Текст книги "Шпионы ХХ века: от царской охранки до ЦРУ и КГБ"

Автор книги: Джеффри Ричелсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Голицын, получивший кодовое имя "Aeladlle", стал первым советским перебежчиком за два года. Когда он прибыл в Вашингтон, одним из вопросов, на которые ЦРУ желало получить ответ, был такой: внедрил ли КГБ нелегала в ЦРУ или другие спецслужбы? Ответственность за защиту ЦРУ от нелегалов в тот период лежала на 44-летнем Джеймсе Джизесе Энглтоне. Родился он в Бой-си (Айдахо) 9 декабря 1917 года. Его отец Джеймс Хью Энглтон служил под началом генерала Джона Г. Першинга по прозвищу Черный Джек в Мексике, участвуя в преследовании Панчо Виллы. В 1933 году, купив лицензию компании "National Cash Register" на производство кассовых аппаратов в Италии, он перебрался туда вместе с семьей.

Успехи Энглтона позволили семье поселиться в палаццо в Милане. Джеймс Джизес посещал британскую подготовительную школу Малверн-колледж, возвращаясь в Италию на летние каникулы. По окончании Малверна он в 1937 году поступил в Йель, где помог организовать влиятельный поэтический журнал "Фуриозо". Вслед за окончанием университета в 1941 году последовала служба в пехоте, где в том же году его отыскало и завербовало OSS. В Лондоне он прослушал вводный курс контрразведки в качестве члена секции Х-2 OSS.

Энглтон быстро поднимался по служебной лестнице OSS и после десанта в Нормандии получил назначение в Рим. К концу войны он стал начальником контрразведки в Италии, и одной из первых его послевоенных задач была помощь итальянцам в перестройке своих спецслужб. В 1947 году он перешел на службу в ЦРУ, а в следующем году участвовал в попытке ЦРУ оказать влияние на итальянские выборы.

В начале 1951 года Энглтон стал первым начальником группы специальных операций (Special Operations Group), занимавшейся связью с молодыми израильскими спецслужбами. На этом посту он продержался более двадцати лет. Но его основная деятельность во время последнего, двадцать первого года в ЦРУ началась в конце 1954 года после рекомендации "интенсифицировать контрразведывательную деятельность ЦРУ во избежание внедрения вражеских агентов в ЦРУ и для обнаружения таковых", содержавшейся в докладе Комиссии Дулиттла, созванной директором ЦРУ Алленом Даллесом в 1954 году с целью пересмотра результатов тайных операций ЦРУ.

Во главе новообразованного штаба контрразведки (Counterintelligence Staff) Даллес поставил Энглтона. Чтобы рассмотреть возможность внедрения агентов КГБ в ЦРУ, Энглтон быстро образовал специальную следственную группу (Special Investigation Group, SIG). Группа стала небольшим, весьма элитным подразделением. В 1962 году в ней работало восемь проверенных, необщительных офицеров.

Однако первоначально Энглтона к допросам Голицына не привлекали. Эта задача была доверена отделу Советской России, возглавляемому Дэвидом Мерфи. А Голицын мог сообщить Мерфи далеко не все. В секции НАТО он должен был писать сводки разведданных по НАТО на основании донесений иностранных источников КГБ. И хотя он видел донесения, личности источников ему были неизвестны. В результате он мог указать лишь косвенные признаки или сведения, которые при тщательном расследовании могли бы выявить советских шпионов. Его показания помогли разоблачить шпиона в Адмиралтействе Джона Расселла, бывшего канадского дипломата Джона Уоткинса и канадского профессора Хью Хемблтона, работавшего в НАТО.

Голицын также предположил, что в SDECE внедрилась целая ячейка агентов КГБ. Это предположение привело к тому, что весной 1962 года президент Кеннеди отправил курьерской почтой президенту де Голлю письмо, извещавшее, что, по словам советского перебежчика, во французское правительство, в том числе и в его спецслужбы, внедрились агенты КГБ. Де Голль приказал начальнику разведотдела генерального штаба генералу Жан-Луи дю Темпл де Ружмону отправиться в Вашингтон для беседы с перебежчиком.

