Текст книги "Смерть по объявлению"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 3
НАСТОЙЧИВЫЕ РАССПРОСЫ НОВОГО РЕКЛАМНОГО АГЕНТА

Мистер Брэдон уже с неделю работал в «Пимс паблисити» и успел усвоить несколько вещей. Он выучил среднее количество слов, которые могут поместиться на четырех дюймах бумаги; понял, что недовольство мистера Армстронга можно легко сменить на милость хорошей выкладкой, в то время как мистер Хэнкин воспринимал художественную работу как пустую трату времени для рекламного агента. Также Брэдон заметил, что слово «чистый» опасно употреблять в рекламном тексте, потому что если оно использовалось невзначай, то навлекало на клиента неминуемые вопросы со стороны различных городских служб, тогда как выражения «высочайшего качества», «лучшие ингредиенты», «выращенный в лучших условиях» не имели конкретного значения, а следовательно, были безопаснее; что фраза «давая работу тысячам британских служащих...» не была эквивалентна фразе «британцы сделали прорыв»; что северная часть Англии любила масло и маргарин чуть подсоленными, в то время как жители южной стороны предпочитали сладковатый вкус. Ему стало известно, что газета «Морнинг стар» не принимает никаких рекламных объявлений, где встречается слово «лечить», хотя не возражает против, например, таких слов, как «облегчить», и то, что любая организация, претендующая на слово «лечить», явно являлась запатентованным медицинским предприятием и пользовалась дорогостоящими печатями; что наиболее успешные тексты были простыми со стилистической точки зрения; что самые настоящие шедевры рекламной мысли, как правило, отвергались, потому что в них можно было усмотреть нечто противоречащее законам британской прессы. Брэдон узнал, что основной целью художника было отодвинуть текст в рекламе на второй план, при этом на первый выдвигалось изображение, а рекламный агент был отъявленным амбициозным негодяем, единственной целью которого было захламить все пространство вербальными составляющими, не оставив ни дюйма для визуальной части. Также ему удалось выяснить, что человек, отвечавший за выкладки, постоянно пытался примирить эти постоянно воюющие стороны; что все отделы объединялись против ненавистного клиента, который всегда настаивал на том, чтобы испортить показываемые ему лучшие образцы, запихивая туда всякую лишнюю информацию, – одним словом, всегда учитывал только собственные интересы и полностью игнорировал все, что заботило остальных.

Брэдон без посторонней помощи научился находить дорогу до своего рабочего места и чувствовал себя вполне уверенно на двух этажах, занимаемых агентством. Он обнаружил проход на крышу, где посыльные мальчишки обычно занимались физическими упражнениями под присмотром сержанта, и где в ясный день на Лондон открывался удивительный вид.

Брэдон познакомился с некоторыми менеджерами групп. И даже иногда ему удавалось запомнить, за какого клиента какой менеджер отвечал. При этом практически со всеми служащими собственного отдела он уже сдружился.

Два основных управляющих – мистер Армстронг и мистер Хэнкин были уникальны, каждый по-своему. И каждый был со своими тараканами в голове. Мистер Хэнкин, например, никогда не допускал заголовки со словом «чудесный». Мистеру Армстронгу же никогда не нравились выкладки, где присутствовали слова «судья», «ценить», «судить» или что-то в этом роде. Именно поэтому он завернул на корню кампанию «Уиффлет», которая размещала новый бренд сигарет «Хорошая оценка».

Мистер Копли, пожилой и более серьезный человек, который открыл для себя рекламный бизнес еще до всех нововведений и модернизации, охватившей волной всех новоиспеченных, только что выпустившихся из университетов рекламных агентов, явно имел тенденции к диспепсии, вследствие чего ненавидел все съедобные бренды в железных и картонных упаковках. Все, что выходило из банки или картонной упаковки, являлось для него ядом. Его диета всегда включала в себя непрожаренный стейк, фрукты и хлеб из муки грубого помола. Единственным брендом, для кого ему особенно нравилось работать, был «Банбери» – мука грубого помола. Он был действительно огорчен, когда узнал, что Инглеби отдает предпочтение совершенно другим продуктам и не одобряет выпечку. Но все равно к сардинам и консервированной семге он оставался непреклонным.

