Текст книги "Операция «Валгалла»"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Сейчас! – отрезал Риттер и направился к двери в смежный ангар.

– Ладно! В чем дело? – потребовал ответа Штрассер.

– Этот американец Джексон, кто он? Я хочу знать.

– Бросьте, Риттер. «Ваффен-СС» набирает рекрутов почти всех национальностей, когда это удается, вам это известно. Всех, будь то французы или турки. Есть даже британский контингент: «Бритишез Фрайкорпс». Должен признать, что в «Легионе Джорджа Вашингтона» американцев всего горстка. Бывшие военнопленные, не устоявшие перед перспективой иметь неограниченный доступ к спиртному и женщинам. Джексон – совсем другое дело, поверьте мне. Он летал на стороне финнов во время их первой войны с русскими, и остался служить в их ВВС. Оказался снова в деле, когда они присоединились к нам в этой войне с русскими. Когда в прошлом году финны запросили мира, он перевелся к нам.

– Как ни крути, а предатель всегда останется предателем.

– Такое мнение существует, но оно не всегда объективно, друг мой. Все, что я вижу, это прекрасный пилот, смелый и изобретательный человек с совершенно особенной биографией, которая делает его незаменимым для моего дела. Могу еще добавить, поскольку наиболее вероятно, что попадись он в руки своим соплеменникам, его повесят, ему ничего не остается, как служить мне. Это для него единственный шанс выжить. Вам есть что сказать?

– Я полагаю, что вас понял, – сказал Риттер.

Штрассер открыл дверь и возвратился в первый ангар. Он никак не комментировал то, что произошло, а просто взял карту и развернул ее на капоте машины. Все столпились вокруг него.

– Вот Арнгайм. Арлберг в восьми-девяти милях южнее. В десяти милях к западу есть ферма, расположенная на опушке леса. Там засели финны.

– Мы пойдем все? – спросил Риттер.

– Нет, хауптштурмфюрер Бергер останется у самолетов.

– А я? – удивился Джексон.

– Нет, вы можете потребоваться для другого дела. Вы пойдете с нами. – Американец явно был недоволен, но, очевидно, ничего не мог поделать. Штрассер добавил: – С этого момента начинается то, что может быть названо военной операцией, и командование ею полностью передается в руки щтурмбаннфюрера Риттера.

– Вы имеете в виду, что у меня полностью развязаны руки?

– Ну, небольшой совет время от времени еще никому не вредил, разве не так? – улыбнулся Штрассер. – Но какой смысл обсуждать проблему, пока ее нет, майор. Разберемся сначала с этими финскими варварами.

Девять

У Маллголланда в полевом госпитале выдалась тяжелейшая ночь. В десять часов доставили одиннадцать раненых в стычке у Инсбрука. Он со своей бригадой работал всю ночь напролет над ранами разной степени сложности.

Последний его пациент, юный лейтенант имел две пулеметных пули в левом легком. Более двух часов Маллголланд использовал все трюки из своего ныне значительного репертуара. Мальчик скончался в семь утра вследствие обширного кровотечения.

Когда Маллголланд вышел на улицу, тихо падал снег. Он зажег сигарету, но стоял, глубоко вдыхая чистый воздух. К нему подошел главный сержант Грант с чашкой чая.

– Дрянная выдалась ночка, сэр.

– Я вполне мог бы обойтись без нее. Проклятая война уже кончилась, по крайней мере, нам так говорят, а мы здесь стоим по уши в крови и разрухе. Если я кажусь подавленным, это потому, что только что потерял пациента. День начался плохо. – Он отпил немного чая. – Как наш немецкий друг?

– Неплохо. Он просил вас позвать.

– Ладно, – устало сказал Маллголланд. – Давай узнаем, чего он хочет.

Грант пошел впереди вдоль ряда палаток и свернул к палатке с номером три. Шенк лежал на самой дальней койке, положив руку в толстой повязке поверх одеяла. Маллголланд отцепил с конца койки доску и просматривал данные о состоянии раненого, Шенк приоткрыл глаза.

– Доброе утро, герр майор.

– Как вы сегодня?

