Текст книги "Ночной огонь"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

2

На этот раз Хильер не знал, что Альтея пригласила Мэйхака на ужин, пока не вернулся из Института. Дополнительное раздражение у него вызвали явные признаки особых приготовлений: «Не могу не заметить, что ты выставила драгоценные подсвечники из Сырьевой Базы. Можно подумать, сегодня мы отмечаем какое-то знаменательное событие».

«Ничего подобного! – возмутилась Альтея. – Зачем хранить красивые вещи, если никогда ими не пользоваться? Называй это «творческим порывом», если хочешь. Но ты ошибаешься – эти подсвечники не из Сырьевой Базы».

«Откуда еще? Прекрасно помню, как ты их покупала. Они обошлись нам в кругленькую сумму».

«А вот и нет! То были другие подсвечники, и я могу это доказать, – Альтея перевернула подсвечник и внимательно рассмотрела ярлык на донышке. – Смотри, здесь написано: «Ферма Ридджалума». Разве ты не помнишь хозяйство на склоне хребта Ридджалума? Там на тебя набросилось какое-то странное животное, вроде бешеного ежика».

«М-да, – проворчал Хильер. – Эту тварь я хорошо помню. Причем нападение было абсолютно ничем не спровоцировано! Мне следовало подать в суд на хозяйку фермы».

«Как бы то ни было. Она уступила подсвечники по сходной цене, так что ты пострадал не безвозмездно. И вот видишь, теперь нам есть о чем вспомнить за ужином!»

Бормоча себе под нос, Хильер выразил надежду на то, что сегодня «творческий порыв» Альтеи ограничился убранством гостиной, не распространяясь на кухню. Тем самым он напомнил супруге о некоторых в высшей степени сомнительных блюдах, расстроивших его пищеварение в результате предыдущих кулинарных экспериментов Альтеи, руководствовавшейся сборником авангардистских рецептов.

Альтея отвернулась, чтобы спрятать улыбку. Судя по всему, Хильер слегка ревновал к их обаятельному гостю. «Кстати! – воскликнула она. – Господин Мэйхак принесет свой смешной квакгорн. Может быть, он даже попробует на нем сыграть. Это должно быть очень весело!»

«Ха, гм! – ворчал Хильер. – Значит, Мэйхак еще и музыкант. Даровитый сыщик в отставке, надо сказать».

Альтея расхохоталась: «Это еще ниоткуда не следует! Для игры на квакгорне музыкальные способности не нужны – они скорее мешают».

Джаро давно уже понял, что именно те вещи, которые он хотел бы обсуждать с Мэйхаком – а именно навыки астронавтов и прочие сведения о космических полетах – не считались подходящими предметами разговора и порицались в доме Фатов. Так как родители прочили Джаро академическую карьеру в Колледже эстетической философии, они осторожно одобряли интерес Джаро к причудливым музыкальным инструментам Мэйхака, притворяясь, что их нисколько не беспокоили авантюристические методы их приобретения.

Сегодня, как отметил Хильер, Альтея уделила особое внимание убранству стола. Из своей коллекции она выбрала пару массивных подсвечников, выкованных вручную из заготовок синевато-черного кобальтового сплава, в дополнение к старинному фаянсовому сервизу, покрытому темноватой лунно-голубой глазурью, под которой, словно в толще воды, плавали расписные морские анемоны.

Мэйхак был надлежащим образом впечатлен и с похвалой отозвался о приготовлениях Альтеи. Они приступили к ужину, и в конечном счете Альтея пришла к выводу, что ей удалось добиться некоторого успеха – несмотря на то, что Хильер, попробовав ракушки из сдобного теста с начинкой из сухорыбицы с пряностями, заявил, что тесто было трудно прожевать; кроме того, по его мнению, соус оказался слишком острым, а суфле получилось дряблым.

Альтея вежливо отвечала на замечания мужа, а поведение Мэйхака могло ее только порадовать. Гость внимательно выслушивал несколько помпезные и пространные рассуждения Хильера и – к сожалению Джаро – даже не заикнулся о космосе или звездолетах.

