Текст книги "Престолы, Господства"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

Соавторы: Джилл Пейтон Уолш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Теперь больше не осталось ни одного другого контекста.

Он улыбнулся.

– Что ты собираешься сделать для мистера Уоррена, Питер? Ему действительно может угрожать опасность?

– Скорее всего, нет. Шантажисты не убивают дойных коров. Именно поэтому при всех ужасах его истории я не думаю… Имеется один мой знакомый – перековавшийся грабитель. Чтец Библии, распеватель гимнов, благородный чиновник Армии спасения с умной женой. Однажды помог мне обчистить сейф, когда многое было поставлено на карту. Большая часть его прихожан – бывшие раскаявшиеся преступники, и у некоторых из них послужной список достаточно велик. Может быть, ты его помнишь, Харриет, – мистер Билл Рам. Он был на нашей свадьбе.

– Да, я отлично его помню.

– Я помещу Уоррена к нему как жильца на пансионе и прослежу, чтобы за ним присматривали.

– Это далеко?

– Ист-Энд. Безопасно, как в африканских джунглях. Люди не так выделяются, как в сельской местности. С ним всё будет в порядке.

– Бесконечно находчивый лорд Питер, – сказала она, улыбаясь. – Ты уверен, что они не научат его взламывать сейфы?

– Что ж, ему будет легче жить, имея профессию. Кстати о профессиях, Харриет, боюсь, что он отнял у тебя всё рабочее утро. Я хотел поинтересоваться, как у тебя продвигается работа.

– Боюсь, не очень хорошо.

– Есть ли ещё какая-нибудь причина, кроме вторжений полицейских и преступников и капризов музы? Мне было бы ненавистно, если бы для тебя оказалось трудно писать, будучи моей женой. Не хочу, чтобы ты стала задумываться о бракоразводном процессе или начала прикладываться к бутылочке джина.

Харриет поймала себя как раз вовремя, чтобы не произнести безобидное «конечно нет». Питер заслуживал откровенности.

– Думаю, что причина есть, – сказала она глубокомысленно, – и она связана с тем, что я замужем именно за тобой.

Она увидела, как он побледнел.

– Всё было так просто, – сказала она. – Мне нужны были деньги. Это было моим ремеслом. Не было никаких сомнений – я просто должна была или писать, или голодать. А теперь, конечно…

– Необходимость отпала. Как неоднократно указывали тебе мои ужасные родственники. Но, Харриет, я не думал, что ты пишешь ради денег simplissime. [131]131
  Здесь – только, просто – (фр.).


[Закрыть] Я всегда считал, что деньги позволяют тебе писать. И писательство важно для тебя само по себе. Я ни на мгновение не сомневался, что ты продолжишь.

– Ты женился на писательнице, и хочешь теперь иметь жену-писательницу?

– Я хочу тебя, независимо от того, что ты есть. Я думал, что ты – писатель до мозга костей. Я был неправ?

– Думаю, ты был прав, но всё равно – теперь всё не так просто. Когда была нужда в деньгах, моё писательство было оправдано. Это была нелёгкая работёнка, и я делала, что могла, – вот и всё. Этого было достаточно. Но теперь, как ты видишь, никакой внешней потребности больше нет. И, конечно, писать трудно – всегда было трудно, – а теперь ещё труднее. Поэтому, когда я застреваю, то начинаю рассуждать: это же не средства к существованию, и не большое искусство, просто детективные романы. Их читают и пишут для забавы.

– Ты недооцениваешь себя, Харриет. Я никогда не думал, что услышу от тебя подобное.

– Обычно у меня дьявольская гордость, ты это имеешь в виду?

– Гордость мастера, да.

– Изощрённое и замечательное мастерство может проявляться и в совершенно легкомысленных объектах, Питер, – сказала она. – Как те запонки, например.

Он носил нефритовые запонки с вырезанными фамильными мышами Уимзи.

– Легкомыслие может доставлять большое удовольствие, – сказал он тихо. – Но мне не нравится слышать, что ты называешь детективные романы легкомысленными.

– А разве это не так? По сравнению с настоящими вещами?

– Что ты называешь настоящими вещами?

– Большую литературу, «Потерянный рай», такие романы, как «Большие надежды», «Преступление и наказание» или «Война и мир». [132]132
  «Потерянный рай» – поэма Джона Мильтона, «Большие надежды» – роман Чарльза Диккенса.