Мистер Инглеби специализировался на пафосной рекламе элитных сортов чая, предпочитаемых знатоками моды, сигарет «Уиффлет» (в престижных яхт-клубах и на скачках в Эскоте частенько можно было встретить мужчин, курящих сигареты именно этой марки) и марки обуви «Фарли Футуэйр». Он жил в Блумсбери, придерживался коммунистических взглядов в плане литературы, а одевался только в эксклюзивные пуловеры и серые фланелевые рубашки. Инглеби был одним из самых многообещающих рекламных агентов за всю историю «Пимс паблисити». Если бы его освободили от работы с «Уиффлет» и прочими вышеперечисленными брендами, он стал бы насмехаться почти над каждым продуктом и неуместно умничать.

Мисс Митейард была дамой с приблизительно схожими взглядами. Она могла спокойно писать практически обо всем, кроме женских товаров. С последними же успешно справлялись мистер Уиллис и мистер Гарретт. предшественник которого, например, мог легко облачаться в корсеты и пользоваться кремами для лица.

В целом отдел рекламы работал вместе вполне успешно, занимаясь написанием заголовков друг для друга в духе взаимопомощи и постоянно болтаясь возле рабочих мест своих соседей. Единственными двумя персонами, с которыми Брэдон был не в состоянии установить приятельские отношения, были мистер Копли, который всегда держался в стороне от всех, и мистер Уиллис, относившийся к любому новому сотруднику с некоторым недоверием. В остальном отдел был вполне приятным местечком.

Все в отделе любили поговорить. Еще никогда в своей жизни Брэдон не встречал столь разговорчивых людей и настолько свободных в своей болтовне. Было даже странно, что они еще делали какую-то работу. Но она действительно делалась. Все это напомнило ему о днях, проведенных в Оксфорде, когда эссе таинственным образом писались будто бы сами по себе в перерывах между бесконечными встречами в клубах и спортивными тренировками и когда большинство отличников хвастались, что никогда не занимались больше часа в день. Такая атмосфера Брэдону была по душе. Он был похож на любопытного слоненка и с удовольствием упражнялся в написании рекламных текстов. И ничто не нравилось ему больше, чем быть прерванным кем-нибудь из отдела, по горло сытым рекламой и желающим просто поболтать.

– Привет, – поздоровалась мисс Митейард однажды утром. Она пришла, чтобы проконсультироваться с Брэдоном насчет своих набросков по поводу рекламной кампании ирисок «Томбой». Ее рекламные обращения начинались словами: «Блеск, что за вкус!» или «Да, это йоркер!» – все это логично приводило к достоинствам ирисок, но не попадало в цель. Брэдон продемонстрировал свои мысли на этот счет, потом они вышли в коридор покурить, где чуть не столкнулись с мистером Армстронгом, после вернулись на рабочее место Брэдона, но мисс Митейард не собиралась уходить. Она села за стол Брэдона и начала рисовать карикатуры, кстати, достаточно неплохие, потом она потянулась к небольшому подносу, чтобы взять ластик. И произнесла, словно невзначай:

– Ух ты!

– Что?

– Это же жук-скарабей маленького Дина. Это нужно отдать его сестре.

– Ах это! Да, я знаю, что он там лежал, но я понятия не имел, кому он принадлежит. Неплохая штука. Настоящий оникс, хотя, конечно, не египетский и не очень древний.

– Может быть, и так, но Дин просто обожал его. И считал настоящим талисманом. Камень всегда был у него в кармане, или же он клал его перед собой, когда работал. Если бы он был тогда в тот день с ним, парень бы не упал с лестницы – по меньшей мере, так сказал бы он сам.

Брэдон аккуратно положил камешек на изгиб своей ладони. Он был достаточно большим, размером с ноготь на большом пальце человека, тяжелый и гладкий, только на одной стороне была небольшая царапинка.

– Что за человеком был Дин?

– Ну, неплохим, хотя я не особенно близко его знала. Иногда он казался мне маленьким чудовищем.

