Текст книги "36 рассказов"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

Он захотел возразить, но не смог выговорить ни слова.

Затем король Альфонс достал из другого футляра орден Павлина второй степени и возложил его на плечи Джеральда. Не в силах оторвать глаз от убогих разноцветных стекляшек, Джеральд несколько секунд нерешительно потоптался на месте, прежде чем сделать, пятясь, несколько неверных шагов, отвесить глубокий поклон и затем вернуться на свое место за столом под аплодисменты присутствующих. Он не слышал этих аплодисментов, думая о том, как бы вернуть свое утраченное сокровище сразу же по окончании церемонии. Дойдя до своего места, он тяжело опустился на стул рядом с женой.

– А теперь, – продолжил король, – я хотел бы вручить награду, которой никто еще не был удостоен со времени смерти моего отца. Этот орден Павлина первой степени я хочу пожаловать ее величеству королеве Елизавете II.

Королева встала. Личный секретарь короля приблизился к ней, держа в руках тот красный футляр, в который было надежно упрятано неповторимое сокровище Джеральда. Секретарь открыл футляр, и король, достав оттуда великолепный орден, возложил его на плечи королевы. Драгоценные камни ярко засияли, и у присутствующих буквально перехватило дыхание от восхищения.

Джеральд был единственным человеком в зале, который знал истинную цену этого великолепия.

– Ты же и сам сказал, что это королевская вещь, – шепнула ему жена, машинально погладив свое жемчужное ожерелье.

– Точно, – согласился Джеральд. – Но что скажет Рамсботтом, увидев это? – И он с отвращением прикоснулся пальцем к ордену Павлина второй степени. – Он-то сразу поймет, что это даже не копия, а так…

– Все это совершенно неважно, – сказала Анджела.

– О чем ты, детка! Я стану всеобщим посмешищем на церемонии вступления мэра в должность…

– Я бы посоветовала тебе читать вечерние газеты, Джеральд, вместо того чтобы любоваться своим отражением в зеркале. Тогда бы ты знал, что Уолтер не станет мэром в этом году.

– Не станет мэром? – переспросил Джеральд.

– Нет. Нынешний мэр решил остаться на второй срок, и поэтому Уолтеру ничего не светит до будущего года.

– В самом деле? – улыбнулся Джеральд.

– И если ты думаешь о том, о чем, как мне кажется, ты думаешь, Джеральд Хаскинс, то учти: на этот раз меньше чем диадемой ты от меня не отделаешься.

Вкус мяса

Да разве можно быть такой красивой!

Я ехал на работу и увидел ее у театра «Олдвик». Она как раз поднималась по ступеням к входной двери театра. Если бы я пялился на нее секундой дольше, я бы въехал в зад впереди идущей машины. И тут, прежде чем я смог убедиться в верности своего мимолетного впечатления о ее внешности, она исчезла в толпе театралов.

Я приметил местечко для парковки по левой стороне и спешно ринулся туда, даже не включив указатель поворота, за что удостоился нескольких гневных гудков тех, кто ехал за мной следом. Выскочив из машины, я побежал к театру, превосходно понимая, сколь ничтожна вероятность отыскать ее в такой толчее, а если даже мне это и удастся, то наверняка ее поджидает приятель или муж, под метр восемьдесят и вылитый Харрисон Форд.

Добежав до вестибюля, я оглядел многоголосую толпу сначала бегло, затем более внимательно, поворачиваясь вокруг своей оси, – без результата. Я подумал: не стоит ли попытаться купить билет? Но ведь она может сидеть где угодно – в партере, бельэтаже, даже на балконе. Походить по фойе – авось удастся ее приметить? Но ведь без билета меня никуда не пустят.

И тут я ее увидел. Она стояла в очереди к окошку с надписью «Билеты на сегодня», причем уже второй от кассы. За ней стояли молодая женщина и мужчина средних лет. Я немедленно встал в конец, а она тем временем уже подошла к окошку. Я подался вперед, попытавшись подслушать, что она говорит, но услышал только ответ кассира: «Вряд ли что получится, мадам. Начало спектакля через несколько минут. Но давайте я возьму его, и посмотрим, что удастся сделать».