[Закрыть] Или, с другой стороны, настоящее расследование настоящих преступлений.

– Ты, кажется, не осознаешь важность своей специфической литературной формы, – сказал он. – Детективные романы несут в себе мечту о правосудии. Они создают иллюзорный мир, в котором порок наказан, и преступника выдают улики, о которых тот и не подозревал, когда сбегал с места преступления. Мир, в котором убийцы пойманы и повешены, а невинные жертвы отмщены, а грядущее убийство предотвращено.

– Но это всего лишь мечта, Питер. Мир, в котором мы живём, совсем на него не похож.

– Иногда похож. Кроме того, тебе не приходило в голову, что, чтобы нести добро, мечта не должна отражать реальность?

– Какая пользы от неправды? – удивилась она.

– Не неправда, Харриет, идеализм. Детективные романы создают представление о мире, который должен быть правильным. Конечно, люди читают их для забавы, для развлечения, также как решают кроссворды. Но внутри они утоляют жажду в правосудии, и помоги нам Небеса, если простые люди прекратят её чувствовать.

– Ты имеешь в виду, что романы работают, как сказки, чтобы предостеречь всех мачех против того, чтобы быть злыми, и успокоить всех золушек?

– Если хочешь. Или возьми, как работала вера в призраков. Если ты знаешь, что тебя станет преследовать призрак дедушки, не выполни ты его завещания, или если думаешь, что призраки убитых ночью выходят и воют, требуя отмщения…

– Ты слишком многого хочешь, Питер.

– Полагаю, что очень умные люди смогут увидеть свою мечту о правосудии у Достоевского, – сказал он. – Но их не так много, чтобы сформировать общественное мнение. Простые люди в основном читают то, что пишешь ты.

– Но не для просвещения. Им не хочется прикладывать усилий. Они лишь желают хорошую историю с острыми ощущениями и неожиданными поворотами сюжета.

– Но ты застаёшь их врасплох, – сказал он. – Если бы они считали, что их учат, то заткнули уши. Если бы они думали, что ты вознамерилась их просветить, они, скорее всего, никогда не купили бы книгу. Но ты предлагаешь их развлечь и потихоньку показываешь упорядоченный мир, в котором все мы должны стараться жить.

– Ты серьёзно? – спросила она.

– Как никогда, Domina. Твоё призвание не кажется мне бóльшим легкомыслием, чем моё тебе. Похоже, каждый из нас имеет больший вес в глазах другого, чем в своих. И, наверное, это неплохо: чувство собственного достоинства без тщеславия.

– Легкомыслие навсегда?

– Как можно дольше, – сказал он, внезапно мрачнея. – Мне очень жаль, что немцы не увлеклись твоим видом лёгкого чтива.

10

К живым следует относиться доброжелательно, о мёртвых же нужно говорить только правду.

Вольтер

– Самое странное в этом деле, – заметил старший инспектор Паркер своему компаньону, – что абсолютно все пребывают в расстроенных чувствах. Все словно с ума посходили, оплакивая несчастную жертву.

– Да, ты прав, – согласился Питер Уимзи. Он разместился в потёртом кожаном кресле в кабинете старшего инспектора.

– Обычно оказывается, что жертву не очень-то и любили, – продолжал Чарльз. – Почти всегда находятся люди, которые, хотя и не спешат высказаться об этом открыто, отнюдь не сожалеют, что покойный больше не станет им надоедать. Кроме того, обычно есть люди, для которых мёртвая жертва гораздо предпочтительней, чем когда она жива. То есть, обычно убитый – это кто-то лишённый друзей и просто напрашивающийся стать жертвой.

– А на сей раз у нас есть богатая и любимая молодая женщина, смерть которой поразила и опечалила всех, кто её знал. О чём это тебе говорит, Чарльз?

– Ну, это могло бы добавить красок в версию, что виновен бандит из Санбери. Если нападение случайно, жертвой может оказаться не обязательно враг.

– Да, могло. Но Харриет утверждает, что, если бы мы описали такое преступление в романе, никто бы не поверил. В чём-то она права, не находишь?

– Боюсь, я не читаю детективную беллетристику, – сказал Чарльз несколько натянуто.

– Что ж, хорошо. Полагаю, что все эти тома по богословию так же полезны, как хорошее этическое обучение, – сказал Уимзи. – Между прочим, как дела с шантажистами мистера Уоррена?