– Жив, кажется, и премного за это благодарен. Я думал, что руку, возможно…

– Нет, она в порядке, или, вернее, будет в порядке. Вы прекрасно говорите по-английски.

– Я десять лет работал в лондонском Сити, неподалеку от Сент-Пол, в кампании по экспорту.

– Понятно.

Наступила пауза, потом Шенк сказал:

– У вас был шанс подумать относительно письма генерала Каннинга?

Маллголланд сел на край кровати и неожиданно на него навалилась усталость.

– Я нахожусь в затруднении. Это не воинская часть. Мы врачи. Я подумал, что было бы лучше всего связаться со штабом бригады и узнать, не могут ли они этим заняться.

– А они далеко?

– Последнее, что я слышал, они в двадцати милях к западу отсюда, но ситуация, конечно, постоянно меняется.

Шенк сделал попытку подняться.

– Простите меня, герр оберст, но в этом деле время очень существенно. Должен заметить, что по нашим сведениям в Берлине был подписан приказ о ликвидации всех пленных знаменитостей. Если СС доберется до Арлберга раньше, то генерал Каннинг, ваш собственный полковник Бирр и остальные наверняка погибнут. Полковник Гессер любыми средствами хочет избежать такого развития событий. Он хочет немедленно формально сдать командование.

– Никто лучше вас не знает, что территория между нами и Арлбергом переходит из рук в руки. Потребуется боевая часть, чтобы ее пройти. Могут возникнуть неприятности.

– Я прошу только маленький патруль. Пара джипов, если возможно, офицер и несколько солдат. Если я буду с ними, чтобы показать дорогу, мы могли бы добраться за четыре часа. Они могут сразу вернуться с заключенными. Уже сегодня вечером генерал Каннинг и остальные могли бы быть здесь.

– На обратном пути они с той же вероятностью могут нарваться на вашу часть. Это чертовски большой риск, особенно для женщин.

– Так что вы предлагаете, герр майор? Чтобы они дожидались СС?

Маллголланд устало вздохнул.

– Нет, вы, конечно, правы. Дайте мне полчаса. Я попробую придумать что-нибудь.

Он пошел прямо в свою палатку начальника госпиталя и сел за стол.

– Что за неразбериха, но он прав. Мы должны что-то сделать.

– Я вот о чем подумал, сэр, – сказал Грант. – Может быть эти американцы? Капитан Говард, офицер-десантник, и его люди.

Маллголланд замер, вытаскивая из ящика стола бутылку скотча.

– Те, что остались живы после бойни на дороге к Зальцбургу на прошлой неделе? В тебе тлеет искра божья. А в каком состоянии этот капитан Говард?

– Если помните, ему пришлось наложить пятьдесят швов. Множественные ранения от шрапнели. Но он был уже на ногах, когда я его вчера смотрел. А его сержант и второй парень не были ранены.

– Попробуй его найти и приведи сюда.

Грант вышел. Маллголланд посмотрел на бутылку виски, вздохнул, завинтил снова пробку, убрал бутылку обратно в ящик стола и плотно его задвинул. Он зажег сигарету и принялся за оформление бумаг. Спустя некоторое время появился Грант.

– Капитан Говард, сэр.

Маллголланд взглянул на него.

– Прекрасно, главный сержант. Пригласи его сюда и постарайся насчет чая.

Грант вышел, спустя момент, откинув полог палатки, вошел Говард. Он был в каске, лоб пересекал красный, смотревшийся угрожающе, шрам, кончавшийся почти у самого левого глаза. Стежки были еще хорошо видны. На левой руке толстая повязка. Он был бледен, глаза ввалились, на лице выражение неизбывной усталости.

«Боже мой, – подумал Маллголланд. – Этот мальчик на пределе своих сил. Ошибиться невозможно». – Он улыбнулся.

– Проходите, капитан, садитесь. Если повезет, нам вскоре принесут чай. Сигарету?

– Спасибо, сэр.

Маллголланд дал ему прикурить.

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно.

Что было такой же явной ложью, какой Маллголланду довелось наслушаться за многие дни. Он, однако, продолжал:

– У меня возникла проблема, с решением которой, я думаю, вы могли бы мне помочь.

Говард не проявил никаких эмоций.

– Слушаю, сэр.

