Текст книги "Там, где сердце (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Ты пробуждаешь что-то лучшее во мне…

Восемь километров, и я едва помню, как прошел их. Первые несколько километров я брел со стояком, вспоминая прикосновение губ Найл к моим, ее бедра в моих руках, ее грудь на моей груди. Но потом подумал о ее ухе, прижатом к моей груди и слушающем биение моего сердца. Я знал, что она слушает его. Не думаю, что узнала, но отстукивала пальцем ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Она не знает. Не знает, чье сердце стучит в моей груди. Чье сердце проскакало километры после ее ухода. Чье сердце заставляет пульс оглушительно грохотать в ушах. Для нее это возможный шанс. Случайная встреча превращается в потенциальный роман. Она не знает, что я приехал сюда специально, чтобы увидеть ее, а встретил совершенно случайно, и это сводит меня с ума.

В какой-то момент я все-таки дохожу до своего грузовика и хлопаю по сиденью, призывая Юту запрыгнуть. Приехав в отель, где я остановился, потому что там разрешено проживание с животными, даю собаке поесть и ставлю миску с водой.

Я падаю на кровать.

Голова идет кругом. Не от жары и не от ходьбы.

Она поцеловала меня.

Она поцеловала меня.

Я должен уехать.

Она хочет, чтобы я оставил ее в покое.

Только полный идиот останется. Это неминуемая катастрофа. И это нечестно по отношению к ней. Она понятия не имеет, с кем связывается.

Но… я хочу ее.

Твою мать, я хочу ее. Безусловно, желания мне не чужды, и я не привык себя ограничивать. Я не привык говорить себе «нет». Вся проблемность этой ситуации заключается в том, что я не должен быть с ней. Нельзя поддаваться. Мой долг перед предыдущим хозяином сердца – уйти и оставить эту женщину успокаиваться по-своему, а не испоганить все еще больше, чем уже сделал. Боже, она так плакала – это раздирало душу ко всем чертям. Я не мог помочь, но мог обнять. Потому что, когда женщина плачет, ты ее утешаешь. Ты должен. Или это был не я. Я не жилетка, в которую плачутся. Я не тот, кто склеит, когда сердце разбито. Говорят, лучший способ покончить с кем-то – это завладеть кем-то другим. Я тот, кем вы вроде как завладели. Я хорош в этом. Я могу помочь вам забыться на время, а когда плохое пройдет стороной, вы вернетесь к своей жизни.

Я не утешаю.

Не слушаю сочувственно.

Не обнимаю, чтобы просто дать выплакаться.

Но именно это я и сделал.

Когда она поцеловала меня – это был сильнейший шок из всех, которые я когда-либо испытывал, потому что все, что я получал от нее до этого, шаг вперед и два назад. Любопытно, интригующе, но настораживающе. При каждой попытке сблизиться она огрызается.

Я придурок.

Я никуда не уйду.

Я должен сказать ей. Должен.

***

Сейчас восемь часов следующего вечера, и я сижу в полуторачасовом ожидании в кузове грузовика Найл. У меня родился план: я пошел и купил настоящую корзину для пикника, наполнил ее свежими фруктами, сыром, сухариками, колбасками; немного вина для нее и немного «Перье» для меня – надеюсь это не вызовет у нее вопросов. Захватил одеяло. Выбрал место. Отвел Юту в гостиницу для домашних животных, чтобы за ней было кому присмотреть в мое отсутствие, потому что не рискнул оставить ее одну в номере отеля – она бы скучала по мне и перевернула бы все вверх дном.

Это не попытка соблазнить Найл. Выглядит так, но, честно, это не входит в мои намерения. Я собираюсь сбросить на нее адскую бомбу и хочу иметь возможность… подготовить почву.

А что мне делать, если она снова поцелует меня?

Конечно, поцеловать в ответ.

А потом сказать ей.

И вот она подходит. Невысокая, изящная, с сочным телом, которое не может скрыть даже медицинская форма.

Твою мать, она такая сексуальная.

Успокойся, парень.

Я стою, опираясь ногой о заднюю дверь, надеясь, что выгляжу расслабленным и уверенным в себе. На самом деле нет: я нервничаю, трясусь, надеюсь и боюсь. Много чуждых и трудных для меня эмоций.

