Текст книги "Ричард Блейд Айденский"

Автор книги: Джеффри Лорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

Глава 10. Катала

– Да падет на тебя проклятье Друззы, похотливый пес! – Таковы были первые слова жрицы, когда, очнувшись на рассвете от забытья, она обнаружила себя связанной, верхом на лошади, в объятиях незнакомца. – Отпусти меня немедленно! Или ты не знаешь, кто перед тобой?

– Очаровательная женщина, – невозмутимо отозвался Блейд. – Но когда ты спала, то казалась куда милее.

Близость молодого женского тела веселила кровь и прибавляла бодрости духа.

– Так что, если не прекратишь кричать, мне придется снова уложить тебя спать.

Жрица на мгновение смешалась. Затем закусила губу, что-то припоминая.

– Я была уверена, что там кто-то есть, – пробормотала она чуть слышно. Розовые губки скривились, брови гневно сошлись на переносице. – Ну, хорошо! Ты довольно повеселился. А теперь отпусти меня. И немедленно! Иначе ты сполна изведаешь гнев друсов.

Похоже, она принимала его за объятого похотью мужлана. Но не могла же она быть настолько глупа… Оценивающий взгляд, брошенный Блейдом на жрицу, подтвердил это предположение.

Нет, Друзилла отнюдь не была глупа! И прекрасно сознавала, что похищение не имеет ничего общего с плотскими страстями, ибо на подобное не осмелился бы ни один мужчина во всей Альбе. Значит, сейчас мысли ее мечутся суматошно, в тщетных попытках понять происходящее, и она пытается скрыть растерянность за пустыми угрозами… Блейду по душе пришлась такая игра. И он не имел ничего против того, чтобы продлить ее еще немного.

– Разве тебе впервые покорять мужские сердца, женщина? – произнес он с наигранной страстью. – Или ты не знаешь, какой пожар разжигаешь в их душах?

– Душа! – жрица презрительно хмыкнула. – Мужчины начинают поминать о ней, только когда говорить им больше не о чем. – Янтарные глаза ее взглянули на Блейда с неожиданным лукавством. – Но если ты жаждешь страсти… тогда для начала хотя бы развяжи мне руки!

Хитра, чертовка! – усмехнулся Блейд про себя. Не то чтобы у него был шанс угодить в ловушку, но, надо признать, для жрицы ордена, строго соблюдающего обет безбрачия, Сатала пользовалась женским искусством с поразительной ловкостью. Взгляд его задержался на высокой груди, соблазнительных очертаний которой не мог скрыть даже бесформенный серый балахон. У него не оставалось сомнений, что целибат давался Друзилле нелегко.

– Как насчет небольшого привала и завтрака? – Погони Блейд не опасался и всем своим видом давал понять, что готов идти на мировую. К тому же, и коню неплохо было бы передохнуть.

Вороной жеребец Друзиллы без устали скакал всю ночь, неся двоих всадников, и вполне заслужил отдых. Спрыгнув с седла, Блейд признательно потрепал его по атласной шее.

– Умница, – пробормотал он ласково. Конь покосился на него блестящим черным взглядом и всхрапнул, обнажая крупные белые зубы. Это и впрямь был отличный скакун.

И, что самое главное, как обнаружил Блейд сегодня утром, ему не нужно было задавать направление. Жеребец отлично знал дорогу, по которой жрица должна была возвращаться в Дру Тал. И следовал ей сам, без указаний и поводьев.

Открытие это невероятно приободрило странника; теперь он знал, что не зависит от капризов жрицы. Даже если она не пожелает заключить с ним сделку, с помощью коня он без труда отыщет убежище друсов сам.

Усмехаясь столь приятным мыслям, он протянул руки, чтобы снять Саталу с седла, чуть крепче, чем требовалось, сжимая ее талию.

Она была хрупкой, точно тростинка, но в гибкости ее была уверенность, сила и обещание наслаждений, самая мысль о которых волнует сердце мужчины, так что он лишь с большой неохотой опустил ее на землю.

Должно быть, жрица почувствовала это, ибо молочно-белая кожа ее окрасилась неожиданным румянцем и она поспешно отступила на шаг, словно опасаясь, как бы похититель не накинулся на нее. Заметив этот испуг, Блейд расхохотался от души.

