Текст книги "Ложное впечатление (в сокращении)"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

9/25

Такси остановилось у неприметного входа в банк, гордившийся тем, что у него мало клиентов. На карнизе белого мрамора красовались выбитые буквы «Ж» и «Ц». Кранц расплатилась с водителем, дождалась, когда уедет такси, и вошла.

«Банк Женевы и Цюриха» специализировался на обслуживании русских нуворишей.

Кранц подошла к старомодной деревянной стойке.

– Чем могу вам помочь? – спросил служащий в безупречном сером костюме.

– Сто семь – двести девять – пятьдесят девять, – сказала она.

Служащий набрал на компьютере номер счета, на экране высветились цифры.

– Могу я взглянуть на ваш паспорт?

Кранц передала ему один из паспортов, что забрала в сейфе своей гостиницы.

– Сколько у меня на счете? – осведомилась она.

– Сколько, по вашим расчетам, должно быть?

– Чуть больше двух миллионов долларов.

– Какую сумму вы бы хотели снять?

– Десять тысяч долларов и десять тысяч в рублях.

Служащий извлек из-под стойки лоток, тщательно пересчитал банкноты и выложил на стойку два аккуратно заклеенных полиэтиленовых конверта без указания названия банка и логотипа, а также без документа, подтверждающего факт банковской операции.

Кранц спрятала конверты во внутренний карман и неторопливо удалилась. Пропустив два такси, она остановила третье и сказала водителю:

– «Калстен».

Поездка заняла десять минут и обошлась ей в четыреста рублей. Расплатившись, она вышла и присоединилась к группе туристов, глазеющих на витрину сувенирного магазина. В центре витрины красовался самый востребованный товар – генеральский мундир с фуражкой, портупеей, кобурой и тремя рядами боевых медалей. Ценника не было, но Кранц знала, что мундир стоит двадцать долларов.

Кранц вошла в магазинчик. За высоким деревянным прилавком, на котором валялись бумаги, пустые сигаретные пачки и недоеденный бутерброд с колбасой, сидел толстый мужчина в коричневом мешковатом костюме.

– Чем могу помочь? – спросил он с кислой улыбкой.

Кранц объяснила, чем именно. Хозяин расхохотался:

– Это будет недешево, да и потребует времени.

– Форма нужна мне сегодня днем, – заявила Кранц.

– Исключено, – ответил он, пожав плечами.

Кранц извлекла из кармана пачку денег, вытащила стодолларовую купюру и повторила:

– Сегодня днем.

Хозяин поднял брови.

– Может, я и выйду на нужного человека.

Кранц выложила на стол еще сто долларов со словами:

– Мне также нужен ее паспорт.

– Исключено.

Кранц выложила еще двести долларов.

– Но что-нибудь я точно придумаю. – Он сделал паузу и добавил: – За хорошую цену.

И сложил руки на животе.

– Плачу тысячу, если все будет сегодня днем.

– Сделаю все возможное, – сказал хозяин.

– Не сомневаюсь, потому что стану вычитать по сто долларов за каждые пятнадцать минут после… – Кранц бросила взгляд на наручные часы, – двух часов дня.

Такси въехало в ворота Уэнтворт-Холла, и Анна, к своему удивлению, увидела, что Арабелла дожидается ее на верхней ступеньке с охотничьим ружьем под мышкой. Дворецкий открыл дверцу машины, хозяйка спустилась навстречу гостье.

– Как я рада вас видеть, – произнесла Арабелла, расцеловав Анну в обе щеки. – Вы приехали как раз к чаю.

Анна прошла в дом следом за Арабеллой, а помощник дворецкого вытащил из багажника ее чемодан. В холле она остановилась и медленно обвела взглядом стены, не пропустив ни одной картины.

– Да, приятно побыть в окружении родственников, даже если для них это, возможно, последний загородный уик-энд, – заметила Арабелла.

– О чем вы? – насторожилась Анна.

– Адвокаты Фенстона прислали письмо с напоминанием, что если я завтра до полудня полностью не погашу долг их клиенту, то должна быть готова распрощаться со всеми фамильными ценностями.

– Он намерен разом пустить с молотка всю коллекцию? Но это бессмысленно – выручка не покроет даже первоначального долга.

