355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джалал Баргушад » Обнаженный меч » Текст книги (страница 14)
Обнаженный меч
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:52

Текст книги "Обнаженный меч"


Автор книги: Джалал Баргушад


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

На острие меча его была.

А где теперь отрада и ограда?

Преломлен меч. Утрата тяжела.

Бабек, подойдя к дервишу, поздоровался с ним.

– Здравствуй, раб божий, – отозвался дервиш, торопливо облизал сухие губы и кашлянул. – Кто это желает одарить нас ради-аллаха?

Бабек бросил в кошель дервиша дирхем. Монета, звякнув, упала на землю. Бабек нагнулся, поднял дирхем и опустил его в кошель дервиша:

– Дедушка дервиш,– Бабек прикоснулся к плечу старца.– Правда ли, халиф Амин преставился?

Опаленное солнцем морщинистое лицо дервиша приняло скорбное выражение. "Проклятье шайтану!" Дервиш покачал головой, глубоко вздохнул:

– Сын мой, – сказал он. – Я не знаю, кто ты, во всяком случае– божье созданье. Святой пророк изволил изречь: чрезмерная корысть навлекает беду на голову человека. Я беднее птиц и диких животных, но сердце говорит мне: "ты богаче самого халифа". И потому считаю, что аллах одарил меня всеми сокровищами мира. В этом мире двенадцать дервишей разместятся на одной драной циновке, а два брата, увы, не смогли ужиться в необъятном халифате. Я уже сказал, любая беда постигает человека из-за его стяжательства. Это всем правителям будущего должно быть уроком. Это еще что? Звездочеты предсказывают – кровь польется, как вода.

– Понял, дедушка дервиш, понял. И вправду кровь будет литься рекой!.. Бабек задумался, погружаясь в некий отвлеченный мир. – У жизни таинственные законы. Жизнь – безумный ветер, а жадные стяжатели – ветряные мельницы. Ветер крутит-крутит такую мельницу, а в конце концов низвергает ее в пропасть.

"Аллахуакбар". Слепые глаза дервиша чуть было не прозрели. Слова Бабека пришлись ему по душе. Ему даже захотелось, раскинув руки, обнять Бабека. Тут один из стражников напустился на Бабека:

– Эй, бродяга, не разводи канитель со слепым дервишем. Здесь нельзя останавливаться караванам! Сюда вот-вот подойдут войска. Убирайтесь, назад!

Бабек сердито оглядел разбушевавшегося мясистого, бородатого стражника: "Жаль, что у тебя есть семья! Не то бы..." Слепой дервиш, плюнул и пробурчал: "Ла ховла вала гуввата илла билла-хил алиййил азим"106. Дервиш, наугад тыча посохом, удалился от ворот. В это время сюда на белых конях подскакали семь всадников в красном. "Кто они? И хвосты, и гривы их коней золотятся от хны. Видно, "большие люди". Стражники задержали конных.

Из серой сумы с бахромой, притороченной к золотой луке седла переднего всадника, капала кровь. Стражники, поклонившись, отворили ворота. В мгновение ока, миновав ворота, всадники очутились на караванной дороге.

Шибл, приложив руку козырьком ко лбу, пригляделся к всаднику, из сумы которого капала кровь.

– Это же персидский полководец Тахир! – воскликнул он.– Я часто видел его в Хорасане. Приближенный Мамуна.

Едва удалился цокот копыт, как с минарета мечети Газмийя раздались звуки азана.

Казалось, скорбному голосу муэдзина внимал не только израненный Багдад, но весь халифат. Муэдзин словно оповещал всех мусульман, что полководец Тахир вез отрубленную голову халифа Амина его брату Мамуну в Мерв... Знаменитая багдадская статуя всадника стараниями верных Амину людей уже нацелила свое копье в сторону Мерва: "Враг там!"

Стражники у ворот, проводив именитых всадников, сбились в кучу и о чем-то перешептывались, мысли их были не здесь, а там, где в походной суме кровоточила голова Амина. Нельзя было упускать случая. Казалось, Бабек обрел необыкновенную силу. Выхватив меч, он кинулся на стражников... Те не успели опомниться, как Бабек выбил мечи из рук у троих. Другие проводники караванов ринулись на помощь Бабеку. Даже Шибл взялся за меч. Бабек связал помятых стражников... Ворота были уже распахнуты. Бабек, вскочив на Гарагашгу, поднял караван:

– Быстрее, уйдем из этой кровавой ямы!..

