Текст книги "Английский союз"

Автор книги: Доун Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Чарльзу стоило больших усилий сдержаться.

– Мне есть до этого дело, потому что только две причины могли заставить ее так поспешно уехать.

– Ах, вот как! – Магнуса явно забавляла ситуация. – И что же это за причины?

Нахмурившись, Чарльз раздумывал, стоит ли ему продолжать.

– Во-первых, я беспокоюсь о ее здоровье: она так похудела и утратила свою прежнюю живость. Она что, болела недавно?

– Да нет, просто путешествие было очень уж тяжелое, – ответил Магнус, точь-в-точь повторяя Сарину интонацию. – А что во-вторых?

Чарльз заговорил осторожно, тщательно подбирая слова:

– Мне кажется, она несчастлива, сэр. Ясно, что вы привезли ее в Англию против ее воли, а здешнее общество встретило ее недоброжелательно. Не оттого ли она сбежала?

– Мы и не ожидали, что нас встретят тут с распростертыми объятиями, – пробурчал Магнус. – Наши страны слишком долго враждовали, да и война закончилась меньше года назад. Нет, девочку расстроило не это.

Чарльз внутренне кипел, но старался себя не выдать.

– Конечно, вам удобнее так думать, сэр. Что ж, дело ваше. Но скажите же мне, где я смогу найти ее в Лондоне?

Магнус допил бренди, разглядывая Чарльза как некий редкий и забавный экспонат.

– А что ты будешь делать, если скажу?

– Постараюсь узнать, что ее мучает. Вас, я вижу, здоровье и благополучие вашей единственной дочери совсем не беспокоит. Впрочем, я и раньше об этом догадывался.

Вместо того, чтобы оскорбиться, Магнус улыбнулся еще шире.

– Ерунда, – спокойно сказал он. – Чего о ней беспокоиться, она прекрасно может позаботиться о себе сама. Сдается мне, что я тебе не очень-то нравлюсь, парень, не так ли?

– Да, сэр, не очень, – чесано ответил Чарльз. – Я не одобряю ни ваших методов воспитания, ни вашей манеры бросать дочь на произвол судьбы. Правда, каким бы плохим отцом вы ни были, результат получился отличный: такая девушка, как Сара, – одна на миллион. И все же я не могу без содрогания вспомнить, как вы предоставили ей «самой позаботиться о себе» и чем это ей грозило, не окажись я рядом.

– Ерунда, – повторил Магнус, наполняя свой бокал заново. – Она бы и без тебя справилась. И ей вряд ли было бы по душе, что ты считаешь ее робкой и беззащитной, как другие женщины. Я вот не считаю!

Чарльза это прямо взбесило.

– В этом трудно усомниться. Но разве до вас не доходит, что при всей ее силе и смелости она женщина со всеми присущими ее полу слабостями? Она обожает вас – не понимаю только, за что, – и вам следует заботиться о ней получше. А что делаете вы? Сначала бросаете ее одну в неразберихе военного времени – ну как же, вам гораздо важнее удовлетворить ваше заветное желание сразиться с давними ненавистными врагами; потом против воли везете ее сюда, зная, как ей будет тяжело, – ведь вы всю жизнь пичкали ее фантастическими историями о злобе и зверствах англичан. И вот теперь в метель отпускаете ее в Лондон с одной служанкой, а сами спокойно посиживаете у камина с бокалом бренди. Нет, сэр, простите мою грубость, но мне совсем не нравитесь ни вы, ни ваше отношение к собственной дочери! Магнус по-прежнему усмехался.

– Ну и грубиян же ты, парень, – проворчал он. – Чертовски дерзко со мной разговариваешь! А ты не забыл, что ни я, ни ты теперь уже за нее не в ответе? Она замужняя женщина и вправе делать, что ей заблагорассудится!

Чарльз до боли сжал челюсти.

– Нет, сэр, я об этом не забыл, – отрывисто сказал он. – Да только где этот ее так называемый муж? Почему он не сопровождает ее?

– Ну-ну, – успокаивающе произнес Магнус. – Джеф хороший парень.

– Я не сомневаюсь в этом! Боюсь, правда, что он так же способен о ней позаботиться, как и вы, сэр; его отсутствие лишь подтверждает мое предположение.

