Текст книги "Операция «Валгалла»"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Да, при других обстоятельствах я бы с вами согласился, но не сейчас. Не 26 апреля 1945 года. Джентльмены, после пяти с половиной лет война подходит к концу. Почти кончилась. Теперь это может произойти в любой день. Нам нужно просто подождать.

– Кого? Расстрельный взвод СС? – возразил Каннинг. – Нам известно, что фюрер сказал Бергеру, когда тот поинтересовался судьбой заложников. Он сказал: расстрелять. Всех расстрелять. И последнее, что я слышал, Гиммлер с ним согласился.

– Вы под моей защитой здесь, джентльмены. Я неоднократно вам это говорил.

– Чудно, – сказал Каннинг. – А что будет, если они подъедут к главным воротам с директивой от фюрера? Вы поднимите мост или прикажете нас расстрелять? Как и каждый в немецкой армии, вы принимали солдатскую присягу, не так ли?

Гессер пристально смотрел на него, сильно побледнев, огромный шрам гневно полыхал. Бирр сказал спокойно:

– Он прав, полковник.

Гессер сказал:

– Я мог бы посадить вас, джентльмены, на голодный паек и запереть в камерах, но я не делаю этого. При данных обстоятельствах и с учетом момента времени, который мы все переживаем, я возвращаю вас в секцию для заключенных к вашим друзьям. Я надеюсь, что вы должным образом оцените этот жест.

Шенк ухватил Каннинга за руку, но генерал вырвался.

– Бог мой, Макс! – Он перегнулся через стол и заговорил резким голосом: – Для тебя есть единственный выход. Пошли Шенка на поиски подразделения Союзников, пока есть время. Чтобы вы могли сдаться законным путем и тем спасти свою честь и нашу шкуру.

Гессер долго и пристально смотрел на него, потом сказал:

– Отведите генерала и лорда Дандрама на их половину, Шенк.

– Герр оберст. – Шенк щелкнул каблуками и повернулся к пленникам. – Генерал?

– О, идите вы к черту, – сказал Каннинг, повернулся и вышел. Бирр немного замешкался. Мгновенье казалось, словно бы он хотел что-то сказать. Вместо этого просто пожал плечами и вышел следом. Шенк и Шнайдер пошли за ними. Гессер вернулся к бару и налил себе еще. Когда он убирал бутылку, раздался стук в дверь, и вошел Шенк.

– Вам налить? – спросил Гессер.

– Нет, спасибо, герр оберст. Мой желудок в последнее время мирится только с пивом. – Он терпеливо ждал. Гессер подошел к камину.

– Вы думаете, он прав, да? – Шенк замялся, и Хессер сказал: – Ну же, старина, скажите, что вы об этом думаете?

– Хорошо, герр оберст. Да, должен признаться, я думаю, он прав. Давайте пройдем через это и закончим. Такова моя позиция. Я очень опасаюсь, что, если мы этого не сделаем, здесь может произойти нечто ужасное, что погубит всех нас.

– Знаете что? – Гессер подтолкнул скатившееся полено обратно в камин, создав фонтан искр. – Я склонен с вами согласиться.

Каннинг и Бирр в сопровождении Шнайдера, двух солдат со «шмайсерами» и Магды пересекли главный вестибюль и стали подниматься по лестнице, которая была такой широкой, что рота солдат могла бы пройти по ней шеренгой.

– Мне как-то Кларк Гейбл показывал студии MGM,[6]6
  MGM – Metro Goldwyn Mayer.


[Закрыть] – сказал Бирр. – Это место напоминает мне шестой павильон. Говорил я тебе это?

– Неоднократно, – заверил его Каннинг.

Они пересекли лестничную площадку несколько меньшего размера и остановились перед дубовой дверью с железными переплетами, около которой стоял вооруженный часовой. Шнайдер вытащил ключ длиной около фута, вставил его в массивный замок и повернул. Он толкнул дверь, открывая, и отступил назад.

– Джентльмены. – Когда они вошли внутрь, Шнайдер добавил: – Кстати, верхняя секция северной башни недостижима и впредь в саду будут постоянно находиться два охранника.

– Действительно, все замечательно продумано. Вы согласны, генерал? – сказал Бирр.

– Можешь хоть всю ночь играть этот водевиль, а с меня довольно, – сказал Каннинг и стал подниматься по темной каменной лестнице.