...Далеко позади остался Багдад. Впереди тянулась караванная дорога. Над камышовыми и глиняными лачугами у обочины, прижимающимися к финиковым садам, струились слабые дымки. На знойных полях люди, подобно муравьям, работали молча. Иногда караван проходил через такие деревни, где от гомона птиц и крика детей звенело в ушах. Птицы, щебеча налетали на плодоносящие сады, а босые, черные, исхудалые дети кидались туда же, звеня колокольчиками, гремели какой попало посудой, отпугивали пернатых налетчиков:

– Эй, проклятые, не клюйте хурму!

Из садов доносились голоса взрослых:

– Мечите камни из пращей, мечите! Иначе эти обжоры не уберутся.

Ребята осыпали птиц камнями. Но отвадить их было не так-то просто. Когда птицы проклевывали кожуру плодов, казалось, они живую плоть детей терзают. Финик – древо жизни арабов. Одни плели корзины из листьев финиковой пальмы, другие перемалывали финики на муку, или вываривали из них мед.

Дороги, пролегающие через пустыню, вновь превратились в пылающие печи. Все вокруг отливало коричневатым цветом. Там и сям виднелись пахари, обвязавшие головы белыми платками. Наработавшись, они прятались в тени каучуковых деревьев. Все живое искало укрытия от жары. Буйволы, жуя жвачку, переваливались с бока на бок в зловонной жиже, нежились в тепловатых лучах и лениво пошлепывали себя хвостами по спинам. Кучерявые овцы и ягнята, сбившись вокруг колодцев, прятали головы под животами друг у друга...

Караван направлялся на север. Взгляд Бабека был прикован к узкогорлым глиняным кувшинам у обочины. Из-за неимоверного зноя вода, выставляемая местными жителями для путников, быстро испарялась и горлышки кувшинов посвистывали. Пылающая степь иногда превращалась в мираж. Проходя через эти бедные деревни, Бабеку хотелось закрыть глаза: "Война... Резня... Почему доводят людей до такого состояния?" Тяжело было смотреть на бедуинов, изнуренных болотной лихорадкой. Казалось, они чудом выбрались из могил. У Бабека мыло сердце.

Когда караван отдалился от Багдада более чем на фарсанг107, беспокойство проводников улеглось. Купец Шибл словно бы заново родился: "Слава богу, легко отделались. Убытков и потерь нет, правда, и прибыли тоже". И Бабек чувствовал себя бодрее, все увиденное в Багдаде казалось кошмарным сном.

Они случайно повстречались с отрядом владельца крепости Шеки Сахль ибн Сумбатом, который по вызову прежнего халифа, Амина, спешил в Багдад. Эта встреча с Сахлем в чужой стороне больше всего взбодрила Бабека и Шибла.

Сахль тараторил:

– Бабек, дорогой мой, держись веселей. Спокойно можешь вести свой караван. Впереди – постоялый двор. Там было трое стражников Мамуна. Всем троим наши размозжили головы сиевердскими булавами... Теперь путь свободен.

Бабек хорошо знал этого словоохотливого, вислоусого и длиннобородого христианина, с худой длинной шеи которого свисал золотой крест, а под сросшимися на переносице черными бровями беспокойно бегали крупные зеленые глаза... Бабек видел Сахля в Шеки во время его беседы с Шиблом. Тогда Сахль говорил: "Шибл, я из рода великих царей, могу оказаться тебе полезным, уступи подешевле мне оружие, ибо у нас общий враг..."

Сейчас Бабек сказал Сахлю:

– Брат мой, в Багдаде сейчас такая суматоха, что собака не узнает хозяина... Персидский полководец Тахир отрубил и увез голову халифа Амина. И базары закрыты. Даже работорговец Фенхас бежал из города. Если люди Мамуна дознаются, что ты явился по вызову Амина, тебе не сдобровать.

Люди Сахля повернули своих коней обратно. Бабек предложил:

– Могу проводить вас до Базза.

Всадники Сахля двинулись во главе каравана. Проводники рассказывали им о смуте в Багдаде. А Бабек, сидя боком на Гарагашге, пел. Его голос разносился по дорогам пустыни:

Я выйду из Багдада

и песню запою,

и сокращу дорогу

на родину мою.