– Он-то, конечно, в них верил. Он действительно напуган.

– Да, бедный старый дуралей.

– Но когда шантаж приводит к насилию, то, согласно моему опыту, почти всегда жертвой оказывается сам шантажист, а не наоборот.

– Полагаю, – глубокомысленно заметил Уимзи, – можно представить ситуацию, когда денежный ручеёк пересыхает, и шантажист хочет немного затянуть гайки. Он или они решают напугать Розамунду, возможно даже оставить на ней метку – разве Уоррен не говорил, что они угрожали изуродовать её? А затем что-то пошло не так, как надо.

– Если бы они собирались изуродовать её, они использовали бы нож или зажигалку, – сказал Паркер.

– Они же собирались лишь припугнуть её, но либо держали слишком долго, либо сдавили горло в неправильном месте…

– Да, такое возможно. Между прочим, думаю, они действительно появлялись в Хэмптоне, потому что описание, данное Уорреном, очень подходит к одному из случайных пассажиров, замеченных контролёром на станции. По описанию мы объявили их в розыск по всей стране. Когда их разыщут, мы сможем допросить их, но не думаю…

– Я тоже, – согласился Уимзи.

– Тем временем подоспело ещё кое-что. Мы получили официальное заявление от ночного швейцара в Хайд-Хаусе, мистера Джейсона, и по ходу дела он вспомнил, что кто-то спрашивал миссис Харвелл около пяти часов. Он ещё не заступил на дежурство, а просто распивал чаи и сплетничал с дневным швейцаром. Дневной швейцар провёл посетителя в вестибюль, и тот заявил, что желает видеть миссис Харвелл. Ну, ему объяснили, что миссис Харвелл отсутствует нескольких дней, и тогда он занервничал. Он сказал, что является другом семьи и у него есть для неё срочное сообщение. И он попросил адрес, по которому её можно найти. Ну, дневной швейцар не был уверен, что должен дать адрес, поэтому проконсультировался с мистером Джейсоном, и они решили, что, поскольку джентльмен выглядел очень приличным, можно сообщить ему адрес. Мистер Джейсон давно забыл об этом деле и вспомнил только тогда, когда мы поинтересовались, не было ли в тот день чего-то необычного.

– Я так понимаю, он дал описание?

– Между нами говоря, у нас имеется прекрасное описание. И оно соответствует одному из описаний, данных контролёром на Хэмптонской станции. Мужчина, который не ездит через Хэмптонскую станцию регулярно, прибыл вечером 27-ого февраля и, как заявлено, не сел на обратный поезд тем вечером.

– Всё любопытнее и любопытнее, Чарльз. Этот мужчина, конечно, не может быть таинственным гостем на ужине у миссис Харвелл, поскольку, если бы она его пригласила, то дала бы и адрес.

– Ну, – задумался Чарльз, – он мог быть гостем, который что-то неправильно понял и предположил, что приглашён на ужин в Хайд-Хаус…

– Нет, Чарльз, он пришёл в Хайд-Хаус слишком рано: он попал в тот неприятный промежуток между чаем и коктейлями и слишком рано для обеда. И он не мог просто потерять адрес, не так ли? Поскольку в таком случае он просто сказал бы об этом швейцарам. Нет, не думаю, что он был тем ожидаемым гостем. Ты объявил его в розыск?

– Собираюсь. Мы только что напечатали описание и составили фоторобот. – Чарльз передал Уимзи через стол плакат.

– Незачем объявлять розыск, – сказал Уимзи. – Я знаю, кто это. Клод Эймери. Разве вы его ещё не разыскали? Между прочим, Чарльз, я должен буду кое-чем заняться в течение нескольких дней. Не делай глупостей, пока я отвернулся.

– Харриет, боюсь, что у меня сегодня появилась срочная работа. Надеюсь вернуться вовремя, чтобы сопровождать тебя на приём к Ширману, но я должен закончить дело во что бы то ни стало, сколько бы времени оно ни заняло. Ты сможешь пойти, как было условлено? Я присоединюсь позже, если смогу.

Харриет отложила утреннюю газету.

