много. Мильдун ответил, вполне разумно, что в том состоянии, в каком Приют Сильфид находится сегодня, его не продашь ни за какие деньги, но что он мог бы, возможно, уступить тысячу-другую сольдо, если бы мы согласились на некоторые условия. Я сказал, что цена все еще слишком высока. В конце концов мне удалось выторговать новый дом в обмен на старый, плюс шесть с половиной тысяч – но я предупредил его, что не могу заключать никаких сделок, пока не посоветуюсь с тобой и с Джаро. Мильдун хотел знать, почему Джаро мог бы что-нибудь решать по этому поводу. Я объяснил, что Джаро в конце концов должен унаследовать Приют Сильфид и успел привязаться к этому месту, а поэтому к его мнению придется прислушаться. Кроме того, я заметил, что мы могли бы рассмотреть возможность приобретения одного из новых коттеджей за семь с половиной или даже за восемь тысяч, если Приют Сильфид останется за нами».

«Не хочу я жить ни в одном из этих спичечных коробков в Каттерлайне, ни на каких условиях! – разозлилась Альтея. – Они там гнездятся друг на друге, как пчелиные соты! Меня исключительно раздражает предложение этого жулика! Это просто оскорбление, неприкрытое оскорбление!»

На следующий день Хильер, сидя у себя в кабинете в Институте, ответил на телефонный вызов Форби Мильдуна. Мильдун начал разговор живо и радостно: «Если вы помните, мы обсуждали вашу возможную заинтересованность в новом месте жительства в округе Каттерлайн. Исключительно по совпадению, сегодня утром ко мне обратился инопланетный клиент, наводящий предварительные справки. Он дал понять, что его внимание могла бы привлечь недвижимость в сельской местности, поодаль от густонаселенных районов, где он мог бы устроить нечто вроде пригородного ресторана. Я сразу вспомнил о Приюте Сильфид. Должен тут же оговориться, что не хотел бы внушать надежды на внезапное богатство – мой клиент рассчитывает потратить лишь небольшую сумму, а мои комиссионные окажутся ничтожными, но, по моим расчетам, в обмен на шесть с половиной тысяч сольдо и Приют Сильфид с окружающим участком я мог бы подыскать вам очаровательный коттедж в великолепном квартале Каттерлайна, практически в двух шагах от Института».

«Боюсь, вам придется забыть об этом предложении, господин Мильдун, – сухо ответил Хильер. – Прежде всего, мой сын Джаро и слышать не хочет о том, чтобы...»

В голосе Мильдуна появилась напористо-капризная нотка: «На мой взгляд, ему не следовало бы вмешиваться в принятие решений, от которых зависят ваш комфорт и ваша репутация. В конце концов, осмелюсь заметить, Приют Сильфид не выглядит как достойное жилище двух известных ученых, пользующихся всеобщим уважением! Этот обветшалый дом скорее напоминает убежище бродяг и разбойников».

«Моя жена не желает переезжать в Каттерлайн. Она считает этот район банальным и вульгарным. Позвольте поинтересоваться: вы сами живете в Каттерлайне?»

«Конечно, нет! – высокомерно откликнулся Мильдун. – У меня особняк в Шермонд-Парке».

«Разумеется. Что ж, как бы то ни было, это не имеет значения – думаю, что дальнейшее обсуждение этого вопроса вряд ли окажется полезным для вас или для меня. Всего хорошего!»

«Всего хорошего!» – процедил сквозь зубы Мильдун.

2

К концу осеннего семестра «Аркадских фигляров» наняли развлекать публику во время Суматошной попойки – фестиваля, финансируемого «Изограммами», молодежным клубом-филиалом Квадратуры круга. Суматошная попойка устраивалась ежегодно в качестве празднества, чествующего совокупную весомость квадрантов Квадратуры круга. На протяжении нескольких недель добровольцы и подрядчики занимались украшением павильона Сурси, чтобы он олицетворял улицу в мифическом Пердограде. Накладные фронтоны имитировали здания невообразимой конструкции. На балконах теснились пузырчатые надувные паяцы, разряженные в традиционные пердоградские костюмы: шаровары, огромные ботинки с загнутыми вверх носками и кривые широкополые цилиндры, увенчанные механическими птицами – лопочущими балуками и визгунами с латунными лапами. Ожидалось, что подвыпившие пердоградцы, толпящиеся на площади, должны были красоваться в примерно таких же или еще более смехотворных нарядах. В расставленных вдоль улицы киосках желающим бесплатно наливали большие кружки «бубла» – напитка, якобы приготовленного по тайному рецепту, практически не менявшемуся из года в год. Для того, чтобы гулянье сопровождалось веселыми джигами и «ухажерскими танцами», наняли три оркестра – в том числе «Аркадских фигляров». Считалось, что каждый «изограмм» обязан был веселиться на Суматошной попойке – если он не умер и не находился на другой планете.

