Текст книги "Канал КØжа (ЛП)"

Автор книги: Джефф Нун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

-7-

Начались дневные заботы. Нужно было продвигать новый сингл. Здесь была повседневная жизнь и Нола Блу проживала её, эту священную возможность, над которой она трудилась, приз, которого вожделели тысячи.

Интервью, фотосессии, появления на радио.

А Джордж Голд даже ни разу не обернулся, даже не повернул голову к двери и не сказал привет.

Кристина оставалась верной.

Она сунула Ноле что-то маленькое в форме таблетки.

– Вот и мы. Это наполнит силами все твои системы веры в себя, поверь мне.

Теперь они вместе пили чай, напивались напитками из студии, подмешивая туда долю виски. Они смеялись над печальными шутками и шушукались о звёздах-конкурентках. Кристина была старше Нолы на десять лет. Она была старой закалки теоретиком плотски-счастливой попсы с примесью наркотиков и радикального мозгоёбства. Она рассказывала истории обо всех девчонках и парнях-фанатах, которых она уводила у Нолы в течение всего прошлого года, просто ради ночных забав. И она так ярко улыбалась, и кивала прямо впопад, и брала Нолу за руку на удачу. Но другие профессионалы, которых они встречали на пути – репортёры, маркетологи, фотографы и им подобные – обходились с Нолой по-другому, как будто она была уже использованным товаром. Но Нола прилагала все усилия, а иногда даже больше, чувствуя, как возвращается былая страсть, весь этот кураж, лоск и жажда славы. Несомненно, таблетка делала своё дело. Но не только это. Нола кайфовала в собственных грёзах. И всё шло отлично, пока ей не пришлось записывать на плёнку исполнение песни, которую будут транслировать на следующей неделе в Любовь это дёшево – передаче для подростков.

Пантомима. Обычное дело.

Нола встряхнула головой.

– Крис, передай им, что я хочу петь живьём.

– У них всё настроено.

– Скажи им.

Глаза Кристины потемнели.

– Ты сделаешь так, как они хотят. Это сделка.

Да. Сделка. Спонсорство. Сборы. Так много всего учтено и закуплено. И такая прибыль.

И… улыбка.

Губы шевелятся под запись.

(хочется, хочется)

Музыка в наушниках

(мне просто хочется)

Рот и тело работают синхронно, без проблем, но вдруг над головой лопается пузырь и внезапно Нола видит себя сверху, с осветительного оборудования.

Игру жизни на расстоянии, себя в чучеле из тряпок и пудры, едва ли вообще там находящуюся. Пронизанную прожектором: оттенённую красным, зелёным, затем жёлтым, ярким и горящим.

Пустые шаги хореографии, предполагавшие придать ей привлекательный вид, или сексуальный, или товарный, или какой-там ещё.

Горячая кожа, нежное покалывание под одеждой.

Знаешь, мне хочется,

Мне хочется узнать тебя.

Но теперь она не могла контролировать соотношение текст/рот должным образом, вообще никак. Её губы продолжали шевелиться под запись и вдруг стали растягиваться слишком медленно. Попытка за попыткой взять себя в руки, пока режиссёр не заорал на неё. Это всё только усугубило.

Запинка, пропуск такта. Стук её туфель по дереву.

В горячке вырываются слова:

Мне хочется (мне просто хочется) по-настоящему узнать тебя настоящего.

Всего. Всего тебя. Дай мне шанс.

Мне хочется касаться тебя, тебя, только (хочется) касаться тебя.

Тебя настоящего, мне просто хочется

Идти за тобой и укрывать тебя.

(Прошу) дай коснуться тебя

Мне только хочется

Мне просто…

Рот Нолы отказывался повиноваться. Другие слова лезли в голову, одерживая верх, насильно выблёвываясь: злые слова, непотребные слова. Ей пришлось сжать губы, чтобы предохранить новый текст от всеуслышания. Её тело дёргалось и крутилось в рутине танца, как надломленная марионетка. Она не чувствовала реальной связи с живой песней как музыкой, как мелодией или смыслом, а лишь как набором специально закодированных фраз и жестов, разработанных триггеров для нажатия на нужные эмоциональные и физические кнопки определённого целевого демографического подкласса.

