Текст книги "Щит (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава 25
Женаты

В тот первый день мы не возвращались почти до самых сумерек.

К концу дня я уже понимала, что моё тело будет болеть от езды верхом, но мне было все равно.

Это был один из тех действительно замечательных дней, которые случаются так редко – лучший день за очень долгое время.

Определённо лучший день за все время после моего отъезда из Сан-Франциско.

Я не помню, когда даже в человеческом мире я делала нечто подобное – просто проводила время на солнышке, под синим небом, с тем, с кем я хотела находиться. Путешествовала. Ходила на пикник. Бродила вдоль реки. Лежала на траве. Плавала. Смеялась над глупыми шутками. Разговаривала.

Мы объехали территорию по кругу, опираясь на то, как Ревик запомнил границы, затем несколько миль ехали вдоль реки, пока не добрались до земель, где было ещё больше деревьев и широких озёр. Перейдя вброд через спокойное местечко, мы направили лошадей вверх к подножью холмов, а потом вернулись в тень у воды.

На следующий день мы вместо этого пошли вверх по течению, ведя лошадей прямо по реке, через узкий каньон, окружённый крутыми скалами. В тот день все было так красиво, что поездка свелась в основном к любованию пейзажами, хотя мы немного останавливались, когда нашли плоское местечко с достаточным количеством деревьев, чтобы хорошо устроиться на пикник.

На третий день мы отправились прямиком к горам, направив лошадей по крутой вьющейся тропе, пока не обнаружили водопад, который оказался даже крупнее того, что мы встретили по дороге к хижине. Мы провели там большую часть дня – гуляли, сидели, говорили, даже игрались с кое-какими экстрасенсорными штучками.

Каждый день Ревик приносил еду. Не знаю, то ли он вставал рано и готовил, то ли что, но припасы еды казались бесконечными.

Все три дня я также плавала, вопреки ледяной воде. Я плавала в самой реке, недалеко от места, где Ревик лежал на траве и пытался вздремнуть, пока лошади щипали зелень. Я даже плавала в водоёме, образовавшемся от водопада вверху, когда мы остановились на противоположной стороне долины.

Не знаю, хотел ли он все ещё, чтобы мы узнали друг друга без секса, но если так, то к концу второго дня я действительно начинала видеть в этом смысл.

Мы почти не проводили время вместе, если только не находились в гуще какого-то кризиса. То люди пытались нас убить, то время поджимало, то Ревик застрял в роли телохранителя или учителя, то я была в депрессии из-за мамы или новой жизни, в которой я винила его, по крайней мере, отчасти. Затем все остальное – обычное разделение, страх, непонимание намерений друг друга, параноидальное дерьмо, которое преследовало нас с самого начала.

Я осознала, что с Ревиком легко находиться, когда ни один из нас не пытался сообщить чего-то экстремально важного. Мы оба, возможно, слегка осторожничали, и наверное, оба исподтишка смотрели друг на друга.

Но за исключением этого, да… все было легко.

Я забыла, что у него хорошее чувство юмора.

Белый конь был в его понимании шуткой, конечно – вся эта история с «белой лошадью Апокалипсиса» и Мостом. Очевидно, Ревик полночи не спал и гонялся за лошадьми, потому что белого коня так сложно было поймать.

И все же он поэкспериментировал и поездил на нём несколько часов, чтобы убедиться в безопасности. Так что, как сказал Ревик, когда он предложил мне поездку, он был вполне уверен, что не подвергает меня опасности.

После первого часа я дала коню кличку «Замануха».

Белый конь поначалу казался покладистым – может, потому что он не дёргался и не пугался, и вообще не отреагировал, когда я впервые на него забралась. Однако как только мы выехали за огороженную территорию вокруг дома, у него обнаружилась склонность без предупреждения переходить на галоп и останавливаться как вкопанный… тоже без предупреждения.

Когда он сделал это в третий раз, я перелетела через его голову и плюхнулась в траву.

Как только он убедился, что я не пострадала, я увидела, что Ревик подавляет улыбку, наблюдая, как я матерю коня, который галопом нарезал круги вокруг нас, мотая головой и закусывая металлический мундштук.