В условленное время «Аркадские фигляры» заняли места в искусственном гроте, сооруженном над центральной прогулочной площадкой. Над головами оркестрантов мерцали тысячи лиловых и зеленых огоньков, создававших приглушенно-дрожащее освещение не поддающегося определению оттенка.

Как всегда, «Фигляры» усердно отыграли подходящие к случаю номера, после чего спустились из грота, чтобы передохнуть и промочить горло. Подобно остальным музыкантам, Джаро оделся в костюм бродячего пастуха-гитана: обтягивающие бриджи из черного вельвета, серовато-коричневый кафтан с розовой прошивкой крест-накрест и темно-алый колпак с длинной черной кисточкой, свисающей вдоль левого уха. Разглядывая гуляющих, Джаро обернулся и оказался лицом к лицу с веселящейся парой – на него чуть не налетела Лиссель Биннок в сопровождении молодого человека, нарядившегося пердоградским головорезом.

Лиссель тут же остановилась и уставилась на Джаро. На ней были сетчатая белая юбка до колен, черная безрукавка и тиара, сплетенная из зеленых листьев африканского тюльпана – пышный венок, подобающий лесной нимфе. Лиссель узнала его, удивилась и тихо воскликнула: «Джаро! Астронавт Джаро – это ты?»

Джаро не отрицал свое присутствие. Странно! Лиссель, как всегда, выглядела жизнерадостной и обворожительной, готовой принять участие в любой подвернувшейся проказе – короче говоря, в ее поведении не было ничего необычного. Тем не менее, Джаро не мог не заметить в ней какое-то непонятное противоречие. Когда они встретились в последний раз, Лиссель даже не пыталась скрывать, что общение с Джаро навевало на нее смертельную скуку. Чем объяснялось, в таком случае, ее нынешнее возбуждение? Капризом? Возможно.

Лиссель оценила костюм Джаро, после чего взглянула на эстраду в гроте, где Джаро оставил суанолу, и с удивлением спросила: «Так ты еще и музыкант?»

«Мне платят за игру – если это можно назвать музыкой».

«Я вижу там суанолу. Она твоя? Или ты занимаешься глупостями – трещишь зубочистками или стучишь ложками?»

«Я исполняю простенькие мелодии на суаноле. Хорошо стучать кастаньетами гораздо труднее».

«Не скромничай, Джаро! Твои попытки скрывать свои достижения неубедительны».

Пердоградский головорез взял ее под руку: «Пойдем, Лиссель! Наш стол уже накрыли».

Лиссель старательно высвободилась: «Одну минуту. Мне нужно подумать».

Приятель нетерпеливо пытался ее увести: «Пойдем, пойдем! Подумаешь за столом. Тут нечего делать, что тебя задерживает?»

Лиссель снова увернулась: «Перестань мне приказывать, Кош! И не дергай меня за руку. У меня из-за тебя синяки вскочат!»

«Наш стол займут», – недовольно ворчал Кош, враждебно поглядывая на Джаро.

Лиссель усмотрела в сложившейся ситуации возможность позабавиться: «Прошу прощения, я вас друг другу не представила. Джаро, это Кош Диффенбокер. Кош, познакомься с Джаро Фатом».

Кош в замешательстве переводил глаза с Джаро на Лиссель и обратно: «Пора идти, Лисси! Перестань дурака валять. Если мы не поторопимся, наш стол займут».

Лиссель тихонько оттолкнула его: «Вот и торопись! Иди! Спеши! Беги вприпрыжку, со всех ног! Здесь Суматошная попойка – никто даже не обернется, если ты поскачешь на четвереньках, как лягушка!»

«И что я скажу Ханаферу?»

«Говори что хочешь, какое мне дело? Ханафер слишком много о себе думает, если считает, что я должна перед ним отчитываться».