Хочется… хочется…

хочется… приблизиться… чувствовать… тебя…

дай мне… всего…

хочется хочется…

Слова распадаются и скользят, музыка пульсирует в её ушах словно внутрикровяная песня.

Снопы света, нет изображения.

– Народ, тут какая-то поломка. – говорит режиссёр из контрольной будки. – Да что же это? Ну пожалуйста.

Монитор залился, пронзительно завизжал.

Живот Нолы стал зудеть,

а затем – гореть.

Её глаза крепко зажмурились.

Выскальзывание. Плавное высвобождение. Музыка растворяется в далёком треске, чистом статическом электричестве, искрах нагрева. Боль. Чей-то голос, обращающийся к ней, шепчущий в близи. Но что ей сказали?

Она не могла расслышать.

Что ей было сообщено? Какая-то информация или история.

Откуда ей было знать?

Говори со мной. Говори со мной! Громче!

В ответ пришёл только шепчущий выдох.

Что ты мне говоришь?

И тогда Кристина взяла её за плечи и повела к краю съёмочной площадки, спрашивая, всё ли с ней в порядке. Нола могла отвечать с трудом. Она обхватила себя руками, прикрываясь, ёжась, внезапно смутившись собственного тела.

Кристина снова спросила.

Нола отстранилась.

– Мне нужно немного времени. Пару минут.

– Конечно. Конечно, они у тебя есть.

Нола кивнула, улыбнулась.

Спасибо тебе.

Она покинула пространство студии, прокладывая дорогу к туалетам вниз по коридору. Стены поплыли у неё перед глазами, она поскользнулась и чуть не упала. Живот потяжелел. В ушах роились звуки, создавая гудение, осадок. Пыль на языке, металлический оттенок. Чудной привкус. Наконец, она достигла женской уборной, где ей удалось ввалиться в одну из кабинок, как раз когда её вывернуло, разразившись обильным рвотным фонтаном на белый кафель.

– Иисусе. Что со мной?

А живот всё болел и резал.

Руки поднимаются. Рубашка, задранная,

сдёрнутая набок.

(брррр)

(боязно взглянуть…)

Синяк.

(вот… дерьмо… ох… нет…)

Синяк вырос.

Прежний пурпурно-розовый теперь сменило многоцветие, основные цвета растворились во множестве других оттенков: красные, жёлтые, несколько мазков оранжевого. Он всё ещё был округлой формы, на вид более трёх дюймов в ширину, затушевал пупок Нолы.

Он разрастался.

Чудные голоса продолжали доноситься в её ушах. Исходили они изнутри головы или из внешнего мира?

Один голос рос заметнее.

Нола могла различить пару слов там-сям, на фоне шелухи и статического шума:

…Каждую ночь… враги вторглись… наши ребята делают всё, что могут… неожиданное нападение…

Её пальцы коснулись живота, надавили.

Тёплая плоть, влажная.

Она нагнулась, чтобы исследовать синяк поподробнее. Двигался ли он? Двигался ли он под её пальцами, или, что ещё более причудливо, двигался живя собственной жизнью?

Внезапная волна боли глубоко внутри.

Чёрт. Дерьмо.

Нола запаниковала. Она хлопнула тыльной стороной двери о стену кабинки, бросилась к зеркалу над рядом раковин.

Рубашка широко распахнулась.

Пуговицы свободно выскальзывали. Одна, две.

Её тело прижималось к стеклу так близко, как только могло.

Вот сейчас. Вот оно.

Он снова сместился.

Синяк был живым.

Живым…

Он переливался психоделическими узорами, цвета менялись и перетекали друг в друга. Они то кружились, то распадались и перестраивались, двигаясь как одно целое, постоянно меняясь. Нола коснулась поверхности, нежно, в страхе. Её пальцы снова стали липкими и горячими. Она заворожённо наблюдала, как движения странного ушиба наконец замедлились и объединились, приняв определённую форму. Нола немного отошла от стекла, чтобы лучше разглядеть эффект.

Это было

Это был…

Это был рот.

Губы. Язык. Зубы. Дёсны. Слюна…

Изображение рта.