Она идет медленно, одной рукой вытирая лицо, другой размахивая связкой ключей на шнурке с логотипом «Врачей без границ». Зеленые штаны, белый халат, на шее стетоскоп. Она выглядит очень горячо – никогда не думал, что скажу это. Я знаком со многими врачами, но никогда не думал, что сочту этот вид таким сексуальным, пока не увидел ее.

Черт возьми, Лок, держи себя в руках. Перестань о ней так думать. Не сейчас. Сейчас речь не идет о твоем вышедшем из-под контроля либидо.

Она замечает меня и останавливается в нескольких метрах. Глубоко вдыхает, откидывая голову назад, и делает выдох. Рукой хватается за стетоскоп на шее.

– Что тебе нужно, Лок?

– Привет. Поужинаем? – я отхожу от двери и приближаюсь к ней. От меня не ускользает, как она напрягается и задерживает дыхание. Ее взгляд движется по мне – изучающий, ищущий. Чего – не знаю.

– Нет, но…

Я забираю у нее ключи, обнимаю рукой за талию и веду к пассажирской двери ее грузовика. Открываю дверь и слегка подталкиваю Найл внутрь. Она уступает, но без особого желания, и в знак несогласия оборачивается и смотрит, как я закрываю дверь.

– Лок? Что ты делаешь? – требовательно спрашивает она, когда я сажусь за руль и запускаю двигатель.

– Везу тебя на ужин.

Она одергивает свой больничный халат.

– Во-первых, я не одета для ужина. Во-вторых, я не собираюсь ужинать с тобой. Этого не будет.

– Мы не пойдем в ресторан. Клянусь, кроме тебя и меня никого не будет. Обещаю.

– Я не еду ужинать с тобой, Лок. Вылезай и уходи.

Я включаю радио погромче и опускаю окна.

– Все будет хорошо.

Она смеется.

– Хватит постоянно твердить, что «все будет хорошо» – она передразнивает мой голос, пытаясь сделать свой грубее и ниже, и это так мило, что в груди у меня что-то щелкает – но я говорю тебе «нет».

Однако, больше она не протестует, и я продолжаю ехать, пока мы не покидаем пределы города и не начинаем движение к пригороду по узкой двухполосной дороге. Сейчас лето, поэтому пока не стемнело, но дневной свет потихоньку меркнет, теряя золотой оттенок. Спустя некоторое время мы оказываемся в совершенно пустынном месте, где нет ничего, кроме линий электропередач и немногочисленных заборов из колючей проволоки. Я просто веду машину, позволяя тишине окружить нас.

– Куда мы едем?

Я машу рукой на дорогу.

– Просто… куда глаза глядят. Конкретно никуда.

– Господи, Лок, ты невозможен. Я устала. У меня был длинный день. Я пропустила ланч и не очень хорошо позавтракала, но у меня просто… у меня, честно, нет сил бороться с тобой сегодня.

О, черт. Это, вроде как, больно. Дело во мне?

Начинает звучать какая-то старая гнусавая кантри-песня – нечто нудное на слайд-гитаре с приторным содержанием.

– Господи, пожалуйста, можем мы послушать что-нибудь другое? – ворчу я. Даже не думая о том, что делаю, я просто протягиваю руку и кручу ручку настройки, пока в эфире не появляется что-то из нашего тысячелетия.

– НЕТ! – крик Найл резкий, неожиданный и расстроенный. – Я говорила тебе! Я, черт… проклятье, я же просила тебя не прикасаться к нему!

Она крутит ручку слишком сильно назад. Словно сумасшедшая, она вращает регулятор туда-сюда, пытаясь найти ту радиостанцию, которая была до этого.

– Это была его станция! Она никогда не менялась, ни разу, никогда! Это его музыка! Разве ты не понимаешь? Твою мать, теперь я не могу НАЙТИ ее!

Последнюю фразу она наполовину кричит, наполовину рыдает. Я останавливаюсь и хватаю ее за запястья, убирая руку подальше от радиоприемника.

– Все правильно, правильно. Я верну ту волну обратно, только дыши, хорошо? Просто дыши.