Бирр последовал за ним, позади них лязгнула захлопнувшаяся дверь. Они находились теперь в северной башне, центральном укреплении замка, в той его части, которая в старые времена служила последним оплотом его защитникам. Башня была полностью изолирована от других частей замка Арлберг, самое нижнее окно находилось в пятидесяти футах от земли, и было забрано крепкой решеткой. Это делало секцию, отведенную пленникам, относительно надежной в большинстве случаев и означало, что Гессер мог дать заключенным некоторую свободу, по крайней мере, в пределах этих стен.

Мадам Шевалье играла на рояле, им было хорошо слышно. Прелюдия Баха, четкость и холодность, только техника, без сердца. Из тех произведений, что она любит играть в борьбе с артритом пальцев. Каннинг открыл дверь обеденного зала.

Он был великолепен. С высокого сводчатого потолка свисали боевые знамена других времен, стены украшала изумительная коллекция оружия пятнадцатого-шестнадцатого века. Камин баронских пропорций. Гайллар и Клер де Бевилль сидели у камина, в котором горели дрова, курили и тихо разговаривали. Мадам Шевалье сидела у «Бехштайна». При виде Каннинга и Бирра она прекратила играть, хохотнула и заиграла «Траурный марш» из «Саула».[7]7
  «Saul» – оратория, написанная Генделем в 1738 году.


[Закрыть]

– Очень, очень весело, – сказал ей Каннинг. – Можно просто лопнуть от смеха.

Клер и Гайллар встали.

– Что произошло? – спросил Гайллар. – Я сразу понял, что что-то неладно, когда пришел человек и запер дверь в верхнюю часть башни. Я как раз только успел спуститься оттуда, спрятав веревку.

– Они нас ждали. Вот, что произошло, – объяснил Бирр. – Милый старина Шнайдер и Магда, как обычно захлебывающаяся от восторга при виде Гамильтона. Он стал великой любовью ее жизни.

– Но как они могли узнать? – удивилась Клер.

– Как раз это и я хотел бы знать, – ответил Каннинг.

– Я думаю, это очевидно. – Бирр подошел к буфету и налил себе бренди. – Садовник Шмидт. Тот, что снабдил тебя информацией о дренажной системе. Возможно, сотни сигарет оказалось недостаточно.

– Сволочь, – выругался Каннинг. – Я его убью.

– Но после того как примешь ванну, Гамильтон, пожалуйста. – Клер помахала рукой перед носом. – Ты, действительно, несколько с душком.

– Камембер не вовремя, – пошутил Гайллар.

Все рассмеялись. Каннинг сказал мрачно:

– «Треск терновника под горшком»,[8]8
  Like the cracking of thorns under a pot, so is the laugh of a foolish man; and this again is to no purpose – Смех глупца подобен треску терновника под горшком; одинаково не по делу.


[Закрыть] не так ли говорится в хорошей книге? Надеюсь, вы будете продолжать смеяться, каждый из вас, когда головорезы рейхсфюрера выведут вас к ближайшей стенке. – Кипя гневом, он пошел к выходу в наступившей тишине. Бирр опустошил свой стакан.

– Странно, но не могу придумать ничего смешного, чтобы вас развеселить, так что прошу меня извинить…

После его ухода, Гайллар сказал:

– Он, конечно, прав. Все это нехорошо. Если бы в этот раз Гамильтону и лорду Дандраму удалось сбежать и добраться до американских или английских войск, они могли бы привести их к нам на выручку.

– Чушь это все вместе взятое, – заявила Клер, снова усаживаясь у огня. – Гессер никогда бы не позволил так с нами поступить. Это противоречит его природе.

– Боюсь, полковника Гессера не будут спрашивать, – заметил Гайллар. – Он солдат, а солдаты имеют ужасную привычку делать, что им прикажут, моя дорогая.

Раздался стук в дверь, она отворилась, и вошел Гессер. Он улыбнулся, слегка поклонился всем троим и обратился к мадам Шевалье:

– Партию в шахматы?

– Почему бы нет? – Она теперь играла ноктюрн Шуберта, полный страсти и значения. – Но сначала разрешите наш спор, Макс. Поль не сомневается, что если явится СС, чтобы нас расстрелять, вы позволите им это сделать. Клер же верит, что вы не сможете стоять в стороне и ничего не делать. Что вы на это скажете?

– У меня странное предчувствие, что я побью вас в семь ходов.