Она поблагодарила кассира и направилась к дверям, ведущим в партер. Мое первое, мимолетное впечатление подтвердилось в полной мере. Она была само совершенство: с головы до ног, с ног до головы. Я не мог оторвать от нее глаз – и при этом заметил, что точно такой же эффект она произвела и на других мужчин. Так и хотелось сказать им: расслабьтесь. Неужели вы не поняли, что она со мной? Ну ладно, ладно: будет со мной – к концу вечера.

После того как она скрылась из виду, я, вытянув шею, попытался заглянуть в окошко. Кассир отложил ее билет в сторону. Я с облегчением вздохнул, увидев, что молодая женщина в нашей очереди протянула кассиру кредитную карточку и забрала четыре заказанных билета в бельэтаже.

Теперь я молил Бога, чтобы следующий в очереди мужчина не попросил один билет.

– Мне, пожалуйста, один билет на сегодня, – сказал он, и тут же раздался звонок, извещающий, что до начала спектакля остается три минуты. Кассир улыбнулся ему.

Я посмотрел на него со злобой. Ну, что делать? Всадить ему нож в спину? Лягнуть между ног? Обозвать последними словами?

– Где бы вы предпочли, сэр? Бельэтаж? Партер?

«Не вздумай сказать „партер“! – напрягся я. – Скажи „бельэтаж“… Ну, „бельэтаж“… „бельэтаж“…»

– Партер, – сказал мужчина.

– Вот есть один, у прохода, в ряду Н, – сказал кассир, глядя на экран компьютера.

Я издал про себя радостный вопль, сообразив, что кассир сначала постарается продать оставшиеся у него билеты и только потом начнет разбираться с билетами, возвращенными публикой. Но мне-то как вести себя в такой ситуации?

К тому моменту, когда стоявший впереди меня человек купил билет у прохода в ряду Н, я уже подготовил свою реплику и надеялся, что смогу произнести текст без суфлера.

– Слава богу, а я уж боялся, что не успею, – проговорил я, как бы запыхавшись и переводя дух. Кассир посмотрел на меня безо всякого интереса – первая строка моей декламации не произвела на него никакого впечатления.

– Жуткие пробки, – продолжил я, – и потом попробуй еще найти место для стоянки. Моя девушка, наверное, не стала меня ждать. Может, она оставила вам мой билет для продажи?

На взгляд кассира, такой монолог выглядел не очень убедительно.

– Вы не могли бы описать ее? – спросил он с сомнением в голосе.

– Темноволосая, короткая стрижка, карие глаза, красное шелковое платье, такое, знаете…

– А, в самом деле. Помню, помню.

Он взял оставленный билет и протянул его мне.

– Благодарю вас, – сказал я, постаравшись, чтобы голос не звучал уж слишком восторженно. А ведь кассир так хорошо подыграл мне в этой, первой, сцене, и его заключительная реплика была столь уместной. И я бросился бегом в зал, прихватив по пути конверт с эмблемой театра из стопки, лежавшей возле окошечка.

Глянув на цену – двадцать фунтов, – я достал из бумажника две банкноты по десять фунтов, сунул их в конверт и, лизнув, заклеил его.

Билетерша на входе проверила мой билет и сказала: «Ряд F, место 11. Шестой ряд от сцены, справа».

Я двинулся по проходу и вскоре заметил девушку. Она сидела в середине ряда, и возле нее было свободное место. Когда я стал пробираться, стараясь не наступить на ноги уже сидящим зрителям, она повернулась в мою сторону и улыбнулась – обрадовавшись, что кто-то купил ее лишний билет.

Я улыбнулся в ответ, сел рядом и вручил ей конверт с двадцатью фунтами: «Кассир просил передать вам…»

– Спасибо.

Она сунула конверт в сумочку. Только я собрался произнести первую реплику своей второй сцены, как свет в зале стал гаснуть и поднялся занавес. Начался первый акт настоящего спектакля. Тут мне пришло в голову, что я не знаю даже названия пьесы, которую собираюсь смотреть. Глянув на программку, лежавшую у нее на коленях, я прочел: «Дж. Б. Пристли. Визит инспектора».