Магнус рассмеялся, но ничего не сказал.

Чарльз, озадаченный безразличием Магнуса к судьбе Сары, заговорил вновь, почти не скрывая презрения и угрозы:

– Отлично, сэр. Кажется, говорить нам больше не о чем. Скажите мне только одно: вы собираетесь ехать за дочерью, пока с ней Бог знает чего не случилось, или так и будете просиживать это кресло?

– Ехать за ней? – с изумлением повторил Магнус. – Ты что, парень, глухой? Зачем бы я стал делать такую глупость? К тому же и лорд Каслри обидится, я же только что приехал. И не подумаю тащиться куда-то в эдакую метель только потому, что моей дочери взбрело на ум вернуться в Лондон.

Чарльз с трудом удержался от желания расквасить эту самодовольную насмешливую физиономию и резко заявил:

– Хорошо, сэр. Тогда за ней поеду я. Надеюсь, вы не будете возражать; впрочем, возражайте на здоровье, я поеду в любом случае.

Магнус поудобнее уселся перед огнем и снова взялся за газету.

– Я не беру на себя ответственность за твои безрассудства, парень. И не хлопай дверью, утро у меня и без того выдалось шумное. – Вот и все, что он ответил Чарльзу.

Дверью хлопать Чарльз не стал. Он заметил в холле Хэма и направился прямо к нему.

– Где сенатор остановился в Лондоне? – потребовал он ответа.

– На Беркли-сквер, сэр, – с готовностью ответил Хэм. – Вы едете за мисс Сарой?

– Да. Поскольку ее отцу на это решительно наплевать, то, может, вы скажете мне, была ли она в последнее время здорова и счастлива? Я знаю, она способна на неожиданные поступки, но что, ради всего святого, заставило ее с такой стремительностью уехать отсюда, не побоявшись метели?

Хэм поджал плечами.

– Ну, с мисс Сарой ни в чем нельзя быть уверенным. Голова у нее горячая, а сенатор, хотя он очень хороший человек, никогда не старался держать ее, так сказать, в узде. Десси пыталась заставить его быть с мисс Сарой построже, да он ее не слушал. А теперь ее уж не переделаешь.

– Сенатор пусть катится к черту, – отрезал Чарльз и с этим удалился.

Ему нужно было переодеться и отдать кое-какие приказания камердинеру. Тот много лет служил у Чарльза и давно привык ничему не удивляться. Вот и сейчас он с каменным лицом выслушал распоряжения упаковать багаж, передать извинения Чарльза лорду Каслри, но перво-наперво наказать конюхам немедленно приготовить к поездке экипаж.

Глядя, как Чарльз в спешке срывает с себя домашнюю одежду и переодевается в лосины, высокие сапоги и дорожный плащ-накидку, камердинер позволил себе высказать собственное мнение.

– Говорят, будет сильная метель, сэр. Не лучше ли вам отложить поездку на день-другой?

– Нет, – нетерпеливо перебил Чарльз. – Я еду прямо сейчас, никакой снег меня не остановит, ты же знаешь.

Камердинер с усмешкой вспомнил их приключения в Испании и Португалии; да, там они пережили испытания похуже, чем обыкновенная метель. И он больше ничего не сказал.

Чарльз уже спускался вниз, горя нетерпеливым желанием уехать, когда к своему несчастью натолкнулся на леди Бэбверс. Он бросил взгляд на часы и выругался.

Она с удивлением воззрилась на его дорожный плащ.

– Чарльз, дорогой! Вы уезжаете? Но ведь пошел снег и, кроме того, я вас искала. Пожалуйста, пройдемте в библиотеку, там мы сможем побыть наедине. Другого случая поговорить с глазу на глаз у нас, боюсь, не будет.

Чарльз услышал только начало ее речи и помянул про себя чертей и адские муки. Он выглянул в окно. Сара, вероятно, отправилась в Лондон в почтовой карете и не могла добраться до Беркли-сквер раньше, чем через четыре часа. Он имел шанс доехать в своем экипаже быстрее, но если пошел снег, поездка займет гораздо больше времени у них обоих, если им вообще удастся достичь Лондона.