– Ответ солдата. Понятно. Ладно.

Она поднялась, обошла рояль, направилась к шахматному столику. Гессер сел напротив ее. Она сделала первый ход. Клер взяла книгу и начала читать. Гайллар сидел, устремив взгляд на огонь, и курил трубку. Было очень тихо.

Спустя некоторое время открылась дверь, и вошел Каннинг в кителе от коричневой полевой формы и кремовых брюках. Клер де Бевилль сказала:

– Так много лучше, Гамильтон. В действительности, ты сегодня выглядишь красавцем. Должно быть, ползанье по канализации тебе на пользу.

Не поднимая головы, Гессер сказал:

– А, генерал, я надеялся, что вы появитесь.

– Я думал, мы уже насмотрелись друг на друга сегодня вечером, – ответил Каннинг.

– Возможно, но вот относительно предложения, которое вы сделали раньше. Я думаю, что ваши аргументы заслуживают обсуждения. Возможно, мы могли бы заняться этим утром. Скажем, сразу после завтрака?

– Вот теперь, черт возьми, вы говорите дело, – одобрил Каннинг.

Не взглянув на него, Гессер наклонился вперед, и пошел слоном.

– Шах и мат, я думаю.

Мадам Шевалье изучила расположение фигур на доске и вздохнула.

– Вы обещали за семь ходов, а сделали за пять.

Макс Гессер улыбнулся.

– Дорогая мадам, всегда нужно стараться играть на опережение. Первое правило хорошего солдата.

А в Берлине уже заполночь Борман все еще сидел в своем офисе, поскольку сам фюрер в эти дни редко ложился раньше семи утра, и Борман хотел оставаться рядом. Достаточно близко, чтобы не подпускать других.

В дверь постучали, и вошел Раттенгубер с запечатанным конвертом в руке.

– Вам, рейхсляйтер.

– От кого?

– Не знаю, рейхсляйтер. Я обнаружил это у себя на столе. Помечено седьмым приоритетом.

По кодовой классификации это соответствовало самой секретной связи, то есть предназначалось исключительно для глаз самого Бормана.

Борман вскрыл конверт, посмотрел ничего не выражавшим взглядом.

– Вилли, самолет, на котором фельдмаршал Грайм и Ханна Райтш прилетели в Берлин, уничтожен. Немедленно свяжись с Гейтоу. Скажи им, что они должны прислать к утру другой самолет, который сможет взлететь прямо из города.

– Слушаюсь, рейхсляйтер.

Борман помахал конвертом.

– Знаешь, что в нем, Вилли? Очень интересные новости. По всей видимости, наш горячо любимый рейхсфюрер, дорогой дядюшка Хейни предлагает сдаться англичанам и американцам.

– Бог мой! – воскликнул Раттенгубер.

– Самое интересное, Вилли, что скажет фюрер. – Он отодвинул назад стул и встал. – Пойдем и узнаем, да?

Пять

Из своего окна Гессер мог видеть не только внутренний двор замка, но и местность за его наружными стенами, извилистую дорогу, круто спускавшуюся по долине к реке внизу. За лесом находилась крошечная деревушка Арлберга, похожая на нечто из сказок братьев Гримм, сосны на нижних склонах гор позади нее зеленели на фоне снегов. Снег пошел опять, но несильный. Казалось, он делает мир чище, более сверкающим. Возможно, это давало себя знать детство.

Дверь у него за спиной открылась, и вошел Шенк. Гессер сказал:

– Снова снег. Он в этом году держится.

– Верно, герр оберст, – сказал Шенк. – Когда я сегодня утром проходил через деревню, то видел, что дети лесорубов из удаленных районов бежали в школу на лыжах.

Гессер подошел к бару и налил себе бренди. Шенк постарался сохранить невозмутимость, и Гессер сказал:

– Я знаю, что это путь к гибели, но сегодня очень плохое утро. Хуже, чем обычно, а это помогает проклятому глазу лучше, чем все таблетки. – Он чувствовал в пустом рукаве свою левую руку до мельчайших деталей, каждый нерв своего израненного тела, а стеклянный глаз являлся настоящей пыткой. – В любом случае, какое это имеет уже значение? В конце концов, все дороги ведут в ад. Но оставим это. Вы пытались дозвониться в Берлин сегодня утром?

– Да, герр оберст, но нам не удалось прозвониться.