Отлично сформированный, если не брать в расчёт слегка преувеличенный размер, человеческий рот, занимавший более или менее всю площадь синяка. Тонкие красные губы открываются и закрываются. Шершавый язык влажно облизывается, проводя по зубам и нёбу, образуя слоги. И голос, звучащий в голове Нолы, казалось, совпадает с движениями губ.

Из живота Нолы вслух говорит человек.

Последние данные ясно показывают, что поддержка среди средних классов падает…

Нола схватилась за ближайшую раковину, ища опору. Её пальцы пытались вгрызться в фарфор. Её собственный рот открылся, чтобы завизжать или хотя бы заорать, но ничего из неё не вырвалось, ни звука, ни облегчения. Только рана на животе продолжала, теперь уже другим голосом, другая пара губ, губ женщины.

Нола узнала звучание.

Это была Долли Темпл, растрёпанная неряха из Сквер Пег Авеню. Долли Темпл, королева Дневного Мыла, назидающая, выплёвывающая слова из своих розовых полированных губ.

Ты. Убирайся. Вон. Сейчас же. Оставь меня. Я не выношу таких, как ты.

Долли шипела и пыхтела.

Никогда. Ты слышишь меня? Никогда больше я не буду спать с тобой!

Нола простонала. Она собралась. Она прижала обе руки к животу, чтобы удержать образы внутри, не дать им вырваться наружу.

Это было бесполезно.

Белая кафельная облицовка пульсировала синюшными брызгами по мере того, как открывались и закрывались её глаза.

– Нола? Ты здесь? Нола?

Голос Кристины. Шаги.

Нола запаниковала. Она бросилась обратно в кабинку.

Нельзя, чтобы меня увидели, не в таком виде.

Слишком поздно. Кристина стукнула кулаком в дверь, зовя её по имени.

Не подходи!

Дверь с размаху открылась.

Кристина уставилась на неё.

– Всем интересно, куда это ты запропастилась.

Нола запахнула рубашку, зажав в кулаке обе стороны отворота.

– Я… Я… Я занята. – её голос запинался. Ей удалось застегнуть пуговицу.

– Ну да. Я вижу. – Кристина посмотрела на неё. Холодно. Холодные глаза. – Просто одна съёмочная группа волнуется о времени и обо всём таком, что придётся оплачивать.

Нола вышла из кабинки. Она сказала:

– Мне не очень хорошо.

Кристина кивнула.

– Если бы у меня были твои возможности… думаешь, я бы себя вела так же? Чёрт, нет. Я бы пела, я бы танцевала, как дешёвый заводной робот, день и ночь напролёт. А сейчас выбирайся отсюда и дай представление.

Нола не смогла ответить, она не смогла даже сфокусировать взгляд на чём-то одном.

Кристина поменяла тактику. Она отмотала длинный кусок бумажного полотенца, намочила его в раковине и подошла промокнуть потное лицо Нолы.

– Вот так. Тебе станет лучше. И мы закончим эту работу.

Нола не могла это вынести.

Близко. Слишком близко.

Пот. Тепло. Запах другого человека.

– Давай сюда. Подойди. Нола, попей воды.

Нола попила.

Внезапный прилив холодной жидкости по горлу, благодарная, словно не пила неделю.

– Я не могу. Крис, не сегодня.

Две женщины вперились друг в друга.

– Окей. Но что мне сказать им? Есть идеи?

– Извини. Не сегодня.

Лицо Кристины заполнила тревога.

– Боже милостивый, нам действительно нужно привести тебя в порядок.

– Что?

– Возьмёшь какие-нибудь каникулы, хорошо потрахаешься, проведёшь недельку в частном спа-салоне или погоняешь сок по венам, что скажешь?

Гнев Нолы нарастал от этих слов. Вдруг, прорвалось:

– Да отъебись от меня.

Тишина. Кристина сжала кулак. Она медленно вдохнула, выдохнула, стараясь сохранять контроль.

– Звони Джорджу, – сказала Нола.

– Джорджу?

– Он заботится обо мне.

Кристина рассмеялась.

– Взаправду? Ты в это веришь? Нола, он тебя сделал. Он создал тебя из пыли, из одного проблеска.