Он так торопился вскочить в экипаж, что без колебаний обошел бы прекрасную леди Бэбверс как некий неодушевленный предмет. Однако она ловко поймала его за рукав, и в следующее мгновение ее ручки соблазнительно обвились вокруг его шеи.

– Чарльз, вы слышали, что я сказала? Вы поедете позже. А сейчас идемте в библиотеку. Мне многое нужно вам сказать, а вы так странно избегаете меня со времени своего приезда.

Чарльз посмотрел сверху в ее красивое встревоженное лицо и подивился, что же его в ней раньше так восхищало? Она, казалось, нисколько не сомневается, что стоит ей свистнуть, и он в тот же миг окажется у ее ног, – и это после всего, что между ними произошло! Она привыкла к своей абсолютной власти над мужчинами, но тут просчиталась. Он медленно расплел ее руки и сказал насмешливо:

– Вы, кажется, забыли, дорогая Лизетт, именно вы разорвали нашу помолвку, чтобы выйти замуж за другого.

Она очаровательно надула губки.

– Да, но чего еще вы могли ожидать, дорогой? Вы сами в этом виноваты. Вы уехали, не думая ни о чем, кроме своей несчастной карьеры. Я просила вас остаться и жениться на мне, но вы отказались. И что я, по-вашему, должна была делать? Жить монахиней и ждать, пока вы вернетесь и подберете меня, как невостребованную посылку? Да еще трепетать каждый час, не убили ли вас в какой-нибудь страшной битве? – В ее голос закралась нотка незабытой обиды. – И я оказалась права. Даже после окончания войны в Европе вы и не подумали приехать домой. Вы отправились в Америку. Война вас интересовала больше, чем я! Признайте же это наконец и перестаньте винить во всем меня.

Он вспомнил все, что передумал по этому поводу в Америке, и не мог не признать, что по большей части она права.

– Но все это в прошлом, – продолжала она и, повернувшись к зеркалу, самодовольным жестом поправила золотые локоны. – А теперь я богатая вдова и меня это, между прочим, очень устраивает. Я уверена, для нас еще не поздно начать все сначала.

Он тоже повернулся к зеркалу в изящной золотой оправе и всмотрелся в ее отражение, как будто видел ее впервые. Что ж, у нее были причины для довольства собой, ибо он по возвращении действительно позволил втянуть себя в нечто подобное их прежним отношениям. Она все еще была очень красива и порой невероятно обаятельна, и он не раз ловил себя на мысли, что он, видимо, все-таки женится на ней, махнув рукой на ее предательство и неприятные для него мысли о мужчине, за которого она вышла замуж.

– Неужели не поздно? – с любопытством спросил он. – Как интересно! Но не забывайте, что я остался тем же человеком, которого вы отвергли четыре года назад.

Она снов обвила его шею и очаровательно улыбнулась.

– Не будьте жестоки, дорогой. Уверяю вас, вы ошибаетесь. Вы стали бесконечно привлекательнее, на мой взгляд. Раньше вы просто обожали меня, как дюжина других мужчин. О, я не говорю, что не была влюблена в вас: вы были очень красивы и всегда веселы. Но вы были одержимы понятиями о чести и долге намного сильнее, чем мне бы хотелось. А теперь война кончилась, вы изменились, стали гораздо интереснее, чем раньше. Или это я повзрослела? Неважно, главное, что я готова все забыть и начать свою жизнь заново – с вами. Мы созданы друг для друга и, кажется, все, кроме вас, это понимают. Неужели вы все еще хотите наказать меня за то, что я вас отвергла? Если так, то уверяю вас, я уже достаточно наказана, вы и представить себе не можете, что это такое – быть замужем за Бэбверсом! С каким облегчением я вздохнула, когда он так вовремя скончался и освободил дорогу для вас... Потому что, знайте, я всегда вас любила. – Полузакрыв глаза, она приглашающе подняла к нему лицо, совершенно уверенная, что он немедленно откликнется на ее зов.

Но он вовсе не собирался ее целовать.