– Конечно, Питер. Сегодня я, так или иначе, собиралась поработать в Лондонской библиотеке. [133]133
  Лондонская библиотека – самая большая в мире платная библиотека, выдающая книги по абонементу, и одно из главных литературных учреждений Великобритании. Она была основана в 1841 году по инициативе Томаса Карлейля, недовольного политикой Британской библиотеки. Расположена в Лондонском районе Сент-Джеймс в округе Вестминстер с 1845 года. Подписаться на абонемент может любой желающий, заплатив за него.


[Закрыть]

Он на секунду замешкался у двери в комнату для завтрака. Затем быстро подошёл к ней и поцеловал в щёку.

«Интересно, что всё это значит? – подумала Харриет. – Очевидно, что-то важное. Но, без сомнения, Питер скоро всё расскажет». Она переключила своё внимание на работу.

Её жизнь, казалось, просто вывернулась наизнанку. До того, как она вышла замуж за Питера, её профессиональная жизнь была относительно лёгкой, а частная – казалась полной серьёзных, кажущихся непреодолимыми трудностей. Она была вынуждена держать двери в свою личную жизнь плотно запертыми, и как машинный двигатель, работать только на половине цилиндров. И теперь её частная жизнь оказалась смехотворно лёгкой, все готовы были угодить, а внутренние тигры оказались пушистыми мурлыкающими котятами, но, как будто для того, чтобы поддержать некий секретный фундаментальный баланс, опровергнуть клише «и с тех пор жили счастливо до самой смерти» и не давать витать в облаках, работа сделалась неимоверно трудной.

Бросив вызов мисс Брейси, которая демонстративно вязала, работая над всё более удлиняющимся свитером, Харриет, смотрела в окно, держа в руке праздную ручку. Вязание мисс Брейси продвигалось обратно пропорционально рукописи Харриет, и если это безделье продолжится ещё, то праздная секретарша сможет одеть весь полк своих родственников. Харриет принялась анализировать проблему. Детективная беллетристика, сказала она себе, может, конечно, родиться из неожиданного вдохновения, но вообще-то над ней следует работать с почти академическим спокойствием и сосредоточенностью.

Очень хорошо, но то спокойствие и сосредоточенность, которые так помогали в прошлом, теперь подходили гораздо меньше. Её новый подход к писательскому делу начался с Уилфреда, этакого любителя самокопания, по поводу мучений которого – поскольку они повлекли за собой её собственные муки – Питер сказал: «Какое это имеет значение, если в результате получится хорошая книга?» Мрак и отчаяние, пронизывающие книгу, над которой она сейчас работала, удивили её – она не могла позволить себе писать подобное, пока сама благополучно не стала на якорь «вне досягаемости волнений моря». Но эта самая безопасность изменила правила игры: теперь стоило писать, только если результат будет очень хорош. А насколько хорош? Пределов тут нет.

Если Питер считал, что работа состоит в том, чтобы иллюстрировать мечту о правосудии и поддерживать идеал живым в очень несправедливом и опасном мире, то первое, что она должна сделать, это передать всю разрушительность, всю мерзость убийства, ведь «убийство гнусно по себе», [134]134
  Уильям Шекспир, «Гамлет», Акт I, сцена 5:
  Призрак
  Отомсти за гнусное его убийство.
  Гамлет
  Убийство?
  Призрак
  Убийство гнусно по себе; но это
  Гнуснее всех и всех бесчеловечней.
  (Перевод М. Лозинского).


[Закрыть] невыносимое надругательство над законными ожиданиями. Читатели Харриет должны желать, чтобы справедливость была восстановлена, и не просто в качестве решения некоей загадки, а по-настоящему. И, таким образом, первое, что она должна предпринять, это сделать труп в резервуаре не просто загадкой, а сделать жертву вызывающей сочувствие и реальной.

В настоящей жизни, говорила себе Харриет, убийство ужасно. Даже смерть неприятных людей, таких как её бывший любовник Филип Бойс… Словно в ступоре, Харриет поняла, что не может вспомнить Филипа теперь – его лицо и голос, занудливые упрёки покрылись забвеньем, и теперь она вспоминала о нём в основном как об источнике опасности для неё самой и её долга перед Питером. Тогда как Розамунда… ах, да, бедняжка Розамунда! Всё ещё находясь в плену собственных размышлений, Харриет поняла, что, похоже, не слишком любила Розамунду при жизни. Живая Розамунда была символом всего, что Харриет не нравилось в женщине. Однако мёртвая Розамунда – совсем другое дело. Её смерть вызвала свободный поток очистительных эмоций по Аристотелю, жалость и ужас. И, в конце концов, всё-таки в Розамунде было что-то особенное. Харриет задумалась: а вдруг неприязнь к этой глупой женщине обострилась вследствие того, что она сама не жила подобной жизнью.