После того, как все встали из-за стола и перешли в соседнюю гостиную, Мэйхак вынул из футляра и продемонстрировал квакгорн – пожалуй, самый необычный из приобретенных им экспонатов, так как он состоял, по сути дела, из трех инструментов, звучавших одновременно. Горн начинался с прямоугольного бронзового мундштука, оснащенного рычажным кнопочным механизмом управления четырьмя клапанами. Клапаны открывали и закрывали отверстия четырех закрученных спиралями трубок, сходившихся к центральному бронзовому шару – так называемому «смесителю». С противоположной мундштуку стороны из «смесителя» торчал приплющенный раструб с прямоугольным зевом. Исполнитель нажимал и отпускал четыре клапана пальцами левой руки, что позволяло извлекать звуки точной высоты, образовывавшие, однако, лишенную всякой логики последовательность интервалов и по тембру напоминавшие бульканье сливающейся в канализацию вязкой жидкости. Над мундштуком еще одна трубка, раздвоенная на конце и вставляемая в ноздри, становилась чем-то вроде скрипучей флейты; закрывая и открывая отверстия этой трубки пальцами правой руки, исполнитель издавал различной высоты визги, никаким очевидным образом не соотносившиеся с хрюканьем горна. При этом частое нажатие педали правой ногой накачивало воздух в пузырь, отзывавшийся на движения левого колена и производивий нечто вроде сдавленных стонов в диапазоне примерно одной октавы. Само собой, для того, чтобы научиться хорошо играть на квакгорне, требовались многие годы – даже десятилетия – постоянных упражнений.

«Я умею играть на квакгорне, – заявил Мэйхак, обращаясь к трем слушателям. – Насколько хорошо это у меня получается? Трудно сказать, так как для непосвященных, в том числе для меня, правильное исполнение мало чем отличается от неправильного».

«Уверена, что у вас все получится! – сказала Альтея. – Не заставляйте нас ждать! Сыграйте что-нибудь веселое и легкомысленное».

«Ладно, – решился Мэйхак. – Я исполню песенку «Разгулялись девки на Антарбусе»; других мелодий я не помню».

Мэйхак вставил мундштук в рот и раздвоенную трубку в нос, подтянул ремешки, скреплявшие различные части инструмента, набрал в грудь воздух и извлек из квакгорна несколько пробных глиссандо. Носовая флейта разразилась режущей уши трелью. Звуки, доносившиеся из пузатого горна, можно было бы назвать клокотанием пузырей в сиропе – хотя они вызывали настолько неприличные ассоциации, что супруги Фаты поморщились. Воздушный пузырь сопровождал эту какофонию протяжными мучительными стонами, вибрировавшими в ограниченном, но исключительно неприятном диапазоне.

Мэйхак пояснил выдающиеся возможности инструмента: «Судя по сохранившимся отзывам, знаменитые виртуозы-квакгорнисты умели извлекать любые полутона, сочетая их с гудением, уханьем, бульканьем, визгами и глухими ударами локтей по резонатору. Итак, «Разгулялись девки на Антарбусе»!»

Джаро внимательно прослушал примерно следующее: «Тзызы-бзызы-ийих! тзызы апх-фррр! дзяоу апх-фррр! уауаох уауаох дзанг-фррр!-бррр уауаох тзызы-бзызы уауаох тзызы-бзызы-ийих! апх-фррр! апх-фррр! дзяоу уауаох уауаох тзызы-бзызы-ийих! апх-фррр».

«Лучше не могу, – закончил Мэйхак. – Как вы думаете, что-нибудь получилось?»

«Очень любопытно! – похвалил Хильер. – Когда вы еще попрактикуетесь, у нас ноги пустятся в пляс».