– Покроет, если он следом выставит на продажу и дом.

– Не посмеет… – начала Анна.

– Посмеет. Нам остается только надеяться, что господин Накамура не изменит своей любви к Ван Гогу. Честно говоря, это моя последняя надежда.

Арабелла провела Анну в гостиную. Появилась горничная с серебряным подносом и стала накрывать столик у камина. Тут вошел Эндрюс.

– Миледи, вам посылка. Курьер просит, чтобы вы непременно расписались в получении.

Арабелла вышла за Эндрюсом. Когда она вернулась, улыбка на ее лице уступила место мрачному выражению.

– Что-то случилось? – спросила Анна.

– Идемте, сами увидите.

Анна прошла за ней в холл. Эндрюс и его помощник снимали обшивку с красного футляра, который Анна надеялась никогда больше не увидеть. Женщины смотрели, как Эндрюс осторожно удалил поролоновую обертку и открыл холст, тот самый, что Анна последний раз видела в студии Антона.

– Что прикажете с ним делать? – спросила Арабелла. Дворецкий тихо кашлянул. – Хотите что-нибудь предложить, Эндрюс?

– Нет, миледи, но я подумал, что вас следует уведомить. Машина с другим вашим гостем уже подъезжает.

– У этого человека явный дар выбирать подходящий момент, – заметила Арабелла и глянула на себя в зеркало. – Эндрюс, господину Накамуре приготовлена комната Веллингтона?

– Да, миледи, а доктору Петреску приготовлена комната Ван Гога.

Дворецкий сошел по ступеням, так рассчитав шаг, чтобы очутиться внизу в тот самый миг, когда «лексус» остановится у входа. Эндрюс открыл заднюю дверцу, и господин Накамура вышел из лимузина с небольшой квадратной коробкой в руке.

– Японцы всегда прибывают в гости с подарком, – шепнула Анна, – но ни в коем случае не открывайте коробку при нем.

– Леди Арабелла, – господин Накамура отвесил ей в дверях низкий поклон, – для меня большая честь получить приглашение в ваш великолепный дом.

– Это вы оказываете моему дому честь своим посещением, господин Накамура, – ответила Арабелла.

Накамура с поклоном повернулся к Анне:

– Рад снова вас видеть, доктор Петреску.

– Я тоже рада вас видеть, господин Накамура. Надеюсь, перелет был приятным?

– Вполне, благодарю вас. Против обыкновения, мы даже не опоздали, – ответил Накамура, застыв на месте и обводя взглядом холл. – Прошу вас, Анна, поправьте меня, если я ошибусь. Гейнсборо? – спросил он, восхищенно рассматривая портрет Кэтрин, леди Уэнтворт, в полный рост. Анна утвердительно кивнула, и Накамура продолжил: – Ландсир, Морленд, Ромни, Стаббс, а вот тут я в тупике – я правильно выразился?

– Правильно, – сказала Анна, – а в тупик вас поставил Лели.

– Ну, конечно, сэр Питер Лели. Какая красивая дама. – Он сделал паузу и обратился к хозяйке дома: – У вас в семье это передается по наследству.

– А я вижу, господин Накамура, что у вас в семье по наследству передается умение льстить, – поддела его Арабелла.

Накамура рассмеялся.

– Если здесь, леди Арабелла, все комнаты таковы, как эта, мне, возможно, придется отменить встречу с занудами из «Корус стил».

Он оглядел холл и остановил взгляд на прислоненном к стене портрете.

– Великолепно исполнено, – наконец произнес он. – Рука вдохновенного мастера, но не Ван Гога.

– Откуда такая уверенность, Накамура-сан? – спросила Анна.

– Перевязано не то ухо.

– Но всем известно, что Ван Гог отрезал себе левое ухо, – возразила Анна.

– А вам прекрасно известно, – улыбнулся Накамура, – что Ван Гог писал автопортрет, глядя на свое отражение в зеркале, поэтому повязка и появилась не на том ухе.

– Искренне надеюсь, что кто-нибудь мне потом объяснит все это, – произнесла Арабелла и повела Анну с Накамурой в гостиную.

