Текст книги "Он еще отомстит"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Джек Хиггинс
Он еще отомстит

Дороти Лимон…

Глава 1

Эту совсем молоденькую девушку можно было бы назвать хорошенькой, но только не сейчас. Правый глаз почти совсем заплыл, на щеке кровоточили свежие ссадины, а губы рассек тот же удар, которым ей выбили три зуба.

Она с трудом проковыляла в комнату для очных ставок, поддерживаемая женщиной-констеблем, – жалкая, изломанная фигурка. На ее плечи кто-то накинул одеяло, чтобы скрыть изорванное платье. Миллер и Брэди сидели на скамье в дальнем конце комнаты, и Брэди увидел ее первым. Он похлопал своего товарища по плечу, Миллер загасил сигарету и поднялся навстречу девушке.

Он задержался, рассматривая ее с некоторой клинической бесстрастностью, и девушка съежилась, невольно отстраняясь от этого странного молодого человека с бледным лицом и глазами, которые, казалось, прожигали насквозь.

Сержант Николас Миллер очень устал – больше, чем обычно. За те десять часов, которые он провел на дежурстве, ему пришлось работать как следователю при двух ночных кражах со взломом, попытке проникновения на фабрику и пьяной драке на улице при закрытии пивной у рынка. Молодого парня, участвовавшего в ней, так полоснули по лицу, что ему придется, скорее всего, лишиться правого глаза. И почти сразу же – дикий случай жестокости по отношению к детям, когда потребовалось вместе с инспектором службы по защите детей насильно войти в квартиру дома у доков. Там они и обнаружили троих ребятишек, сбившихся в кучу, словно звереныши, почти голых, со следами длительного недоедания. Они возились в собственных отбросах в комнате без окон, похожей на ящик, где воняло как в свинарнике.

А теперь еще и это. Не так легко вызвать в себе сочувствие в пять утра такого хмурого февральского утра, но девушка очень страдала, и на лице ее был написан ужас. Он улыбнулся, и его словно подменили, теперь его глаза излучали тепло; девушка не удержалась, и слезы хлынули из ее глаз.

– Все в порядке, – успокоил он. – Все будет хорошо. Еще пара минут – и мы с этим покончим. – Он повернулся к констеблю Брэди: – Давайте их сюда, Джек!

Брэди кивнул и нажал красную кнопку на маленькой панели управления в стене. Резкий белый свет залил помост в другом конце комнаты. Мгновение спустя появились шестеро мужчин в сопровождении двух констеблей, которые выстроили их в шеренгу.

Миллер мягко взял девушку за руку и, прежде чем заговорил, почувствовал, как она вся задрожала. Она с трудом подняла правую руку, указывая на задержанного, стоявшего первым, – здоровенного детину с уродливым шрамом на правой щеке. Она попыталась что-то сказать, но у нее перехватило горло, и, теряя сознание, она оперлась на Миллера.

Он крепко прижал ее к груди и посмотрел на помост.

– О’кей, Мацек, так, значит, это ты.

Кряжистый, весом в двести пятьдесят фунтов ирландец, с кулаками, твердыми как камень, констебль Джек Брэди двадцать пять лет служил в полиции. Четверть века возни с человеческими пороками во всех их проявлениях, ежедневные встречи с грязью, мерзостью, вырождением человеческого духа сделали его грубым и озлобленным человеком, который уже ни во что не верил. Но потом с ним произошла любопытная метаморфоза. Как-то группа негодяев, которые теперь все вместе отбывают двадцатипятилетний срок в одной из тюрем ее величества, спустили его с лестницы, да так, что он сломал ногу в двух местах и проломил череп, и оставили умирать на глухой улице.

Многие от такой травмы наверняка бы умерли, но только не Джек Брэди. Уже и священника призвали, и отходную молитву прочитали, но все же хирурги, терапевты и медицинские сестры победили, и через три месяца он вернулся на службу, но только с чуть заметной хромотой на левую ногу.

Вернулся вроде таким же, но совсем другим. Заметили, что он стал более охотно улыбаться. Брэди был по-прежнему исправным полицейским, но, казалось, теперь он стал понимать все по-другому, будто через свои страдания обрел сочувствие к другим.