Беседы с Голицыным произвели на Ружмона достаточно серьезное впечатление, чтобы в мае 1962 года объединенная команда DST-SDECE прибыла в Вашингтон для проведения более детального допроса. Во Франции Голицын получил другое кодовое имя: "Мартель" (Martel). Из уст Голицына французам довелось услышать ошеломительные обвинения. Вдобавок к утверждениям, что влиятельный француз, работник НАТО передает документы КГБ и что КГБ внедрился в окружение де Голля, Голицын также заявил, что КГБ всерьез укоренился в SDECE. Внедрившаяся ячейка, неофициально названная "Сапфир" (Sapphire), якобы состояла из двенадцати агентов. Агенты "Сапфира", сообщил Голицын, позволили начальнику 1-го Главного управления КГБ генералу Сахаровскому похвастаться в 1959 году, что он располагает всеми планами реорганизации. "Мартель" также проинформировал своих собеседников, что Советам прекрасно известно о планах организовать, по требованию де Голля, специальную секцию SDECE для ведения научной разведки в Соединенных Штатах [71]71
  Обвинения Голицына весьма серьезно сказались и на французском правительстве, и на отношениях между США и Францией. В число подозреваемых вне стен SDECE входили: личный советник де Голля по вопросам разведки и безопасности Жак Фокар, Луи Жокс, занимавший пост, эквивалентный посту вице-премьера, и дипломат Жорж Горе, ездивший в Советский Союз с поручениями. Следствие не обнаружило ни одного доказательства, что кто-либо из них является советским агентом.


[Закрыть].

В рамках SDECE обвинения Голицына касались ряда высокопоставленных чиновников, в том числе заместителя начальника полковника Леонара Уно и начальника контрразведки полковника Рене Делсени. Следствием стал визит в ноябре 1963 года полковника де Лануррьена из SDECE к директору ЦРУ Джону Маккону с письмом, выражавшим недовольство. Позднее под подозрение попал сам де Лануррьен.

Недовольство обвинениями Голицына, а также натянутые отношения между ЦРУ и начальником представительства SDECE в Вашингтоне Филипом де Тиро де Восжоли в 1964 году привели к разрыву отношений французской и американской разведок. Последующие три года Соединенным Штатам возбранялся доступ к французским данным радиоразведки. По словам Фалижо и Кропа, де Лануррьен прибыл в ноябре для допроса "Мартеля". По возвращении он побеседовал с начальником SDECE генералом Полем Жакёром, и Уно из-за обвинений Голицына был уволен.

Отношения Голицына с отделом Советской России и ЦРУ начали портиться уже через пару месяцев после прибытия. Признаки, что с ним придется трудно, начали появляться даже до его приезда в Вашингтон, когда он начал сетовать на отсутствие у ЦРУ специального самолета для доставки его в Соединенные Штаты. Он начал выказывать признаки паранойи и раздутое самомнение, требуя личной встречи с президентом Кеннеди, а также 15 миллионов долларов на организацию свержения советского правительства.

Нарекания на Голицына все множились, а поток надежных сведений иссяк, и в конце 1962 года отдел Советской России чрезвычайно охотно передал его Энглтону и его штабу контрразведки – весьма разумная мера, так как перебежчик начал утверждать, что агенты КГБ внедрились не только в ЦРУ, но и в британские, французские и норвежские спецслужбы, а штат Энглтона отвечал за связь с этими службами.

В это время, когда его положение в ЦРУ стало весьма шатким, Голицын пересмотрел давнее предложение МI5 совершить поездку в Британию. В течение 1962 года его дважды навещал Артур Мартин, высокопоставленный представитель MI5, агрессивный контрразведчик и друг Энглтона. Мартин твердил, что в случае визита Голицына непременно ждет теплый прием. Случай Филби еще не стерся из памяти, а след Блейка еще не успел простыть, и Мартин опасался наличия еще более многочисленной плеяды нелегалов.

Во время своего краткого пребывания в Англии Голицын, получивший здесь кодовое имя "Каго" (Kago), встретился с Мартином, главным ученым MI5 Питером Райтом и офицером SIS Стивеном Де Маубреем. Совместно эта четверка выдвинула обвинения против советских нелегалов в Британии и породила то, что Голицын назвал "заговором стратегической дезинформации". Мартин уже подозревал заместителя директора MI5 Грэхема Митчелла. Когда же Голицын сказал хозяевам, что после дела Филби он слышал в КГБ разговоры о "Пятерке", они заключили, что пятым шпионом был Митчелл. (Естественно, остальными четырьмя были Филби, Блант, Бёрджесс и Маклин.) Так что первым объектом стал Митчелл, получивший кодовое имя "Питерс" (Peters).