– Я порой сомневаюсь, были ли мы хоть когда-то влюблены друг в друга, – задумчиво заметил он. – И мне не кажется, что я так уж сильно изменился. Я так и остался младшим сыном, и вряд ли вас может привлечь мое состояние. Кроме того, я всегда презирал и презираю тот образ жизни, к которому вы привыкли. Ваша интуиция не подвела вас, когда вы отвергли меня, моя дорогая. Я совсем не гожусь вам в мужья: со мной вы будете еще несчастнее, чем со своим престарелым лордом.

Она быстро открыла глаза и согнала с лица выражение томного приглашения. С удивившей его проницательностью она сказала:

– Все дело в той американке, не так ли? Вы ее любите. Я видела, как вас увлекла беседа с ней прошлым вечером, и сразу догадалась, что именно о ней вы перед этим рассказывали. Что ж, вы всегда были склонны к рыцарским поступкам. А вы случайно не забыли, что она замужем, дорогой? Бедный Чарльз! Вы прямо обречены на любовь к чужой жене – раньше ко мне, теперь к ней!

Он смотрел на Лизетт, а видел совсем другое лицо и нисколько не удивился, осознав, что она совершенно права. Он любит Сару. Наверное, он любил ее с самого начала, но потеря памяти и та необъятная пропасть, что лежала между ними, помешали ему давно все понять. Он понял сейчас; но, как верно заметила Лизетт, по иронии судьбы правда открылась ему слишком поздно – Сара замужем за другим.

Он отстранил Лизетт, пытаясь улыбнуться.

– Если быть до конца честным, дорогая, то ваш интерес ко мне объясняется лишь тем, что я перестал быть комнатной собачкой, которая с радостью бежит к вам, едва вы ей свистнете. Я бросил вам вызов, и это подогрело ваши чувства. Подпади я вновь под ваши чары, как все ваши поклонники, я быстро бы вам надоел. А теперь я должен идти. Передайте мои извинения лорду Каслри. Я уезжаю в Лондон и вряд ли вернусь.

Она некоторое время смотрела ему вслед, на прекрасном лице были написаны изумление и ярость. Затем она пожала изящными плечами и медленно пошла наверх. Чарльз засмеялся, почувствовав вдруг невероятное облегчение, и вышел наружу, чтоб дождаться экипажа.

ГЛАВА 21

День уже клонился к закату, когда Чарльз добрался до Лондона. Все это время непрерывно шел снег, так что поездка в открытом экипаже оказалась занятием опасным и весьма неприятным. Чарльз замерз, вымок и так устал, что порой спрашивал себя, в своем ли он уме. Ему казалось, что он кинулся вслед за Сарой в припадке временного безумия, и только отголоски прежнего волнения заставили его повернуть не к своему дому, а на Беркли-стрит. По пути он не встретил никаких следов недавних крушений, а потому был уверен, что почтовая карета благополучно доставила Сару в Лондон.

Лакей-англичанин, отворивший Чарльзу дверь, со вполне понятным недоверием уставился на его насквозь мокрый плащ и твердо заявил, что миссис Уорбертон сегодня не принимает.

Чарльз не сомневался, что лакей не сможет помешать ему войти в дом. Хотя его порыв к тому времени изрядно поостыл, он не собирался останавливаться на полпути, пока не повидает Сару.

К счастью, ему не пришлось пререкаться с лакеем, потому что в этот момент в холле появилась Десси.

Ее лицо вспыхнуло нескрываемым удовольствием при виде Чарльза, и она воскликнула:

– Капитан Эшборн! Как я рада вас видеть! Вы выглядите намного лучше, чем в нашу последнюю встречу. – Сама Десси нисколько не изменилась и он с удовольствием узнал ее легкий акцент. – Боже мой! Не вы один приехали в последние полчаса промокшим до костей. Проходите скорее к огню.

– Не беспокойтесь обо мне, – нетерпеливо сказал Чарльз, передавая мокрую одежду недовольному лакею. – Сара... миссис Уорбертон доехала благополучно? Слава Богу хотя бы за это. Скажите ей, что я отниму у нее не более пяти минут.

Десси с минуту подозрительно разглядывала его, а потом, как бы придя к нелегкому решению, кивнула и повернулась, чтобы проводить его наверх.