После этого Ревик предложил поехать на белом.

Я попыталась ещё раз, справившись с несколькими попытками Заманухи скинуть меня, но после того, как он сбросил меня во второй раз, я сдалась и уступила очередь Ревику.

После того, как он сам перелетел через белую гриву и познакомился с другим участком поля, я наблюдала, как он неуклюже садится, пока Замануха скачет вокруг, вскидывая копыта.

Подъехав к нему на чалой кобыле, я наклонилась через её шею, чтобы сказать Ревику, который все ещё сидел на земле, что я снова переименовала Замануху… и теперь он впредь будет зваться «Карма».

Это заставило Ревика расхохотаться в голос.

В доме все шло легко. К третьей ночи мы вошли в режим. Мы по очереди принимали душ, переодевались, ели. Затем я сидела перед огнём, скрестив ноги, пока Ревик прислонялся спиной к дивану, вооружившись блокнотом и ручкой. В первую ночь, понаблюдав несколько часов, как он делает наброски, я, наконец, спросила, чем он занимается.

Он не углублялся в детали. Что-то вроде прорисовывания Барьерной структуры, которую он видел. Однако Ревик показал мне, как он это делал, объяснил свою систему использования различных узоров в линиях, чтобы продемонстрировать, как структуры располагались в пространстве относительно друг друга. Позаимствовав его видение, я смогла рассмотреть, как он изображает Барьер в двухмерной диаграмме. Оказывается, получалось довольно точно. Структуры даже казались смутно знакомыми, но я не могла вспомнить, где я их видела прежде.

Ситуация принимала странный оборот только тогда, когда мы отправлялись спать, и то в основном потому, что каждую ночь я пыталась поменяться с ним, отдав ему кровать вместо дивана. Каждую ночь Ревик отказывался.

Во вторую ночь я спала хорошо. Даже после третьей я проснулась с хорошим самочувствием.

Далеко за полночь четвертой ночи я все ещё не могла уснуть.

Дома было теплее – может, потому что погода становилась все теплее, а может, потому что у Ревика накануне было работящее настроение, и он решил проверить и включить паровой обогреватель. В любом случае, одеяло мне не понадобилось.

Облачившись в длинную шёлковую сорочку, которая, возможно, предназначалась для него, я лежала поверх покрывала и смотрела в потолок.

С задёрнутыми шторами в комнате было темно, но сквозь щёлочку пробивалась полоска лунного света. Я отвлекала себя, отыскивая лица и животных в узорах штукатурки и гадая, как выглядели звезды.

Через час я поняла, что не усну.

Я испытывала боль.

Я это знала, конечно же.

Страдания, причиняемые болью разделения, едва ли заслуживали внимания после целых месяцев этой боли… даже больше года, если считать время на корабле, и ещё раньше, в Сиэтле. К тому времени боль сделалась настолько постоянной составляющей моей жизни, что я не сразу осознала, что причина моего бодрствования кроется именно в этом.

Я гадала, спит ли Ревик.

Лёжа там, я постаралась как обычно игнорировать саму боль разделения, позволяя своему разуму поиграть с тем его предложением в первую ночь и с тем, что он имел в виду, когда сказал, что это никак не связано с Мэйгаром.

Я верила ему. Ну, во всяком случае, я верила в то, что сам Ревик в это верил.

И все же мне было интересно, как он сам себе объяснял, почему он передумал.

Однако я все ещё с трудом принимала всю эту ситуацию с болью-светом-женитьбой в целом, по крайней мере, в философском плане. Легко было убедить себя, что большинство наших «чувств» как-то биологически связаны из-за того, как видящие реагируют друг на друга после образования связи. Однако все, кроме самого Ревика, не раз говорили мне, что на самом деле все не так. Более того, они утверждали прямо противоположное.

Они сказали, что связь напрямую образовывалась из чувств. Просто так получилось, что в отличие от людей, видящие привязывали эти чувства к биологическим аспектам.

Ну. Более-менее.