Я по скупой пустыне

пройду немалый путь,

пройду его неспешно,

не утомлюсь ничуть.

Мой друг, дорога сводит

со всякими людьми.

Увидишь пешехода

в свой караван прими.

Тому помочь старайся,

чья участь тяжела.

И пусть тебе воздается

за добрые дела!

И Шибл, и Сахль подпевали Бабеку, а припев подхватил хором весь караван. Неумолчный перезвон верблюжьих бубенцов придавал дороге своеобразную приятность...

Уже целый день и целую ночь караван находился в пути. Хоть верблюды и устали, разбивать стоянку здесь нельзя было. Необходимо были уйти подальше. В финиковых садах, тянущихся вдоль дороги, перекликались птицы Иса-Муса, разорялись стрекозы. Небо расцвело как поляна. Ветерок откуда-то приносил на жаркие дороги пустыни прохладу. Караван держал путь на север. Во главе каравана по-прежнему шел Бабек. Он иногда поднимал глаза к звездному небу и тихо шептал: "Вон, ясно виден Млечный путь. Я всегда примечаю по нему. И ни разу не сбивался с дороги".

Вскоре и Млечный путь поредел.

Петухи каравана кричали, будили друг друга, а затем все разом прокукарекали. Будто восклицали: "Добрый день, Бабек, утро наступает!.."

XXIV

ЩЕДРОСТЬ ХАЛИФА МАМУНА

Капля чернил государя сильнее целого войска.

Мамун, увидев отрубленную голову Амина, испытал некоторое облегчение. Он добился своего. Не знал, чем наградить полководца Тахира, привезшего ему голову брата: "Может, подарить ему город Мерв? Нет, этого мало. Как бы Тахир не обиделся на меня. Может, назначить его наместником одной из восточных областей, завещанных мне отцом? Да, лучше и ценнее подарка не придумать. Тахир хоть и молод, но умен и полководец талантливый. Только он может поладить с персидскими феодалами".

Тахир, захватив по приказу Мамуна Золотой дворец, провернул в Багдаде несколько дел. Он конфисковал все богатство халифа Амина и отправил в Хорасан. Заодно отобрано было все личное имущество и непримиримой противницы Ирана Зубейды хатун, Даже ее парадное платье, украшенное редкими драгоценными камнями, ценою в несколько миллионов динаров, перешло в казну Мамуна. Тахир умудрился вырвать из коршуньих когтей умирающей Айзураны хатун ее четки стоимостью в десять тысяч рабов. Зубейда хатун, услышав, что Азербайджан уплыл из ее рук, слегла. Если бы не главный лекарь Джебраил, то и Зубейда хатун, как ее сын и свекровь, отдала бы богу душу.

Амавиды злорадствовали по поводу поражения своих кровных врагов. Собутыльник халифа Амина – Абу Нуввас не вынес междуусобицы, сердце поэта разорвалось. Многие из тех арабских аристократов, что действовали против персов, травились толченым алмазом. Привилегии, владения и казну, отнятые у покойного главного визиря Гаджи Джафара, Мамун возвратил Бармакидам. Но в судьбе Гаранфиль и Ругии все еще не виделось просвета, их мечты о возвращении на родину оставались неисполнимыми. Пиры под Золотым деревом теперь казались им снами.

Строгость халифа Мамуна, переходящая в жестокость, вызвала большое недовольство как в самом Багдаде, так и в Савадской области. Бедуины возненавидели Мамуна: "Пусть прольется кровь красного шайтана". Взбалмошные воины и избалованные фарраши Мамуна слишком притесняли мирное багдадское население. Недовольство народа постепенно росло.

Но тем, кто впервые видел Мамуна, могло показаться, что он и муравью ногу не отдавит. Выглядел он добрым, доступным и отзывчивым человеком. А душа его была душою колдуна. У Мамуна был широкий лоб, круглый подбородок, густая черная борода. Благородство движений, особенно одежда, делали его внешне похожим на ученого, а не на правителя. Говорил он неторопливо, иногда вдруг прищурившись, улыбался. Улыбка скрывала коварное выражение лица. Даже мать его – Мараджиль хатун не могла понять, что это за улыбка. Как бы просто ни одевался, как бы просто ни вел он себя, все же это был властелин большого государства – облик, его был внушительным. Его высокое, полное тело еле втискивалось в серую абу. Подобно вечерней тени, он был таким длинным, что встречавшие его ночью пугались.