– Ни один из вас нисколько не изменился, – сказала она с усмешкой, оглядываясь через плечо. – Оба кинулись ехать сломя голову, а на улице метель. Наша детка всегда была не в ладах со здравым смыслом, но от вас я большего ожидала, капитан.

Она провела его на второй этаж и, открыв дверь, объявила:

– Капитан Эшборн, детка! – а сама отступила в сторону, пропуская его в комнату. Чарльз сделал шаг вперед и замер, пораженный открывшимся ему зрелищем.

Сара, все еще в дорожном платье, стояла у камина и держала на руках ребенка с такими же, как у нее самой, рыжеватыми волосами.

Трудно сказать, кто из них в этот момент был потрясен сильнее. Сара, как и Чарльз, застыла на месте, а ребенок, которому на вид было не больше шести месяцев, мирно лежал у ее груди. Ее шляпка и пелерина были небрежно брошены на кресло; она явно первым делом поднялась сюда, даже не успев переодеться с дороги. В комнате было полутемно, и отблески огня в камине подчеркивали линии ее фигуры и сияние пламенных волос. Сара была прекрасна и удивительно женственна.

Чарльза пронзила неожиданная боль; он знал, что она замужем, но совсем не был готов к тому, что у нее уже есть ребенок. Мысли Чарльза смешались. Он почему-то чувствовал себя обманутым, понимал, что выглядит глупо, и совсем уж было собрался извиниться и уйти, сохранив по возможности остатки достоинства, но тут что-то – то ли ее силуэт на фоне огня, то ли знакомая поза – внезапно отозвалось в его мозгу, озарив дальние уголки его памяти.

В это мгновение он понял, что уже видел ее вот так однажды, хотя не мог вспомнить, где и когда. Тогда ее освещало не пламя камина, а встающее солнце; глядя на нее сейчас, он вновь испытал то необычное ощущение сдвига во времени, которое удивило его при первом взгляде на нее в доме лорда Каслри. Одновременно он почувствовал тупую боль в виске, слабость и головокружение и машинально поднес руку к голове, почти уверенный, что обнаружит на пальцах кровь. Все поплыло перед его глазами, и хотя он основательно продрог в пути, сейчас его бросило в жар.

Крови на виске, конечно, не было, только старый шрам, скрытый теперь волосами. Но голова болела все сильнее, как в первые месяцы после ранения. Перед глазами мелькали видения; вначале неясные, бессмысленные и не связанные между собой, они постепенно приобретали все более четкие очертания. Яркие вспышки образов перемежались темнотой, и он опять почувствовал, что из уютного лондонского дома перенесся в маленькую захудалую гостиницу в Америке.

Сара беспомощно наблюдала за ним, сердце бешено стучало в ее груди. Она поняла: как только он оторвет руку, от виска и посмотрит на нее, случится то, чего она так боялась, то, что заставило ее, не раздумывая, сбежать после их вчерашней встречи в Лондон – память окончательно вернется к нему. Она даже не удивилась, услышав его хриплый голос, с неведомой ей прежде интонацией спросивший:

– Это мой ребенок?

Она колебалась, ей очень не хотелось, чтобы он знал правду, но между ними было и так уже слишком много лжи. Ведь это ее ложь привела ко всему тому, что происходило между ними обоими. Поэтому она через силу произнесла:

– Да.

Он прикрыл глаза. Лицо его заливала смертельная бледность. Наконец он проговорил отрывистым, требовательным тоном, в котором не осталось и следа присущей ему обаятельной мягкости:

– Скажите мне правду! Я... я взял вас силой?

Она помедлила немного с ответом. О да, ей было бы намного легче, если б она могла позволить ему так считать. Но тут же с презрением отвергла этот порыв. Заметив Десси, молчаливо взиравшую на них с порога комнаты, она сказала резко:

– Забери его, Десси. Я... попозже я спущусь и уложу его спать.

Ни слова не говоря, Десси унесла ребенка, и Чарльз спросил тем же незнакомым голосом:

– Так это... мальчик? У меня сын?

– Да, – ответила она и бесстрашно добавила: – Что касается... другого, нет, вы не взяли меня насильно.

Его лицо стало чуть менее напряженным.

