Текст книги "Собиратель костей"

Автор книги: Джеффри Дивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– На пуле сохранились следы надрезов ствола?

– Шесть фасок, закрученных слева направо.

– Значит, убийца использовал «кольт», – резюмировал Райм.

– Вы сказали «убийца», – отметил молодой детектив, – а почему не «убийцы»?

– Что?

– Их несколько. А если более точно, то двое. Между железной лестницей, ведущей от могилы к улице наверх, обнаружены следы двух человек, – сказал Бэнкс, показывая Линкольну диаграмму места преступления.

– На поручнях лестницы остались отпечатки пальцев?

– Нет, ее предусмотрительно протерли. Преступник все тщательно продумал. Но к могиле ведут две дорожки следов. Да оно и понятно: жертва весила более двухсот фунтов, и в одиночку дотащить ее туда было бы невозможно.

– Продолжайте.

– Они доволокли его до ямы, выстрелили и закопали. Потом вернулись тем же путем и исчезли.

– Выстрелили уже в могиле? – уточнил Райм.

– Скорее всего. Следов крови ни на лестнице, ни на траве вокруг не обнаружено.

Райм почувствовал, как в нем начинает пробуждаться интерес, но, тем не менее, спросил:

– Ну, а я-то вам зачем понадобился?

– Дело в том, – ухмыльнулся Селитто, обнажая свои кривые желтые зубы, – что нам оставили такие вещественные доказательства, от которых голова кругом идет. Просто тайна какая-то.

– Ну и что? – Райм прекрасно знал: что бы ни обнаруживалось на месте преступления, это далеко не всегда сразу же помогало в его раскрытии.

– Да нет, тут действительно какая-то дикость. Вот, взгляни, о чем пишут в рапорте. Пожалуйста, я прошу тебя. Я кладу его сюда. Как действует твой пюпитр? – Селитто наблюдал за тем, как Том ловко вставил листы в автоматический переворачиватель страниц.

– Но у меня совершенно нет времени, Лон, – пытался протестовать Райм.

Что и говорить, хитроумное приспособление, – восхищенно заметил Бэнкс, рассматривая раму, в которую были зажаты листы рапорта. Райм не ответил, внимательно читая первую страницу. Затем он чуть шевельнул безымянным пальцем, и изогнутая обрезиненная штанга перевернула лист.

«Да, вот это действительно странно», – подумал Райм, пробегая глазами текст.

Кто осматривал место преступления?

Сам Перетти. Когда он узнал, что жертвой оказался один из пассажиров такси, о котором сообщили в полицию, он явился для осмотра места собственной персоной.

Райм продолжал читать. Обычно невыразительные слова полицейского документа пробудили в нем живейший интерес. В это время внизу, у входной двери, раздался звонок, и сердце Райма тревожно забилось в груди. Линкольн одарил Тома ледяным взглядом, и тот понял, что аудиенция закончена. Не говоря ни слова, помощник Райма кивнул и направился на первый этаж.

В ту же секунду все мысли о вещественных доказательствах, преступниках-таксистах и похищенных банкирах улетучились из головы Линкольна.

– Доктор Бергер, – объявил Том по селектору. Наконец! Как долго пришлось его ждать.

– Извини, Лон, мне было очень приятно встретиться с тобой, но сейчас вам пора уходить. – Он улыбнулся и добавил: – А дело-то, действительно, выходит интересное.

После некоторого колебания Селитто поднялся и спросил:

– Но ты дочитаешь до конца? Поделишься с нами своими соображениями?

– Обязательно, – кивнул Райм, откидываясь на подушку. Инвалиды, подобно Линкольну, сохранившие возможность двигать головой и плечами, могут привести в действие с десяток различных рычагов управления. Но Райм дорожил оставшимися в его распоряжении чувственными ощущениями, поэтому разнообразные функции двухсотдолларовой подушки его не интересовали. Он предпочитал ее просто как удобное изголовье. Посетители здорово утомили его. Еще только полдень, а ему уже хочется спать, и мышцы шеи настоятельно требуют отдыха.