«С квакгорнами надо обращаться осторожно, – заметил Мэйхак. – Их делают дьяволы». Мэйхак указал на символы, рельефно выделявшиеся на поверхности бронзового раструба: «Видите эти знаки? Здесь написано: «Сделано Суанесом». А Суанес – не кто иной, как дьявол! По словам торговца редкостями, в каждый квакгорн мастером-дьяволом заложена тайная последовательность звуков. Если человек случайно сыграет эту последовательность, его заколдуют дьявольские чары – и он не сможет остановиться, ему придется играть одно и то же, пока он не умрет».

«Одно и то же?» – спросил Джаро.

«В точности – вариации не допускаются».

«Факт изготовления горна дьяволом был, разумеется, подтвержден торговцем?» – язвительно спросил Хильер.

«Само собой! Когда я попросил его предъявить документацию, он всучил мне изображение дьявола Суанеса и взял за это еще двадцать сольдо в дополнение к первоначальной цене. Негодяй знал, что я хотел купить этот горн. Я мог торговаться еще два часа или заплатить на двадцать сольдо больше; у меня не было времени, пришлось платить. Лавочники – неисправимые мошенники!»

Хильер усмехнулся: «Мы познали эту истину на своей шкуре, неоднократно и всевозможными способами!»

«Когда я покупала медные канделябры, со мной случилось нечто подобное, – пожаловалась Альтея. – Мы тогда впервые посетили другую планету, и это само по себе превратилось в целую трагедию!»

«Ну-ну! – улыбаясь, успокоил ее Хильер. – Не надо преувеличивать. В конце концов, господину Мэйхаку хорошо известны неприятности, подстерегающие новичков на экзотических планетах».

«Расскажите, как это было, – предложил Мэйхак. – Я не успел везде побывать – на это не хватит и сотни человеческих жизней».

Перебивая друг друга и вставляя замечания и пояснения, Хильер и Альтея рассказали о своем приключении. Вскоре после того, как они поженились, Фаты отправились на планету Плэйз, приютившуюся в небольшом звездном скоплении почти на краю Галактики. Так же, как и многие другие миры, Плэйз был обнаружен и заселен в период первой великой волны взрывообразного распространения человечества в пространстве, ныне именуемом Ойкуменой. Сами того не зная, супруги Фаты поставили перед собой исключительно рискованную цель: заснять так называемые «равноденственные знамения» племени, населявшего Родственные горы на Плэйзе. Раньше еще никому не удавалось это сделать – никто даже не пытался пуститься в столь самоубийственное предприятие. Беспечные, как певчие птички, новобрачные Фаты прибыли в космопорт Плэйза и разместились в доме отдыха на окраине Строгова, городка в предгорьях Родственного массива. Здесь им разъяснили затруднение, делавшее осуществление их проекта невозможным – а именно то, что их убьют, как только заметят.

Движимые скорее нахальством неопытности, нежели отвагой, молодожены игнорировали предупреждения местных жителей и принялись изобретать способы преодоления каждого из грозивших им препятствий. Они арендовали небольшой аэромобиль и ночью, за два дня до равноденствия, спустились в пропасть Куху. Там, перелетая с места на место, они закрепили на отвесных скалах ущелья тридцать два звукозаписывающих устройства. Им невероятно повезло: их никто не заметил. В противном случае аэромобиль могли накрыть сетью, как насекомое – сачком, после чего Фатов подвергли бы пыткам настолько ужасным, что о них лучше было не упоминать. «У меня до сих пор все внутри холодеет, когда я вспоминаю об этой затее!» – поежилась Альтея. «Мы были молоды и глупы, – прибавил Хильер. – Мы думали, что, если нас поймают, достаточно было сказать, что мы – исследователи из Танетского института, и ни у кого больше не было бы к нам никаких претензий».

В ночь равноденствия горцы приступили к отправлению обрядов. Всю ночь по ущелью разносилось эхо пульсирующих воплей. С восходом солнца наступило время для ритуала искупления, и отголоски визга, сопровождавшего жертвоприношения, возносились из пропасти подобно печальным трелям неведомых птиц.

