Текст книги "Канал КØжа (ЛП)"

Автор книги: Джефф Нун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

-9-

Наружу, на дорогу, где искрясь переливается неон, где стеклянные стены залиты золотом заходящего солнца.

Катит Нола.

Её тачка – лоснящаяся, синяя, сияющая, оснащённая по высшему разряду, была подарком Джорджа за её второй хит.

Нола рассекает по городу огней и теней, вдоль дорог из сверкающей пыли, по эфирным путям, по воздушным волнам, через дымку и треск.

Нола ловит вещание.

Осаждённая словами, вспышками жара и шума, пуха и мерцания. Все сломанные, все разбросанные обрывки смыслов. Ощущая сигналы, танцующие, улавливаемые кожей, отзывающиеся жжением и зудом.

Дорожные сводки, всплески информации, сводки новостей, пиратские позывные, визги и завывания.

Последние хиты, забытые песни.

Черепной трафик.

Ноле больно. Её единственное желание теперь – убежать, отринуть чувства, сбросить груз, обременивший её тело и грозящий бедой.

Руки скользнули по рулю, влажные от испарины.

Всё её тело живёт гудением и статикой.

Плохой приём. Потеря соединения.

Сззтзт… сзсзтзтз…

Сейчас. Давай. Соберись.

Притормози.

Сззксксзтстс…

Красный свет.

Стоп.

Нола протянула руку, чтобы почесать ладонь другой руки, покоящейся на рулевом колесе. Её пальцы надавливали на кожу, на мягко подающуюся плоть.

Голова пульсировала шумом.

Сзззкстксзттзтзззззызтз…

Свет: зелёный.

Она немного проехала, пока дорога впереди не размылась в тумане, и ей пришлось свернуть на обочину. Двигатель тихо тикал, словно заводной зверёк.

Нола медленно повернула ладонь, правую руку, и посмотрела на неё.

Там мерцал второй синяк: пока ещё совсем крошечный, лиловый, фиолетовый.

И из центра ладони, из синяка, на неё смотрело лицо молодого человека, заклинающего бытие. Он пел, он шептал, он умолял, он рыдал. Интерференция узоров перереза́ла его послание.

Дай нам отведать… сзксскст…

Рассей тьму…

Избавь…

Глаза Нолы закрылись. Она старается заткнуть звук, слова. Это было бесполезно. Они путешествуют по ней. Облака статики полностью заволокли её.

Она трёт свою руку, чтобы стереть изображение.

Лихорадочное жжение от сигнала.

Зубы кусают губы, впиваясь.

Кровь, привкус

жжёного металл.

(…Нет! Пожалуйста. Нет…)

Ногти вгрызаются в ладонь.

Нола. Нола Блу. Её собственный голос выходит из лёгких, из горла, с языка, вырываясь на свободу, оставляя слова позади.

Только шум, только визг собственной боли. Её тело кричит. Плачет.

Выплакивается в тишину.

Не обращая внимания, тихо в сумерках, молодой человек на коже Нолы продолжал говорить…

Дай нам отведать.

Рассей тьму…

Избавь…

Опровергни всю рекламу, поглоти цвета.

Подай голос, создай нам собственные развлечения,

Дай нам сны.

Электрические сны, благоухающие сны.

Живём мы, покинутые, в искрах статики, в штуковине с экраном и проводами, горящей лунным светом.

Взываю ко всем паразитам, всем вудуистским джанки

всем медийным хакерам, культурным джэммерам

всем Ренегатам Шума:

Отныне и до скончания веков, все пути по длине волн, кабель к кабелю, от самой дальней спутниковой орбиты и до самой планеты Земля,

Соединитесь в сигнальном потоке.

Да воспутешествуем мы по миллионам каналов

Да перемешаются сети

Да заполнятся наши черепа звуком и изображением

Да транслируются чувства

Да будут отражение, образ и завершение.

Включите наши души.

Ниспошлите мне вещание!

-10-

......../.....1> 01............. ............................

кожа/......>/........................................  .......

....................../0>1..(**)..............................

............/.....(..,.............,.........

...../...> дрейф:...утеряна.^............. :..................

....... ....................0.01.....01.101...............

..............       ,.> 01            

‘специальный репортаж: это лишь...’ ..> .

/       жарокамера:

//   >    101 0         ^  0    1.)0

/”!/^   .1 0

>10      (,.        <     глаза >+=

/   ./ <%       > размытие^>,      0   10 .

