Текст книги "Престолы, Господства"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джилл Пейтон Уолш
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глаза Питера сузились.
– Я женился не для того, чтобы основать династию.
– А я для того, – сказал герцог. Он встал и быстро подошёл к камину. – Не вини Хелен. Я столько времени валял дурака, что она от меня просто устала. Но мне жаль, что Уинифред не родилась мальчиком.
– Если рассматривать этот вопрос логически, – сказал его брат, – каждый мужчина либо производитель, либо нет. Но наше поколение не то ни сё. Ты хочешь, чтобы я обеспечил тебе подстраховку на всякий пожарный случай. Хорошо. Викторианец просто приказал бы жене исполнить свой долг. Но сейчас молодые люди просто отказываются признавать, что в этом вопросе существует хоть какие-то обязательства.
– Но я прошу тебя, Флим.
– Знаю, – сказал Питер, тронутый несмотря ни на что, услышав своё школьное прозвище. – И я понимаю твои аргументы. Но решение не в моих руках, и я не хочу, чтобы оно было в моих. Если у моей жены будут дети, то они будут для её радости, и не в качестве юридического документа, обеспечивающего безопасную передачу собственности.
– Ты обсуждал этот вопрос с Харриет?
– Она когда-то сама упоминала об этом.
Лицо герцога выразило живейшее любопытство:
– Ты имеешь в виду, что она категорически против?
– Нет. Ничего подобного. Но послушай, Денвер, я не хочу, чтобы ты говорил с ней об этом. Это было бы ужасно несправедливо по отношению к нам обоим.
– Я не собираюсь вмешиваться, – торопливо заявил герцог.
– Тогда какого дьявола ты вмешиваешься?
– Это не так. Я только спросил. Не нужно так кипятиться. – Он пожалел, что Питер оказался настолько проворен и на корню загубил его идею поговорить с Харриет и спросить её в лоб. Современная умная женщина, конечно, не должна иметь ничего против, и её поведение на обеде дало ему основание надеяться на лучшее. Но его брат, как всегда, полон странного, непостижимого упрямства. Однако, если бы дело было по какой-либо причине абсолютно невозможно, то Питер так бы и сказал. Герцог рискнул:
– Харриет одержала полную победу над Кроппингфордом. Он поведал мне, что она чертовски хорошая женщина.
– И не сказал никаких глупостей про неё! Я очень обязан Кроппингфорду.
– Ну, я считаю, что ты поступил абсолютно правильно, – сказал герцог. – Удачи вам.
– Спасибо, старина.
Герцог надеялся, что будет сказано что-то ещё, но обычно болтливый язык Питера сегодня находился в крепкой узде. Странное дело, думал герцог. Независимость. Молчание. Оговорки. Современный брак. Есть ли в нём хоть какое-то взаимное доверие? Скользкое дело, и никак его не ухватишь. По лестнице он пошёл первым, но на площадке остановился и с некоторым вызовом произнёс:
– Я посадил дубы в Булиер-Холлоу.
Дубы! Питер твёрдо выдержал взгляд брата и сказал без всяких эмоций:
– Там им будет хорошо.
У двери дома их ожидал «даймлер». Питер сказал:
– Ты не слишком против, если я дойду до дома пешком? Мне хотелось бы подышать.
– Не против, а можно мне с тобой?
– Не замёрзнешь?
– Это в норковой-то накидке невесты? Не думаю.
Питер взмахом руки отпустил автомобиль и подал руку Харриет. Они поднялись по ступенькам к колонне герцога Йоркского, [34]34
Колонна герцога Йоркского на площади Ватерлоо – почти копия колонны Нельсона, высящейся на Трафальгарской площади всего в ста метрах восточнее. Посвящена принцу Фредерику, герцогу Йоркскому и Олбани (англ. Frederick Duke of York and Albany; 1763–1827) – второму сыну английского короля Георга III, фельдмаршалу британской армии.
[Закрыть] и при слабом искусственном освещении увидели множество людей, идущих по Мэлл. [35]35
Мэлл – улица в центральной части Лондона; ведёт от Трафальгарской площади к Букингемскому дворцу.
[Закрыть] Не проронив ни слова, они вновь спустились и присоединились к потоку людей, текущему ко Дворцу. Харриет была рада, что надела накидку, поскольку дул свежий ветер при ясном небе, было сухо и морозно. Вдоль Мэлл стояли припаркованные автомобили. Памятник королеве Виктории [36]36
Памятник королеве Виктории (1819–1901) расположен перед Букингемским дворцом. Установлен в 1911 г.
[Закрыть] был окружён стоящими людьми; другие толпились перед оградой Дворца; некоторые взбирались наверх, держась за прутья. Толпа волновалась, перемещаясь мимо доски объявлений, висящей на воротах.
Питер сказал:
– Постой здесь, Харриет, под этим фонарным столбом, а я попытаюсь протиснуться и прочитать.
Харриет прислонилась к столбу. Толпа вокруг неё состояла из всевозможных людей: мужчин и женщин, некоторые в вечерних туалетах, некоторые плохо одетые и дрожащие на ветру. Они переговаривались друг с другом необычно приглушёнными голосами и с почтительным волнением. Мимо группы прошли несколько мужчин, разговаривающих по-немецки. Затем, окружённый толпой, мимо Харриет проплыл полицейский.
– Каков последний бюллетень? – спросила она.
– Ещё не выносили, – сказал он и направился дальше.
В толпе рядом со Дворцом началось движение. Вернулся Питер:
– Там сказано: «Жизнь Его Величества приближается к мирному завершению».
– Хочешь остаться и следить? – спросила она.
– Нет необходимости, – сказал он и, вновь предложив руку, увёл её. Они молча шли вверх по Сент-Джеймс-стрит, переходя от островка к островку искусственного света, пересекли Пиккадилли и вошли в квартал Мейфэр. Когда они поворачивали на Одли-Сквер, он сказал:
– Странно, как все эти люди выходят на улицы, как собираются в одном месте.
– Как хор в греческой трагедии, – сказала она. – Возможно, именно поэтому хор кажется нам совершенно естественным – люди всегда собираются…
– Когда времена меняются, – сказал он, поворачивая ключ в замке.
Извлечение из дневника Гонории Лукасты, вдовствующей герцогини Денверской:
21 января
Допоздна слушала радионовости о бедном дорогом короле. Никаких изменений в бюллетенях, но Франклина вернулась после выходного и сказала, что улица полна людей, просто слоняющихся. Позже проснулась от криков на улице. На небольших переносных часах около кровати три утра. Разносчик газет громко кричал: «Король умирает! Читайте подробности – король умер!» Открыла окно, чтобы попросить газету, но лишь увидела Франклину в халате, бегущую за ним с этой же целью. Мы вместе пили какао и читали сообщение на первой странице – в чёрной рамке. Очень хорошо помню его маленьким мальчиком в матроске в Виндзоре, когда меня привезли туда поиграть с ним. Помню, как трудно было сделать так, чтобы он победил в бадминтон. Кажется, это было только вчера. Немного поплакала, возвратившись в кровать, но не о величавом старом короле, а о том маленьком мальчике. Как глупо. Часто просто не можешь сдержаться и не быть глупой…
3
Хотя в силу ложной тенденции образованного человека приуменьшать свою роль Харриет была склонна считать своё участие в домашних делах пренебрежимо малым, она обнаружила, что домашней жизни присущи свои проблемы. Имелось, например, довольно тонкое дело Эммануэля Гриффина, лакея. Было решено (частично в его собственных интересах), что его будут звать «Уильям», но несколько его друзей, интересующихся политикой, убедили его видеть в этом проявление тирании высшего сословия. Он обиделся и надерзил Мередиту. Проблема разрешилась извинениями с его стороны дворецкому и восстановлением (при полном согласии сторон) имени, данного ему при крещении. Затем последовали трения между ним и шофёром, Альфредом Фарли. Фарли, жаловался Эммануэль, подогнал автомобиль к парадной двери и «спокойненько расселся там, распевая Рождественские гимны», в то время как Эммануэль, по горло занятый делами и с руками, полными ковриков, никак не мог выразить своё возмущение. Ссора достигла кульминации именно в тот момент, когда Питер был вызван в Денвер по семейным делам. Харриет, оставшаяся главой, предложила благородно уладить спор в котельной. Результат оказался удовлетворительным: один синяк под глазом, одна рассечённая губа, и неожиданное решение Эммануэля принять для повседневного ношения имя «Томас».
Затем имелась личная горничная Харриет, экспериментальная новинка, принятая с осторожным сопротивлением. Харриет, от природы неупорядоченного человека с укоренившейся привычкой к воинственной независимости, пугала сама мысль о том, чтобы чему-то там учиться у какой-то девицы-горничной. Даже находчивая вдовствующая герцогиня оказалась в замешательстве. И тогда именно Питер, использовав неожиданную четверть своих бесконечных знакомств, представил Джульетту Манго. Она была дочерью работника кинотеатра и, к несчастью, привлекла к себе внимание властей, таская иллюстрированные журналы с книжных лотков. В остальном её прошлое и характеристики были на высоте, а воровство ограничивалось журналами. На дознании выяснилось, что единственным мотивом к нарушению закона было желание вообразить себя в том чужом мире богатых, одежда, дома и деятельность которых украшали страницы Vogue и Country Life. По поводу кино (более распространённый источник для утоления подобных аппетитов) она жаловалась, что «по большей части люди там одеты неправильно, и настоящие сливки общества так себя не ведут».
Питер, чувствуя, что любого человека, страдающего от таких вполне естественных чувств, следует поощрить, посоветовался с чиновником, осуществляющим надзор за условно осуждёнными, и устроил её на работу к портнихе, где она прекрасно проявила себя. В сентябре после помолвки, обнаружив мать на грани нервного срыва, а невесту в состоянии подавленной паники, он разыскал мисс Манго и привёл домой ради эксперимента. Собеседование прошло удовлетворительно, он вызволил её из мастерской и направил подучиться парикмахерскому искусству, и вот теперь она оказалась здесь на Одли-Сквер, сопровождаемая целой библиотекой руководств по этикету и полным собранием сочинений мистера П. Г. Вудхауза, [39]39
Сэр Пэлем Грэнвил Вудхауз (Sir Pelham Grenville Wodehouse; 1881–1975) – популярный английский писатель, драматург, комедиограф. Рыцарь-командор ордена Британской империи. Наиболее известен цикл романов Вудхауза о молодом британском аристократе Берти Вустере и его находчивом камердинере.
[Закрыть] которое, довольно справедливо, считала точнейшим справочником по жизни общества как на нижних, так и на верхних этажах. Как у д’Артаньяна, у неё не было никакой практики, но имелись глубокие знания теории профессии, как университетский учёный, она впитывала информацию из печатного текста, – короче говоря, у неё был ум такого типа, с которым Харриет знала, как иметь дело.
Сама же мисс Манго была в восторге от воплощения собственной мечты. Она считала, что всё должно подчиняться правилам. Обращение к ней по фамилии давало ей острое удовлетворение, строгость одежды и чопорность манер заставили миссис Трапп выглядеть рядом с ней расфуфыренной, а Бантера несдержанным. В свободное время она посещала театры и ходила в кино (уже звуковое), отмечая ошибки в поведении людей и рассылая гневные письма на киностудии. Казалось, она рассматривала Питера как героя кинофильмов, который, каким-то чудесным образом, оказался безукоризненным в каждой мелочи, и соответственно относилась к нему с нескрываемым обожанием. Её уважение к мистеру Бантеру, как к продюсеру Питера, было хотя и глубоким, но слегка омрачено конкуренцией. Она настолько стремилась, чтобы её собственное шоу конкурировало с его произведением, что Харриет почувствовала себя обязанной помогать, проявляя вынужденный интерес к нарядам.
Имелись также тайны и проблемы в повседневных домашних делах. Казалось, Мередиту просто по положению надлежало чистить серебро, тогда как миссис Трапп лично мыла севрский столовый сервиз. [40]40
Изготовленный на Севрской фарфоровой мануфактуре по производству фриттового фарфора в Севре, Франция.
[Закрыть] В компетенцию посудомойки входили лишь прозаические тарелки и чашки. Харриет приступила к изучению этих домашних тайн с антропологическим любопытством – понятно, что она-то была из другого племени, – но затем однажды пришла в замешательство, обнаружив, Бантера за чисткой прекрасной пары строгих серебряных подсвечников, которые украшали приставной столик в библиотеке.
– Но Бантер, почему за этим не следит Мередит? – спросила она.
– Его светлость особо привязан к ним, миледи, – сказал Бантер, делая паузу в занятии. – Думаю, они у него с тех пор, как отец подарил их ему для украшения комнаты в Баллиоле. Они работы Поля де Ламери, миледи, лондонского серебряных дел мастера, приблизительно 1750 года. Я всегда чищу их сам.
Помимо привилегии, дарованной паре подсвечников, сам владелец дома дал новые направления для открытий. Его жена уже поняла, что у него имелись и другие интересы в жизни помимо крикета, преступлений и старинных книг, – теперь она увидела, что эти интересы приняли практическую форму совещаний с агентом по недвижимости, занимающих в среднем два утра в неделю. Этот агент работал на внешней границе северного Лондона в быстро растущем районе. Оказалось, что Питер не просто был обладателем земли, но фактическим владел большим количеством недвижимости и имел под командой архитекторов и строителей. Мистер Симкокс, агент, непрерывно суетился, доставляя наброски, корреспонденцию и светокопии. Питер с бесконечным терпением вникал в мельчайшие детали, как если бы, по замечанию потрясённой Харриет, он специально хотел опровергнуть мнение, что богатство и титул заставили его потерять связь с живым миром и обычными проблемами простых людей. С другой стороны, он был эстетически безжалостен, поэтому особенностями владений Уимзи был простор и комфорт в пабах, сверкание раковин в посудомоечной, и свирепое вето владельца на всякие бунгало, оцинкованное железо, и фахверковые здания – эти ублюдки эпохи Тюдоров.
У Питера были и личные предпочтения, с которыми приходилось считаться. Его физическая подготовка иногда озадачивала Харриет. Хотя он при необходимости мог скакать на лошади, плавать и играть в крикет, он не обладал ни одним из признаков спортивного наркомана. Тем не менее, он был в прекрасной форме и за исключением случайной головной боли на нервной почве, казалось, никогда не болел. За этим следили месье д'Амбуаз и мистер Матсу. Харриет предпочитала месье д'Амбуаза, несмотря на его нудные и едва ли заслуживающие доверия рассказы, призванные доказать его происхождение от Большого Бюсси. [41]41
Бюсси д'Амбуаз (фр. Bussy d’Amboise) Вымышленный персонаж, один из лучших шпажистов времён правления Людовика XIII и Генриха III. Бюсси действовал в трагедии Джорджа Чапмена «Месть Бюсси д'Амбуаза» (около 1610 г.) и романе Александра Дюма «Графиня де Монсоро» (1846).
[Закрыть] Он относился к Питеру с должным уважением и хвалил за успехи в фехтовании. Напротив, мистер Матсу, жилистый японец, который едва доставал до плеча своего ученика, был лаконичным и скупым на похвалы. Любой мог считать Питера опытным борцом джиу-джитсу, пока не видел, как мистер Матсу легко укладывает его на ковёр, обращаясь с ним так, как какая-нибудь проворная горничная с громоздким ватным одеялом. Мистер Матсу не видел Питера в течение нескольких месяцев и нашёл, что тот сильно сдал.
– Ничего не поделаешь, Матсу, – сказал Питер, кряхтя под сильными руками массажиста. – Я не молодею, ты же понимаешь.
– Не слишком старый, – грубовато ответил мистер Матсу. – Слишком много ресторана, слишком много автомобиля, слишком много жены.
– Да будь ты проклят, – ответил Питер и в следующей схватке уложил мистера Матсу на спину и удерживал почти шесть секунд.
– Лучше, – сказал мистер Матсу, освобождаясь от захвата, – но, пожалуйста, не выходи из себя: очень плохо выходить из себя в длительной схватке.
Затем имелся ещё целый ряд причуд и нелепостей: бесконечное ничегонеделание в ванной; мучительная шумиха из-за вскочившего прыщика или небрежно закрытого зонтика; какой-то иррациональный ужас перед тем, что однажды придётся носить зубные протезы, – это заставляло милорда спешить к дантисту при первых признаках проблемы, нарушая все договорённости. Были инкунабулы [42]42
Инкунабула – первопечатная книга, изготовленная с наборных форм (до 1501 г.); по внешнему виду напоминает рукописную книгу.
[Закрыть] и фортепьяно, здоровье которых требовало ежедневного измерения температуры в библиотеке и музыкальной комнате; была страсть к ритуалам, в результате которых, например, за обеденным столом их разделяло десять футов красного дерева, и, чтобы задать какой-нибудь вопрос, Харриет приходилось посылать лакея. И существовал нелепый контраст между застенчивостью Питера как мужа и его уверенностью в себе как любовника, в результате чего в постели он не подавлял чувств и был воплощением страсти, в то время как его ненависть к любому публичному выражению эмоций уравновешивалась лишь его сокрушительной откровенностью при полном игнорировании присутствия собственных слуг.
Леди Питер Уимзи, глубокомысленно покусывая мундштук, сделала паузу в работе и посмотрела в окно. Она начинала понимать, почему иногда брак препятствует карьере писателя. Эмоции любви – во всяком случае, свершившейся и удовлетворённой любви – вовсе не стимулируют творческое воображение, а погружают его в сон. Отсюда, предположила она, недостаток действительно радостных стихотворений о любви на любом языке. Этим утром она потратила впустую бездну времени просто вследствие полной неспособности сконцентрироваться. Но днём она села с решимостью закончить главу. На улице шёл безжалостный дождь, поэтому искушения выйти не возникало; Питер отправился на какую-то деловую встречу, поэтому, удалившись с глаз долой, он вполне мог временно уйти и из сердца вон. В небольшой комнате, примыкающей к кабинету Харриет, мисс Брейси, секретарша, сидела перед молчащей пишущей машинкой, с тихим укором занимаясь вязанием джемпера. Мисс Брейси всегда выглядела укоряющей, если перед ней не было рукописи для перепечатки. Она была быстрой и эффективной работницей, и стоило большого труда постоянно обеспечивать её занятость.
«Просто прорва какая-то!» – подумала Харриет. Она зажгла новую сигарету и аккуратно разместила локти на столе, готовясь вернуться к подробному и научному описанию десятидневного трупа, выловленного полицией из городского резервуара с водой. Это был именно тот объект, который способен отвлечь от мечтаний.
Но, как писал доктор Донн в своих проповедях, она была в том настроении, когда готов бросить занятия из-за «жужжания мухи, грохота кареты, скрипа двери…» [43]43
Джон Донн (англ. John Donne), 1572–1631) – английский поэт и проповедник, настоятель лондонского собора Святого Павла, крупнейший представитель литературы английского барокко («метафизическая школа»). Цитируется отрывок из его Проповеди № 80.
[Закрыть] Звон упряжи и цоканье копыт под окном были звуками, достаточно необычными, чтобы их исследовать. Она выглянула наружу. Брогам [44]44
Экипаж, изобретённый в первой половине XIX века английским лордом Брогамом (Brougham). Будучи высокорослым человеком, лорд Брогам часто испытывал затруднения при посадке в карету и выходе из неё. У кареты, как известно, дверь располагается в середине пассажирского салона, а посадочные места – соответственно в передней и задней части. Потому однажды, в 1838 году лорд Брогам по своему эскизу в каретной мастерской "Barker and Company" заказал новый экипаж. Это была сравнительно небольшая закрытая карета, с двухместным сиденьем сразу за дверным проёмом и без боковых окон в задней части салона. Кучер, как и полагалось в то время, находился снаружи. Такой кузов пришёлся по душе каретникам, и они растиражировали его, окрестив экипажем Брогама, или просто «брогамом».
[Закрыть] с толстым кучером и двумя жирными, с лоснящейся шкурой лошадями подъехал и остановился перед дверью. Было очевидно, что с визитом явилось нечто значительное – что-то, что никогда не заехало бы к мисс Харриет Вейн, но способно в любой момент без предупреждения потребовать доложить о себе леди Питер Уимзи. Её светлость, подавляя естественное побуждение мисс Вейн вытянуть шею из окна как можно дальше, положила на стол ручку и задалась вопросом, одета ли она соответствующим образом, чтобы встретить гостью независимо от того, что за добрая фея выпорхнет из этой тыквы-кареты.
Прибыла карточка на подносе.
– Графиня Северна и Темзы, миледи. Ваша светлость дома?
Очевидно, просто необходимо быть дома для леди Северн, которая достигла невероятного возраста и заработала ужасную репутацию. Харриет слабо пролепетала, что дома, и сохранила достаточно самообладания, чтобы не броситься бегом в холл, а подождать, пока грозная ветхозаветная старуха поднимется в гостиную и переведёт дух.
Когда после приемлемой паузы она вошла, то обнаружила леди Северн сидящей на диване с невероятно прямой спиной, руки её опирались на трость, а глаза не мигая смотрели на дверь. Помещение было большим, и Харриет, пересекая его, чувствовала, что руки и ноги как будто стали чужими. Но всё же писатель, сидящий в ней, мгновенно оценил гостью как заплесневелого старого стервятника, хоть и в чёрной бархатной шляпке без полей.
– Как поживаете? – произнесла Харриет. – Пожалуйста, не вставайте. Очень любезно с вашей стороны заехать.
– Ничуть, – парировала леди Северн. – Чистое любопытство. Единственный приятный грешок, который у меня остался. На прошлой неделе мне стукнуло девяносто, поэтому я могу поступать, как мне нравится. Спасибо, да, я в полном порядке. Я приехала, чтобы взглянуть, на чём женился Питер, – вот и всё.
– Но это очень любезно с вашей стороны, – повторила Харриет. – Вы легко могли бы послать за мной.
– Конечно могла, – согласилась леди Северн, – но тогда тут же прискакал бы и Питер, чтобы защищать свою собственность. А сейчас я знаю, что он не помешает.
– Он будет очень жалеть, что разминулся с вам.
– Весьма возможно. Гм. Ну, у тебя, похоже, очень живое лицо и брови есть. Брови вышли из моды – я устала смотреть на яйца вместо лиц. И у тебя крепкая кость. Кожа выглядит здоровой, если это естественный цвет.
– Да, лишь немного пудры.
– Гм. Ты подходишь. Хелен Денвер – дура. Ну, и как тебе это нравится?
– Что именно, леди Северн?
– Быть частью собственности Уимзи.
– Питер не рассматривает меня как часть собственности.
– Наверное нет. Всегда отличался благовоспитанностью. Превосходен в постели, по крайней мере, некоторые мне так говорили.
Харриет сказала серьёзно:
– Не думаю, что они должны были об этом говорить.
Несмотря на все усилия уголки её рта дёрнулись, и стервятник вновь усмехнулся.
– Ты совершенно права, моя дорогая, не должны. Не расскажешь – я не узнаю. Никогда ничего не рассказывай мне, я всегда так говорю. Ты его действительно любишь?
– Да. И готова повторять это снова и снова.
– Тогда почему ты не вышла за него раньше?
– Упрямство, – сказала Харриет и на сей раз открыто улыбнулась.
– Пф! Вероятно, ты – первая женщина, которая когда-либо заставляла его ждать. А как ты ведёшь себя с ним теперь: лобызаешь пальцы его ног или заставляешь делать стойку и просить?
– А вы что посоветуете?
– Честные отношения, – резко произнесла старая леди. – Мужчина не становится лучше, если его изводить. Ты меня развлекаешь. Большинство этих молодых женщин очень скучны. Они или обижаются или считают, что я кричу. А ты как думаешь?
– Я думаю, – сказала Харриет, чувствуя, что, если уж суждено быть повешенным за ягнёнка, почему бы не украсть овцу, – вы ведёте себя как книжный персонаж. И думаю, что делаете это нарочно.
– Ты довольно проницательна, – заметил стервятник.
– Когда я помещу вас в книгу, – продолжила Харриет, – я особенно подчеркну этот аспект вашей психологии.
– Хорошо, – сказала леди Северн. – я закажу шесть экземпляров. И обещаю жить, пока книгу не издадут. Ты собираешься иметь детей или только книги?
– Ну, – благоразумно заметила Харриет, – с книгами легче определиться. Я имею в виду, что знаю, как производить книги.
– О, понимаю, – сказала леди Северн и доказала это тем, что добавила: – хорошая девочка. Ты должна приехать посмотреть на моих сиамских кошек. Я их развожу. У меня шесть детей, десять внуков и только три правнука. Кошки надёжнее.
– Думаю, у них всё гораздо проще, – предположила Харриет. – Никаких экономических проблем и никакой длительной супружеской жизни.
– Тут ты ошибаешься, – торжествующе произнесла леди Северн. – Сиамцы очень моногамны. Как и Питер, но не все это знают. А ты знала?
– Подозревала. Надеюсь, вы останетесь к чаю?
– Вежливость? Или хорошая, как там сейчас говорят, копия?
– Это первая настоящая грубость, которую вы сказали мне, леди Северн.
– Так и есть, моя дорогая, и я приношу извинения. В наши дни очень многие не понимают разницы. Уже много воды утекло с тех пор, как меня в последний раз ставили на место. Очень бодрит. Ты мне нравишься, – добавила она резко. – В тебе хорошая кровь. Мне наплевать, где Питер тебя подобрал или чем ты занималась. Жаль, что я не моложе. С удовольствием сопровождала бы тебя, чтобы поглядеть на лица окружающих. Знаешь, что ты сейчас самая ненавидимая женщина в Лондоне?
– Ну, я как-то об этом не задумывалась. Вы считаете, это поможет с продажей?
Стервятник засмеялся баритоном.
– Не удивлюсь, – сказала она. – Да, я хочу чая. Настоящего чая. Не этого китайского пойла со вкусом прелого сена. А пока его готовят, ты можешь показать мне дом. Лестница? Чушь! Я всё ещё могу пользоваться конечностями.
Критические замечания леди Северн отличались своеобразной остротой.
– Как ты это называешь? Гостиная? О, музыкальная комната. Музыка Питера, как я понимаю. Это фортепьяно, которое было у него в квартире. Позволяет тебе прикасаться к нему? О, ты не играешь – ну, на твоём месте я бы и не начинала… О да, библиотека. Очень солидно. Без сомнения, книги Питера. А где ты держишь свои? Полагаю, у тебя где-нибудь имеется своя конура?
– Мы оба пользуемся этой, – тихо сказала Харриет. – У меня есть отдельный кабинет на первом этаже, а у Питера имеется небольшая комната для разговоров с архитекторами, агентами, полицейскими и прочими людьми. Вдовствующая герцогиня всё устроила превосходно.
– Мать Питера? Надеюсь, она хоть иногда советовалась с тобой. Мне нравится Гонория, но она всегда была полной дурой во всём, что касалось Питера… Комната домоправительницы? Ерунда, конечно я зайду. Вот так раз, да это же Трапп! Как поживаешь, Трапп? Надеюсь, поддерживаешь его светлость в порядке. Спасибо, если бы астма не стала лучше, меня бы здесь не было… Да. Я думала, что эта претенциозная лестница идёт только до второго этажа – эти георгианские здания все одинаковы… Чья спальня? Твоя? Кровать неплохая. Шторы вредны для здоровья.
– Но ведь они красивые, правда?
– Да, но в твоём возрасте неестественно чураться свежего воздуха. Или появилась новая мода – стремиться к духоте?
– Я никогда не жила среди действительно красивых вещей, – сказала Харриет в качестве извинения за шторы.
– Да, наверное не жила. Кем был твой отец? Сельский врач или что-то в этом роде? Нет, тогда вряд ли ты видела много кроватей эпохи Уильяма и Марии. [45]45
Стиль эпохи короля Уильяма III и королевы Марии II (Стюартов) – стиль мебели, для которой характерны гнутые перекладины у стульев и столов и высокие комоды.
[Закрыть] Затем в Блумсбери? Когда ты жила с тем поэтом, кто платил арендную плату?
Она задала вопрос так внезапно, что застала Харриет врасплох. После секундного колебания Харриет спокойно сказала:
– Расходы пополам.
– Пф! Могу держать пари, что знаю, кто из вас нёс тяжёлый конец бревна. Неважно, деточка, я не прошу выдавать этого человека. Ты его действительно любила?
– Теперь понимаю, что нет. Но он мёртв, и, пожалуйста, давайте оставим его в покое!
– О, не обращай на меня внимания. Мой любовник умер пятьдесят лет назад. Никто о нём не знал, что было удачно. Но я любила его, а это было неудачно. Питеру удаётся оставить беднягу мёртвого поэта в покое?
– Он никогда не упоминал его имени.
– Тогда и ты не копай под Питера. Пусть он будет таким, как есть. И пусть его женщины… барахтаться в раскаянии – просто потакать собственным слабостям. Не делай этого. Кто здесь спит? С какой стати ты поместила главную горничную рядом с этим слугой Питера? Никто не может быть более респектабельным, чем выглядит этот человек, – и, решительно стукнув в дверь, она вошла внутрь.
– Не знаю, там ли Бантер… – начала было Харриет, но Бантер, хорошо знавший её светлость, позаботился заблаговременно исчезнуть. Леди Северн сделала быстрый осмотр. Несмотря на неловкость, Харриет, которая до этого никогда не была в этой комнате, также осмотрелась.
– Меня всегда интересовало, есть ли у этого человека хоть какая-то личная жизнь, – сказала леди Северн. – Кто на всех этих фотографиях? Его жёны и родственники?
– Думаю, это братья и сёстры. У него их шесть, включая Мередита.
– Ваш дворецкий? А он женат? О да, вот он с тремя детьми. Что с ними стало?
– Полагаю, также работают слугами.
– Кто сделал все эти фотографии Питера?
– Бантер. Фотография – его хобби.
– Казалось бы, он видит Питера достаточно и без восьми фотографий. Наверное, это просто своего рода мания. Жаль, что Питер не очень красив – девочкам придётся трудно. Кто живёт на этом этаже? Лакей? Тот смазливый молодой человек? Следи за ним повнимательнее. Человеческая натура – это человеческая натура. А две другие девицы вместе? Ну, всё равно следи за ними. Гардеробная могла быть и хуже… Надеюсь, твой повар не использует этот электрокамин. В своё время повара не видели настоящей роскоши и дорогого электричества… Что собираетесь сделать с теми двумя комнатами?
– Не знаю, – глубокомысленно произнесла Харриет. – Мы могли бы держать там кроликов, как вы считаете?
– Кролики? – вскричала леди Северн в большой тревоге. – Боже, деточка, выбрось это из головы: все эти четвёрки и пятёрки близнецов – в этом есть что-то вульгарное. Заставляет мужчину чувствовать себя дураком. Такие вещи нужно оставлять для зоологических садов. Даже не мечтай о кроликах. С подсознанием шутить опасно. И не думай ни о чем, чего не хотела бы иметь. Мне наплевать, что говорит Денвер или Питер. Мужчины – во многом фарисеи и всегда оставляют нести тяжёлое бремя женщинам. Стая глупых павлинов! Уж я-то знаю. У меня были муж, три сына, два внука и больше любовников, чем известно большинству, и между всеми ними ни на полпенса разницы. – Она резко замолчала. – Я хочу чаю.
В гостиной они обнаружили не только чай, но и Питера, который выглядел, как провинившийся школьник:
– Дорогая леди Северн, – в его голосе слышалось нехорошее предчувствие.
– Пф! – выдохнула леди Северн. – Я приехала посмотреть и осталась на чай. Мне понравилась твоя жена. Она меня не боится. Ты хорошо о ней заботишься? Ты выглядишь отвратительно самодовольным, и лицо располнело. Надеюсь, ты не высасываешь из неё все соки. Ненавижу мужей, которые так поступают. Садись.
– Да, крёстная…
(Таким образом, всё-таки в карете-тыкве действительно оказалась фея-крёстная…)
Харриет разливала чай, в то время как Питер начал длинную серию вопросов об обширной семье леди Северн и знакомых до третьего и четвёртого поколений, [46]46
Отсылка к Библии:
сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвёртого рода.
(Исход 34:7).
[Закрыть] включая поколения её кошек. Казалось, он был полон решимости удерживать беседу на территории противника и под сэндвичи с огурцом, и под пирог с фруктами, и под принесённый новый чайник.
Но в конечном счёте он всё же совершил стратегическую ошибку:
– Очень приятно видеть вас здесь, крёстная. Вы одобряете дом?
– На несколько лет вам его хватит, – любезно сказала леди Северн. – Как собираетесь назвать детей?
– Матфей, Марк, Лука и Иоанн, [47]47
Имена четырёх Евангелистов.
[Закрыть] – сказал Питер, стараясь не смотреть графине в глаза. – Емима, Кассия и Керенгаппух. [48]48
Имена дочек Иова – (Иов 42:14).
[Закрыть] После этого мы перейдём к девяти музам и царям Израиля и Иудеи. А затем есть ещё главные и второстепенные пророки и одиннадцать тысяч девственниц Кёльна. Ваша карета ждёт, крёстная, и лошади простудятся.
– Очень хорошо, – сказал стервятник. – И не старайся улыбаться мне и хлопать ресницами – не сработает. С тех пор, как какой-то идиот сказал, что у тебя есть обаяние, ты пытаешься его проявить. Не надо. Это глупо, впустую тратишь на меня время. Ты не мой белобрысый мальчик.
– Разве нет? – удивилась Харриет. – А у меня сложилось впечатление, что да.
– Мне очень жаль, – сказал Питер. – Я знал, что нам однажды придётся прыгнуть через этот обруч, но никогда не предполагал, что она явится лично. Она никогда не выезжает ради других. Должно быть, испытывала невыносимые муки любопытства в течение последних трёх месяцев. Во время свадьбы она, к счастью, оказалась прикована к постели в Девоне. Она действительно была так ужасна с тобой?
– Нет. Ничего не имею против неё.
– А я имею. Только что перенёс самый ужасный разнос в своей жизни, когда голова всунута в окно кареты, а всё остальное под дождём. Тщеславный, эгоистичный, невротический, никогда и рукой не пошевелил ни для чего, женился на девочке вдвое сильнее меня духом и ждёт, что она будет сидеть без дела и держать меня за ручку. Родился с серебряной ложкой во рту, и всё, что смог сделать, это размахивать ею направо и налево и принимать напыщенные позы. А этот проклятый дурень-лакей стоял при этом, ожидая, чтобы подать накидку, но не посмел укрыть ею мой круп. Стоит ли прострела или пояснично-крестцового радикулита возможность прослушать лекцию под дождём?