Тем временем Фаты держались тише воды, ниже травы в Строгове, представляясь агрономами. Стараясь развеять напряжение ожидания, Альтея отправилась в лавку местного антиквара, чтобы порыться в ее пыльных глубинах, наполненных всякой всячиной. В груде малопривлекательного старья она заметила пару тяжелых медных подсвечников – и тут же отвела от них глаза, притворившись, что разглядывает помятую кастрюлю.

«Ценный экземпляр! – тут же прокомментировал лавочник. – Из настоящего алюминия».

«Нет, это меня не интересует, – покачала головой Альтея. – У меня есть кастрюля».

«Конечно, конечно. Может быть, вам понравятся эти старые подсвечники? Где вы еще такие найдете? Чистая медь!»

«Не знаю, не знаю, – сомневалась Альтея. – Пара подсвечников у меня тоже есть».

«Тем более: вам пригодятся новые, если старые сломаются, – настаивал лавочник. – А жить без освещения нельзя!»

«Верно, – согласилась Альтея. – Сколько вы хотите за старые грязные подсвечники?»

«Немного. Примерно пятьсот сольдо».

Альтея не стала даже спорить, ограничившись презрительным взглядом, и принялась разглядывать каменную табличку, зеркально отполированную и покрытую хитроумными резными иероглифами: «А это что?»

«Древние письмена. Я не умею их прочесть. Говорят, они раскрывают десять тайн человеческого существования. Важное приобретение для каждого, кого интересует смысл жизни».

«Не такое уж важное, если иероглифы нельзя расшифровать».

«Можно попытаться – это лучше, чем ничего».

«И сколько она стóит?»

«Двести сольдо».

«Вы шутите! – возмущенно воскликнула Альтея. – За кого вы меня принимаете?»

«Ладно, семьдесят сольдо. Подумайте, как это выгодно: всего лишь по семь сольдо за каждую тайну!»

«Чепуха. Зачем мне устаревшие разгадки каких-то тайн, даже если я смогу их прочесть? За эту табличку я дам не больше пяти сольдо».

«Ай-ай! С какой стати я стал бы отдавать редкости даром любой рехнувшейся покупательнице, откуда бы она ни приехала?»

Альтея торговалась долго и упорно, но после того, как цена снизилась до сорока сольдо, антиквар больше не уступал.

«Это возмутительно дорого! – бушевала Альтея. – Я заплачу сорок монет, только если получу что-нибудь в придачу – что-нибудь не слишком ценное. Например, вот этот коврик и – почему нет? – пару медных подсвечников».

И снова лавочник не желал расставаться с товаром. Он похлопал ладонью по плетеному коврику из черных, красновато-коричневых и золотисто-рыжих полос: «Это молитвенный ковер плодовитости! Его соткали из лобковых волос девственниц! А подсвечникам шесть тысяч лет – их нашли в пещере первого короля-затворника, Джона Соландера. За табличку, ковер и подсвечники я возьму не меньше тысячи сольдо».

«От меня вы получите не больше сорока».

Лавочник вручил Альтее остро наточенный ятаган и расстегнул ворот, обнажив шею: «Можете зарезать меня на месте – я не перенесу бесчестья столь позорной сделки!»

В конце концов, когда у нее уже голова пошла кругом, Альтея вышла из лавки с подсвечниками, табличкой и ковриком в руках, уплатив – по мнению Хильера – примерно в два раза больше, чем все это стоило. Тем не менее, покупки порадовали Альтею.

На следующий день они пролетели над пропастью Куху на аэромобиле. Ущелье пустовало – горцы поднялись к озеру Пол-Понд, чтобы совершить обряд омовения. Фаты поспешно собрали записывающие приборы, вернулись в космопорт Плэйза и улетели на первом подходящем пассажирском звездолете. Результаты их безрассудного предприятия оказались в высшей степени удовлетворительными. Им удалось зарегистрировать потрясающие последовательности звуков, нарастающие и ниспадающие волны – чего? Переплетенных мелодий? Динамического аккомпанемента к сакральным церемониям? Многоголосного отображения массовых духовных порывов? Никто из музыковедов не мог с уверенностью отнести заслужившие широкую известность «Псалмы Куху» (как их теперь называли) к той или иной классификационной категории.