Она глубоко дышит, дрожит и трет себя ладонями по лицу. Я прокручиваю радиостанции, натыкаясь на тишину и разговоры, тишину и хип-хоп, но никаких радиостанций с кантри-музыкой. Попадается «Виски колыбельная». Брэд Пэйсли и… как ее там зовут? Элисон Крауссе. Я слышал ее однажды во время долгой поездки сюда, когда мне нечем было заняться, кроме прокручивания радиостанций. Я собираюсь проскочить ее, но Найл хватает меня за руку, останавливая.

– Подожди.

«…никогда не могу вдоволь напиться…»

Эта фраза останавливает ее. Мы сидим в машине на обочине дороги и слушаем. Господи, до чего херовая грустная песня! Навязчивая, опустошающая. Найл дрожит всем телом, руки на коленях, голова опущена, волосы выбились из косы и прилипли к щекам, губам, лбу.

– Это так верно, – шепчет она. – Ты никогда не можешь вдоволь напиться.

Я потираю челюсть, понимая, что вмешался в нечто священное для нее.

– Найл, прости. Я не хотел…

– Я никак не могла заставить себя сменить ее. Это одна из тех вещей, с которыми я просто не могу расстаться. Еще один способ попытаться удержать его.

Я тянусь к ручке.

– Я найду его радиостанцию.

Она хватает мою руку, и почему-то ни один из нас не разрывает это прикосновение.

– Нет, не надо. Теперь дело сделано.

Она вздыхает – протяжно, с дрожью, что говорит о напряженной борьбе за самообладание.

– Брось это. Просто… гони.

И я погнал. Километр за километром. То место, о котором я думал, мы проскочили. В любом случае, места здесь одно лучше другого. Даже не знаю, как далеко мы заехали. Но, когда остановились, вокруг была абсолютная темень. Найл молчала всю дорогу, глядя в окно. Ветер трепал ее волосы, высвобождая из косы все больше и больше прядей. В конце концов я замечаю небольшую грунтовую дорожку и сворачиваю на нее, с грохотом катясь по ухабам и корням деревьев. Она все еще держит мою руку в своей, и я не собираюсь этого менять; мое сердце стучит где-то в горле, потому что все это так непонятно и странно, что я сам не знаю, какого хрена делаю. Дорога заканчивается у ворот, прикрепленных одной стороной к дереву петлями, а другой – замком. Я паркуюсь рядом, вырубая фары и двигатель. Найл вздрагивает, словно приходя в сознание, и оглядывается вокруг. Кромешная тьма, но дорога по ту сторону ворот ведет через холмы, позади нас пустое шоссе, с двух сторон поля и звездное небо над нами.

– Где мы? – спрашивает Найл.

Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею.

– Замечательно, – смеется она, но смех больше похож на вымученный хрип.

Я рывком открываю дверь, выхожу, подхожу к ее стороне и открываю дверь для нее. Протягиваю ей руку. Она сидит, вертя стетоскоп в руках, и смотрит на меня.

– Давай, – говорю я.

– Что это значит, Лок?

Я подхожу к кузову, вытаскиваю тяжелую корзину и одеяло, а потом беру ее за руку.

– Это пикник. Пойдем уже, я проголодался.

Она позволяет взять себя за руку и отвести на середину поля. В руке у меня электрический кемпинговый фонарь, дополняющий свет полной луны. Найл смотрит, как я расстилаю одеяло и ставлю на угол корзину, затем сажусь и начинаю вытаскивать еду. Она просто смотрит.

– В самом деле?

Я пожимаю плечами.

– Да.

– Если ты надеешься на повторение того, что было на днях, то тебе лучше еще раз подумать, – она садится рядом, но не слишком близко. Открывает корзину, отрывает виноградную гроздь и закидывает ягоды себе в рот. – Это было ошибкой.

Пытаюсь вести себя так, будто ее слова не причиняют боли, но это не срабатывает, так что я изображаю тупого.

– Повтори, что?

Она бросает на меня взгляд, наверное, в попытке понять мою игру.

– Ну… когда мы… – она разочарованно стонет. – Боже, ты невозможен. Тебе прекрасно известно, о чем я.