Я припомнил хвалебные статьи по поводу первой постановки пьесы в Национальном театре и постарался уделить основное внимание происходящему на сцене.

Инспектор, давший название пьесе, проникает в дом, обитатели которого готовятся к приему в честь помолвки дочери. Глава семьи, попыхивая сигарой, говорит будущему зятю: «Я тут подумываю о приобретении нового автомобиля».

Услышав слово «автомобиль», я вспомнил о своей машине, в спешке брошенной возле театра. Неужели на двойной желтой? Или того хуже? Ну и черт с ними. Пусть ее забирают, только чтобы никто не покушался на сидящую в соседнем кресле. Зрители рассмеялись, и я последовал общему примеру, сделав вид, будто слежу за сюжетом и диалогом. Да, но как насчет моих изначальных планов на этот вечер? Сейчас, наверное, все уже волнуются из-за моего отсутствия. И ведь ясно, что мне не удастся выскочить из театра в антракте – ни разобраться с машиной, ни позвонить и объяснить, почему я не появляюсь на работе. Тут нет никакого сомнения – если, конечно, я вознамерился преуспеть в развитии своего собственного сюжета.

Зрители были полностью захвачены событиями на сцене, но мне уже пора было приступать к репетиции своего сценария, действию которого предстояло развернуться в антракте между первым и вторым актами пьесы Пристли. Причем не следовало забывать о суровой действительности: я был жестко ограничен во времени, имея в распоряжении не более четверти часа, и в случае провала не мог рассчитывать на вторую попытку.

К концу первого действия я уже знал назубок свой текст. Дождавшись, пока смолкли аплодисменты, я повернулся к соседке.

– Какая оригинальная трактовка, – начал я. – Вполне модернистская. (Мне смутно помнилось, что кто-то из рецензентов писал нечто в этом роде.) И как мне повезло купить билет в последнюю минуту.

– Мне тоже повезло, – ответила она, и в ее голосе послышалось поощрение. – В смысле, что нашелся человек, которому понадобился один билет перед самым началом спектакля.

Я согласно кивнул и представился:

– Меня зовут Майкл Уитикер.

– Анна Таунсенд, – ответила она и одарила меня теплой улыбкой.

– Не выпить ли нам чего-нибудь? – спросил я.

– Спасибо, это было бы очень мило.

Я встал и направился к бару, пробираясь сквозь плотную толпу, двигавшуюся туда же. При этом я то и дело оглядывался, желая удостовериться, что она следует за мной. Почему-то боялся, что она отстанет или затеряется, но всякий раз, когда я оборачивался, девушка отвечала на мой взгляд неизменной сияющей улыбкой.

– Что вы будете пить? – спросил я, когда мы протиснулись к бару.

– Сухой мартини, пожалуйста.

– Стойте здесь, а я сейчас, – пообещал я, думая про себя, сколько же еще драгоценных минут придется потерять. Я демонстративно достал из кошелька пятифунтовую бумажку в надежде, что намек на щедрые чаевые должным образом определит систему приоритетов бармена. Он заметил купюру, но все равно мне пришлось ждать, пока он обслужит еще четверых, прежде чем я получил мартини и скотч со льдом. Такие бармены не заслуживают чаевых, но делать нечего – все равно я не стал ждать, пока он будет возиться со сдачей.

Я отнес нашу выпивку в дальний угол фойе, где Анна стояла, изучая программку. Ее силуэт вырисовывался на фоне окна, и элегантное платье красного шелка подчеркивало все достоинства ее стройной, изящной фигуры.

Я протянул ей бокал мартини, с грустью осознавая, что мой лимит времени уже практически исчерпан.

– Спасибо, – сказала она, одарив меня еще одной чарующей улыбкой.

– А как же это у вас остался лишний билетик? – спросил я, дождавшись, когда она сделает первый глоток.

– Да пациент моего коллеги… Ему буквально в последнюю минуту стало хуже. У нас, врачей, это вечная проблема.

– Жаль. Вот так ваши коллеги и упускают свои возможности насладиться замечательным спектаклем, – заметил я как бы вскользь, попытавшись с помощью такой неуклюжей фразы вытянуть из нее сведения относительно пола коллеги.