– Это неправда. Мы равны.

– Равны?

Глаза Нолы стали дикими.

– Я талант.

– Да, кто бы сомневался.

Вдруг полыхнуло:

– Он не мой создатель.

– Прекрасно. Может, это пилюля не так подействовала?

Нола покачала головой. Тело дрожало желанием.

– Ты уверена? Ничего такого? Никаких препаратов, о которых мы не знаем.

– Нет.

Желание? Почему желание? И желание чего конкретно? Нола внутри стала жидкой, кожа пылала болезненным наслаждением.

Она покачивалась из стороны в сторону.

Кристина тупо уставилась на неё. Видя перед собой только ещё одну грязную работу, ещё один завал, который ей разгребать. Она заговорила медленно, не сводя с неё глаз.

– Мне перепадали и похуже тебя, Нола. Правда. Полные отморозки. Безголосые сучки, кобели, чувственные «неженки» художники, жалкие ничтожества, распевающие антивоенные гимны, воодушевлённо-обезбашенные маленькие выскочки с полными мечт глазными шарами и необсохшими после мамкиной сиськи губами. Все эти закулисные истерики, сопли, дерьмо. Страх сцены, сыпь от света софитов, тошнота в лимузинах, приступы паники на красной дорожке. Я прикрывала угри, пьянство, беременность, аборты, драки, кражи в магазинах, – полный список всей этой херни. Я обладаю тайным знанием звёзд. И знаешь что? Я всех их переживу. – Кристина ухмыльнулась. – И вот я наконец думаю: Слава богу, кто-то не такой, кто-то с огоньком внутри.

Нола посмотрела на неё и кивнула.

Кристина привлекла её к себе.

– А теперь, прошу тебя, сыграй в игру. Сделай это. – Её голос стал близким, тёплым. – Это всё. Всё, чего я прошу от тебя, маленькая звёздочка. Играй до победы. Потому что, знаешь ли ты, что выкрикнула очень клёвая, очень богатая, и очень-очень талантливая мисс Йони-Йони? Не знаешь? Последние слова перед тем, как она совершила свой прыжок на асфальт семью этажами ниже?

Нола покачала головой.

– К хуям этот шум.

Слова Кристины дрожали на свету.

– Хочешь закончить, как она?

Туман. Искра.

Но всё, что Нола могла сейчас слышать, лишь голос внутри себя, на этот раз детский, выкрикивающий в её голове требование пирога или игрушки. Дай, дай, дай, дай! А затем рассмеявшийся внезапными всплесками радости.

Не могла ли Кристина это услышать? Она должна была слышать.

Или Нола была единственной?

Её лицо в зеркале.

Глаза: испуганные, чёрные, они не оглядывались на неё.

Она отвернулась. Живот опять утяжелился, подкатывала тошнота.

Силуэт Кристины, размытый, на мили и мили отсюда.

Белый фарфоровый блеск, сверхъяркий.

Полосы света трещат и искрят.

Горение проводки.

Один мужской голос.

Факты и цифры. Кожеразговор. Стрёкот.

Средний оборот снизится в силу того, что…

Тарабарщина. Он не останавливался.

Разумеется, как и предсказывалось…

Вмешивается женский голос.

Лепет.

Голоса. Теперь громче. Голоса, которые поют и ревут, завывают и вздыхают, не переставая.

Шум. Поцелуй. Встреча двух пар губ, звук пойман и усилен.

Влажное сосание.

Боль в черепе Нолы.

Острая.

Пульсирующая.

Острая как игла.

Затем – темнота.

-8-

Она поймала такси под студией.

Теперь одна, оставив Кристину саму разбираться с проблемами. Благо, странные голоса приутихли в шёпот, иногда даже исчезая в тишине, но жжение в животе всё ещё чувствовалось. Внезапное чувство тошноты овладевало ею слишком часто.

Добравшись до своей квартиры, она, не мешкая, прошла в ванную, где стянула с себя рубашку, чтобы исследовать тело в зеркале во весь рост.

Глаза её теперь широко раскрылись в потребности знать…

Синяк.

