Текст книги "Ночной огонь"
Автор книги: Джек Холбрук Вэнс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
2
Прошла неделя. В школе Джаро замечал Скирлет, но держался поодаль, а она его не замечала. Однажды вечером Джаро спросил Альтею, почему они больше не приглашают Тоуна Мэйхака. Альтея притворилась забывчивой, хотя и не слишком убедительно: «Кого? Мэйхака? Ах да, конечно! Забавный человек с квакгорном! Он больше у меня не учится. По-моему, он кому-то сказал, что новая работа отнимает у него слишком много времени, и теперь ему некогда ходить в гости».
«Жаль! – заметил Джаро. – Мне он нравился».
«Да-да, по-своему талантливая личность», – неопределенно отозвалась Альтея.
Джаро вернулся к себе в комнату и попытался позвонить Мэйхаку по телефону, но в списке абонентов Мэйхак не числился.
На следующий день Джаро сбежал из школы пораньше и приехал в космопорт, пользуясь муниципальным транспортом. Справа за зданием вокзала находился длинный и высокий ангар, защищавший от непогоды космические корабли – многие из них предлагались в продажу. Джаро уже бывал в этом ангаре с Мэйхаком, и они рассматривали яхты, любовно обсуждая каждую деталь. Дешевле всех были, главным образом, недавние варианты древнего «Искателя» модели 11-В – теперь эти небольшие звездолеты выпускали многие фирмы, рекламируя их под наименованиями «Ариэль», «Экстензор Коди», «Отшельник Спадуэй» и т. п. Приземистые, даже уплощенные, длиной шагов пятьдесят, они отличались от надежного, но спартанского прототипа лишь косметическими деталями. Купить такую яхту иногда можно было всего лишь за двадцать с небольшим тысяч сольдо,[9]9
Сольдо: денежная единица, примерно эквивалентная стоимости одного часа неквалифицированного труда.
[Закрыть] хотя цена, конечно, зависела от возраста, состояния, качества интерьера и вспомогательного оборудования. Мэйхак говорил, что в иных удаленных космических заводях звездолет можно было приобрести и за десять, и за пять тысяч, а иногда даже за две тысячи сольдо, если продавец торопился сбыть товар. Право собственности на космические яхты нередко переходило из рук в руки за игорными столами салунов и казино.
«Я почти ничего не знаю об азартных играх», – с тоской заметил Джаро.
«А я знаю достаточно, чтобы не играть», – отозвался Мэйхак.
Предлагались и другие космические суда, отличавшиеся самыми различными размерами, качеством, изяществом отделки и ценой; дороже всех звездолетов в Танете были грандиозные «Гольшванг-19» и «Сансевер Триумф» – ни тот, ни другой не продавались, но каждый оценивался не менее чем в два миллиона сольдо. «Гольшванг-19» принадлежал банкиру из клуба «Лохмачей», а «Сансевер» – магнату из клуба «Валь-Верде», источники доходов которого никто не мог назвать с уверенностью. Джаро особенно приглянулся роскошный «Фортунатус» серии «Мерцающий путь», под наименованием «Фарсанг»: его предлагал в продажу финансист из клуба «Кахулибов». Объявление, закрепленное на носу, поясняло, что у владельца не было времени использовать по назначению этот заслуживающий лучшего корабль, в связи с чем он не возражал против того, чтобы согласовать подходящую цену с покупателем достаточно высокой репутации; других просили не беспокоиться. В объявлении не указывалась запрашиваемая цена, но Мэйхак подозревал, что она не могла составлять меньше миллиона сольдо. Звездолет был покрыт блестящей черной эмалью с пунцовыми и горчично-охряными обводами. Мэйхака этот корабль очаровал не меньше, чем Джаро. «Теперь я знаю, на что потрачу свой первый миллион! – заявил Мэйхак. – Он как раз того размера, какой нужен для того, чтобы жить на борту и перевозить пассажиров, отправляющихся в необычные экспедиции или в порты, где нет регулярного сообщения. Этот звездолет окупился бы лет за пять».
Джаро заметил, что затраты на эксплуатацию и ремонт такого звездолета должны были быть существенными.
