Текст книги "Канал КØжа (ЛП)"

............?/.0,//.>ложится....................../01.>.......

........................за три, Зион..//1)0...........@/^0.1<.

................(ещё ожидая///&^С%/?/>+....................

.  ........чёрные ветки.......................................

..............трогает лист>/ >тучеформа///......; ..01.......

......../*~паразитарный//>/.,@слишком........................

..............близко/^*01”1/+.мелис.са..?..   ...  .. .

<прерван /&^0 11001”?голоса>  ”  ,.>

/./нет. /   / -~# лист

..данные: птичья песня

>>и.нт.ф*рнц,>у/зо)ры

туман эфира^ следы 011101>но//.ла^^           \     

. деревоКОЖА.<

сайт инфекции*:/[1 2 3 4 5]>[0]   

<       >//<кто это?                       

Память? >// (молчание 0)

<          купол>мерцание/    10       0    *(^ 010

.     тёмный свет://,.

/ <        закрытие>    

/  <нет !>                * .” 

пои.ск>/,,кон

такт...

-25-

Джордж брёл по передвижной студии компании.

Продюсер сидела на ступеньке, попивая пиво. Её звали Клео Джеймс. Всего двадцати семи лет от роду. Молодая женщина с воспалёнными от недосыпания глазами.

Джордж ввалился на площадку, его одежда была мокрой, волосы – слипшимися, лицо – красным.

– Вы знаете, кто я? – спросил он.

– Конечно, – кивнула Клео.

– Я отец Мелиссы. Отец… вашей жертвы.

Клео смотрела на него.

– Мы делаем всё, что можем, мистер Голд. Правда. Я не знаю, что сказать. Никто не может объяснить это. Она просто… исчезла.

– Хотите эксклюзив?

– Интервью? Конечно.

– Не интервью. Просто наведите на меня камеру.

– Что?

– Давайте.

Клео щёлкнула пальцами, и перед ними возник оператор. На груди висела чёрная лоснящаяся камера.

– Сними это. – голос Джорджа был резким, безнадёжным. – Пусть будет вживую, без монтажа.

Вспыхнул яркий поток серебряного тепла из осветительных приборов, высветив лицо Джорджа в его похотливом, грязном, кроваво-розовом моменте непреодолимой горечи.

– Вы будете ругаться?

Джордж смотрел на продюсера.

– Что? Ах, да. Сквернословие. Конечно. Очень, очень вероятно.

Клео повернулась к группе.

– Окей. Мне нужно ещё пять секунд, чтобы включить запикиватель.

Джордж стоял в центре образовавшейся активности.

– Хорошо, Мистер Голд. Мы снимаем.

Джордж кивнул.

Он начал обратный отсчёт, отмечая пальцами последние три секунды.

В прямом эфире, эксклюзив от сайта тайн.

Джордж уставился на линзу. Он сделал линзу своим врагом, этот круглый изгиб стекла, аппарат, принёсший ему удачу, сейчас ему виделся как паразит, вор образов.

Он чувствовал, как высасывают его пьяное сердце.

– Меня зовут Джордж Голд, – начал он. – И у меня есть некоторые основания считаться истинным Спасителем музыки этой Нации.

Он горько рассмеялся.

– Я изъел собственные пальцы до костей. Я украл собственные деньги. Я продал собственную душу себе же по урезанной цене бросовой сделки, я обнулил и опустошил её, обесценил.

Его глаза загорелись.

– Джордж Голд! Джордж ёбаный *пии* Голд!

Его руки прикоснулись к горлу, нежной коже.

По телу пробежала дрожь.

– Только что меня пыталась задушить женщина. Музыкальная звезда. Моё же творение. Взгляните: моё собственное блядское *пии* творение только что пыталось меня убить. Я ещё чувствую её руки вокруг своей шеи, и это после всего, что я дал ей. Но что она знает? Нола Блу? Нола ебать её Блу! *пии* Какая-то сумасшедшая, недоломанная, плексивизионная женщина с пылающей кожей, показавшая мне мир, как она думает, доселе мною невиданный.