Когда Селитто и Бэнкс оказались в дверях. Линкольн неожиданно произнес:

– Подожди, Лон. Детектив замер на месте.

– Вот что ты должен запомнить. Вы нашли только половину места преступления. А вторая половина не менее важна. Это его дом. Искать преступника надо там. Но в этом и будет заключаться вся сложность.

– Почему ты решил, что есть и еще одно место преступления?

– Потому что убийца стрелял не на могиле. У него для этого было другое место, где сейчас находится похищенная женщина. Его логово либо находится где-то под землей, либо в заброшенной и малопосещаемой части города. А может, и то и другое вместе… Потому, Бэнкс, – заявил Райм, предвосхищая вопрос молодого следователя, – что он не стал бы сильно рисковать: и стрелять, и держать заложницу. Из этого следует, что его убежище достаточно надежно.

– А может быть, он использовал глушитель.

– На пуле нет ни следов резинового уплотнения, ни хлопчатобумажных волокон поглотителя, – отрезал Райм.

– Но как он мог стрелять где-то в другом месте, кроме как у могилы? – изумился Бэнкс. – Ведь по пути к ней должны были остаться следы крови.

– Я полагаю, что выстрел пришелся в лицо, – заявил Линкольн.

– Да, именно так, – кивнул Бэнкс, растерянно хлопая глазами и глупо улыбаясь. – Откуда вы знаете?

– Это очень болезненно и надолго лишает сознания, а крови при этом довольно мало. Да и оружие было тридцать второго калибра. Если пуля не задела мозг, летальный исход крайне редок. Жертву в таком состоянии можно вести куда угодно даже в одиночку. Да преступник и действовал один.

Наступила пауза.

– Но ведь на месте обнаружили две цепочки следов, – почти шепотом произнес Бэнкс, затаив дыхание, словно обезвреживая опасную мину.

– Если вы сравните оба отпечатка, – вздохнул Райм, – то они окажутся идентичными. У них даже глубина одинаковая. Преступник оставил два следа, чтобы запутать вас. Он не тащил и не нес двухсотфунтовое тело. Жертва, как я полагаю, была без ботинок?

Бэнкс пролистал несколько страниц:

– Да, в одних носках.

– Отлично. Убийца снял с жертвы ботинки и прошел в них до лестницы и обратно.

– Но если он не поднимался по ней, то как попал к могиле?

– Он привел жертву по рельсам. Возможно, с севера.

– Но других лестниц, спускающихся к полотну железной дороги нет на много кварталов. Ни к северу, ни к югу. Однако существуют тоннели, идущие параллельно рельсам, – продолжал Райм. – Они соединяются с некоторыми из старых складов, расположенных по 11-ой улице. Еще во времена «сухого закона» один мафиози – Оуни Мэдден – построил эти тоннели, чтобы доставлять бутлегерское спиртное по железной дороге прямо в Олбани и Бриджпорт. – Почему бы тогда не закопать жертву прямо возле тоннеля, а рисковать, таща ее по открытой местности? – Вы понимаете, что этим хотел нам сказать убийца? – Райм начинал терять терпение.

Бэнкс открыл было рот, но потом отрицательно помотал головой.

– Преступник постарался устроить тело так, чтобы его заметили. Для чего тогда он оставил на поверхности руку жертвы? Она как бы машет, привлекая внимание. Вы меня простите, но если преступник и действовал в одиночку, то ума у него уж точно хватает на двоих. Где-то поблизости должен находиться вход в тот самый тоннель. Спускайтесь туда и ищите отпечатки, хотя, скорее всего, их там нет. Но сделать вам это придется. Пресса, сами знаете… Когда эта история всплывет… Ну, джентльмены, желаю удачи. А теперь прошу извинить меня. Лон!

– Да?

– Не забудь про второе место преступления. Что бы ни случилось, вам необходимо найти его, и как можно быстрее.

– Спасибо, Линк. А ты пока дочитай рапорт до конца.