Однако я знала, что воспринимала это не совсем так, как они. Я не воспитывалась как видящая, и до сих пор оставались пробелы в том, как я воспринимала некоторые важные отличия от человеческой культуры и биологии. У нас с Ревиком все случилось так быстро, что очень просто было усомниться в чувствах, которые возникали у меня из-за связи.

Мне говорили, что так иногда бывает. Это не означало, что связь была ошибочной, «случайной» или как-то вызванной сексуальной неудовлетворённостью видящих… а именно об этом я беспокоилась в нашем случае, в той или иной степени.

Ни я, ни Ревик не упоминали тот разговор в первую ночь.

С тех пор он не целовал меня, не касался, даже толком не держал за руку.

Прокрутив тот разговор в голове, я осознала, что он не приблизится ко мне, если я не подам ему относительно ясный сигнал.

И это нормально, даже справедливо… вот только я, пожалуй, дерьмовее всех на планете умела подавать сигналы.

Я могла бы просто ждать. Мы оба тактично согласились подождать, и прошло всего несколько дней; возможно, мне стоило просто позволить событиям развиваться своим ходом.

Рано или поздно нам пришлось бы поговорить об этом.

Ну или нет, учитывая нашу предыдущую историю.

В тот день было несколько напряжённых моментов. Я шутливо повалила Ревика на одеяло для пикника во время ланча, и это едва не перешло в борьбу, когда он схватил мои руки – а потом внезапно отстранился. Он отреагировал, когда я распустила волосы. Я почувствовала это ещё до того, как увидела. Я даже не была уверена, что прочла его, пока не повернулась и не увидела, что Ревик стискивает зубы.

Он также отреагировал на моё заявление, что я собираюсь поплавать.

Вероятно, он злился на мою реакцию на его предложение. А может, смутился, потому что я фактически его отвергла. Но не знаю, смущался ли он из-за таких вещей. Казалось, Ревик в целом открыто говорил на тему секса – во всяком случае, со всеми, кроме меня.

У меня сложилось впечатление, что он все ещё не отпустил историю с Мэйгаром.

Он отнюдь не радовался, что я с ним дралась. Я отчётливо уловила это как минимум один раз. Черт, да наверное, нам самим надо было подраться… чего мы все ещё ни разу не делали. Просто устроить спарринг, пока один из нас не положит конец тягомотине. Однако учитывая его репутацию в этом отношении, поединок может оказаться коротким.

И это возвращало меня к его изначальному предложению.

Я вела себя глупо?

Это билет в один конец, само собой. Но я вполне уверена, что мы оба уже подписались на это, так что если мы выждем ещё несколько недель, это ничего не изменит.

Я все ещё не полностью ему доверяла. Это тоже присутствовало.

Но Ревик это по-своему признавал. И я практически уверена, что это можно исправить только временем. По правде говоря, в данный момент я на самом деле не думала, что он мне изменит. Мой рассудок так не считал, когда я задумывалась на эту тему. Теперь, когда Ревик решил считать себя женатым, я верила, что правила для него изменились.

В конце концов, он же видящий.

Но верить ему и доверять ему – это две вещи, которые не совсем шли в комплекте.

Стиснув зубы, я села. Я соскользнула с края кровати, даже не подумав, что я делаю.

Я выгляну из комнаты.

Посмотрю, не спит ли он, спрошу, не хочется ли ему пойти и посмотреть на звезды.

Подойдя к двери в другую комнату, я снова остановилась, на несколько секунд снова усомнившись во всем. Ревик никогда на такое не купится. С другой стороны, разве это важно? Я тоже насквозь видела его попытки сделать шаг мне навстречу.

Сделав глубокий вдох, я как можно тише приоткрыла дверь.

Я прислушалась к тишине, поначалу гадая, не ушёл ли он опять куда-то.

Затем я услышала его дыхание.

Я не могла точно сказать, спит ли он. Он дышал не совсем ровно, но тяжелее обычного, так что, скорее всего, спал и видел сны. Пока я сама себя не отговорила от этой затеи, я прошла по ковру босыми ногами, говоря себе, что просто посмотрю. Если он действительно не спит, может быть, он захочет выйти со мной наружу.