Он накручивал сам себя, дойдя до предела.

Кожа сжалась. Зубы скалятся.

– Слушайте меня. В детстве и юности меня били, я становился посмешищем, бывал унижен, куплен и продан, и снова куплен, и поднят, и высмеян, и избит до полусмерти, и возвращён, и обоссан, *пии* и прославлен как двухгрошовый бог и дьявол, и всё это на старом добром телевидении, в восхитительном омерзительном цвете. Живьём к вам в дом!

Подкатила медленная волна тёплого света луны и камеры, его глаза наконец ожили, былая кондиция.

Воспоминания о хороших и плохих временах. Побег.

– Свою первую гитару я украл из числа дешёвок с рынка Камден. Сколько же мне было, 15, 16? Только приехал в столицу, дыры в карманах и больше ничего. Этот инструмент был поистине ужасной вещью, грубой подержанной копией копии фендерского Страта. Размалёванная убогими солнечными лучами, вся потёсанная, поцарапанная. Расшатанные звукосниматели. Я даже не мог её настроить. Провёл за ней три недели, полировал её, струны рвались через день, от неё исходил жуткий треск из крошечной коробочки усилителя, бам, ртзззззззззтттттттт! Шум, который она производила. Дерьмище. *пии* Нельзя и придумать что-то худшее, и всё же, вот незадача, люди… Я написал «Кого волнует любовь?» на этом самом проклятом инструменте. Понимаете? Два года спустя она стала возглавлять рейтинги в полудюжине стран. Вы знаете эту песню. Вы её пели. Вы танцевали под неё. Кого нахуй волнует любовь! *пии* Номер один блять, во всём мире. *пии* Первая из множества. Конечно, мне пришлось пренебречь некоторыми людьми, чтобы достичь этого. Чего бы это ни стоило, оно того стоило. И даже больше.

*пии* *пии* *пии*

Теперь он дышал медленно и легко, нашёл свой ритм.

– Неважно. Неважно, неважно ни на йоту, что вы делаете. Важно то, как вы это делаете. Просто дарите прекрасные райские мелодии людям, работающим людям. Они приходят домой усталые после тяжёлого трудового дня, получив за свой труд плату, которую и деньгами-то не назовёшь… Послушайте меня, позвольте им включать музыку. Сделайте мечту доступной для человеческой повседневности. Это единственная подлинная мысль, единственная цель. Я продолжаю твердить это молодым и восходящим, всем своим милым маленьким созданиям. Сделайте так, чтобы людям было доступно мечтать. Но они не слушают меня, они не хотят слушать.

Здесь он остепенился, почти уйдя в себя.

– Молодые не слушают.

Тихо.

– Ах, нет. Они ускользают. Ты держишь их крепко, слишком крепко, а они всё равно ускользают.

Замедление.

– Мелисса. Всё потеряно.

Теперь глаза Джорджа закрыты. Движется только его рот.

Повторяя. Одно слово.

Мелисса…

Мелисса, где ты!

Крича.

МЕЛИССА!!!

…

Камера любила его.

-26-

Нола продолжала идти сквозь лес.

Я там его чуть не убила.

Иисусе. Мои пальцы, так цепко.

Чуть.

Чуть не убила Джорджа.

Что со мной происходит?

Куда мне идти?

Поникшая, ослабленная. Она посмотрела на свои руки.

Пальцы вокруг горла, сжимаются…

Видя пальцы, запачканные в крови.

…О Боже. Только посмотрите на меня. Плачущая.

Плачущая кровь.

Ненастоящая кровь; лишь транслируемый сигналом образ крови, просачивающейся наружу из каждой ладони.

Реальное и нереальное играли в её уме, в её глазах и по всему её телу. Она потерялась в моментах затемнений и перебивок, в перерывах между сигналами. И все деревья вокруг неё мерцали записанной жизнью, листья вспыхивали кодом, цифрами, рукотворностью. Её тело поддерживало свой костюм. Этот лес был однажды записан, заснят, годы назад, и сейчас она появилась в проигрывании той записи. И чем дальше она шла, тем больше она верила. Зайдя достаточно далеко-далеко, вероятно, она сможет выйти за край иллюзии, и тем самым сбежать из неё. Вместо этого лес смыкался вокруг её; пестропятнистый, загадочный, запутанный, без гео-карты или памяти, каждое дерево и ветка – ещё одна часть фильма о её жизни.