– Нам вчера доставили немецкого офицера с парой пуль внутри. Неприятность заключается в том, что он сам искал военную часть Союзников. Имел при себе письмо американского генерала Каннинга. Вы слышали о таком?

– Гамильтона Каннинга?

– Да, это он. Он в заключении вместе с четырьмя другими знаменитостями, как их называют немцы. – Он подтолкнул к Говарду по столу конверт в пятнах крови. – Вы найдете подробности в этом письме.

Говард достал письмо и читал его безжизненными глазами. Вошел Грант с двумя кружками чая и поставил их на стол. Маллголланд жестом попросил его остаться.

Прочитав письмо, американец поднял голову.

– Эти люди попали в переплет. Что вы хотите от меня?

– Я хочу, чтобы вы добрались до них. Формально приняли капитуляцию полковника Гессера, затем, как можно быстрее, вернулись сюда вместе с его пленниками. Немецкий офицер, который доставил это письмо, лейтенант Шенк, готов отправиться с вами, чтобы показать кратчайший путь. Он был довольно тяжело ранен, но я думаю, нам удастся его поднакачать, чтобы он смог выдержать эту поездку.

– Вы хотите, чтобы я поехал? – спросил Говард.

– И двое ваших людей. Я думал об этом. Мы можем дать вам санитарную машину. При возвращении в ней всем хватит места.

– Вы имеете представление об обстановке на пути отсюда в Арлберг, сэр?

– Могу догадаться, – сказал Маллголланд невозмутимо.

– И вы хотите, чтобы я отправился туда с двумя людьми и раненым немцем? – голос Говарда звучал ровно, без всякого волнения. – Это приказ?

– Нет, я не имею власти вам приказывать, капитан, как, я уверен, вам известно. Голая правда состоит в том, что у меня больше нет никого, кого я мог бы туда отправить. Это медицинская часть, и как вы сами видите, у нас по уши работы.

Говард довольно долго смотрел на письмо, потом кивнул.

– Я поговорю со своим сержантом Гувером и рядовым Файнбаумом, если не возражаете, сэр. Я думаю, что при данных обстоятельствах им должен быть предоставлен некоторый выбор.

– Прекрасно, – согласился Маллголланд. – Но, пожалуйста, не тяните с принятием решения. – И он повторил фразу, сказанную ему Шенком: – Время в этом деле очень существенно.

Говард вышел. Маллголланд посмотрел на Гранта.

– Что ты о нем думаешь?

– Не знаю, сэр. Но, на мой взгляд, с него уже достаточно.

– А всем нам, главный сержант? – произнес Маллголланд устало.

Файнбаум и Гувер установили маленькую палатку в конце ряда, по другую сторону от транспортной стоянки. Гувер увлеченно писал письмо, пока Файнбаум, сидя на корточках у входа, разогревал на портативной плитке фасоль в котелке.

– Фасоль, опять фасоль. Неужели эти англичане ничего больше не едят?

– Возможно, ты предпочел бы НЗ? – сказал Гувер.

– О, относительно этого у меня большие планы, Гарри. После войны я собираюсь купить полный грузовик этой дряни, военных излишков, понимаешь? Я собираюсь доставить это моей старой бабушке, которая держит строго кошерный дом. Такой кошерный, что даже кошки становятся религиозными.

– Ты собираешься кормить кошек НЗ?

– Так точно.

– И разбить старушке сердце? Чем она это заслужила? Что она тебе сделала?

– Я тебе скажу, что она сделала. В тот день, когда япошки бомбили Пирл-Харбор, он позвала меня и сказала: «Мэнни, ты знаешь, что тебе делать». Открыла входную дверь и указала направление к вербовочной конторе и подтолкнула меня в спину.

Он положил бобов на жестяную тарелку и подал ее Гуверу. Сержант сказал:

– Ты слишком много болтаешь, но я тебя понимаю. Мне самому до чертиков здесь надоело.

– Когда мы отсюда выберемся? – спросил Файнбаум. – Я имею в виду, что я уважаю и люблю нашего благородного капитана, как никто другой, но сколько мы можем околачиваться около него и ждать, пока он обретет свою богом проклятую душу.