Повреждённый участок разросся ещё сильнее, закрывая почти половину живота. Поверхность была влажной. Инфильтрация. Гноение. Движущиеся картинки играли, мерцая, возникая и меняясь, преображаясь в другие формы и сцены в непрерывном потоке.

Нола увидела:

Растущую луну.

Облака.

Пейзажи далёких земель.

Марширующих солдат.

Затяжной выстрел полуобнажённым мужчиной.

Кровь на стене.

Граффити: Выпусти Сны!

Крадущегося кота.

Дом в огне.

Каждая картинка сопровождалась звуком или последовательностью шумов:

Овации, выкрики, бессвязный щебет.

Визг тормозов, хлопок кулака о мягкую плоть.

Выстрел, первые слёзы младенца.

Политический комментарий.

Яростный спор.

Стоны симулируемого удовольствия, крики отчаяния.

Статическая интерференция, каждая волна приносила Ноле толчок боли.

Сзззкстззтзткст!

Звяканье, ребусы, путаница слов.

Популярные песни прошлых десятилетий, военные речёвки, стихи о любви и одиночестве.

Шаги

    шаги

        шаги

по тёмному дождливому бульвару.

Все эти вещи обрели экстраординарную жизнь на коже Нолы, и она не могла отвести взгляд от них.

О Боже, что со мной происходит?

Что происходит?

Увы, увы, стекло не находило

ни голоса, ни губ, ни языка,

которым бы могло ответить.

Нола смочила в раковине руки и стала себя обмывать, – свой живот, сам синяк, тёрла его, тёрла этот странный ушиб, драила, старалась смыть с себя эту отметину, это повреждение.

Синяк не исчезал.

Она бросилась в главную комнату, крича стенам, плексивизору, мебели, окну, крича о помощи, о чём-нибудь, что помогло бы вернуть хотя бы каплю надежды или утешения.

Нет ответа.

Она позвонила Кристине.

– В чём дело, Нола? Что, ёб твою мать, происходит? Ты должна мне рассказать.

– Просто приедь.

– Сейчас?

– Если сможешь. Пожалуйста.

Это было всё, что она смогла выдавить. Она выключила баг, налила себе выпить и стала ждать.

Пустой стенной экран удерживал её в поле своего зрения, отражая бледный сон женщины, цепляющейся за последние крупицы зубами и ногтями.

Она напилась. Глаза закрылись.

К ней стали приходить картинки, как во сне.

Стоп. Пожалуйста, остановитесь.

Картинки. Истории, рассказанные в тумане обрывками:

В высокую башню ударяет молния.

Ночь спустилась над вересковым полем, по траве которого тащит само себя странное животное. Зверь ранен в бок и сочится кровью. Кровь кишит жуками.

Она знала, что эти же картинки сейчас вспыхивали на её животе. Она чувствовала их там, но не хотела смотреть на них, нет, пусть они испарятся, пусть умрут, пусть все картинки умрут.

Последний человек на планете спускается по пустынной улице. Воздух влажный, удушливый от жары. Костлявая чёрно-серая человеческая тень следует за ним на расстоянии, отдельно от тела.

Разбившийся космический корабль в центре Лондона. Люди разбегаются в ужасе.

Картинки, украденные с кабельного вещания, из фэнтези, из хорроров, из научной фантастики.

Из круглосуточных реалити каналов.

Женщина среднего возраста смотрит на себя в зеркало. Она говорит, но сигнал теряется в шуме, в жаре и пыли. «Я чувствую себя грязной, мерзкой… все эти камеры… весь день… всю ночь… так много глаз… трогают меня… трогают…»

Кристина добралась за полчаса. Она не могла поверить в то, что увидела.

Нола: валяющаяся под стеной, лицо закрыто, волосы мокрые и взлохмаченные. На ней свободно болталась порванная распахнутая рубашка. На ковре перед ней лежал пустой стакан для виски.

Кристина нагнулась, привела Нолу в сидячее положение.

– Давай, детка. Вот так.

Нола попыталась запахнуть рубашку, но Кристина уже увидела что-то необычное там, в складках, на коже.

Что там за травма, какая-то рана?

Тихо произнесла:

– Дай-ка, я взгляну.