Умную, начиненную знаниями голову Мамуна венчала не отделанная редкими драгоценными камнями корона его отца – халифа-Гаруна, а островерхая папаха. Это делалось в угоду персидским-феодалам. Арабы, ссылаясь на багдадского плута аль-Джахиза поговаривали, дескать, мы ожидали, что халиф Мамун уменьшит размеры податей, а вместо этого он увеличил высоту своей папахи. И, действительно, папаха халифа Мамуна издалека походила намогильный камень.

Мамун не переехал в Багдад, а обосновался в Хорасане и отсюда продолжил борьбу против сторонников брата. Отказавшись от черного знамени, халиф высоко поднимал зеленое: "Надо очистить коран! Коран – не фетиш!" Дерзость халифа Мамуна сильно возмутила некоторых религиозных служителей. Хатибы багдадских мечетей вместо того, чтобы восхвалять Мамуна, осыпали его проклятьями: "Из вскормленного молоком огнепоклонницы красного-шайтана мусульманский халиф не получится! Нам надо избрать себе другого халифа, почитающего коран Мухаммеда!" Духовенство Багдада перешло в открытое наступление. Священнослужители возглашали, что сын, не выполнивший отцовского завещания,– недостойный сын. Мамун занимает место халифа незаконно, он не имеет прав на халифат. Престол захвачен им силой оружия. Наш халиф – Ибрагим ибн Мехти, свято чтящий черное знамя!

С первого же дня своего правления Мамун пренебрегал духовенством. Он говорил, что богословам надлежит заниматься своими делами, а с государством халиф управится сам.

Мотазилиты и зындыки окончательно распоясались. Опираясь, на Мамуна, они задались целью провести пересмотр священного и. неприкосновенного писания. На самом же деле к этому подстрекала высшая аристократия, а Мамун стремился угодить ей. Но возможно-ли было это в такое время? Халиф Мамун хорошо понимал, что мусульмане-фанатики не смирятся. Так и произошло. Багдадское духовенство вкупе с феодалами Савадской области избрало своим-халифом дядю халифа Мамуна Ибрагима ибн Мехти. Единовластие в халифате было вновь нарушено. Мамун объявил повсюду, что Ибрагим ибн Мехти – не "взаправдашний" халиф Багдада. И предупредил дядю, чтобы тот вел себя благоразумно.

Новоявленный халиф Ибрагим, дрожа со страху, решил до поры до времени не вмешиваться в большинство дел. Он почел за благо сидеть на троне чучелом и не перечить племяннику.

Мамун с первых дней своего халифства говорил, что у верующих религиозная направленность ума преобладает над политическим и культурным мышлением. Это высказывание стало широкоизвестным.

Недовольные халифом египтяне, воспользовавшись распрями, тотчас подняли восстание. Мечтающий о самостоятельности наместник Андалузии Первый Правитель после смерти французского короля Карла Великого фараонствовал на Западе. И с византийских границ поступали неутешительные вести. Новый император Византии отказался платить дань халифату. Узнавшие вкус крови еще во времена халифа Гаруна хазары в косматых папахах вновь шныряли под Александрийским валом. Ныне они с еще большим вожделением косились на Дербент. Жители Савада стонали под тяжестью податей. Во всех областях халифата поднималось недовольство. Всюду было неспокойно. А наихудшее заключалось в том, что в Багдаде и Сирии свирепствовала холера. В Рее и Хорасане начался голод. В окрестностях Базза вновь воспрянули хуррамиты. Они не признавали ни Хорасана, ни Багдада. Джавидан, сын Шахрака, вновь готовился к выступлению. Его сердце все еще ныло: "Пока не отомщу за огнепоклонников, угнанных в Багдад и проданных в рабство, не покину этот мир!" Лупоглазый Абу Имран с перепугу сбежал и скрылся в горах. Залег в берлоге и подобно медведю сосал лапу. Недовольство халифом выражали и некоторые персидские феодалы... А халиф Мамун старался, не впадая в растерянность, действовать с умом, терпеливо и последовательно наводил порядок.