Кранц вернулась в магазин ровно в два часа дня и с удовлетворением увидела на прилавке плотно набитую пластиковую сумку. Хозяин выдержал паузу и положил на стойку красную форму, ту самую, что заказала Кранц. Она приложила жакет к плечам. Форма принадлежала женщине, как минимум, на семь с половиной, если не на десять сантиметров выше Кранц, однако весившей на полтора или два килограмма меньше. Впрочем, форму можно было легко подогнать.

– Паспорт? – потребовала Кранц.

Хозяин снова запустил руку в сумку, вытащил российский паспорт и сказал:

– Ей выходить только через три дня, так что до пятницы она вряд ли его хватится.

Как узнала Кранц из паспорта, Александра Престакович была моложе ее на три года. Когда Кранц открыла страничку, где раньше красовалась фотография Александры Престакович, хозяин извлек из-под прилавка «Полароид» и сказал:

– Улыбочку.

Кранц не улыбнулась.

Через несколько секунд камера выдала снимок. Капнув клеем, хозяин прилепил новое фото на месте старого. Потом опустил в сумку иголку и нитки для подгонки формы. До Кранц дошло, что ему не впервой оказывать подобного рода услуги. Она засунула форму с паспортом назад в сумку и только после этого вручила хозяину пачку банкнот.

Тот аккуратно пересчитал и сказал:

– Приходите к нам снова.

Выйдя на улицу, Кранц поймала такси, назвала адрес и указала водителю, у какого именно входа ее следует высадить. Когда такси остановилось у боковой двери с табличкой «Служебный вход», она расплатилась, вошла и нырнула в женский туалет. Там она закрылась в кабинке и, работая полученной у хозяина иголкой с ниткой, укоротила подол на пять сантиметров и в двух местах сделала сборки на талии. Затем разделась до белья и примерила форму. Та сидела не идеально, но, к счастью, компания, за служащую которой Кранц собиралась себя выдавать, не требовала от девушек особого изящества в одежде.

Выйдя из туалета, Кранц огляделась, подошла к стойке, за которой сидела женщина в такой же форме, и спросила:

– Мне найдется место на какой-нибудь из наших лондонских рейсов?

– Должно найтись, – ответила представительница компании. – Дай-ка взгляну на паспорт.

Кранц отдала ей паспорт. В базе данных было отмечено, что у Александры Престакович по графику – три свободных дня. Кранц получила служебный пропуск на борт.

– Но на посадку проходи в самую последнюю очередь, а то вдруг появятся опоздавшие.

Кранц направилась к международному терминалу и, пройдя таможню, проторчала в «дьюти-фри» до последнего приглашения на посадку на рейс 413 до Лондона.

Кранц выбрала место в самом хвосте самолета, чтобы не привлекать к себе внимания пассажиров и сидеть поближе к стюардессам. С какой-нибудь из них ей требовалось еще до посадки завязать знакомство.

– Ты на внутренних или международных летаешь? – спросила у нее старшая стюардесса, когда лайнер набрал высоту.

– На внутренних, – ответила Кранц.

– То-то я тебя раньше не видела.

– Я работаю всего три месяца.

– Тогда понятно. Меня зовут Нина.

– А меня Александра, – сказала Кранц и улыбнулась.

Кранц попыталась расслабиться, но ей нельзя было привалиться к стенке правым плечом, поэтому большую часть полета она не спала. Это время она использовала, чтобы лучше познакомиться с Ниной. После посадки старшей стюардессе предстояло сыграть невольную роль в задуманном Кранц обмане.

Кранц оставалась на месте, пока из салона не вышел последний пассажир. Затем она присоединилась к членам экипажа, спустилась вместе с ними по трапу и направилась к терминалу. На всем долгом пути по бесконечным коридорам Кранц ни на шаг не отставала от Нины, а та болтала обо всем на свете, от Путина до Распутина.

Когда команда «Аэрофлота» дошла до паспортного контроля, Нина провела свою подопечную вдоль длинной очереди к выходу с табличкой «Только для экипажей». Кранц пристроилась за Ниной, которая не переставала болтать, даже отдав инспектору свой паспорт. Инспектор перелистал странички, сверил фотографию с оригиналом и бросил:

– Следующая.