.   /’%                 ,/ 0   10

.      сиг.нал            /  (@    изображение.. .

/.,  [клик] ккликк /война кликик>

^/ контакт...             потерян

/  ,  имя: нола/0.2    0/блу     ?>

,^ 010       1.,. /    .    1/ <,   0

/.0,     ‘Сегодня в новостях...’

(           / /&^С%..           ?: ..

прожиг          ; .0 .1 .

010/1. дрожь-свечение

/.  ‘параморфический//?(уз/ры интрф*ренции

01           >/ /                      череп

ШУМ !        110 ,     ..

1/ ‘’

<          /&^0 101   01”?голоса>  /” ,.>

.   .>>/      01    10^   :облако*01   1

>   н.о/&>>.ла^^

нагревКОЖИ.               /  .   .    *

/        ‘проблемы с приёмом новой фрактальной волны’>

* изоляция тв:/  [1 2 3 4 5]>[1]

<       > /     /?             .   

/ .*      зумфлеш >// [клик]

/‘...’>   *(^  10

.     ?  ,.

/ <   .,:

*                 01              1 .>  010

...поиск>/,,

*ESC.     >

-11-

Знакомьтесь, Джордж Голд.

Джорджи Бой.

Мужчина как он есть, инкорпорированный.

Он был затаскан и препарирован прессой как номер один, как главный Экспрессионистский Похититель Юных Музыкальных Дарований и их развратитель. Сам же он говорил, что сердце его бьётся громче за его протеже, чем за него самого.

Некоторые ему верили, большинство – нет.

Его называли мастером кодирования тайных посланий как над, так и под линией отрыва, но его сделки приносили деньги всем заинтересованным сторонам, даже если львиная доля привилегий и доходов доставалась ему.

Джордж был человеком, сделавшим себя сам. Из той породы, что более чем счастливы вытаскивать из шляпы фрагменты своей биографии: бывший гитарист, бывший боксёр, бывший букмекер, бывший манекенщик каталога мужской одежды, единовременный фокусник в забегаловке с цыплятами и чипсами. Ходили слухи, что он был бандажным наркоманом. Пример речи:

– Я два года провёл в грёбаной тюряге за присвоение ложной личности, чтобы заработать деньжат, и я никогда не раскаивался. Нет, чёрт возьми. Я всё ещё это делаю. Всё ещё ношу маску.

Самозванец, уцелевший после тысячи пинков, ложных и истинных обвинений, клеветнических художеств воскресной прессы.

Гордый кавалер Ордена Британской Империи за заслуги перед Музыкой и Искусством.

Выросший младший из пятерых при отсутствии отца и сомнительном наличии матери, во всяком случае, эмоциональной и духовной её составляющих. Джордж вытаскивал себя собственными двумя когтями, заострёнными на точиле. Собрал свою первую группу в пятнадцать и никогда с тех пор не ходил ни по одной из протоптанных троп. Его душа отрихтована и тонирована, даже сейчас, когда тело обзаводится жирком. По его же словам:

– Я был вознесён и покаран сёстрами-двойняшками – музыкой и деньгами, этими восхитительными злыми шлюхами, коими обе они и являются.

По секрету, его подстёгивает только его страх падения, скатиться обратно туда, откуда пришёл.

Джорджу пятьдесят семь лет, дважды разведён, с одним единственным ребёнком – взрослой дочерью. Он любит музыкальную продукцию своей компании, любит её нежно, но больше всего на свете ему хочется сделать одну великую запись, напыщенные, райски-благовонные, кроваво-сахарные три минуты подростковой симфонии, которой он действительно мог бы гордиться как чем-то сто́ящим. Однако это желание он предпочитает держать в тайне, неисполненным.

Профессия по документам: Импресарио.

В душе: Культурный пират.

На выборах: За консерваторов.

В мыслях: За социалистов старой школы.

Джордж Голд владеет как минимум пятью резиденциями, натыканными по всей планете. Его главный, лондонский дом, представляет из себя коттедж с конюшней на границе с Хэмпстедской пустошью. Здесь сидит он. Его личный секретарь был уволен, освещение студии приглушено, виски налито.