Райм попытался убедить их в том, что он обязательно дочитает документы, и они поверили его откровенной лжи.

Глава третья

У него были прекрасные манеры обхождения с больными. Таких врачей Райму редко приходилось встречать. А уж кому, как не самому Линкольну судить о том, умеет ли человек правильно обращаться с прикованными к постели пациентами или нет. Райм как-то подсчитал, что за три с половиной года болезни его посетили семьдесят восемь дипломированных врачей.

– Прекрасный вид, – отметил Бергер, выглядывая из окна.

– Не правда ли, он действительно великолепен? Хотя высота кровати позволяла Райму видеть лишь клочок туманного неба над Центральным парком. Это, да еще облюбовавшие карниз его окна птицы, – вот, пожалуй, и весь вид, которым он мог любоваться. С тех самых пор, как его выписали из реабилитационного центра два с половиной года тому назад. Большую часть времени шторы на окнах в его комнате оставались задернутыми.

Том был занят тем, что сначала поворачивал своего босса с боку на бок: этот маневр помогал содержать легкие в надлежащей форме, а затем с помощью катетера помог Райму опорожнить мочевой пузырь. Последнюю процедуру приходилось повторять каждые пять или шесть часов. После травмы позвоночника сфинктеры мочевого пузыря остаются либо постоянно открытыми, либо закрытыми. Райму еще повезло: его сфинктеры остались закрыты. Посчастливилось ему и в том смысле, что рядом ним всегда находился помощник, который открывал маленькую трубку с катетером четыре раза в день.

Доктор Бергер равнодушно наблюдал за этой процедурой, и Райму было абсолютно безразлично, что в данный момент он лишился некоторой интимности. Первое, с чем приходится навсегда порвать инвалидам, так это со скромностью. И если кое-кто из калек еще иногда пытается как-то прикрыть свое тело во время не слишком приятных манипуляций: очищения кишечника или просто омовения, то настоящие, мужественные инвалиды смотрят на это гораздо проще, без излишнего и совершенно ненужного смущения.

В первом реабилитационном центре, где лежал Райм, существовал обычай. Если кто-то из пациентов отправлялся на прогулку или на встречу с родственниками, по его возвращении остальные обитатели палаты собирались возле него и проверяли своего товарища на предмет опорожнения мочевого пузыря. Это было своего рода барометром, указывающим, насколько удачно тому удалось провести время. Сам Райм однажды заслужил всеобщее восхищение, когда вернувшиеся в палату «коллеги» слили из него 1430 миллилитров мочи.

– Взгляните на карниз, доктор, – обратился Райм к Бергеру. – Там сидят мои ангелы-хранители.

– Это ястребы?

– Нет, соколы-сапсаны. Обычно они гнездятся очень высоко, поэтому странно, что они выбрали мое жилище.

Бергер некоторое время смотрел на птиц, а потом отвернулся и задернул занавеску. Пернатые его не интересовали. Доктор был человеком некрупным, но спортивного типа, и подтянутым, словно бегун. Ему было около пятидесяти, но в черных волосах не наблюдалось и намека на седину. Словом, он выглядел так, что мог служить якорем надежды для больного.

– Вот это кровать! – восхитился Бергер.

– Вам она нравится?

Ложе производства фирмы «Клинитрон» представляло собой монументальное сооружение весом около тонны, с огромным воздушным матрасом, наполненным миллионами силиконовых шариков. Сжатый воздух, протекая в пустотах между ними, поддерживал тело Райма почти на весу. Если бы Линкольн сохранял способность ощущать этот эффект всем телом, то ему казалось бы, что он парит в воздухе.

Райм велел Тому подать доктору кофе. Когда помощник явился, то, прежде чем удалиться, возвел глаза к потолку и прошептал:

– С чего это мы вдруг стали такими общительными?

– Вы, как я помню, говорили, что служили в полиции, – обратился Бергер к пациенту.

– Да, когда-то я возглавлял следственное управление.

– А потом вас ранили?