Время замедлилось.

На её кожу надвигалась темнота.

Продолжай идти.

И тут голоса впереди, через листву.

Нола приостановилась.

Она была почти обнажённой, её верхняя одежда была сброшена во время погони. И всё же, она не чувствовала холода, не дрожала после бега. Её тело струилось жаром от картинок, покрывавших её, которые охватили её всю, каждую складочку её кожи, ожившей краденной страстью.

Она присела и выглянула из-за веток.

Там на участке был разбит лагерь путешественников, кругообразное скопление залатанных палаток и старых ржавых вагончиков. Была почти полночь, но люди всё ещё бодрствовали, многие сидели у костра. Женщина пела балладу о потерянном желании. Потрёпанный фиолетовый флаг свисал с центральной мачты, на вершине которой медленно поворачивалась, ловя послания с неба, спутниковая тарелка. Где-то неподалёку бежали по следу собаки, вынюхивая чужака. Её.

У Нолы не было выбора.

Она оделась в образы, в одежду, украденную с модного показа. Облачение, переливающееся серебряно-голубым, зелёным и серым: брюки, блузка, пиджак. Украшенная таким образом, она вышла из-за деревьев.

Первой её увидела девочка-подросток и вскрикнула в изумлении.

Другие обернулись посмотреть, поглазеть на это зрелище, на эту женщину из мерцания и сияния.

~~~

Нола отдыхала.

Она спала урывками где-то в течение часа, свернувшись калачиком в одном из типи. Время от времени один или двое из ребятишек лагеря заглядывали через полог, чтобы поглазеть на неё, на медленно двигавшиеся картинки, дрожавшие на её лице даже во время сна. Они могли только думать, что сны этой женщины каким-то образом проникли через её плоть, поднимаясь на поверхность. И как же это было чудесно, видеть, что её сны были их снами, снятыми с визионного экрана.

Это было, решили они, даже лучше, чем Купол.

Это было живьём. От источника.

По-настоящему живым.

Дети молча наблюдали, пока их не позвали родители для каких-то поручений. Сегодня им нужно было сделать кое-какие приготовления для событий предстоящей ночи. Этой особой ночи…

Лагерь был известен как Тангенс Пять.

Обитатели были давними фанатами Купола Удовольствия, отщепенцы и бродяги из самых разных уголков земного шара. В течение долгих лет каждый из них брёл по направлению к локации своего ведущего желания. В какой-то день или ночь они забредали сюда по новой паломнической тропе, сбрасывали свои рюкзаки и решали остаться на пару часов. Часы становились днями, каким-то временем, которое им требовалось, чтобы отойти от своих прошлых жизней, своих так называемых «настоящих» жизней. И так одна неделя превращалась в две, в месяц, в год или больше, первоначальные причины пребывания здесь становились затейливыми преданиями, пересказываемыми у костра, в то время, как ночные трансляции бомбардировали звёзды. Эти форпосты были полулегальными зонами; компания «Купол» не стремилась прогонять незваных гостей, позволив им стать частью основополагающего мифа программы. Некоторые из людей постарше были ветеранами самого первого лагеря, основанного во время второго выпуска программы.

Одной проекции для них было недостаточно; им нужно было чувствовать единение с образом и реальностью. Позже они сложились в пористые регионы, разраставшиеся вокруг мест чрезвычайной активности СМИ, и оказывались намеренно потерянными на картах. И теперь они оплакивали медленное угасание Купола во всенощном бдении пламени и тени. По слухам из сети и эфира, это была финальная ночь трансляции, вероятно, самая последняя. Купол закрывал свои системы.

Нолу разбудило звучание музыки.