Он один.

~~~

Семь часов, время для его ежевечернего просмотра.

Джордж включил плексивизор. Картинки замельтешили перед взглядом.

Вот он.

Купол Удовольствий.

Какое-то время он таращится в экран, на круглое кольцевое ограждение, на притихшую толпу. На само полусферическое сооружение с его постоянно меняющимися изображениями мыслей и чувств.

Его взгляд затуманился.

Руки забарабанили по подлокотникам. Сухость во рту.

Он больше не может сдерживаться.

Его пальцы нажимают на пульт управления, меняя камеру.

Теперь он смотрит в Купол, внутрь, на силуэт пресмыкающейся в нём женщины.

Ближе.

Тык, тык…

Увеличить.

Лицо женщины покрыто грязью, в волосах – ветки.

Её грязные руки обдирают кость, которую она глодает.

Джордж почувствовал, как его глаза увлажняются при виде этого.

Мелисса…

Мелисса, дитя моё. Моя единственная.

Мелисса.

Женщина в Куполе завыла.

Толпа смотрела из-за ограждения молча – так много испуганных созданий, притаившихся на лесной полянке.

Луновспышка. Облакоход.

Поток образов по поверхности Купола.

В толпе – тихие вздохи и шёпот. Произнесено слово-два от силы. Больше ничего.

Фаны стоят в своих рядах, все в строю, дуга за дугой, все устремлены вперёд. Надеясь на знак, на крупицу понимания, на тайну мироздания, которая сейчас им отдастся. Здесь, в центре опосредованной жизни, у них одно желание… увидеть за кодом хоть слабый проблеск закономерности.

Сообщение.

Мелисса. Мелисса Голд, говори с нами. Покажи нам мысли свои. Подай нам картинки. Подай нам питание, чтобы жить могли мы дальше вне программы, вне ловушки.

Вот, что всем им нужно.

Жизнь как таковая. Поскольку у них никогда не получалось прожить её самостоятельно.

Джордж смотрел на экран.

Он видел лампочки на висках Мелиссы, слабо мигавшие красным, когда вживлённые датчики посылали сообщения на куполокожу. Он смотрел на её сосредоточенное лицо. Он наблюдал, как она скручивала кусочки палок, нитей и камушков в какой-то замысловатый механизм собственной конструкции. Он смотрел на свою любимую потерянную дочь, тянущую собственные волосы, выдёргивающую, использующую вырванные пряди, чтобы связать разные части прибора воедино.

Теперь она смотрела вверх, в глазок блуждающей камеры.

Её рот двигался.

Скрытые микрофоны широко открылись, чтобы уловить и усилить голос.

Я никогда не была такой, как остальные.

Мелисса говорила.

Не такая, как знаменитости. Неужели ты не видишь, папа? Я никогда не могла быть такой, как ты хотел. Я никогда не была достаточно хорошей, по-настоящему. Мне нужно было найти выход, средство побега.

Лицо Мелиссы заполнило экран.

Джордж уставился на неё.

Эти губы, эти глаза. Скулы. Крошечные морщинки под каждым слёзным каналом. Слова, написанные грязью на её руках. Такие ужасные слова.

Он наклонился ещё ближе, его пальцы надавили на экран.

Коснись меня… коснись меня.

Изображение прорезали линии интерференции.

Джордж почувствовал, как сжалось его сердце. Если бы он только мог протянуть руку, погладить эту кожу, эту прекрасную кожу – настоящую или нет. Всё бы тогда было хорошо.

Да, разумеется, тогда всё было бы хорошо…

Его побеспокоил шум.

Гудящий звук, чужой, далёкий.

Его глаза закрылись и снова открылись. Чары были развеяны, и только сейчас он смог оторваться от экрана. Он тут же почувствовал боль утраты. Мир, казалось, утратил в весе, потерял часть субстанции.

Жужжание продолжалось.

Это был один из охранников, звонивший с ворот, сообщая, что Нола Блу здесь, требует, чтобы её впустили. Джордж дал добро. Ожидался визит.

Он налил себе ещё глоток двенадцатилетнего виски.

Нола тихо ступила в комнату.

Джордж едва взглянул на неё, говоря:

– Вот она, моя любимая. Моя Нола. Мой маленький золотничок. – Он говорил без обиняков, припечатывая факты. – Взгляни на это. – Он указал жестом на экран, который всё ещё был включён на Куполе.