Голицын – исходя из разговора, в котором участвовал еще в бытность в КГБ, о подозрениях MI5 по поводу смерти лидера лейбористской партии Хью Гейтскелла – пришел к выводу, что Гейтскелла убрал КГБ, чтобы открыть дорогу Гарольду Вильсону. Как и многие другие обвинения Голицына, оно строилось в основном на экстраполяции и дедукции, а не на надежных сведениях. Но, несмотря на логические изъяны, Мартин начал расследование, получившее название "Oatsheaf" (Сноп овса) [72]72
  Голицын и Мартин проигнорировали тот факт, что в момент смерти Гейтскелла его вероятнейшим преемником был ярый антикоммунист Джордж Браун. Аналогичные обвинения Голицын выдвинул против израильского министра иностранных дел того периода Голды Меир, якобы она – агент КГБ. Его вывод возник из впечатления, что высокопоставленное лицо из Израиля, посетившее Советский Союз в 1957 году, было агентом КГБ, а Голда Меир была единственным представителем Израиля, совершившим визит в это время.


[Закрыть].

Кроме того, Голицын – вероятно, с одобрения своих хозяев – развил идею о существовании "заговора стратегической дезинформации". В 1958 году КГБ начал придавать дезинформации более серьезное значение и учредил отдел Д в 1-м Главном управлении КГБ. Сателлитарные спецслужбы Восточной Европы исправно последовали его примеру. Голицын доложил, что Советы имеют общий план по манипуляции Западом с целью заставить его поверить, что возможна некая разрядка напряженности. Вдобавок Голицын предположил, что явный китайско-советский раскол не более как видимость с целью введения Запада в заблуждение, как и албаносоветский раскол.

Пребывание Голицына в Британии прервалось досрочно из-за утечки информации в прессу искаженного представления о нем. И хотя его пребывание привело к 150 следственным версиям (известным под названием "Сериалы"), тогдашний глава SIS сэр Дик Голдсмит Уайт назвал их "гнилым урожаем". Он обнаружил, что Голицын полон идей и теорий, но почти не располагает фактами. Даже Энглтон осенью 1963 года заключил, что у Мартина нет улик против Митчелла. Это мнение разделяло и ФБР [73]73
  Мартин и Райт ответили тем, что просто сменили объекты. Их новым кандидатом стал начальник MI5 сэр Роджер Генри Холлис, получивший у них кодовое имя "Drat" (Тьфу). Расследование проводил комитет "Fluency" (Плавность), председателем которого был Мартин. Пятилетние старания комитета не выявили убедительных улик против Холлиса. Однако тезис, что "Холлис был шпионом КГБ", породил множество книг и кривотолков. Ни один из последующих советских перебежчиков не поддержал обвинение ни словом. Перебежчик Олег Гордиевскии однозначно заявил, что ни Холлис, ни Митчелл не были нелегалами.


[Закрыть].

Вернувшись в Соединенные Штаты, Голицын полностью изложил свои теории и воззрения Энглтону, принявшему на веру все без исключения – и "заговор стратегической дезинформации", и Гейтскелла, и Уилсона, и нелегала в ЦРУ. По поводу первых двух Энглтон не мог предпринять почти ничего, но основной задачей штаба контрразведки было предотвращение вражеской деятельности и выявление внедренных в управление агентов [74]74
  В 1964 году, когда Гарольд Вильсон стал премьер-министром. Энглтон совершил поездку в Британию. Он сказал своим друзьям в MI5, что располагает новыми секретными сведениями, подтверждающими их подозрения. Однако они должны согласиться не распространять эти сведения. Поскольку убедительные улики требовали отчаянных действий, офицеры MI5 не согласились.


[Закрыть]. Таким образом Энглтон с помощью Голицына и начал охоту на нелегалов, весьма отрицательно влиявшую на деятельность ЦРУ как минимум в течение десятилетия.

В ноябре 1964 года началась охота на нелегалов, официально названная операцией "Honetol". Началось расследование, сказавшееся минимум на сорока старших офицерах ЦРУ. Не менее четырнадцати стали официальными подозреваемыми, и их биографии подверглись тщательному изучению.