«Объем затрат зависит от множества факторов, – возразил Мэйхак. – Нынешний владелец, надо полагать, нанимает полный экипаж – капитана, первого помощника, главного и младшего бортинженеров, повара, пару стюардов и даже, может быть, разнорабочего. Первоклассная кухня для владельца, его гостей и команды может обходиться очень дорого. С другой стороны, такой яхтой может управлять один человек. Его расходы будут очень незначительны».
Проходя вдоль вереницы звездолетов к мастерской, Джаро, конечно же, задержался у «Фарсанга» серии «Мерцающий путь», чтобы полюбоваться его массивным, но элегантным корпусом. Закрепленного на носу объявления о продаже больше не было – значило ли это, что корабль уже приобрел некий высокопоставленный покупатель? Джаро заметил какое-то движение в носовом салоне. За широким стеклом обзорного иллюминатора прошла девушка. Джаро сразу узнал развевающиеся русые волосы Лиссель Биннок. По-видимому, она с кем-то оживленно болтала и смеялась – чем, впрочем, она занималась везде и всегда. Джаро в какой-то степени восхищался исключительно привлекательной Лиссель, но не хотел, чтобы она заметила, как он тут стоит и с завистливой тоской посматривает на «Фарсанг». Он опоздал, однако! Лиссель обернулась и взглянула на него сверху; их глаза встретились. Лиссель отвернулась; Джаро подозревал, что она его не узнала – что не понравилось ему еще больше, чем то, что она его увидела.
Джаро сумел рассмеяться над собой. Как-то раз, довольно давно, он столкнулся с ней в научной лаборатории Ланголенской гимназии. Уже тогда Лиссель произвела на него впечатление внешностью, хотя он забыл о ней почти сразу, будучи занят другими делами. Лиссель, со своей стороны, тоже заметила высокого темноволосого молодого человека с задумчивым выражением лица. Она почувствовала его внимание и отвернулась, ожидая, что он подойдет, чтобы под тем или иным предлогом завязать разговор – но, когда она снова посмотрела вокруг, Джаро уже сосредоточился на лабораторной работе.
«Любопытно!» – подумала Лиссель, украдкой наблюдая за Джаро. Несмотря на молчаливость и ненавязчивость, он был вполне привлекателен. У него были правильные, даже аристократические черты лица. Лиссель сразу стала подозревать, что Джаро родом с другой планеты. Романтическое обстоятельство! Лиссель обожала романтические обстоятельства. Конечно же, как все остальные известные ей молодые люди, в ее руках он станет податливым, как глина – когда окажется у нее в руках. Ей такой план казался удачным – хотя бы потому, что его осуществление должно было вызвать раздражение у Ханафера Глакеншоу.
Действительно, Ханафер отреагировал достаточно раздраженно, когда Лиссель упомянула Джаро и его достоинства: «Он интересно выглядит, словно наследник какого-то вельможи, владеющего обширными поместьями, или «сверхчеловека» с Дамброзильи. С ним связана какая-то тайна. По меньшей мере, ходят такие слухи».
«Чепуха!» – фыркнул Ханафер, крупный и несколько тяжеловесный юноша с грубоватыми чертами лица, в числе которых особенно выделялся длинный нос с горбинкой, придававший его профилю, по мнению Ханафера, повелительное выражение. Он причесывал русые волосы по последней моде – длинный чуб спускался волной на широкий ровный лоб и скрывался за ухом с другой стороны. Презрительно усмехаясь, Ханафер приступил к уничтожению репутации Джаро: «Ты наслушалась безмозглых сплетен. Нет в нем ничего таинственного! Кроме того, он профан».
«Неужели?»
«Именно так. Его родители – профаны, какие-то профессора из Института, да еще и пацифисты в придачу. Так что пусть твое восхищенное внимание ограничивается моей великолепной персоной. Продолжим с того, на чем остановились».
«Прекрати, Ханафер! Нас кто-нибудь увидит».
«Это тебя беспокоит?»
«Конечно!»
«Странно. Знаешь, что про тебя сказал Дарси Джехан?»
«Не знаю».
