Текст книги "Престолы, Господства"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

Соавторы: Джилл Пейтон Уолш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

17

…На Стикс, в страну теней

И призраков, стенящих в адской бездне.

Джон Мильтон [207]207
  Джон Мильтон, «L’Allegro»:
Прочь, Меланхолия! Исчезни,Дочь Цербера и тьмы! Вернись скорейНа Стикс, в страну тенейИ призраков, стенящих в адской бездне,Или ищи приютТам, где крылом ревнивым ночь ширяетИ чёрный ворон граетВ той Киммерии, где нагие скалыНад степью одичалой,Как космы у тебя на лбу, встают.  (Перевод Ю. Корнеева)


[Закрыть]

Флит впадает в Темзу у моста Блэкфрайерс. Место это совсем на выделяется, если не считать напоминающего пещеру отверстия ниже моста на сером берегу, покрытом скользкой галькой. Вода при отливе и в сухую погоду скорее сочится, чем течёт к дневному свету, и вливается в Темзу. Почти неузнаваемые в высоких сапогах до бёдер, непромокаемых куртках и металлических шлемах, старший инспектор Паркер, инспектор Боллин и лорд Уимзи следовали за мистером Снеллом, смотрителем, пробираясь гуськом в широком туннеле, в котором влажный кирпичный свод вызвышался на десять футов над их головами. Постепенно туннель становился ниже и темнел, и пришлось включить фонари. Масса воды вокруг голеней придавала людям скользящую походку – ноги приходилось передвигать вперёд, не поднимая вверх. Пойманные в лучах фонаря крысы удирали вдоль выступающей линии из кирпичей, бесстрашно глядя на свет и отражая его бусинками глаз, уже наполненный ненавистью. Когда группа останавливалась, в пустом пространстве звонко звучал хор из падающих капель и мелких струй.

Харриет была права, думал лорд Питер. Она смотрела на его участие в этой экспедиции довольно скептически, несмотря на возможную пользу для литературы, но он ухватился за появившуюся возможность. Так как он легкомысленно пообещал ей подробно доложить обо всём, теперь делом чести было не отставать от других.

Через несколько минут они достигли первой плотины. Голая железная лестница позволила им поочерёдно подняться и встать в первом из больших перехватывающих коллекторов Базэлджета. В отличие от сонной воды Флит здесь течение было сильным. Их фонари выхватили мутную коричневую жидкость, огибающую выступ, на котором они стояли. Вокруг стоял сильный нездоровый запах.

– Имелась возможность освещать улицы Лондона метаном, который шёл отсюда, – поведал им мистер Снелл. – В дни газового освещения, конечно. Теперь, если у кого-то из вас, джентльмены, в кармане имеется коробок спичек или зажигалка, я должен попросить вас не прикасаться к ним. Малейшая искра способна вызвать взрыв.

– Всё это течёт с запада на восток просто под действием силы тяжести? – спросил Уимзи.

– В некотором смысле, сэр. Но нам приходится перекачивать воду два три раза на подъёмах, чтобы дальше она могла течь сама. Здесь собирают достаточно метана, чтобы приводить в действие необходимые турбины.

Почти напротив места, где они стояли, под аркой подходил тёмный туннель.

– Это – старый Флит, джентльмены, – сказал Снелл. – Следуйте за мной.

Они пробрались по колено в воде через коллектор и вошли в туннель, где текла Флит. Под ногами было почти сухо. Они двинулись вперёд.

– Я ожидал, что в старом русле будет больше воды, – сказал старший инспектор Паркер. Его голос приглушался шарфом, закрывающим нос и рот, чтобы задерживать запах. Но даже при этом голос вызвал в проходе сильное эхо.

– Когда вы заключаете реку в трубу, сэр, вы отрезаете её от всех небольших ручейков, которые в неё впадали. В наши дни по старым рекам течёт только дождевая вода; все настоящие сточные воды идут по этим поперечным маршрутам. При сухой погоде здесь быстро всё пересыхает.

Его спутники замолчали. Они ещё какое-то время шли, растянувшись в цепочку по одному, чавкая по грязным отложениям на уровне водопропускной трубы. Тут и там сюда выходили боковые туннели, по некоторым из которых текла вода. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они достигли перехватывающего коллектора среднего уровня. Здесь тоже имелась железная лестница, по которой они поднялись на плотину выше уровня Флит в викторианский туннель коллектора. К настоящему моменту полностью дезориентированные, они вошли в верхние области Флит и вскоре подошли к какому-то туннелю, подходящему слева. Их фонари осветили его на некоторую длину, но затем изгиб скрыл остальную часть.