И она нежно потянула рубашку Нолы, полностью открыла, рассматривая синяк, который пролегал внизу, сочась ярким пятном цветов, растягиваясь поперёк живота Нолы.

– О Боже, Нола. Кто это с тобой сделал?

Тишина.

– Как такое получилось? Тебя кто-то ударил?

Нола покачала головой.

– Ладно. Ты же не сама это с собой сделала?

Опять нет ответа. Но теперь Нола попыталась встать, говоря:

– Посмотри на меня, Крис. Смотри внимательно. – Она глубоко вдохнула, успокаивая себя. – Скажи, что ты видишь.

Кристина смотрела на синяк.

Цвета и заполненное ими пространство резали глаза. Вначале была видна всего лишь рана. Но вскоре ушиб изменился, очертания и расцветка приняли новую форму. Кроме того, можно было расслышать звуки, ещё тихие, но нарастающие. И вдруг из кожи прозвучал голос, и далёкий приглушённый голос отозвался ему в ответ.

Кристина закрыла глаза.

Она вспомнила своё собственное время на телевидении, на его примитивной версии – её великий шанс преуспеть. Она снова почувствовала жар камеры, шипение и жжение кожи. Капли пота. Нервы на пределе. Она вызвала в памяти собственное изображение, транслировавшееся, подвергавшееся смотру, пущенное по нации, не нашедшее спрос. Тянулись долгие минуты, казалось, лицо тает под резким светом, каждая пора, малейшее пятнышко бросаются в глаза, все грехи выставляются напоказ, разоблачённые, тело открывается на всеобщее обозрение. Всех людей, с которыми она когда-либо спала, получала удовольствие, где бы оно ни было, от момента к моменту. Ещё не было тогда в её жизни Джорджа Голда. Одна. Так много выпивки, так много наркотиков. Приплюсуйте это для полноты картины. Свет ловит её, просвечивает рентгеном душу. Такая плохая, такая плохая-плохая. Камера наезжает, ближе. Дыхание перехватывает в горле. Паника. Одна рука теребит крестик на шее, другая потрясает текстом. Сосредоточься, продолжай читать. Приклей его, что ли, твою мать. Говори свои реплики. Держи…

Уберите от меня эту ёбаную машину. Вырубите её нахер.

Она выскочила со съёмок дрожащей, вся в холодном поту. Никогда больше. Никогда.

Она читала местные новости, смотрела второсортное кабельное. Вот и всё. Выставки цветов и предупреждения о мелком затоплении. Номера просматриваемых ею каналов начинались с сотого.

Но сейчас. Та же паника.

Кристина почувствовала слабость.

Комната накренилась.

– Видишь это? Ты видишь? – спросила Нола.

Она подняла взгляд на пульсирующее лицо певицы и опять перевела его на живот.

Синяк мерцал, транслируя чары.

Кристина видела лица, глаза, наполненные мольбой, рты, двигающиеся в бесшумной молитве.

Теперь крошечная картинка деревушки, улицы заполнены паломниками. Они несут по извилистой дорожке статую Девы Марии. Ветреный день, бриз обдувает статую. Кто-то споткнулся – один из нёсших.

Богоматерь Крови и Теней упала.

Толпа ахнула, коллективный вдох застыл в тишине, а затем выдохнув разразился слезами. Люди на коленях просили прощения по-испански, молитвенно сложив перед собой руки, бормоча как один.

Кристина напряглась, чтобы разобрать слова. Нет, ей нужно было приблизиться.

– Я же не… – сказала она. Заколебалась. – Я же не, ну знаешь, не подхвачу это от тебя, правда? Нола? В смысле, это ведь незаразное?

– Не знаю. Правда, не знаю.

Кристина перевела дыхание и прислонила ухо прямо к тёплому влажному животу.

Тело Нолы среагировало на человеческое присутствие, на его близость. Её кожу покалывало. Странно, но ей стало уютно. Было приятно таким вот образом доставлять удовольствие, посылать сигналы, получать эти сигналы и понимать их. Она стала передающим объектом. Предмет, на который следует смотреть. Что-то в этом было утешительное.

С Кристиной разговаривали голоса:

Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. [5]5
  Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою. Благословенна Ты между жёнами, и благословен плод чрева Твоего Иисус (лат.).