– Слава Богу хотя бы за это. Почему вы ничего не сказали мне, глупышка?

Она вздрогнула, но не от холода.

– Почему не сказала? Но вы же ничего не помнили о... проведенных со мною днях, а я не имела представления, где вы и что с вами, живы ли вы вообще. Кроме того, не забывайте, я считала, что вы женаты.

– Не удивительно, что вы были так потрясены вчера, узнав правду. Итак, думая что я убит – или женат, – вы вышли замуж за юношу, с которым вместе выросли?

– Да, – ответила она, упрямо приподнимая подбородок.

– А он знает правду?

Это ее задело.

– За кого вы меня принимаете? Конечно!

Он саркастически рассмеялся.

– По всей видимости, я, в таком случае, должен быть ему признателен, но как-то не нахожу в себе благодарности. А Магнус тоже все знает?

– Нет. Никто не знает, кроме Десси. Вам не о чем беспокоиться, – устало сказала она. – Все считают, что мы с Джефом тайно поженились за неделю до того, как его призвали. Никто не знает... и не должен узнать. Я не хотела, чтобы и вы узнали об этом.

Он засмеялся снова.

– Ну спасибо! А вы не подумали о том, что мне будет далеко не безразличен тот факт, что у меня есть сын? И раз уж речь зашла об этом, то известно ли вашему услужливому супругу, что вы замужем за мной, а не за ним?

Она буквально потеряла дар речи. А она-то горячо молилась и надеялась, что хоть об этой смехотворной церемонии он не вспомнит! Она не сразу смогла заговорить, и голос ее был не громче шепота.

– Нет, неправда. Это не было законно... а если и было, то ведь никто же не знает... Пожалуйста. Пожалуйста! Я же сказала, мне ничего от вас не надо. О, я не должна была никогда сюда приезжать, но я уеду, немедленно уеду в Америку. Так уж получилось, и вы ничего поделать не можете. Пожалуйста, уходите и забудьте про те несколько дней. Я бы все отдала, чтобы тоже их забыть!..

Тут она замолчала и попыталась взять себя в руки.

– Простите меня. Мы оба потеряли голову, а это нам не поможет. Забудьте обо всем, умоляю вас! Вам не в чем себя винить, это я от страха нагородила столько нелепой лжи – и вот результат. Вы не виноваты, не корите себя!

Нахмурившись, он с трудом заговорил:

– Я все еще не уверен, что припомнил все детали. Вы действительно хотели, чтобы я поверил, что мы женаты, или это безумный бред?

У нее вспыхнули щеки.

– Да, хотела. Вы можете ругать меня какими угодно словами – я их заслуживаю. Когда вы потеряли память, мне показалось, так будет проще – проще! О Боже! – позволить вам считать, что мы женаты. Я одно добавлю в свое оправдание: я жила в постоянном страхе, что память вот-вот вернется к вам и вы выпалите правду в присутствии Тигвудов. Ведь было ясно, что потеря памяти лишь временная. А пока вы считали себя американцем и... моим мужем, вы были в безопасности, уверяла я себя. Непростительная глупость! Сейчас над этим можно смеяться; недаром вы однажды назвали меня наивной – все с самого начала было обречено на провал. Я пыталась сделать как лучше... это я виновата во всем!

Его лицо смягчилось. Он протянул к ней руку, но она отстранилась. Тогда он сказал неожиданно тихим, спокойным голосом:

– Я далек от того, чтобы винить вас, потому что обязан жизнью вам и вашей сообразительности. Примите мою благодарность и восхищение. Быть может, вы забыли, но я-то помню, что вы считали своим долгом защитить всех нас – включая раненого вражеского солдата, потерявшего память. Если бы не ваша выдумка, я был бы схвачен или убит. – Он помолчал, лицо его странно дрогнуло. – Хотя, думаю, вы правы, это была игра с огнем.

– Это было безумие, – резко сказала она, отвергая его великодушное прощение. – Я и тогда это понимала, но как только была сказана первая ложь, все так ужасно запуталось! Я хотела выиграть день-другой, но... В общем, если это вас утешит, у меня было достаточно времени убедиться в справедливости всех ваших слов обо мне; а раньше я и не подозревала, что способна на такую глупость!