Девушка с трудом поставила подпись внизу листа под напечатанным на машинке текстом, он помог ей подняться на ноги и кивнул женщине-констеблю.

– Теперь у вас все будет хорошо, дорогая. Страшное позади.

Девушка вышла, тихо всхлипывая, а Миллер вошел с телетайпной лентой в руках.

– Не очень-то расточай свои симпатии к ней, Джек. Я только что говорил с криминальным регистрационным отделом. Она там числится. У нее четыре судимости, включая воровство, соучастие в кражах, проникновение в жилища и незаконное хранение наркотиков. В довершение всего она числится в бегах из исправительного дома в Петерхилле с ноября прошлого года.

Он с отвращением бросил телетайпный листок на стол.

– Мы определенно должны принимать все это во внимание.

– Но это не может служить оправданием того, что Мацек с ней сделал, – возразил Брэди. – Несмотря ни на что, она все-таки маленькая испуганная девочка.

– Тишина и покой – вот что мне теперь нужно, – заявил Миллер. Он зевнул и потянулся за сигаретой. Но пачка оказалась пустой, и он со вздохом смял ее. – Господи, какая длинная ночь!

Брэди согласно кивнул, раскуривая трубку:

– Ну теперь уже немного осталось.

Открылась дверь, и в сопровождении молодого констебля, проходившего испытательный срок, вошел Мацек. Поляк плюхнулся на один из жестких деревянных стульев у стола, а Миллер обратился к молодому констеблю:

– Мне бы чайку и пачку сигарет. Не посмотрите ли, что там есть у нас в буфете?

Молодой констебль поспешно пошел выполнять просьбу, он считал Миллера своим кумиром. Еще бы, Ник Миллер! У него юридическая степень, и он всего за пять лет службы сумел стать сержантом. Говорили, бизнес его брата позволял ему вести такой образ жизни, какой другим полицейским офицерам и не снился, а он – тут.

Как только дверь закрылась, Миллер обернулся к Мацеку:

– Ну теперь ты, подонок. Приступим к делу.

– А мне нечего сказать, – тупо ответил Мацек.

Брэди резко рассмеялся, и наступила тишина.

Мацек украдкой взглянул на Миллера, который внимательно рассматривал ногти, а потом с безнадежностью признался:

– Ну хорошо, я ее немного стукнул. Проклятая маленькая шлюха. Сама напросилась.

– Почему стукнул? – требовательно спросил Брэди.

– Я взял ее в свой дом, – ответил Мацек. – Дал ей кров и еду, дал все лучшее, что имел. И застукал ее, когда она в два часа ночи обшаривала мой бумажник, забирая часы и все ценное, что попадало ей под руку. И что бы вы сделали на моем месте?

Он выглядел искренне обиженным, и Миллер взял в руки заявление девушки.

– Она утверждает здесь, что вы жили вместе целых пять недель.

Мацек с готовностью кивнул:

– Я же дал ей все лучшее, что имел.

– А как насчет мужчин?

– Каких мужчин?

– Тех самых, которых ты приводил к себе каждую ночь. Мужчин, которые звонили, когда им требовалась женщина.

– Извините меня, – возмутился Мацек. – Разве я похож на сводника?

– Не вынуждай меня отвечать на этот вопрос, – напрягся Миллер. – Ты последние две недели держал девушку под замком. Когда она больше не выдержала, ты избил ее и вышвырнул вон.

– Попробуйте доказать.

– А мне и не надо доказывать. Ты же сказал, что жил с ней как муж с женой.

– Ну и что из этого? У нас ведь свободная страна.

– Но ей только пятнадцать.

Лицо Мацека сразу же стало серым.

– Не может быть.

– Да нет, так и есть. У меня ее личная карточка.

Мацек в отчаянии повернулся к Брэди:

– Но она не сказала мне.

– Какой жестокий мир, правда, Мацек? – усмехнулся Брэди.

Но поляк уже сумел обрести самообладание.

– Требую адвоката.

– Собираешься сделать заявление? – спросил Миллер.

Мацек зло посмотрел на него через стол:

– Вы что, обалдели?