– Это точно, – сказала Анна. – Я несколько раз пыталась заказать билеты, еще когда пьеса шла в Национальном театре. Но всякий раз, как у меня выдавался свободный вечер, у них был аншлаг. И поэтому, когда я получила дружеское предложение на сегодня, я немедленно согласилась. Они же ведь снимают спектакль с репертуара через несколько недель.

Она сделала еще глоток мартини. Раздался первый звонок – три минуты до поднятия занавеса. И тут она спросила:

– Ну, а вы?

Такой реплики не было в моем сценарии.

– Я?

– Ну да, Майкл, вы, – сказала она с едва заметной усмешкой. – Вас-то что заставило искать лишний билетик, причем перед самым спектаклем?

– У Шэрон Стоун вечер оказался занят, а принцесса Диана передумала буквально в последнюю минуту – сказала, что и рада бы пойти, да только сейчас ей приходится вести себя очень осторожно.

Анна рассмеялась.

– Но если серьезно, то я прочел несколько рецензий и решил: попытаю счастья, попробую стрельнуть лишний билетик.

– А заодно и подкадрить девушку, – сказала Анна, и тут зазвенел второй звонок – две минуты до поднятия занавеса. Я бы не рискнул включать такие смелые реплики в сценарий – впрочем, в ее карих глазах явственно читалась все та же едва заметная усмешка.

– И вроде бы получилось, – заметил я как бы между прочим. – Так, значит, вы тоже врач.

– Тоже – это как кто? – спросила Анна.

– Как и ваш коллега, – ответил я, не будучи, правда, уверенным, что она перешла на серьезный тон.

– Да. Я – терапевт в Фулхэме. Нас там трое коллег, но сегодня вечером удалось освободиться только мне одной. А чем вы занимаетесь, когда не болтаете с Шэрон Стоун или не водите принцессу Диану по театрам?

– Занимаюсь ресторанным бизнесом, – сказал я.

– Та еще работенка. Даже похуже моей: никакого свободного времени и жуткие условия труда, – вздохнула Анна.

Прозвенел третий звонок – минута до поднятия занавеса.

Я заглянул в ее карие глаза, и мне захотелось сказать: Анна, да бог с ним, с этим вторым актом; я согласен, что пьеса превосходна, но мне хотелось бы провести остаток вечера с вами наедине, а не в зрительном зале на восемьсот мест.

– Вы разве не согласны?

Я не без усилия вернулся к ее предыдущей реплике и попытался отшутиться:

– Все-таки наши клиенты жалуются на качество услуг чаще, чем ваши.

– Сомневаюсь, – возразила Анна. – Если врач – женщина и она не в состоянии излечить пациента за каких-то пару дней, то сразу же начинаются разговоры об уровне ее компетентности.

Я рассмеялся и допил свой скотч. Динамики разнесли по всему фойе звучный голос администратора: «Зрителей просят занять свои места. Начинаем второй акт. Занавес поднимается».

– Надо идти, – сказала Анна и поставила пустой бокал на подоконник.

– Да, наверное, – не без внутреннего колебания ответил я и повел ее в сторону, противоположную той, куда я и в самом деле хотел бы ее повести.

– Спасибо за мартини, – сказала она, когда мы подошли к нашему ряду.

– Это вам спасибо, – ответил я. Она вопросительно посмотрела на меня.

Я пояснил:

– За билет.

Она улыбнулась, и мы стали пробираться на свои места, стараясь не наступить ни на чьи ноги. Я решился было еще на одну реплику, но свет в зале уже стал гаснуть.

На всем протяжении второго акта, когда аудитория начинала смеяться, я улыбался, повернувшись к Анне, и она время от времени отвечала мне своей теплой улыбкой. Но высшее блаженство я испытал перед самым концом второго акта. Там есть эпизод, когда детектив показывает дочери фотографию мертвой женщины, та издает пронзительный визг, и свет на сцене мгновенно гаснет.

Анна ухватила меня за руку – впрочем, тотчас же отпустила, с извинениями.

– Да что вы, – сказал я шепотом. – Я и сам едва удержался от того же.