С ноября 1964 года по апрель 1965-го охотой на нелегалов руководил объединенный комитет ЦРУ-ФБР; его члены со стороны ЦРУ, в том числе Энглтон, были набраны из штаба контрразведки и управления безопасности. В этот период комитет провел следствия по делам четырнадцати главных подозреваемых ЦРУ, и эти труды обошлись бюджету в сотни тысяч долларов. Офицер ЦРУ Леонард Маккой заметил: "Во время пика "Honetol" казалось, что ФБР преследует в Соединенных Штатах больше подозреваемых офицеров ЦРУ, чем агентов КГБ".

Голицын представил сведения о нелегале по пяти пунктам: фамилия подозреваемого начинается с "К" и, вероятно, заканчивается на "ский", он работал в Германии, у него славянские корни, а его кодовое имя в КГБ "Саша" (Sasha). Этого было достаточно, чтобы поставить крест на карьерах массы офицеров ЦРУ. Одним из них был Питер Карлов, работавший в Берлине: его настоящая фамилия была Клепанский. Несмотря на то что ЦРУ и ФБР не удалось найти никаких улик, свидетельствующих против него, в сентябре 1963 года Карлова вынудили подать в отставку после двадцати двух лет безупречной правительственной службы.

Вскоре Голицын и охота на нелегалов начали оказывать отрицательное влияние на разведывательную деятельность ЦРУ. В 1964 году начальник отдела Советской России Дэвид Мерфи предупредил все зарубежные пункты, чтобы они "воздерживались, не волновались и проявляли осмотрительность" со всеми советскими контактами. Уильям Э. Колби, директор ЦРУ с 1973 по 1976 год, вспоминал, что "советские операции окончательно застопорились". Вместо того чтобы вести тридцать или более источников в Советском Союзе, как предполагалось, отдел располагал лишь пятью источниками.

Подозрения Энглтона по поводу прочих советских перебежчиков, которых Голицын всех без исключения провозгласил фальшивками, призванными отвлечь внимание ЦРУ от его откровений, привели к недооценке их сведений или даже хуже того. "Ник Нэк" (Nick Nack) был офицером ГРУ, время от времени контактировавшим с ФБР в период времени службы в Нью-Йорке. "Ник Нэк" впервые пошел на контакт в начале шестидесятых (второй состоялся приблизительно в 1972 году). Энглтон отверг "Ник Нэка", получившего в ЦРУ кодовое имя "Morine", назвал его провокатором и отказался передавать его информацию зарубежным спецслужбам. К счастью. ФБР передало свои сведения британцам, в результате арестовавшим инженера из Министерства авиации Фрэнка Броссарда и доктора Джузеппе Мартеле из комиссии по атомной энергетике.

Юрия Ивановича Носенко постигла более прискорбная участь, нежели простое пренебрежение. Прежде чем дезертировать в Женеве в 1964 году, Носенко проработал в КГБ одиннадцать лет, имея дело с данными военно-морской разведки, анализируя сведения из открытых источников и перехваты военных переговоров США. Во время службы в КГБ он работал в 1-м отделе 2-го Главного управления, которое вело наблюдение за работниками американского посольства и журналистами в Советском Союзе, и в 7-м отделе, созданном в 1955 году для вербовки агентов из числа западных туристов, приехавших в Советский Союз. Он первым из старших офицеров 2-го Главного управления бежал на Запад.

В 1962 году, впервые связавшись с ЦРУ в Женеве, Носенко предоставил сведения о советском надзоре за посольством США в Женеве, советских операциях в женевском посольстве, кандидатах на вербовку среди советского персонала в Женеве, операциях КГБ против посольства США в Москве, вербовке в 1957 году шифровальщика из посольства США в Москве и местоположении 52 микрофонов, установленных в московском посольстве. Он также предоставил сведения, которые привели к аресту Джона Вассала и сержанта армии США Роберта Ли Джонсона.

Дезертируя в 1964 году, Носенко намеревался передать американцам новые сведения. Эти сведения касались члена Политбюро-извращенца, который, по мнению Носенко, мог попасться на сексуальный шантаж; майора армии США, шпионившего в пользу Советов в Берлине и Вашингтоне, и чиновника из штаба НАТО, передавшего КГБ совершенно секретные криптографические материалы.