Миллер кивнул:

– Отлично. Джек, забирайте его вниз и оформляйте. Запишите ему похищение несовершеннолетней и изнасилование. Если нам немного повезет, он загремит на семь лет.

Мацек сидел и с ужасом смотрел на него, но тут на его плечи опустилась железная рука Брэди и сдернула его со стула.

– Ну, пошел, ты!

Мацек заплетающимися ногами вышел из комнаты, а Миллер повернулся к окну и приоткрыл штору. Дождь струился по стеклу, и вдали сквозь серое небо пробивались первые лучи утреннего света. Сзади открылась дверь и появился молодой практикант с подносом, на котором стоял стакан чаю и лежала пачка сигарет.

– За все шесть шиллингов, сержант.

Миллер заплатил ему и сунул сигареты в карман.

– Я раздумал пить чай. Выпейте сами. Я пошел домой. Скажите констеблю Брэди, что позвоню ему во второй половине дня.

Он прошел по тихому коридору, спустился на три марша мраморной лестницы и вышел через качающиеся двери подъезда Таун-Холла. Его машина, зеленый «мини-купер», припаркованная у подножия лестницы, сверкала под дождем вместе с несколькими другими. Он немного задержался около нее, чтобы закурить сигарету.

Было ровно пять тридцать, и улицы в это серое утро казались непривычно пустынными. Самое разумное – сесть в машину, приехать домой и лечь в постель, но он испытывал какое-то беспокойство. Будто бы лежащий перед ним город ждал его. И, поддавшись этому странному порыву, он, чтобы защититься от дождя, поднял воротник своего темно-синего шведского пальто военного покроя и начал пересекать площадь.

Для некоторых людей раннее утро – лучшая часть дня, и Джордж Хэммонд принадлежал как раз к таким. Он служил сторожем у больших шлюзовых ворот, которые сдерживали воды канала, чтобы они не попали вниз, в бассейн реки. Работу начинал в пять сорок пять и в снег, и в дождь, и так более сорока лет. Идя по тихим улицам, он неизменно с удовольствием ощущал утреннюю прохладу.

Джордж задержался, поднявшись на ступеньки моста через реку, и посмотрел вниз, на воду. Отсюда хорошо были видны баржи, на которых возили уголь в верховье реки. Сейчас они сгрудились у старых викторианских доков, словно гигантские акулы.

Сойдя со ступенек моста, он двинулся вдоль берега. Одну секцию угольные баржи забили плотно, и чтобы спрямить себе путь на другую сторону, он решил перейти по ним. Возле борта последней приостановился, оценивая ширину просвета между баржей и пристанью, и прыгнул. С трудом восстановив равновесие и переводя дыхание, глянул в серо-зеленую воду. Снизу на него смотрела женщина. Всю жизнь работая на реке, Джордж Хэммонд и раньше находил утопленников, но никогда не видел такого, как этот. Глаза устремились мимо него в вечность, и по какой-то необъяснимой причине он почувствовал страх.

Повернувшись, старик прошел обратно через реку, взобрался на пристань и побежал вдоль берега.

Ник Миллер только ступил на мост, как с другого его конца появился Хэммонд и оперся на перила, с трудом переводя дыхание.

Миллер бросился к нему:

– Что-нибудь не так?

– Полиция! – задыхаясь, прохрипел Хэммонд. – Мне нужна полиция.

– Вот вы и нашли ее, – твердо ответил Миллер. – Что случилось?

– Там, в воде, девушка, – произнес Хэммонд. – С другой стороны угольной баржи, у пристани.

– Мертвая? – резко спросил Миллер.

Хэммонд кивнул.

– Пришлось мне сломя голову бежать сюда, скажу я вам.

– С той стороны моста есть ночное кафе. Там телефон. Вызовите оттуда патрульную машину и «скорую помощь». А я спущусь и посмотрю, что можно сделать.

Хэммонд кивнул и повернулся, а Миллер быстро спустился по ступенькам и пошел вдоль берега. Дождь перестал, и от воды потянул легкий бриз, так что его пробрал холод, когда он спрыгнул на палубу первой баржи и начал пробираться вперед.

Сначала он не мог найти ее, а потом маленький водоворот втянул в себя плавающий мусор, и она взглянула на него снизу вверх.