В темноте зрительного зала не было видно, как она отреагировала на мои слова.

Минуту спустя на сцене раздался телефонный звонок. Сомнений не было, это звонит детектив, хотя зрители и не были уверены в том, что именно он скажет. Заключительная сцена держала всех в напряжении.

После того как зал в последний раз погрузился во тьму, актеры вернулись на сцену, и аплодисментам не было конца. Занавес давали несколько раз.

Когда его наконец опустили, Анна повернулась ко мне и сказала:

– Прекрасный спектакль. Я так рада, что все-таки смогла его посмотреть. И тем более рада, что не пришлось смотреть его в одиночку.

– Я тоже рад, – сказал я, оставляя без внимания тот очевидный факт, что мои-то изначальные планы на этот вечер вовсе не предусматривали посещение театра.

Мы двинулись по проходу вместе с толпой зрителей, вытекавшей из театра подобно медленно струящейся реке. Последние драгоценные минуты в обществе Анны были потрачены на обсуждение таких вопросов, как достоинства актерской игры, искусство режиссера, мрачное своеобразие декораций и даже подлинность костюмов начала века. Наконец мы подошли к двойным дверям, к выходу в реальный мир.

– Всего хорошего, Майкл, – сказала Анна. – Спасибо, что вы помогли мне в полной мере насладиться этим вечером.

И протянула руку для рукопожатия.

– Всего хорошего, – сказал я, глядя на прощание в ее карие глаза.

Она уходила, а я так и не знал, увидимся ли мы снова.

– Анна, – окликнул я ее.

Она обернулась.

– Если у вас нет никаких особых планов на этот вечер, то не поужинать ли нам…

Примечание автора

Здесь читателю даются четыре различные концовки рассказа и предоставляется право выбора.

Можно прочесть все четыре предлагаемых концовки либо просто остановиться на одном из вариантов и считать, что рассказ закончился именно таким, вами же выбранным, образом. Если вы и вправду хотите ознакомиться со всеми четырьмя вариантами, то целесообразно читать их в нижеследующем порядке – то есть так, как они были написаны:

1. Сочный

2. Подгоревший

3. Пережаренный

4. Хорошо прожаренный

Сочный

– Спасибо, Майкл, с удовольствием.

Я улыбнулся, не в силах скрыть своей радости.

– Вот и хорошо. Я знаю тут неподалеку милый ресторанчик. Надеюсь, вам понравится.

– Звучит заманчиво, – сказала Анна, взяв меня под руку. И я повел ее сквозь толпу расходящихся зрителей.

Пока мы огибали здание театра, Анна продолжала разговор о спектакле, сравнивая его с постановкой, которую она видела несколько лет тому назад в театре «Хеймаркет», причем сравнение ее было в пользу сегодняшней.

Когда мы дошли до Стрэнда, я кивком головы указал на двойные двери серого цвета: «Это здесь». Мы перебрались на другую сторону улицы, протискиваясь между машинами, временно обездвиженными красным сигналом светофора, и я, открыв одну из серых дверей, впустил Анну. Едва мы успели войти, как полил дождь. Мы спустились в полуподвальный ресторан и окунулись в слитное гудение множества посетителей, пришедших сюда после спектаклей из театров по соседству; между столиками метались официанты с нагруженными подносами.

– Ну, если вам удастся здесь чего-то добиться, я буду искренне поражена, – сказала Анна, внимательно оглядывая компанию обсевших стойку бара и нетерпеливо ожидающих, когда освободятся места за столиками.

Я подошел к конторке администратора; метрдотель, принимавший заказ у одного из столиков, ринулся ко мне:

– Добрый вечер, мистер Уитикер. Сколько вас?

– Всего двое.

– Прошу, сэр, – сказал Марио, подведя нас к моему обычному столику в дальнем углу зала.

– Еще сухой мартини? – спросил я ее, как только мы сели.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Пожалуй, бокал вина, чтобы запить еду…

Я кивнул в знак согласия. Марио вручил нам меню. Анна какое-то время изучала свой экземпляр, и я спросил, нашла ли она чего-нибудь по вкусу.