– Не вижу ничего смешного! – вспыхнула Друзилла. – И я нахожу, что для человека, на котором лежит несмываемое проклятие, ты ведешь себя до неприличия дерзко!

Блейд уставился на нее с нескрываемым недоумением.

– Кто же на меня это проклятие наложил?

– Друзза, конечно. Разве ты не знаешь – нам, ее жрицам, запрещено общаться с мужчинами под страхом отлучения. Мужчина же, поддавшийся вожделению, будет проклят до конца дней своих, кровь его обратится в болотную жижу, и он лишится мужской силы навеки, – пояснила женщина с мстительным выражением, хищно улыбаясь. Блейд поспешил остудить ее пыл.

– Ну, положим, пока на твою честь еще никто не покушался…

– В самом деле… – Он не мог бы поручиться, что в тоне жрицы не сквозило скрытого недоумения и даже обиды. Все же взгляды, которые она бросала на атлетическую фигуру своего пленителя, когда была уверена, что он этого не замечает, были отнюдь не равнодушными. – Тогда чего же ты хочешь? – произнесла Сатала.

– Для начала – позавтракать, если не возражаешь. – Блейд намеренно уходил от ответа, чтобы усилить ее беспокойство.

Видимо, поняв, что разъяснений не дождется, жрица прекратила расспросы. Похоже, она даже готова была принять предложенное перемирие. Она улыбнулась нежной, наивной улыбкой.

– Я не против. Но, прошу тебя, – она протянула к нему связанные запястья, – сперва освободи меня.

Взвесив все за и против, Блейд вытащил нож и ловким движением рассек ее путы.

Коня он надежно привязал к дереву, на то, чтобы отвязать его, у Друзиллы уйдет слишком много времени, и он с легкостью догонит ее. Но на всякий случай странник многозначительно погладил рукоятку Айскалпа, который положил рядом.

– Я бы советовал тебе быть осторожнее…

Он перехватил взгляд, полный сожаления, который жрица метнула на притороченный к седлу лошади ритуальный меч, но не счел нужным это комментировать. Вместо того Блейд достал из своего заплечного мешка остатки мяса и фруктов и указал на лежавшее рядом поваленное дерево.

– Присаживайся, святая сестра. Стол накрыт.

С нарочитой брезгливостью женщина обмахнула ствол ладонью и уселась аккуратно, на самый краешек. Так же церемонно она принялась за еду. Поглощая свой завтрак, Блейд наблюдал за ней, не скрывая усмешки.

Насытившись, он достал флягу, которую наполнил раньше, на рассвете, когда они проезжали мимо ручья. Это была та самая фляга из пустыни, он оставил ее себе на память. И каждый раз, когда пил из нее, подсознательно принимался считать глотки…

Сатала, также пригубив из сосуда, протянула флягу обратно, уставившись на Блейда вопросительным взглядом огромных зеленых глаз.

– А теперь, прежде чем мы тронемся в дорогу, я хотела бы понять, что происходит. – Тон ее не допускал возражений. Теперь перед Блейдом была настоящая верховная жрица – властная, гордая, не привыкшая ни в чем встречать отказа. – Так говори же! Я жду.

Он взглянул на нее с невольным восхищением. Пожалуй, эта красавица с тигриными глазами и золотой гривой и впрямь заслуживала объяснений. По крайней мере, он был не прочь дать ей их – с условием, что получит кое-что взамен.

– Для начала, – жрица надменно вскинула голову, – скажи мне, кто ты такой. Чтобы я знала, чье имя поминать в проклятьях.

Блейд усмехнулся. Дерзости этой красавицы можно было позавидовать!

– Тогда представься и ты. Чтобы я знал, чье имя повторять в мечтах и молитвах.

Друзилла потупилась – неожиданная лесть не оставила ее равнодушной. Но тут же смерила его презрительно-недоуменным взглядом.

– Как могло случиться, варвар, что тебе неизвестно мое имя?

Блейд пожал плечами. Разумеется, он его знал; Сильво говорил ему…

– Если не ошибаюсь, тебя зовут Сатала…

Жрица вспыхнула.