Самые высокие должности он распределил между влиятельными персидскими аристократами. Его любимец Тахир стал правителем Хорасана. А будущего тестя, Гасана ибн Сахля, халиф назначил наместником Савадской области. Роскошный Багдад с каждым днем увядал, а Хорасан расцветал. Багдадская знать считала себя оскорбленной, она желала видеть свой город, как во времена Гаруна ар-Рашида, столицей халифата.

Знатные арабы, на каждом шагу в Золотом дворце оскорбляемые персами, слегли и не поднимались. Зубейда хатун, которая постоянно сеяла смуту в халифате, которая послала на плаху такого умного деятеля, как главный визирь Гаджи Джафар, уже несколько лет не надевала красных чахчуров. Она была в трауре с головы до пят. Похоронив обезглавленный труп сына на кладбище Газмийя, мать никак не могла прийти в себя. Шуточное ли дело, ведь Зубейда хатун долгие годы была любимицей гордых Аббасидов. Строительством водопровода в Мекке она привлекла симпатии священнослужителей и верующих мусульман. В прежние времена Зубейда хатун на каждое лето переезжала из Багдада в Тавриз. Ныне Тавриз не принадлежал ей. Подобно заточенной в золотую клетку птице день и ночь билась она в Золотом дворце. Лицо поблекло, в черных волосах появилась седина. Морщинки в нескольких местах рассекали лицо. Вокруг ее притягательных черных глаз словно бьи пауки раскинули свою паутину. Губы, постоянно источавшие улыбки, теперь дрожали от гнева. На шее и груди, оставшихся без украшений, проступили синие жилы.

Долго прикидывала Зубейда хатун и так и этак и наконец, собравшись с духом, послала халифу Мамуну такое письмо: "О, обладатель меча и пера нашего века, желаю всегда видеть Вас великим, могучим и прославленным. Что было, то прошло. Лучше бы у льва был один львенок... Тогда бы на нашу долю не выпало подобных потрясений. Вы – сын самого справедливого, самого щедрого, величайшего государя Востока, халифа Гарун ар-Рашида. Ваш покойный родитель говорил: "Халиф не прославится, если не будет щедрым и великодушным". Родитель Ваш был поистине Хатамом. Есть, мудрое персидское изречение: "Хар не кони бе ход кони, гяр хаме нико бад кони..."108 Даже у самой ароматной розы есть шипы... Хотелось бы, чтоб меня поняли правильно и не рассердились на меня.. Ложь, сулящая мир, лучше правды, порождающей бедствие. При? всех обстоятельствах я тоже довожусь Вам матерью и между мной и Вашей родительницей Мараджиль хатун никогда не было недоразумений. Мараджиль хатун была самой достойной женой Вашего покойного отца. Знайте же, что несколько лет я нахожусь в условиях, худших, чем рабыни, обучающиеся в заведении Фенхаса. Иногда меня посещают странные мысли и я думаю не удалиться ли мне-в монастырь Лис. К лицу ли будет Вам это? Покорнейше прошу оказать милость и вернуть мне отнятое Тахиром парадное платье.. а также мое приданое – Азербайджан. Азербайджан подарил мне в свадебную ночь Ваш родитель, покойный халиф Гарун: "Для прекрасной и преданной жены моей и этого края мало!" – сказал он.. Меня опять изнуряет лихорадка. Багдад раскаленней горнила.. Глава лекарей Джебраил торопит меня: "если в ближайшее времш не поедете в Тавриз и не вдохнете его целебный воздух, то за ваше состояние не ручаюсь".

С Вашего позволения завершу это письмо стихами:

Мамун, мой сын желанный,

Величья образец,

Сокровищницы знаний

Наследник и венец!

Храню мой дух высокий

И пламя не гашу,

И все же эти строки

Слезами я пишу".

Хорасанский дворец халифа Мамуна украшался коврами. Ночью на дворцовой площади пылало великое множество факелов и больших свеч. Служанки, евнухи, рабы и рабыни сияли от радости. Прошел слух, что халиф Мамун на своей свадьбе дарует свободу тысяче рабов. Все – и визирь, и векил – сели перед наместником Савадской области. Персидская знать чуть ли не на руках носила Гасана ибн Сахля. Даже правитель Хорасана – Тахир, заискивал перед ним. Халиф Мамун роднился с Гасаном. Сваты наперебой расхваливали халифа Мамуна Гасану: "Клянемся создателем, ваша дочь Боран будет счастлива! По уму и знаниям халифу Мамуну нет равных".