Но Носенко, получивший в ЦРУ кодовое имя "Aefoxtrot", натолкнулся на Голицына, окрестившего его лжеперебежчиком, заброшенным КГБ в очередной попытке дискредитировать его. Еще до прибытия Носенко в Вашингтон Энглтон, его связной в Женеве, Дэвид Мерфи и директор ЦРУ Джон Маккон прониклись убеждением, что Носенко – подставное лицо КГБ.

Его позиции еще больше подорвала ложь, к которой он прибег, чтобы заставить ЦРУ счесть его подходящим агентом, а затем вывезти [75]75
  Стандартная практика ЦРУ предусматривала поощрение перебежчиков оставаться на месте, что обеспечивало преимущество в двух отношениях: ЦРУ сохраняло доступ к информации от своих источников. Советы не принимали контрмеры для снижения ущерба от сведений, которыми перебежчики располагали. Носенко сфабриковал угрожающую телеграмму об отзыве в Москву, которая должна была создать впечатление, что у него не остается никакого выхода, кроме как попросить политического убежища.


[Закрыть]. Вдобавок он заявил, что видел в КГБ личное дело Харви Освальда, и утверждал, что КГБ не только не играл никакой роли в покушении на президента Кеннеди, но даже не допрашивал Освальда. Это показалось Энглтону и остальным довольно странным, учитывая службу Освальда на японской базе во время совершенно секретных полетов U-2.

В двух других случаях Носенко предъявил куда менее зловещие объяснения определенных событий, чем Голицын. Он предположил, что работник КГБ В. М. Ковшука нанес визит в Соединенные Штаты в 1957 году для контакта с малозначительным источником, известным под кодовым именем "Андрей", а не высокопоставленным нелегалом, ради которого, согласно утверждениям Голицына, и состоялся визит. Опять же, Носенко утверждал, что Петр Попов вовсе не был предан нелегалом из ЦРУ, а его провал объясняется стандартным внешним наблюдением за американскими дипломатами.

Из-за сомнений в честности его намерений Носенко с 14 августа 1965 года по 27 октября 1967 года находился в одиночном заключении в крохотном цементном домике в учебном центре ЦРУ в Кэмп-Пири, Вирджиния (официально известном как Экспериментальный учебный центр вооруженных сил, Armed Forces Experimental Training Center). В течение этого периода он был объектом жестких допросов и многочисленных продолжительных проверок на детекторе лжи, некоторые из них были подтасованы, чтобы продемонстрировать, что он лжет [76]76
  Основным инициатором решения подвергнуть Носенко тюремному заключению и жестким допросам был Дэвид Мерфи с согласия Энглтона.


[Закрыть].

Положение Носенко изменилось лишь после того, как внутреннее расследование подняло вопрос о том, как ведется его дело, и отметило, что Носенко предоставил огромное количество полезных сведений. 28 октября 1967 года основная ответственность за Носенко была передана из отдела Советской России в управление безопасности. В октябре 1968 года директор ЦРУ Ричард Хелмс согласился рассмотреть вопрос об освобождении Носенко. В марте 1969 года Носенко стал консультантом ЦРУ с окладом 16 500 долларов в год. В апреле с него сняли все ограничения на свободу передвижений. Ни один из последующих советских перебежчиков не выразил ни малейшего сомнения в том, что Носенко был настоящим перебежчиком. Те же, кто располагал конкретной информацией, подтвердили его правдивость.

ГЛАВА 18
РАЗВЕДКА ВО ВРЕМЯ КРИЗИСОВ

Шестидесятые годы стали периодом появления самых продуктивных шпионов столетия, а также важнейших достижений в аэрокосмических разведывательных системах. Но ни конструкторы новых разведывательных систем, ни шпионы наподобие Пеньковского, Кохена и Лотца не могли знать в точности, какое влияние их деятельность окажет на историю.

Еще до конца десятилетия Соединенные Штаты и Советский Союз оказались на грани ядерного конфликта из-за Кубы, арабы и израильтяне затеяли войну с далеко идущими последствиями, а действия Советского Союза дали ясно понять, что он готов прибегнуть к крайним мерам, чтобы отстоять свою восточноевропейскую империю. И каждый случай помог проиллюстрировать достоинства и недостатки разведки шестидесятых, а заодно заложить основы некоторых достижений семидесятых.

РАКЕТНЫЙ КРИЗИС

15 октября 1962 года около 21 часа заместитель директора ЦРУ по разведке Рей Клайн позвонил специальному помощнику президента Кеннеди по вопросам национальной безопасности Макджорджу Банди. Поскольку разговор велся по открытой телефонной линии, Клайн обиняками сообщил Банди, что "те вещи на Кубе, из-за которых мы беспокоились, на месте".

