Текст книги "Глаза изо льда (СИ)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Он посмотрел мимо неё.
Вот тогда-то он и разглядел очертания мужчины-человека.
Феликс.
Сразу справа от её спутанных светлых волос он увидел лицо Феликса, уставившегося в потолок морозильника. Его глаза были неестественно широко раскрыты – даже шире, чем глаза мёртвых вампиров. Его лицо выглядело деформированным, как и её пальцы.
Все капилляры в его глазах лопнули, оставив белки ярко-красными.
Майкл придвинулся ближе, тяжело дыша, и теперь каждый нерв в его теле был начеку. Он снова сжал пистолет, обходя ряд мёртвых вампиров и держась в стороне, пока шёл по проходу. Он изучал лица и расположение каждого из них, убеждаясь, что они мертвы, что они все голые, что у них у всех есть эти рваные дыры в груди.
Он узнал каждое лицо, каждое тело.
Все они безошибочно мертвы.
Все, кроме одного, были вампирами, которых он собственноручно убил, используя аллигатора, чтобы вырвать сердце из груди. Единственным исключением был тот, которого Мелисса захотела убить сама – тот, что лежал ближе всего к двери морозильника.
Затем Майкл встал над двумя людьми.
Он уставился вниз, наполовину не веря своим глазам.
Как и вампиры, они оба были неопровержимо, безвозвратно мертвы.
Лицо Мелиссы в профиль, наполовину скрытое волосами, демонстрировало те же красные глаза, тот же пустой взгляд и восковую кожу, что и у Феликса. Её лицо тоже выглядело деформированным, искажённым. Её плечи были неровными, такими же переломанными, как и руки. Как и её ноги.
Эти двое выглядели какими-то более реальными, более пугающе физическими, более похожими на животных, более…
…Ну, более мёртвыми, чем мёртвые вампиры.
Может быть, потому, что они по-прежнему выглядели более или менее по-человечески, несмотря на красные глаза и посеревшую кожу. Даже с их изломанными телами, смещёнными костями и лицами Майкл видел в них человечность. Или, может быть, он каким-то образом почувствовал, что они сродни ему самому.
Может быть, потому, что в их телах всё ещё присутствовала большая часть их крови.
Майкл вглядывался в их лица, пытаясь понять смысл происходящего, признать реальность происходящего.
Что, чёрт возьми, с ними случилось?
Кто это с ними сделал?
Он всё ещё смотрел вниз…
Когда почувствовал движение позади себя.
Майкл резко обернулся, сердце подскочило к горлу.
Он поднял пистолет, целясь в дверь морозильника, как раз когда тяжёлая панель захлопнулась с громким щелчком. Майкл целую секунду в шоке смотрел на закрытую дверь.
Затем он опустил пистолет и побежал к выходу.
Он навалился всем весом на серебристую дверь, но та не поддалась.
Посмотрев вниз, он ударил ладонью по кнопке аварийного открытия двери – большой, круглой, белой пробке в середине панели, размером больше, чем его ладонь.
Дверь не открылась.
Он снова нажал на механизм разблокировки. Он продолжал бить по ней, с каждым разом всё сильнее, но тяжёлая металлическая панель не двигалась.
– Эй! – Майкл повысил голос до крика, не думая о том, как это глупо, пока он уже не сделал этого. Паника охватила его, пересиливая разум, пересиливая логику. Он навалился плечом на дверь, ударив ладонью по кнопке открытия. – Эй! Здесь кто-то есть! Выпустите меня! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!
Его слова звучали глухо, окутанные клубами пара.
Его голые руки, пальцы, шею и лицо уже покалывало от холода, несмотря на пот, который выступил на коже, пока Майкл смотрел на закрытую панель. Он смотрел, как клубится его дыхание, и чувствовал, как нарастает паника.
– Эй! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!
Никто не ответил.
Дверь не шелохнулась.
– ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ МЕНЯ ЗДЕСЬ! – чувствуя, как сердце колотится о рёбра, он выпалил: – Я ЧЕЛОВЕК! Я ЖЕ ЧЕЛОВЕК, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!
Если кто-то и услышал его, то не издал ни звука.
Ему не ответили.
Он мысленно кричал, звал брата.
Он звал своего брата, своего лучшего друга.
«ПОМОГИ МНЕ! ПОМОГИ МНЕ, БРАТ!»
Если голос и ответил, Майкл его не услышал.
Молчание его разума становилось всё глубже.