Кош сомневался: «Ты его знаешь. Ханафер разозлится, как черт – он просто не понимает, как можно пренебрегать его желаниями».

«Это общеизвестно. Пойди, займи стол – я скоро приду».

Кош недовольно удалился, проталкиваясь через разряженную толпу. Лиссель снова повернулась к Джаро с дрожащей улыбкой на губах: «Так что же, Джаро – что ты думаешь о нашей великолепной попойке?»

«Декорации, огни, украшения – все это действительно великолепно».

Лиссель радостно рассмеялась: «Я тоже этим занималась – меня назначили в организационный комитет. Вот, смотри! Видишь это чудище в зеленой шляпе, с хвостом, загнутым над спиной? Я нарисовала весь хвост и даже кисточку! Причем я тщательно выбирала краски!»

«Замечательно! У тебя прирожденный талант – тебе следовало бы стать художницей, а не...» – Джаро прикусил язык и сделал вид, что разглядывает гуляющих.

Лиссель потребовала продолжения: «А не кем?»

«Ну, скажем так – а не таинственной соблазнительницей, плетущей тысячи интриг».

«Но я хочу быть и тем, и другим! – заявила Лиссель. – Почему бы я стала себя ограничивать? Тем более, что у меня есть к тебе важное дело».

«Ха! Гм. Какое такое дело?»

Лиссель беззаботно поболтала пальцами в воздухе: «Ну, просто дело, вот и все».

«Я не понимаю, – признался Джаро. – В космопорте ты ясно дала понять, что я не только профан, но еще и на редкость скучный болван. А теперь вдруг все изменилось. Сегодня я прекрасный и замечательный Джаро, блещущий талантами, приятнейший собеседник. Либо ты чего-то от меня хочешь, либо ты в меня влюбилась и решила броситься с головой в водоворот безумной страсти. Как тебя понимать?»

Лиссель покачала головой, изображая потрясение: «Не могу поверить, что ты настолько циничен! Когда мы встретились в ангаре, я беспокоилась по поводу затеи моего дядюшки – и, может быть, поэтому показалась тебе рассеянной. Сегодня все по-другому».

«Вот-вот, – кивнул Джаро. – Именно твое сегодняшнее поведение вызывает подозрения. Напомни мне, почему мы внезапно стали такими близкими друзьями?»

Вытянув указательный пальчик, Лиссель прикоснулась к кончику носа Джаро – искусный маневр, заставлявший собеседника остро почувствовать ее телесную близость. Джаро решил, что вступить в интимные отношения с Лиссель было бы приятно, хотя такое развитие событий было чревато неожиданностями. Кроме того, оно было исключительно маловероятным, учитывая социальные претензии популярной красавицы. Он сказал: «Если это ответ на мой вопрос, я его не понял».

«А ты и не должен ничего понимать. Таким образом мне удается не раскрывать тайны».

«Жаль! – отозвался Джаро. – Сегодня у меня нет времени размышлять о тайнах – боюсь, мне придется остаться занудным космическим механиком».

Джаро почувствовал, как у него за спиной выросла высокая фигура. Обернувшись, он увидел грузноватого молодого человека в кричащем ярмарочном костюме пердоградского собачьего парикмахера. Это был не кто иной, как Ханафер Глакеншоу – с лицом, искаженным злобой: «Что тут происходит? Ты что тут делаешь? Профану не место на Суматошной попойке! Вход только по приглашению, для членов Квадратуры круга! Ты не только профан, но еще и проклятый проныра!»

Лиссель протиснулась между ними: «Ханафер, не валяй дурака! Разве ты не видишь, что он играет в оркестре?»

«Какое мне дело? Музыканты должны сидеть где положено – у себя на сцене, а не на площади! Платной прислуге не пристало якшаться с гостями!»

«Ханафер, это просто неприлично! Джаро не делает ничего плохого!»

«Наоборот, это я требую соблюдения приличий! Там, за оградой, на сцене, он – музыкант. Здесь, на площади, он – проныра, да еще и осклабился, как дебил!»

Лиссель с досадой покачала головой: «Тебе не терпится устроить сцену? Пойдем, Кош уже занял для нас стол». Попрощавшись с Джаро быстрым взглядом через плечо, она увела приятеля подобру-поздорову.

Возмущенный Ханафер не успокаивался. Ему никогда не нравился Джаро – Ханафер считал его льстивым и самодовольным выскочкой. Обнаружить этого никчемного профана втирающимся в избранное общество людей, потративших годы на восхождение по лестнице престижа, было просто оскорбительно!