– Возможно, это то, что вы ищете, джентльмены, – сказал мистер Снелл. – Это первое ответвление, которое могло бы идти из «Север Дайлс».

– А это действительно Крэнбоурн? – спросил Уимзи.

– Не то, чтобы я был уверен, сэр. Я не знаю, было ли это когда-то Крэнбоурном. Я просто не знаю, как болото под «Севен Дайлс» вытекает во Флит. И я никогда не видел, чтобы на наших картах был отмечен Крэнбоурн.

– Тогда, какого чёрта мы здесь делаем? – спросил старший инспектор.

– Крэнбоурн ли это или нет, дело не в этом, сэр. Если болото стекает во Флит, поток выходит здесь. Я предположил бы, что он проходит по нескольким речкам, которые утратили своё название вместе с дневным светом. Возможно когда-то это был Крэнбоурн. Возможно, он течёт где-то здесь или впадает сюда. Возможно, целый район стекал в Кок-энд-Пай Дитч, [208]208
  Ров Кок-энд-Пай Дитч, (англ. The Cock and Pye ditch) окружал область Сен-Жиль, сейчас известную как «Севен Дайлс». Он шёл по Сент-Мартин-лейн и соединялся с Темзой.


[Закрыть] но мы не сможем это выяснить посредством пешей прогулки.

– Эти каналы осматривают регулярно? – спросил Паркер.

– Регулярно, но не часто, сэр. Под Лондоном сотни и сотни миль. У нас есть команды чистильщиков, но им требуется время. Если не случается чего-то чрезвычайного, может пройти больше года, пока мы не заглянем в какое-то конкретное место.

– Просветите нас, мистер Снелл. Чем занимаются чистильщики?

– Выгребают песок, который накапливается в коллекторах, сэр. Иначе всё забьётся илом.

– Если вы считаете, что этот проход отводит воду из «Севен Дайлс», это то, что нам нужно, – сказал Чарльз. – Мы сможем пройти вверх по нему?

– Сможете, сэр, но не в вертикальном положении. Если идти дальше, придётся буквально ползти в нечистотах.

– Я боюсь, что нам всё равно придётся попробовать, – сказал Чарльз. – Если это кратчайший путь к «Севен Дайлс».

Уимзи задрожал при этой мысли, но группа уже начала внаклонку продвигаться вперёд. И тут раздался шум: ритмичная низкая барабанная дробь, как тихая пушечная канонада.

Поведение мистера Снелла резко изменилось.

– Назад! – закричал он. – Как можно быстрее!

Последовало позорное бегство назад к туннелю Флит.

– Сюда! Живей, сэры.

Пока мистер Снелл говорил, туннель дохнул на них порывом своего смрада. За этим послышался звук яростного, ревущего ветра.

– Что происходит? – в тревоге крикнул инспектор Боллин.

– Дробный звук по крышке люка сообщил нам, что там идёт дождь, – сказал Снелл. – Не пугайтесь, джентльмены, у нас ещё есть минута или две. Вверх по этой лестнице, побыстрей, пожалуйста!

В его голосе слышалась неподдельная тревога. Один за другим все участники похода начали подъём по металлическим скобам, ведущим прямо к потолку. Мистер Снелл шёл последним. Когда он взялся руками за скобу, на которой стоял Уимзи, раздался оглушительный звук, напоминающий рёв прибоя, обрушивающегося на береговую полосу, затопляемую приливом. Глянув вниз, Уимзи увидел, что ниже Снелла вода просто вскипела. Он обхватил левой рукой ближайшую скобу, и, наклонившись, подал руку мистеру Снеллу. Мистер Снелл сумел встать ногой на скобу выше уровня быстро поднимающейся воды, и оба мужчины устремились вверх. Диск белого дневного света осветил шахту, по которой они поднимались, и колышущиеся чёрные фигурки полицейских наверху.

Они выбрались на поверхность на Клеркенвелл-роуд, посредине улицы, мимо с обеих сторон двигались автомобили. Рядом с люком стоял рабочий, держа предупреждающий флажок. Сточные канавы наполнялись дождевой водой, исчезающей через решётки ливневой канализации.

– Мы довольно далеко к востоку от «Севен Дайлс», – заметил Уимзи.