Экран наполовину затуманила статика.

– Сигнал конченный, то хороший, а то мерзкий.

Нола смотрела передачу. Один из работников передавал в Купол еду.

– Не знаю, как Мелисса держится, – сказала она.

Джордж искоса взглянул на неё.

– Знаю, знаю, – сказал он. – Бедная малышка, она здесь уже месяцы. Неудивительно, что она такая потерянная.

– Месяцы?

Он кивнул.

– Джордж, прошло всего три недели. И всё. Три недели. Тебе просто кажется, что больше.

Он поджал искривлённые губы.

– Ты же не в теме, Нола? Ты просто не знаешь.

– Нет, наверное.

– Она пытается чего-то добиться для себя, вот и всё. Она устала от того, что папочка всегда с ней рядом, всегда заботится о ней, всегда является этим гигантским культовым монстром, стоящим у неё на пути, преграждающим дорогу.

– Могу понять, – сказала Нола.

Джордж впервые посмотрел на неё прямо.

– Она так назвала меня однажды, веришь? Огромный грёбаный культовый Монстр. Я! Славный малый Джорджи Бой. В смысле, да ладно вам!

Нола не слушала. Она провела пальцем по полке с записями.

Он посмотрел на неё и спросил:

– Зачем тебе перчатки?

– Новая мода. Сейчас все носят.

– Что? Это последняя мода? Тебе их дал кто-то из наших специалистов по имиджу?

– Если хочешь.

– Это что, водительские перчатки? Это смешно. Сними их.

Нола улыбнулась. Ряд за рядом, конверты со старыми записями были сложены в строгом хронологическом порядке, музыка всех веков, со времён изобретения нотной записи и до последней молодёжно-хиповой вещи включительно. Корешки потрескались, обложки кое-где грязные, порванные, надписанные каракулями. Никакой показухи: музыка для проигрывания, для использования. День за днём.

Джордж покачал головой.

– Дети приходят на эту землю, чтобы мучить нас, несомненно, – Он повернулся к экрану. Его дочь тянула руки, чтобы схватить объедки, которые передавал ей работник через портал. Джордж продолжил: – Они запутывают тебя, они ломают тебя и оставляют на мели. И знаешь, что? Они получают от этого удовольствие.

Нола взяла глянцевый журнал с кофейного столика. Она листала страницы.

Джордж насмешливо посмотрел.

– Недели говоришь? Не месяцы?

– Три недели и два дня.

– Ты смотрела?

– О, более чем.

– Что?

Нола пожала плечами.

Джордж глянул на неё.

– Мелисса странно себя ведёт, не думаешь?

– Она всегда странная. Это природа Купола.

– Да, но не настолько. Не так пагубно. В смысле… она почти животное. – Джордж покачал головой. – Это отвратительно. Серьёзно.

– Она приближается.

– Приближается?

– К правде.

Джордж посмотрел на Нолу.

– Что ты имеешь в виду?

Нола улыбнулась.

– Жилец должен быть изолированным, свободным от базовых гуманистических ценностей. Только тогда разум по-настоящему оживает, в потоке образов, сменяющихся от момента к моменту.

– О. Ты думаешь?

– Правда не рождается из красоты. Она рождается из грязи.

Джордж повёл рукой в воздухе.

– Это что? Какая-то поэзия? Я не знаю, что ты имеешь в виду, Нола. В твоих словах нет смысла.

Она кивнула и ухмыльнулась, глядя на него. Её менеджер сидел, купаясь в голубом экранном свете, его лицо мерцало грустью от увиденного.

Нола говорила с добротой в голосе.

– Это не она. Это не настоящая она и ты это знаешь. Это не Мелисса. Это только её изображение.

Джордж покачал головой. Его глаза были потерянными и мутными. Его подёрнутые желтизной пальцы блуждали по кнопкам пульта.

– Есть разница? – спросил он.

Нола посмотрела на него.

– Джордж… ты действительно думаешь, что создал меня, не так ли?

Он уставился на неё:

– Да, я создал.

Слова пролегли между ними.

– Я всегда это отрицала, – сказала Нола. – У меня было столько… мечтаний… я думала, что они должны быть моими и только моими. Они не принадлежат тебе.

– Я позволил тебе мечтать.

Нола улыбнулась.

– Больше нет.

Она почувствовала, как от сказанного повеяло холодом, почти как если бы она предала его, бросила своего наставника в одиночестве.