– Прекрати это, – сказал Гувер. – Знаешь же, что ему сильно досталось.

– В этой игре есть только два способа существования, живым или мертвым. За этот год, что я служу с тобой и с ним, я видел, как ушло много хороших мужиков. Но они умерли, а я – нет. Я не торжествую по этому поводу, но это факт жизни, и я не собираюсь сидеть и оплакивать их.

Гувер поставил тарелку.

– Потому что ты сукин сын. Я только что сделал открытие. Ты не делаешь этого, потому что ты у нас патриот или еще кто-то. Ты делаешь это, потому что тебе нравится. Потому что это тебя взвинчивает так, как ничто другое.

– Пошел ты!

– Чего тебе не хватает? Еще одной звезды героя? Ты хочешь стоять в одном ряду с другими героями?

– А ты хотел бы, чтобы я вернулся в тот подвал в Ист-сайде и за тридцать долларов в неделю пришивал пуговицы на гульфики, когда случается, что мне негде играть на кларнете? Нет уж, спасибо. Прежде, чем я туда вернусь, я лучше вырву чеку у одной из гранат, что на мне. Я хочу тебе еще кое-что сказать, Гарри. – Его голос стал низким и убеждающим. – Для меня день сейчас, что год прожитый до войны. Когда настанет мой черед, я надеюсь, что получу прямо промеж глаз, примерно за минуту до подписания мирного договора. А если тебе, детка, и нашему благородному капитану это не нравится, займитесь чем-нибудь другим.

Он встал и, повернувшись, обнаружил, что Говард его слушает. Они стояли, и ни Гувер, ни Файнбаум не знали, что сказать теперь.

Первым заговорил Говард:

– Скажи мне, Файнбаум, вот Гарланд, Андерсен, О'Гради, да все парни из нашей части, на всем пути по Европе с самого D-дэй, ты о них никогда не думаешь? Неужели факт их смерти ничего для тебя не значит?

– Парни умерли, так они умерли. Правильно, капитан? Я имею в виду, что, может быть, какая-то частица моего мозга о них скучает или еще что-то, но я не могу этого изменить.

– И ты думаешь, что они выполнили свое предназначение?

– Вы говорите о справедливости войны, сэр? О достойности наших целей и прочем подобном вздоре? Боюсь, этого я тоже не приемлю. Я считаю так, последние десять тысяч лет, каждый день кто-то где-то вытряхивает душу из кого-то. Это в природе нашего вида.

– Знаешь, Файнбаум, я начинаю думать, что ты, возможно, прочел одну-две книжки.

– Может быть, капитан. Чего не бывает?

– Ладно, – сказал Говард. – Ты рвешься в бой? Так у меня для тебя приготовлено знатное развлечение. Слышал когда-нибудь о генерале Гамильтоне Каннинге? – Он коротко обрисовал ситуацию.

Когда он закончил, Файнбаум сказал:

– Не доводилось слышать ничего более странного. Но там же территория индейцев.

– Между нами и Арлбергом пятьдесят миль этой территории.

– И они хотят, чтобы пошли именно мы? Три парня в санитарной машине с немцем на носилках. – Он засмеялся. – Знаете, капитан, мне это нравится. Да, определенно, нравится.

– Хорошо, тогда пойди скажи главному сержанту Гранту, что мы идем. Скажи ему, что я через пять минут подойду, чтобы поговорить с этим немецким лейтенантом Шенком, и двигайся. Если мы собираемся идти, мы сразу выходим.

Файнбаум выбежал из палатки, а Говард наклонился и взял с плиты кофе. Гувер сказал:

– Вы уверены, что правильно поступаете? Вы неважно выглядите.

– Знаешь, Гарри, я устал до мозга костей. Устал так, как никогда не уставал за всю свою жизнь, а спать не могу. Ничего не чувствую, ничего не хочу, – признался Говард. – Может быть, мне нужно понюхать пороха. – Он пожал плечами. – Может быть, мне нужно это, как Файнбауму. – Он положил в рот сигарету. – Знаю одно, мне сейчас лучше пойти и рискнуть собой, чем прятать здесь свою задницу и ждать конца войны.