Она отвернулась к огню, обессиленная бессонной ночью и этим трудным разговором. Лучше бы он побыстрее ушел. Им больше не надо встречаться. Ах, зачем она только поехала в Англию!

Но он и не думал уходить.

– Теперь я понимаю, почему вы так похудели и побледнели, – после некоторого раздумья сказал он. – Моя бедная девочка, если бы я только знал! Сколько же горя я принес вам! Вы меня ненавидите?

Его нежность разоружила ее.

– Нет... нисколько, – устало ответила она.

– Я не заслуживаю такого великодушия. Но что будет теперь? Вы предлагаете мне уйти и забыть о том, что у меня есть сын, о существовании которого я и не знал, и в благодарность за спасение моей жизни оставить вас наедине с вашим несчастьем?

Она подняла голову.

– Вы ничем мне не обязаны, я уже говорила. По закону это не ваш ребенок, а тот, кто дал ему имя, никогда не выдаст секрета. Лучше бы вам ничего не знать!

– Это вы так считаете, не я, – сардонически ухмыльнулся он. – Боюсь, вы не учли два очень важных обстоятельства, моя дорогая.

Она неторопливо, как бы против воли повернулась к нему.

– Каких именно?

– А таких, что я полюбил вас, когда мы повстречались в Америке, и люблю до сих пор, – сказал он совершенно спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. – И у меня нет ровно никакого желания куда-то уходить и оставить свою жену – и своего сына – другому человеку.

Она уставилась на него, не веря своим ушам.

– Вы в своем уме? – с изумлением спросила она. А потом добавила с горечью: – Впрочем, что еще вы могли сказать, вы же джентльмен. Но каковы бы ни были ваши понятия о чести, вам нет необходимости пытаться сделать «честную» женщину из меня!

К ее удивлению, он рассмеялся.

– Ну что вы, я вовсе не так великодушен. Дело в другом: вы много месяцев преследовали меня, Сара; в самые трудные дни моей жизни передо мной вставало ваше лицо. Но только вчера, встретив вас снова, я начал понимать что к чему. Должно быть, я полюбил вас еще до того, как мы попали в ту кошмарную гостиницу, но ранение и потеря памяти помешали мне это осознать. Так неужели вы думаете, что теперь, когда с глаз моих спала пелена, я могу вас покинуть? Если так, то вы плохо знаете меня, дорогая, и я намереваюсь это непременно исправить.

Она в волнении отступила от него, все еще не веря.

– Нет! – В ее вскрике прозвучало неистовство. – Быть может, вами движет чувство вины или чувство долга, но я ведь сказала: мне от вас ничего не надо. Оставьте меня, теперь уже слишком поздно.

– Вам так хочется, чтобы я в это поверил. Но, дорогая, это неправда. Неправда, что вы ко мне равнодушны.

– Нет! Я имею в виду – да, равнодушна. О, я не знаю... Пожалуйста, поймите, слишком поздно.

– Маленькая лгунья. – Он неожиданно дотронулся до тонкой золотой цепочки, которую заметил на ее шее прошлым вечером. Она попыталась протестовать, но он вытянул цепочку из-за корсажа и рассматривал тяжелый золотой перстень-печатку, висевший на ее конце. Перстень был ему хорошо знаком. – А я думал, что потерял его в бою. Теперь скажи мне еще раз, что ты ко мне равнодушна. Только предупреждаю, я тебе не поверю.

У нее задрожал подбородок, и она отвернула лицо, не в силах вырваться, как будто была пленницей, прикованной тоненькой цепочкой к его властной руке. Она произнесла тихо, защищаясь:

– Ты всегда был удивительно проницателен. Но теперь ты ошибаешься. Я... не люблю...

Он не дал ей договорить. Он обнял ее, прижимая к себе, и начал целовать. О, как хорошо она помнила его поцелуи, сколько ночей мечтала о них, уверенная, что никогда не почувствует их снова! И все же попыталась высвободиться.

– Нет. Я не могу... – прошептала она, но, не в силах сладить с собою, сама страстно поцеловала его, обвив руками его шею так крепко, как если бы не собиралась никогда отпускать.