Он не слышал ничего, кроме собственного грохочущего, неровного сердцебиения, вздохов своего клубящегося дыхания, шлепков ладонью, когда он бил по кнопке открытия двери, снова и снова, как в молитве.
Если кто-то находился снаружи, если кто-то слышал его…
Они просто ушли.
Если кто-нибудь внутри него ответил…
Майкл больше не слышал этого зова.
Глава 13
Убежище
Над головой мерцал свет, то появляясь, то исчезая.
Он видел там глаза.
Ледяные голубые глаза.
Глаза, которые, казалось, смотрели сквозь него – эти ледяные кинжалы смотрели на изнанку его разума и сердца. Он видел их, но больше ничего.
Свет вокруг них вспыхнул, отрезая ему обзор, заставляя глаза исчезать и появляться снова, но взгляд, который он видел там, никогда не колебался.
Что-то в выражении этих кристально-голубых радужек вызывало у него желание заплакать.
Он услышал чей-то голос, шёпот.
Руки сжали его пальцы…
Ему было холодно.
Ему было так чертовски холодно.
Его кожа горела от холода, ожесточая плоть.
Он чувствовал себя невыносимо беззащитным, словно его раздели догола и распяли посреди тундры, оставив волкам на съедение до костей, чтобы те не спеша ели, задерживаясь вокруг его наполовину обглоданного трупа и рыча над его костями. Он наблюдал за ними мысленным взором. Он смотрел, как они разрывают его на части, рычат и щёлкают зубами по его наполовину съеденным рёбрам.
Боль началась только позднее.
Он не знал, как долго пролежал там, когда началась настоящая боль.
К тому времени он услышал ещё несколько голосов.
– Пусть он что-нибудь съест, – произнёс один из них.
Мужской голос. Он узнал его.
– Бл*дь, ему надо что-нибудь съесть… – начал злой голос.
– Он не может, – ответил другой голос. Женский. – Пока нет. Он слишком слаб…
– Ну и что? Залей ему в горло, бл*дь, пока он не умер. Посмотри на него, чёрт возьми. Ты только посмотри на него…
– Успокойся, – сказал второй голос. – Просто успокойся, Деймон. Мы его вернули. С ним всё будет в порядке…
– Чёрта с два. Иисусе, – гнев дрогнул, превратившись во что-то вроде отвращения или, может быть, в какую-то другую эмоцию, которую Ник не мог понять. – Чёрта с два с ним всё будет в порядке. Я не могу поверить, что ты сказала это, учитывая, что…
Ник потерял всё остальное.
Он отключился без предупреждения.
Этот свет мерцал над головой, эти льдисто-голубые глаза…
Потом всё померкло, осталась только тишина.
***
– НАЗАД! Господи! Назад! Сейчас же! Мы понятия не имеем, выдержат ли эти ремни!
«Страх».
Добыча. Страх.
Добыча…
Еда.
Голод нахлынул на него с такой силой, что он не мог контролировать свои конечности. Со всех сторон он слышал рычание. Он видел волков. Он снова видел волков, рычащих над ним и щёлкающих зубами как голодная стая; сверкающие белые клыки, острые как ножи перед его глазами…
Рычание стало громче… более знакомым.
– Оставайся там. У двери. Мы ударим по кнопке, как только все выберемся оттуда…
– А он может выбить дверь?
– Нет. Всё должно быть хорошо. Мы и раньше держали здесь вампиров…
– Конечно, леди. Конечно. Я уверен, что у вас здесь раньше бывали вампиры точно такие же, как этот…
– Нет. Она права. Это единственный выход, – третий голос. Мужчина. Решительный. – Нам придётся его запереть. Оставьте еду. Надеюсь, это успокоит его настолько, что он снова обретёт рассудок. Как только мы сможем заставить его нормально покормиться, он должен успокоиться…
– Вы предполагаете, что он может вернуться, – сказал другой голос. – Вы предполагаете, что он всё ещё существует где-то там. Что он не потерял свой грёбаный разум во всём этом…
Снова женский голос.
Жёсткий. Такой же решительный, как у мужчины.
– Он вернётся.
Другой мужчина усмехнулся.
– Почему ты так уверена?
– Потому что я настаиваю на этом, – холодно ответил голос.
Другой голос, более молодой, взволнованный, женский.
– Этого будет достаточно?
Мужчина снова едко усмехнулся.
– Разве это имеет значение? Я не думаю, что мешков с кровью сейчас будет достаточно, даже если мы выдадим ему целые галлоны этого дерьма…
Этот голос был знакомым.