Письмо Зубейды хатун было доставлено халифу Мамуну в день его обручения. Прочитав письмо, он вызвал главного визиря, посоветовался с ним и направил мачехе такое послание: "Власть принадлежит аллаху! Седьмой аббасидский халиф Мамун.

Главной малике Зубейде хатун должно быть известно, что всех, независимо от их положения и состояния, кто не поклоняется хазрату Али, я не люблю! Того, кто при упоминании имени хазрата Али не превращается в горстку праха, будь это даже малика, ненавижу! Но в этот незабываемый день обручения, день, что сужден мне единожды, желаю делать всем людям добро. Вы были старшей женой моего покойного родителя, халифа Гаруна. Потому не могу не прислушаться к вашим словам. Все Ваши пожелания будут иcполнены..."

Лихой гонец халифа Мамуна не щадил своего белого коня с подрезанным хвостом, гнал его по караванной дороге из Хорасана в Багдад. Видимо, он надеялся получить за добрую весть подарок от главной малики Зубейды хатун, которая все глаза проглядела в ожидании ответа на свое прошение.

XXV

ЖЕМЧУЖНЫЙ ДОЖДЬ НА СВАДЬБЕ

Судьбы женщин подобны каплям вешнего дождя,

ветер заносит их то в раскаленные пустыни,

то на цветущие луга.

Японская пословица

Говорят, второй такой свадьбы во всем халифате не было. Празднество длилось сорок дней и сорок ночей. Проявляя безмерную щедрость, халиф Мамун раздавал гостям необыкновенные подарки. Кому досталась область, кому – город, а кому – село, одному – замечательная певица, другому – искусная танцовщица.

...Шла последняя ночь свадьбы. В наряжальной комнате дворца несколько мастериц убирали Боран хатун, прозванную "черным солнцем". Здесь находилась и мать халифа Мараджиль хатун. От обилия драгоценных камней казалось, что комната пылает. Свечи излучали мягкий свет, от которого свадебное платье Боран хатун выглядело еще роскошней. Вызванные в Хорасан из Багдада певица Гаранфиль и наряжалыцица Ругая трудились не покладая рук. Если бы мать Боран увидела сейчас свою дочь, посчитала бы ее первой в мире красавицей. Ругия расстаралась на славу. В дугообразных бровях и длинных ресницах Боран сверкали жемчужины. О, аллах, как же удалось Ругие расположить редчайшие перлы?! Казалось, халифская невеста с этими жемчугами и родилась.

В наряжальной комнате звучала музыка. Гаранфиль пела, подыгрывая себе на уде:

Твоих очей двойное пламя

запало в грудь мою,

Случаются нередко грозы

осеннею порой,

Быть может, молния живая

запала в грудь мою,

Чтоб возродить очаг погасший,

очаг холодный мой.

Было уже поздно. Свечи словно бы исходили слезами счастья. Размалевывая себе лицо, подобно праздничному яйцу, толстуха-сваха, подбоченясь и похохатывая, вместе с несколькими рабынями кружилась вокруг Боран. Комната наполнилась смехом. На радостях Мараджиль хатун не знала, чем наделить невестку. Она, как и сын, желала прославиться на этой свадьбе своей щедростью. Мараджиль хатун стала доставать из золотой шкатулки пригоршни жемчуга и осыпать ими Боран... Жемчужный дождь изумил всех. Каждая гостья собрала с ковра изрядно жемчуга. Потом свекровь взяла бриллиантовые, яхонтовые, изумрудные украшения и одарила ими тех, кто пришел проводить невесту к жениху.

Если бы этой ночью Абу Муслим увидел город Хорасан, то воскрес. В крепости Сенем102 пылали светильники. Горы и небо вокруг были подобны наряжальной комнате. Над городом кружилось несметное число голубей. Комочки промасленной ваты были привязаны к их лапкам. От каждого взмаха крыльев эти маленькие факелы вспыхивали ярче и в звездном небе образовывался удивительный фейерверк. Затем птицы исчезали за стенами крепости Сенем, утопавшей в огнях.