Или подраться со мной. Оба варианта подойдут.

Но Ревик спал. Растянувшись на спине, он лежал на диване полностью одетым, подложив руку под подушку за головой. Старая бумажная книга лежала на полу у дивана, словно выпала из его пальцев, когда Ревик задремал. Я взглянула на обложку, увидев, что это какой-то русский писатель, художественная проза. Ревик обычно много читал, но я не помню, чтобы он раньше читал художественную литературу, даже на корабле.

Его голова лежала на подушке, позволяя мне созерцать его лицо в профиль. Другая его рука лежала на животе. Однако Ревик не выглядел полностью расслабленным; что бы ему ни снилось, это сновидение оставляло лёгкое напряжение вокруг его глаз.

Я заметила, что диван был широким. Хоть Ревик лежал на спине, я все равно могла примоститься рядом с ним. Посмотрев на этот свободный участок сиденья, я гадала, не будет ли Ревик возражать, если проснётся и увидит меня рядом.

Скорее всего, я застану его врасплох и окажусь в захвате или полечу на пол.

После недолгих мысленных дебатов я села… осторожно.

Он не проснулся.

Однако его свет сместился, как только я просидела там несколько секунд. Его свет шевелился как живое существо, отдельное от остальной его сущности. Я ощущала его изменения, а затем его свет обвился вокруг моего силуэта, танцуя бледными водоворотами и изучая меня. Я постаралась не реагировать, но глядя на него, ощущала, как боль становится глубже, трепеща на краях моего сознания. Я смотрела, как она нарастает, и знала, что чем дольше я буду сидеть здесь, тем хуже мне будет.

Мне стоит уйти. Прямо сейчас. Пока я не наделала глупостей.

Я видела, как напряглось его лицо, и Ревик поёрзал на спине. Каким-то образом мои мысли вернулись к тому первому утру в Сиэтле. Вопреки всем ужасным вещам, которые случились между нами после этого, я бы проснулась в его объятиях.

Тем утром он тоже хотел секса со мной. Я гадала, насколько иначе сложились бы наши отношения теперь, если бы я приняла то изначальное предложение.

Я продолжала сидеть там, пока его свет жидкими струями вплетался в меня.

– Ревик? – прошептала я.

Он не пошевелился. Ритм его дыхания не изменился.

Я погладила его предплечье, проследив кончиками пальцев контур мышц. Его руки стали мощнее, чем были в Сиртауне. Где бы он ни провёл последние несколько недель, он тренировался. Его лицо тоже немного пополнело, а кожа загорела от пребывания под открытым небом. От наших экскурсий за последние дни он загорел ещё сильнее.

Я видела, как расслабилось его выражение лица, когда я его коснулась.

Я немного кашлянула.

– Ревик?

На корабле он спал чутко. В половине случаев, просыпаясь, я не обнаруживала его рядом. Я стала ласкать его пальцы, задержавшись на кольце, подумав, что значит тот факт, что он его носил. Я боялась спросить, но в то же время гадала, есть ли какой-то смысл в том, на каком пальце он выбрал его носить.

Я постаралась принять решение уйти.

Я положила ладонь ему на грудь. Чем дольше я там сидела, тем сильнее раскрывался его свет, пока его боль не начала постепенно просачиваться в мою. Я видела, как напряглось его лицо, когда я скользнула ладонью к его плечу. Я медленно массировала его мышцы, наблюдая, как Ревик расслабляется, обмякнув на диване. Когда он так и не пошевелился, я принялась проделывать то же самое с его грудью через рубашку.

Наверное, я делала это слишком долго.

Наконец, я решила уйти.

Убрав от него руки, я почувствовала, как участилось его дыхание.

Он проснулся. Я поколебалась, глядя на него, всматриваясь в его лицо. Мои глаза привыкли к темноте, так что я видела его почти отчётливо. Ревик не открывал глаза и практически ничего не делал, но он явно проснулся. Я чувствовала это. И его свет ощущался иначе.

Я могла просто уйти. Наверное, он ничего не сказал бы, если я просто встану и уйду. Но я осознала, что все равно продолжаю сидеть рядом с ним.