Кранц отдала паспорт. Инспектор так же внимательно посмотрел на фотографию, затем на женщину, которая была на снимке. Улыбнулся, махнул – проходите – и занялся вторым пилотом, который стоял за Кранц.

– Поедешь с нами в автобусе? – спросила Нина, когда они вышли из здания аэропорта.

– Нет, – ответила Кранц, – меня мой парень встречает.

Нина попрощалась и вместе со вторым пилотом перешла дорогу.

Эндрюс бережно поставил картину Ван Гога на мольберт посреди гостиной.

– Ну, что скажете? – спросила Арабелла и отступила на шаг, чтобы полюбоваться.

– Вам не кажется, что господин Накамура может посчитать это несколько… – Анна запнулась, подыскивая подходящее слово, не обидное для хозяйки дома.

– Грубым, прямолинейным, в лоб? Какое слово вы искали, дорогая моя? – спросила Арабелла. – Давайте признаем, что мне позарез нужны деньги, время на исходе и у меня не осталось почти никакого выбора.

– Трудно в это поверить, глядя на вас, – заметила Анна, восхищаясь ее длинным вечерним платьем из розовой шелковистой тафты и бриллиантовым ожерельем. По сравнению с нарядом Арабеллы короткое платье Анны от Армани казалось немного будничным.

– Когда, по-вашему, он примет решение?

– За считанные мгновения – как все великие собиратели. Ему потребуется не больше восьми секунд, – ответила Анна, не сводя глаз с Ван Гога.

– Так выпьем за это, – предложила Арабелла.

Эндрюс приблизился с серебряным подносом, на котором стояли три фужера.

– Бокал шампанского, мадам?

– Спасибо, – сказала Анна, беря узкий фужер на длинной тонкой ножке. Когда Эндрюс отошел, ее взгляд упал на зеленовато-черную вазу.

– Какая красота! – вырвалось у нее.

– Подарок господина Накамуры, – сказала Арабелла. – Я просто в смятении. Кстати, надеюсь, я не допустила бестактность, выставив ее, пока господин Накамура все еще в моем доме.

– Разумеется, нет, – успокоила ее Анна. – Господин Накамура будет польщен. – И добавила: – В этой комнате ваза не просто смотрится, она сияет. В отношении истинного гения действует лишь один закон. Произведение любого искусства всегда на своем месте в окружении столь же гениальных творений. Не сомневаюсь, что у себя на родине ее создатель, кем бы он ни был, считается мастером.

– Не совсем так, – раздался голос у них за спиной.

Арабелла и Анна одновременно повернулись и увидели господина Накамуру, облаченного в смокинг.

– Не считается мастером? – удивилась Анна.

– Нет, – ответил Накамура. – В вашей стране великих людей посвящают в рыцари или жалуют им титул баронета, тогда как в Японии мы воздаем таким талантам, именуя их «национальным сокровищем».

Эндрюс предложил Накамуре бокал шампанского. Арабелла заметила:

– Какая утонченная культура. Я просто влюблена в эту вазу. Фенстон может забрать у меня что угодно, но завладеть моим национальным сокровищем я ему не позволю.

– Может, ему и не придется ничего у вас забирать, – сказал господин Накамура и повернулся к картине Ван Гога, словно видел ее впервые. Арабелла затаила дыхание, Анна впилась взглядом в его лицо.

– Порой миллионы дают немалое преимущество, – обратился Накамура к Арабелле. – Они позволяют предаваться собирательству чужих национальных сокровищ.

Анне хотелось закричать от радости, но она просто подняла фужер. Господин Накамура ответил тем же. По щекам Арабеллы текли слезы.

– Не знаю, как вас и благодарить, – сказала она.

– Не меня, – возразил Накамура, – Анну. Вся история пришла к столь достойному завершению только благодаря ее смелости.

– Согласна, – сказала Арабелла, – и поэтому попрошу Эндрюса повесить «Автопортрет» в спальне Анны. Пусть она будет последней, кто полюбуется на картину перед ее отправкой в Японию.

– Весьма справедливо, – заметил Накамура. – Но если Анна станет исполнительным директором моего фонда, она сможет любоваться картиной хоть каждый день.