«Мы больше никогда не отважимся на такую авантюру, – сказала Мэйхаку Альтея. – Так или иначе, с этого началось мое коллекционирование подсвечников. Но довольно говорить обо мне и о моих смехотворных увлечениях! Сыграйте нам еще что-нибудь на квакгорне».

«Не сегодня, – уклонился Мэйхак. – Меня не слушается носовая флейта – воздух проходит мимо трубок и получается какое-то сипение. Правильное уплотнение соединения между ноздрями и трубками называется «носовым амбушюром». На то, чтобы по-настоящему научиться носовому амбушюру, уходят годы. А если он у меня когда-нибудь на самом деле получится, я буду выглядеть, как летучая мышь-вампир».

«В следующий раз принесите ваш крестострунник, – предложила Альтея. – На нем гораздо легче играть».

«Это правда! От него нос не болит, и не приходится опасаться дьявола Суанеса».

«И все же, продолжайте практиковаться на квакгорне и наращивать репертуар. Если бы вы давали еженедельные концерты в Центруме, мне кажется, вы привлекли бы внимание публики и могли бы неплохо этим зарабатывать».

Хильер усмехнулся: «Если вас снедает жажда известности и весомости, не упускайте такой шанс! Вы не успеете глазом моргнуть, как «Скифы» зачислят вас членом своего клуба – они обожают показную эксцентричность».

«Обязательно рассмотрю ваше предложение, – вежливо отозвался Мэйхак. – Тем не менее, мне не придется полагаться на квакгорн как на источник решения финансовых проблем. Теперь я работаю – по вечерам – в мастерской космопорта. Там платят довольно хорошо, но после занятий в институте и работы у меня почти не остается времени на то, чтобы практиковаться на квакгорне».

Заметив энтузиазм Джаро, Хильер и Альтея проявили сдержанность, выражая поздравления. Подобно госпоже Виртц, они считали, что увлеченность космосом могла отвлечь Джаро от академической карьеры – с их точки зрения, единственной подходящей карьеры для способного молодого человека.

3

Прошел месяц. В Ланголенской гимназии приближались весенние каникулы. Тем временем успеваемость Джаро неожиданно снизилась – его словно охватил продолжительный приступ рассеянности. Госпожа Виртц подозревала, что Джаро позволял воображению слишком вольно блуждать среди далеких миров, и однажды утром, после первого занятия, пригласила его на собеседование к себе в кабинет.

Джаро признал свои недостатки и обещал исправиться.

Госпожа Виртц заметила, что такой ответ ее не совсем удовлетворяет: «Ты превосходно учился, все мы тобой гордились. А теперь – что случилось, чем вызвана внезапная апатия? Нельзя же просто так все бросить и считать ворон? Надеюсь, ты это понимаешь?»

«Да, конечно! Но...»

Айдора Виртц отказывалась слушать: «Тебе придется отложить несбыточные мечты и сосредоточиться на будущем».

Джаро отчаянно пытался отвести от себя подозрения в лени: «Даже если я все объясню, вы не поймете!»

«А ты попробуй! Как-нибудь разберусь».

«Мне плевать на весомость, – пробормотал Джаро. – Как только смогу, я улечу в космос».

Госпожа Виртц начинала подозревать неладное: «Все это замечательно, но отчего такая спешка?»

«На это есть основательные причины».

Как только эти слова слетели у него с языка, Джаро понял, что выболтал лишнее.

Айдора Виртц набросилась на открывшуюся возможность: «Неужели? И в чем состоят эти причины?»

Джаро монотонно пробубнил: «Есть важные вещи, которые мне нужно сделать, чтобы не сойти с ума».

«Даже так! Какие вещи?»

«Еще не знаю».

«Так-так. Когда же ты узнáешь, что тебе нужно сделать – и что ты сделаешь, когда узнáешь?»

«Этого я тоже еще не знаю».

Госпожа Виртц старательно сдерживалась: «Почему же ты жертвуешь образованием ради того, что еще не известно?»