– А радио?

– Капут, герр оберст. Стерн обнаружил, что перегорела пара ламп.

– Разве их нельзя заменить?

– Когда он открыл коробку с запасными, оказалось, что они пострадали при транспортировке, судя по виду.

– Вы пытаетесь мне сказать, что у нас нет никакой связи ни с кем?

– В данный момент, боюсь, так оно и есть, герр оберст, но, если повезет, мы сможем связаться с Берлином, если будем все время пытаться это сделать, а Стерн сейчас на гарнизонной машине объезжает округу в поисках запчастей, которые ему нужны.

– Хорошо. Что еще?

– Генерал Каннинг и полковник Бирр здесь.

– Хорошо, пригласите их. Шенк, вы тоже останьтесь, – добавил он, когда старый лейтенант направился к двери.

Каннинг был в пилотке и в офицерской шинели темно-оливкового цвета. Бирр в двустороннем камуфляжном комбинезоне и в белой зимней форменной куртке с капюшоном, из тех, что предназначались для немецкой армии на Восточном фронте.

Гессер сказал:

– Я вижу, вы приготовились к прогулке, джентльмены.

– Неважно, – отрывисто сказал Каннинг. – Что вы решили?

Гессер поднял руку, словно защищаясь.

– Вы слишком торопитесь, генерал. Нужно все как следует продумать.

– Господи, Боже мой. Начинается. Вы собираетесь делать что-то положительное или нет? – возмутился Каннинг.

– Мы всю ночь пытались связаться с Управлением по делам военнопленных в Берлине, но безуспешно.

– В Берлине? – удивился Каннинг. – Вы шутите. Он весь в руках русских.

– Не совсем так, – спокойно сказал Гессер. – Фюрер еще жив, как это ни пугающе для вас, и в столице сосредоточено значительное количество войск.

– Отсюда это четыреста пятьдесят миль, – сказал резко Каннинг. – Мы здесь, Макс. Что вы намерены делать здесь, вот что я хочу узнать?

– Иными словами, вы подумали над тем, чтобы послать лейтенанта Шенка на поиски британских или американских частей, возможно, в компании с одним из нас? – спросил Бирр.

– Нет. – Гессер ударил по столу единственной рукой. – Этого я не позволю. Это уж слишком. Я немецкий офицер, джентльмены, не забывайте об этом. Я служу своей стране наилучшим доступным мне способом.

– Черт возьми, каким же это? – потребовал ответа Каннинг.

Гессер нахмурился, задумался на мгновенье, потом кивнул.

– Сегодня я еще продолжу попытки связаться с Берлином. Я должен знать их точные указания относительно этого дела. – Каннинг попытался протестовать, но Гессер прервал его. – Нет, я намерен действовать именно так. Вам придется с этим примириться. Сначала, говоря вашим языком, мы пошарим по диапазонам.

– А дальше? – спросил Бирр.

– Если к этому часу завтра утром мы не добьемся успеха, я собираюсь послать оберлейтенанта Шенка в свободный мир. Посмотрим, что ему удастся найти. Это, естественно, только в том случае, если он захочет рискнуть. – Он повернулся к Шенку. – Это не будет приказ, вы понимаете?

Шенк слегка улыбнулся.

– Я с готовностью сделаю то, что герр оберст сочтет нужным.

– Зачем терять еще один день? – начал Каннинг, но Гессер просто встал.

– Это все, что я хотел сказать, джентльмены. Доброго вам утра. – Он кивнул Шенку. – Теперь выведите на прогулку генерала и полковника Бирра.

В саду было холодно, с разных сторон налетали снежные вихри. У всех выходов стояли охранники в длинных куртках с капюшонами, Шнайдер с Магдой неотступно следовал за Каннингом и Бирром. Каннинг оглянулся и щелкнул пальцами, овчарка сразу натянула поводок и заскулила.

– Слушай, старик, отпусти ее, – отрывисто сказал Каннинг Шнайдеру по-немецки. Шнайдер не без колебаний спустил ее с поводка. Сука подбежала к Каннингу и лизнула ему руку. Он встал на колени и стал чесать у нее за ушами. – Ну, что ты об этом думаешь?