Она была красавицей – он даже представить не мог, что бывают такие женщины, – и это казалось самым странным. Тело занесло под сводчатый настил пристани, и теперь течение вынесло его оттуда. Платье и длинные золотые волосы девушки кружились облаком вокруг нее, а глаза и немного приоткрытые губы словно бы удивлялись тому, как легко все это произошло.

Наверху, на мосту, раздался звон колокола патрульного автомобиля, и вдали послышалась сирена приближающейся машины «Скорой помощи». Но он не мог ждать. По какой-то непонятной причине сержант принял случившееся близко к сердцу. И хотя он отличался особой чувствительностью к холоду, снял пальто и пиджак, скинул ботинки, перелез через край и, погрузившись в ледяную воду, поплыл под арку. В этот момент первые лучи утреннего солнца пробились сквозь облака, отражаясь в воде, и, когда он подплыл и прикоснулся к женщине, ему показалось, что она улыбнулась.

В двадцати ярдах справа от него в реку спускалась широкая лестница, он подплыл к ней и, ударившись коленями о гравийное дно, встал на ноги со своей ужасной ношей.

Но сейчас женщина выглядела совсем иначе. Теперь не осталось никаких сомнений в том, что она на самом деле мертва. Он стоял по колено в воде, смотрел на нее сверху вниз, и горло у него перехватило, будто бы он понес личную утрату.

– Почему? – тихо спросил он себя. – Почему?

Но ответа не последовало, да и не могло быть. Когда машина «Скорой помощи» развернулась у моста, он медленно пошел наверх, а женщина покоилась у него на руках, будто спящий ребенок.

Глава 2

Старший инспектор полиции Брюс Грант, начальник центрального отдела по расследованию уголовных преступлений, стоял у окна в своем офисе с чашкой чаю и грустно смотрел на идущий дождь. У него снова побаливала голова и немного давала о себе знать печень. Он старел, старел и полнел из-за отсутствия физических упражнений, а стопка бумаг на его столе и писанина, ожидавшая его, ничем не могли помочь.

Он закурил сигарету, первую за этот день, сел за стол и начал разбирать бумаги.

На первом же докладе красовался заголовок: «Найдена мертвой. Не опознана». Грант прочел его, немного поморщился и нажал клавишу переговорного устройства:

– Сержант Миллер здесь?

– Думаю, он в буфете, сэр, – ответил нейтральный голос.

– Пошлите его ко мне, хорошо?

Миллер появился через пять минут, безупречный в темно-синем шерстяном костюме и свежевыстиранной белой сорочке. И только несколько более обычного натянутая кожа на выступающих скулах говорила о его усталости.

– Мне казалось, вы собирались взять выходной? – спросил Грант.

– Я так и хотел, но должен в десять быть в суде. Мацеку предъявят формальное обвинение. Я просил о десятидневной отсрочке. Та девушка пробудет в больнице не менее недели.

Грант постучал по бумаге, которая лежала перед ним:

– Мне не нравится вот это.

– Женщина, которую я вытащил из реки?

– Именно. Вы уверены, что она так и не опознана?

Миллер вытащил из кармана конверт и извлек оттуда маленький золотой медальон на тонкой цепочке:

– Вот это сняли с ее шеи.

Грант взял его и прочитал:

– «Сан-Кристофер».

– Посмотрите на обратной стороне.

Там красовалась искусно выгравированная надпись:

«Джоанне от папочки – 1955».

Грант посмотрел и нахмурился:

– И это все?

Миллер кивнул.

– На ней были чулки, обычное белье и весьма дорогое платье. И еще такой дурной знак. Под ярлыком изготовителя обычно помещают нашивку с именем владельца. Так вот она оторвана.

Грант тяжко вздохнул:

– Вы думаете, что ее могли утопить?

Миллер покачал головой:

– Никаких шансов. На ней совсем нет следов насилия.

– Это ничего не значит, – возразил Грант. – Самоубийство – это всегда акт, противоречащий здравому смыслу. И вы хотите, чтобы я поверил, будто эта женщина вела себя столь хладнокровно, что тратила время на то, чтобы попытаться скрыть свое имя?

– Но это единственное, что могло иметь значение для идентификации.