– Если не ошибаешься?! Да кто ты такой, чтобы так вести себя с верховной жрицей Друззы?! – К ней вернулась вся ее гордыня, и, вскочив с места, она гневно притопнула ножкой. Взгляд ее готов были испепелить Блейда. – Кто ты такой, подлый негодяй?

Однако он выдержал этот натиск совершенно невозмутимо. И в лице его, когда он поднял глаза на жрицу, читались усталость и пренебрежение.

– Я Ричард Блейд, принц Лондонский, красавица. Полагаю, ты слышала обо мне?

Последнего вопроса он мог бы и не задавать. Услышав его имя, жрица остолбенела на мгновение, краска отхлынула с ее щек, она смертельно побледнела и, уставившись на Блейда, точно он был ядовитой змеей, готовой укусить в любое мгновение, медленно опустилась на поваленный ствол.

– Ри-чард Блейд… – повторила она едва слышно. – Ты – Ричард Блейд?

Он ничего не ответил, даже не кивнул в ответ, но под немигающим его взглядом женщина разом съежилась, и все высокомерие ее точно рукой сняло. Сатала робко подняла на него глаза.

– Так чего же ты хочешь от меня, Ричард Блейд? Впрочем, нет… – осеклась она, как видно, осознав всю нелепость своего вопроса. – Глупо спрашивать, ведь правда?.. Я и так знаю, чего ты хочешь.

Блейд кивнул.

– Для начала – кое-каких объяснений, – заметил он холодно. – И без лжи! Обмана я не потерплю.

Сатала задумалась; видимо, просчитывала в уме какие-то варианты. Очаровательный носик сморщился, прядь волос цвета темного золота упала на глаза. Изящным жестом она откинула ее прочь, и Блейд не мог не залюбоваться ею в этот момент.

Внезапно он взглянул на небо. За спорами он и не заметил, как прошло время, а солнце уже подбиралось к зениту. Им пора было ехать. Поговорить же они вполне смогут и на ходу…

Он сообщил об этом Друзилле. Та повиновалась беспрекословно, и внезапная покорность ее насторожила странника. Про себя он отметил, что придется держать ухо востро. Пусть имя его и произвело на жрицу впечатление, но не стоило наивно ждать, что магия его будет действовать бесконечно. А когда женщина преодолеет страх, она попытается что-то предпринять.

Блейд машинально покрутил в руках Айскалп. Он будет начеку…

Они двинулись в путь.

Жеребец по-прежнему трусил уверенно, сам выбирая дорогу, так что Блейд лишь для вида придерживал поводья. Ему не хотелось, чтобы Сатала догадалась раньше времени; это могло лишить его ценного преимущества.

Чтобы отвлечь ее внимание, он заговорил:

– Так я слушаю тебя, жрица. И для начала – что вы сделали с моим сыном?

Против ожиданий, она заговорила уверенно, без тени испуга, таким тоном, словно рассчитывала получить от него благодарность:

– Самой богиней твоему Дику уготовано великое будущее. И если ты любишь мальчика, тебе лучше не препятствовать нам ни в чем. Будь уверен, мы действуем только для его блага.

Ну, в это Блейд готов был поверить, когда увидит, что рыбы летают по небу, а тигры щиплют травку на лужайке. Однако это становилось интересным…

– Продолжай, – сухо бросил он жрице. – О каком будущем ты говоришь?

– О самом блестящем, какое только можно пожелать. – Искусная лгунья! Не знай Блейд друсов так хорошо, он поверил бы ей… – Со временем он станет великим правителем, равного которому не знала Альба. Под властью его будут оба континента, он завоюет их и положит начало новой династии. В истоках ее будешь ты, Блейд… подумай об этом!

Увы, мания величия была Блейду чужда, и он не собирался ловиться на столь дешевую приманку.

– А за спиной у нового правителя, разумеется, будут стоять всеведущие друсы…

Если Сагала и уловила его иронию, то не подала виду.