Тем временем спицы мисс Брейси, звенели громче, чем когда-либо, призывая к работе. Утренняя работа, нужно постараться. И надо же, даже свою работу она оценивает, спрашивая мнение Питера. Куда же он пропал? Она старалась не думать, где он, – это давало слабое ощущение, что он где-то в доме… «Ладно, вперёд!» – сказала она себе раздражённо и обратилась к работе.

Первым, кого она увидела, когда вошла в переполненное фойе Шеридановского театра, был Генри Драммонд-Тейбер, беседующий с сэром Джудом Ширманом. А дальше мисс Гертруда Лоуренс [135]135
  Гертруда Лоуренс (англ. Gertrude Lawrence, 1898–1952) – английская актриса, певица, танцовщица, играла в музыкальных комедиях в лондонском Уэст-Энде и на Бродвее в Нью-Йорке.


[Закрыть] разговаривала с Ноэлем Кауардом. [136]136
  Сэр Ноэл Пирс Кауард (англ. Noël Peirce Coward; 1899–1973) – английский драматург, актёр, композитор и режиссёр.


[Закрыть] Если когда-нибудь общество награждали эпитетом «блестящее», то для данного приёма это было в высшей степени справедливо. Обитые красным плюшем стены и живописные люстры в фойе театра, сверкающие бокалы с шампанским, разносимые на серебряных подносах, фотографии звёзд театра и экрана, висевшие на стенах в серебряных рамках, – всё блестело и искрилось. Гости были в чёрном, вполне естественно, хотя новый король и сократил продолжительность траура до шести месяцев. Но, если вы должны появляться в чёрном, то простительны блёстки на платье и немного алмазной пасты. Харриет надела один из своих белых воротничков, безжалостно подавив приступ отвращения. Рубины она оставила дома: на приёме у сэра Джуда могло встретиться множество как новых, так и старых знакомых, и демонстрация богатства могла бы выглядеть излишней бравадой.

Она была рада видеть Драммонд-Тейбера, но он находился в противоположном конце комнаты. В этот момент к ней приблизилась Амаранта Сильвестер-Куик, и пригвоздила её к месту.

– Леди Питер! Как восхитительно видеть вас здесь. А где лорд Питер?

– Задержан по независящим от него обстоятельствам, – дипломатично ответила Харриет. Никто по доброй воле на давал информацию мисс Сильвестер-Куик, но она охотно делилась всем, что знала.

– Как вы правы, что приехали без него. Я считаю совершенно ужасным, когда женатые люди везде появляются вместе. Харвеллам это явно не пошло на пользу, не так ли? А как поживает дорогая герцогиня, ваша невестка? – В глазах женщины появилось неодобрение. – Такой апологет пристойности.

– Когда мы последний раз виделись, вполне хорошо, спасибо, – сказала Харриет и, воспользовавшись появлением около Амаранты молодого человека, сбежала.

– Ну, не знаю, – услышала она голос театрального критика «Ежедневного Вопля», что-то рассказывающего своей собеседнице. – Мне говорили, что на генеральной царила полная неразбериха…

– Как всегда, дорогой, как всегда…

Харриет пересекла комнату.

– А, леди Питер! – воскликнул сэр Джуд Ширман. – Как приятно вас видеть. Сегодняшний спектакль захватит вас, я уверен. Лорд Питер не смог приехать?

– Увы, нет.

– Он занимается этим ужасным делом Харвеллов? Наверное, нельзя задавать подобный вопрос. Бедняге Харвеллу и без того нелегко.

– В самом деле? – спросила Харриет.

– Это только предположения. Но у парня глухота на пьесы. И мне кажется, что он надорвался. Пришлось, знаете ли, перенести новую постановку из-за смерти короля. У него уже и так в производстве много пьес и без этой новой – Эймери. Я бы и сам не прочь на неё взглянуть. Жаль, что рукопись так до меня и не добралась.

– Я всегда считал, что Лоуренс Харвелл унаследовал много денег, – сказал Драммонд-Тейбер, который встал сбоку от Харриет и слушал.

– Но ведь, наверное, постановка пьесы стоит дорого, – сказала Харриет, как если бы только что об этом подумала.