[Закрыть]

Эффект был успокаивающим, баюкающим, но только это настроение было достигнуто, как вмешался другой звук. Люди ликовали и неистовствовали. Кристина встала. Рот открылся, глаза округлились. На лице был написан страх.

На животе Нолы разыгрывался миниатюрный футбольный матч.

…и теперь, когда до завершения основной игры остаётся всего семь минут, какой же фокус вытянут Юнайтед из своего красно-белого мешка с трюками…

Кристина, не думая, отошла на несколько шагов назад от увиденного, от жуткого зрелища.

Нола следила за её отступлением, и ей хотелось сказать, выкрикнуть вголос: Нет, пожалуйста, Кристина. Не пугайся меня! Но она не могла, она могла только молчать и созерцать выражение шока на лице своей помощницы. Зная теперь, что Кристину воротит от увиденного на её теле.

Нола мягко заговорила:

– Включай плексивизор. Давай.

Кристина повиновалась.

– Теперь пощёлкай каналы.

Экран замельтешил картинками и звуками.

Клик, фзипп, этим утром, спек, пппоп, кряк, отвали, шурш, навсегда, салонемашины, сксзксктт.

– Что-то не так, Нола. Ловит ужасно.

– Продолжай.

Фрагменты прыгали и дрожали.

Пока Кристина наконец не остановила свои поиски. Теперь она перевела взгляд с экрана на тело Нолы и обратно. Та же картина тех же истекающих минут того же футбольного матча, точно та же игра проявлялась на коже. Синхронно, в реальном времени. Момент за моментом, удар за ударом, пасс за пассом. Мяч влетел в сетку одновременно на обоих объектах – на машине и на плоти.

Гол!!!

Кристина стала переключать дальше, пока не нашла ту же испанскую деревушку, что и раньше, тех же паломников. Статуя была снова водружена, процессия продолжила свой ход.

– Теперь ты видишь, Кристина? – Лицо Нолы налилось кровью, жизнью, энергией. – Моё тело стало каким-то приёмником. Антенной. Я ловлю сигналы, движущиеся через эфир. Медиаволны. Изображение. Звук.

Кристина углядела в этом точку срыва, грань сумасшествия, и теперь физический вид экрана кожи лишь усугубил эту догадку. Вот. Вот доказательство.

– Тебе нужна помощь, Нола, – сказала она. – Позволь помочь тебе.

Нола уставилась перед собой. Тело трясло.

Кристина зажмурила глаза и подождала, пока загорится свет.

Свет не загорелся.

Глаза открылись, увидев ту же сцену, ту же Нолу, ту же женщину со своим мерцающим картинками животом.

– Я не знаю, что это, – сказала она. – Ничего подобного никогда не видела. Но что-то мы можем сделать. Нужно поехать к врачу, в больницу.

Нола покачала головой.

– Но ведь пресса пронюхает. Со мной станут обращаться как с экспонатом кунсткамеры. Меня станут показывать какие-нибудь специализирующиеся на уродах каналы.

Кристина приблизилась. Она выглядела неподдельно обеспокоенной.

– Правда… тебе нужно это сделать. Тебе нужен уход.

Тишина.

Пока Нола не кивнула печально.

– Да. Больница. Окей.

– Я звоню в скорую.

– Нет. Возьмём мою машину.

– Нельзя тебе вести, Нола. Не в таком виде.

– Ты поведёшь.

– Хорошо. Это подходит.

– Я сейчас.

Нола передвигалась медленно. Едва понимая инструкции, поступающие в её тело из какой-то смутной, смещённой части мозга.

Она вошла в коридор, ведущий в спальню.

Кристина чуть прибралась, ожидая возвращения Нолы. Стенной экран мелькал передававшейся жизнью, скоплением людей. Звонил церковный колокол.

Кристина чувствовала слабость. Комната звенела потерянными заклинаниями и призраками синего эха.

Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою.

Благословенна Ты между жёнами…

Подождав несколько минут, она позвала.

– Нола? Ты уже готова?

Ответа не последовало.

Кристина подошла к двери и заглянула внутрь.

Спальня оказалась пустой.