– А почему это было ошибкой, Найл?

Я хочу знать, потому что предполагаю, каков будет ее ответ.

– Просто было и все, – она возится с упаковкой сыра, пытаясь открыть. Я забираю ее у нее из рук, вытаскиваю из кармана свой универсальный нож и вскрываю упаковку. Отрезаю ломтик сыра для Найл и передаю ей. У меня не было других намерений, но она, вместо того, чтобы просто взять его, наклоняется и берет сыр из моей руки ртом. Непроизвольно, словно это была ее естественная реакция. Но потом, когда сыр оказывается во рту, она осознает, что сделала, и замирает. Не шевелясь, бросает на меня взгляд. А потом снова начинает жевать. – Ничего не говори, – она жует, прикрывая рот рукой. – Я не знаю, почему сделала это.

Я тоже.

И при этом не знаю, почему это заставило стучать мое сердце, как сумасшедший барабан. Так не должно быть, но оно есть. Она отклоняется от меня, возвращаясь к винограду.

– Так почему это было ошибкой, Найл? – снова спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Ну, просто было, – она делает паузу и смотрит на меня. – Почему мы говорим об этом?

– Ты сама начала этот разговор.

– А ты вывез меня на пикник, словно нам по шестнадцать и это наше первое свидание.

– Оуч, – выдыхаю я. – Мне просто хотелось сделать тебе что-нибудь приятное.

Она опускает голову и бросает ощипанную веточку винограда в корзину.

– Это просто… усталость. С нетерпением жду, когда приму душ и лягу в кровать. С бокалом вина, книгой и моим котом.

– Ты имеешь в виду, что именно так проводишь каждый вечер?

– Да, а что в этом плохого? – ее голос резкий и сердитый – она обороняется.

– Само по себе ничего. Но ты не можешь прятаться за этим всю жизнь. Только работать и возвращаться домой, чтобы почитать и выпить дешевого вина в обществе своего кота.

– И вылазка на этот пикник должна была стать чем-то вроде лекарства? Частью твоего плана по поддержке бедной вдовы Найл?

– В принципе, да.

Она поднимается на ноги.

– Пошел ты!

Я встаю, запоздало понимая, что не должен был этого говорить.

– Найл, подожди, – я нежно и осторожно беру ее за плечи. – Я не это имел в виду.

Она гневно поворачивается на месте.

– Но именно так это и выглядит, Лок! Мне не нужна твоя помощь. Мне не нужна твоя поддержка. Я отлично справляюсь сама, спасибо большое!

– Сама? – не знаю, почему делаю на этом ударение, но, кажется, я прав.

– Да! – она отшатывается, часто моргая. – Да… – на этот раз она звучит менее уверенно.

– Я не пытаюсь изменить тебя, Найл. Я просто хочу…

– Чего? – она тычет пальцем мне в грудь. – Чего ты хочешь? Потому что я не могу понять.

Я отклоняюсь назад и отворачиваюсь.

– Я тоже.

Сажусь на одеяло, вытаскиваю бутылку вина и один стакан. Открываю пробку, наливаю полный стакан и передаю ей.

– Вот.

Она садится рядом, берет стакан и выпивает.

– Спасибо.

Между нами долго-долго витает напряжение. Затем она вздыхает.

– Итак, если ты не знаешь, чего хочешь от меня, и я тоже не знаю, чего ты от меня хочешь, тогда что мы делаем?

– И этого я тоже не знаю.

Я пью свою воду и стараюсь не думать о том, как мне хочется выпить вина. Я его даже не люблю, но сейчас было бы неплохо. Конечно, она замечает это.

– Ты не взял себе вина?

Я пожимаю плечами и качаю головой, стараясь говорить спокойно.

– Неа. Я не большой любитель вина. Просто подумал, что тебе немного не повредит.

– Чертовски верно.

Я ложусь спиной на одеяло, смотрю на звезды и пытаюсь подобрать слова, которые нужно сказать ей… о том, что должен ей рассказать.

– Раньше я подолгу смотрел на звезды, – говорю я, чтобы просто как-то начать. – Длинными-длинными ночами, просыпаясь в одиночестве на палубе, когда на многие тысячи километров вокруг ничего.