– Нет. Я осматривал место преступления, где при строительстве станции метро рабочие обнаружили останки человека. Им оказался пропавший за полгода до этого молодой патрульный полицейский. Мы тогда занимались серийным убийцей, специализировавшимся на охоте за полицейскими. Меня попросили лично осмотреть место преступления. Во время работы на меня рухнула огромная балка, и я пробыл под ней в течение четырех часов.

– Что, действительно существовал такой убийца полицейских?

– Он успел убить троих и ранить еще одного. Кстати, он сам оказался патрульным сержантом Дэном Шепердом.

Бергер взглянул на розовый шрам, проходящий по шее Райма: верный признак квадриплегии, паралича рук и ног. Это был след от трубки для интубации легких, которая находится в дыхательном горле в течение нескольких месяцев, иногда лет, а в некоторых случаях устанавливается навсегда. Но Райм, благодаря своему упрямству и титаническим усилиям врачей, смог избежать подобной участи. Он обладал парой таких легких, что мог бы находиться под водой минут пять.

– Итак, у вас была травма позвоночника.

– Точнее, четвертого позвонка.

– Понятно.

Четвертый позвонок является своего рода пограничной зоной. Если травма происходит вышечетвертого позвонка, то смерть, как правило, неминуема. Если поражение располагается ниже, то по крайней мере верхние конечности сохраняют полную подвижность. Межреберная мышечная ткань и брюшной пресс почти атрофировались, и Райм дышал только диафрагмой. Он мог двигать головой, шеей и немного плечами. Единственной удачей можно считать то, что рухнувшая дубовая балка не затронула одну цепь передачи нейронов мозга, поэтому безымянный палец левой руки был способен двигаться.

Райм пожалел доктора и не стал ему рассказывать обо всех ужасах своей жизни в первый год после несчастного случая: целый месяц с черепной тягой, когда щипцами через отверстия в голове ему вытягивали позвоночник. Затем в течение трех месяцев ему пришлось мириться с приспособлением, называемым «гало» – пластиковым нагрудником и стальными подпорками у головы для того, чтобы поддерживать шею в постоянной неподвижности. А для того, чтобы вентиляция легких не нарушалась, он вынужден был пользоваться специальным грудобрюшным стимулятором нервной системы. Не стал Линкольн распространяться и о бесконечных катетерах, повторных операциях, непроходимости кишечника, язвах, вызванных стрессом, гипотонии, замедленном сердцебиении, пролежнях, локтевых незаживающих язвах, склерозе и дистрофии мышц, которая угрожала неподвижности его единственного работающего пальца. И, наконец, о фантомных болях, напоминающих страдания от ожогов и переломов в конечностях, которые после несчастного случая вообще потеряли всякую чувствительность…

Однако он упомянул о самом последнем неудобстве, которым одарила его неподвижность, произнеся всего два слова:

– Автономная дисрефлексия.

Это означало, что вот уже некоторое время Райма начали беспокоить учащенное сердцебиение, перепады кровяного давления и бесконечные головные боли. Причем они могли начинаться по массе причин. Например, от самого банального запора. И прекратить их нельзя было никаким другим способом, кроме как искоренить саму причину, то есть перманентное состояние стресса.

Доктор Питер Тейлор, наблюдавший Райма, был немало обеспокоен повторяющимися приступами депрессии у своего пациента. Он даже проинструктировал Тома, что нужно делать в подобных случаях до приезда врача, и рекомендовал даже поместить свой домашний номер в телефонную память для быстрого набора. Тейлор предупредил помощника, что сильный приступ может стимулировать инсульт.

Бергер молча выслушал эту исповедь. По его лицу было видно, что он испытывает самое искреннее сочувствие к страданиям несчастного. Немного помолчав, доктор, наконец, заговорил:

Прежде чем стать тем, кем я являюсь сейчас, я специализировался в области гериатрической ортопедии. В основном это касалось тазобедренных суставов, так что честно признаюсь вам, что я неважно разбираюсь в неврологии. Каковы ваши шансы на выздоровление?