– Ревик, – тихо позвала я.

Я ощутила его неохоту. Ему не хотелось говорить. Он также не хотел, чтобы я уходила. Он хотел, чтобы я касалась его. Я ощущала это его желание.

– Ревик, – повторила я мягко.

Он медленно повернул голову.

Его глаза остекленели и сделались почти прозрачными. Наблюдая, как он смотрит на меня, я неуклюже пыталась найти слова и решить, могла ли я что-нибудь сказать, как-то объяснить, что я делаю. Я все ещё смотрела на него, когда Ревик опустил руку, нежно погладив мою лодыжку пальцами и притягивая мой свет своим.

Это ощущалось как вопрос.

Я подумала обо всей той лапше, которую я намеревалась навешать ему на уши – про любование звёздами, и якобы мне не спится из-за скуки.

Вместо этого я потерялась в его открытом выражении.

Мы смотрели друг другу в лицо в синеватом свете от окна, и я невольно подумала об его объяснении того, почему он привёл меня сюда.

Я чувствовала его шок из-за того, что я его разбудила, но Ревик не позволял мне подобраться достаточно близко, чтобы углубиться в это. Я все ещё чувствовала, что он не хочет говорить, почти агрессивно не желает говорить со мной. Вопреки его щитам я затерялась в его свете даже глубже, чем я осознавала. Ревик хотел, чтобы я продолжала его касаться. Он думал, что если мы начнём говорить, то он что-нибудь ляпнет, и я перестану его касаться.

Я понимала. Действительно понимала.

Я также чувствовала, что какая-то часть меня продолжает колебаться, все ещё ждёт, когда Ревик скажет что-нибудь или сделает что-нибудь. Что-нибудь, что наверняка все равно меня не убедит.

… пока я не отпустила это. Наконец-то.

А затем я просто смотрела на него, кусая губу от боли в груди. Когда я не пошевелилась, эта боль постепенно перетекла в тошноту, скручивающую спазмами моё нутро.

Ревик ласкал мою ладонь, переплетая наши пальцы.

Боль трепетала и по краям его света, но он вновь взял её под контроль. На мгновение я увидела, как в его глазах проступил тот хищный взгляд. Я видела, как шевельнулся его кадык, затем его взгляд опустился ниже. Он ненадолго остановился на моих губах.

Я вновь ощутила в нем вопрос, но в этот раз более далёкий.

Сделав ещё один вдох, я ближе подвинулась к месту, где лежал Ревик.

Не отводя взгляда, я скользнула ладонью под его рубашку, задирая мягкую ткань. Его кожа отреагировала на касание моих пальцев так, словно они несли в себе слабый электрический разряд. Однако я наблюдала за его глазами, а они не дрогнули. Его тело тоже не шевелилось, пока я ласкала его. Ревик, казалось, задержал дыхание, постепенно подчиняясь мне, пока я изучала его кожу.

До меня дошло, что я всего один раз видела его без рубашки, в Сиэтле… и теперь я сильнее задрала его рубашку, чтобы посмотреть на него. Я увидела татуировку на его руке, сине-чёрный ободок из какой-то надписи. Ревик сказал мне на корабле, что не помнит, как сделал эту татуировку. Его грудь, покрытая лёгким слоем темных волосков, была мускулистой, хотя не такой широкой, как мне помнилось.

Я медленно массировала его, изучая его тело руками.

Я почувствовала, что он задышал тяжелее, когда я не остановилась. Его пальцы крепче сжали мою руку, но в остальном Ревик не шевелился, даже не смотрел на меня. Я потянула рубашку, стаскивая ткань с его плеч.

После кратчайшей паузы он сел, помогая мне стянуть её с головы и рук.

Когда я уронила рубашку на пол, его пальцы зарылись в мои волосы. Его тело смягчилось, и Ревик попытался притянуть мои губы к своим, но я ласково остановила его рукой.

Я ощутила в нем боль. У него перехватило дыхание.

– Элли, – пробормотал Ревик. Его голос мягко притягивал меня.

Кажется, он хотел сказать что-то ещё, но промолчал.