– Что ты имеешь в виду?

– Я прожил на яхте… офигеть… полжизни. У меня два кругосветных плавания.

– Правда? – она заинтригована.

– Да. Назови любое место, и, если там есть порт, значит, я в нем был. А также в большинстве стран мира. Кроме России, в которой я никогда не бывал… ну, в действительности, это не совсем так. Я плыл до Аляски через Берингов пролив, просто чтобы потом иметь возможность похвастать тем, что сделал это. Попал в сильнейший шторм и был вынужден укрываться в одной маленькой рыбацкой деревушке в России. Пустынное, одинокое, холодное маленькое местечко.

– Где ты был еще? – она садится рядом, собирая остатки еды с одеяла.

Я закидываю руки за голову.

– О, дружок, практически везде. Индия, большинство островов южной части Тихого океана, Япония, Вьетнам, Таиланд, Южная Африка, еще несколько портов на западном побережье Африки. Я проплыл через Босфор и некоторое время околачивался у берегов Средиземноморья. Карибский бассейн, Австралия, Новая Зеландия, Тасмания.

– Это звучит… поразительно. И ты плавал в этих местах один?

Я пожимаю плечами.

– Не всегда. То тут, то там я нанимал экипаж, и они плыли со мной до тех пор, пока не добирались туда, куда хотели. Там всегда кто-то готов работать за еду или чтобы просто добраться куда-то. На самом деле, сообщество странников оказывается довольно большим, когда попадаешь в него.

– Тогда как ты оказался в Оклахоме?

И тут мы подходим к главному.

– Это немного сумасшедшая история. Я делаю паузу, чтобы собрать все свое мужество. – На самом деле, я не случайно оказался здесь…

– ЭЙ! – раздается позади нас сердитый громкий голос. Я поворачиваюсь и вижу луч фонаря, направленный на нас. – Я вижу, вы не местные. Это моя земля. Здесь частная собственность.

Я встаю. Взволнованный.

– Извините, мы просто…

Пожилой человек стоит у открытой двери своего грузовика с дробовиком в руке.

– Я знаю, чем вы тут занимаетесь. Но я не позволю этого на своем поле. Никогда и ни за что. Сейчас же убирайтесь.

– Пойдем, Лок.

Я быстро собираюсь, перебрасываю через плечо одеяло, и мы начинаем выбираться с поля. Владелец одной ногой на пороге грузовика, с дробовиком наперевес. Немного тучный, седоватый.

– Мерзавцы. Нельзя просто так вторгаться на чужую собственность, когда вам этого захочется.

– Мы не собирались причинять вреда. Мы просто гуляли, – говорю я, засовывая одеяло в корзину и закрепляя ее в кузове. – Простите, что побеспокоили вас.

– Гуляйте подальше от моей толстой старой белой задницы. Есть только одна вещь, которой молодежь занимается ночью в поле.

– Мы уезжаем, – говорит Найл, запрыгивая на водительское место раньше меня. – Извините.

Я проскальзываю на пассажирское сиденье, и, после того, как хозяин отъехал и развернулся, мы выезжаем следом и возвращаемся в сторону города – к дому Найл. Я взвинчен, потому что был так близок к тому, чтобы рассказать ей.

Я все еще могу это сделать.

Все еще должен.

Но момент упущен, и мое сердце по-прежнему колотится. Почему так страшно при мысли о разговоре с ней? Потому что это будет конец. Как только я скажу ей, это будет концом всему, что между нами происходит.

На обратном пути мы разговариваем о моих путешествиях – в основном, невинные рассказы о тех местах, где я бывал, что видел, не особо углубляясь в какие-то безумные приключения. Не успеваю я опомниться, как мы уже на подъездной дорожке перед ее домом. Паркуемся. Двигатель заглушен, радио включено, окна опущены. Звезды мерцают над нами. Поют сверчки. Ухает сова. Между нами внезапная тишина. Я настраиваюсь, чтобы начать снова, вытащить это из моей груди. Найл ковыряет свои ногти, глядя вниз. И затем поднимает взгляд на меня. Ее глаза, как и в прошлый раз, исследуют мои. Высматривают что-то. Смотрят в меня. Может, если она будет всматриваться внимательнее, то увидит правду и мне не придется говорить ей.