– О, да, конечно. Игры богатых мужчин, – сказал сэр Джуд. – Можете вкладывать бездну денег в постановку, и не получать ни пенса до премьеры. Но не думайте, что я знаю больше о делах Харвелла, чем следует. Один из моих знакомых в Сити упоминал, что парень пытается захватить немного ветра в паруса, вот и всё.

В эту минуту к сэру Джуду подошёл театральный швейцар и прошептал что-то ему на ухо.

– Прошу простить меня, – сказал сэр Джуд и вышел через обитую сукном дверь.

Харриет повернулась к Драммонд-Тейберу.

– Рада видеть вас, Генри.

– Вы хорошо выглядите, – ответил он уныло. – Просто сияете.

– Похоже, вы этому не рады, – рассмеялась она. – Предпочитаете бедствующих писателей?

– Конечно. Там им и место. Бедные, голодные, жаждущие аванса. Серьёзно, Харриет…

– Серьёзно, Генри, я вовсю работаю.

– Очень рад это слышать. Больше усидчивости. Не шляйтесь по приёмам, подобных этому, избегайте весёлых обществ.

– Тиран! – с улыбкой возмутилась Харриет.

В этот момент звонок в фойе возвестил о начале первого акта, и люди медленно потекли в зал, чтобы занять места.

Перед самым поднятием занавеса на сцене появился сэр Джуд Ширман. Его приветствовали хаотическими хлопками, но он жестом попросил тишины.

– Я очень сожалею, дамы и господа, – сказал он, – что мисс Глория Таллэнт не сможет появиться перед вами сегодня вечером. Её роль будет играть мисс Мици Дарлинг, дублёрша. Мисс Дарлинг появится на лондонской сцене впервые, и я надеюсь, что вы окажете ей самый тёплый приём.

Он исчез между полотнищами занавеса, которые затем взвились вверх, открыв сцену в зале ожидания на вокзале.

Дублёрша, конечно, вначале немного волновалась, но играла хорошо и была вознаграждена бурей аплодисментов. Харриет по дороге домой в такси, которое Генри Драммонд-Тейбер поймал для неё, демонстрируя галантность, поняла, что прекрасно провела вечер. Возникло чувство, что она как будто вновь окунулась в свою старую жизнь, двигаясь свободно и без эскорта. Питер не появился. Она ожидала обнаружить его дома, но он не вернулся. Удивлённая степенью своего огорчения, она уселась у огня с книгой, решив его дождаться.

Было уже около полуночи, когда зазвонил телефон. Она вскочила, чтобы успеть добежать до него прежде, чем проснётся Мередит. «Пожалуйста, не вешайте трубку, – произнёс голос оператора. – Вызов из Франции».

«Дядя Пол?» – подумала удивлённая Харриет.

Затем в трубке раздался слабый голос Питера, он явно торопился.

– Харриет? Ты ещё не легла?

– Нет. Ты где, Питер?

– В захолустном пансионе около Парижа. Сегодня не вернусь и насчёт завтра не уверен. Пока не добился успеха. Не волнуйся обо мне, Domina. Иди спать. Сможешь обойтись без меня ещё день?

– Да, конечно… Нет, конечно же, нет!

Он рассмеялся.

– В точности мои чувства, – сказал он. – Я не задержусь дольше, чем необходимо.

– Питер, я смогу связаться с тобой, если понадобится?

– Возможно. Министерство иностранных дел найдёт меня. Но завтра я вернусь, помоги нам Господь.

– Дорогой… – Но линия была мертва. Она подождала несколько минут на случай, если ему нужно ещё что-то сказать и он позвонит снова, а затем печально пошла спать. Как смешно, сказала она себе, грезить, как какая-нибудь девочка-пастушка, о собственном законном муже! Но отсутствие Питера оказалось очень болезненным. Оказалось, что вполне можно любить женатого лорда, – вопрос, который, помнится, она горячо обсуждала с Эилунед и Сильвией. Они просмотрели тогда весь каталог женатых знакомых и оказались неспособны прийти к единому мнению.