«Мы болтали у фонтана. Он разразился выспренними восхвалениями, заявляя, что ты подобна нежному невинному цветку из детских сказок, увядающему и роняющему лепестки после опыления».
«Исключительно любезный комплимент!»
«Кош Диффенбокер тоже сделал тебе комплимент. Он заметил, что Дарси вообразил восхитительный символ, но что ты, скорее всего, прочнее сказочного цветка и, даже если опыление уже имело место, твоя внешность от этого нисколько не пострадала».
«В такого рода комплиментах я не нуждаюсь, Ханафер Глакеншоу! Меня они нисколько не забавляют, особенно когда исходят от тебя – заставь двигаться свои короткие толстые ноги и убирайся отсюда!»
3
Джаро прибыл в мастерскую космопорта и сразу направился в контору бригадира. Трио Хартунг дружелюбно приветствовал его: «Чему мы обязаны честью твоего посещения? Тебя уже назначили на мою должность?»
«Еще нет, – вздохнул Джаро. – Я хотел бы, однако, чтобы у меня была достаточная квалификация».
«А ты приходи к нам, когда будет такая возможность, – посоветовал Хартунг. – Начнешь приобретать квалификацию. Поверь, тебе многому придется учиться».
«Благодарю вас, – сказал Джаро. – Так и сделаю, как только смогу освободиться от занятий. А господин Мэйхак у вас еще работает?»
Хартунг удивленно поднял брови: «Мэйхак с нами попрощался... когда это было? Да, уже две недели тому назад. Он улетел на борту «Одри Анте», компании «Озирис». Ты разве не знал?»
«Нет».
«Странно. Он упомянул о том, что оставил тебе сообщение».
Джаро припомнил происходившее на протяжении последних двух недель: «Я не получал от него никакого сообщения. А когда он вернется?»
«Трудно сказать».
Джаро разочарованно пожал плечами. Выйдя из мастерской, он прошел обратно вдоль вереницы звездолетов. На борту «Фарсанга», судя по всему, еще были какие-то люди, но никто не стоял у носовых обзорных иллюминаторов.
Джаро вышел из космического вокзала на площадь. В кафе на открытом воздухе было множество посетителей, привлеченных хорошей погодой. Джаро уселся за столиком; ему подали стакан фруктового сока со льдом. Ощущая какое-то тревожное опустошение, он смотрел на площадь. Мимо проходили люди – одни спешили в космопорт, другие возвращались оттуда – самые разные люди, уроженцы самых разных планет. Но Джаро не интересовался ими, взгляд его остановился.
Если Мэйхак оставил сообщение в Приюте Сильфид, что тогда? Значит, профессора Фаты решили не тревожить Джаро в трудное для него время? А потом потеряли сообщение или забыли о нем?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, в конце концов пришлось бы требовать, чтобы родители предоставили ему сведения о Мэйхаке – а это могло вызвать раздражение у Хильера и обидеть Альтею. От такого намерения приходилось отказаться.
Джаро сидел, задумавшись, примерно полчаса. По существу, необъяснимым оставался сам факт поспешного отъезда Мэйхака. Он улетел, никак не объяснив это обстоятельство и даже не попрощавшись. Возможно, Мэйхак просто-напросто не любил прощаться и предпочитал тихо ускользнуть в неизвестность.
Возможно.
Одно было несомненно: попытки разгадывать чужие тайны нередко приводят к нежелательным открытиям.
Глава 6
1
Поместье за Приютом Сильфид некогда занимало три тысячи акров дикой территории и было известно под наименованием «ранчо Катцвольда». На протяжении столетий эта земельная собственность распродавалась участок за участком, и теперь ее площадь составляла лишь пятьсот акров. Тем не менее, маленькое поместье все еще включало несколько лесистых холмов и лугов, речку и пересеченную местность с редкими деревьями, окаймленную с одной стороны густой лесной чащей – а также, у самого дома, большое поле, где дед Альтеи, Генри Катцвольд, некогда занимался садоводческими экспериментами. Прилежный человек с экспансивным темпераментом, Генри Катцвольд упорно стремился навязать природе свою систему тантрических теорий. В этом он не преуспел – плодами его деятельности неизменно становились бесплодные уродливые мутанты, гниющие тестообразные комки, зеленая плесень и вонючее хлюпающее месиво. Генри погиб, пораженный молнией во время прогулки по своим владениям. Согласно семейной легенде, озаренный ослепительным разрядом, он успел сделать последний яростный жест, словно швыряя молнию обратно в небо.