– Конечно, – ответила она, глядя мне в глаза. – Но сейчас я ограничусь феттучини с бокалом красного вина.

– Прекрасная мысль, – сказал я. – Пожалуй, последую вашему примеру. А вы уверены, что не хотите чего-нибудь на закуску?

– Нет, спасибо, Майкл. Я уже в том возрасте, когда не заказывают все, чего хочется.

– Аналогично, – признался я. – Приходится играть в сквош три раза в неделю, чтобы поддерживать форму.

Марио подошел к нашему столику.

– Два феттучини, – начал я, – и бутылку…

– Нет, пожалуй, полубутылку, – поправила Анна. – Я больше стакана не выпью. Мне рано вставать, и поэтому не будем перебарщивать.

После моего кивка Марио бросился выполнять заказ.

Подавшись через столик, я посмотрел Анне в глаза:

– Мне всегда было интересно, что собой представляют женщины-врачи, – сказал я и тут же понял, что выбрал не лучшую тему для застольной беседы.

– Хотите сказать, что вас интересует, насколько мы нормальны?

– Ну, в общем, что-то в этом роде…

– Вполне нормальны, уверяю вас. Разве что нам ежедневно приходится видеть голых мужчин, причем в немалых количествах. Хочу вас заверить, Майкл: как правило, они страдают избыточным весом и в высшей степени непривлекательны.

Мне тотчас же захотелось сбросить как минимум килограмма три.

– Кстати, для начала: у многих ли мужчин хватает смелости обращаться к врачу-женщине? – поинтересовался я.

– Бывают и такие, – ответила Анна, – хотя по большей части я имею дело с женщинами. Впрочем, существует достаточное количество разумных, здравомыслящих, непредубежденных лиц мужского пола, которые вполне готовы допустить, что женщина в состоянии вылечить их с тем же успехом, что и мужчина.

Я улыбкой встретил и это заявление, и поставленные перед нами две глубокие тарелки феттучини. Марио показал мне этикетку принесенной им полубутылки. Я кивнул с одобрением. Он выбрал вино как раз под стать Анне.

– Ну, а вы? – спросила Анна. – Что это вообще-то значит – «заниматься ресторанным бизнесом»?

– Я больше по управленческой части, – ответил я и сделал пробный глоток. Кивнул еще раз, и тогда Марио налил Анне, а потом наполнил до верха мой бокал.

– Во всяком случае, сейчас я занимаюсь административными делами. А начинал я официантом.

Анна взяла свой стакан и отпила маленький глоток.

– Вино просто волшебное, – сказала она. – Настолько хорошо, что я, может, решусь на второй бокал из итальянского Пьемонта.

– Рад, что оно вам понравилось. Это «Бароло».

– Так вы правда, Майкл, начинали официантом…

– Да. Потом лет пять проработал на кухне и теперь перешел к административным делам. Ну, как феттучини?

– Очень вкусно. Просто тают во рту. – И она выпила еще вина. – Итак, если вы не готовите еду и не подаете ее, так чем же вы все-таки занимаетесь?

– Ну, сейчас под моим началом три ресторана в Вест-Энде. Иными словами, я постоянно мечусь между ними, особое внимание уделяя тому месту, где в данный момент больше проблем.

– Совсем как дежурный врач в больнице, – заметила Анна. – И какая же главная проблема была сегодня?

– К счастью, из тех, что возникают далеко не каждый день, – многозначительно сказал я.

– Что, настолько серьезная? – спросила Анна.

– К сожалению. Шеф-повар утром отхватил себе чуть ли не полпальца и сможет вернуться на работу в лучшем случае через пару недель. Метрдотель второго ресторана не выходит на работу под предлогом гриппа, а в третьем мне пришлось уволить бармена за фокусы с бухгалтерскими книгами. Вообще-то все бармены склонны к таким фокусам, но тут уже даже клиенты стали замечать неладное.

Я помолчал какое-то время и решительно закончил:

– Но все равно я не променял бы ресторанное дело ни на какое другое.

– При всех этих обстоятельствах… Ну просто удивительно, как это вы смогли устроить себе выходной.