Он застонал и обнял ее сильнее.

– О Боже. Разве я мог забыть твое тело и вкус твоих губ. Они пьянят меня, как старое вино. Сара. Моя дорогая... моя жена!

ГЛАВА 22

Эти слова вернули ее к действительности, и она заставила себя разжать руки. Она отступала от него, пока не оказалась в другом конце комнаты.

– Нет! – И, задыхаясь, она добавила с намеренной жестокостью: – Ты, кажется, забыл о... моем муже!

Он улыбнулся. Но опасный огонек в его глазах заставил ее полностью овладеть собою.

– Ах, да. Твой муж. Он осложняет положение, что и говорить. Но я, между прочим, подозреваю, что в конце концов твоим настоящим мужем могу оказаться я, а не он. Видимо, я должен испытывать к нему признательность, ведь ему выпало счастье помочь тебе. Но он занял мое место, и я страшно ревную. Никогда ему не прощу!.. И все же допускаю, что он хороший человек. Он очень тебя любит?

Она гордо вскинула голову:

– Да.

– И ты хочешь уверить меня, что и ты его любишь? – В голосе его звучало вежливое недоверие.

Это недоверие было вполне понятно. Разве не она только что со страстью отвечала на его поцелуи? Но, рассердившись на него и на себя, она решила больше не допускать ошибок.

– Да, – убежденно произнесла она.

– Маленькая лгунья. – Теперь он повторил эти слова ласково. – Может быть, ты и любишь его, но наверняка как брата. И не удивительно, вы же выросли вместе. Но если б ты была по-настоящему влюблена в него, ты бы вышла за него задолго до знакомства со мной, а не тогда, когда тебе понадобилось укрыться от людских мнений за положением замужней женщины. И, – добавил он, проницательно глядя ей в глаза, – я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Если он так уж глубоко любит тебя, ты бы не согласилась выйти за него, в каком бы отчаянном положении ни оказалась. Твоя честность и гордость не позволили бы тебе так поступить.

Она удивленно глянула на него, невольно признавая правоту его слов, хотя ее упрямая гордость, о которой он упомянул, вынуждала ее хранить молчание.

– Конечно, – сказал он, как бы размышляя вслух, – ты могла выйти за него ради отца. Не сомневаюсь, что Магнус может стать на моем пути куда более серьезным препятствием, чем бедный Джеф.

Она так и подскочила.

– Не смеши меня! Какое Магнус имеет к этому отношение?

– Большее, мне кажется, чем ты хочешь признать, – заметил он печально. – Воображаю, каково тебе было бы объяснять отцу, что ты беременна от англичанина, которых он считает своими заклятыми врагами! У тебя и без того было достаточно сложностей, ты считала, что я навсегда ушел из твоей жизни. Но я появился в ней снова, как видишь. Я понимаю, ты любишь отца и боишься его ранить, но я не позволю его предубеждению отравить мою дальнейшую жизнь. И, если уж на то пошло, жизнь моего сына.

– Предубеждению! Ты просто не понимаешь, о чем говоришь! Он ненавидит все английское и больше всего – английских солдат. А ты и солдат, и англичанин. Он презирает аристократию, а ты – сын и брат герцога. И что же ты предлагаешь? Чтобы я развелась с Джефом и вышла за человека, о котором слышать не может мой отец? И не забывай, это будет скандал, он может положить конец политической карьере Магнуса. А потом, он обожает внука; как я скажу ему, что мальчик наполовину англичанин? Нет, я не пойду на это ради того, чтобы ты мог предъявить права на сына, о существовании которого час назад и представления не имел.

– Ты боишься, что он от тебя отречется?

– Я не знаю. Он еще более упрямый гордец, чем я, я ведь в него пошла характером. Да и нет смысла это обсуждать. Я уже приняла решение и не намерена его менять.

Его следующие слова буквально огорошили Сару.

– Боюсь, что ты недооцениваешь своего отца, любовь моя. Сдается мне, что он уже все знает, – заявил он неожиданно.

Она так и впилась в него взглядом.

– Магнус? Не может этого быть! – воскликнула она. – И добавила с уверенностью: – Вздор! Он ничего не подозревает. И слава Богу!