Сына Генри, Орнольда, поэта и члена-корреспондента Института, приняли в клуб «Бумагомарателей», хотя от природы у него были наклонности профана. Эти наклонности унаследовала его дочь Альтея – вместе с пакетом предусмотрительно приобретенных и приносивших существенный доход ценных бумаг, Приютом Сильфид и пятьюстами акрами земли. Старому дому не хватало популярных признаков респектабельности; все соглашались с тем, что в нем могли обитать только профаны. Земельная собственность образовывала в плане трапецеидальную фигуру шириной в среднем километров пять и почти шесть с половиной километров в длину. Ландшафт был изрезан оврагами, провалами и узкими ложбинами, разделенными обнажениями крошащегося камня. Специалисты неоднократно объявляли этот участок бесполезным для сельского хозяйства; Альтею и Хильера вполне устраивало то, что их земля оставалась в заповедном состоянии. За двадцать лет до описываемых событий ходили слухи, что метрополис Танета мог распространиться на север вдоль дороги Катцвольда, и спекулянты недвижимостью торопились вкладывать здесь деньги – в их числе Клуа Хутценрайтер, отец Скирлет. Плотная городская застройка, однако, велась в основном на юге и на востоке. Афера с недвижимостью в северной пригородной зоне лопнула, и незадачливые вкладчики капитала стали владельцами обширных, но труднодоступных и бесполезных урочищ дикой холмистой местности. Супругам Фатам тоже пришлось распрощаться с мечтой о сказочном приумножении богатства.
Теперь Приют Сильфид представлял собой причудливое сооружение из потемневших бревен и камня со сложно устроенной крышей из множества коньков с мансардными окнами и зубчатыми свесами. С каждым годом усадьба казалась все более ветхой и запущенной, нуждающейся в заботливом уходе. Тем не менее, это был просторный, удобный и, как правило, внушавший жизнерадостное настроение дом – благодаря кипучей деятельности Альтеи, украшавшей его цветами в ящиках, красочными настенными драпировками и артистическими столовыми сервизами. Поначалу Альтея коллекционировала подсвечники и канделябры из всевозможных материалов и всевозможных размеров и форм, чтобы каждый вечер украшать стол разными наборами или группами декоративных осветительных приборов. Через некоторое время она решила, что этого было недостаточно, и стала покупать сервизы, придававшие столу дополнительное очарование. В те годы, когда ее энтузиазм достиг кульминации, Альтея ежедневно превращала вечернее убранство столовой в романтическую декорацию. Хильер прилежно выражал восхищение результатами ее усилий, хотя тайком сожалел о том, что его супруга уделяла меньше внимания тому, чтó подавалось на стол, чем тому, в чем оно подавалось. «Хорошо приготовленное блюдо выглядит прекрасно и в походном котелке!» – бормотал он себе под нос.
Хильер испытывал меньшую привязанность к Приюту Сильфид, нежели Альтея. Иногда он выражал свое мнение без обиняков: «Пасторально, живописно, преисполнено сельского очарования? Да, несомненно. Удобно? Не сказал бы».
«Как ты можешь так говорить, Хильер? – протестовала Альтея. – Это наш чудесный старый дом! Мы привыкли к его забавным причудам!»
«От этих причуд одни огорчения», – ворчал Хильер.
Альтея не желала ничего слышать: «Нельзя отказываться от традиций. Приют Сильфид принадлежал нам так долго, что стал частью семьи!»
«Твоей семьи, не моей».
«Верно – и я не могу даже представить себе, чтобы здесь жил кто-нибудь, кроме нас».
Хильер пожимал плечами: «Рано или поздно владельцем Приюта Сильфид станет кто-нибудь, кто не имеет никакого отношения к семье Катцвольдов. К сожалению, моя дорогая, это неизбежно. Даже Джаро уже не Катцвольд, если уж говорить о кровных родственных связях».