– В каком смысле?

– Из-за одной вещи – мне не нравились люди, с которыми он общался.

Брэдон вопросительно приподнял бровь.

– Нет, – сказала мисс Митейард. – Я не имею в виду то, о чем вы подумали. По меньшей мере, я имею в виду... Я не могу вам об этом сказать... Он постоянно общался с ребятами Момери. Хотя это было неглупо, я полагаю. К счастью, он пропустил знаменитую ночь, когда эта девушка Пунтер-Смит покончила с собой. «Пимс» уже больше бы не смог поднять голову, если бы кто-то из его сотрудников был вовлечен во все эти нотариальные разборки.

– А сколько, вы говорите, ему было лет?

– Двадцать шесть или двадцать семь, я думаю.

– А как он сюда попал?

– Обычное дело, я полагаю, нужны были деньги. Нужна была какая-то работа. Невозможно быть геем и не иметь денег, а он был никем, понимаешь? Его отец был банковским менеджером или что-то в этом роде, он был болен, поэтому, я полагаю, молодому Виктору пришлось как-то самому выкарабкиваться и зарабатывать себе на жизнь.

– Как же он во все это ввязался?

Мисс Митейард ухмыльнулась:

– Кто-то подобрал его, я думаю. Он всегда был симпатичным малым. А вы, мистер Брэдон, наверное, знаете ответ не хуже меня, а все равно спрашиваете.

– Это что, ответная реакция на мою добродетельность?

– Знаете, мне на самом деле более интересно, как вы попали сюда, чем Виктор Дин. Новый рекламный агент без опыта работы обычно начинает с четырех фунтов в неделю – почти достаточно, чтобы заплатить за пару ваших ботинок.

– А! – воскликнул Брэдон. – Как обманчива может быть внешность. Но ведь это очевидно, дорогая леди, что вы не совершаете покупки в «Уэст-Энде». Вы принадлежите к той части общества, которая платит конкретно за то, что покупает. Я почитаю это, но не желаю вас имитировать. К несчастью, есть некоторые вещи, которые нельзя приобрести, не имея денег. Плата за проезд, например, или бензин. Но я рад, что вы одобрили мои ботинки. Они изготовлены Раджем в Аркаде и, в отличие от «Фарли фэшн», как раз такие, какие обычно можно увидеть на королевском дворе в Эскоте, там где дискриминирующие мужчины обычно собираются. У них также есть женский отдел, и если вы упомянете мое имя...

– Я теперь, пожалуй, понимаю, почему вы выбрали для себя в качестве работы рекламу. – Сомнительное выражение липа мисс Митейард сменилось на просто насмешливое. – Я полагаю, что мне лучше вернуться к ирискам «Томбой». Спасибо за помощь в набросках.

Брэдон склонил голову, как только дверь за ней закрылась.

– Безрассудно. Практически выдал себя и всю игру. Мне лучше заняться работой. И выглядеть настолько естественно, насколько здесь это возможно.

Он пододвинул к себе каталог продукции, переполненный рекламными слоганами «Нутракса», и начал сосредоточенно изучать ею. Надолго, однако, ему не удалось остаться очному. Пару минут спустя вошел Инглеби с курительной трубкой в руках и какими-то бумагами.

– Брюер здесь?

– Не знаю. Но, – добавил Брэдон, – можешь поискать. Мой кабинет и потайные ступени – все в твоем распоряжении.

Инглеби заглянул в книжный шкаф:

– Кто-то уже забрал его. Ну ладно, а как ты написал бы «Крононоттонтологос»?

– Ой, я вряд ли смогу это воспроизвести. И «Алдиборонгофоскопорнио»? Кроссворд? Торквемада?

– Это не очень подходящий заголовок для бренда «Хорошие оценки». Не слишком ли жаркий? Я полагаю, Что нам придется пройти через недельную пыль и напрасную работу.

– Почему?

– Вышел новый приказ. Железная лестница забракована.

– Кем?

– Комиссией по эксплуатации помещений.

– О нет, они не должны были этого делать!

– Что ты имеешь в виду?