Анна хотела ответить, но тут в гостиной вновь появился Эндрюс и объявил:

– Миледи, ужин подан.

– Пленка может чем-нибудь нам помочь? – спросил Мейси.

– Ничем, – ответил Джек. – Липман успел переснять всего восемь документов.

– Можем мы что-нибудь из них почерпнуть?

– Ничего такого, чего бы уже не знали. В основном это договоры, которые подтверждают, что Фенстон по-прежнему обирает клиентов по всему свету. Я на одно надеюсь – что у ПУНа[1]1
  Полицейское управление Нью-Йорка


[Закрыть] хватит доказательств выдвинуть обвинения против Фенстона.

– Что нового говорят врачи о состоянии Липмана? – спросил Мейси.

– Ничего хорошего, – признал Джек. – В кабинете Фенстона его разбил инсульт из-за высокого артериального давления. Откровенно говоря, его лечащий врач считает, что он обречен на растительное существование.

– Полиция интересуется, работает ли у нас агент по фамилии Дилени и если да, не он ли забрал камеру с места преступления.

– Камера – собственность ФБР, – возразил Джек, подавив улыбку.

– Как вам прекрасно известно, Джек, уже нет, если становится вещдоком в уголовном процессе. Послали бы им лучше подборку сделанных Липманом снимков и постарались теснее сотрудничать.

– А что они могут предложить со своей стороны?

– Копию фотографии с вашей фамилией на обороте.

Главный спецагент подтолкнул по столешнице к Джеку распечатку снимка, на котором Фенстон обменивался рукопожатием с Джорджем Бушем во время посещения президентом Нулевого уровня. Джеку вспомнилась увеличенная копия фотографии на стене в кабинете Фенстона.

– Как эта копия попала в ПУН? – спросил он.

– Ее обнаружили на письменном столе Липмана. Он, видимо, собирался передать ее вам вчера вечером и объяснить надпись на обороте.

Джек раздумывал над текстом надписи «Дилени, других улик, кроме этой, вам не потребуется», когда на столе у Мейси зазвонил телефон.

Тот поднял трубку, послушал и распорядился:

– Соедините.

Затем положил трубку и щелкнул выключателем спикерфона, чтобы оба могли участвовать в разговоре.

– Привет, Дик, говорит Том Красанти из Лондона. Мы считаем, что Кранц пробралась в Англию.

– Не может быть, – возразил Джек. – Как бы она умудрилась пройти через паспортный контроль?

– Вероятно, выдав себя за стюардессу «Аэрофлота». Мне позвонил коллега из российского посольства и предупредил, что в Англию проникла женщина по чужому паспорту на имя Александры Престакович.

– С чего они решили, что Престакович и есть Кранц? – спросил Джек.

– Ничего они не решили, – ответил Том. – Мне рассказали только, что эта женщина подольстилась к старшей стюардессе на ежедневном лондонском рейсе «Аэрофлота», а потом ее одурачила, и та провела ее через паспортный контроль.

– Что опять-таки не доказывает, что она Кранц, – стоял на своем Мейси.

– В «Аэрофлоте» установили, что у Александры Престакович украли и паспорт, и служебную форму. Меня попросили отправить им снимок Кранц, что я и сделал. Старшая стюардесса узнала Кранц по фотографии.

– Хорошая работа, Том, но почему Кранц рискнула отправиться в Англию именно сейчас? – спросил Мейси.

– Думаю, чтобы убить Петреску.

– Согласен, – произнес Мейси и наклонился к микрофону: – Теперь, Том, слушайте внимательно. Вам нужно связаться с главным суперинтендентом Рентоном из уголовного отдела полиции графства Суррей. Предупредите его, что, по нашему мнению, Кранц собирается нанести очередной удар и ее жертвой вполне может стать кто-нибудь в Уэнтворт-Холле. Зачем ему второе убийство в своем округе?

– Ясно, сэр.

Мейси выключил спикерфон.

– А вам, Джек, следует вылететь в Лондон ближайшим рейсом. Если Кранц задумала разделаться с Петреску, давайте устроим ей должную встречу.

Джек нахмурился, но ничего не сказал.

– У вас встревоженный вид, – заметил Мейси.