«Мне известно достаточно».

«Тогда объясни, пожалуйста: чтó тебе известно?»

«Все это из-за того, что я слышу в голове! Пожалуйста, больше ни о чем не спрашивайте!»

«Но я должна докопаться до подноготной происходящего. Ты имеешь в виду, что слышишь какие-то указания, когда спишь по ночам?»

«Нет, не так! Никакие это не указания – и я слышу их не во сне, и не всегда по ночам. Пожалуйста, разрешите мне уйти».

«Разумеется, Джаро, ты сможешь уйти – но только после того, как я разберусь, в чем дело. Ты слышишь голоса, заставляющие тебя что-то делать?»

«Никто меня ничего не заставляет делать. Я слышу только один голос, и он меня пугает».

Госпожа Виртц вздохнула: «Хорошо, Джаро. Можешь идти».

Но Джаро, в ужасе от того, что разболтал секрет, никак не мог уйти и пытался убедить преподавательницу в том, что на самом деле не случилось ничего серьезного, что он мог полностью контролировать события, и что ей не следовало обращать внимание на то, что она сегодня от него услышала.

Госпожа Виртц улыбнулась, похлопала его по плечу и сказала, что подумает об этом. Джаро медленно отвернулся и ушел.

Альтея просматривала студенческие работы, сидя в своем кабинете в Институте. На столе зазвенел колокольчик вызова. Взглянув на экран, Альтея заметила синие и красные прямоугольные рамки эмблемы клуба «Парнасцев» и ткнула пальцем в клавишу. На экране появилось лицо Айдоры Виртц.

«Не хотела вас беспокоить, но произошло нечто, о чем вам следовало бы знать».

Альтея встревожилась: «Джаро в порядке?»

«Да. Вы одна? Могу ли я говорить с вами откровенно?»

«Я одна. Надо полагать, Ханафер Глакеншоу опять набедокурил?»

«На этот счет ничего не знаю. В любом случае, Джаро его просто игнорирует».

Альтея несколько повысила голос: «А что еще он может сделать? Обзывать Ханафера еще худшими словами? Набить ему морду? Может быть, прикончить его на месте? Мы научили Джаро избегать грубых игр и соревнований, воспитывающих склонность к насилию – по сути дела, имитирующих и пропагандирующих войну!»

«Да-да, разумеется, – откликнулась госпожа Виртц. – Но сегодня я звоню не по этому поводу. Насколько я понимаю, Джаро страдает нервным расстройством – вполне возможно, серьезным».

«О чем вы говорите? – воскликнула Альтея. – Никогда этому не поверю!»

«К сожалению, это так. Он слышит внутренние голоса, отдающие ему приказания – побуждающие его, по-видимому, отправиться в космос и решиться на какие-то рискованные авантюры. Мне с большим трудом удалось выудить из него эти сведения».

Альтея молчала. Действительно, в последнее время Джаро сделал несколько странных замечаний. Она спросила: «Что именно он сказал?»

Госпожа Виртц передала ей содержание разговора, состоявшегося в гимназии. Когда она закончила, Альтея поблагодарила ее: «Надеюсь, вы никому другому об этом не расскажете».

«Конечно, нет! Но мы должны помочь бедному Джаро – эту проблему нельзя запускать».

«Я немедленно этим займусь».

Альтея позвонила Хильеру и сообщила ему все, что узнала от Айдоры Виртц. Сперва Хильер отнесся к ее волнению скептически, но Альтея настаивала на том, что сама слышала от Джаро нечто подобное – она не сомневалась в том, что Джаро нуждался в профессиональной помощи. Наконец Хильер согласился навести справки – экран погас.

Примерно через час на экране снова возникло лицо Хильера: «Служба здравоохранения с похвалой отзывается о группе врачей под наименованием «ФВГ и партнеры». Их клиника – на Бантунском холме, в округе Селес. Я туда позвонил, и нам назначили интервью сегодня же, с доктором Флорио. Ты можешь освободиться?»

«Само собой!»