Вокруг было ещё темно. Она вышла из типи и увидела, что все резиденты Тангенса Пять собрались вместе, включая детей. В центре внимания была большая белая простыня, натянутая между фургоном и стволом дерева. На поверхности простыни мельтешила живая съёмка изображения безмолвной, пустой и тёмной формы Купола Удовольствий, спроецированная самодельным прибором. Поперёк экрана и вокруг лиц людей летали искры от лагерного костра, дополнявшие атмосферу языческого ритуала. Рядом, как рыкающий зверь, работал портативный генератор. Лагерная спутниковая тарелка специально по случаю финальной церемонии была украшена длинными лентами мерцающей серебряной фольги, свисавшими из чаши.

Нола огляделась.

Было три часа ночи, и воздух стал холодным. Люди были одеты в пальто и шарфы. И сама Нола была в похожем наряде, предоставленной ей одной из женщин, приютивших её, Бетани. Шерстяная шапка, низко натянутая на лицо Нолы, означала, что различимы были только её глаза, и всё же, постояльцы нервно озирались на неё. Для них она была мистической сущностью, видом, созданным из электрического свечения, сигнала и материи, одним из сказочных иллюминированных странников, каковые описаны в древних историях творения Электронно-Лучевой Передачи и Вакуумной Трубки.

Нола заняла место в публике.

Звуковая система трещала, экран гудел и дёргался статикой. Теперь изображение Купола исчезло, поскольку в сигнал врезался пиратский канал. Возникла фигура Мисти Паркер. Мисти: сплетница о знаменитостях, пресмыкающееся всенощных слухов. Её готическая причёска была окрашена огненным, и её лицо, словно бабочка, растягивалось и схлопывалось на неизменном дисплее, белизна кожи с раскрашенными участками её щёк и бровей. Когда лейтмотив передачи доиграл, её фиолетовые губы образовали оскал.

Слова Мисти лились рекой.

– Зрители Купола, где бы вы ни были, я принесла вам тайну Сейчас! Я имею в виду эту минуту, эту самую секунду. Нет другой такой истории, которая стоила бы нашего времени. Собственно: Куда же делась наша прекрасная, отчаянная, потрясающая, смиренная, пылкая, застенчивая и танцующая Мелисса Голд?

Толпа вокруг грубо состряпанного экрана смотрела в тишине, некоторые кивали головами, другие закрыли глаза в медитации.

Оскал Мисти растянулся.

– Продюсеры нам не говорят. Они хранят свои маленькие тайны. О, но мы узнаем правду, ведь мы люди, чистосердечные и бдительные зрители этой отверженной земли.

Мисти засияла. Её голос взял более глубокий тон.

– Я сейчас говорю о боли и наслаждениях жизни в Куполе. Я шепчу полусказанные слова слухов, пойманных ночью в паутины воздуха и цифр.

Теперь экран показывал в реальном времени публику, собравшуюся за кольцевым ограждением. Они тоже стояли в тишине, в покое, во вспышках света, в почтении, головы склонены, руки переплетены с руками рядом стоящих – незнакомцев, друзей, родственников, приятелей по просмотру – все держались вместе в этот момент общего сомнения и лишения.

Мисти говорила за кадром.

– Говорят, что Мелисса оставила свои бренные оковы плоти и вошла в другую, лучшую реальность, сделанную из света и тени, из вспышки и плёнки. Она стала затерянной в камерах жертвой свету и зрелищу.

Люди по лагерю забубнили что-то наподобие:

…затеряна… затеряна в камерах… затеряна…

Экран ушёл в черноту. Из этой пустоты продолжал звучать голос Мисти.

– Мелисса? Если ты там, вовне, если ты можешь с нами говорить, свяжись с нами любым способом, в любой форме, пожалуйста, сделай это сейчас.

Нола поёрзала на своём месте.

Слова Мисти действовали, как курение фимиама, как заклятия жрицы.

– Пожалуйста, Мелисса, мы специально для тебя затемнили экраны. Яви нам себя, говори с нами. Покажись.

Экран дрожал.

Дрожал в лунном свете.

И все смотрели заворожённо.