На следующее утро к Харриет прибыли два неожиданных посетителя. Первый, или точнее первая, если говорить строго, направлялся вовсе не к ней, и она никогда бы про неё не узнала, если бы не дополнительная тревога и ожидание звонка, шагов в холле, хлопка закрывающейся парадной двери. Если Питер находился во Франции вчера вечером, он не мог прибыть домой до сегодняшнего вечера, и всё же, услышав звонок, Харриет сразу выскочила на верхнюю площадку лестницы, чтобы посмотреть, кто звонит.

На чёрно-белом мраморном полу в холле стояла женщина, держа в руках большой плоский пакет в обёрточной бумаге, перевязанный бечёвкой. Одежда её была неброской, но элегантной, и обладательница её, очевидно, не чувствовала необходимости в чёрном: её пальто и шляпка были коричневыми. Почему Мередит не провёл её в гостиную? Она осматривала помещение с откровенным любопытством и через мгновение встретилась глазами с Харриет. Харриет направилась вниз по лестнице.

– Могу я вам помочь? – спросила она. – Я – леди Питер Уимзи.

К её удивлению, женщина покраснела.

– О Боже, воскликнула она, – Мервин никогда не простит мне нарушение субординации. Наверное, мне следовало зайти с чёрного хода? Конечно, нужно было.

– Мервин? Вы имеете в виду Бантера? Очень сожалею, но, полагаю, Бантер с лордом Питером сейчас далеко от дома. Я могу ему что-нибудь передать?

– Могу я оставить для него эти фотографии? По-моему, они ему нужны срочно.

– Конечно, – сказала Харриет, – указывая на мраморный столик с позолотой у стены.

Посетительница положила пакет. Повисла пауза. Каждая из них, поняла Харриет, сгорала от любопытства: незнакомку интересовал дом, Харриет – незнакомка. Маска леди Питер чуть соскользнула, и Харриет сказала:

– Это красивый дом. Хотели бы осмотреть его?

– Очень!

– Могу я узнать ваше имя?

– О Господи, разве я не сказала? Хоуп Фэншоу. Мисс Хоуп Фэншоу.

– Я его уже где-то слышала, – сказала Харриет, следуя впереди вверх по лестнице.

– Надеюсь, что да, леди Питер, – сказала мисс Фэншоу, доставая визитную карточку из небольшой сумочки и вручая её Харриет. Прежде, чем Харриет успела взглянуть на неё, появился запыхавшийся и озабоченный Мередит.

– Бантера нет дома, – сказал он, обращаясь к посетительнице и голосом выдавая тревогу по поводу её ухода из холла.

– Похоже, что так, – сказала Харриет. – Пожалуйста, Мередит, кофе в гостиную через пятнадцать минут.

Она увидела, как взмыли вверх его брови, когда он сказал: «Да, миледи», и в ней проснулся чертёнок. Она провела для мисс Фэншоу долгую и подробную экскурсию по дому и лишь затем усадила за кофе в великолепии гостиной.

– Вы намного больше интересовались портретами, чем большинство моих гостей, – сказала она, когда они уселись лицом друг к другу. – Я всегда считала что предки других людей должны представлять интерес, хотя сама его не разделяю. Правда, у лорда Питера есть чем поразить.

– Это – моя профессия, – просто сказала мисс Фэншоу, после чего Харриет как следует рассмотрела визитку.

Хоуп Фэншоу. Портретная фотография, – прочитала она. – Свадьбы, Юбилеи, Назначения. Выпускные.

– Но ведь фотография – совсем другое?

– Да, это так. Но представляет интерес вопрос сходства. Я иногда думаю, что легче получить сходство на картине.

– Это звучит очень интригующе. Большинство считает как раз наоборот.

– Леди Питер, сколько минут, по-вашему, вы смотрели на меня этим утром? Смотрели прямо на меня, я имею в виду.

– Не знаю, – сказала Харриет. – Треть времени, пока мы были вместе? Возможно, меньше.

– Гораздо меньше. Существует табу смотреть прямо на другого человека. Скажем, пять минут, и я уверена, что на самом деле меньше, но уж никак не больше.

– А у художника есть право смотреть – вы это имеете в виду?

– Да. Художник смотрит в течение многих часов подряд. С другой стороны, фотоаппарат делает снимок за долю секунды. В эти доли секунды люди могут проявиться так, что кажутся неузнаваемыми для самих себя и друзей.

– Таким образом, хитрость в том, чтобы поймать типичный момент?

– Одна из них. Моя хитрость в том, чтобы предположить, какое из миллиона обличий, которые человек принимает секунду за секундой, является тем обличием, которое нравится самому человеку, и поймать его.