Банди в точности знал, о чем говорит Клайн. Под вещами подразумевались советские наступательные ракеты, развернутые в 90 милях от американской территории. Звонок Клайна последовал за открытием ракет средней дальности, сделанным аналитиками из Национального центра фотоинтерпретации. Изображения были получены во время полета U-214 октября. Банди сказал Клайну, что хотел бы увидеть фотографии при первой же возможности, и Клайн пообещал подготовить материал к следующему утру.

Президент Кеннеди узнал о новом повороте событий только назавтра утром. Поскольку президент только что вернулся из изнурительной пропагандистской поездки, а в тот вечер уже нельзя было ничего поделать, Банди решил дать президенту спокойно отдохнуть, в чем тот чрезвычайно нуждался. И лишь в 8.30 утра 16 октября Банди пришел в президентскую спальню, чтобы сообщить мрачные новости.

Как показывает звонок Клайна, известие это не было полнейшей неожиданностью, хотя и противоречило оптимистическим оценкам разведывательных кругов, следивших за военными приготовлениями на Кубе и пытавшихся определить их истинный характер. Но для Соединенных Штатов разница между накоплением оборонительных вооружений и развертыванием наступательных ракет и бомбардировщиков была кардинальной. Советские торговые суда фотографировали по пути на Кубу по несколько раз. U-2, хотя больше и не летали над Советским Союзом, пролетали над Кубой по меньшей мере раз в месяц. На полученных снимках наблюдалось множество признаков наращивания военной мощи, в том числе строящиеся аэродромы, танки и самоходные орудия в военном лагере Манагуа и большая концентрация советской артиллерии под Гаваной. Но никаких признаков наступательных вооружений.

11 июля 1961 года Коллегия разведки США одобрила публикацию доклада "Наращивание вооружений на Кубе", отмечавшего, что, хотя "советский блок продолжает оказывать Кубе обширную военную помощь в виде военного снаряжения, обучения, техников и советников… нет никаких признаков, что сейчас на Кубе имеется какое-либо ядерное оружие или управляемые ракеты".

Многие источники, по большей части кубинские беженцы, предполагали наличие наступательных ракет. К январю 1962 года насчитывалось свыше 200 подобных сообщений. Но кубинские беженцы явно имели скрытые мотивы для подобных утверждений, поскольку надеялись на интервенцию США с целью свергнуть Кастро. И одно донесение за другим не выдерживало проверки ЦРУ. Р. Джек Смит, тогдашний начальник управления текущей разведки ЦРУ, отмечал:

Сообщения очевидцев о громадных ракетах, движущихся по кубинским дорогам по ночам, не сыграли решающей роли, поскольку звучали из уст необученных наблюдателей, зачастую подглядывавших из-за штор и неспособных отличить накрытую брезентом 35-футовую оборонительную ракету от наступательной. В глазах неспециалиста советская СА-2 выглядит достаточно большой, чтобы уничтожить половину восточного побережья Соединенных Штатов.

К середине февраля начали поступать донесения о замеченных на острове больших группах советского персонала. Подобные донесения встревожили директора Центрального разведывательного управления Джона Маккона. Маккон вступил на пост директора 29 ноября 1961 года, сменив Аллена Даллеса, вынужденного уйти в отставку после фиаско в заливе Свиней [77]77
  Кубинские контрреволюционеры, прошедшие выучку в ЦРУ и вооруженные для боевых действий, должны были высадиться в бухте, согласно донесениям ЦРУ, находящейся в пустынной местности. Но все они или погибли, или сдались партизанам, устроившим засаду на десант.


[Закрыть]. 59-летний Маккон был бескомпромиссным консервативным республиканцем. И хотя большую часть своей сознательной жизни он занимался частным бизнесом, ему довелось послужить заместителем министра авиации в 1950 и 1951 годах и председателем комиссии по атомной энергии с 1958 по 1960 год.

Маккон, всегда относившийся с недоверием и к Советам, и к Кубе, приказал, чтобы количество ежемесячных пролетов U-2 было увеличено с одного до двух. Полеты проходили рано утром в ясные дни, до появления дождевых облаков. Во время каждого полета фотографировалась практически вся территория Кубы.