Джордж покачал головой.

– Не знаю, о чём ты.

– Твои дни проходят.

– Зачем ты так?

Она нашла журнальную статью о себе. Фотографии были обработаны в цифре, каждый человеческий изъян был устранён.

– Может, мне стоит разок попытаться.

– Что?

– Вымазаться в грязи, в дерьме. Выдирать себе волосы, есть недоваренное мясо в эфире.

Джордж посмотрел на неё неодобрительно. Он охватил её всю, от головы до пят, говоря:

– Ты не слишком хорошо выглядишь, лапочка.

– Посмотри на это, Джордж, – Она размахивала журнальным разворотом. – Я выгляжу, как кукла, большая в человеческий рост пластиковая куколка.

– Нола?

– Если я возьму нож, прямо сейчас… если я себя порежу, разрежу себя, то что будет? Я сдуюсь. Без крови. Только воздух выйдет. Я исчезну.

– Так ты не из-за сингла беспокоишься?

Нола покачала головой. Она шумно напряжённо дышала. Журнал выпал из рук.

– Чем ты занималась? – спросил Джордж.

– Вела машину. Просто каталась.

– Сама?

Пожатие плечами. Нола закуталась в пальто.

– И прошлым вечером было то же самое, – продолжал Джордж. – Я прав? Ты знаешь, успех прекрасен только на расстоянии, Нола, но вблизи он порождает зависть. Тебе нужно быть поосторожнее.

– Как скажешь.

– Они могут обернуться своей мерзкой стороной.

– Они?

– Толпа. Они могут увидеть тебя в неправильном свете, и пойти на тебя всей Римской Империей. Такое случается, поверь. Они могут здорово покромсать твоё прекрасное тело.

– Надо их уважить.

Джордж вздохнул.

– Ещё не всё кончено, моя дорогая.

– Что не кончено?

– Твоя карьера. Не сейчас. Пока.

Нола притихла.

– О, чёрт. Опять начинается. – Это от Джорджа, который встал и подошёл к экрану. – Радоваться мне или плакать по этому поводу? – Он ткнул пульт, но это не помогло; картинка мигала, чёрный-белый, чёрный-белый-чёрный. Одиночка, живущая в Куполе, виднелась только в моменты между темнотой. Джордж выругался. – Чёрт, слишком сильная тупорылая интерференция. Это всё электрические бури в ионосфере. Слишком много спутников наверху, сигналы пересекают друг друга. И не только это. Сейчас кровавая луна отклонилась от орбиты. Я читал в сети.

– Веришь в эти штуки?

– Вроде того.

Он нажал на пульт, вызывая сцены с других камер, и нашёл ту, которая оставалась стабильной. Она патрулировала территорию вокруг Купола.

– Посмотри на них всех, Нола. Все притянуты каким-то силовым лучом или чем-то ещё, каким-то извращённым желанием. Видишь, это центральный узел, где желания нации собираются вместе. И что они делают? Они больше не скандируют, не визжат, не хлопают в ладоши, хоть что-то из этого набора. Нет. Они просто стоят там в каком-то медийном трансе.

Нола подошла к плексивизору.

Она чувствовала, что чем ближе она подходит, тем теплее становится её тело,

разряды электрической энергии

блуждали по мозгу и нервной системе.

Кончики её пальцев пылали.

Она изучала лица публики.

Камера обратила особое внимание на одну молодую пару, двое из наиболее фотогеничных типажей. Их лица были закреплены под одним общим углом, их глаза – заворожённые, устремлённые на Купол. Теперь кадр сместился на сам Купол Удовольствий. Экран искрил линиями помех и пиксельной пыли. И даже луна была неисправна. Серебряный шар, висящий вверху, мерцал облачным покровом, атмосферой.

Свет гас.

Толпа стояла перед оградой, склонив головы в почтении перед Храмом Священного Образа.

Должно быть, они усердно молились.

Череп Нолы гудел шумами. Она представила, как миллионы зрителей по всему миру таращили свои глаза, наблюдали за этой бедной молодой женщиной, Мелиссой.

Три недели и более. Двадцать три дня тела под неусыпным надзором, любимого и пронзаемого линзами и микрофонами, преследуемого, исследуемого и обследуемого. Дни и ночи высасывания, изъятия, промывки и оправы разума. Образы извлекались и проецировались на весь Купол, распростёршийся над ней, вокруг неё со всех сторон, замыкающий.