–Никаких. Я останусь в таком состоянии до конца своих дней, тут же ответил Райм, и сразу пожалел, что поторопился. Надеюсь, вы хорошо представляете себе мои проблемы, доктор.

– Думаю, что да. Тем не менее, мне хотелось бы все услышать от вас.

Райм вздохнул, потом качнул головой, чтобы убрать со лба надоедливую непослушную прядь волос, и твердо произнес:

– Каждый человек имеет право убить себя.

– Не могу с вами согласиться, – покачал головой Бергер. – Во многих обществах считается, что вы можете иметь силы, чтобы покончить с собой, но только не праводелать это. И в этом существенное различие.

Райм горько рассмеялся:

– Я не слишком силен в философии, однако в моем конкретном случае у меня нет даже на это сил. Вот поэтому я и пригласил вас сюда.

Линкольн Райм обращался за помощью убить его уже к четырем врачам, но все они ответили отказом. Тогда он смирился с поведением медиков и решил поступить по-своему. Он просто перестал принимать пищу. Однако процесс доведения себя до смерти путем физического истощения оказался самой настоящей пыткой, выдержать которую он не смог. Поначалу у него начались страшные спазмы желудка и головные боли, затем бессонница. Пришлось бросить эту нелепую затею. Немного позже в одной из весьма искренних бесед он как-то попросил Тома помочь ему и убить его. Молодой человек внезапно расплакался. Пожалуй, это был единственный раз, когда Том проявил такую эмоциональность. Бедняга заявил, что, конечно, помог бы своему боссу, если бы только сумел это сделать. Он был согласен сидеть рядом с Линкольном до самой его смерти, страдать вместе с ним и ощущать свое бессилие оживить тело хозяина, но убить его он не смог бы ни за что на свете.

А затем произошло чудо. Если, конечно, это можно так назвать.

После выхода в свет его книги «Место преступления» к Райму приехали корреспонденты, чтобы взять интервью у популярного автора. И вот в одной статье в «Нью-Йорк Таймс» появилась следующая недвусмысленная цитата из речи Райма:

«Нет, я не планирую больше писать. Дело в том, что моим следующим грандиозным проектом является самоубийство. Это очень сложная проблема. Вот уже целых полгода я ищу человека, который согласился бы помочь мне в этом нелегком деле».

Эти строчки вызвали немалое волнение и в службе по делам нью-йоркской полиции, и среди бывших друзей и знакомых Райма. Больше всех встревожилась Блэйн. Она заявила, что он не смеет даже думать об этом, что нельзя быть таким эгоистом, каким, впрочем, он являлся еще и тогда, когда они были не разведены, и так далее и тому подобное. Кстати, раз уж она приехала навестить его в те дни, то сочла нужным сообщить ему, что снова выходит замуж…

Эта же статья попалась на глаза и Уильяму Бергеру. Вскоре в доме Райма раздался неожиданный звонок из Сиэтла. Через несколько минут приятного разговора Уильям сообщил Линкольну, что прочитал о нем в газете. Последовала непродолжительная пауза, и доктор спросил:

– Вы когда-нибудь слышали об Обществе Леты?

Да, Райм о нем слышал. Это была проэвтаназионная группировка, которую он пытался разыскать вот уже несколько месяцев, но безуспешно. Она считалась более агрессивной, нежели «Безопасный Переход» или даже «Общество Выход».

– Дело в том, что членов нашего общества начинают таскать по всем инстанциям, как только где-нибудь в стране произойдет самоубийство, – пояснил Бергер. – Вот поэтому нам приходится занимать крайне осторожную и незаметную позицию.

Затем он сообщил Райму, что согласен заняться его проблемой, о которой упоминалось в статье. Однако Бергер был противником скоропалительных решений, и в течение семи или восьми месяцев они с Линкольном имели несколько длительных телефонных бесед. Сегодня произошло их первое очное свидание.

– Скажите, а нет ли у вас возможности самому совершить этот переход более естественным путем? Переход…

–Вы имеете в виду, как это сделал Джин Хэррод? Вряд ли.