Мистера Снелла дождь, нисколько не смутил: душ из чистой воды должен был казаться ему приятным разнообразием.

– Ах, сэр, кто знает, где они все? – заметил он.

– Кто все? – спросил Уимзи, перед глазами которого встали призраки многочисленных трупов, когда и одного-то было бы более, чем достаточно.

– Реки Лондона, – сказал мистер Снелл. – Вы можете похоронить их глубоко под землёй, сэр, вы можете заключить их в туннели, вы можете отклонить их, замуровать их и забыть о них, вы можете потерять карту, и стереть их имена из памяти и из сердца, но, в конце концов, где была река, там всегда будет река.

– Вы поэт коллекторов, как я вижу, – сказал с уважением лорд Питер.

– Наверное, нам придётся повторить попытку в более сухую погоду, как я понимаю? – спросил старший инспектор Паркер, поднимая воротник, чтобы защититься от потоков дождя.

Тем временем у них под ногами сонный Крэнбоурн в своём безымянном русле пробудился и изверг своё потаённое содержимое в стремительную Флит, и Флит подхватила его и перенесла через несколько плотин в многоводную Темзу, покрытую рябью дождя, которая, в свою очередь, потащила его вперёд, вниз по течению, чтобы выбросить ниже Тауэрского моста на периодически появляющиеся островки из ила. Капитан буксира увидел его, и сообщил в лондонскую полицию. Тело женщины обнаружили. Но никто не смог бы сказать, где именно оно попало в воду.

18

Влюблённые и убийцы всегда себя выдают!

Уильям Конгрив [209]209
  Уильям Конгрив. «Двойная игра»
  Леди Вздорнс. Боже правый! Вы так громко звали меня.
  Брехли. Я? Творец небесный! Прошу прощения у вашей светлости, – когда?
  Леди Вздорнс. Да вот только что, когда я вошла. Боже правый, почему вы спрашиваете?
  Брехли. Не может быть, пропади я пропадом!.. Разве? Странно! Не стану скрывать, я думал о вашей светлости; более того, я как бы витал в мечтах, мне, так сказать, мысленно представлялся весьма приятный предмет, но… неужто я и в самом деле?.. Подумать только: влюблённые и убийцы всегда себя выдают! И я действительно произнёс вслух имя леди Вздорнс?
  (Перевод М.А. Донского).


[Закрыть]

Возьми на память мой портрет, а твой

В груди, как сердце, навсегда со мной.

Джон Донн, [210]210
  Джон Донн, «Портрет» (Перевод Г.М. Кружкова).


[Закрыть]

– Харриет, от меня пахнет?

Харриет изучила этот вопрос.

– Да, милорд. Вполне отчётливо. Карболовым мылом.

– О, хорошо, что не чем-то похуже. Бантер отдраивал меня двадцать минут, но этот запах всё ещё у меня в ноздрях. Или, возможно, это – психологический запах, своего рода обонятельный военный невроз.

– Я так поняла, что ты искал исчезнувших актрис?

– Вниз по канализационным каналам. Или, вернее, вверх, поскольку мы вошли в их устье. Мы ничего не нашли, но начался дождь и остановил игру.

– Жаль. Роберт Темплетон нашёл свой труп, пока ты отсутствовал, и я надеялась на парочку ужасающих подробностей, чтобы оживить описание.

– Оживить – это, к сожалению, удачное выражение. Я женился на вампире. Не знаешь, настоящий вампир похож на старую каргу из сказок? Он превращается в принцессу, если его обнять? Если, по твоему, я не сильно воняю, я попытаюсь поэкспериментировать…

Питер обнял Харриет и поцеловал её. Она вздрогнула, и он сразу отпустил её:

– Харриет, что случилось? Что не так?

– Ничего, дорогой, не нужно принимать такой испуганный вид, всё в порядке.

– Но ты меня напугала. Я причинил тебе боль? После тренировок с мистером Матсу я иногда не осознаю собственной силы.

– Питер, всё это пустяки. Просто этот несчастный воротничок настолько жёсткий, что оцарапал меня.

– Дай посмотреть. – Он встал сзади и расстегнул воротничок – один крошечный крючок за другим, – а затем снял его с шеи. – Да, проклятая штуковина поцарапала тебя. Кровь идёт!

Харриет подошла к зеркалу на каминной доске. На небольшой царапине на шее виднелись крохотные капельки крови.

– Пустяки, – сказала она. – Поцелуй меня ещё раз.