Нола представляла себе их. Всех, кто находился в студии, притихших. Всех, кто стоял за оградой, жил на долгосрочных лагерных стоянках, всех, остававшихся бодрствовать допоздна в своих гостиных, чтобы увидеть это, чтобы быть свидетелем. Все притихшие. Ночные работники и недремлющие в больничных палатах, на заводах, в офисах, кафе и барах. Притихшие. Нация как целое, притихшая. Миллионы зрителей по всему миру. Притихшие. Техники и исполнители в лондонской штаб-квартире Купол-Удовольствий-Энтерпрайзис. Притихшие. Сама Мисти Паркер. Притихшая, ждущая. Все люди, повсеместно смотрящие на свои избранные экраны, прикованные к плексивизорам, бокс-компам, портапопам, телебагам, сомаподам, гексаплеерам, древним телеприёмникам, извлечённым из кладовок ради этой церемонии. Кусок материи, растянутый на деревьях. Все уставились в темноту и ждут ответа, образа Мелиссы в её новом обличье, каким бы оно ни было, её новой обители, где бы она ни оказалась. Конечно, конечно, технология даст нам этот проблеск, это зрелище? Конечно.

Ожидание.

Всё ещё ожидание.

Растянутая белая простыня трепетала на ночном ветру, чёрная, безжизненная, беззвучная и беззрелищная.

Экран ничем не откликался, не предлагал открытий.

Нола сидела на краю стула, сжав пальцы. Она могла слышать голоса в своей голове, давление нарастало. Её тело жаждало и горело целиком, каждый дюйм.

Зрители вздыхали.

Затеряна… всё так же затеряна…

Живая съёмка Купола вернулась на матерчатый экран, когда ослаб пиратский канал, и аэроволны были отвоёваны официальными программами.

Минуту или две никто не разговаривал.

Молодой человек, раздетый до пояса, ступил вперёд. Он начал исполнять точный, выверенный танец, прижимаясь к земле, едва сдерживая энергию. Огонь ощетинился. Люди начали петь, сначала тихо, затем усиливаясь. Женщина играла на электрогитаре, создавая минорные вариации на тему лейтмотива Купола, угадывающуюся в аранжировке. Музыка становилась более тёмной, рваной, громкой, атональной по мере того, как шаман племени поднимался на ноги, держа в руке горящий факел. Тени танцевали с ним, как чёрные духи диких животных, удерживаемые только хрупким заклинанием. Нола содрогнулась, её собственная кожа роилась проекциями меха и когтей под пальто. В кульминации танца шаман поднёс пламя к белой простыне, и зрители ахнули, когда телевизионное изображение Купола Удовольствий исчезло в огне. Люди кричали от боли и высвобождения. Музыка переросла в шум, оживший кровенотами и костеискрами. Молитвы интонировались, слова заимствовались из древних телевизионных диалогов и броских фраз, все перекрученные, абстрагированные. И потом – тишина, ритуал умер вместе со своим богом.

Треск костра.

Звуки ночного леса.

Пепел развеянной по ветру материи.

Теперь все глаза обращены к Ноле.

Она неуверенно встала и пошла вперёд толпы. Знание того, что она должна сделать, пришло к ней с её кожи, от голоса с плоти, от демона образа. От неё самой. Она сбросила одежду, не испытывая стыда. Шоу началось. Это была трансляция, никогда ранее не виденная, созданная Нолой, сжимавшей сигналы вместе, продуцирующей свои собственные программы. Сегодня на Кожевидении мы принесём вам восторги: Зоогонщики на трассе, Косметика Смерти, Животные под Наркотиками, Грязные декораторы рок-н-ролла. Нола смешивала картинки, создавая гибриды: Невеста автомобилей, Ток-шоу человеческих рыб, Голые дни пламени и чуда, Жизнь и смерть корпоративного неудачника, Пегас со сломанными крыльями. Она раскалывала звуки и голоса на кусочки, сводя их вместе в новых комбинациях: Кровь на крекерах, Мартышки мышкуют монеты, Поёт мистер Кис-Кис, Ударяющие синим током стихи о футболе, Гудбай, полуночный сон, Зинго Линго Бинго!!! Нола делала собственные программы, и публика смотрела во все глаза. Люди смеялись, восклицали, охали и ахали. Они пускали слюнки. Они перешёптывались. Они хотели большего.