– Что же тогда насчет медальона? Почему она и от него не освободилась?

– Когда вы постоянно носите такую вещь, то просто забываете о ней, – ответил Миллер. – Или, может быть, она дорожила ею, особенно если была католичкой.

– Но католицизм запрещает самоубийства.

– Однако все-таки они случаются.

– Не так уж часто. Были времена, когда статистика по таким случаям обрабатывалась и определялась их вероятность, – разве вам в полицейском колледже об этом не говорили? А что сообщают из отдела учета пропавших без вести?

– Пока ничего, – ответил Миллер. – Нужно подождать. Она выглядит достаточно взрослой, чтобы отсутствовать всю ночь. Может быть, кто-то специально выжидает день или два, чтобы потом заявить о ее исчезновении.

– Но вы так не думаете?

– А вы?

Грант снова посмотрел на рапорт и покачал головой:

– Нет, прежде чем тут что-нибудь сказать, нам придется хорошенько поработать.

– Могу я заняться этим?

Грант согласно кивнул:

– Вскрытие не обязательно в таких случаях, но я все же попрошу следователя графства, который занимается такими делами, разрешить нам сделать это. Никогда не знаешь, как все может повернуться.

Он потянулся к телефону, а сержант вернулся в главную комнату управления и уселся за свой стол. Оставался еще час до суда, надо разделаться с накопившимися бумагами, хотя бы с теми, что имеют гриф «Входящие».

Но по какой-то причине Миллер никак не мог сосредоточиться. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед ним из тьмы снова возникло лицо девушки с выражением удивления в глазах и немного приоткрытыми губами. Было похоже, что она вот-вот заговорит, хотя он понимал, что это невозможно. Боже, как же он устал!

Миллер проснулся точно без пяти десять, чувствуя себя неожиданно посвежевшим. Когда он спускался по лестнице и пересекал площадь, направляясь к зданию суда графства, то меньше всего думал о деле Мацека.

Городской морг располагался позади медицинской школы, в большом нескладном здании в стиле викторианской готики со стеклянными витражами у входа. Внутри было темно и прохладно, стены покрыты зеленой плиткой. Здесь царил неприятный запах антисептиков.

Джек Палмер, главный специалист, восседал за столом в небольшом стеклянном кабинетике в конце коридора.

– Ничего не говорите, дайте мне догадаться.

– Есть что нибудь для меня? – спросил Миллер.

– Старина Мюррей сам занялся этим делом. Еще не успел подготовить доклад, но думаю, сообщит вам кое-что полезное. Он сейчас уже моет руки.

Миллер заглянул сквозь стеклянную стену в анатомический театр и увидел высокую тощую фигуру университетского профессора патологии, одетого в халат, спереди заляпанный кровью.

– Можно войти?

Палмер кивнул:

– Прошу вас.

Когда Миллер вошел, профессор Мюррей уже снял халат и мыл руки, стоя перед раковиной. Он улыбнулся и заговорил с едва заметным шотландским акцентом своей юности, от которого так и не смог освободиться:

– Едва ли подходящее время года для купания, особенно в этой открытой сточной канаве, которую мы называем рекой. Вам сделали все необходимые инъекции?

– Если я почувствую себя больным, то не обращусь ни к кому, кроме вас, – ответил Миллер. – Обещаю вам.

Мюррей взял полотенце и начал вытирать руки.

– Говорят, вы не знаете, кто эта молодая женщина?

– Пока нет. Конечно, через день-два о ней могут заявить как о пропавшей.

– Но вы сомневаетесь, что так будет? Могу я спросить почему?

– Это какое-то необычное самоубийство. Все признаки не сходятся. Во-первых, многое свидетельствует о том, что прежде, чем убить себя, она постаралась избавиться от любых признаков, которые могли бы помочь узнать ее имя. – Он немного поколебался. – Едва ли она находилась уж совсем в невменяемом состоянии. От наркотиков или еще от чего-нибудь такого.

Мюррей покачал головой:

– Это исключено, глаза были все еще открыты. Но забавно, что вы упомянули о наркотиках.

– Почему же?

– Я сейчас вам покажу.