Кроме увеличенного количества пролетов, NSA и его войсковые компоненты активизировали деятельность по сбору данных электронной разведки. В июне из Европы в Соединенные Штаты была переведена Воздушная радиоразведывательная платформа (Airborne Communications Reconnaissance Platform) С-130, получившая обозначение "Quick Fox" (Юркая лиса), для проведения операций по электронной разведке кубино-советских объектов. В течение июля воздушное и морское пространство близ Кубы патрулировали дополнительные самолеты и корабли, перехватывая сигналы и делая фотографии.

В течение лета и осенью наблюдались явные признаки возрастающей активности Советов, в том числе несомненное возрастание количества советских грузовых и пассажирских судов, прибывших на Кубу в июле и августе. Как сообщали, пассажирские суда также доставляли пассажиров иного типа – молодых, подтянутых, пребывающих в отличной физической форме и дисциплинированных, из чего следовало, что они могли быть военными. Кроме того, поступали донесения, что некоторые суда разгружали по ночам, в условиях строжайшей секретности. Но ни одно из донесений не являлось однозначным доказательством присутствия наступательных ракет. Вдобавок не исключалась возможность, что Советы организуют станции радиоэлектронного наблюдения или радиоэлектронной борьбы, ориентированные на мыс Канаверал.

Несмотря на отсутствие надежных сведений, Маккон сосредоточил внимание на возможности, что Советский Союз развертывает на Кубе наступательные ракеты, в частности баллистические ракеты средней дальности (БРСД) и баллистические ракеты промежуточной дальности (БРПД). БРСД с радиусом действия около 1100 морских миль смогли бы долететь на севере до Филадельфии и на западе до Оклахома-Сити. БРПД могли бы долететь до всех целей в США, за исключением некоторых объектов на северо-западе Тихого океана. На встрече 21 августа с министром обороны Макнамарой и несколькими другими высокопоставленными лицами Маккон заявил: "Будь я Хрущев, я поместил бы на Кубе БРСД и направил несколько штук на Вашингтон и Нью-Йорк, а потом сказал бы: "Мистер президент, нравится вам смотреть прямо в двустволку? А теперь давайте поговорим о Берлине. А после поторгуемся насчет ваших заморских баз"". Однако из-за отсутствия доказательств он не сумел убедить слушателей. Это не обескуражило Маккона, и он снова поднял эту тему в разговоре с президентом Кеннеди 22 августа. На следующий день на встрече с Кеннеди, Раском, Макнамарой, Банди и прочими Маккон снова указал, что развертывание обширной сети ПВО почти лишено смысла, если только оно не помогает скрыть присутствие БРСД, препятствуя американской разведке. В тот же самый день Кеннеди издал указ о мерах по национальной безопасности № 181, приказав предпринять ряд исследований, в том числе "анализ… вероятных военных, политических и психологических последствий установки на Кубе ракет либо класса "земля-воздух", либо класса "земля-земля", которые могут долететь до США".

К моменту этой встречи ЦРУ уже получило донесения беженцев касательно наличия на Кубе ракет, формой и размерами напоминающих ракеты СА-2, сбившие Фрэнсиса Гэри Пауэрса. Полет U-2 29 августа принес решительные доказательства появления на Кубе пусковых площадок ракет "земля-воздух". В докладе от 6 сентября ЦРУ заключило, что восемь площадок ПВО были выстроены ударными темпами, вследствие чего некоторые из них могут вступить в строй уже в течение двух недель.

Во время миссии 29 августа директор ЦРУ проводил медовый месяц в Европе, но его проинформировали о результатах пролета. Он саркастически заметил: "Их [пусковые площадки СА-2| устраивают там не для защиты сахарного тростника. Их устраивают, чтобы втереть очки нашему разведывательному взору".

Обнаружение ракет ПВО и воззрения Маккона, повторенные в ряде телеграмм, привели к наращиванию разведывательной активности. Были задействованы специально оборудованные В-47 и военно-морские "Constellation", а также U-2 с фотоаппаратурой и аппаратурой электронной разведки. 5 сентября во время пролета U-2 охватил все районы Кубы, которые 29 августа были скрыты облачным покровом, и обнаружил три новых площадки ПВО. Было ясно, что устраивается оборонительная сеть в масштабах всего острова.