На такие замечания Альтея могла отвечать только вздохом, признавая, что Хильер, как всегда, был прав: «Но что же нам делать? Переехать в город и терпеть бесконечный шум? Если мы попытаемся продать эту землю, за нее ничего не дадут».
«Здесь пока что тихо и мирно, – соглашался Хильер. – Но поговаривают, что один из местных магнатов вознамерился выстроить в наших местах какой-то чудовищный комплекс. Не знаю подробностей, но, если это так, мы окажемся в средоточии толпы и шума – а тогда лучше было бы найти скромное удобное жилье где-нибудь рядом с Институтом».
«Скорее всего, это пустые разговоры, – отвечала Альтея. – Разве ты не помнишь? Такие слухи ходили уже давно, и ничего из этого не вышло. Мне нравится наш обветшалый старый дом. Мне он нравился бы еще больше, если бы ты починил и покрасил оконные рамы».
«У меня нет необходимых навыков, – возражал Хильер. – Десять лет тому назад я свалился с лестницы, хотя взобрался только на вторую ступеньку».
Таким образом, жизнь в Приюте Сильфид шла своим чередом – что, на самом деле, вполне устраивало всех трех обитателей этой просторной, светлой и тихой усадьбы.
Конечно, за те годы, что Джаро провел в Приюте Сильфид, он нередко отправлялся в разведку, изучая территорию, простиравшуюся за домом. Поначалу Альтея не хотела отпускать его одного и надолго, но Хильер настоял на том, что мальчику в его возрасте нужно было гулять столько, сколько он пожелает: «Что может с ним случиться? Он не заблудится. У нас не водятся хищные звери, даже гигилисты-перпатуарии не встречаются».[10]10
Гигилисты – мистическая секта, обосновавшаяся в районе Уирбаха, далеко от Танета, на другом конце континента. «Перпатуариями» называли их бродячих миссионеров; этих проповедников подозревали в том, что они похищали детей и уводили их к себе в Уирбах, где делали с детьми всякие гадости.
[Закрыть]
«Он может упасть и сломать ногу!»
«Маловероятно. Пусть делает, что хочет – это научит его полагаться на себя».
Альтея больше не возражала, и Джаро позволяли бродить, сколько угодно.
Уже давно Альтея объяснила Джаро происхождение названия усадьбы. В древних легендах «сильфидами» величали сверхъестественных лесных созданий изысканной красоты, во многом напоминавших фей, но с полупрозрачными волосами и с перепонками между пальцами. Если кому-то удавалось поймать сильфиду и отрезать ей мочку уха, она навечно оставалась в рабстве у похитителя и вынуждена была выполнять любые его пожелания. Супруги Фаты заверили Джаро в том, что в любых легендах таилась крупица правды, и он не видел никаких причин отказываться от многообещающей возможности поймать сильфиду – всякий раз, когда он отправлялся гулять в лес или по лугам, Джаро передвигался как можно тише и бдительно подмечал происходящее вокруг.
2
Южной границей владений Катцвольдов служила череда крутых холмов, частично покрытых лесом. Примерно посередине одного склона находилась относительно ровная площадка с родником, укрывшаяся в тени пары монументальных смарагдовых деревьев. Здесь Джаро уже несколько лет строил себе хижину. Стены он возводил из камней, тщательно подогнанных и скрепленных цементом; перекладинами крыши служили стволы нескольких молодых флагштоковых сосен, а кровлю он выложил из многочисленных слоев широких сухих листьев себакса. Поступив в последний класс Ланголенской гимназии, он начал выкладывать камин и дымовую трубу, но постепенно осознал, что хижина стала для него мала – он перерос свою игрушку, продолжение детского проекта становилось бессмысленным. Тем не менее, он все еще часто сюда приходил – но только для того, чтобы читать, рисовать в блокноте или учиться писать пейзажи акварелью; некоторое время он забавлялся вязанием декоративных узлов, пользуясь инструкциями из найденного тома под заголовком «Краткое руководство по изготовлению тысячи узлов, простых и сложных».