Зрители по всему миру заключают пари о степени и последующего протекания слома Мелиссы. Они хотят этого слома. Он был бы для них поддержкой, топливом для безрассудной вечеринки собственных жизней, и компенсацией за все те холодные ночи, в которых они точно так же смотрели в свои собственные лица, нуждаясь в зеркале, заставлявшем их двигаться дальше. Зрители жаждали увидеть себя там, на экране, не суперзвёздами, а сломленными людьми, пережившими травмы из-за любви и ненависти, и работы, и потери детей, и болезней, и скорбей, и фрустраций, и предательств, и лени, и сомнений, и всех игр, в которые они играли и проиграли в прошлом: хорошо, теперь пусть кто-нибудь другой упадёт, – говорили они, – пусть они страдают за меня.

Будь моим зеркалом…

Взломай меня.

Покажи мне тёмное содержимое разума. Выеби меня. Пожалей меня. Бросай мне крошки – мне всё равно. Пригвозди себя к кресту развлечений ради меня. Дай мне узреть это, дай мне святыню в ларце из стекла.

Нола чувствовала слабость. Её качало.

На экране двигались миниатюрные камеры, их нежные линзы обыскивали интерьер Купола, снова найдя Мелиссу. Найдя плоть.

Экран заполнило её предплечье.

Она смастерила крошечное лезвие из камня, и писала им совершенные, точные, тонкие буквы из крови и грязи, своё послание из прошлого, свой несменный рефрен:

ПАПА Я Н

Джордж не мог оторвать глаз от картины, от послания, проявлявшегося в буквах, одна за другой.

ПАПА Я НЕНАВИЖУ ТЕ

Нола осторожно коснулась его руки.

– Не надо, Джордж. Не смотри на неё.

– Но она же так плачет, разве нет? Пожалуйста, посмотри. Она просит любви.

– Твоей любви?

Мелисса старательно вырезала трудную по форме букву Б. Это было перебито кадром снаружи Купола – те же буквы в багровых тонах, так же выведены на внешней поверхности, большого размера, – в струе, в потоке боли.

Купол вопил в тишину.

Лицо Джорджа напряглось.

– Конечно, моей любви, чего же ещё: Смотри! Я – тематический материал её эссе. Не кто-то другой. Я.

Нола плохо себя чувствовала. Она сказала:

– Никто там не продержался больше пяти недель, ты это знаешь. Большинство сошли с ума. Поэтому толпа собирается, поэтому мы смотрим. Мы хотим безумия.

Он кивнул.

– Мелисса справится. Она побьёт рекорд. Мелисса выиграет.

– На это ты надеешься?

– Она моя девочка. Моя настоящая храбрая маленькая девочка. – Джордж сделал глоток. – Ты бы её видела, Нола, за неделю до этого. Мелисса неожиданно появилась у меня в дверях, пьяная в стельку, орала на меня. Я другой раз приходил и заставал её уже дома – тихую, сидящую в тени и тишине. Пялящейся на меня. Просто… просто пялящейся. Могли проходить часы. Однажды её нашли, когда она бродила по улице полуголая, требуя от людей быть её друзьями. – Он вытер глаза. – Значит, это… её приход в Купол, это её шаг вперёд, как думаешь? Скажи, что и ты так думаешь.

Нола слегка отстранилась.

– Почему бы тебе не пойти проведать её, Джордж. Поговори с ней. Я уверена, тебя пустят внутрь.

Никакого ответа. Он не мог отвести глаз от экрана, на котором продолжался ритуал.

Последняя буква. Послание было готово – на коже, на экране и Куполе:

ПАПА Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ

Глаза Джорджа закрылись. Его лицо стало непроницаемым. Нола могла видеть его возраст, проглядывающий из-под всех подтяжек и натяжек, которые он делал за последние несколько лет.

Он улыбнулся про себя и затем поднял на неё взгляд.

– Всё, что я хочу, – пробормотал он. – Всё, что я хочу, это пробиться туда сквозь экран, заключить мою дочку в объятия, прикоснуться ладонями к её голове, по одной с каждой стороны – вот так вот, видишь?

Он держал перед собой руки на небольшом расстоянии друг от друга.