– Мы будем лишь его советниками, – отозвалась она невинно. Зеленые глаза смотрели ласково и искренне. – Никто не собирается подавлять его волю. Мы лишь дадим ему необходимое образование. Позаботимся о нем… Воспитаем так, чтобы с детства он знал о предстоящей ему великой цели…

Прекрасные слова! Но Блейду не надо было объяснять, что стоит за ними на деле. Друсы рвались к власти. Подчиняя неугодных, убивая, шантажируя… об этом рассказывали Сильво и Ярл, и он знал это на собственном опыте. Не гнушались они и магией…

Однако теперь, похоже, тактика их переменилась. И если прежде они делали ставку на взрослого человека, стремясь лишь подчинить его своей воле – как было с Геториксом и самим Блейдом, – то ныне, судя по всему, решили воспитать марионетку, что называется, с пеленок. И почему-то у странника это вызвало куда больший гнев, чем если бы сын его был похищен лишь для того, чтобы оказать давление на Талин.

– Не думаю, чтобы мой мальчик нуждался в вашей опеке, – процедил он сквозь зубы.

Жрица ехидно усмехнулась.

– Напротив, мы совершаем для ребенка истинное благодеяние. Ведь до сих пор, насколько я могу судить, ни мать, ни отец не баловали его чрезмерным вниманием. У нас же он будет окружен заботой и любовью. Мы дадим ему все то, чего он был лишен с рождения, и…

– Заткнись, лживая сука! Заткнись! – это вырвалось у Блейда неожиданно, и он сам устыдился подобной грубости. Ни одна женщина, тем более столь очаровательная, не заслуживала такого обращения… Однако он не смог сдержаться. Должно быть, потому, что в словах Друзиллы было слишком много правды.

Слегка смущенный, но не желая просить прощения, он добавил подчеркнуто сухо:

– Ладно. Я сам разберусь, что нужно моему сыну. Как только мы будем в Дру Тале…

– И не надейся! – Зеленые глаза Сагалы презрительно сверкнули. – Я никогда не покажу тебе дорогу в наше убежище!

Теперь настал черед Блейда расхохотаться.

– А мне и не нужна твоя помощь. Конь сам выведет меня!

Она заставила его утратить самообладание, сорваться… Это было непростительно. Но Блейду слишком неприятно было признаваться себе самому в том, что подобное могло с ним произойти. Это означало бы, что он стареет. Утрачивает квалификацию. Невыносимо… А потому винить жрицу во всех бедах казалось куда проще. И он рад был возможности отыграться на ней за собственный промах.

Но он тут же понял, что, пытаясь загладить одну ошибку, допустил новую. Пока Сатала не заметила поведения лошади, это оставалось его секретным оружием, его козырной картой. Но теперь он разыграл козыря… и безошибочное чутье разведчика подсказывало, что он поторопился.

Друзилла же сделала вид, что и не слышит его слов. Однако по тому, как она отвернулась от Блейда, как напряглась ее спина, опустилась в задумчивости голова, он понял, что жрица притворяется. Но что она могла предпринять?

Чтобы узнать это, долго ждать не пришлось.

Жеребец споткнулся. Если бы Блейд не держался настороже, ожидая подвоха, он, скорее всего, ничего не заметил бы. Но… жеребец споткнулся вновь! И пошел все медленнее и медленнее, пока не остановился совсем. Его начала бить крупная дрожь.

– Прекрати! – крикнул Блейд жрице. Тревога охватила его. Что бы она ни делала с животным – а в том, что это дело рук Друзиллы, он ни на миг не сомневался, – это таило для него смертельную опасность. Без помощи жеребца ему никогда не отыскать Дру Тал… Никогда не спасти сына! – Прекрати! – выкрикнул он с удвоенной яростью.

Он видел ее лицо вполоборота… Гримаса ненависти и презрения исказила прекрасные черты. Зеленые глаза смотрели вдаль упрямо и непримиримо. Жеребец захрипел. На тубах его выступила желтоватая пена и закапала на траву.

– Прекрати!

Блейд схватил ее за плечи, затряс изо всех сил. Растерянность овладела им. Что делать? Как помешать этой чертовке?! Не помня себя от гнева, он замахнулся, чтобы ударить, оглушить ее…

Но, ловкая и проворная, точно кошка, она извернулась, выгнулась и, не успел он опомниться, спрыгнула на землю. Но не побежала, не бросилась прочь, а осталась стоять, простирая к коню руки. Блейд почти видел, как струятся из пальцев ее смертоносные лучи… Животное забилось в судорогах, попятилось, захрипело. Лицо жрицы сияло мстительным торжеством.