Однажды Джаро отправился на поляну своей хижины и уселся на траву, прислонившись спиной к стволу смарагдового дерева и вытянув сильные загорелые ноги. На нем были бледно-бежевые шорты, темно-синяя рубашка и спортивные ботинки; он принес с собой книгу и блокнот, но отложил их в сторону и сидел, задумавшись над событиями своей странной и беспокойной жизни. Он вспоминал о внутреннем голосе и о психиатрах с Бантунского холма. Он думал о Фатах, больше не казавшихся ему источниками непогрешимой мудрости. С некоторой обидой он думал о Тоуне Мэйхаке и его внезапном отлете с Галлингейла. Когда-нибудь ему предстояло снова встретиться с Мэйхаком – в этом он был совершенно уверен – и тогда все должно было объясниться.
Джаро отвлекся, услышав далекую перекличку каких-то возгласов, доносившихся с юга из-за холма– оттуда, где кончалась территория Катцвольдов. Человеческие голоса были неприятным вторжением в первобытную тишину привычного лесного уединения. Джаро недовольно пробурчал что-то себе под нос, после чего взял блокнот и принялся рисовать космическую яхту – элегантную, но мощную, многим напоминавшую «Фарсанг» серии «Мерцающий путь».
Его внимание привлек новый звук. Обернувшись, он заметил, что кто-то наполовину съезжает, наполовину карабкается вниз по склону холма. Это была девушка – стройная, подвижная, но в какой-то мере безрассудная, судя по тому, что она спускалась почти кувырком. На ней были темно-серые шорты под красной с белыми полосками юбкой, темно-зеленый тонкий свитер, темно-зеленые чулки до колен и серые башмаки. Изумленный Джаро узнал в незваной гостье Скирлет Хутценрайтер – теперь ее уже невозможно было принять за мальчика.
Скирлет спрыгнула на площадку перед хижиной, перевела дыхание и подошла к Джаро, глядя на него сверху: «Ты так лениво развалился, что, глядя на тебя, спать хочется. Я тебя разбудила?»
Джаро ухмыльнулся: «Даже мне приходится иногда отдыхать».
Скирлет подумала, что улыбка делала Джаро еще привлекательнее. Она заглянула в блокнот: «Что ты рисуешь? Звездолеты? Они занимают все твои мысли?»
«Не все. Если ты не прочь позировать, я могу и тебя нарисовать».
Скирлет прикусила нижнюю губу: «Надо полагать, ты хочешь, чтобы я позировала нагишом».
«Это было бы неплохо. Все зависит от того, какой эффект ты хочешь произвести».
«Глупости! Мне не нужно производить эффекты! Я – Скирлет Хутценрайтер, других таких нет, и одного этого эффекта достаточно. У тебя обо мне совершенно неправильное представление».
«Самые чудесные представления часто неправильны, – признал Джаро. – Особенно мои. А что ты здесь делаешь?»
Скирлет указала на юг кивком головы: «Мой отец и Форби Мильдун снова делают обход ранчо «Желтая птица», вместе с землемером».
«По какому случаю?»
«Отец хочет продать эту землю. Он считает, что это было бы выгодное приобретение для господина Мильдуна – продувного дельца, скорее всего не слишком чистого на руку. Хуже всего то, что Мильдун вхож в один из вульгарных клубов Квадратуры круга – «Кахулибов», кажется».
«Я и забыл, что земля за холмами принадлежит твоему папаше».
«И это почти все, что ему еще принадлежит», – с горечью отозвалась Скирлет. Она присела на траву рядом с Джаро: «Для того, чтобы поддерживать надлежащее великолепие образа жизни, «устричному кексу» необходимо богатство. У меня нет таких денег».
«Но у тебя есть великолепие».
«Его надолго не хватит».
«Как насчет твоей матери? У нее есть деньги?»
Скирлет отмахнулась: «Матушка – любопытное существо. Но богатой ее не назовешь». Скирлет опасливо покосилась на Джаро: «Я могла бы тебе о ней рассказать, если хочешь».
«Послушаю – мне больше нечего делать».