Хэррод, о котором говорил Райм, был достаточно известен в Америке. Этот молодой бостонец тоже пришел к заключению, что ему необходимо убить себя. Так и не найдя достойного помощника, он покончил с собой единственным доступным ему путем. При помощи рычагов управления он разжег камин, устроил небольшой пожар, и когда пламя заполыхало на полкомнаты, въехал в него на своем инвалидном кресле, надеясь сгореть при этом заживо. Как потом писали газеты, он умер от обширных ожогов третьей степени.

Этот случай впоследствии часто упоминался в связи с проблемой эвтаназии, особенно, когда ее защитники хотели показать, к каким трагедиям может привести запрет на тихую и безболезненную смерть.

Разумеется, Бергер слышал об этом несчастном юноше, поэтому сочувственно покачал головой, полностью соглашаясь с Раймом:

– Нет, конечно, нет. Я считаю, что ни один человек не заслуживает такого кошмарного конца.

Затем доктор осмотрел тело Линкольна и панель управления, находящуюся рядом с ним.

– А каковы ваши, так сказать, механические возможности? – поинтересовался он.

Райм принялся объяснять, как, двигая безымянным пальцем левой руки, он приводит в движение некоторые части своего тела, в результате чего получает возможность самостоятельно принимать пищу, частично обслуживать себя и даже удивил доктора замысловатым прибором, который сам печатал на мониторе компьютера текст под диктовку Линкольна.

– Да, но настраивать любую аппаратуру для вас вынужден кто-то другой? – не отступал доктор. – Ну, например, если вы пожелаете застрелиться, все равно ведь для этого постороннему человеку придется идти в магазин, покупать пистолет, устанавливать его на специальной подставке, привязывать к спусковому крючку проволоку или что-то еще и так далее для того, чтобы вы сами совершили лишь последнее движение.

– Совершенно верно.

А это означало, что тот второй, выполняющий роль помощника, на самом деле с точки зрения закона является сообщником заговора и самого настоящего убийства.

– А можно поинтересоваться, каким оборудованием располагаете вы сами? – перешел к делу Линкольн. – Оно эффективно?

– Оборудование? – недоуменно переспросил Бергер.

– Ну, то, что вы используете для… гм… своей работы, если можно так выразиться.

– Безусловно. Эффективность – сто процентов. Еще ни один мой клиент не жаловался.

Райм непонимающе заморгал, а когда Бергер довольно цинично рассмеялся. Линкольн тут же присоединился к нему. Если вы не умеете смеяться над смертью, то над чем же тогда вы вообще смеетесь?

– Вот, посмотрите сами, – предложил доктор.

– Вы все привезли с собой? – Внезапно Райм почувствовал, как в груди его расцвела надежда. Впервые за последние годы он ощутил в душе приятное тепло.

Бергер раскрыл свой атташе-кейс и торжественно достал оттуда бутылку бренди. За ней последовал пузырек с какими-то таблетками, полиэтиленовый пакет и самая обычная резинка, которой перевязывают пачки денег в банках.

– Что это за лекарство?

– Секонал. Его больше никто не назначает. Раньше совершить самоубийство было куда проще. Эти маленькие таблеточки делают это легко и безболезненно. С появлением современных транквилизаторов убить себя стало практически невозможно. Вы только подумайте: гальцион, либриум, далман, ксанакс… Да, вы будете долго спать, но в конце концов проснетесь, да еще с ужасной головной болью…

– А при чем здесь пакет?

– Ах, пакет… – Бергер взял его в руки и принялся рассматривать, словно увидел впервые. – Это как бы эмблема и гарантия нашего Общества Леты. Конечно, неофициально, иначе вы могли бы подумать, что у нас имеется даже свой логотип. Если бренди и таблеток оказывается недостаточно, мы применяем пакет. Его просто надо надеть на голову и перетянуть резинкой у шеи. Внутрь необходимо добавить немного льда, потому что уже через несколько минут становится достаточно душно и неуютно.