– Не могу понять, почему, кроме снимка Фенстона, пожимающего руку президенту, мне «других улик не потребуется». – Он сделал паузу. – А вот зачем Кранц хочет рискнуть и вторично побывать в Уэнтворт-Холле, я, кажется, понял.

– Зачем? – спросил Мейси.

– Чтобы выкрасть картину Ван Гога, а потом как-то переправить Фенстону.

– Значит, Кранц возвратилась в Англию не из-за Петреску.

– Нет, но, обнаружив Анну в Уэнтворт-Холле, она, скорее всего, решит заодно прикончить и ее.

Кранц в тренировочном костюме в обтяжку дважды обежала поместье вдоль наружной ограды, высматривая, где удобнее через нее перебраться. Она за пару секунд одолела стену и побежала по длинной подъездной дороге, пока ее взгляду не предстал Уэнтворт-Холл. Выждав, когда облако закроет луну, она пробежала тридцать или сорок метров и спряталась за деревом, отсюда хорошо просматривался фасад здания.

До северного торца дома оставалось метров сто. При такой яркой луне, поняла она, передвигаться незаметно можно одним-единственным способом.

Кранц легла на землю и ползком добралась до дома. Она внимательно оглядела окна большой комнаты на первом этаже, откуда доносился какой-то шум. Тяжелые шторы были задернуты, однако в одном месте она заметила крошечную щель. Оказавшись у окна, она поднялась на колени и одним глазом заглянула в просвет.

Мужчина в смокинге стоял с бокалом шампанского в руке, вероятно, произносил тост. На одном конце стола, спиной к окну, сидела дама в длинном вечернем платье. Увидев, кто сидит на другом, Кранц едва не ухмыльнулась. Когда Петреску позже отправится спать, Кранц будет ее поджидать, прячась в самом неожиданном месте. Она обвела комнату взглядом, высматривая другое горло, которое Фенстон велел ей перерезать.

– Леди Арабелла, благодарю за гостеприимство. Этот вечер будет мне памятен по многим причинам. Не в последнюю очередь потому, что завтра я покину Уэнтворт-Холл с одним из прекраснейших полотен кисти Ван Гога – и в обществе одной из талантливейших специалисток в своей области, давшей согласие стать исполнительным директором моего фонда.

Кранц решила, что пора двигаться дальше.

Она медленно поползла к северному торцу дома, где по углу, отделанному необработанным камнем, вскарабкалась на балкон второго этажа. Ножом она поддела задвижку в первом окне. Очутившись внутри, она зажгла компактный фонарик. Квадратик света пробежал по стенам спальни, выхватывая картину за картиной, и, хотя Гальс, Гоббема и ван Гойен порадовали бы взор большинства знатоков, Кранц не стала на них задерживаться – ей был нужен другой голландец. К тому времени, как Арабелла пригласила гостей в гостиную выпить кофе, Кранц успела осмотреть пять комнат. Оставалось еще девять, и Кранц поняла, что у нее нет времени.

Она метнулась в соседнюю комнату, где некто, уверовавший в пользу свежего воздуха, оставил окно нараспашку. Ее фонарик вспыхнул в тот миг, когда господин Накамура поставил на стол пустую кофейную чашечку со словами:

– Леди Арабелла, боюсь, мне пора удалиться, не то эти зануды из «Корус стил» решат, будто я потерял хватку.

Кранц показалось, что хлопнула закрывшаяся дверь, и она бросилась назад на балкон. Ей пришлось воспользоваться ножом, чтобы проникнуть в соседнюю комнату. Она бесшумно скользнула по полу и остановилась в изножье кровати с пологом. Зажгла фонарик, ожидая увидеть голую стену, – и ошиблась.

Безумный взгляд убийцы встретил безумный взгляд гения.

Кранц улыбнулась. Выключила фонарик, заползла под кровать, легла на спину, растянувшись плашмя на ковре, и стала ждать.

Накамура откланялся. Он проводил Анну на второй этаж, останавливаясь на лестнице полюбоваться предками Арабеллы.

– Простите, Анна, что я не спешу, – извинился он, – но мне, возможно, не выпадет другого случая встретиться с этими господами.