Таким чертовски знакомым.
Мужчина. И он это знал.
Он знал этот голос…
– Ну и что ты предлагаешь, чёрт возьми? – ещё один голос, которого он раньше не слышал. Женский. Моложе, чем в прошлый раз. – Ты хочешь предложить ему своё запястье прямо сейчас, чувак? Серьёзно? Он оторвёт тебе голову, а потом, возможно, швырнёт её через всю комнату, как футбольный мяч, просто забавы ради, – пауза, затем открытое нетерпение, беспокойство. – Может, ты просто подойдёшь сюда? Нам нужно запереть дверь. Ты играешь с огнём. Если эти ремни порвутся…
– Ладно, – проворчал мужской голос. – Ладно. Остынь, мать твою…
Теперь Ник почувствовал его запах.
Запах крови одолел его.
Он ослепил его, заставляя болеть язык, рот, губы, вены…
Его разум попытался уложить в голове этот голос.
Он пытался осмыслить мужской голос, женский голос.
Он пытался различить их, дать им имена.
Он старался найти имена, лица, глаза, чтобы оттолкнуться от этого. Он изо всех сил старался не слышать их как разные запахи добычи…
Но он не мог.
Он, бл*дь, не мог.
Рычание стало громче, гортаннее.
У него болела грудь.
Его грудь болела так чертовски сильно.
– Окей, – голос пожилой женщины. – Я собираюсь расстегнуть ремни.
Она замолчала, и он почти почувствовал, что она наблюдает за ним.
Рычание становилось всё глубже и тяжелее.
– …Все готовы?
Он не понимал, что противится какому-то ограничению. Он не знал, что борется с чем-то физически. Он вообще не чувствовал своего тела.
Он не знал, что такое сопротивление, пока внезапно…
…оно не исчезло.
Сопротивление пропало.
Он оказался на ногах, слепой, и это рычание преследовало его.
Он чуял запах крови, слышал рычание и биение в ушах, похожее на совокупный звук ударов десяти тысяч сердец, пульсирующих в его голове.
Ощущения сложились воедино, ослепляя его.
Он чувствовал их все, в мучительных деталях… даже когда они врезались друг в друга в темноте его разума, стирая его начисто, опустошая наиболее логичные части его сознания от любой значимой информации. Он перестал прислушиваться, нюхать… думать.
Он перестал пытаться двигаться. Он перестал пытаться не двигаться.
Всё вокруг стало серым.
Где-то в этом месте Ник перестал существовать.
Ник прекратился.
Он просто… исчез.
***
Он бежал.
Он бежал, и бежать было приятно.
Это было хорошо, срочно, важно, отчаянно, невообразимо лучше бежать.
Он не знал, где находится.
Было темно.
Было темно, тут виднелись деревья, вдали горели уличные фонари, которые вспыхивали и мерцали, как звёзды, пока он скачками и бегом нёсся по узкой охотничьей тропе между густыми зарослями. Он видел эти огни, но они не освещали то место, где он находился. Он держался в тени, в самой глубокой части темноты, вне поля зрения… но он бежал, и он мог видеть всё.
У него сохранилась память о людях до этого.
Он помнил людей, толпы.
Он каким-то образом прошёл через них.
Он помнил, как пробивался сквозь толпу.
Он помнил, как проталкивался, зная, чего хочет, хотя и не мог выразить это словами, даже самому себе. Он и не пытался. Он знал, чего хочет.
Он знал, куда хочет пойти.
Он чувствовал это так сильно, так бл*дь сильно, что больше ничего не видел и не чувствовал.
Это поглотило его.
Это уничтожило всё остальное.
Его разум, то, что он мог чувствовать, зациклился на этой единственной вещи.
Он не останавливался, чтобы поесть.
Он знал, что если остановится, чтобы поесть, они не дадут ему добраться туда, куда он хотел. Он знал, что если будет бороться с ними, причинять им боль, привлекать к себе внимание любым способом, он не доберётся туда, куда хотел. Они снова вырубят его. Они будут бить его, избивать, заковывать в цепи, осушать его кровь. У него ничего не получится, и он должен это сделать.
Он, бл*дь, должен.
Он должен был сделать это…
Теперь, освободившись от них, он мог бежать.
Он мог бежать, следуя за картами и цифрами в своей голове, линиями, которые проскальзывали и освещали темноту перед ним, указывая, куда ему нужно идти. Инстинкт был направлен на огни, которые он мог видеть, странное сочетание машины и животного, которое позволяло ему двигаться на максимальной скорости, разминать ноги, несмотря на то, как он устал.