Легонько оттолкнув его руки, я забралась к нему на колени.

Ревик не шевелился, пока я расстёгивала его ремень, выдёргивая кожаный конец из шлёвки, а затем вытаскивая серебристый язычок. Я ощущала в нем неверие в происходящее, пока полностью вытаскивала ремень из его штанов – а затем он схватил меня. Он стиснул руку в моих волосах, когда я на мгновение отстранилась, чтобы бросить его ремень на пол.

Когда я глубже забралась к нему на колени, Ревик издал низкий стон.

Этот звук заставил меня замереть.

Я посмотрела на него.

– Ты сказал, что это открытое предложение, верно? – тихо спросила я.

Его глаза пробежались вверх по моему телу. Ревик уставился на меня так, словно не мог поверить, что я действительно сижу у него на коленях. Ещё несколько секунд он растерянно смотрел на меня. Его глаза всматривались в мои глаза в полутьме, словно пытаясь прочесть меня без использования света.

Затем его пальцы крепче стиснули мои волосы и резко притянули мои губы к его рту.

Ревик поцеловал меня с языком, и его кожа раскраснелась румянцем.

Через несколько секунд он застонал мне в рот. Я осознала, что пытаюсь успокоить его своим светом, но он почти лихорадочно отбивался от моих попыток. Его спешка потрясла меня до глубины души. Я попыталась компенсировать, замедлить его, но Ревик вновь толкнул мой свет, хрипло застонав мне в рот и запустив руку под сорочку.

Когда я открылась, отчасти от шока, он вплёлся в меня так глубоко, что я ахнула, и мы оба наполовину ослепли от боли. Ревик издал очередной стон, его тело буквально плавилось подо мной, и он выгнулся мне навстречу.

Попробовав другую тактику, я взяла его ладонь и положила на свою грудь, и его боль усилилась. Однако он замедлился, нежно лаская меня, пока я целовала его шею. Ревик задрал мою сорочку, не переставая ласкать меня языком и светом, пока я не утратила способность мыслить связно, пока мои пальцы не сжались в его волосах.

Ревик взял мою руку и опустил ниже своего ремня. Он поцеловал меня ещё крепче, удерживая мою ладонь и пальцы там, где бугор натягивал его брюки. Когда я помассировала его там, он снова громко застонал, и боль выплеснулась из него такой сильной рябью, что мы оба покрылись потом.

– Элли… боги…

Ревик умолк. Я вновь ощутила, что он хочет сказать что-то ещё. Он старался сдержаться, контролировать свой свет. Я обвила рукой его шею и приласкала его грудь.

– Ревик, все хорошо, – пробормотала я. – Детка, все хорошо… отпусти себя…

– Скажи мне. Пожалуйста, Элли. Скажи мне, что именно хорошо…

Я подвинулась ближе на его коленях, целуя его лицо.

– Я хочу этого, – мягко сказала я. – Я хочу тебя, – я снова поцеловала его. – Ты хочешь меня?

Его пальцы сжались ещё крепче. Я вновь ощутила в нем проблеск неверия.

Однако Ревик не пошевелился и не поднял взгляда.

Прикусив губу, я ослабила свой свет и чуть-чуть отодвинулась на его коленях.

– Ты все ещё хочешь подождать? – спросила я. – Ревик, просто скажи мне. Я не пытаюсь давить на тебя.

Я не осознавала, что мои глаза светятся, пока он не поднял голову; я увидела, что его лицо осветилось зеленоватым свечением, мои глаза отразились в его зрачках.

Теперь я ощущала от него больше, но как будто слоями, скользившими то за пределы его света, то обратно. В его воображении мои глаза отражали свет солнца; мои губы изогнулись в улыбке, одежда льнула к моему телу, пока я вброд шла по реке и смеялась. Я ощущала желание Ревика… интенсивное… такое сильное, что мои руки болели, как и мои губы, даже мой язык. Все стало лишь хуже, когда я увидела, как он с закрытыми глазами мастурбировал в душе, стараясь удержать свой свет подальше от моего в соседней комнате. Он прислонялся к стене душевой, фантазировал о том, как трахает меня в поле у реки, перед камином, на кухонном столе, в кровати в соседней комнате.