Анна улыбнулась и оставила его восхищаться портретом миссис Сиддонс кисти Ромни. Она вошла в комнату Ван Гога в конце коридора, включила лампу на ночном столике и на миг задержалась, бросив восхищенный взгляд на портрет великого художника. Закрыла дверь, сняла и повесила в шкаф платье, затем прошла в ванную.

Услышав шум душа, Кранц выбралась из-под кровати, откинула покрывало и одеяло на дальнем от лампы конце, осторожно скользнула под них и накрылась с головой. Она лежала совсем неподвижно. В полумраке ее миниатюрную фигуру было почти невозможно различить под покрывалом. Она услышала щелчок: в ванной выключили свет.

Кранц извлекла нож и крепко сжала ручку. Анна залезла под одеяло, провернулась на бок и выключила лампу. Затем опустила голову на мягкую подушку, набитую гусиным пером.

Она уже засыпала, когда Кранц наклонилась над ней и тронула за спину. В полубессознательном состоянии между сном и бодрствованием Анна лениво подумала, что это ей померещилось. В ее постели просто не могло быть кого-то еще. Но тут она ощутила между ног холодную сталь клинка и мгновенно очнулась. В голове у нее разом промелькнула тысяча мыслей.

Она хотела скинуть одеяло и броситься на пол, но услышала голос:

– Не вздумай двинуть хоть пальцем, у тебя между ног пятнадцать сантиметров ножа острием вверх. Только пикни – сама запросишь о смерти.

Анна постаралась замереть, хотя ее била дрожь.

– С твоего края постели лампа. Медленно-медленно наклонись и включи.

Анна наклонилась и зажгла свет.

– Умница, – сказала Кранц. – Сейчас я стяну одеяло. А ты – на колени лицом к стене.

Анна медленно поднялась на колени и повернулась. Ее взгляд уперся в лицо Ван Гога.

– Возьми раму обеими руками, медленно сними с крюка и опусти на подушку.

У Анны хватило сил снять и положить картину.

– Сейчас я приставлю кончик ножа тебе к шее. Только попробуй дернись – я тебя мигом прикончу.

Через миг Анна почувствовала на шее укол ножа.

– Теперь возьми картину с подушки и поверни ко мне. Лезвие все время будет у твоего горла.

Анна подняла картину с подушки и стала медленно переступать на коленях, пока не повернулась лицом к Кранц. Наконец-то увидев ее воочию, Анна поразилась. Такая маленькая и хрупкая, она сумела прикончить Сергея. Анне с ней, конечно, не справиться.

– Медленно-медленно поверни картину ко мне – и все время гляди на нож, – сказала Кранц, отводя лезвие от горла Анны и подняв над головой. – Держи раму твердо, потому как твой дружок Ван Гог сейчас останется не только без уха.

– Но зачем? – не сумела сдержаться Анна.

– Затем что мистер Фенстон хочет, чтоб эту картину уничтожили у тебя на глазах.

– Но зачем?

– Раз мистер Фенстон не смог получить картину, он твердо решил, что и Накамуре она не достанется. Жалко, что ты не сможешь рассказать леди Арабелле, что придумал для нее мистер Фенстон. Ты умрешь быстро, а вот она – медленно и мучительно. – Кранц сделала паузу. – Боюсь, ваше время – и твое, и Ван Гога – кончается.

Кранц внезапно всадила нож в холст. Прорезала Ван Гогу шею и, собравшись с силами, завершила неровный овал, вырезав голову Ван Гога и оставив в центре картины дыру с неровными краями.

Голова Ван Гога упала на подушку. Кранц впилась в нее взглядом, наслаждаясь мигом своего торжества, и тут Анна обрушила ей на голову тяжелую раму. Но Кранц успела извернуться, подставила руку, и удар пришелся в плечо. Анна соскочила с постели и бросилась к двери, однако Кранц прыгнула следом и вонзила ей в ногу кончик ножа. Из ноги фонтаном брызнула кровь, и Анна упала в нескольких сантиметрах от двери. Кранц вцепилась ей в волосы и повалила на пол. Последнее, что услышала от нее Анна, были слова:

– А это уже за меня.

Кранц занесла руку для привычного удара, но дверь распахнулась и в проеме возникла женщина в халате из блестящего шелка и с охотничьим ружьем в руках.