Финны стояли лагерем на ферме невдалеке от главной дороги и примерно в десяти милях от Арнгайма. Их было тридцать восемь человек под командованием хауптштурмфюрера Эрика Сорсы.

55-ая бронетанковая дивизия «Викинг» была первой и, без сомнения, лучшей иностранной дивизией «Ваффен-СС». Укомплектована она была, в основном, голландцами, фламандцами, датчанами и норвежцами, финны присоединились в 1941, пополнив войсковые подразделения опытными лыжниками, которые были чрезвычайно нужны во время Русской кампании.

В январе 1945 года потери на Восточном фронте были такими колоссальными, что было решено создать новый полк, совместно германо-финский. Проект получил новое развитие, когда несколько десятков финнов, оставшихся в живых, с Сорсой в качестве своего командира дали ясно понять, что они не будут возобновлять свой контракт с правительством Германии после 1 мая. Поэтому, из штаба дивизии в Клагенфурте пришел приказ, в соответствии с которым они перебазировались на ферму в Оберфельде, где им надлежало ожидать дальнейших распоряжений, именно этим они и были заняты ровно три недели.

Сорса, двадцати семи лет от роду, был красивым молодым человеком с вьющимися волосами. По фасону его горский головной убор был таким же, как у всех в армии: эдельвейс с левой стороны, спереди, обычная для СС, «мертвая голова». На манжете надпись в две строки: Финский добровольческий батальон Ваффен-СС. Нарукавная нашивка была черной с белым львом. Он носил два Железных креста, серебряный значок за ранения и нашивку за Зимнюю кампанию.

Сорса стоял в дверях фермерского дома, курил сигарету и наблюдал за десятком своих людей, спускавшихся на лыжах между деревьев по склону выше за фермой следом за пожилым главным сержантом Матти Гештрином. Гештрин завис над стеной амбара, совершил мастерский прыжок, и остальные друг за другом через равные промежутки точно повторили его маневр. Сильные, уверенные в себе люди в двусторонней зимней униформе, белой с одной стороны и осенней расцветки с изнанки.

– Видели что-нибудь? – спросил Сорса.

– А должны были? – ухмыльнулся Гештрин. – Я думал, мы просто тренировались. Из штаба никаких известий?

– Нет, мне кажется, о нас забыли.

Гешртин, закуривая сигарету, посмотрел из-за плеча Сорсы и перестал улыбаться.

– Судя по всему, я бы сказал, они как раз о нас снова вспомнили.

Штабная машина спускалась по покрытой снегом дороге, Гоффер был за рулем, Риттер в камуфляжной куртке с поднятым капюшоном сидел с ним рядом. Штрассер и Эрл Джексон расположились сзади. Гоффер завел машину во двор фермы и остановил ее. Сорса и Гештрин остались стоять, где стояли, у двери в дом, но остальные финны существенно приблизились, один или двое сняли с плеча пехотные винтовки «Маузер». Сорса сказал им тихо что-то по-фински.

– Что он сказал? – спросил Штрассер у Джексона.

– Он сказал: спокойно, мальчики. Я сам справлюсь.

Еще десять-пятнадцать финнов вышли из амбара, в большинстве своем в рубашках, но с оружием разного рода. Никто не сказал ни слова, каждый ждал, строго вертикально сыпался снег. Вдруг послышался шорох скольжения, лыжник в белом возник над амбаром и мастерски приземлился во дворе, скользнув вбок, и замер на расстоянии одного-двух ярдов от Сорсы. За ним последовал другой, потом еще один.

Это была поэма движения, абсолютное совершенство. На лице Сорсы появилась легкая застывшая улыбка, которая как бы говорила: вот мы какие, а вы?

Джексон пробормотал:

– Эти парни величайшие в мире лыжники. Они здорово потрепали русских в первую военную зиму. Хочу еще вас предупредить, что они большие мастера перерезать горло.

– Ждите здесь, – сказал Риттер ровным голосом. – Оставайтесь в машине.

Он вышел из машины и пошел через двор к Сорсе. Несколько мгновений он просто постоял перед высоким финном, который мог видеть только «мертвую голову» у него на фуражке, потом сказал:

– Неплохо, совсем неплохо.

– Вы так думаете?

– Конечно, вполне профессиональный прыжок.