Образ померк, и я осознала, что Ревик опять пытается закрыться от меня щитами, но это удаётся ему лишь наполовину. Это не совсем смущение. Что бы это ни было, это походило больше на страх, неуверенность в том, как я его воспринимала, как я могла отреагировать, если он зайдёт слишком далеко.

Я чувствовала в нем осознание наших различий в прошлом, в возрасте, в том, как меня воспитали, а также понимание и память о том, как воспринимало его большинство людей. Ударив меня по странным эмоциям, это чувство вновь пробудило боль, и теперь его разум соединялся с выражением его лица.

Затем мы целовались.

Ревик откинулся на спинку дивана, привлекая меня к себе, и я скользнула глубже на его колени, подвинувшись так, чтобы оседлать его. Все болело. Его ладони сжали мои бедра, тесно прижимая меня к его ногам, и Ревик все глубже вливал свой свет в мой. Я ощущала в этом намерение, проблеск осторожности, пока он продолжал вплетаться в меня и раскрывать мой свет ещё сильнее.

Через некоторое количество времени я осознала, что Ревик раздевает меня.

Он неуклюжими пальцами возился с завязками шёлковой сорочки, все ещё притягивая мой свет, все ещё пытаясь глубже увлечь меня в свой свет. Я немного отодвинулась на его ногах, когда он окончательно сдёрнул сорочку через голову и с рук. Затем он посмотрел на меня.

Ревик смотрел на меня добрую минуту, а затем его глаза закрылись.

– Элли, – сказал он. – Элли… если ты не уверена… скажи мне.

– Если ты хочешь остановиться, – сказала я. – …Просто остановись, Ревик. Пожалуйста.

Он поднял меня и вместе со мной опустился на пол.

Я вновь ощутила в его свете неверие, переплетавшееся со спешкой, которая лишь усилилась, когда Ревик улёгся на меня. Я остановила его ровно настолько, чтобы помочь ему до конца снять брюки. Нежно обхватив мою талию одной рукой, он приподнял мои бедра, подцепил мои трусики пальцами и стащил вниз по ногам. Сняв их, он вновь помедлил… ровно настолько, чтобы полюбоваться моим обнажённым телом в свете из окна.

Его боль сделалась жидкой, скользнула ещё глубже, когда я принялась ласкать его грудь.

– Пожалуйста, – пробормотал Ревик. Он весь вспотел. – Элли. Пожалуйста… ты действительно этого хочешь? Возможно, я не смогу остановиться.

Его боль вновь полыхнула, заискрив в моем свете, когда его свет скользнул глубже, стараясь, чтобы я раскрылась ещё сильнее. Реальность того, чем мы занимались, сильно ударила по мне, возвращая меня к тому, где я находилась и с кем.

Ревик крепче притягивал меня светом, пытаясь ослабить мой контроль над своим светом. Там жило чувство вины, но оно смешивалось с вожделением, которое граничило с отчаянием. Я осознала, что Ревик хочет, чтобы я утратила контроль; он старался проникнуть сквозь мои защиты, одну за другой, любым возможным способом… пытался соблазнить меня, хоть я и лежала под ним голая. Какая-то часть его подстраховывалась, привязывая меня к нему, пытаясь добиться, чтобы я подчинилась.

Я ласкала его лицо, целуя линию его подбородка.

– Я не попрошу тебя остановиться, – пробормотала я. – Не попрошу, Ревик… обещаю.

Я открылась, чтобы он ощутил больше моей боли, и Ревик стиснул зубы. Густой прилив жара выплеснулся от него, когда он вновь посмотрел на меня.

Он прильнул ко мне всем телом, целуя в губы.

Казалось, долгое время мы только этим и занимались. Я забыла, где нахожусь, пока боль не вернулась, зарождаясь под его руками на моих предплечьях, поднимаясь через живот, грудь, свет в моем горле. Его боль усилилась, вплетаясь в меня, пока мои движения не сделались лихорадочными. Я чувствовала, как Ревик утрачивает контроль над своим светом, думая о том, чего ему хотелось, о чем он мог бы меня попросить… как ему постепенно уговорить меня на большее.