В холодном анатомическом театре даже сильный запах антисептиков не мог полностью перебить сладковатой вони смерти. Ее тело, накрытое резиновым покрывалом, лежало на столе посередине комнаты. Мюррей приоткрыл край покрывала и приподнял левую руку девушки.

– Вот, взгляните.

На руке, ясно различимые, виднелись следы от уколов шприцем, и Миллер нахмурился:

– Так она наркоманка?

Мюррей кивнул:

– Мои тесты показали, что она сделала инъекцию примерно двух гранов героина и одного грана кокаина примерно за полчаса до того, как умерла.

– А когда, по-вашему, это могло произойти?

– Давайте посмотрим. Вы вытащили ее из воды примерно перед шестью утра, так? Я полагаю, что она находилась в воде примерно пять часов.

– Значит, смерть наступила в час ночи?

– Или около того. Здесь нельзя сказать совершенно точно. Была такая холодная ночь.

– Что нибудь еще?

– Ну что я могу вам сказать? Ей около девятнадцати, хорошо воспитана, росла в более чем комфортных условиях.

– Она девственница?

– Совсем нет – беременна на втором месяце. – Он покачал головой и сухо добавил: – Эта молодая женщина была весьма опытна в сексуальном отношении.

– А что насчет одежды?

– Приходил парень из отдела судебной медицины, забрал все ее вещи. Кроме того, соскобы из-под ногтей, образцы волос и всякое такое.

Миллер обошел стол и нерешительно приподнял край резинового покрывала. Мюррей уже прикрыл ей глаза, и поэтому она выглядела спокойной и умиротворенной, кожа лица была гладкой и бесцветной. Со скорбным выражением сержант осторожно прикрыл ее лицо.

– Мне кажется, ей пришлось много выстрадать. Слишком много для такой молодой девушки, – заметил профессор.

Миллер кивнул, не в силах произнести ни слова. В горле у него снова появилась странная сухость, и он поспешно отвернулся. Когда он подошел к двери, Мюррей тихо окликнул его:

– Ник!

Миллер обернулся.

– Держи меня в курсе!

– Постараюсь, – ответил он, и обитая резиной дверь тихо закрылась за ним.

Выйдя на улицу, в неярком утреннем солнечном свете сержант увидел Джека Брэди, который шел навстречу ему, пересекая площадку для парковки машин.

– Гранту показалось, что вам может потребоваться помощь. Они уже закончили вскрытие?

Миллер кивнул:

– Мюррей сказал, что она попала в воду примерно в час ночи. Кстати, она беременна.

Брэди спокойно воспринял это:

– А еще что?

– Она наркоманка. Героин и кокаин.

– Это может дать нам зацепку. – Брэди достал из кармана пальто желтый конверт. – Я связался с отделом судебной медицины. Они дадут отчет к полудню. А вот это от фотографов.

Миллер открыл конверт и начал рассматривать фотографии. Девушка смотрела с них как живая. Парни из фотоотдела знали свое дело. Ее успели снять до того, как Мюррей прикрыл ей глаза.

Брэди тоже взял одну фотографию и нахмурился:

– Какая жалость! Она выглядит как хорошенький ребенок!

– Все они такие, – ответил Миллер, засовывая фотографии в карман. – Думаю, что мне надо пойти поговорить с доктором Дэзом. Он знает почти каждого наркомана в городе.

– А что делать мне?

Миллер вынул из нагрудного кармана золотой медальон колледжа Сан-Кристофер и передал ему.

– Вы же хороший католик, не так ли, Джек?

– Иногда хожу к мессе.

– Может, и девушка тоже ходила. Там надпись на обратной стороне медальона. Поговори с приходскими священниками. Вдруг кто-нибудь из них узнает ее на фотографии или даже по медальону.

– Только зря трепать башмаки, – проворчал Брэди.

– Зато полезно для вашей собственной души. Если хотите, я подброшу вас к церкви.

Они сели в машину, и Брэди еще раз посмотрел на свой экземпляр фотографии девушки, прежде чем спрятать его в карман. Потом покачал головой:

– В этом нет никакого смысла. У вас есть хоть какая-то идея насчет того, что могло заставить ее появиться в районе доков поздно ночью?

– Это как раз самое темное и пустынное место во всем мире, – согласился Миллер.