И тогда Блейд набросился на нее.

Когда он вспоминал об этом позже, то был вынужден признать, что и впрямь был в тот момент вне себя – еще одна профессиональная ошибка. Но он ничего не мог с собой поделать. Тревога за сына, злость, ощущение собственного бессилия, ненависть к этой насмехающейся дряни – все смешалось в душе его. Он набросился на нее.

Блейд спрыгнул с седла ловким стремительным движением – жрица не успела даже отшатнуться. Мгновение, и пальцы сомкнулись у нее на шее; она попыталась вскрикнуть, но из горла вырывался один лишь хрип. Она попробовала вырваться, но он стиснул ее запястья – такие тонкие и хрупкие, что одной рукой без труда удерживал их оба – а другой прижал женщину к себе, чтобы лишить свободы движений.

Она выгнулась, гибкая, точно виноградная лоза, принялась отбиваться, попыталась даже укусить его – но где ей было совладать с опытным бойцом! Все метания Саталы лишь ослабляли ее. Однако она не желала сдаваться. Щеки раскраснелись, изумрудные глаза метали молнии, алые губки были приоткрыты, она дышала тяжело…

И Блейд вдруг осознал, что страстно жаждет ее.

Точнее, понял он это уже давно, еще когда увидел Друзиллу на поляне. Вожделение пронзило его мгновенно и остро, подобно ритуальному мечу, зажгло огонь в чреслах. До сих пор он старательно отметал от себя все мысли об этом. Но теперь…

Изгибающееся стройное тело перед ним – она старалась высвободиться, но лишь сильнее разжигала в нем страсть. В пылу сражения балахон ее приоткрылся, обнажая атласную кожу и полные груди… Не в силах больше сдерживать себя, Блейд одной рукой разодрал грубую ткань. Розовые соски, маленькие, вздернутые, зовущие, оказались прямо перед его глазами, заставляя терять голову от вожделения.

– Что… – начала было жрица, но он не дал ей договорить. И впился в губы долгим, жадным поцелуем.

Она застонала, забилась в его объятиях с удвоенной силой. Но, слегка надавив ей на запястья, он заставил ее опуститься на траву. Придавленная его мощным телом, женщина понемногу утрачивала волю к сопротивлению… Он принялся ласкать ее.

Руки его, ладони опытного, умелого, все испытавшего любовника, скользили по нежной упругой коже, наслаждаясь ее прохладой и совершенством форм, лаская, дразня, проникая в самые укромные, потаенные уголки, заставляя стонать и вздрагивать от наслаждения. Сперва она пыталась сдерживать себя, даже продолжала сопротивляться, отталкивая, кусая и царапая его, но вот губы ее приоткрылись зовуще, и он понял, что Сатала отдалась ему вся, без остатка, на волю его и жажду.

Поцелуй ее был сперва робким и неумелым, и он с изумлением вспомнил, что Сатала была девственницей. Но это не остановило ни его, ни ее саму. Под напором огненной страсти Друзилла таяла, тело ее отзывалось на малейшие прикосновения, жадно требовало новых и новых ласк.

– Да… – шептали пересохшие губы. – Да, Блейд, да…

Он не помнил, как избавились они от остатков одежды… Казалось, все земное попросту испарилось, сгорело в горниле желания, и ничто больше не могло помешать их телам устремиться друг к другу.

Но вот настойчивый пыл его сменился томной нежностью, и Сатала, с чуткостью женщины, рожденной для любви, отозвалась мгновенно. Поцелуи их сделались более продолжительными, искусными, ласки – изощренными и мучительными. Она училась на ходу, и воистину у Блейда еще не было более прекрасной и способной, ученицы.

Наконец Сатала застонала под ним, бедра ее призывно поднялись ему навстречу, и он ответил на ее зов.

Она чуть слышно всхлипнула, когда он проник в нее, но то был крик боли пополам с наслаждением, и вскоре она застонала в сладостной истоме, соединяясь с возлюбленным в древнем, как мир, танце.