Но ни один из полетов не выявил наличия наступательных ракет. Получить одобрение для очередного пролета оказалось трудно – очевидно, из-за сопротивления Макджорджа Банди и Дина Раска. В свете непреднамеренного вторжения U-2 в воздушное пространство Сахалина 7 сентября и из-за того, что тот был подбит китайскими националистами над Китаем, Раск боялся, что за следующим инцидентом последует эскалация напряженности.

Таким образом, самые свежие фотографические разведданные, имевшиеся в распоряжении управления национального прогнозирования (Office of National Estimates, ONE), получившего запрос президента на Специальный национальный разведывательный прогноз по поводу наращивания вооружений, были получены во время миссий 29 августа и 5 сентября. Сочетая эти разведданные с данными электронной и агентурной разведки, 19 сентября ONE подготовил доклад "Наращивание вооружений на Кубе". В нем делался весьма утешительный вывод: "Мы полагаем, что наращивание вооружений, начавшееся в июле, не является признаком радикально новой советской политики в отношении Кубы, ни в военной области, ни в фактически оборонительном характере наращивания вооружений на Кубе".

Этот базовый вывод основывался на ряде принципиальных предположений. Одним из них было то, что Советы понимают, что всякая попытка превратить Кубу в наступательную базу с целью защиты режима Кастро может спровоцировать военный ответ США. Вдобавок было отмечено, что развертывание ракет средней и промежуточной дальности "несовместимо с предшествующей советской практикой": подобное оружие никогда не размещали на территориях восточноевропейских сателлитов Советского Союза.

Этот прогноз ничуть не убедил Маккона. Позднее он заметил, что "большинство разведывательных ведомств, а вместе с ними и Госдепартамент, и Минобороны считали, что такое настолько не в духе Советов, что те и не станут поступать подобным образом. Они никогда не размещали никаких наступательных ракет ни у одного из сателлитов, Я указал, что Куба – единственная подконтрольная им территория, откуда ракеты долетят и до Вашингтона, и до Нью-Йорка, но не долетят до Москвы. Так что все обстоит несколько иначе".

И пока аналитики ONE твердили президенту, что, несмотря на искушение. Советы вряд ли установят на Кубе наступательные ракеты. Советский Союз вовсю занимался как раз этим. Корабли с крупными грузовыми люками, подобные "Полтаве" и "Омску", разгружали пусковые установки, ракеты и вспомогательное оборудование в Мариэле. Другие корабли прибыли в начале октября, чтобы разгрузить дополнительные ракеты, которые затем в обстановке строжайшей секретности по ночам перевозили в дальние уголки Кубы.

Сохранявшиеся ограничения на действия U-2 снижали шансы обнаружения ракет, как только те прибывали к местам назначения. Самолеты должны были летать не ближе 25 миль от кубинского побережья, чтобы оставаться вне пределов досягаемости для ракет СА-2. Полет 17 сентября, осложненный погодными условиями, не дал ни одной пригодной к использованию фотографии. Попытки использования RB-47 и специально модифицированных В-52 оказались безуспешными. И хотя сообщения некоторых источников о появлении межконтинентальных баллистических ракет средней дальности казались более надежными, чем предыдущие, общие показатели агентурной разведки были столь скверными, что этим донесениям не придали значения. Бывший работник ЦРУ Виктор Марчетти замечает, что "когда прочтешь пять тысяч вонючих донесений… трудно особо доверять хотя бы одному из них".

Маккон посредством международных звонков своему заместителю Маршаллу Картеру настаивал на возобновлении полетов U-2. По возвращении в Вашингтон он продолжил свою пропагандистскую кампанию на встрече 3 октября с Раском, Макнамарой, Банди и прочими. Директор ЦРУ указал, что центральные и западные районы Кубы не были охвачены съемками U-2 с 5 сентября. Поэтому невозможно с уверенностью установить, есть ли на Кубе ракеты.

На следующий день на встрече, которую посетили Маккон, Картер и высшие чины из Министерства обороны, Госдепартамента и Объединенного комитета начальников штабов (JCS), Национальное разведывательное управление (National Reconnaissance Office, NRO) и Объединенный разведывательный центр JCS (Joint Reconnaissance Center, JRC) получили указание представить к собранию специальной группы (Special Group) 9 октября альтернативные планы осуществления пролетов над Кубой, в том числе с использованием U-2 с целью охвата внутренних участков территории. Рассматривалось и использование дополнительных воздушно-разведывательных систем.