– Но ведь это не всегда решение проблемы? – сказала Харриет задумчиво. – Поскольку большинству людей не нравится ни одно из таких обличий. Им вообще не нравится собственная внешность.

– Вы абсолютно правы. С другой стороны, они никогда её и не видели. Все позируют, когда смотрятся в зеркало – они не видят того, что видят другие. Вы сами прекрасный пример этого.

– Почему именно я?

– Поскольку ваши черты не слишком интересны, когда вы в покое. Именно жизнь придаёт им красоту. И необходимо подчеркнуть ваши глаза. У вас имеется некоторая серьёзность во взгляде. Вы разрешите мне сфотографировать вас?

– Конечно, как-нибудь потом. Но вернёмся к тому, что вы говорили о рисованном портрете.

– Картина требует времени. Поэтому она заключает в себе время. Меняющиеся выражения объекта, меняющийся свет, доверие или недоверие, с которым объект относится к художнику, – всё это входит в портрет.

– И результат покажет кого-то не таким, каким он фактически был в миллионную долю секунды, как на фотографии, но каким он был в течение часа, недели или года?

– Каким он был в течение времени, когда позировал художнику, да.

– Я видела портрет, – задумчиво произнесла Харриет, – который показывал натурщика больше, чем одним способом, на том же самом холсте.

– Это звучит очень изощрённо и искусственно. Кто его написал?

– Гастон Шаппарель. Я видела портрет в его студии, когда он писал меня. Интересно, какой я появлюсь из под его кисти, – глубокомысленно продолжала Харриет. Она вспомнила, что Питер хотел, чтобы кто-нибудь показал её ей же самой.

– О, он довольно хорош, – сказала мисс Фэншоу. – Лучше пишет женщин, чем мужчин.

– А вы наоборот?

– Не сказала бы. Я нахожу, что женщины интересней. У них есть больше, что скрывать.

– В самом деле? – удивилась Харриет. – Вы бы посмотрели на моего мужа, когда ему не нравится компания, в которой он находится, или когда он считает, что дипломатия требует скрывать свои чувства. Фактически, именно об этом я и хочу вас попросить: сделать для меня фотографии Питера. До сих пор его снимал только Бантер.

– Мервин – очень хороший фотограф.

– Но, возможно, слишком почтительный подход?

Мисс Фэншоу широко улыбнулась.

– Это вполне возможно. Но, леди Питер, я отняла у вас слишком много времени, и мне нужно идти. Если вы действительно хотите сделать портрет, позвоните в студию и мы выберем любое удобное время.

– Это была очень интересная встреча, мисс Фэншоу. Обязательно позвоню.

Когда гостья встала, чтобы уйти, появился Мередит, вновь, казалось, охваченный паникой, и объявил: «Хелен, герцогиня Денверская, миледи». А так как Хелен не стала ждать, пока о ней доложат, и следовала по пятам за Мередитом, обе женщины встретились на лестнице.

– Что эта за специфическая женщина, Харриет? – это было первое, что произнесла Хелен.

– Друг Бантера, – неосторожно сказала Харриет, задаваясь вопросом, что же такого было во внешности Хоуп Фэншоу, что показалось специфическим невестке.

– О Боже! – Хелен почти сорвалась на крик, глядя на поднос с кофе, уносимый Мередитом. – Харриет, нельзя заниматься людьми этого класса!

– Какой класс людей ты имеешь в виду, Хелен? – спросила Харриет. – Мисс Фэншоу не служанка, она имеет профессию, как и я сама. Садись, хочешь что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, Харриет, я не могу задерживаться. Я приехала, чтобы поговорить с тобой, только ты и я, поскольку узнала от вдовствующей герцогини, что Питер отсутствует.

Значит, он позвонил матери, подумала Харриет. Интересно, сказал ли он ей, в чём там дело?

– Да. Питер отсутствует, – сказала она. Она ждала, чтобы понять, чего хочет Хелен. Не было никакой необходимости её поощрять.

– Я хотела сказать, – начала Хелен, – что если ты хочешь избавиться от Бантера… ну, это вполне естественно для молодой жены – выбрать новую прислугу. Ты не обязана удерживать всех. Многие предпочитают не иметь вокруг старых слуг, которые пытаются поддерживать старый порядок и знают мужа лучше, чем они сами. И Бантер…