По пути к праздничному столу Ханафер жаловался спутнице: «Почему ты вообще его замечаешь? Какой-то пронырливый туфтяк!»

«Отдай ему должное, Ханафер! – капризно отозвалась Лиссель. – Он умен и хорошо играет на суаноле. Кроме того, в каком-то старомодном смысле он неплохо выглядит, разве ты не находишь?»

«Не нахожу!»

Лиссель обожала дразнить Ханафера: «Неужели ты не можешь оказать человеку снисхождение хотя бы в виде исключения? Я хотела бы пригласить его к нашему столу – с ним на самом деле интересно поговорить».

«Будь он третьим воплощением четырехпалого пророка всех кривоверных, мне все равно! Он не приглашен Квадратурой, этим все сказано».

«Ты преувеличиваешь. Жаль, что приходится объяснять тебе такие простые вещи, но это действительно так. Жизнь не ограничивается Квадратурой круга».

«Ха-ха! Да, жизнь продолжается и за пределами Квадратуры, но именно границы Квадратуры отделяют людей с высокой репутацией от пронырливой сволочи, выскочек и подхалимов!»

«Я не верю своим ушам! Как можно отзываться о Джаро в таких выражениях?»

«Именно в таких, ничего лучшего он не заслуживает! Джаро – хам, холуй и холоп! И если он начнет около тебя крутиться, придется так его проучить, что он с визгом подожмет хвост и забудет к тебе дорогу!»

«Имей в виду, тем не менее, что я собираюсь пригласить его играть на Параде Цветов – нам нужны музыканты, и я ожидаю, что ты будешь вести себя достаточно вежливо».

«Посмотрим. Но если он снова начнет втираться в приличное общество, я мигом поставлю его на место!»

3

Прошло три дня, и встреча с Лиссель на Суматошной попойке начала стираться из памяти Джаро. Вечером четвертого дня, однако, когда Джаро возвращался из Лицея, Лиссель догнала его: «Джаро! Ты проходишь мимо и даже меня не замечаешь?»

Джаро несколько раз решительно обещал себе не связываться с Лиссель, но теперь, к собственному удивлению, выпалил: «Если бы я тебя заметил, то, конечно же, не прошел бы мимо!» Обещать себе разные вещи легко; сдерживать такие обещания гораздо труднее.

Сегодня на Лиссель было простое темно-синее платье с белым воротничком. Она спросила: «Почему ты так на меня смотришь?»

«Я размышляю».

«Даже так? О чем?»

«Думаю, что мне следовало бы сказать: «Добрый вечер, Лиссель! До свидания, Лиссель!»»

Лиссель подошла ближе и указала на небо: «Смотри! Солнце светит в безоблачном небе! Я не какая-нибудь кровожадная хищница с оскаленными клыками. Почему бы нам не поговорить по-человечески?»

«Разумеется. Как тебе будет угодно».

Лиссель быстро посмотрела по сторонам, убедилась, что на дворе перед Лицеем никого нет, и взяла Джаро под руку: «Пойдем куда-нибудь. Здесь все всё замечают, и слухи расползаются мгновенно».

Джаро не слишком охотно позволил себя увести.

«Заглянем в «Старую берлогу», – предложила Лиссель. – Еще не поздно – сейчас там тихо, и мы сможем поговорить».

В «Старой берлоге» они нашли свободный столик на террасе, открывавшейся на задний двор, в тени трех древних олив, скрученными ветвями образовавших нечто вроде лиственной беседки. Официантка принесла им по кружке фруктового пунша. Джаро молча сидел, наблюдая за сменой выражений на подвижной физиономии Лиссель. Через некоторое время девушка потеряла терпение и наклонилась к нему: «Я давно ждала возможности с тобой поговорить».

«Теперь у тебя есть такая возможность! Я тебя слушаю».

Лиссель скорчила печальную гримасу: «По-моему, ты не принимаешь меня всерьез».

«Само собой. О чем ты хотела поговорить?»

Лиссель притворилась обиженной: «О тебе – главным образом».

Джаро рассмеялся: «Зачем меня обсуждать?»

«Ну, например, я слышала, что твое детство окружено какой-то тайной, и что Фаты, на самом деле – не твои родители».