Тела их, переплетенные, ставшие единой плотью, двигались слитно, в согласном ритме, и сами небесные сферы кружились в тот миг вместе с ними; и когда Сатала закричала первой от наслаждения, подобного которому ей никогда не довелось испытать, и острые ногти ее вонзились в плечи Блейда, он, содрогаясь, последовал за ней. Они погружались в темные глубины экстаза, из которых, казалось, не будет возврата, и все мироздание сжалось до точки, а потом расширилось вновь – иным, измененным, чтобы никогда более не стать прежним.

* * *

И была ночь.

Блейд не заметил, как опустилась она на землю. Страсть поглотила его без остатка, и он был слеп и глух ко всему земному. Могла пройти одна ночь, десять или сто… он не видел, не желал знать ничего, кроме Саталы, наслаждался лишь ею, дышал, впитывал ее без остатка, поглощал, пленял, обретал и терял – лишь с тем, чтобы все повторялось заново.

Однако под утро сон все же сморил его. Тревожное, сумрачное забытье, полное обрывков видений и смутного страха. Но он забыл о ночных фантомах, как только открыл глаза.

И был день. Сияющий, торжественный, полный солнца и птичьего гомона.

Блейд смотрел вверх. Синее небо просвечивало сквозь трепещущую зелень листвы. Солнце, пробиваясь через кроны деревьев, золотом слепило глаза. Трава холодила обнаженную кожу…

Он потянулся, не глядя, к Сатале, желая обнять ее, прижать к себе и согреть. Нежность и страсть прошлой ночи возвращались…

Острие страха вонзилось ему в сердце: прекрасной жрицы рядом не было. Блейд вскочил. Вскочил и заозирался по сторонам, последними словами проклиная собственную глупость.

Заснуть беспечно, словно младенец! Как он мог так расслабиться? Что она успела натворить? Убила лошадь? Или, скорее, вскочила в седло и обратилась в бегство?

Но вороной жеребец – Блейд даже чертыхнулся от изумления – мирно пасся неподалеку. Вид у него был здоровый и бодрый; вероятно, он вполне оправился от вчерашнего… Что за дьявольщина?! Не ушла же она пешком!

И без одежды… Разорванный балахон жрицы – Блейд лишь сейчас заметил его – валялся в траве, скомканный, как отбросили его накануне их нетерпеливые руки. Так где же Сатала?

И тогда он увидел ее.

Точнее, заметил сперва бледное пятно в траве у ручья. Очертания лежащего тела. Руки вытянуты вперед, к воде, точно тянулась напиться, да так и заснула… Блейд утер со лба пот, вздохнул, покачал головой. Подобные потрясения явно были ему уже не по возрасту.

Неслышно приблизившись, он опустился перед женщиной на колени и нежно провел пальцами по нагому плечу. Пора разбудить ее, позавтракать и трогаться в путь…

Но что это? Кожа жрицы была холодна как лед… И слишком бледна! Ужасное предчувствие сковало сердце Блейда. Нерешительно, уже зная, что увидит, еще желая оттянуть неизбежное, он перевернул ее на спину. Золотая змея блеснула в траве – ритуальный меч друсов! Но тело казалось невредимым, без всяких следов насилия. Он не мог понять… Или она все-таки жива?

Но один лишь взгляд на руки Друзиллы испепелил всякую надежду. Уродливые разрезы на запястьях… Глубокие, посиневшие… Через них ушла кровь и вся ее жизнь. Утекла в ручей, смешавшись с хрустальной водой, утекла без остатка, не оставив следа.

Лишившись девственности, верховная жрица Друззы не пожелала длить дни свои на этой земле. Слишком велик был позор. Ненависть к столь подло предавшему ее собственному телу…

Блейд вздохнул обреченно. Глаза цвета травы смотрели пусто и безнадежно, и бережным движением он опустил ей веки. Задержал руки на прекрасном даже в смерти лице… Потом, пожав плечами, поднялся на ноги, отправился одеваться. Как бы то ни было, ему предстоял еще долгий путь.

Без труда поймав жеребца, он подвел его, упирающегося, недовольно косящего глазом, к телу в траве. Приторочил к седлу золотой меч. Проверил седельные сумки. И, завернув тело жрицы в разорванный балахон, бережно уложил поверх седла.

Путешествовать так будет не слишком удобно, но он не мог бросить ее здесь.