Скирлет подтянула колени и обняла их: «Хорошо! Слушай на свой страх и риск. Моя мать – настоящая красавица. На Мармоне она принадлежит к касте Сенсенитц, то есть «благословенных». Кроме того, она – Наонте, Принцесса Рассвета, и ей не пристало интересоваться мелкими делишками каких-то провинциалов из Танета. Она живет во дворце Пири-Пири, наполовину окруженном садом. Ежедневно в этом дворце устраивают фестивали и банкеты. К ней съезжаются гости в самых необычайных нарядах, и никакие расходы не считаются чрезмерными, если позволяют испытывать новые удовольствия. Так проходит Живой сезон, продолжающийся полгода, после чего начинается Мертвый сезон. Следующие полгода «благословенные» отрабатывают долги. Благородные Сенсенитцы делают все, что можно сделать за деньги. Они жульничают, они крадут, они торгуют собой. Их жадность невероятна! Я приехала к матери посреди Мертвого сезона, и три месяца мне пришлось работать, ухаживая за ягодными лозами на склоне холма Флинк. Это была тяжелая, утомительная работа, а подруга матери, леди Мэйвис, украла все мои деньги. Никто даже ухом не повел. Потом справили обряд Возобновления, и снова начался Живой сезон. Мать снова стала Принцессой Рассвета, и мы жили во дворце Пири-Пири среди цветов и лазурных бассейнов. Сенсенитцы нарядились в роскошные новые костюмы и страстно предавались всевозможным удовольствиям. По ночам играли особую музыку, по словам «благословенных» выражавшую экстаз отрады и трагедию скорби. Мне эта музыка не нравилась. В ней слишком много напряжения, она действует на нервы. За всем этим фасадом роскоши постоянно чувствовались напряжение, тоска и алчность, как бы они ни пытались их скрывать элегантными позами и пылкостью объятий. Самым странным фестивалем на Мармоне был бал-маскарад – настолько странным, что я перестала доверять глазам и ушам. Я оказалась в толпе сновидений, границы между реальностью и воображением больше не стало».
Вспоминая бал-маскарад, Скирлет поморщилась: «Когда началась Идиллическая мистерия, мне поручили роль обнаженной нимфы, танцующей на лугу. Я спряталась в лесу, но несколько молодых людей за мной погнались».
«И они тебя поймали?»
«Нет! – холодно обронила Скирлет. – Я забралась на дерево и стала хлестать их сломанной веткой. Кажется, одному я заехала сучком в глаз. Сначала они упрашивали меня слезть и порезвиться с ними в траве, но скоро разозлились и стали бросаться комьями земли, ругаясь и обзывая меня извращенкой и девственницей. Потом они куда-то разбрелись».
«Надо полагать, для тебя, с твоими привычками «устричных кексов», все это было в высшей степени неприятно».
Скирлет взглянула ему в лицо, но Джаро выглядел вполне серьезно и, судя по всему, был искренне обеспокоен ее опасным приключением.
«В разгар Живого сезона, когда у «благословенных» еще водились деньги, я украла у леди Мэйвис все ее сбережения. Этой суммы хватило на обратный билет до Галлингейла, и я вернулась домой. Не думаю, что отец был рад меня видеть. Я хотела поступить в Эолийскую академию в Гильсте – это частная гимназия для высокородных наследников – но отец сказал, что мы не можем себе позволить такие расходы, и отправил меня в Ланголенскую гимназию, учиться среди «молодых легионеров» и профанов. И все равно здесь лучше, чем во дворце Пири-Пири. Таким вот образом. Надеюсь, я ответила на твой вопрос: мне не приходится ожидать от матери денежной помощи».
«И ты не собираешься вернуться на Мармон?»
«Это очень маловероятно».
Джаро повернулся, чтобы прислушаться к далеким крикам, доносившимся из-за холма, и спросил Скирлет: «Они, случайно, не тебя зовут?»
«Нет. Это землемер перекликается с помощником». Скирлет указала на небольшой черный диск, прикрепленный к свитеру на плече: «Когда нужно будет идти, меня позовут с помощью этой штуки».
«Может быть, они ожидают, что ты станешь им помогать – делать какие-нибудь заметки для землемера, обольщать господина Мильдуна или что-нибудь в этом роде».
Скирлет удивленно подняла брови: «Какая чепуха! Я просто пошла с ними прогуляться – и подумала, что было бы интересно найти твое отшельническое логово».