Ручные камеры глазели на неё, линзы восхищались.

Нола замедлила зрелище, уловив настроение. Её кожа светилась биолюминесценцией, когда картинки материализовывались:

Украденные взоры любви,

газовое освещение, мягко падающее на лицо женщины,

мужские руки, обнимающие,

стоит пара, затемнённая на фоне заходящего солнца,

на отдалённом пляже волны трогают песок,

поцелуй такой нежный, такой манящий на плоти, что губы возгораются звёздами и солнечным жаром.

Картинки. Мыльные клише, преувеличения, дежурные действия фильмов о любви.

Не имеет значения: они были рождены желанием.

Рядом сидела девочка-подросток – ребёнок, ловивший мелькающие изображения с такой жаждой, что Нола видела собственное отражение в её глазах, Нола – молодая и ещё верящая. Нола – поющая для своего удовольствия, сочиняя мелодии, слова, испытывая чувства в диком развернувшемся мечтательном серно-лунном магически заклинающем балете музыки, играющая живьём для её образа в зеркале шкафа, позирующая, танцующая свои собственные движения под свой собственный ритм.

И девочка отдавала всё это назад Ноле

с прикрытыми глазами,

занавешенной улыбкой,

лёгким движением тела в ответ

на кодовые жесты:

кивания головой, лёгкие хлопки в ладоши.

Так оно и происходит…

Здесь, сейчас, среди сплетённых веток под холодными утренними звёздами вокруг костра, устроенного в скрытом пристанище, проживалась жизнь.

Во время презентации Нола чувствовала, как её тело меняется. Она полностью была захвачена сигналом; больше не человек, а странная завораживающая амальгама. Мягкая машина для глаз. Она могла чувствовать образ Мелиссы, живущей внутри неё, поднимающейся по её позвоночнику. Сигнал говорил; не словами, даже не картинками, а чистыми случайными толчками энергии. Пока Нола не почувствовала одержимость внутри своего черепа и маску, надетую на своё лицо. По изгибам её кожи путешествовали искры.

Лицо Мелиссы на лице Нолы.

Чистое, на этот раз, более умиротворённое. Поселившееся во плоти и свете, нежно покоящееся.

Теперь начинается… начинается…

Глаза Мелиссы открылись.

Они были чёрные; гагатово-полуночно-небесно-чёрные.

Без белков.

Люди ахнули. Были слышны возгласы удивления, шока. Заревел ребёнок.

Теперь глаза Мелиссы приблизились, заполнив всё лицо Нолы. Появились белки, выцветая на глазах. Теперь глаза стали пронзительно-карими. Теперь зрачки расширились, вбирая свет, отдавая свет. Со всей страстью, которую удерживали эти глазные яблоки. Воспоминания, истории, ярость и любовь. Казалось, всё было во взгляде, здесь, чтобы быть взятым ради удовольствия.

Глаза смотрели вперёд.

Теперь появился рот. На рот Нолы наложился рот Мелиссы.

Губы двигались.

Мелисса Голд говорила, голос мурлыкал от тишины до слов, мягко пузырился, источая хаос:

…живая в пыли и пиксельных потоках с волос и языка, дрейфующая по потерянным фильмам, тем, которые никогда не были увидены, не были пересмотрены, запертые в чёрных зеркалах и зашитом рту, теперь треснувшем и выблёвывающем бриллианты на лезвие, нарезающее темноту, собирающее картинки и шумы, ожившие, чтобы петь городу луны и демонов, где живут знаменитости, слава которых больше не поддерживается, их фальшивые золотые крылья, оборваны и сложены, живые, блуждающие, поющие в скрытом проходе, в портале-глазе, в садах тишины и теней, их голоса касаются через порхание ночных бабочек, шёпот, послания, закодированные в картах из пыльцы, в потоках сигналов, в свечении луны на коже, в пении…