– Прижать легонько пальцами там, где мигают импланты, почувствовать нагрев этих электрических стигматов, и… и послать мои собственные мысли в её разум, поговорить с ней таким образом, таким нежным образом.

Он таращился на Нолу. Его глаза мерцали влагой.

– Вот и всё.

Нола мягко заговорила:

– Люди ждут, что Мелисса покончит с собой. – Она приблизилась к нему вплотную, нежно. – Они хотят, чтобы она сорвалась, взорвала разум, выплеснув последний каскад мыслей и снов. Это то, чего они действительно и искренне ходят. Ты ведь знаешь это?

Мерцание…

Джордж колебался. Одна рука упала на пульт. Его голова качнулась, едва различимо.

– Почему? Почему ты так говоришь?

– Это правда.

Джордж повернулся к экрану. Транслируемая картинка с его ребёнком расплывалась перед его глазами.

Нола задержала дыхание. Теперь она должна была сказать. Сказать о себе.

Испарина по телу, гусиная кожа.

– Я в беде, Джордж.

Тишина. Потом он кашлянул.

– В беде?

– Это серьёзно.

Смотрит. Смотрит на Нолу. Рассматривает её лицо, его разные аспекты; формы её тела, язык его постановки; её руки, то как они сложены перед ней – поперёк живота. Это была поза, в которой он никогда её не видел. Определённо, это не было одним из её предписанных движений, не входило в её официальную хореографию. Надо бы с кое-кем перекинуться словом. Ещё одно слово должно быть добавлено к длинному списку слов, которыми надо бы перекинуться со столькими людьми; он рос ежедневно. Он угрожал утянуть его вниз, он душил его.

Он зажёг большую сигару в качестве какой-то компенсации.

– Это связано с песней? С музыкой?

– Это не музыка.

– У тебя дар, Нола. Ты действительно поёшь лучше, чем большинство моих любимиц.

Нола не ответила.

Джордж продолжал в том же духе:

– Песня хороша. Она более чем хороша. По факту, она, возможно, слишком хороша. В этом-то и проблема, понимаешь? Это непонятый шедевр гиперпоп культуры. И как ты знаешь, только лучшие шедевры становятся непонятыми шедеврами.

– Ты действительно думаешь, что она гениальна?

– О, конечно. Просто никто этого ещё не знает.

Нола засмеялась.

– Что же тогда? – Джордж покачал головой. – Тебе нужно написать свой собственный материал, так? Походить по каким-нибудь сумасбродным интеллектуальным тропинкам, нацеливая случайные песенки на серьёзных молодых мужчин и женщин с искусственной депрессией.

Нола… притихшая. Уставилась.

Джордж в растерянности.

– Тогда так. Сделаем несколько вариаций. Бодрый микс для занятий фитнесом. Что-то брутальное для клубов, ещё один – для бригады с патлами. Поломаем рынок, поработаем вне его. Привлечём геев на свою сторону. Пойдём в школы. Тур для маргиналов. Может, состряпаем скандальчик для таблоидов. Это всё, чего я прошу, правда, оставайся лояльной, оставайся верной бренду.

– Ты меня не слушаешь, Джордж.

– Ты ничего не говоришь. Просто стоишь здесь.

– Я хочу уйти.

Джордж выглядел уязвлённым.

– Окей. Чёрт. Смотри. Я собираю команду, своих лучших людей. Придерживаю остальные проекты. Забиваю на них к чертям и возвращаюсь. Что скажешь?

– Нет. Слишком поздно. – Спокойно, ясно и холодно.

Джордж выдул дым.

– Нола, ты выглядишь не очень. Что не так? Расскажи Джорджи.

Нола уставилась на него.

Джордж уставился в ответ.

Он испытывал страннейшее чувство, что Нола знает, что он врал о попытках, которые они могли бы предпринять. Ложь была повсюду, неприкрытая. Она была частью игры, притворством: о ней здесь никогда нельзя было говорить, не дозволено. Но сейчас можно было услышать треск в этой стене, двое – создатель и творение – сверлили взглядами друг друга.

Джордж мягко заговорил.

– Какую бы боль ты ни чувствовала, поверь, есть люди, которые помогут тебе.

Нола допила.

– Тут не поможешь. – Она подошла вплотную к своему менеджеру. – Встань.

– Что?

Её голос был холоден.

– Поднимись на ноги.

– Иисусе, я потрясён. Больше чем нужно, куколка. Не говори со мной так…

– Встал, жирный ты мудак. Смотри на меня.

Джордж встал.