Как только невеста вступила в комнату жениха, перед которой горели свечи высотой в человеческий рост, Мараджиль хатун подозвала к себе Гаранфиль и Ругию. В безмерной радости она обняла их, поцеловала каждую в лоб и вручила по табличке из сандалового дерева. Это были затейливо украшенные дарственные грамоты, на которых золотая вязь гласила: "Красавица, отныне ты свободна! Хочешь – оставайся во дворце, хочешь – отправляйся к себе на родину. Но день и ночь моли аллаха о счастье моего сына Мамуна".

Ни Гаранфиль, ни Ругия за всю свою жизнь ни разу так не радовались. Обе разрыдались от счастья. Какой же бесценный дар свобода! Гаранфиль, настроив уд, залилась, словно состязаясь с соловьями в халифском саду:

Золотую поклажу верблюда

Я тебе подарить не могу,

Вспоминать и печалиться буду,

Милый облик в душе сберегу.

Мною тоже изведано иго

И немало тяжелых годин,

Но на участь не жалуюсь, ибо

Мне свободу вернул господин.

XXVI

ГОСТЬ НА ОГОНЕК

Человек, который может смело глядеть в будущее, – сильнее всех.

Арабская пословица

Много слышал Джавидан от Шибла и покойного Салмана о необыкновенной храбрости Бабека. Да и сам видел его в деле не-сколько лет назад, возле Баба чинара... Тогда-то восхищенный храбростью Бабека и задумал полководец приблизить юного храбреца к себе. Как-то Джавидан посылал своих людей в Билалабад к Баруменд. Она поклялась пророком Ширвином и великим Ормуз–дом, что более не позволит Бабеку ходить с караванами. Сказала, что она и сама желает, чтобы Бабек постоянно находился при Джа-видане в Баззе. И брата Абдуллу пусть возьмет с собой.

Прошло время, срок настал. Однажды зимней ночью Баруменд услышала конское ржанье у ворот своего дома. Баруменд узнала в позднем госте Джавидана, поспешно спустилась во двор и пригласила его в дом.

Издалека возвращался Джавидан – из города Зенджан. Он ездил туда для покупки оружия. На обратном пути завернул в Билалабад. Разместил своих людей в Доме милости, а сам направился к Баруменд. Не впервые переступал он этот порог. Сколько муган-ского вина было выпито вместе с дорогим другом Абдуллой под этим тутовым деревом посреди двора!.. И рога тура, прибитые к воротам, подарил Абдулле Джавидан.

– Абдулла, сынок, глянь – кто пожаловал к нам! – воскликнула Баруменд. Это – друг твоего отца, Джавидан. Накорми и напои коня дорогого гостя...

В доме стояла ледяная стынь. Мать и сын берегли дрова. Баруменд, растапливая очаг, думала: "Вода возвращается в арык, по которому текла когда-то: ради Абдуллы стучались в наши ворота, а теперь наш порог переступают благодаря Бабеку. Великий Ормузд, да буду я жертвой твоего имени!"

Абдулла накормил и напоил Джавиданова коня. Баруменд развела огонь. В доме потеплело. Дым через отверстие в потолке потянулся высоко в небо. Джавидан, Баруменд и Абдулла уселись возле югня на шерстяном паласе. Баруменд подала гостю скромную пищу. Абдулла молча разглядывал Джавидана. Льдинки в белой бороде Джавидана постепенно таяли.

Седые брови, ястребиный нос, острые глаза запечатлевались в сознании Абдуллы. Гость то приближал к огню свои могучие руки, то наливал из кувшина в глиняную чашку муганского вина и не спеша потягивал его. Абдулла перевел взгляд на лук и стрелы, меч я щит Джавидана. Тавризские искусники изукрасили оружие затейливыми узорами. На круглом щите был изображен лев, а на шлеме дракон с разинутой пастью. Джавидан представлялся Абдулле то легендарным героем, то сказочным дивом.

Никто не нарушал молчания. Баруменд, глядя на Джавидана, вспоминала своего мужа: "Жаль Абдуллу, жаль его! Он был таким же отважным".