Затем я просила его. Я не могла сказать, просила ли вслух или мысленно, но я снова просила его. Ревик издал какой-то звук…

… прямо перед тем, как раздался его голос.

– Элли… подожди, – пробормотал он. – Подожди.

Я подняла взгляд. Мы оба были обнажены; все, что я чувствовала – это его кожа и шерстяной ковёр под моей спиной. Его член уже затвердел; я чувствовала, как Ревик старается не прижиматься им ко мне, хоть его ноги и удерживали мои бедра раздвинутыми. Его рука обхватывала моё тело, когда Ревик начал отстраняться, отделять свой свет от моего, но при этом не отпуская.

Я отпрянула, осознав, что он делает, но Ревик лишь крепче обхватил меня руками, удерживая под собой.

Он вновь притянул меня, так крепко, что я ахнула, вцепившись в его руки.

– Элли, – я ощутила в нем неохоту, очередной прилив боли. – Тарси была права?

Я уставилась на него, все ещё пытаясь собраться с мыслями, осознать реальность происходящего.

– По поводу чего? – спросила я.

Ревик ласкал моё лицо.

– Пожалуйста, милая… скажи мне, – его подбородок напрягся. – Ты уже была с видящим? Я не буду злиться, – его боль усилилась. – Мне нужно знать. Мне нужно знать правду, Элли. Пожалуйста, скажи мне правду.

Недоумевая, я наблюдала, как он на меня смотрит. С чего бы мне ему врать?

– Нет, – сказала я. – Не была.

Его лицо напряглось. Мне понадобилась ещё одна секунда, чтобы осознать – мой ответ возбудил его так сильно, что Ревик старался скрыть это от меня. Он покачал головой.

– Мы не должны, – произнёс он с сильным акцентом. – Я должен сначала показать тебе… показать тебе… это может причинить сильную боль, я не знаю…

Потянувшись вниз, я обхватила его пальцами. Ревик умолк.

Он прав; он ощущался не совсем как человек.

Не успела я ничего сказать, как его боль ослепила меня.

Ревик ошарашенно вскрикнул, вжимаясь в мою руку. Он выгнул спину, когда я продолжила гладить его и изучать до тех пор, пока он не задышал с трудом, стискивая мои волосы пальцами. Я не чувствовала на нем ничего, что могло бы причинить мне боль, во всяком случае, физическую. Я хотела сказать ему это… но вновь ощутила его молчание, нежелание говорить, делать что-либо, отчего я могу остановиться.

Когда я попыталась прочесть его, Ревик застонал мне в шею.

– Элисон… боги. Пожалуйста, – боль исходила от него спиралями. Я чувствовала, как его сдержанность ускользает, мышцы сжимаются. – Позволь мне. Позволь мне… пожалуйста. Прошу… боги. Я буду осторожен.

Моя ладонь сжалась в его волосах. Ревик снова застонал, когда я приласкала его головку. Я все ещё пыталась понять, узнать, что он боялся сделать со мной.

– Я мог бы сделать это так, будто ты человек, – сказал он.

Я посмотрела на него.

– Будто я человек? Что это значит?

– Я не хочу сделать тебе больно, – его боль снова ударила по мне. – Я могу сделать так, чтобы тебе не было больно. Детка, боги, перестань… перестань…

Я отпустила его и подождала, пока его дыхание относительно выровняется.

– Сделай это так, будто я видящая, – сказала я.

Исходившая от него боль усилилась.

– Ты уверена?

– Рано или поздно придётся вытерпеть боль, верно?

После небольшой паузы Ревик кивнул.

– Да, – его пальцы вновь сжались, он сильнее навалился своим весом. – Элли… ты меня любишь?

Я прикрыла глаза, потому что прозвучавшая в этом вопросе уязвимость застала меня врасплох. Его другая рука покоилась на моем бедре, но Ревик не отводил взгляда от моего лица.

– Скажи мне, – пробормотал он. – Скажи мне. Пожалуйста, Элли… скажи мне. Я тебя обожаю…