Несмотря на то, каким чертовски усталым он был, как сильно болела его голова…
А потом… он оказался там.
Это случилось внезапно. Лес кончился.
Его там не было, он бежал сквозь деревья…
А потом он очутился там.
Он был там, но даже не знал, что это такое, и где находится.
Он знал, что это правильно.
Он понял это по силе облегчения, нахлынувшего на него.
Эмоции, которые поднимались в его груди, в самих его венах, почти заставляя его упасть на колени: смятенная полнота и горе, печаль, облегчение, надежда, страх. Здесь он будет в безопасности. Он будет в безопасности. Он чуть не заплакал. Будь он человеком, он бы заплакал.
Но он не был человеком.
Вместо этого интенсивность этого затмила те части его, которые всё ещё играли в человека, которые всё ещё думали как человек, нуждались в рационализации и объяснении как человек. Эта более сильная, более инстинктивная вспышка чувств подавляла всё это, парализуя его более рациональный разум, заглушая его чистыми, нефильтрованными эмоциями.
Он не осознавал, что просто стоит там, ничего не делая, пока дверь перед ним не открылась. Он не до конца понимал, что это дверь, пока свет перед ним не изменился, пока белая панель не распахнулась внутрь, открывая тёмный интерьер двухэтажного дома на улице, обсаженной деревьями.
Дверь открылась, и она остановилась на пороге.
Она моргнула в свете уличного фонаря, закутанная во что-то прозрачное, что выглядело мягким и струящимся, как жидкая ткань – потустороннее, призрачное сине-белое. Он мог видеть изгибы её тела сквозь ткань, даже когда его глаза были прикованы к обнажённой бледной коже на её руках, шее, лице, ключицах.
Затем он поднял на неё глаза.
Сине-зелёные радужки отражали лунный свет.
Они уставились друг на друга.
Она посмотрела на него, и он увидел в её глазах печаль.
Он увидел печаль в её глазах, когда она посмотрела на него.
Он видел смятение, горе, неуверенность, как будто она не была уверена, что он настоящий.
Он знал, что должен заговорить.
Он должен что-то сказать.
Затем она подошла к нему, всё ещё сжимая эту завораживающую ткань вокруг своих плеч и рук. Он наблюдал за её движениями, следил за каждым едва уловимым напряжением и расслаблением её мышц, за каждым миллиметром её лица, за микро-выражениями на нём, за тем, как осторожно её глаза изучали его, за тем, как её чёрные волосы ниспадали на плечи и спину, за прядями синего, зелёного и алого цвета, выделяющимися в тёмных локонах.
Она подошла к нему, пока он не почувствовал её и не почуял её запах вокруг себя.
Когда она оказалась достаточно близко, чтобы он мог дотронуться до неё, чтобы он мог протянуть руку и коснуться её, его сомнения исчезли.
Облегчение вернулось.
Это облегчение стало почти парализующим.
Он не думал.
Он двигался с осторожностью вампира.
Он знал, что для неё это будет быстро, возможно, слишком быстро, чтобы она могла отследить всё целиком, но для него это было преднамеренно, почти мучительно замедленно, каждое движение было рассчитано, измерено, выполнено с мыслью и точностью. Он шагнул вперёд одним скользящим движением, прижимаясь к ней всем телом, и его пальцы запутались в её волосах, обхватив её затылок, а другой рукой он обхватил её подбородок.
Он погладил её подбородок, шею.
Её глаза закрылись, голова запрокинулась назад. Он почувствовал, как она смягчилась, словно всё в ней внезапно сдалось. Когда он это почувствовал, всё его тело напряглось.
Он поцеловал её.
Его клыки прижимались к губам, но он не воспользовался ими. Он целовал её, используя вместо этого язык, и она ещё больше смягчилась. Он целовал её дольше, глубже, и она стиснула его руки, с придыханием застонав ему в рот.
Он почувствовал, как она расслабилась в его руках.
Он снова поцеловал её, и она ответила на поцелуй, притянув его к себе, крепче сжав его руки, привлекая ближе.
Когда некоторое время спустя он поднял голову – какое-то непостижимое количество времени спустя, когда он практически забыл, где находится и почему – она скользнула руками в его волосы, не давая ему полностью отодвинуться от неё.
– Ты зайдёшь? – спросила она, всё ещё запыхавшись.
Его облегчение усилилось.
На мгновение он лишился дара речи.