– Да шло бы оно все на хер, – шепчет она. Это было адресовано ей самой. Не мне.

А потом она снова целует меня. Хватает за бороду и притягивая ближе. Запускает пальцы в мои волосы и наклоняется, отстегивая ремень безопасности. Затем нащупывает мой. Я слышу щелчок и чувствую, как он повисает на моей руке. Скидываю его, чтобы он смотался обратно в катушку. Ее губы теплые и влажные. Со вкусом вина. У меня голова идет кругом. Пытаюсь приказать себе отстраниться, сказать ей, что я не могу, что мне нужно кое-что сообщить, но не могу. Я не могу.

Проклятье, я не могу.

У меня нет сил.

Все, на что меня хватает, – это положить ладонь ей на шею, сдвинуть ее волосы в сторону и провести большим пальцем по уголкам ее рта. Скользнуть легкими касаниями по ее плечам и рукам к талии. Притянуть к себе. Целовать до изнеможения. Прервавшись на мгновение, Найл, тяжело дыша, чуть-чуть отстраняется и смотрит на меня, словно оглушенная поцелуем. Она изучает меня, пальцами от моих волос спускается к шее, желая почувствовать напряженные мышцы плеч.

– Господи, – шепчет она. Опять же, больше себе, чем мне. – Так хорошо. Мне нужно это… я…

Вместо того, чтобы закончить фразу, вместо того, чтобы сказать мне, что ей нужно, она практически ложится на меня. Каким-то образом мы оказываемся в горизонтальном положении: я внизу, спиной на сиденье, Найл на мне сверху, одно ее колено между моих бедер, руки на моем лице… нет, они везде. Касаются груди, щекотно прослеживают линию ребер. Она целует меня. Господи, ее поцелуй почти любящий. Он выворачивает меня наизнанку, обещая стать самым грандиозным поцелуем из всех, что когда-либо у меня были. Она целует всем: губами, языком, зубами – это голодный, отчаянный, пожирающий поцелуй.

Это сильнее меня, и я целую ее в ответ.

Это сильнее меня, и я не сдерживаю свое желание к ней.

Она полностью на мне. Частично опирается на колени, но в основном на меня. И это ощущается так хорошо, так идеально. Одной рукой я обхватываю ее затылок, а другой позволяю лечь на поясницу – в том месте, где ее халат задрался и сдвинулся на одну сторону. Мягкое теплое тело. Упругие мышцы, нежная кожа, пышные изгибы. Я касаюсь ее, продвигаясь сантиметр за сантиметром. Выше, выше, к нижней кромке ее бюстгальтера. Ниже. Спускаюсь ниже, ближе и ближе к манящей выпуклости ее задницы. Скольжу рукой под шнуровку пояса ее брюк и глажу ягодицы. Она стонет, что-то бормочет мне в рот и разрывает поцелуй, упираясь лбом в мое плечо. Я сжимаю упругие круглые ягодицы, и она выдыхает так, словно это прикосновение достигло не только тела, но и некоторых давно забытых уголков ее души. Она приподнимает голову, ее глаза открыты, а взгляд прикован ко мне. Припухшие влажные губы чуть приоткрыты и поблескивают в свете звезд. А потом она медленно, очень медленно прижимается ртом к моему, и на этот раз поцелуй мягкий и нежный, сладкий и тягучий, как патока.

И я теряюсь в нем.

Я хочу этого больше, чем когда-либо.

Но разрываю его. Она сбита с толку. Найл приподнимается, опираясь руками мне в грудь, и, гребаный ад, мне открывается чертовски удивительный вид на ложбинку между ее грудей в вырезе халата. Ощущаю ее соски, когда она освобождается от лифчика. Боже, я твердый, как камень, и знаю, что она это чувствует.

Мы не можем этого сделать, – я должен произнести эти слова.

– Ты самая красивая женщина из всех виденных мной, – вот, что в действительности я говорю.

Ее губа дрожит, глаза закрыты. По щеке скатывается слеза.

Ну, и что я сделал?