Джавидан оглядел дом своего покойного друга. В мешочке, стоящем в углу, оставалось немного чогана – мыльного растения. Поверх сложенной в нише постели лежали пустые шерстяные мешки. При свете очага блестела серебряная лука седла, висящего на опорном столбе. Почти все кувшины, обычно полные муганским вином, пустовали. К стене прислонена связка гранатовых прутьев. Эти священные прутья Баруменд хранила для Бабека. Продолговатый, похожий на дыню камень для шелушения риса и ручная мельница из двух плоских круглых камней размером с небольшое решето не первый год бездействовали. Молотильным камнем, тоже видно, так и не пользовались со дня покупки. Да будет проклята бедность! Бабека в Тавриз погнала нужда. Иначе, кто же покинет родной жров! Уйдя из вожатых караванов, Бабек в поисках заработка отправился в Тавриз: "Мать, подамся в Тавриз, заработаю денег, заново построю наш дом. Потом уйду в Базз".

Джавидан не любил пустых разговоров. Поев-попив, он прямиком перешел к делу:

– Сестра моя, Баруменд, я давно приглядываюсь к Бабеку. Он – настоящий игид, не однажды спасал моих людей от смерти. Он мне нужен в Баззе. Да и дочь моя Кялдания подросла. Говорит, дескать, жаль – такой игид не в Баззе.

– Да сохранит Кялданию сам великий Ормузд! Говорят, во всем нашем крае нет такой красавицы.

Джавидан тронул пышную бороду с густой проседью.

– Сестра мой, Баруменд, для девушки важнее счастье, красота– не главное.

Помолчав, он вновь повернул разговор в прежнее русло:

– Возьму Бабека, передам ему все мое имущество. Он проучит Лупоглазого Абу Имрана. Пока живы халифы, нам нельзя вкладывать мечи в ножны. Хочешь, предложил он Баруменд, – и ты вместе с Абдуллой навсегда переселяйся в Базз. По правде говоря, в последнее время не очень-то доверяю начальнику Базза Мухаммеду ибн Баису. Каким-то странным он стал.

Сердце Баруменд забилось учащенно, в душе поднималось радостное чувство: "Может, это – судьба, Кялдание и Бабеку суждено соединиться... Лишь бы все так и произошло... Что Мухаммед ибн Баис в сравнении с Бабеком?! Те, кто видел, говорят, что по уму, стрельбе из лука, владению мечом и скачке равных Кялдание нет. Клянусь духом пророка Ширвина, увидев ее, Бабек больше не вернется в Билалабад".

Баруменд радостно сказала:

– Брат Джавидан, это – моя давняя мечта. Я видела в вещем сне сына, он станет великим человеком... – Баруменд запнулась, потом, мягко улыбнувшись, добавила: – Но Бабек, подобно отцу птица перелетная. Его не так-то просто заполучить.

– А где же сейчас эта перелетная птица?

– С молочным братом своим, Муавией, отправился на заработки в Тавриз... Отстроить наш разрушенный дом хочет,

– Если буду в Тавризе, где найти Бабека?

– Он в учениках у известного мастера Мухаммеда.

Вскинув сросшиеся на переносице брови, Джавидан улыбнулся:

– Сестрица моя, Баруменд, тавризец Мухаммед ибн Равваз не мастер, чтобы твой сын был учеником при нем. Мухаммед – большой и уважаемый человек. Мухаммеда знает весь Тавриз. У него" знаменитые оружейные мастерские. Сколько раз я покупал у него оружие! Думаю отправиться в Тавриз, опять приобрести у него

оружие.

– Откуда мне знать, братец, – Баруменд слегка покраснела.– Тавриз далекий город, я там никогда не бывала. Говорю, что слышала. Лишь бы Бабек всегда водился с хорошими людьми. Отписала ему: сынок, да буду я твоей жертвой, пока стоит затишье, приезжай, хоть на праздник Ста дней. Да все никак не едет. Поговаривают, этот новый халиф Мамун против огнепоклонников, обращенных насильно в мусульманство, ничего не имеет, он с бедуинами враждует. Хорошо, что в мире стало тише, смертей поубавилось.

– Сестра моя, проклятье и белой змее, и черной! Халиф Мамун; как говорится, сворачивает вату в жгут и этим мягким жгутом снимает головы. От человека, который ради престола, лишил жизни собственного брата, всего можно ожидать. Он кровожадней, крокодила. И хитрее. С одной стороны – приказал отрубить Амину голову, с другой – уважил просьбу его матери Зубейды хатун, возвратил Азербайджан в ее владение. Слыхал я, что халиф раздавал жалованные грамоты на своей свадьбе и мой Базз достался брату Тахира, есть у него такой приспешник.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю