Текст книги "Престолы, Господства"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джилл Пейтон Уолш
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
«Никогда не пойму, зачем такие расходы, если приезжать только на несколько выходных! – так говорила миссис Чантер. – А что касается знаменитостей – никого не было, но бедняжка миссис Харвелл – она ведь так же прекрасна, как сама Дороти Ламур». [123]123
Дороти Ламур (англ. Dorothy Lamour, 1914–1996) – американская актриса, наиболее известная по свои ролям в комедиях из серии «Дорога на…» с Бобом Хоупом и Бингом Кросби в главных ролях.
[Закрыть] Я повторяю её точные слова, милорд.
– Очень убедительно, Бантер.
– Там было ещё много чего в том же духе, милорд, потому что у миссис Сагден есть дочь, которая работает в театре, актриса с большим будущим, как мне дали понять. Однако именно дочь миссис Чантер могла бы заинтересовать нас, потому что она время от времени выполняла обязанности горничной и домработницы, когда Харвеллам кто-нибудь требовался. Это девушка по имени Роуз, милорд. Я так понимаю, что она – хорошая девочка, которая помогает ухаживать за отцом, пока миссис Чантер работает. Кроме того, она хватается за любую случайную работу, чтобы заработать себе на булавки. Это почтенная семья, как уверяет меня миссис Чантер, но сейчас в нужде, поскольку мистер Чантер упал с лестницы и не может работать по специальности уже несколько лет.
– Ага, мой Бантер, – наконец-то некая секретная информация. А в этот раз обращались ли к Роуз, чтобы она помогла миссис Харвелл?
– Её попросили проветрить дом и протопить камин в день, когда приехала миссис Харвелл, и затем, полагаю, велели исчезнуть. Во второй день она пришла с утра, чтобы застелить постель и выбросить окурки, а затем её попросили прийти во второй половине дня, чтобы помочь накрыть стол к ужину. Ей сказали, что это не займёт у неё больше часа, потому что помыть посуду можно будет утром. Как я понимаю, ни Роуз, ни миссис Чантер этому не удивились, поскольку обычно миссис Харвелл ничего не делала сама.
– Но, однако, если Харвеллы бывали там очень редко, миссис Чантер и её семья не так-то много их видели, чтобы судить о привычках?
– Возможно, милорд. Я не видел саму Роуз, и миссис Чантер очень расстроена. Она пришла к заключению, милорд, что преступление было совершено насильником, который скрывается где-то поблизости, и очень переживает, что Роуз также может подвергаться опасности. Правда, она утешает себя мыслью, что молодой человек Роуз сможет защитить её, так как он обычно провожает её до дома, если они гуляют после наступления темноты.
– Очень разумно, – согласился Уимзи.
– Кроме Роуз, милорд, имеется садовник – он вообще мастер на все руки, – который приходит один раз в неделю, живут ли здесь Харвеллы или нет, чтобы следить за садом. Миссис Чантер угощает его чашкой чая где-то в середине утра, если «Розовый коттедж» пустует. Она считает, что невозможно работать всё утро, если не выпить чаю с печеньем.
– Весьма достойные чувства. Она, кстати, не сказала, слышала ли что-нибудь после наступления темноты ночью 27-ого?
– Я спрашивал, милорд. Но миссис Чантер не живёт в «Монрепо», она приходит ежедневно на весь день. Она живёт с мужем и дочерью в одном из тех небольших террасных коттеджей в начале переулка – мы проходили мимо них по пути в «Розовый коттедж». Вы, возможно, заметили их, милорд, слева.
– Не могу сказать, что заметил, Бантер. Я что-то становлюсь невнимательной тварью.
– Нет никаких причин, чтобы вам их замечать, милорд. Миссис Чантер живёт за пределами слышимости от «Розового коттеджа». Однако посреди ночи она где-то слышала автомобиль. Кажется, этот скрытый листвой переулок, милорд, приглянулся молодым людям в автомобилях, которые ищут тихое местечко, чтобы ненадолго остановиться, – подальше от уличных фонарей. Все жители переулка жалуются на причиняемое им беспокойство. Переулок-то оканчивается тупиком, и они считают, что имеют право наслаждаться тишиной. Миссис Чантер рассердилась, когда этот автомобиль её разбудил, но не посмотрела на будильник и не смогла сказать мне время. Она посоветовала поговорить с Роуз, но, пока я там был, Роуз не вернулась. И мы должны принять во внимание, милорд, что автомобиль, идущий мимо террасных коттеджей, мог направляться в любое место в переулке – там, говорят, больше дюжины домиков.
– Или, как ты говоришь, это могли быть искатели тихого местечка, чтобы уединиться, – сказал Уимзи. – Всё равно, Бантер, нам придётся вернуться в Хэмптон и поговорить с Роуз, не так ли?
– Имеет смысл, – сказал Бантер.
– Как дела с твоими фотографиями?
– Что касается отпечатков пальцев, милорд, очень хорошо. У меня есть много очень чётких снимков различных мест в доме, и их можно будет сравнить с полученными полицией. Со вмятинами на подушках, милорд, боюсь, хуже. Блеск атласа создаёт на снимках «белую мглу».
– Не пытайся произвести на меня впечатление техническими подробностями, Бантер, – я уже и так впечатлён. Что за белая мгла?
– Цель состоит в том, милорд, чтобы сделать двойные вмятины, которые мы едва видели на постели, чётко различимыми на снимках. В субботу вечером я хотел бы пойти на собрание Фотографического общества Бейсуотера, если не буду нужен здесь, и там я попрошу совета у других фотографов – некоторые из них – очень хорошие профессиональные фотографы, милорд, – как сделать фотографии более чёткими.
– Хорошо, приложи все усилия, Бантер. Это может быть важно, и состояние тех подушек могло быть нестабильным. Я имею в виду, разве они не могли сами расправиться через некоторое время?
– Не думаю, что перья сами так уж хорошо пружинят, – глубокомысленно заметил Бантер. – Но малейшее сотрясение…
– Именно об этом я и подумал. Всё, я пошёл спать, Бантер. Спокойной ночи.
Извлечение из дневника Гонории Лукасты, вдовствующей герцогини Денверской:
27 февраля
Кажется, скандал, связанный с королём, уже разразился; [124]124
Эдуард VIII (англ. Edward VIII 1894–1972) – король Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, император Индии на протяжении 10 месяцев: с 20 января по 11 декабря 1936 года; не был коронован. Отрёкся от престола, чтобы вступить в брак с разведённой Уоллис Симпсон, на что правительство Великобритании не давало согласия. При этом он заявил: «Я нашёл невозможным… исполнять обязанности короля без помощи и поддержки женщины, которую люблю».
[Закрыть] французские газеты, по словам Пола, заполнены всем этим. С Полом сейчас нелегко – становится невыносимо эксцентричным. (Джеральд говорит, что это из-за того, что он живёт за границей среди отсталых иностранцев.) Сначала Пол примчался домой на похороны короля, а затем помчался назад во Францию, жалуясь на холод и цены на вино. Теперь он непрерывно шлёт мне вырезки из французских газет о короле и миссис Симпсон. Думаю, при его-то широте взглядов он вполне примирился бы, если бы у короля была одна-две любовницы без всей этой шумихи. Кроме того, Пол очень сердит на президента Рузвельта за Закон о нейтралитете. [125]125
Закон о нейтралитете (1935 г.) уполномочивал президента США в случае войны в Европе вводить эмбарго на вывоз оружия в участвующие в войне страны.
[Закрыть] Неужели действительно проживание во Франции делает его взгляды такими экстравагантными. Но если подумать, он всегда был экстравагантным. Говорит, американцы со всего Парижа, которые, как предполагалось, изучают цивилизацию, все вдруг решили уехать из Европы, чтобы вариться в собственном соку. Сходила с Хартли-Скеффингтонс на новый фильм Чаплина, «Новые времена». «Пате-ньюс» напечатала герра Гитлера, открывающего Зимние Олимпийские игры. Подумала, что Гитлер в точности похож на Чаплина, и задалась вопросом, почему же немцы не смеются. Наверное, на самом деле это не смешно.
9
– Полагаю, вполне возможна ситуация, – сказал лорд Питер жене за завтраком, – что некто убит в тот момент, когда занят чем-то, что ему обычно не свойственно. Но всё равно, это оскорбляет лучшие чувства криминолога.
– Ты имеешь в виду, это всё равно, как будто молния дважды попала в одно место?
– Именно. Я предпочитаю, когда каждое мелкое событие в прошлом в некотором роде связано с преступлением. И поэтому может служить подсказкой достаточно умному человеку.
– Ну, если бы дело касалось беллетристики, то можно было бы не сомневаться, что именно так всё и есть, – сказала Харриет. – Но разве в реальной жизни, Питер, люди не совершают необычных поступков? Разве они никогда не приезжают куда-нибудь в первый раз, не удивляют своих друзей небольшими изменениями в поведении, не начинают внезапно скучать или жаловаться на головную боль и не сбегают с вечеринок, или не уходят рано спать, или не покупают красное платье вместо синего, или не женятся внезапно в возрасте сорока пяти лет на весьма неподходящей особе?
– Ты подразумеваешь, что непредсказуемое поведение может просто выявлять тайное внутреннее «я» человека?
– В романе, конечно, так всё и было бы. Факты должны быть связаны, иначе читатель им не поверит.
– Это странно, ты не находишь? – сказал Питер. – Если в реальном мире происходят несвязанные вещи и импровизации, почему им не место в романах? Разве не должна наиболее вероятная картина жизни быть портретом действительности во всём её причудливом и несвязном беспорядке?
– Я думаю, что роман имеет дело с другим видом правды, – сказала Харриет. – Например, если бы смерть бедной Розамунды описывалась в романе, то читатели сразу бы поняли, что преступник из Санбери, который так встревожил Лоуренса Харвелла, не может оказаться её убийцей. Если бы совершенно случайный незнакомец вошёл в роман как раз вовремя, чтобы совершить преступление и исчезнуть, не было бы никакого сюжета.
– Но в действительности подобные вещи происходят, и не может существовать никакого сюжета в этом значении слова, – глубокомысленно сказал Уимзи. – И всё равно, Харриет, я чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы случайный преступник обнаружил Розамунду за обычными делами, которыми она занималась самым обыденным образом.
– Только определённая доза случайности и не больше?
– Точно. Принимая во внимание, что в этом деле имеются многочисленные отклонения от обычного распорядка, начиная с того, что она уехала в бунгало одна. Она никогда так не поступала прежде, да, кажется, и Харвелл не имеет понятия, почему она вдруг поступила так сейчас. Тебе нехорошо, Харриет? Ты очень побледнела.
– До меня только что дошло: Питер, это я посоветовала ей поехать! Может быть, это моя вина…
– Ты посоветовала ей поехать?
– Я дала ей несколько советов. Она жаловалась на излишек свободного времени, и я подумала, что это нехорошо для неё – сидеть без дела, всё время ожидая мужа. Она упомянула это местечко в Хэмптоне и сказала, что у них всё никак не доходят руки привести его в порядок. О, Питер, ты не думаешь…?
– Нет. Я смотрю на это глазами писателя. Это не случайность, речь не идёт о некоем незнакомце, который воспользовался её случайным пребыванием в бунгало. Думаю, она привезла опасность с собой: эта опасность, так или иначе, уже вошла в её жизнь, и каждое мельчайшее отклонение в её поведении – улика.
– Надеюсь, ты говоришь это не для того, чтобы пощадить мои чувства, – неуверенно сказала Харриет.
– И в мыслях не было, – сказал Питер. – Дорогая, не хочешь чего-нибудь съесть?
– Я не чувствую голода, и, конечно, два cafés au lait [127]127
Кофе с молоком – (фр.).
[Закрыть] позволят продержаться до ланча.
– Будешь работать этим утром?
– Подумываю об этом.
– Тут должен прийти Чарльз, чтобы обсудить это дело, и я спрашивал себя…
– Не думаю, что полицейские, даже Чарльз, достаточно уважают авторов детективной беллетристики, – засмеялась Харриет. – Это совершенно выбило бы его из колеи. Расскажешь мне всё потом.
– Ну и как успехи? – поинтересовался Питер у Чарльза. Они с удобством расположились в библиотеке – хотя Чарльз и был полицейским, а у Питера имелся специальный кабинет для бесед, в том числе и с полицейскими, Чарльза принимали на Одли-Сквер как родственника.
– Боюсь, что это одно из тех дел, которое дьявольски трудно раскрыть, – уныло сказал Чарльз. – Никакого конкретного мотива – ну хорошо, сексуальный мотив, если тебе это нравится, но никакого мотива к конкретной жертве: то есть, я имею в виду, никакой причины, чтобы напасть на неё, а не на кого-то ещё.
– Не бери в голову «почему», Чарльз. Думай о «как».
– На первом месте стоит «кто», – заметил Чарльз достаточно обоснованно.
– Ну, а что у нас есть? – спросил Питер. – Получен отчёт патологоанатома?
– Предварительный. Причина смерти: механическая асфиксия. Причина механической асфиксии: сдавливание горла. Точки давления имеются на каждой стороне горла и совместимы с нападением лицом к лицу. Обширные внутренние травмы с переломом подъязычной кости и перстневидного хряща. Лёгкие следы побоев. Небольшой гипостатический застой крови, особенно в нижних конечностях. Частичное окоченение в момент, когда труп осмотрен впервые, что даёт приблизительное время смерти между одиннадцатью вечера и двумя утра. Температура тела этому не противоречит, учитывая, что огонь горел в спальне большую часть ночи. Незадолго до смерти имела место физическая близость, небольшие синяки на бёдрах и плечах предполагают возможность некоторого сопротивления со стороны жертвы.
– И какие у тебя предположения, Чарльз?
– Всё это довольно банально, не так ли? Слишком банальное мерзкое преступление.
– В нём есть некоторые аспекты, которые мне не нравятся, – заметил Уимзи. – Что заявляет, например швейцар в многоквартирном доме Харвелла?
– Харвелл прибыл чуть позже двенадцати и была ссора. Швейцар был наверху в одной из квартир, помогая пожилому жильцу, который поскользнулся в ванной. Поэтому швейцар ничего не мог слышать из вестибюля. К тому времени, когда он возвратился за свой стол, Харвелл, должно быть, барабанил в дверь некоторое время, потому что уже вышел из себя. Он грозил уволить парня и не желал слушать никаких объяснений. Они препирались, возможно, ещё десять минут, а затем Харвелл отправился спать.
– А сколько времени в действительности требуется, чтобы вернуться из Хэмптона, если предположить, что он туда ездил?
– Конечно, не меньше сорока пяти минут. Я заставлю одного из своих ребят попробовать проехать там в середине ночи – днём-то требуется намного больше времени.
– Что относительно поездов?
– Последний поезд на Лондон отходит в одиннадцать десять.
– Итак, алиби Харвелла…
– Выглядит неплохо. Не абсолютно водонепроницаемое – он не может доказать, что бродил по Лондону между отъездом из клуба и возвращением домой, и у нас нет точного времени смерти.
– Я так понимаю, что швейцар в клубе подтверждает заявленное Харвеллом время отъезда?
– Четверть десятого. Там запомнили, потому что над ним всё время подшучивали, что теперь, после женитьбы, он уезжает рано, а девять пятнадцать – это позже, чем обычно.
– С другой стороны, Чарльз, мне больше нравится именно такое, не совсем железное алиби – я всегда с подозрением отношусь к безупречным. Это просто неестественно: точно знать, где ты был в точности тогда-то, и иметь свидетеля на каждый шаг и каждый вдох, разве не так?
– Тогда давай считать алиби Харвелла вполне нормальным, – сказал Чарльз. – И в любом случае, Питер, у него нет и намёка на мотив. Он обожал её, и все деньги были его, так или иначе. У неё не было ни пенса.
– Я хочу, чтобы ты не был так одержим мотивами, Чарльз. В мотивах недостатка не будет: всегда есть мотив для любого действия любого человека. Только узнай, у кого была возможность, и тут же обнаружишь мотив.
– Я не совсем согласен с тобой, – сказал Чарльз. – Присяжные любят мотивы, ты же знаешь.
– Итак, каковы направления расследования? – спросил Уимзи.
– Мы интенсивно ищем мужчину, описание которого соответствует налётчику в Санбери. Мы и так его, конечно, искали. Не знаю, что ещё тут можно сделать. И мы расспрашиваем о любых подозрительных мужчинах, которых видели преследующими молодых женщин в дни перед убийством. Мы возьмём у начальника станции в Хэмптоне список всех неизвестных ему лиц, кто прибыл на станцию в тот день или вечер. Обычная рутина. Мы побеседуем с миссис Чантер, а также её дочерью, которая, кажется, была последней, кто видел жертву живой. И мы ищем мистера Клода Эймери, который, возможно, посетил покойную в Хэмптоне.
– Ну, его будет нетрудно найти, – сказал Уимзи. – Думаю, у Харриет есть его адрес.
– Его нет дома. Ушёл несколько дней назад, как мы узнали от его соседки. Она не знает куда. Ты хотел бы присутствовать на беседе, когда мы его найдём?
– Если он не будет против, – сказал Уимзи. – Думаю, он найдётся, когда увидит всю историю в газетах. Я так понимаю, в газеты это попало?
– На первую полосу, – сказал Чарльз, доставая из портфеля «Ежедневный Вопль» [128]128
Газета, придуманная Дороти Сэйерс.
[Закрыть] и показывая его Уимзи. «Жена ангела обнаружена мёртвой», – гласил заголовок. «Жена мистера Лоуренса Харвелла, известного театрального «ангела», была найдена мёртвой в загородном доме супругов вчера утром… не избежала скандалов… дочь осуждённого мошенника…» Уимзи пробежал текст с отвращением.
– Можешь посоветовать, что ещё нам следует сделать? – спросил Чарльз.
– О, да, – сказал Уимзи. – Узнайте, что произошло с собакой.
– Некий мистер Уоррен желает вас видеть, миледи, – возвестил Мередит.
– Мистер Уоррен? Что такое…? – Харриет подняла глаза от рукописи. – Он спросил меня или его светлость?
– Вас, миледи. Его светлость вышел приблизительно час назад. Вы дома? Джентльмен выглядит очень несчастным, миледи.
– Тогда я должна быть дома, – вздохнула Харриет. – Проводите его в гостиную.
Было вполне естественно испытывать страх перед встречей с мистером Уорреном в сложившейся ситуации, но Харриет, направляясь в гостиную, упрекнула себя за трусость. Она и не задумывалась, как эта трагедия отразится на мистере Уоррене – бедном глупом старике. Но безусловно он, как и любой другой в подобной ситуации – вправе рассчитывать хоть на небольшое участие. Харриет решила быть доброй.
Мистер Уоррен находился в ужасном состоянии. Небритый, с красными от слёз глазами и растрёпанный, как если бы оделся впопыхах и не посмотрелся в зеркало перед выходом. Бедняга – в конце концов, было нетрудно быть к нему доброй. Он встал, когда она вошла, но, казалось, нетвёрдо стоял на ногах, и она поспешила его усадить.
– Леди Питер, я не знал, к кому обратиться…
– Могу я предложить вам кофе, мистер Уоррен? Или чего-нибудь из крепких напитков? Вы выглядите абсолютно потерянным.
– Нет, я…
– Я так расстроилась, услышав о вашей трагедии, – сказала Харриет, предлагая сигарету. Когда мистер Уоррен зажигал её, руки его дрожали.
– Это худшее, что могло произойти, – сказал он. – Хуже тюрьмы. Когда я думал, что тюрьма – это самая плохая вещь на свете, я был совершенно неправ, абсолютно неправ. Если бы я мог вернуться в тюрьму, но она осталась жить… – Он зарыдал.
«Что я могу ему сказать? – подумала Харриет. – Потерять ребёнка, вероятно, действительно худшее, что может случиться с любым родителем, – ужасное нарушение нормального хода вещей. Но потеря невинного ребёнка в результате насилия делала ситуацию ещё отвратительнее и невыносимее. Как я могу его успокоить и почему он приехал ко мне? Я едва его знаю».
– Лорд Питер так ловко раскрывает преступления, – говорил между тем мистер Уоррен, – и вы были так добры ко мне, когда мы были здесь на днях, вот я и подумал, что вы должны знать, что мне делать, посоветуете мне…
– Я окажу вам любую помощь, какую смогу, – сказала Харриет мягко.
– Понимаете, это моя вина, – сказал он. Он заговорил печально, но неожиданно спокойно, глядя на неё ввалившимися глазами.
На мгновение она почувствовала себя загнанной в тупик.
– Когда кто-нибудь умирает, окружающие часто считают себя в той или иной степени виновными, – сказала она.
– Нет, это правда. Это именно моя вина, и я знаю, кто это сделал. Но не знаю, что мне делать теперь.
– Мистер Уоррен, если вы что-нибудь знаете о смерти дочери, вы должны сразу пойти в полицию и всё им рассказать, – сказала Харриет.
– Полиция, – сказал он, вдруг задрожав. – Леди Питер, я не могу разговаривать с полицией один. Без друга… Я уверен, что вы, как никто другой, способны меня понять.
– С вами бы пошёл адвокат, – сказала Харриет, – и проследил, чтобы всё было по-честному.
– Леди Питер, я стыжусь это говорить, но я, который привык к самому лучшему во всём и мог пользоваться услугами любого, кого хотел, не могу позволить себе адвоката. У меня нет ни пенса сверх денег на обратный билет в Бичингтон в третьем классе.
Харриет вздрогнула при мысли, что, возможно, этот старый пройдоха пришёл, чтобы занять денег. Если да, то их, конечно, придётся дать, но…
– Конечно, мистер Харвелл помог бы вам…
– Я не могу попросить у него ни пенса, – сказал мистер Уоррен. – Я просил у него деньги в течение года – довольно крупные суммы, леди Питер, и почти ежедневно, пока не надоел ему, пока даже его великодушие не оказалось исчерпанным, и он начал спрашивать, зачем мне деньги. Я был вынужден врать и рассказывать о проигрышах на скачках, в карты и даже сказать, что у меня вытащили кошелёк на улице. А теперь, когда Розамунда мертва, зачем это ему? Когда она была жива, я мог успокоить свою совесть, леди Питер, потому что всё это было ради неё. Это не моя вина, что я потерял всё и не мог защитить её сам. И Лоуренс никогда не попрекнул бы меня деньгами, знай он, что они идут на её защиту.
– Её защиту? – переспросила Харриет. – От чего?
– Жестокости, – сказал он. – Смерти. Они угрожали изуродовать или убить её.
– Вы утверждаете, что кто-то вас шантажировал?
– О, леди Питер. Я так боялся! А теперь худшее уже случилось, и я не знаю, что делать!
– Вы обязательно должны пойти в полицию, – твёрдо сказала Харриет.
Он замолчал. Он просто тихо сидел перед ней, погасив сигарету и наклонив голову. Харриет быстро взвесила ситуацию. Что же такого могло с ним случиться, пойди он в полицию, чтобы он наотрез отказывался это делать в сложившихся обстоятельствах? Отделение полиции, как она слишком хорошо помнила, является весьма неприятным местом, если вас в чём-то обвиняют, но в этой стране быть жертвой шантажа – это ещё не преступление.
– Они сказали, что убьют меня, если я пойду в полицию. Они сказали, что меня увидят в полиции и дадут им знать…
Вот так.
– Мистер Уоррен, я думаю, лучшее, что мы можем сделать, это попросить старшего инспектора Паркера приехать сюда, – сказала она. – Ваши мучители не могут следить за этим домом.
– Как скажете, – пробормотал он.
Харриет вышла из комнаты, направляясь к телефону, и столкнулась на лестнице с Питером.
– Питер! Никогда не была так рада видеть тебя, как сейчас! – воскликнула она.
– Что случилось?
Харриет быстро рассказала ему.
– Гмм! – сказал он. – Вот и ещё одна спящая собака. Что ж, ты совершенно права, нужно заполучить сюда Чарльза как можно скорее. Надеюсь, он не вернулся назад в Хэмптон сразу же после нашей встречи. Пойди и посиди ещё пару минут со старым Уорреном, а я позвоню в Скотланд-Ярд и присоединюсь к вам. Выдержишь?
– Это самое малое, что я могу сделать, – сказала она. – Но не задерживайся.
Выяснилось, что мистер Уоррен голоден и не выспался, поэтому ему подали ланч и отправили в спальню, чтобы он отдохнул перед прибытием Чарльза, который действительно уехал в Хэмптон. Бантера привлекли, чтобы побрить старика и немного привести его в порядок, и, когда он присоединился к старшему инспектору и Питеру в небольшом кабинете Питера, он выглядел более уравновешенным и спокойным.
– Я так понимаю, что вы хотели сделать заявление, сэр, – сказал Чарльз.
– Да, – сказал мистер Уоррен. – То есть, я сделаю его, если будет присутствовать лорд Питер. На своей шкуре я узнал, как легко исказить невинные слова признания. Действительно, если бы мои слова не исказил недобросовестный полицейский, моя дочь была бы сейчас жива. – Его голос задрожал.
– Постарайтесь держать себя в руках, мистер Уоррен, – сказал Питер. – Старший инспектор Паркер – превосходный человек, и, конечно, не извратит ваших слов. Можете мне поверить.
– Но вы останетесь? Вы не оставите меня с ним одного?
– Если вы хотите, я останусь.
– Начните с самого начала, – сказал Паркер.
– Эта ужасная тюрьма, – сказал Уоррен. – Там были ужасные люди. Я знаю, что заслужил какое-то наказание, но не быть помещённым среди таких людей! Я очень боялся почти всё время. Это жестокие люди, лорд Питер. Способные на всё.
– И кто-то конкретный?
– Я виню себя, потому что сам заговорил о дочери в подобной компании, но тянулись долгие часы, которые нужно было чем-то заполнить, и обитатели камеры действительно рассказывали другим, за что сюда попали, о своих семьях и прошлой жизни. У меня была фотография Розамунды, которую я показывал всем. Я так ею гордился. Она была такой красивой…
– Таким образом, довольно многие из ваших сокамерников знали, что Розамунда – ваша дочь?
– Понимаете, в то время я об этом не думал. Затем, когда она вышла замуж, она, конечно была во всех газетах. Её фотография оказалась на первой полосе «Ежедневного Вопля», «Таймс», и… Я думал, что с нашими проблемами покончено. И мой зять так хорошо ко мне относился. Он – настоящий джентльмен. Щедр к падшему.
– Что произошло затем?
– Появился ужасный человек. Некто, с кем я познакомился в тюрьме. Он следил за моим домом в Бичингтоне и подошел ко мне. И он сказал… он сказал… – Мистер Уоррен сделал паузу, чтобы взять себя в руки. – Он потребовал денег. Пятьсот фунтов. Иначе они добрались бы до бедняжки Розамунды.
– Что вы сделали? – спросил Питер.
– Конечно, заплатил ему. Я слишком хорошо знал, на что способны подобные люди. Я снял все свои небольшие сбережения. Я сказал ему, что это всё, что у меня есть.
– Но это его, конечно, не остановило, – с отвращением сказал Питер.
– Нет, не остановило. Когда он вернулся, я сказал, что больше не могу заплатить ни пенса, а он заявил, что я, конечно, могу найти деньги при таком-то богатом зяте. А если я не найду… Таким образом, я стал просить деньги у Лоуренса.
– Сколько вы у него брали, сэр? – спросил Чарльз.
– Пятьдесят фунтов. Иногда сто. Это продолжалось и продолжалось. Мне приходилось придумывать причины. Я притворился, что потерял деньги на лошадях, потому что для Лоуренса, казалось, это было понятно. Я продал все свои небольшие сувениры из прошлой жизни. Я продал обручальное кольцо своей бедной умершей жены, но это было ради Розамунды, и она простит меня. Становилось всё труднее. Я продолжал приезжать в Лондон, хотя был уверен, что Розамунде хотелось побыть наедине с мужем – это ведь так естественно, правда? – конечно, она никогда об этом не говорила. Просто в Лондоне я чувствовал себя в безопасности. Они не могли пробраться в квартиру на Парк-Лейн со всеми этими швейцарами в вестибюле. Конечно, в квартире Розамунда также была в безопасности, но она так много гуляла, ходила по магазинам, в театр и…
– Вы только что сказали «они», – заметил Уимзи. – Значит, был не один?
– У него был здоровый высокий друг, – печально сказал Уоррен.
– Вы не говорили мистеру Харвеллу о том, что происходило? – спросил Чарльз.
– Я боялся, что он перестанет давать мне деньги, если узнает. Он пойдёт прямо в полицию.
– И они угрожали вам ужасными последствиями, если кто-нибудь пойдёт в полицию, – вздохнул Чарльз. – Ваша дочь знала об этом?
– Нет! – воскликнул Уоррен. – Как я мог сказать ей подобные вещи? Она думала, что с прошлым покончено, и сейчас она в безопасности, в богатстве и комфорте. Ей очень неприятно было иметь отца-арестанта, хотя она всегда поддерживала меня. Как я мог сказать ей, что мои прошлые грехи не отпускают?
– Хорошо, сэр. Таким образом, никто не знал, кроме вас?
– Никто. И самое ужасное, что, когда они приходили в последний раз, я ничего им не дал. У меня просто ничего не было. В последний раз, когда я попросил у Лоуренса денег, он сказал: «Постарайтесь растянуть их, папаша, потому что я буду немного стеснён некоторое время». Поэтому я оказался в безвыходном положении. А они очень рассердились.
– Поэтому, когда вы услышали, что Розамунда подверглась нападению… – сказал Чарльз.
– Я знал, что это они. Да.
– Мы должны знать, кто они.
– Но в этом-то и проблема! Я не знаю! Вы же не думаете, что они назвали мне свои настоящие имена и адреса?
– Хорошо, сэр, не волнуйтесь, – сказал Чарльз. – Просто расскажите нам всё, что вы о них знаете. Что-нибудь, что поможет нам их найти. Они угрожали вам в письмах? Вы сохранили какую-нибудь записку?
– Они только приходили и разговаривали со мной, – сказал Уоррен. – Всё устно.
– Но кто конкретно приходил? – спросил Питер.
– Двое мужчин. Маленький как хорёк, тощий, неприятного вида. В тюрьме его называли Стрикером. [129]129
«Стрикер» – обнажённый бегун в общественном месте – (англ.).
[Закрыть] Даже служители его так звали. Я же не знал, что мне понадобится его настоящее имя. И ещё крупный мужчина, очень большой.
– Как звали большого? – спросил Чарльз.
– Бэшер. [130]130
Громила, боксёр – (англ.).
[Закрыть] Стрикер сказал: «Раскошеливайся, а то за дело возьмётся Бэшер». Это всё, что я знаю.
– И они приезжали с угрозами к вам в Бичингтон и забирали деньги у двери? Вы не должны были никуда их посылать?
– Нет. Просто приходили. Я был так испуган, что и дверь боялся открывать.
– Вы всегда давали им наличные?
– Это должны были быть наличные. В старых банкнотах. Так они велели.
– Вы знаете, сколько всего им заплатили?
– Несколько тысяч фунтов, – сказал несчастный мистер Уоррен. Его голос упал до шёпота.
– Полагаю, вы сможете дать нам хорошее описание обоих, – сказал Уимзи. – Кто-нибудь ещё, кроме вас, их видел?
– Да, – сказал Уоррен, – моя соседка. Она несколько раз говорила, что у меня странные друзья. Думаю, она узнала, что я был арестантом.
– Ну, не имеет значения, что она думала, – твёрдо сказал Паркер, – главное, что видела. Слушайте, сэр, сейчас вы должны поехать со мной в Ярд и сделать официальное заявление, включая полные описания.
– Вам действительно лучше поехать, – сказал Уимзи. – Вы видите, что инспектор Паркер – джентльмен, и он вас не обманет. А затем… не думаю, что вам следует возвращаться Бичингтон, и, возможно, оставаться в квартире Харвелла, когда он пребывает в таком состоянии, – тоже не лучший выход.
– Согласен, лорд Питер, согласен.
– Конечно согласны. Это естественно. Я хочу предложить, чтобы вы поручили мне найти где-нибудь безопасное и удобное для вас место, где вы сможете пожить, пока всё не выяснится и наши грозные друзья на окажутся под замком. Что вы говорите? Вы поручаете это мне? Старший инспектор отошлёт вас сюда на такси, когда вы сделаете заявление.
Мистер Уоррен принялся, заикаясь, выражать свою признательность.
– Нет, не трудитесь благодарить меня, старина, только попытайтесь вспомнить любую мелочь, которая смогла бы помочь полиции.
– Дражайшая моя, мне так жаль. Не могу понять, о чём этот старый дурень думал, когда приехал к тебе.
– Приехал к единственному другому арестанту из круга знакомых. Разве можно его за это винить?
– Я и боялся чего-то подобного. Неужели мы никогда не покончим с этим?
– Оно всегда будет с нами, Питер, разве нет? И, боюсь, будет выскакивать время от времени, пока мы живы. Мы должны лишь принять это как данность. Напоминает твои нервы после контузии: мы можем не вспоминать о них большую часть времени, но когда всё возвращается, нам остаётся только справляться с ними.
– Не могу выразить, как я рад слышать твоё «нам» в таком контексте.