– Вы можете сделать лучше?

– Возможно.

К стене были прислонены несколько пар лыж. Риттер взял одни и присел, затягивая ремни креплений на своих тяжелых сапогах танкиста.

Гоффер подошел к нему и присел рядом.

– Позвольте, я вам помогу, штурмбаннфюрер.

Сорса оценил черную форму танкиста, в которой был Гоффер, его Рыцарский крест. У него неожиданно изменилось выражение глаз, и он повернулся, коротко взглянув на Гештрина.

Риттер потопал ногами, взял палки, которые ему подал Гоффер.

– Давно это было, правда, Эрик?

Он оттолкнулся, пробежал мимо машины через ворота и стал подниматься между деревьев по крутому склону. Никто не говорил ни слова. Все ждали. Риттер чувствовал себя удивительно спокойно и миролюбиво, когда поднимался, следуя зигзагам фермерской дороги, полностью отдавшись этому подъему, получая огромное удовольствие от всего вместе.

Когда он повернулся, он был примерно в сотне футов выше двора, на лыжне, проложенной до него финнами. Все лица были обращены к нему, и Риттер вдруг почувствовал себя счастливым, он едва сдерживал смех, рвавшийся из груди.

Он запрокинул голову и взвыл по-волчьи, старый условный сигнал лесорубов Гарца, и ринулся вниз в стороне от лыжни, по самому крутому склону, выписывая такие крутые виражи между деревьев, что у зрителей захватывало дух. Потом подпрыгнул, с легкостью перемахнул амбар и машину, не долее секунды скользил боком, затем выполнил поворот на левой палке, приземлившись в снежном вихре, застыл в неподвижности в ярде от Сорсы, безукоризненно выполнив, таким образом, «Стем Кристина».

Финны одобрительно загомонили. Гоффер присел рядом с Риттером, расстегнул ремни креплений. Риттер скинул капюшон, расстегнул куртку и снял ее.

– Этот малый вполне годится для сцены, – прошептал Штрассер Джексону.

Риттер подтянул перчатки и заговорил, не глядя на Сорсу:

– Штурмбаннфюрер Риттер, 502-ой СС-батальон тяжелых танков. Я здесь, чтобы принять командование этим подразделением по специальному приказу из Берлина, от самого фюрера.

Сорса окинул его взглядом. Нашивка за Зимнюю кампанию, железные кресты первого и второго класса, серебряный значок, свидетельствующий, по меньшей мере, о трех ранениях, Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, темные глаза и бледное дьявольское лицо.

– Сама смерть наведалась к нам, – сказал Гештрин.

– В моем присутствии говорите по-немецки, пожалуйста, – спокойно сказал Риттер. – Полагаю, вашим людям это по силам, хауптштурмфюрер, учитывая, что они на службе Рейху уже, сколько? Четыре года?

– Большинство из них, – сказал Сорса. – Но теперь это не имеет значения. Что это за чушь относительно приказа из Берлина? Мне ничего об этом не известно.

– Герр Штрассер! – позвал Риттер. – Будьте любезны показать этому джентльмену наше предписание.

– С удовольствием, майор.

Штрассер направился к ним, вытаскивая из кармана бумаги, а Риттер отошел на несколько шагов в сторону, игнорируя пристальные взгляды финнов, достал серебряный портсигар и заботливо выбрал сигарету. Гоффер подскочил к нему с зажигалкой.

– Благодарю, штурмшарфюрер.

Это было хорошо отработанное театральное действо, не раз ими разыгранное и действовавшее, обычно, без промаха.

Сорса изучал приказ, поданный ему Штрассером. От вождя и государственного канцлера. Сверхсекретно. И там упоминается его, Риттера, имя. Все точно, как он сказал. И самое удивительное в самом конце, подпись в конце страницы. Адольф Гитлер.

Сорса вернул приказ Штрассеру, и тот спрятал его в бумажник.

– Итак, – сказал Риттер, не глядя вокруг. – Вы удовлетворены?

– Здесь такая ситуация. Мои товарищи и я солдаты по контракту, – сказал сконфуженно Сорса.

– Наемники, – уточнил Риттер. – Мне это прекрасно известно. И что?