Райм не мог отвести взгляда от этого бесхитростного набора из трех предметов. Пакет, самый обыкновенный, может, немного толстоватый, вот и все. Бренди, причем из дешевых сортов, как он успел подметить. И лекарство, правда, потерявшее популярность, но которое раньше можно было купить в любой захудалой аптеке.

– А у вас довольно милый дом, – сменил тему Бергер, оглядывая комнату. – Центральный парк под боком… Вы живете на пенсию по инвалидности?

– Частично. Я работал консультантом как в полиции, так и у федералов. А после несчастного случая… Строительная компания, на участке которой произошло несчастье, выплатила мне три миллиона. Вообще-то они говорили, что не несут ответственности за подобные аварии, но очевидно, существовало негласное правило, по которому парализованный пострадавший все равно выигрывал дело, если ужразбирательство доходило до суда. Строительные компании всегда оставались в накладе вне зависимости от того, по чьей вине произошел несчастный случай. Вы представляете, что начиналось в судах, если туда являлся нетрудоспособный истец…

– И, кроме того, вы написали книгу по криминалистике. Верно?

– Да, я получил за нее солидный гонорар. Мог бы и больше, но она капельку не дотянула до звания бестселлера.

Бергер поднял с пола один экземпляр «Места преступления» и пролистал его.

– Знаменитые места преступлений… Нет, вы только посмотрите! – Он рассмеялся. – Сколько же их здесь описано? Сорок? Пятьдесят?

– Пятьдесят одно.

Райм досконально описал все места преступлений в Нью-Йорке, которые только мог вспомнить. Книга появилась уже после аварии, и посещать эти местечки он мог только мысленно. Некоторые из описанных преступлений были раскрыты, другие так и остались загадкой. В числе прочих, Райм описал и «Олд Брюэри», старинное жилое здание, в котором в одну ночь 1839 года было совершено тринадцать преступлений, ничем не связанных между собой. Одна глава была посвящена Чарльзу Обриджу Дикону, убившему свою мать 13 июля 1863 года, во время восстания против вербовки солдат на Гражданскую войну. Затем он обвинил в ее смерти бывших рабов, чем спровоцировал крупнейший погром черного населения города.

Райм рассказал и об архитекторе Стэнфорде Уайте, убившем свою жену и ее любовника на том самом месте, где сейчас находится Мэдисон-сквер Гарден, и об исчезновении судьи Крейтера, и о Джордже Метески, безумном бомбометальщике 50-х, и о Мэрфи-Прибое, пытавшемся похитить крупнейший алмаз «Звезду Индии», и о многих-многих других.

– Особенности строительства зданий в девятнадцатом веке… подземные реки… школы обучения дворецких, – читал Бергер, листая книгу и удивляясь эрудиции ее автора. – Сауны для гомосексуалистов, публичные дома в китайском квартале, русские православные церкви… Откуда вы все это узнали о своем городе?

Райм пожал плечами. Во время службы в следственном управлении он изучил литературы по истории Нью-Йорка не меньше, чем по криминалистике. И не только по истории. Его интересовала политика, геология, социология, инфраструктура города.

– Специалисты по криминалистике существуют не в вакууме, – пояснил он. – Чем больше вы знаете об окружающем вас мире, тем больше вы можете применить…

Он сразу же почувствовал, как в его голосе зазвучал энтузиазм, осекся и оборвал себя на половине фразы. Сейчас он сердился на себя за то, что доктор сумел так легко перехитрить его, заведя разговор на близкую ему тему.

– У вас это неплохо получилось, доктор Бергер, – мрачно констатировал Линкольн.

– Ну, что вы… Кстати, зовите меня просто Билл. Пожалуйста.

Но Райма не так-то просто было смутить.

– Да, я об этом тоже кое-что слышал. Мне надо взять большой чистый гладкий лист бумаги и написать на нем все причины, из-за которых мне хочется себя убить. Затем берется другой такой же белый чистый гладкий лист, но теперь я пишу на нем те причины, по которым мне этого делать не следует. Сразу приходят на ум такие слова, как продуктивный, полезный, интересный, бросающий вызови так далее. Большие, красивые слова. Каждое весом в сто тонн. Но только для меня теперь они ровным счетом ничего не значат. И кроме всего прочего, я и карандаш-то в руки не могу взять, чтобы написать все это и спасти свою душу.