– Признание факта ответственности, не так ли?

– Времени тоже.

– Ну да, и я так полагаю.

– Ты выглядишь ошарашенным. Я уже начал думать, что у тебя свои какие-то личные переживания из-за этого дела.

– Господи, да нет, конечно! С чего бы это? Просто вопрос принципа. Кроме того, ступени постоянно использовались для поддержания отличной физической формы. Полагаю, что Виктор Дин не был настолько всеми любим.

– Ну, даже не знаю. Я никогда не видел в нем ничего плохого, кроме, пожалуй, того, что он не вполне был пропитан духом «Пимса», если так можно выразиться. И, конечно, мисс Митейард его ненавидела.

– За что?

– Ну, вообще-то она – достаточно порядочная женщина, но слишком уж строгая. Мой девиз – живи сам и не мешай жить другим, но защищая при этом свои собственные интересы. Как ты, кстати, справляешься с «Нутраксом»?

– Пока даже еще не брался за него. Я старался придумать слоганы для чая «Твёнтимэнс». Насколько я правильно понял Хэнки, у этого продукта нет каких-либо дополнительных преимуществ, кроме дешевизны, а сделан он в основном из смеси других чайных сортов. Заголовок должен вызывать уважение у покупателя и звучать солидно.

– Почему бы не назвать его как-нибудь вроде «Домашний чай»? Ничто не звучит столь же убедительно, и ничто не предложит такую же экономию.

– Отличная идея. Я передам ему, – сказал Брэдон. – У меня был хороший ленч, не думаю, что кто-нибудь еще работает в половине третьего дня. Это абсолютно неестественно.

– Все в этой профессии неестественно. О боже! Я вижу, кто-то приближается с подносом! Уходите! Уходите!

– Простите, – проговорила мисс Партон, держа поднос с тремя тарелочками, наполненными ароматным содержимым, – мистер Хэнкин просит вас апробировать эти образцы каши и высказать свое мнение.

– Моя дорогая, посмотри на время!

– Да, знаю, это ужасно, не правда ли? Они пронумерованы А, Б, В, и к ним еще прилагается опросник, а если вы мне вернете ложечки обратно, я их помою для мистера Копли.

– Мне станет плохо, – простонал Инглеби. – Чье это? «Пибоди»?

– Да, они собираются выпустить новую консервированную кашу. Никакого кипения, никакого размешивания – просто нагрейте банку. Посмотри на этикетку.

– Послушайте, – произнес Инглеби, – опробуйте это на мистере Макаллистере.

– Он уже пробовал, но его отзыв непечатный. Вот сахар и сливки.

– На что только не пойдешь ради здоровья нации! – Инглеби размешал массу ложечкой.

Брэдон положил порцию себе на язык и обратился к мисс Партон:

– Пишите, пока еще свежи мои впечатления. А: хорошая, приятный сладковатый ореховый аромат; каша настоящих мужчин. Б: деликатный характер, только чуть не хватает...

Мисс Партон довольно ухмыльнулась, и Инглеби, который ненавидел подобные ухмылки, отошел в сторону.

– Скажите мне, пожалуйста, – попросил Брэдон, – что было не так с моим предшественником? Почему мисс Митейард его ненавидела и почему Инглеби посылал его ко всем чертям?

Для мисс Партон ответ не составил труда.

– Да потому, что Дин вел нечестные игры. Он постоянно крутился вокруг рабочих мест других людей, собирая их идеи и выдавая за свои. А если кто-то подсказывал ему заголовок, а мистеру Армстронгу или мистеру Хэнкину он нравился, он никогда не признавался, кто его автор.

Такое объяснение заинтересовало Брэдона. Он прошел по коридору и заглянул в дверь Гарретта. Гарретт был занят написанием отчета по поводу опробованной каши и выглядел глубоко погруженным в это занятие.

– Надеюсь, я не прерываю вас в момент экстаза, – пробормотал Брэдон, – но я хотел вас кое о чем спросить. Уверяю вас, это всего лишь вопрос этикета. Видите ли, мистер Хэнкин попросил меня собрать список названий для шиллингового чая, а у меня их совсем мало. Мистер Инглеби предложил мне назвать его «Домашний чай». Меня это шокировало своей простотой, и я поблагодарил его.

– Ну и что?

– Ну... Я разговаривал с мисс Партон об этом несчастном малом, Дине. Она мне объяснила, почему некоторым людям здесь он не особенно нравился: потому что он воровал идеи других сотрудников и выдавал их за свои. Так вот, собственно, что я хотел знать, – разве агентов не спрашивали? Инглеби мне ничего не ответил.

– Ну, что-то в этом роде, – сказал Гарретт. – Это неписаное правило, по крайней мере, в нашем конце коридора. Ты можешь обращаться за помощью к кому угодно и при этом на показе поставить там свои инициалы, но если только это понравится Армстронгу, тогда непременно нужно сознаться, что это была идея другого человека, а ты просто так же подумал.

– А, ясно. Большое спасибо. А если идея признается провальной и ее начинают ругать, ты все равно все это выслушиваешь, я полагаю?

– Конечно. Заранее нужно было думать о том, что ты показываешь.

– Да, верно.

– Так вот, в случае с Дином – он сперва набирал идеи других агентов, ни слова им при этом не говоря, и у Хэнкина даже не сознавался в том, что это чужие идеи. Кстати, я бы на вашем месте не стал бы просить о содействии Копли или Уиллиса. Им никогда не нравилось раскрывать свои профессиональные секреты. Они еще со школы были одержимы идеей, что каждый должен плыть в своей лодке. На вашем месте я бы вообще не упоминал Уиллису о Дине. У меня какое-то предчувствие... Даже не знаю. В любом случае мое дело вас предупредить.

Брэдон поблагодарил Гарретта за информацию.

– Так легко споткнуться на новом месте. Я вам очень обязан.

Очевидно, мистер Брэдон не был особо чувствительным человеком, так как уже через полчаса находился в кабинете Уиллиса и, конечно, затронул Виктора Дина. Мистер Уиллис не пожелал обсуждать погибшего сотрудника и предложил Брэдону заняться своими делами. Брэдон осознавал, что Уиллис страдал от какого-то непонятного и болезненного смущения, особенно тогда, когда разговор принимал неожиданные обороты. Он был озадачен, но продолжал упорствовать. Уиллис же, посидев какое-то время в мрачной тишине с карандашом в руках, наконец поднял глаза.

– Если вы в игре мистера Дина, – произнес он, – лучше уйти. Меня это совершенно не интересует.

– В какой игре? Я не знал Дина. Никогда ничего нем не слышал, пока не пришел сюда. А в чем, собственно, дело?

– Если вы не знали Дина, зачем тогда сейчас интересуетесь всем этим? Он общался с компанией людей, до которых мне нет никакого дела. Вот и все. А глядя на вас, я делаю выводы, что, должно быть, вы тоже принадлежите к той же яркой толпе.

– Момери?

– Нет никакого смысла сейчас притворяться, что вы ничего не знаете об этом, не так ли, мистер Брэдон? – ухмыльнулся Уиллис.

– Инглеби рассказал мне, что Дин придерживался этого особого ответвления Яркой Молодежи, – ответил мягко Брэдон. – Но я ни разу никого из них не встречал, Они бы сочли меня старым и непросвещенным. Правда. Кроме того, я не думаю, что и мне самому они нужны. Некоторые из них действительно слишком шебутные и странные. А мистер Пим об этом знал? Ну, о том, что Дин как раз такой парень?

– Не думаю, иначе он бы моментально вышвырнул его. Какое вам вообще до всего этого дело?

– Абсолютно никакого, просто интересно, вот и все. Дин, кажется, был здесь темной лошадкой. Не вполне охваченный духом мистера Пима, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Так оно и было, но лучше бы вам последовать моему совету. Вам лучше оставить Дина и его драгоценных друзей в покое, это не пойдет вам на пользу. Лучшее, что Дин когда-либо сделал в своей жизни, – это то, что упал с лестницы и умер.