Брэди кивнул:

– Одно только совершенно точно. Ее туда привело полное отчаяние. Хотел бы я знать, как она оказалась в таком состоянии.

– Я тоже, Джек, – сказал Миллер. – Я тоже хотел бы.

Он отпустил ручной тормоз и быстро взял с места.

Наркоманы относятся к числу наиболее трудных пациентов, и все же доктор Лал Дэз, высокий и худой, как скелет, индус с международной репутацией, специализировался именно в этой области. Он настоял на том, чтобы практиковать в одном из самых нездоровых районов города, хмуром месте, застроенном высокими разрушающимися викторианскими домами.

Доктор как раз закончил утренний прием и пил кофе в кабинете, когда вошел Миллер. Дэз улыбнулся и жестом пригласил его сесть:

– Какая приятная неожиданность! Присоединяйтесь ко мне.

– С удовольствием.

Дэз отошел к стойке и вернулся с чашкой кофе.

– Социальный вызов?

– Боюсь, что нет. – Миллер достал одну из фотографий. – Вы когда-нибудь видели ее раньше?

Дэз покачал головой:

– А кто это?

– Мы не знаем. Я вытащил ее из воды сегодня утром.

– Самоубийство?

Миллер кивнул:

– Профессор Мюррей делал вскрытие. Она приняла наркотик примерно за полчаса до смерти.

– И какая же дозировка?

– Два грана героина и один – кокаина.

– Ну это значит, что она только начинающая наркоманка. Большинство моих постоянных больных принимают пять, шесть и даже семь гранов только одного героина. А обычные следы от уколов на руке?

– Да, но немного.

– Что только подтверждает мое предположение, – вздохнул Дэз. – Какая трагедия! Она выглядит как чудесное дитя. – Он вернул фотографию. – Сожалею, но ничем не могу помочь. Вы совсем не имеете представления, кто она такая?

– Я надеялся, что она зарегистрирована как наркоманка.

Дэз решительно покачал головой:

– Определенно нет. У нас сейчас новый порядок, при котором все зарегистрированные наркоманы обязаны являться в клинику при госпитале Сан-Джордж по утрам в субботу.

– Это как бы визит к своему лечащему врачу?

Дэз кивнул:

– Поверьте, сержант, если бы она значилась в списках, я знал бы ее.

Миллер допил кофе.

– Так, я двинул. Еще многое надо успеть.

– А почему бы вам не поговорить с Чаком Лэзером? – предложил Дэз. – Если кто и может помочь, так только он.

– А вот это идея, – ответил Миллер. – Как он сейчас? Все еще сухой?

– Вот уже десять месяцев. Замечательное достижение. Особенно если вспомнить, что его ежедневная доза составляла семь гранов героина и шесть – кокаина.

– Я слышал, что он теперь содержит небольшое казино.

– Да, ночной клуб и казино «Беркли» на Корк-сквер. Очень эксклюзивное. Вы бывали там?

– Я получил приглашение на открытие, но не смог воспользоваться им. Он все еще играет хорошие джазовые вещи на пианино?

– Сам Оскар Петерсон при всем желании не мог бы поспорить с ним. Я посетил его в прошлую субботу. Мы говорили о вас.

– Я забегу как-нибудь повидаться с ним, – пообещал Миллер. – А где он теперь живет?

– У него апартаменты над клубом. Очень недурственные. Но сейчас он еще в постели, имейте в виду.

– Я все же попытаюсь.

Они вышли в холл. Дэз открыл входную дверь, и они обменялись рукопожатиями.

– Если я могу помочь так или иначе…

– Я дам вам знать, – ответил Миллер, сбежал по лестнице к своему «мини-куперу» и отъехал.

Корк-сквер – зеленые легкие го́рода в самом его центре, здесь группками росли платаны, а саму площадь окружали солидные георгианские дома из серого камня, в которых жили врачи-консультанты и адвокаты.

Входом в клуб «Беркли» служила окрашенная в кремовый цвет дверь, и ее бронзовые ручки и петли сверкали на солнце. Даже неоновая вывеска прекрасно гармонировала с окружением, и несомненно, ее выполнил по специальному заказу дизайнер. Миллер подъехал к краю тротуара, вышел из машины и, подняв голову, осмотрел фасад здания.