На миг Кранц застыла, увидев перед собой леди Викторию Уэнтворт. Она же ее убила собственными руками! Или это призрак? Она растерялась, все еще прижимая лезвие к горлу Анны.

Кранц попятилась к открытому окну, подтягивая за собой жертву. Арабелла подняла ружье и взвела курок:

– Еще одна капля крови – и от вас мокрого места не останется, – пообещала она.

Внезапно Кранц выпустила волосы Анны и боком нырнула в окно, приземлившись на балконе. Арабелла вскинула ружье и выстрелила, оставив на месте оконного переплета зияющую дыру с дымящимися краями. Подбежала к ней и крикнула, словно давая команду к началу облавы на фазаньей охоте:

– Эндрюс, свет!

Через миг прожектора залили светом переднюю лужайку, превратив ее в футбольное поле, по которому одинокий игрок бежал к своей цели.

Арабелла вперилась взглядом в маленькую фигурку, зигзагами убегающую по лужайке. Крепко прижала приклад к плечу, прицелилась и нажала на спуск. Кранц упала, но продолжала ползти к ограде.

– Вот черт! – посетовала Арабелла. – Только ранила.

Она сбежала вниз и крикнула:

– Эндрюс, патроны!

Эндрюс распахнул перед ней парадную дверь, одновременно вручив ее светлости два патрона. Арабелла мигом перезарядила ружье и выбежала из дома. Черная фигурка сменила направление, но Арабелла с каждым шагом ее настигала. Остановилась посреди лужайки, прицелилась и собиралась выстрелить, когда к дому подкатили три полицейские машины и карета «скорой помощи». Свет фар ослепил Арабеллу, так что она не могла толком разглядеть свою дичь.

Первый автомобиль, проскрежетав тормозами, остановился.

– Добрый вечер, главный суперинтендент, – произнесла она, прикрывая глаза от света.

– Добрый вечер, Арабелла, – ответил тот, словно всего лишь на пять минут опоздал к началу приема. – У вас все в порядке?

– Было в порядке, пока вы не приехали. Как вы умудрились так быстро подоспеть?

– Скажите спасибо вашему американскому знакомцу Джеку Дилени. Мы уже час как держим поместье под наблюдением.

– Дали бы мне еще пару минут, я бы ее прикончила, а там будь что будет.

– Я вас решительно не понимаю, – произнес главный суперинтендент.

Тут появился господин Накамура в домашнем халате.

– Мне кажется, Анна…

– Господи! – воскликнула Арабелла. Она метнулась в дом, взлетела по лестнице в спальню Ван Гога и увидела, как Эндрюс, стоя на коленях, сноровисто перевязывает Анне ногу.

В комнату вбежал господин Накамура.

– Долгие годы, Арабелла, – сказал он, – я задавался вопросом, что происходит на приемах в английских особняках. – Он сделал паузу. – Теперь я знаю ответ.

Арабелла расхохоталась, но, обернувшись, увидела, что он разглядывает изуродованный холст.

– Боже! – вырвалось у нее при виде того, что осталось от ее наследства. – Этот сукин сын Фенстон всех нас обставил.

Анна с трудом поднялась и села на край постели.

– Не думаю, – возразила она и, встретив удивленный взгляд Арабеллы, добавила: – Но благодарить за это следует одного Эндрюса.

– Эндрюса? – переспросила Арабелла.

– Да. Он мне сказал, что господин Накамура отбывает рано утром и поэтому было бы лучше снять картину, пока мы ужинаем. Тогда слуги могли бы без спешки вставить ее в настоящую раму, упаковать и подготовить к отправке. – Анна помолчала. – По-моему, я дословно запомнила, что он сказал: «Если, с вашего позволения, мы заменим оригинал на подделку, уверен, что ее светлость об этом и не прознает».

– Я бы на вашем месте, – сказал Накамура, – рассчитал его за строптивость сию же минуту. Тогда его бы нанял я. – Он обратился к Эндрюсу: – А если б вы согласились, я бы удвоил вам жалованье.

– И не мечтайте, – произнесла Арабелла, опередив ответ дворецкого. – С таким национальным сокровищем, как Эндрюс, я ни за что не расстанусь.