«Это действительно так. Когда мне было шесть лет, меня собирались забить до смерти скучающие хулиганы, и Фаты спасли мне жизнь. Это было на другой планете, где они проводили исследования. Они вернулись со мной на Галлингейл и усыновили меня. Вот и вся моя биография».

«Не может быть, чтобы этим ограничивались твои воспоминания!»

«Нет, конечно. Но остальное – довольно сложная история».

«И ты не помнишь настоящих родителей?»

«Нет. Надеюсь, в один прекрасный день мне удастся что-нибудь о них узнать».

Лиссель явно интересовалась его происхождением: «Может быть, ты родился наследником высокопоставленной или высокородной семьи? Не знаю, как называют весомость и престиж на других планетах».

«Все может быть».

«И поэтому ты хочешь стать астронавтом?»

«Отчасти».

«Что, если ты отправишься в космос, но никогда не найдешь то, что искал?»

Джаро пожал плечами: «Не я первый, не я последний».

Лиссель отхлебнула немного фруктового пунша: «Значит, ты можешь улететь с Галлингейла и не вернуться?»

Джаро смотрел на вечереющее небо сквозь листву олив, пытаясь представить себе будущее. Наконец он сказал: «В любом случае я вернусь в Приют Сильфид – хотя бы для того, чтобы навестить родителей».

Лиссель прикусила нижнюю губу: «Возможно, Фаты предпочтут жить где-нибудь в другом месте, а не в скрипучем старом доме».

Джаро покачал головой: «На самом деле они не хотят никуда переезжать. В этом мы вполне согласны».

«И все же, это невозможно предсказать с уверенностью. Мнения людей меняются со временем».

«В той мере, в какой это зависит от меня, Приют Сильфид останется моим домом. На прошлой неделе какой-то скользкий тип, торговец недвижимостью, пытался всучить Фатам коттедж размером со спичечный коробок – где-то в районе Каттерлайн. Он явно вел себя, как последний мошенник, и Хильер только над ним посмеялся».

Лиссель поморщилась: «Твоему отцу не следует судить о людях опрометчиво. Этот агент вполне мог предлагать добросовестную сделку».

«Опять же, все возможно».

Лиссель взяла его за руку – Джаро ощутил пожатие пальцев: «Гораздо лучше относиться к людям с доверием. Я хотела бы, чтобы ты воспитывал в себе такое отношение, чтобы ты мог с сочувствием отнестись ко мне и помочь мне в решении моих проблем».

Джаро осторожно высвободил руку: «Я предпочел бы сочувствовать на некотором расстоянии, чтобы не брать на себя преждевременно лишние обязательства».

Уголки рта Лиссель скорбно опустились: «А я думала, что ты не прочь со мной подружиться!»

Джаро усмехнулся: «Подружиться-то я с тобой не прочь – но, по-видимому, мы по-разному понимаем сущность дружеских взаимоотношений».

«В дружбе нет ничего плохого», – осторожно высказалась Лиссель.

«Разумеется, нет. Но настоящие друзья не боятся показываться на вечеринках вместе, а нам приходится прятаться в «Старой берлоге» только для того, чтобы поговорить».

Лиссель, судя по всему, колебалась, пытаясь принять какое-то решение: «Все это не так уж важно! Если ты будешь вести себя хорошо и поможешь осуществить мои планы, мы сможем оставаться друзьями». И она робко прибавила: «В какой-то степени».

«Позволь мне внести ясность в положение вещей, – сказал Джаро. – Твое присутствие оказывает на меня сильное влияние. Это влияние вызывает обильное выделение гормонов, циркулирующих в крови; от этого у меня кружится голова, и мне хочется тебя схватить, сжать покрепче и затащить в постель. Дружба при этом отодвигается на второй план».

«Такая перспектива нецелесообразна! – решительно ответила Лиссель. – Если бы я ожидала, что меня схватят, сожмут покрепче и затащат в постель, я опасалась бы за свою репутацию. Кроме того, я упрекнула бы виновника в пренебрежении моими желаниями – даже если бы виновником оказался ты».

«В таком случае... – Джаро сделал жест рукой, выражавший фаталистическую покорность судьбе. – В таком случае наши отношения бесперспективны».

«Ты слишком быстро сдаешься, – насупившись, заметила Лиссель. – Это почти оскорбительно! При том, что я хотела пригласить тебя на Парад Цветов! Я упоминала об этом на Суматошной попойке, разве ты не помнишь?»