– Линкольн, – мягко обратился к Райму Бергер, – прежде всего, я должен хорошенько убедиться в том, что вы являетесь подходящим кандидатом для нашей программы.

– Кандидатом? Для программы? Ах, ну да, это все тирания эвфемизмов! – горько усмехнулся Райм. – Доктор, я все уже давно решил. И я хочу это сделать сегодня. Прямо сейчас, если говорить точнее.

– Но почему именно сегодня?

Глаза Райма вернулись к столику, где стояла бутылка с бренди.

– А почему бы и нет? – торопливо зашептал он. – Почему не сегодня? Двадцать третьего августа. Отличный денек. Ничем не хуже и не лучше остальных, чтобы умереть.

Доктор постучал себя пальцами по губам:

– И все же мне придется потратить еще некоторое время, чтобы побеседовать с вами, Линкольн. И только если я буду стопроцентно убежден в том, что вы действительно желаете продвигаться вперед по намеченному пути…

– Желаю, – громко произнес Райм, в очередной раз убеждаясь в том, насколько слабее и менее выразительно звучат слова, если они не сопровождаются жестикуляцией. Как ему хотелось сейчас для убедительности вложить свою ладонь в ладонь доктора или вознести руки к небу в мольбе.

Не спрашивая у хозяина разрешения, Бергер достал из кармана пачку «Мальборо» и закурил. Из другого кармана, как из волшебной шляпы фокусника, возникла складная металлическая пепельница. Бергер сидел на стуле, скрестив свои худые ноги, и напоминал теперь юношу, впервые вышедшего в свет и пробующего табак в компании взрослых.

– Линкольн, я полагаю, вы понимаете, какие проблемы возникают в нашем деле?

Конечно, он все прекрасно понимал. Именно поэтому Бергер и прилетел сюда лично, и по тем же причинам ни один из лечащих врачей Райма не согласился помочь ему. Подстегивать неизбежную смерть – это одно дело. Между прочим, почти треть всех врачей, которым приходится пользовать неизлечимых больных, нередко выписывают смертельные дозировки лекарств. И в этих случаях прокуроры в основном закрывают глаза на подробности смерти, если только сам доктор не начинает щеголять своей причастностью к случившемуся, как это было с Кеворкяном.

Но калека, инвалид, паралитик – тут совсем другое дело. Линкольну Райму недавно исполнилось сорок лет. Он отказался от искусственной вентиляции легких, и, если внутри него не было нескольких коварных генов, то ничто не помешало бы ему дожить лет до восьмидесяти.

– Позвольте мне быть с вами откровенным до конца, – продолжал Бергер. – Я должен быть уверен, что меня не подставляют.

– Подставляют?

– Ну, все эти преследования со стороны прокуратуры… Я уже попадал в такую ловушку.

Райм искренне рассмеялся:

– Вы знаете, генеральный прокурор Нью-Йорка – слишком занятый человек, чтобы разбираться в жалобах какого-то инвалида.

Взгляд Райма случайно упал на оставленный Селитто отчет:

… в десяти футах юго-западнее жертвы на небольшом холмике белого песка найден плотный шарик беловатого цвета примерно шести сантиметров в диаметре. Вещество было подвергнуто энергорассеивающему просвечиванию в рентгеновских лучах. Получена формула: Ca2Mg(Al,Si)8O22(OH)2. Источник вещества не обнаружен. Образец отослан в лабораторию ФБР для дальнейшего анализа…

–Мне приходится соблюдать крайнюю осторожность, – добавил Бергер. – И это составляет существенную часть моей профессиональной деятельности. Ведь я теперь полностью отказался от ортопедии. Кроме того, то, чем я занимаюсь сейчас, больше, чем обыкновенная работа. Я посвятил свою жизнь помощи другим в окончании их жизни.