Но Питер стоял посреди комнаты с воротником в правой руке и хмурился.

– Прости, я на минутку, – сказал он и подошёл к телефону. Она услышала через открытую дверь, как он попросил сэра Джеймса Лаббока.

– Джеймс, кое-что случилось…

Вошёл Мередит.

– Не считает ли миледи, что пора задёрнуть занавески?

– Да, спасибо, Мередит.

– Нет, – говорил в это время Питер, – очень крошечные поверхностные метки. Очень локализованы. Их не могли замаскировать ушибы? Да, конечно, вы всё осмотрели тщательно, но… да, я понял. Ясно. Спасибо.

Питер положил трубку и рассеянно посмотрел на Харриет.

– На шее Розамунды Харвелл не было таких отметок, какие есть сейчас на твоей шее, – сказал он. – Харриет, ты можешь придумать хоть какою-нибудь причину, почему кто-либо мог бы надеть воротничок на женщину, уже мёртвую?

– Чтобы закрыть следы удушения?

– Лицо было так же изуродовано, как и шея, – сказал он, – а лицо оставалось открыто.

– Не знаю, дай подумать. Кто-то мог просто одеть её – она, возможно, была раздетой, когда её убили, а убийца потом одел её?

– Это труднее сделать, чем сказать. Надевание одежды на абсолютно инертное тело – это ещё та задачка. И зачем? Почему убийца это сделал?

– Не знаю почему. Но это объяснило бы ошибку с воротничком.

– Ошибка? Почему ты называешь это ошибкой?

– Ну, я была немного сбита с толку, когда услышала, что он был на ней. Думаю, как и Манго. У Розамунды был прекрасный вкус. И никто, хоть немного понимающий в одежде, не носил бы белого воротничка с белым платьем. Вся идея этой вещи состоит в том, чтобы смягчить эффект от чёрного платья.

– То есть, её одели после того, как она умерла, – печально сказал Питер. – О, Харриет, как я ненавижу это дело!

– Не знаю, что и сказать, дорогой. Мне очень не хочется видеть тебя несчастным, но…

– Но тебе не хочется и чтобы я вышел из дела и отправился на рыбалку, из-за того, как я отреагировал на подобное предложение в прошлый раз?

– Нет, потому что я хочу увидеть эту глупую женщину отмщённой!

– Как бы ни была глупа женщина, ты на её стороне?

– В каком конфликте, Питер? Разве мужчины и женщины находятся в состоянии войны?

– Мы нет, – сказал он. – По крайней мере, мы нет.

– В самом деле, нет. Я просто имею в виду, что хочу видеть слабого защищённым от сильного, а глупость – это форма слабости.

– Потенциально смертельная форма, – сказал он. – Нет ничто более слабого, чем труп убитого, а этот труп не носил воротничка, когда его убивали, но носил, когда тело нашли.

– Таким образом, она была убита раздетой?

– Похоже не то. А это предполагает преступление на сексуальной почве.

– Ты что, удивлён? С учётом того, какой она была и что мы знаем о ней, такая вероятность всегда существовала, разве нет?

– Похоже на преступление на почве страсти. Но если рассуждать логически, мужчина может воспылать гневом, ревностью и желанием так же легко при виде полностью одетой женщины, как и обнажённой в постели. Первое даже легче.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, но сексуальное преступление предполагает участие незнакомца.

– Незнакомца, который не оставляет ни следов, ни отпечатков пальцев.

– Тогда мужа или любовника. И действие на том уровне, когда люди не контролируют себя. Когда достаточно трудно понять даже собственного партнёра, не говоря о чужом.

– Уровень, на котором человек не способен понять даже себя, – сказал он.

– Как тогда, когда мне потребовались годы, чтобы обнаружить, что мне нужен ты?

– Это была моя ошибка. Всё это павлинье распускание хвоста и манёвры. Я переусердствовал, пытался завоевать тебя, сломив твоё сопротивление. Каждая попытка, которую я предпринимал, затрудняла для тебя принятие меня, потому что принятие означало капитуляцию. Всё, что я могу сказать в собственную защиту, – это то, что, в конечном счёте, я понял, что не смогу завоевать твой свободный дух таким способом. И никогда за всю свою богатую жизнь не мог я играть в такие игры там, где был замешан секс. Там всё решали сердце и ум.

– Дорогой мой, – сказала она, протягивая руку, – давай не разделять вожделение плоти от сердца и ума. И вожделение – это просто радость, ты не знал? Это просто англосаксонский синоним для радости.

– В самом деле? – спросил он, беря её руку. – Способность проникновения в суть утрачена при нормандском завоевании, с которым глубоко были связаны мои предки.

– Сегодня, милорд, вы, кажется, стремитесь взять на себя вину за всё. Именно поэтому ты выглядишь таким несчастным?

– Наверное, да, Харриет. Кто прикасается к смоле, тот очернится. [211]211
  Кто прикасается к смоле, тот очернится, и кто входит в общение с гордым, сделается подобным ему.
  (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 13:1).


[Закрыть] Есть игра, в которую играют мужчины и женщины. Это не наша игра, и, таким образом, наше знание о ней случайно и едва ли исчерпывающе. Женщина демонстрирует нежелание. Респектабельность целомудренна, или ей просто не нравится этот человек; мужчину распаляет это сопротивление, и он штурмует цитадель. Возможно, ей даже нравится быть завоёванной; возможно, она снисходит к нему из жалости, любви или милосердия, и должна быть вознаграждена. Это опасная игра – она пачкает любовь властью.

– И она легко может зайти слишком далеко?

– Очень легко.

– Помнишь, когда ты купил мне ошейник на случай, если меня попытаются задушить в Оксфорде? Ты показал мне две точки надавливания на шее…

– Да. Человек очень хрупок в определённых местах.

– И его можно задушить почти случайно?

– Он может умереть в руках, которые собирались его лишь пересилить. Или в руках кого-то, кто вошёл в раж от демонстрации собственной силы. Той силы, которую отвратительно называют мужественной.

– Но это не было бы убийством. Не подходит под твоё определение намерения.

– Да. И если Глория Таллэнт окажется целой и невредимой, самое большее, на что может надеяться обвинение в деле Розамунды Харвелл, это непредумышленное убийство. Если же она окажется мёртвой, совсем другое дело.

– Не может существовать никакой связи.

– Что возвращает нас к несчастному совпадению. Боюсь, связь существует. Но в настоящий момент скажи мне со своей женской интуицией, кто, муж или любовник, скорее использовал бы чрезмерную силу?

Харриет задумалась. Она подошла к окну и невидящим взглядом уставилась на улицу.

– Мне кажется, что это скорее был бы Харвелл, – сказала она. – У него в крови доминирование. Клод, независимо от того, что я могла бы сказать о нём, как о поэте, кажется довольно дефективным в том, что ты только что назвал мужественностью.

– В этом вся дьявольщина. Мы опять идём по кругу. Снова. Насколько дело касается подтверждения, кажется, что Харвелл говорит правду, а Эймери лжёт. Впору подозревать сговор между этой парочкой.

– Нет, – возразила Харриет. – Пока она была жива, их соперничество абсолютно не допускало ничего подобного, а как только она оказалась мертва, кто бы ни убил её, станет главным предметом ненависти для другого.

– Думаю, ты права. Придётся походить по кругу ещё немного.

– Ну, прежде, чем ты к этому приступишь, как насчёт небольшого кусочка добровольной англосаксонской радости? Вот я стою и без воротничка…

– Это как раз для меня. Никогда не мог штурмовать цитадель, как бы плохо она не была защищена. Единственное, что меня соблазняет, – это широко открытые ворота и трубы, призывающие войти.

– Ты один такой из всех мужчин?

– Ну, не совсем один. Но мы в меньшинстве. Я всегда был таким, что может подтвердить испорченный дядюшка Пол. Он расценивает это как слабость.

– Без сомнения, он с радостью со мной поделился бы. Но, думаю, я исследую это и без гида.

– И без каких-либо карт?

– Хватит набросков собственного изготовления. Какие трубы ты хотел бы услышать в качестве приглашения? Трубу Баха? [212]212
  Винсент Бах (англ. Vincent Bach, 1890–1976) – музыкант и создатель современных духовых музыкальных инструментов, основатель корпорации Vincent Bach Corporation.


[Закрыть]

– Ты смогла бы справиться с обычной трубой?

– Да, – сказала она, – думаю, смогла бы.

Вскоре после завтрака неожиданно объявили о приходе месье Гастона Шаппареля.

– Я хочу доставить себе удовольствие, мадам, милорд, лично наблюдать эффект от своей работы.

Вслед за ним в комнату вошёл Мередит с большим плоским прямоугольным пакетом.

– Дорогой мой коллега, – сказал Питер, откладывая в сторону газету и вставая, чтобы приветствовать француза. – Не было никакой нужды. Мы сами приехали бы, чтобы забрать портрет.

– Наблюдение, которое я хочу сделать, лорд Питер, касается вас двоих одновременно. Если бы я просто послал сообщение, что портрет готов и можно его забрать, приехал бы кто-то один из вас – не мог же я приказать, чтобы вы явились оба. Я не Людовик XV.

– Жаль, – заметил его светлость. – Думаю, вы могли бы преуспеть.

Месье Шаппарель склонил голову.

– Так, куда нам его поставить? – спросил Питер. – Где лучше освещение?

– Может быть, ты попросишь Мередита положить пакет на стол и принести нам стул с высокой спинкой, чтобы опереть на неё портрет? – предложила Харриет.

– Будьте добры пока повернуться спиной, – попросил Шаппарель.

Питер с улыбкой повернулся к Харриет. Она заметила, что он волнуется, как маленький мальчик в предвкушении удовольствия.

– Пожалуйста, теперь смотрите, – провозгласил Шаппарель.

Даржа руки на её плечах, Питер нежно повернул Харриет.

Глубоко потрясённая Харриет увидела, что на неё с холста смотрит человек, которого она никогда не видела в зеркале. Насторожённое и несколько вызывающее лицо обладало знакомыми чертами: нависающие брови, открытый пристальный взгляд и жёсткие густые тёмные волосы. Это она легко узнала. Это было лицо человека, который страдал, – это она тоже понимала. Новым же были небольшие нюансы: пристальный взгляд был наполнен тайной уверенностью, стремлением и ожиданием, – это был кто-то, хотя и серьёзный в настоящий момент, но собирающийся рассмеяться… кто-то всё всем доказавший и торжествующий.

На портрете она была слишком необыкновенной, чтобы быть красивой; впервые она увидела связь между своей ординарной внешностью и силой ума. Взглянув на Питера, она увидела, что он словно в трансе; на мгновение она заметила на его лице призрак подавляемого желания и восхищения, которые владели им в прошлом.

– Гм, гм, – произнёс Шаппарель с чрезвычайно довольным видом. – Я же говорил вам, что я – гений.

– Это действительно так – сказал Питер, как будто просыпаясь. – Я перед вами в большом долгу.

– Вы у меня в долгу на пятьсот гиней, милорд.

– Ну, сэр, вы же понимаете, что я говорю не о деньгах, – сказал Питер. – Я в долгу за то, что вы способны видеть и способны нарисовать это. Я и не думал, что кто-нибудь кроме меня самого…

– Я рад, что портрет вам понравился, милорд Питер. – Но, надеюсь, не настолько, чтобы вы не могли проявить великодушия, j’espère. [213]213
  Я надеюсь – (фр.).


[Закрыть] Вы позволите взять портрет на месяц во время выставки? Если все мои клиенты будут радоваться так, как мистер Харвелл, я погиб.

– Вы должны простить беднягу Харвелла, – сказал Питер. – У него нет оригинала, способного составить ему компанию. Мне будет очень трудно расстаться с этим портретом даже при том, что я ежедневно могу любоваться на саму Харриет. Но, конечно, мы предоставим его – если вы считаете, что подобное проникновение в личность позволит вам найти новых клиентов.

– Клиентов, возможно, и нет. Люди боятся меня. Ils ont raison. [214]214
  Они правы – (фр.).


[Закрыть] Но портрет принесёт мне славу. Это – одна из лучших моих работ. Она будет гвоздём шоу.

– Она, конечно, ослепит проницательных. Если вы пройдёте в мой кабинет, мы утрясём вопрос с вашими гинеями.

– Это было удовольствием, леди Питер, – сказал Шаппарель, кланяясь.

– Ну, и где мы его повесим? – сказал Питер, возвратившись в комнату. Харриет немного покраснела, будучи пойманной за тем, что всё ещё внимательно изучает портрет. – Почему бы нам не убрать того довольно глупого Фрагонара со стены в библиотеке? Тогда я смогу видеть тебя, когда играю на фортепьяно. Мне бы этого очень хотелось. Крепление для картины готово?

Он снял картину со стула и, взглянув на тыльную часть, обнаружил, что медные ушки в раме и шнур находятся точно в нужных местах. Затем он остановился и пристально во что-то вгляделся. Он так внимательно смотрел на картину, что Харриет пересекла комнату и присоединилась к нему. Картина была выполнена на светло-коричневом плотном холсте, который был натянут на деревянную раму и закреплён клиньями, забитыми по всем четырём углам. Вылезший лишний холст свернулся и немного сморщился. Питер вставил в глаз монокль и, наклонившись, внимательно рассматривал правый верхний угол. Затем он повернулся к Харриет и произнёс:

– Харриет, я думаю, что понимаю, почему Харвелл не выставит свою картину. И боюсь, что Шаппарель никогда не увидит её снова. Боюсь, она сожжена.

– О, Питер, нет! Конечно же, нет! Это было бы преступлением… и почему?

– Точно. Почему? Полагаю, ты её не видела, Харриет?

– Нет, видела. Это было в студии, когда он меня рисовал. Я была в восторге. Это лучшая из его работ.

– Ты меня поражаешь.

– Да, это правда. У неё было дополнительное измерение по сравнению с другими работами. Это было очень умно – показать её двумя способами.

– Харриет, сядь и расскажи мне об этом. Расскажи всё, что сможешь вспомнить.

– Изображение не была льстивым, а скорее незнакомым. У Розамунды было напряжённое лицо, почти пугающее. Она выглядела очень упрямой и эгоистичной.

– Жестоко, но весьма правдиво…

– Слишком жестоко, чтобы быть правдивым, Питер. Но дело в том, что он нарисовал её и другой. Она держала маску – маска её собственного лица, на которой выглядела очень красивой, почти неземной.

– Маска? Какая маска?

– Ну, ты знаешь подобные вещи – как в венецианской комедии: разрисованная маска на всё лицо, удерживаемая перед лицом на палочке. Она выглядела совершенно реальной – это показывало ей, как мир видит её: идеализированную, но очень похожую в жизни.

Внезапно Питер сильно побледнел и странно посмотрел на неё:

– Конечно, художник может нарисовать всё, что угодно: единорога, химеру, целое облако ангелочков, – это не означает, что такая вещь действительно существует.

– О, но она была, – воскликнула Харриет. – Ему сделал её умелый молодой коллега. Маска была из папье-маше. Я сама её видела. Красивая и оригинальная вещица.

– О Боже, Харриет, то алиби! – простонал Питер. – Разве ты не видишь? Или она не была достаточно естественной и похожей на неё?

– Ну, она была нечеловеческой красоты, – медленно произнесла Харриет. – Думаю, она не могла бы обмануть надолго никого, кто не любил бы Розамунду.

– Но Клод Эймери любил её, – сказал Питер. – Он видел труп Розамунды с маской на лице, закреплённой под воротником. Харвелл, должно быть, знал, что он прячется в саду, и оформил сцену.

– Но разве это могло обмануть?

– Обезумевшего и окоченевшего влюблённого при лунном счёте? Думаю, что могло. Харриет, я должен кое-что проверить. Я вернусь приблизительно через час, но мне необходимо последовать за Шаппарелем в его студию, – сказал Питер и звонком вызвал Бантера. Когда Бантер появился, Питер сказал: – Бантер, позвони старшему инспектору Паркеру и попроси его заехать чуть попозже этим утром, если он сможет выбрать время. И попроси его привести с собой образцы из хэмптонского костра.

Студия Шаппареля находилась в том же самом состоянии полного беспорядка, как и раньше. Холст на мольберте демонстрировал красивого, довольно яркого молодого человека в расстёгнутой рубашке. Он изображал из себя Байрона, но на портрете получился каким-то хамом. Глаз художника не ошибался. Питер спросил, что произошло с маской.

– Вы не отдали её Харвеллу вместе с портретом?

– Non, милорд, я этого не сделал. Он заплатил за портрет и получил его. Маску я отдал самой миссис Харвелл – подарок за время, которое мы провели вместе.

– Вы нанесли миссис Харвелл один из своих небольших прощальных визитов? – спросил Питер.

– Конечно.

– Значит, в последний раз, когда вы видели маску, это было в Хайд-Хаусе?

– Нет, милорд. Это было в бунгало в Хэмптоне. Миссис Харвелл была очень довольна. Она поставила её в вазу, чтобы маска стояла на палке вертикально и можно было постоянно смотреть на неё.

– Когда вы были в бунгало в Хэмптоне? – удивлённо спросил Питер.

– Днём 27-ого февраля.

– И никто не видел, как вы приехали или пришли!

– Я приплыл на небольшом ялике по реке. Их можно взять напрокат в Хэмптон-Бридж, лорд Питер. Никто не думает, что человек на лодке куда-то направляется, – считается, что он работает вёслами просто для удовольствия. Эти лодки очень chouette: [215]215
  Славные, приятные, удобные – (фр.).


[Закрыть] можно посетить друга, у которого есть причал, можно посетить друга, у которого есть на реке яхта… Я провёл с миссис Харвелл десять минут. Только дал ей маску.

– Вы ничего не сказали об этом при нашей последней беседе.

– Вы и не спрашивали меня о середине дня, месье, только о вечере. Обо всём, что вы меня спрашивали, я рассказал.

Два небольших кусочка холста, один из них обгорелый, лежали на столе в кабинете Питера.

– Никакая это не портновская прокладка, а холст художника, – констатировал Питер.

– Судебный эксперт скажет наверняка, но по мне так похоже, – ответил Чарльз.

– Наконец-то мы продвигаемся.

– Да, но не совсем понятно, куда. Харвелл сжёг портрет жены, а затем, ты утверждаешь, использовал маску…

– Нет, Чарльз. Сначала он использовал маску. Он приехал неожиданно и застал жену при подозрительных обстоятельствах: стол накрыт, всё готово для встречи кого-то. Он не видел записку; он не знает, что всё это для него. И он видит, что вокруг слоняется Эймери. Происходит сцена, и он убивает жену. Около неё маска – Шаппарель подарил её Розамунде тем днём. Я думаю, что она могла установить её около кровати, где ей приятно было смотреть на неё. Харвелл помещает маску на лицо жены и усаживает её так, чтобы при удачном стечении обстоятельств Эймери смог её увидеть, и спешит в город. Это срабатывает: Эймери подтверждает его алиби. Но теперь портрет становится смертельно опасным – Харвелл не может допустить, чтобы он напомнил кому-либо о существовании маски.

– Придержи-ка, придержи, – перебил его Чарльз. – Ты слишком быстр для меня. Ты полагаешь, что он сжёг и маску?

– Нет, я абсолютно уверен, что он избавился от неё раньше. Он сразу понял, какую опасность она для него представляет. Полагаю, он не понимал, что сам портрет тоже опасен, пока Шаппарель не попросил позаимствовать его: невозможно скрывать картину вечно, ссылаясь на траур, в любую минуту кто-нибудь может попросить взглянуть на неё.

– Хорошо, значит он сразу же избавился от маски. Полагаю, прежде, чем вызвал полицию следующим утром. Но как? Тоже сжёг? Но камины не горели и были холодными, когда прибыла команда экспертов.

– Не знаю, – пожал плечами Питер. – Как обычно избавляются от папье-маше?

– Кипятят, – сказала Харриет. – Я видела, как Сильвия многократно использовала бумажную массу для своих небольших моделей. Вы разрезаете или разрываете старую модель помещаете всё в кастрюлю с кипящей водой. Всё распадается в кашеобразную массу, как овсянка.

Питер уставился на неё как будто только что увидел свет:

– Засорённая раковина! – воскликнул он. – Какой же я глупец! Засорённая раковина, о небеса! Засорённая раковина. Засорённая раковина, которая всё объясняет. Всё это время, Чарльз, я был убеждён, что есть что-то подозрительное в истории Эймери, потому что в его красочном описании Розамунды, моющей бокалы, он, казалось, не знал, что слив засорён. Но он не был засорён: слив был чист – Харвелл засорил его на следующее утро, избавляясь от маски. Парень говорил правду. Ему нужно задать один простой вопрос: видел ли он, что Розамунда двигалась, когда он заглядывал в окно? – и отпустить на все четыре стороны с незапятнанной репутацией.

– Мы должны доказать всю эту историю, а не только предлагать, – заметил Чарльз с сомнением в голосе.

– Бантер мой! – воскликнул Питер. – Когда ты обнаружил, что фотографические работы невозможны из-за засорённой раковины, ты пытался её прочистить?

– Пытался, милорд, но безуспешно.

– Итак, когда ты уходил, она всё ещё была забита?

– Да.

– И что произошло со сливом с тех пор? Кто-нибудь пользовался бунгало?

– Нет, – сказал Чарльз. – Нет, если только Харвелл не сдал его. Когда он ездил жечь костёр, в дом он не заходил. Я немедленно пошлю кого-нибудь, чтобы получить образец того засора. А мы действительно зададим Эймери твой вопрос.