«Нет, не помню».

«Парад Цветов – садовая вечеринка «Уклонистов». Я хотела бы, чтобы ты на ней присутствовал. Тебе там понравится – вокруг будет бесконечное множество цветов!»

«При чем тут я? Я не уклонист, я никто. Меня не пропустят дальше первого одуванчика. Кроме того, если меня заметит Ханафер, он снова начнет вопить и обзывать меня пронырой».

«Неважно! Ты придешь по моему личному приглашению – все это не так уж официально, не беспокойся. Меня выбрали в комитет фестиваля, и мы хотим, чтобы это был самый великолепный праздник сезона. Мы устроим целые каскады цветов! Всем будут подавать большие чугунные кружки, наполненные до краев пурпурной «Граденцией»! И, конечно же, не нужно оркестра – мы хотим, чтобы ты нарядился парковым сатиром и бродил среди гуляющих, играя веселые мелодии на суаноле».

«Ты хочешь, чтобы я нарядился сатиром?» – не веря своим ушам, вполголоса спросил Джаро.

«Ничего страшного! Мы уже придумали подходящий костюм: он ужасно смешной, с цилиндром набекрень, зелеными панталонами и потешным овечьим хвостиком, пришитым сзади – ну, там, где обычно пришивают хвосты, – Лиссель хихикнула. – Хвостик соединен проволокой с коленом; когда ты начнешь прыгать, подбрасывая колени, хвостик будет болтаться из стороны в сторону. Забавно, как ты думаешь?»

Джаро ошеломленно смотрел на собеседницу. Лиссель щебетала, как ни в чем не бывало: «А я наряжусь голубым дьяволенком в синих кружевных тапочках. Настоящим костюмом это назвать трудно – он почти ничего не скрывает – но на Параде Цветов определенная смелость не помешает. По сути дела, таков стиль «Уклонистов»! Кроме «Граденции», будут подавать шербет из титилантуса в вазочках из подлинного молочного стекла! А еще выставят целый чан самогона, приготовленного по особому рецепту специально для Парада Цветов – он называется «Флеррийская Забамба». Говорят, его дали попробовать Яшеру Фаркинбеку, и он здорово наклюкался. Тебе это пойло тоже понравится, вот увидишь!»

Наклонившись над столом, Джаро взял ее за руки: «Лиссель, тебе предстоит пронаблюдать взрывообразную аннигиляцию двух антагонистических представлений о садовой вечеринке».

«Не понимаю».

«Другими словами, существуют два варианта одной и той же вечеринки. Они несовместимы – если ты выберешь один, другой отменяется».

«Зачем из всего делать какую-то мелодраму и выражаться напыщенными фразами? – Лиссель пыталась высвободиться. – Ты выглядишь так мрачно! Пусти меня!»

Джаро отпустил ее: «Позволь мне рассказать о двух вечеринках. Первая – несомненный успех, торжество! Под безоблачным небом подают замечательные напитки. Парковый сатир всех развеселил своими наигрышами, кривлянием и прыжками. Ханафер Глакеншоу доволен. Яшер Фаркинбек наклюкался. Лиссель Биннок сияет: ее красота соблазнила каждого юношу и вызвала ревность у каждой девушки».

«Замечательно! – закатила глаза Лиссель. – Можешь не продолжать – я выбираю именно такой Парад Цветов!»

«Подожди! Теперь я расскажу о второй версии того же праздника. На этот Парад Цветов ты прибываешь в моем сопровождении, и мы одеты в похожие костюмы. Ты носишь мою суанолу, а я могу на ней играть или не играть, в зависимости от настроения – может быть, у меня возникнет такое желание после нескольких глотков «Флеррийской Забамбы». Мы проведем вечер вместе, а затем, с наступлением темноты, удалимся в ночную мглу. У нас останутся самые приятные воспоминания об этой вечеринке и друг о друге».

Джаро прервался, но Лиссель произнесла ни слова – она пребывала в замешательстве.

Джаро продолжил: «Если ты выберешь один вариант вечеринки, другой исчезнет. Например, если ты выберешь первый вариант, сатир сыграет все, что от него требуется, ему заплатят, и он вернется к себе домой. Но этим сатиром, конечно же, не буду я».

«Ты шутишь!»

«Никаких шуток – выбирай».

«Второй вариант – полная бессмыслица! Твоя затея закончится провалом – ни в коем случае не стану в ней участвовать!»