– Эй, Ник, дружище! Какими судьбами?

Крик эхом отдался по площади, и когда Миллер обернулся, то увидел Чака Лэзера, который спешил к нему навстречу от деревьев, ведя на двойном поводке пару далматинских догов. Миллер пошел ему навстречу, сойдя с проезжей части на сырой газон.

– Хэлло, Чак! Что все это значит? – И он нагнулся, чтобы похлопать собак.

Американец расплылся в улыбке:

– Это часть моего нового имиджа. Посетителям нравится. Придает особый шик заведению. Но не в этом дело. Ты-то как? Так давно тебя не видел!

Он просто бурлил от удовольствия, голубые глаза сверкали. Когда Миллер впервые увидел его год назад во время расследования одного убийства, Лэзер выглядел совершенно иначе. Безнадежно скрученный героином, с костлявым аскетическим лицом, он напоминал истощенного святого. Теперь Чак пополнел, а тщательно подстриженная бородка и дорогое спортивное пальто придавали ему элегантный вид.

Он отпустил поводки и сел с Миллером на скамью. Доги двинулись к цветочным клумбам.

– Я только что видел Дэза. Он сказал мне, что был у тебя в клубе. Восторженно отозвался о нем. – Миллер предложил ему сигарету. – И о тебе тоже.

Лэзер улыбнулся:

– Нет никаких причин беспокоиться обо мне, Ник. Я скорее перережу себе горло, чем сделаю хотя бы один укол. – Он закурил сигарету и выдохнул дым голубым облачком. – А что ты хотел от Дэза, какое дело?

Миллер достал одну из фотографий и передал ему.

– Знаешь ее?

Лэзер покачал головой:

– Нет… не припоминаю… – И вдруг он нахмурился. – Эй, эта фотография не из морга ли?

Миллер кивнул:

– Я утром вытащил ее из реки. Но вот никак не можем узнать ее имя.

– Самоубийство?

– Очевидно. При вскрытии обнаружилось, что она наркоманка. Я надеялся, что она зарегистрирована, тогда Дэз мог бы знать ее.

– А она не зарегистрирована? Это осложняет дело.

– Скажи-ка, Чак, как сейчас выглядит рынок наркотиков? Где она могла их доставать?

– Трудно сказать. Я уже давно не участвую в этом, ты же знаешь. Но, насколько мне известно, не существует какой-то организованной торговли вразнос, если ты это имеешь в виду. Помнишь, где ты впервые встретил меня?

Миллер ухмыльнулся:

– У аптеки на Сити-сквер, которая работает всю ночь.

– Вот где наркотики переходят из рук в руки. Большинство зарегистрированных наркоманов посещают своих врачей по вечерам и обычно имеют рецепты, датированные следующим днем. И они вполне легально получают нужное им лекарство начиная с полуночи, вот почему ты встречаешь толпы этих людей в любом большом городе в послеполуночные часы. А незарегистрированные наркоманы крутятся тут же в надежде купить хоть несколько пилюль. Обычно им везет, хотя только немногие доктора выписывают лишние дозы.

– Поэтому мне остается только идти на Сити-сквер в полночь и всем показывать ее фотографию?

– Если она наркоманка, кто-нибудь да узнает ее наверняка. Там самый эксклюзивный клуб в мире.

– Большое тебе спасибо, – хмыкнул Миллер. – Я и так всю прошлую ночь не спал.

– Ну и не лез бы в это дело, – сказал Чак, и вдруг его улыбка угасла.

Миллер взглянул в направлении клуба и увидел, как возле него остановился голубой «роллс». Первым из него вылез мужчина, похожий на профессионального борца. Его массивные плечи выделялись под тканью пальто. Потом выскочил водитель, маленький жилистый человек с прямыми черными волосами, и открыл заднюю дверь.

Из нее вышел крупный, несколько полноватый блондин в однобортном костюме из темно-синей фланели, словно от Савиль Роу, с белой гортензией в петлице. Он вел себя с привычным высокомерием, как человек, который уверен, что наделен Божьей правотой. Маленький человечек что-то шепнул ему, и все они разом повернулись и посмотрели на Лэзера и Миллера.