– Какой там выходной… Я бы ничего такого не устраивал, если бы…

Я замолчал и, взяв бутылку, долил ей.

– Если бы что? – спросила Анна.

– Хотите знать всю правду? – уточнил я, выливая остатки вина в свой стакан.

– Да, хочу. Вместо предлагавшейся вами закуски, – ответила она.

Я отставил пустую бутылку в сторону и, секунду поколебавшись, начал рассказ:

– Я направлялся в один из своих ресторанов и тут увидел вас, идущую в театр. Я уставился на вас, не в силах оторвать глаз, да так, что чуть не въехал в зад впереди идущей машины. Тогда я ринулся на другую сторону улицы, где вроде бы было место для парковки, и кто-то из ехавших за мной следом чуть не въехал мне в зад. Я выскочил из машины, кинулся бегом к театру, сначала не смог отыскать вас, а потом увидел стоящей в очереди в кассу. Я стал в эту очередь и заметил, что вы отдали кассиру ваш лишний билетик. Едва вы скрылись из виду, как я принялся рассказывать кассиру сказки насчет того, что вы решили не ждать меня и сдали мой билет для перепродажи. Я описал ему вашу внешность, причем во всех деталях, и он отдал мне билет без особых возражений.

Анна, отставив свой бокал, слушала с выражением скептического изумления.

– Ладно, допустим, что он поверил вашей истории – чему я, кстати, рада. Но я… что, я тоже должна поверить во все это?

– Да, должны. Ведь затем я положил две десятифунтовые бумажки в фирменный театральный конверт и занял кресло рядом с вами. Ну а дальше вы знаете.

Какое-то время мы оба молчали.

– Знаете, я польщена, – сказала она наконец и дотронулась до моей руки. – Не думала, что в нашем мире еще существуют такие старомодные романтики.

Она сжала мои пальцы и посмотрела мне в глаза:

– Позволительно ли будет узнать, как именно вы планировали закончить этот вечер?

– Я вовсе ничего не планировал, – честно ответил я. – Потому-то у нас все и идет так мило, так… живительно и даже освежающе…

– Вы будто цитируете рекламу конфет «Афтер эйт» – это они используют такие слова, – рассмеялась Анна.

– На это замечание у меня имеются по меньшей мере три ответа, – сказал я, и тут появился Марио, которого явно удручил вид наполовину недоеденных феттучини.

– Все в порядке, сэр? – спросил он обеспокоенно.

– Все превосходно, – ответила Анна, не отрывая от меня взгляда.

– Не хотите ли кофе? – спросил я.

– Да, хочу, – сказала Анна. – Только где-нибудь в другом месте, где не так много народу.

Это прозвучало настолько неожиданно, что я даже растерялся и не сразу пришел в себя. Возникло ощущение, что ситуация выходит из-под контроля. Анна встала и спросила:

– Мы идем?

Я кивнул Марио, а тот только улыбнулся.

Когда мы вышли на улицу, она снова взяла меня под руку. Тем же путем мы вернулись к театру «Олдвик» и прошли немного дальше, к тому месту, где я оставил машину.

– У меня сегодня был унылый денек, – сказала Анна, – вплоть до того момента, как вы появились на сцене. Но благодаря вам все изменилось к лучшему.

– У меня сегодняшний день тоже был не из лучших, – признался я. – Но такого прекрасного вечера я давно не помню. Так где же мы будем пить кофе? Не отправиться ли нам…

– Если вы не женаты – то у вас. Если вы…

– Я не женат, – сказал я нейтральным тоном.

– Тогда все в порядке, – отозвалась она. Я открыл дверцу своего БМВ и помог ей сесть в машину. Затем я обошел машину и, только уже сев на водительское место, сообразил, что оставил ключи в замке зажигания и не выключил подфарники.

Я повернул ключ, и двигатель ровно заурчал. «Повезло», – пробормотал я про себя.

– Что вы говорите? – переспросила Анна, повернувшись ко мне.

– Говорю, что нам повезло не попасть под дождь, – ответил я и включил дворники, потому что первые капли дождя уже упали на лобовое стекло.