Джаро поднялся на ноги: «В таком случае больше не о чем говорить. Я пойду домой». Он направился к выходу. Через несколько секунд Лиссель догнала его бегом, схватила за руку и остановила: «Разве можно быть таким обидчивым? Ты ведешь себя просто неприлично!»

«А ты ведешь себя просто оскорбительно! Ты меня гипнотизируешь и соблазняешь только для того, чтобы нарядить меня сатиром всем на посмешище и заставить меня бесплатно развлекать публику игрой на суаноле. При том, что на самом деле я тебе даже не нравлюсь».

Лиссель заглянула Джаро в глаза, придвинувшись поближе: «Ты обвиняешь меня в том, чего у меня и в мыслях не было! А на самом деле это ты притворялся, что мной интересуешься!»

Джаро вытянул руку: «Смотри! Видишь, как дрожит моя рука? Мне приходится подавлять животные инстинкты. В них нет никакого притворства».

Лиссель ухмыльнулась и поежилась, словно по всему ее телу пробежала электрическая волна удовольствия: «Постольку, поскольку ты меня слушаешься, я не возражаю против твоих инстинктов. По сути дела, мне нравится такая реакция – она придает мне ощущение неотразимости».

«Меня все это заставляет нервничать впустую, я уже устал. Игра закончена – мне пора домой». Но Джаро все еще не уходил: «Не совсем понятно, однако, чего ты на самом деле от меня хочешь? И как далеко ты готова зайти, чтобы получить то, чего хочешь?»

Лиссель положила ладони ему на плечи: «Я ошиблась, признаюсь!» Она почти прижалась к нему – Джаро ощутил прикосновение ее груди. Джаро знал, что ему следовало отступить на шаг и выйти из «Старой берлоги», но ноги не слушались его.

«Скажи правду!» – потребовал он.

Лиссель скорчила гримасу: «Какую правду? Главная правда – в том, что я хочу всего! Но я не знаю, как этого добиться, как вообще чего-нибудь добиться. Я запуталась». Она помолчала, после чего тихо сказала – скорее обращаясь к себе, нежели к Джаро: «Я не смею. Вся моя весомость будет потеряна, если нас обнаружат».

Джаро начал отстраняться: «Не хочу больше никаких интриг и не хочу тебя позорить. Поэтому...»

Тишину таверны нарушили гулкие громкие голоса. Обернувшись, Джаро заметил Ханафера Глакеншоу с двумя приятелями – тяжеловесным неуклюжим Алмером Кульпом и поджарым, хищно озирающимся Лонасом Фанчетто.

Руки Лиссель упали с плеч Джаро, она поспешно отступила от него. Ханафер воскликнул, звонко и торжествующе: «А, мне сказали, что ты здесь – вместе с этим потасканным туфтяком!»

«Ты ведешь себя неприлично! – возмутилась Лиссель. – Убирайся отсюда немедленно!»

«Что неприличного в том, чтобы называть вещи своими именами? Проклятого туфтяка давно пора поставить на место».

«Ты не знаешь, о чем говоришь. Джаро – вежливый и талантливый человек, он умеет себя вести гораздо лучше тебя. Слушай меня внимательно! Я пригласила его на Парад Цветов. В связи с приглашением ему условно присвоен статус «уклониста», так что не называй его больше пронырой».

«Конечно, он проныра, кто еще? – взревел Ханафер. – Разве он не профан? Как он может быть «уклонистом», даже условно?»

«Я в организационном комитете и могу назначать кого угодно кем угодно!»

«Только не профана! Это вопиющее нарушение правил, доказывающее, что он пытается к нам втереться, не заслужив никакого статуса! Проныра!» Ханафер резко повернулся к Джаро: «Позволь мне кое-что тебе посоветовать. Держись подальше от Парада Цветов. Нам не нужны на вечеринках беспардонные выскочки, проныры и холуи. Не для того мы тратим столько времени и сил, карабкаясь вверх по ступеням клубной иерархии, чтобы каждый мерзкий профан смотрел на нас сверху вниз и ухмылялся! Вот так – ты меня слышал. Что ты на это скажешь?»

«Ханафер, перестань приставать к Джаро! – воскликнула Лиссель. – Ты ведешь себя, как последний дурак, мне это не нравится! Если ты будешь продолжать в том же духе, мы поссоримся!»