«Это не логово. И я не отшельник. Я сюда прихожу, потому что здесь тихо, и мне никто не мешает».
«Ага! Ты хочешь, чтобы я ушла?»
«Ну, раз уж ты здесь, можешь оставаться. А кто тебе сказал, где меня найти?»
Скирлет пожала плечами: «Госпожа Виртц беспокоится по твоему поводу. Она не хочет, чтобы ты сбежал в космос. Она не одобряет твою привычку проводить время в одиночестве – по ее мнению, ты мог бы полезнее тратить время на восхождение по лестнице социальной иерархии. Кстати, что у тебя в этом пакете?»
«Я захватил закуски. Здесь хватит на двоих».
«Естественно, я заплачý за все, что съем, – надменно изрекла Скирлет. – Хотя, по-моему, у меня с собой нет никаких денег».
«Ничего, я тебя накормлю бесплатно».
Скирлет не нашлась, что сказать, и она воспользовалась щедростью Джаро без дальнейших замечаний.
Джаро тоже стал предаваться воспоминаниям: «В детстве мне нравилось представлять себе это место, как часть волшебного мира, разделенного на четыре королевства. Каждому королевству было свойственно особенное волшебство. Здесь – столица королевства Далинг, где я был красивым галантным принцем».
«Каким был, таким и остался», – обронила Скирлет. Джаро не понял, пошутила она или нет, но решил продолжать: «Там, в лесу – государство Кораз, владения короля Тамбара Непредсказуемого. На полках у него в гардеробе – тысячи человеческих лиц. Каждый день он бродит по Коразу в новом обличье, проталкиваясь через толпу на улицах и прислушиваясь к разговорам на рынке. Как только он слышит крамолу, болтуну отрубают голову на месте. Король Тамбар любит баловаться магией и выучил достаточно заклинаний, чтобы портить жизнь любому неприятелю. У него при дворе кишат интриги, а однажды из Кораза в Далинг приехала принцесса Фланжир. Принц находит ее очаровательной, но подозревает, что ее подослали, чтобы его погубить».
«Она красивая?» – спросила Скирлет.
«Конечно! По сути дела, ты можешь быть принцессой Фланжир, если хочешь».
«Неужели? И в чем будут состоять мои обязанности?»
«Этот вопрос предстоит уточнить. В любом случае, каковы бы ни были твои губительные планы, ты должна влюбиться в принца».
«То есть в принца Джаро?»
«Иногда нет другого выхода, – скромно подтвердил Джаро. – По сути дела, часто под рукой просто нет никакого другого принца».
«И ты тоже должен влюбиться в принцессу Фланжир?»
«Только в том случае, если мне удастся развеять заклинание, из-за которого у всех девушек длинные красные носы. Это одна из проделок Тамбара, разумеется – неудивительно, что его правление не слишком популярно».
Скирлет задумчиво прикоснулась к носу, но ничего не сказала. На некоторое время наступило молчание. Наконец Джаро осторожно спросил: «Ты собираешься поступать в Лицей в следующем году?»
«Еще не знаю».
«Почему?»
«Когда отец продаст ранчо «Желтая птица», он хочет уехать на год куда-то на другую планету. Если все это получится, в Сассунском Эйри никого не останется, и мне придется вернуться на Мармон».
«И что ты ему на это сказала?»
«Я отказалась. Я хочу жить дома. Он говорит, что не хочет оставлять меня одну в усадьбе со слугами. Будучи «устричным кексом», я вынуждена придерживаться самых лучших правил. Я спросила: считает ли он самыми лучшими правила поведения на Мармоне? Он сказал, что это другое дело – за все происходящее на Мармоне несет ответственность моя мать, а он может сэкономить деньги, если в Сассунском Эйри никто не будет жить». Помолчав, Скирлет прибавила упавшим голосом: «Как бы то ни было, на Мармон я не вернусь!»
«Разве у твоего отца нет друзей? Как насчет комитета «Устричных кексов»? Или Академического совета? Обязательно найдется кто-нибудь, кто мог бы тебя приютить. Если бы я мог, я бы сам тебя приютил».