– Лучше, чем я рассчитывал. Не забывай, Гессер пруссак. Профессиональный солдат старой школы, Бог и Отчизна – вот его спинной хребет. Ты же предлагаешь ему сдаться. И не только поднять белый флаг, но бегать по округе, чтобы привлечь к этому чье-то внимание. Ожидать от него подобного – это слишком. На твоем месте, я бы удовольствовался тем, чего нам удалось добиться.

– Да, наверно, ты прав. – Каннинг поднялся, увидев Поля Гайллара и мадам Шевалье, проворно шагавших со стороны нижнего сада. Она была в немецкой шинели, на голове шарф, а Гайллар в шинели и в берете.

– До чего вы договорились? – потребовал отчета француз, как только они подошли.

– Расскажи им ты, Джастин, – попросил Каннинг. – С меня на сегодня довольно.

Он пошел прочь, Магда побежала с ним рядом. Он спустился по лестнице, прошел мимо пруда с лилиями и вошел в оранжерею. Шнайдер шел за ним следом, но остался на крыльце.

Здесь было тепло и влажно, всюду зелень, пальмы, виноградная лоза с тяжелыми гроздьями. Он двинулся по черно-белому мозаичному полу прохода и вышел к центру, к фонтану, где нашел Клер де Бевилль, ухаживающей за алыми зимними розами, которые являлись ее особой гордостью.

Каннинг остановился на мгновенье, наблюдая за ней. Она, действительно, была красавицей. Собранные на затылке волосы открывали заостренный книзу овал лица. Высокие скулы, большие спокойные глаза, красиво очерченный рот. Он ощутил старое знакомое возбуждение и легкое чувство гнева, которое ему сопутствовало.

Оставшийся сиротой в раннем детстве, Каннинг большую часть юности провел в закрытых школах разного типа, пребывание в которых оплачивал его дядя, занимавшийся в Шанхае торговыми морскими перевозками. Дядю своего он никогда не видел. Так продолжалось до самого его поступления в Вест-Поинт. С этого момента он полностью принадлежал армии. Всем пожертвовал требованиям, предъявляемым армией, полностью посвятил ей себя. У него никогда не возникало желания иметь жену, семью. Естественно, у него были женщины, но только по необходимости. Теперь все изменилось. Впервые в его жизни другое человеческое существо вызывало у него волнение, и это совершенно не вписывалось в привычную для него схему.

Клер обернулась. В руке у нее были грабли. Она улыбнулась.

– Это ты. Что произошло?

– Ох, мы должны ждать еще двадцать четыре часа. Макс хочет еще раз попытаться связаться с Управлением по делам военнопленных в Берлине. Настоящий прусский офицер, останется им до самого конца.

– А ты, Гамильтон, что ты хочешь?

– Стать свободным сейчас же, – сказал он, в его голосе звучало нетерпение. – Это длится слишком долго, ты понимаешь, Клер.

– Ты слишком много пропустил, да? – Он нахмурился, а она продолжала: – Войну, Гамильтон. Свою драгоценную войну. Сигнал горна, принесенный ветром дым сражения. Для тебя это как хлеб и вода. То, чего жаждет душа. И кто знает, если бы ты был свободен, возможно, тебе бы выпал шанс поучаствовать в последнем победном броске.

– Ты говоришь страшные вещи.

– Но это правда. И что я могу предложить взамен? Только зимние розы.

Она слегка улыбнулась. Каннинг схватил ее в объятья и стал жадно целовать.

Риттер сидел в столовой за пианино и играл этюд Шопена, самый свой любимый. Тот, что его как всегда успокоил, несмотря на тот факт, что инструмент был определенно расстроен. Эта музыка напомнила ему прошлое. Отца и мать, и маленькое поместье в Пруссии, где он вырос.

Русские вели теперь непрерывный обстрел. Звук взрывов был слышен даже здесь глубоко под землей, содрогались бетонные стены. Всюду чувствовался запах пороха, все покрыто пылью.

Пьяный лейтенант СС наткнулся на пианино, расплескав пиво на клавиатуру.

– Довольно этого вздора. Как насчет чего-нибудь взбадривающего? Что-то вдохновляющее. Может, «Хорста Весселя»?

Риттер прекратил играть и, подняв голову, посмотрел на него.

– Полагаю, вы обращаетесь ко мне? – сказал он очень тихим, но бесконечно опасным голосом, его бледное лицо вспыхнуло, глаза потемнели.

Лейтенант увидел Рыцарский крест, Дубовые листья и Мечи, знаки различия и сделал попытку вытянуться.