– А можно? – сказал он.
Только тогда она сделала шаг назад.
Её сине-зелёные глаза сверкнули смесью гнева, замешательства, недоумения и облегчения. Она ударила его в грудь. Когда он прыгнул вперёд, схватив её за запястье, потому что она снова замахнулась на него, она не выглядела встревоженной. Она вовсе не отступила, но сердито посмотрела на него.
– Две недели! – она зарычала на него. – Две бл*дские недели!
Он моргнул, скорее, от удивления.
– Я думала, ты умер! Я думала, что ты, бл*дь, мёртв, Ник!
Он уставился на неё, не двигаясь, изучая её лицо.
Он ничего не понимал.
Его разум перебирал её слова.
Он старался их осмыслить. Он боролся с гневом, который видел в ней, который ощущал вокруг неё. Он хотел понять, но больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот гнев исчез.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Её губы – те идеальные, скульптурные губы, которые он хотел поцеловать снова – поджались и изогнулись в хмурой гримасе. Он следил за каждым её движением, пока она переваривала его слова, по-видимому, желая понять их так же, как он хотел понять её.
Её глаза заблестели, и ему захотелось поцеловать и их тоже.
Прежде чем он успел решить, что делать, она потянула за его руку, которая всё ещё держала её запястье в своих пальцах. Она потянула его, таща через его собственную хватку, увлекая в свой дом.
Он не отпускал её, и она потащила его наверх.
Он продолжал держать её за запястье, пока она вела его в тёмную комнату, освещённую голубовато-белым светом от окон от пола до потолка.
Тут он увидел её постель, и к нему вернулось облегчение.
– Мне нужно поспать, – сказал он ей.
Она осторожно высвободила запястье из его пальцев и начала расстёгивать рубашку.
– Вампиры не спят, – сказала она ему.
– Иногда мы спим, – сказал он. – Иногда нам приходится это делать. Мне нужно поспать.
Она подняла глаза, и он посмотрел на неё сверху вниз, наблюдая за её лицом, пока она впитывала его слова.
– Ты пришёл сюда спать? – озадаченно переспросила она.
Он подумал об этом.
Он посмотрел на её кровать, потом на окно и на этот бело-голубой свет. Его взгляд вернулся к её лицу, высоким скулам, прекрасному рту.
– Ты похожа на видящую, – сказал он ей, поглаживая пальцами высокую скулу. Другой рукой он запустил пальцы в её волосы, убирая их с лица, сжимая и массируя череп. – Ты так похожа на видящую.
Она оттолкнула его пальцы, но он увидел и почувствовал, как к её коже приливает тепло.
– Зачем ты пришёл сюда, Ник? – сказала она.
Он подумал об этом.
Он хотел сказать ей правду.
Он чувствовал, что отчаянно важно сказать ей правду.
Когда он снова встретился с ней взглядом, то увидел, что она наблюдает за его лицом, и этот испытующий взгляд стал более заметным в её сине-зелёных глазах.
– Здесь безопасно, – просто сказал он.
Наступило молчание, во время которого она только смотрела на него.
Он даже не пошевелился. Он практически видел, как она думает о его словах, понимая их и борясь с замешательством. Она всё поняла, осознал он. Она хотела знать подробности. Она хотела знать, о чём он говорит. И в то же время она всё поняла. Она знала, что это не имеет значения. Она знала, что он ей говорит.
Она закончила с его рубашкой, стянув её с плеч.
– Gaos, – прошептала она, лаская его грудь. – Где ты был, Ник?
Он тоже не знал, что ответить.
– Можно мне? – спросил он, указывая на кровать. – Ты не против, Уинтер?
Она кивнула, наблюдая, как он сбрасывает ботинки.
Ему хотелось раздеться догола, но он боялся, что это будет неприлично…
– Эй, – позвала она.
Он остановился на полпути.
Только сейчас до него дошло, что он шёл к её кровати.
Она подошла к нему, обойдя то место, где он застыл, на полпути к ложу, где она спала каждую ночь. Он просто стоял, когда она потянулась к его поясу. Она не стала его спрашивать. Она не колебалась и даже не взглянула на него перед этим.
Он смотрел, как она высвобождает конец ремня, и прикусил свой язык клыками, которые всё ещё оставались удлинившимися. Он стоял неподвижно, пока она расстёгивала его и вытаскивала из шлёвок. Он опустил глаза, когда она начала расстёгивать его брюки.
– Ты не можешь спать в этом, – сказала она ему.