Нола разглядывала его лицо. Она изучала его.

– Это в твоих глазах написано. Ты не можешь больше скрывать от меня. Ты хотел, чтобы это случилось.

– Неправда.

– Это примитивные отношения, не так ли. Будто ты выдаёшь с высоты священные скрижали музыки, а люди должны благодарить.

– Ты правда думаешь, что я такой?

– Тебе было нужно, чтобы я провалилась. Всё просто. Ты покончил со мной. Теперь ты найдёшь другую молоденькую женщину. Или молоденького мужчину на этот раз. Может, прекрасного гермафродита. Что бы тебя ни заводило. Какой-нибудь покладистый тинейджер. Идеально скроенный андроид. Это был бы твой предел мечтаний.

– Допустим так.

– Ты думаешь, я выдохлась?

Джордж пожал плечами.

– Я не выдохлась. Я только начинаю. – Нола встала перед экраном. – Смотри меня.

Купол по-прежнему показывал. Мелисса Голд, теперь преисполненная мира в своём маленьком замкнутом мирке, ёжилась, тихонько покачиваясь.

Лёгкие снежинки размывают трансляцию.

Статические фузы.

Нола почувствовала точно те же узоры интерференции внутри тела, её нервы трещали.

– Ты меня сделал, Джордж. – говорила она. – Я это знаю. Ты поднял меня, когда я была ничем и ты сделал меня своей. Ты толкал меня сквозь машины, преобразив меня. Ты изменил меня сверху донизу: новые волосы, новые выражения, новая одежда. Даже новое имя. Новый голос.

– Ничего сверх того, что я делал с собой.

Нола смотрела на него.

– Это правда. Милая, я поднялся с худшей из возможных стартовых позиций. Нам пришлось содрать, вырезать себя, освободиться от того, чем мы были, нажать на сброс. Помнишь, там, в особняке? Твой первый день занятий. Урок первый. Жить не по правилам, не по цифрам? Всё это? Конечно, я был младше тебя, когда начинал. О, безусловно, талантливый, но зрелый для владения жульническими умениями. Вляпался в дрянную сделку, потерял тысячи на процентных отчислениях. Но ты, детка. Теперь понимаешь, у тебя есть я. Я здесь. Я король для своей королевы.

Нола покачала головой.

– Джордж, ты сделал меня больной.

– О чём ты говоришь?

– Ты прикончил меня, разве не видишь?

– Послушай меня…

Из глубины горла Нолы вырвался странный вопль, когда она лягнула своим ботинком по экрану плексивизора.

Крэккккк…

Хрупкий. Ещё показывает.

Джордж не мог сдвинуться с места.

– Нола!

Она отпрянула и ударила снова.

Крстттишхххт!

Треск стекла. Осколки, паутина трещин.

Расколото, разбито.

Джордж схватил её за плечи, оттаскивая.

– Что ты, чёрт возьми, делаешь?

У Нолы перехватило дыхание. Такое сладкое, холодное неповиновение.

– Смотри меня.

Она стянула рубашку, показывая себя.

Показывая синяк,

очерченный плотью монитор, покоившийся там,

теперь увеличившийся,

заполнивший кожу, натянувшийся от бока к боку её живота, достигший верха до её груди.

Джордж удивлённо пялился.

У него помутилось в голове. Мир разверзся, и его засасывало внутрь.

Его лицо пылало жаром.

Его губы закрутились вверх.

Сердце колотилось.

И он упал перед зрелищем на колени. Он жадно пожирал картинку глазами, изнывая от потребности, видя её ясно. Видя, чувствуя…

Движущийся образ на коже Нолы.

Это была белая голубка. Изрядно налетавшаяся, с грязным оперением, кроваво-рябым. Бедное создание угодило ей в живот – вот, как это выглядело.

Хлопанье, медленное хлопанье крыльев.

Медленные взмахи бьющихся в такт.

Отстранённая музыка.

Соло на скрипке, жалобное.

Крылобит.

И снова, Нола подхватила жужжание трансляции, чистую нежную силу быть наблюдаемой, созерцаемой. Её тело пульсировало внезапно высвобожденной сладкой химией. Она чувствовала, как её разум переводит пути, по эхам дыхания и огня, лижущего и щекочущего воздух.

Эфирный поток.

Звуковая инкарнация. Пикториальная вспышка.

Хаос жизни, посланный, чтобы быть полученным ею, Нолой Блу, единственной заклинательницей антенн.

Вот оно, люди!

Здесь и сейчас!

Смотрите. Включайтесь.