– Прошу прощения, штурмбаннфюрер. Я обознался.

– Такое впечатление. Уйдите.

Лейтенант отошел, чтобы присоединиться к шумной толпе таких же пьяных как он. Мимо них проходила юная медсестра в униформе. Один из них уложил ее к себе на колени, другой запустил ей руку под юбку. Она засмеялась и потянулась наверх, жадно целуя третьего.

Испытывая омерзенье, Риттер взял в баре бутылку «Стайнхагера», наполнил стакан и сел за свободный столик. Вскоре появился Гоффер. Он оглядел столовую и быстро пошел к Риттеру. Лицо его было бледным от возбуждения.

– Я наблюдал недавно чертовски странную картину, майор.

– Что в ней странного?

– Генерал Феджелайн шел по коридору под конвоем двух охранников, на нем не было ни эполет, ни погон. Он выглядел напуганным до смерти.

– Превратности войны, Эрик. Возьми себе стакан.

– Бог мой, майор, генерал СС, награжденный Рыцарским крестом.

– И как мы все, в конце концов, глина самой обычной разновидности, друг мой. По меньшей мере, его ноги.

– Нам не следовало здесь появляться. – Гоффер огляделся вокруг, лицо его исказила гримаса. – Нам отсюда никогда не выбраться. Мы подохнем здесь как крысы и в плохой компании.

– Я так не думаю.

Лицо Гоффера сразу осветилось надеждой.

– Вы что-то слышали?

– Нет, но все мои инстинкты говорят мне, что услышу. Теперь налей себе и принеси сюда шахматную доску.

Борман и Раттенгубер наблюдали все происходящее через дверь в глубине комнаты. Раттенгубер сказал:

– Его мать была настоящей аристократкой. Одна из тех семей, что ведут свой род от Фридриха.

– Посмотри на него, – сказал Борман. – Ты обратил внимание, как он поставил на место эту пьяную свинью. И вот что я тебе скажу, Вилли, я уверен на сто процентов, он не поднимал руку и не говорил: хайль Гитлер, по меньшей мере, два года. Мне знакома эта разновидность. Они приветствуют друг друга как английские гвардейцы, прикладывая палец к козырьку фуражки. А какие они смельчаки, Вилли. Сказать тебе, что они думают, даже те, что в СС? Ты можешь вообразить, чтобы они до сих пор оставались верными старым крестьянам, вроде нас с тобой?

– Они остаются верными. – Раттенгубер замялся. – Они остаются верными своим командирам, рейхсляйтер. Ваффен-СС, они вымуштрованы. Лучше всех в мире.

– Но не Риттер, Вилли. Такие, как он, пойдут хоть в ад, но знаешь, почему? Потому что им наплевать. Вот они какие. Они сами по себе.

– И что это значит, рейхсляйтер?

– В данном случае, мы имеем очень доброго прекрасного рыцаря. Понимаешь, Вилли, не зря же я прочитал столько книг, в том числе и английских. Они думают, что Борман невежа, Геббельс и компания, но я знаю больше, чем они, о чем бы то ни было. Тебе не кажется?

– Конечно, рейхсляйтер.

– Риттер – прекрасный арийский экземпляр, как на тех идеализированных полотнах, которые так любит фюрер. Стандарт, который недостижим для остальных из нас. Забудь мерзости, Вилли. Изнасилования, лагеря, казни. Подумай об идеале. О прекраснейшем солдате, которого знал. Скромный, благородный, рыцарственный и абсолютно бесстрашный. Каждый солдат Ваффен-СС мечтает быть таким, а Риттер именно такой.

– И вы полагаете, что те финские варвары, о которых мы говорили раньше, будут сотрудничать?

– Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами? А как ты думаешь?

– Я думаю, что, возможно, рейхляйтер хочет, чтобы я привел его в офис прямо сейчас.

– Несколько позднее, Вилли. Сейчас я должен идти к фюреру. Вести о дезертирстве Гиммлера и трусости Феджелайна сильно его разгневали. Он нуждается во мне. Поговори с Риттером, когда он уже выпьет пару стаканов. Присмотрись, как это на него подействует. Я встречусь с ним позже. После полуночи.

Интенсивность бомбардировки возросла, грохот над головой был теперь непрерывным, поэтому и стены дрожали непрерывно, обстановка в столовой стала существенно безобразней. Помещение заполнили шумные бурлящие толпы пьяных, некоторые уже так напились, что валялись под столами.