– Мои люди проголосовали идти домой, в Хельсинки. Мы не возобновляли наш контраст.

– Зачем это, когда предыдущий в силе до завтра, до девяти часов утра? – сказал Риттер достаточно громко, чтобы все услышали. – Или вы отрицаете этот факт?

– Нет, то, что вы говорите, верно.

– В таком случае, вы и ваши люди являетесь пока солдатами Ваффен-СС, и в соответствии с приказом фюрера, только что показанным вам герром Штрассером, я принимаю на себя командование этим подразделением.

Стало тихо. В это, показавшееся очень долгим, мгновенье каждый ждал, что скажет Сорса.

– Да, штурмбаннфюрер. – Он снова помолчал, потом сказал уже громче: – До девяти часов завтрашнего утра мы остаемся солдатами Ваффен-СС. Мы взяли кровавые деньги, приняли присягу, а мы, финны, всегда держим свое слово.

– Прекрасно, – сказал Риттер и обратился к Гештрину: пожалуйста, постройте подразделение, главный сержант. Я хочу к ним обратиться.

Когда Гештрин прокричал команду, возникло беспорядочное движение, но, в конце концов, финны построились в две шеренги.

Риттер отметил, что их тридцать пять человек. Они замерли в ожидании, снег продолжал сыпаться. Риттер прошелся несколько раз вдоль рядов. Наконец, он остановился, повернулся к ним лицом, руки на бедрах.

– Я знаю, вы настоящие мужчины. Вы были в Ленинграде, в Курляндии, в Сталинграде, я был там тоже. Вы сражались в Арденнах, я тоже. У нас много общего, так что я буду говорить прямо. Капитан Сорса сказал, что вы солдаты Ваффен-СС только до девяти утра. Что вы хотите вернуться домой, в Хельсинки. Ладно, у меня для вас новости. Русские в Берлине. Они встретились с американской армией на Эльбе, разделив Германию пополам. Вы никуда не уйдете, потому что вам некуда идти. Если вы попадете в руки к иванам, все, что вам светит, это пуля, и то, если повезет. – Налетел порыв ветра, сорвал с деревьев снег, на мгновенье завьюжило. – Я в том же положении, потому что мой отчий край русские заняли месяц назад. Так что у нас ничего нет, кроме друг друга и нашего полка. Даже если только до девяти утра, вы еще солдаты Ваффен-СС, самые несгибаемые, самые результативные бойцы, каких видел мир, и с этого момента вы будете снова действовать, как таковые. Если я задаю вам вопрос, вы отвечаете: Jawohl, штурмбаннфюрер. Если я отдаю приказ, вы щелкаете каблуками и выкрикиваете: Zu befehl, штурмбаннфюрер. Вы меня поняли? – Молчание. Он повысил голос. – Вы меня поняли?

– Яволь, штурмбаннфюрер, – прокричали они хором.

– Хорошо. – Он обратился к Сорсе: – Пойдем внутрь, я объясню вам ситуацию.

Дверь открывалась непосредственно в большую, облицованную камнем, кухню. Здесь был деревянный стол и несколько стульев, очаг, в котором горели дрова, и в изобилии военное обмундирование различного предназначения, включая «панзерфаусты», индивидуальные противотанковые ружья, которые стали производиться в больших количествах в последние месяцы войны.

Они собрались вокруг стола, Сорса, Штрассер, Эрл Джексон, Гоффер. Риттер разложил карту области.

– Сколько у вас транспортных средств?

– Одна штабная машина, три бронетранспортера-вездехода.

– Оружие?

– На каждом бронетранспортере есть тяжелый пулемет. В остальном, только легкое пехотное оружие и гранаты. Да, есть еще несколько фаустпатронов, как вы могли заметить.

Штрассер сказал:

– Майор, вам не кажется, что вы несколько перебираете? Как никак, если все пойдет гладко, как должно пройти, нам просто нужно въехать в замок и через полчаса выехать из него.

– Я довольно давно перестал верить в чудеса. – Риттер постучал пальцем по карте и сказал Сорсе: – Замок Арлберг. Вот наша цель. Герр Штрассер введет вас в курс дела, а вы потом ознакомите с ним своих людей. Выезжаем через полчаса.