По дороге Анна рассказывала мне о своем детстве, прошедшем на юге Франции, где ее отец преподавал английский язык в средней школе для мальчиков. История единственной девочки в окружении нескольких сот французских мальчишек была и в самом деле очень смешной. Я чувствовал, что Анна все больше и больше очаровывает меня.

– Почему же вы вернулись в Англию? – поинтересовался я.

– Моя английская мама развелась с моим французским папой. И к тому же мне предоставилась возможность всерьез заняться медициной в больнице Святого Фомы.

– Но разве вы не скучаете по южным краям, особенно в такие ночи? – спросил я, услышав раскаты грома над нашими головами.

– Не знаю, трудно сказать, – ответила она. И добавила: – Во всяком случае, сейчас, когда англичане научились готовить, жизнь в стране стала вполне цивилизованной.

Я улыбнулся про себя, не будучи уверенным, всерьез ли она сказала это или снова решила поддразнить меня.

И незамедлительно получил ответ.

– Кстати, – сказала Анна, – как я полагаю, мы побывали в одном из ваших ресторанов?

– Да, в самом деле, – отозвался я не без робости.

– Вот почему мы с такой легкостью получили столик, несмотря на то что зал был просто битком. Вот почему официант якобы по собственному выбору принес нам бутылку «Бароло». И вот почему мы ушли, не расплатившись.

Я понял, что мне всегда суждено отставать от нее на целый корпус.

– И какой же это был ресторан? Там, где прогульщик-метрдотель, или шеф-повар, у которого четыре с половиной пальца, или жулик-бармен?

– Жулик-бармен, – рассмеялся я. – Которого я уже уволил сегодня днем. Впрочем, боюсь, что преемник пойдет по его стопам.

С этими словами я повернул с набережной Миллбэнк направо и занялся поисками места для стоянки.

– Я-то думала, что вы глаз с меня не сводите, – вздохнула Анна, – а вы, оказывается, все время смотрели поверх моей головы. Потому что так удобнее было следить за поведением нового бармена.

– Ну, вовсе и не всевремя, – сказал я, ловко въехав на единственное оставшееся незанятым место. Выйдя из машины, я помог Анне и подвел ее к дому.

Когда я запер за нами входную дверь, Анна обняла меня за шею и посмотрела долгим взглядом мне в глаза. Я наклонился и поцеловал ее, в первый раз. И вдруг она сказала, высвободившись из моих объятий:

– Не будем отвлекаться на кофе, Майкл.

Я сбросил пиджак и повел ее наверх, надеясь, что моя приходящая прислуга не устроила себе сегодня выходной. Открыв дверь спальни, я с облегчением убедился, что комната прибрана, а кровать застелена.

– Сейчас, секунду, – сказал я и пошел в ванную. Чистя зубы, я подумал: а не сон ли все это? Найду ли я, вернувшись, Анну в спальне? Я бросил зубную щетку в стаканчик и кинулся в спальню. Где она? По следу разбросанной на полу одежды я дошел до кровати. Анна лежала, укрывшись одной только простыней.

Я поспешно разделся, бросая одежду где попало, и выключил верхний свет, оставив только ночник над кроватью. И скользнул под простыню, к Анне. Я обнял ее, но не сразу, а сперва несколько мгновений смотрел на нее, не отрывая глаз. И принялся медленно ласкать ее, все сокровенные закутки ее тела, а она начала целовать меня. Я и представить не мог, что такая нежность может быть настолько возбуждающей. Когда наши тела, наконец, слились, я понял только одно: эта женщина должна остаться со мной навсегда…

Она лежала в моих объятиях, и какое-то время мы молчали. Затем я принялся говорить – обо всем, что только приходило в голову. Я поверял ей свои надежды, свои мечты, даже свои самые страшные опасения, и ни с кем прежде мне не было так легко, и никогда я не испытывал такого чувства свободы. Мне хотелось поделиться с нею всем самым сокровенным.

А потом она подалась ко мне и снова начала меня целовать. Сначала в губы, потом стала целовать шею, грудь, медленно перемещаясь все ниже и ниже, и мне казалось, что я этого не вынесу и вот-вот взорвусь. Последнее, что я помню: мы погасили ночник и часы на столике в гостиной пробили час ночи.