Когда Раттенгубер вернулся в столовую часа через два, Риттер и Гоффер продолжали играть в шахматы за столом в дальнем конце комнаты.

Раттенгубер спросил:

– Могу я к вам присоединиться?

Риттер поднял голову.

– Конечно.

Раттенгубер поморщился, когда особенно мощный взрыв заставил задрожать все помещение.

– Не нравится мне этот звук. Вы думаете, мы здесь в безопасности, майор?

Риттер посмотрел на Гоффера.

– Как, Эрик?

Гоффер пожал плечами.

– Самый большой калибр, кокой есть у нас, семнадцать с половиной. Таким на эту глубину не пробить.

– Это утешает, – сказал Раттенгубер и предложил им обоим сигареты.

Риттер сказал:

– Гоффер наблюдал странную сцену пару часов назад: генерала Феджелайна вели по коридору под охраной, без эполет и без погон.

– Да, очень печально. Позор для всех нас, – сокрушался Раттенгубер. – Он вчера исчез. Когда фюрер заметил, что его нет, он послал людей на его поиски. Дурака нашли в его собственном доме в Шарлоттенбурге, в гражданской одежде и с женщиной. Сразу арестовали, а полчаса назад расстреляли.

Риттер не выказал никаких эмоций.

– Если все так, как вы говорите, он получил по заслугам.

– Да, так. Мы не можем выйти из войны, просто сменив шинель на дождевик, во всяком случае, на этой стадии, – сказал Раттенгубер. – Ни один из нас. – Он закурил новую сигарету. – Кстати, майор, рейхсляйтер хотел бы видеть вас через некоторое время. Я был бы признателен, если бы вы находились в готовности.

– Естественно, – ответил Риттер. – Я полностью в распоряжении рейхсляйтера. – Легкая сардоническая улыбка, тронувшая его губы, была на грани презрительной. – Что-нибудь еще?

У Раттенгубера появилось странное чувство, что ему разрешили уйти.

– Нет. – Поторопился он заверить. – Я приду за вами сюда.

В комнату вошел связной, огляделся по сторонам и направился к ним. Он щелкнул каблуками и подал Раттенгуберу телеграмму. Раттенгубер прочитал сообщение и заулыбался. Отослав вестового, он сообщил:

– Великолепные новости. Да, самолет, на котором фельдмаршал фон Грайм и Ханна Райтш прилетели в Берлин 26 числа, погиб во время бомбардировки сегодня утром.

– Так что фельдмаршал тоже оказался здесь постоянным гостем? – предположил Риттер. – Не повезло.

– Нет, он улетел сегодня вечером на другом самолете, на тренировочном «Арадо», который пилотировала Ханна Райтш. После двух неудачных попыток они взлетели от Бранденбургских ворот. – Он встал. – Прошу извинить. Рейхсляйтер ждет эту новость, и фюрер тоже. – Он ушел.

Гоффер спросил:

– Что он от вас хочет?

– Полагаю, я узнаю об этом, когда он меня вызовет, – сказал Риттер. Он кивнул на шахматную доску. – А пока, если не ошибаюсь, твой ход.

Сразу после полуночи Вальтера Вагнера, члена городского совета и мелкого чиновника Министерства пропаганды доставили под конвоем в бункер. Абсолютно сбитый с толку и, не вполне понимая, что происходит, около часа ночи он зарегистрировал брак Адольфа Гитлера и Евы Браун. На церемонии присутствовали только двое свидетелей, Мартин Борман и Йозеф Геббельс, государственный министр пропаганды.

Сразу за бракосочетанием последовал свадебный завтрак с большим количеством шампанского. Около двух фюрер вышел в смежную комнату, чтобы продиктовать одной из двух своих секретарей, фрау Юнге, свое личное завещание и политические заповеди. Борман, ожидавший удобного момента, воспользовался им и ушел.

Раттенгубер ждал его в коридоре.

– Теперь, когда мы с этим покончили, я хочу видеть Риттера. Приведи его ко мне, Вилли, – приказал рейхсляйтер.

Когда Раттенгубер сопроводил Риттера в офис Бормана, бомбардировка стала особенно интенсивной. Рейхсляйтер посмотрел наверх, на дым и пыль, поступавшие через вентиляцию.

– Если бы это не происходило уже в течение нескольких дней, я бы встревожился.