Он не ответил.
Он смотрел, как она расстёгивает его брюки.
Когда она стянула их с его ног, он переступил на другое место, сбросив штанины и больше чувствуя, чем видя, как она смотрит на него.
Он не стал ждать.
Он подошёл к кровати.
Он забрался под одеяло, вдыхая её запах, впитывая остатки её тепла, поскольку только что вытащил её из постели своим появлением. Он лёг, и облегчение, охватившее его, стало таким сильным, что он готов был заплакать.
Он поднял глаза и увидел, что она смотрит на него сверху вниз.
Он уставился на её халат, на тонкую, как жидкость, сорочку, которую она носила под ним.
– Сними это, – сказал он, и его слова были жёсткими, но наполненными желанием. – Сними всё это и поспи со мной.
Он увидел, как она покраснела.
Он понял это больше по спектрам света, которые показывали тепло, нежели по цвету её щёк.
Она подошла к окну.
Он смотрел, как она сбросила с плеч белый струящийся халат, позволив ему упасть на плиточный пол вокруг её босых ног. Она стянула через голову прозрачную сорочку, которую носила под халатом, затем стянула нижнее бельё до ног и сбросила со ступней.
К концу он был чертовски твёрдым, но его усталость возвращалась.
Он не лгал ей.
Ему нужно было поспать.
Он должен был это сделать.
Не имеет значения, чего он хотел.
Он смотрел, как она задёрнула занавески на окне – сначала тонкие, почти как её халат, потом более плотные, отчего в комнате стало темно.
Когда до него дошло, почему она это сделала, он снова почувствовал прилив благодарности. Это была двойная благодарность за то, что она сделала… отчасти за то, что она позаботилась об его проблеме с солнцем, а отчасти за то, что она раздевалась при этом свете, чтобы он смог увидеть каждый дюйм её тела, прежде чем она задёрнула шторы.
Он мог видеть её и за задёрнутыми шторами.
Он мог бы увидеть её своими вампирскими глазами, но дело не в этом.
Но дело не в этом, бл*дь.
Он не знал, как сказать ей, как высоко ценит и то, и другое.
Он смотрел, как она обошла вокруг кровати и оказалась на противоположной стороне от него, где он оставил ей место на матрасе. Он смотрел, как она приподнимает толстое одеяло. Он упивался её обнажённым телом, когда она скользнула под одеяло, а затем подползла к нему на матрасе.
Она не колебалась.
Она не просто придвинулась ближе к нему…
Она слилась с ним.
Она скользнула в его распростёртые объятия, прижимаясь к нему всем телом.
Она обвила тёплой ногой его талию, прильнула грудью к его груди, и обняла его так сильно, как только могла. Она лежала в равной мере на нём и рядом с ним, её живот прижимался к его боку, её груди, бёдра, ноги вторили изгибам его тела.
Положив голову ему на грудь, она выдохнула.
Он почувствовал, как в этом вздохе отразилась каждая частица его собственного облегчения.
Она сжала пальцами его рёбра, плотнее натянула одеяло на спину и прижалась к нему. Он знал, что не сможет согреть её. Его тело не предназначено для того, чтобы согревать её, но она, казалось, не возражала. Она гладила его кожу пальцами, прижимаясь щекой к его груди, стискивая его тело и прильнув к нему с такой силой, что его руки сжались вокруг неё, притягивая её ещё плотнее к себе.
Как только она полностью устроилась, то ощущалась так, будто здесь её место.
Такое чувство, что она, бл*дь, произрастала из него.
Он лежал рядом с ней так долго, как только мог.
Он оставался в сознании так долго, как только мог.
Он слушал и чувствовал, как её сердце бьётся возле самой его кожи так долго, как только мог.
Он слушал и чувствовал её дыхание, её тепло на своей коже.
Он чувствовал, как её руки осторожно исследуют некоторые части его тела, не заходя далеко, чтобы он не чувствовал, что должен что-то предпринять, сказать что-нибудь о том, чего она может хотеть.
Он почувствовал это облегчение в ней, и всё это вызвало больше того же самого облегчения в нём.
Но, в конце концов, он не смог остаться.
Он не мог остаться с ней – не так, как хотел.
Он отступил назад, в ту углубляющуюся темноту.
Он отступил назад, но впервые отпустил себя без всяких оговорок.
Он расслабился в этом оцепеневшем пространстве, и лишь одна мысль эхом отдавалась в его голове.
Он в безопасности.
Наконец-то он в безопасности.