– Неприятно, – согласился Риттер.

– Не лучшее место для пребывания, я говорю о Берлине, если этого можно избежать. – Раттенгубер занял позицию около двери. Установилось долгое молчание, в течение которого Борман спокойно взирал на молодого офицера СС. Наконец, он произнес: – Вы хотели бы покинуть Берлин, штурмбаннфюрер?

Риттер широко улыбнулся.

– Пожалуй, я мог бы сказать, что очень хочу, рейхсляйтер, но не могу представить, чтобы для этого была теперь малейшая возможность.

– О, возможность всегда есть для тех, кто готов всем рискнуть. У меня сложилось мнение, что вы как раз из этой породы. Я прав?

– Вам видней.

– Хорошо. Тогда посмотрим, сможем ли мы вас взять. Этот ваш человек, Гоффер, вы ему доверяете?

– Свою жизнь – да, – ответил Риттер. – Однако, на нынешней стадии, я бы не стал слишком полагаться на его преданность какой-то политической идее.

– Иными словами, здраво мыслит и судит. Мне это нравится. – Борман обратился к карте, которая лежала перед ним. – Вам знакомы эти места на северо-западе от Инсбрука на реке Инн?

– Скажем так, я знаю, где это, – ответил Риттер. – Моя часть стояла, примерно, в пятидесяти милях оттуда, когда я улетал.

– Там ее больше нет. То, что от нее осталось, было уничтожено вчера утром танковыми частями 6-ой американской армии в ста милях, а может и дальше, оттуда. – На какое-то мгновенье Риттер перестал слышать его голос. Он думал про свой полк, про старых товарищей, о полковнике Ягере. Он снова обрел чувство реальности, когда Борман произнес: – Я сожалею, для вас это сильное потрясение.

– Не обращайте внимания, – сказал Риттер. – Старая, тривиальная и многократно повторявшаяся история. Продолжайте, пожалуйста.

– Очень хорошо. Вся эта территория, треугольник между Инсбруком, Зальцбургом и Клагенфуртом, пока в наших руках, но ситуация очень неустойчивая. Враг продвигается вперед с большой осторожностью, потому что они поверили рассказам, которые слышали об Альпийской твердыне, где мы можем продержаться еще годы. Когда они разберутся в действительной ситуации, они пройдут через Берхтесгаден, как горячий нож сквозь масло.

– И это может произойти в любой момент?

– Несомненно. Поэтому, чтобы выполнить задуманное, мы должны действовать быстро.

– И что же это будет, рейхсляйтер?

Борман взял карандаш и обвел им Арлберг.

– Здесь, в замке Арлберг на реке Инн вы найдете пятерых важных заключенных. Мы называем их знаменитостями. Один из них американский генерал Каннинг. Кто остальные, для вас, пока, не имеет значения. Достаточно знать, что эти люди особенно уважаемы своими народами. Позднее вы сможете прочитать их дела.

– Минуточку, – вмешался Риттер. – Вы говорите так, словно ожидаете, что я доберусь до тюрьмы. Будто это свершившийся факт. Но для этого нужно выбраться из Берлина.

– Естественно.

– Как же это возможно?

– Вы, возможно, слышали, что самолет, на котором фельдмаршал фон Грайм и Ханна Райтш прилетели в Берлин, был уничтожен вчера.

– Да, знаю. Они улетели ночью на другом самолете, на учебном «Арадо». – И вдруг его озарило, Риттер все понял. – А, теперь понимаю. «Физлер-Сторч»…

– Находится в гараже позади автомобильного салона рядом с главной улицей, у Бранденбургских ворот. Перед вашим отходом, я сообщу вам адрес. Вы вылетаете завтра вечером или, возможно, сразу после полуночи. Это лучшее время, чтобы ускользнуть от русских зениток. В десяти милях от Арлберга, вот здесь в Арнгайме, есть посадочная полоса. До войны она использовалась при спасательных операциях в горах. Сейчас там никого нет. Вы будете там к завтраку.

– И что там?

– Там вы найдете транспорт. Все приготовлено. Даже мои враги признают, что я хороший организатор. – Борман улыбнулся. – Вы отправитесь в Арлберг, где заберете пятерых заключенных, о которых я говорил, и доставите их обратно в Арнгайм. Они будут вывезены оттуда транспортным самолетом в тот же день. Есть вопросы?