– Но ведь ничто в жизни не заставило бы его пойти на этот шаг осознанно? Все это как-то странно. Наверняка кто-то его любил. «Он был чьим-то сыном», – как говорится в одной старенькой песенке. Разве у него не было семьи? Но ведь сестра у него была, по меньшей мере?

– Какое вам чертово дело до его сестры?

– Да в принципе никакого. Я просто спросил, только и всего. Ну, мне пора. Спасибо за приятный разговор.

Уиллис вновь вернулся к своим бумагам, а Брэдон вышел от него с четким намерением получить информацию еще от кого-нибудь. Как обычно, отдел печати был отлично осведомлен о делах сотрудников компании.

– Только сестра, – проговорила мисс Партон. – Они вдвоем с Виктором снимали маленькую квартирку. Неплохая, но глуповатая, – вот так я подумала, когда впервые ее увидела. Наш мистер Уиллис, кажется, даже заинтересовался ею одно время, но это так ни к чему и не привело.

– А, понятно, – произнес Брэдон.

Брэдон вернулся в свой кабинет с твердым намерением заняться работой и достал каталоги. Но никак не мог сосредоточить на них внимание. Он то вставал и подходил к окну, то снова садился за стол. Наконец он вытащил из ящика лист бумаги. Это был листок с прошлогодними датами, и каждой дате соответствовала определенная буква алфавита:

январь: 7 – «Г»; 14 – «О»; 21 – «А»; 28 – «П»;

февраль: 5 – «Г».

В столе были и другие бумаги, написанные тем же почерком, принадлежащим Виктору Дину, но этот листок интересовал мистера Брэдона больше всего. Он внимательно его изучил, потом аккуратно сложил и положил к себе в карман.

«Что же могут обозначать эти даты и цифры, какой-то тайный шифр? – думал Брэдон. – Вероятно, это какая-то хитрая схема продажи «Сопо». – Он встряхнул головой и все-таки заставил себя вернуться к изучению каталожных товаров.

Мистер Пим, действующий руководитель компании, обычно всегда выжидал неделю-другую и только потом вызывал на беседу своих новых сотрудников. По его теории было бесполезно спрашивать людей об их работе, пока у них четко не сформировалась идея, чем собственно они должны заниматься. Пим был человеком сознательным и постоянно напоминал себе о необходимости установления дружелюбных отношений со своими подчиненными, лично с каждым из них: начиная от управляющих отделами и заканчивая последним посыльным. За годы службы он выработал эффективную формулу, позволяющую ему выполнять эту необходимую обязанность. В конце рабочей недели он посылал за новыми сотрудниками, интересовался их работой и интересами, после чего всегда заводил проповедь о сервисе в рекламе. Если его слушатель с достоинством переживал эти тяжкие испытания, которые обычно не выдерживали молодые сотрудники, тогда их имена заносились в список ежемесячной корпоративной вечеринки, происходившей в небольшом конференц-зале. Двадцать человек, выбранных из всех отделов, находясь под пристальным вниманием мистера Пима, пили обыкновенный офисный чай, поглощали бутерброды из местной столовой и пирожные, любезно предоставленные фирмой «Дэйрифилдс», и сами себя развлекали в течение положенного часа. Функции этого чаепития заключались в поддержании внутрикорпоративных отношений и объединении таким путем членов коллектива. Кроме того, столичная пресса раз в полгода посещала данные мероприятия и использовала полученную на них информацию для написания разного рода статей.

Помимо этого, в агентстве дополнительно организовывались званые неформальные вечера, проходившие в резиденции Пима, куда попадали шесть жертв. Кроме традиционного чопорного ужина, раскладывались два стола для игры в бридж, за которой наблюдали миссис и мистер Пим. Для секретарей групп, молодых рекламных агентов и начинающих художников дважды в год рассылались приглашения с программой танцев до десяти вечера; предполагалось, что старожилы компании должны обязательно посещать такие мероприятия и тренироваться в роли стюардов. Для сотрудников печатного отдела и секретарей устраивалась специальная вечеринка на открытом воздухе с теннисом и бадминтоном; для всех офисных сотрудников были придуманы специальные угощения. В мае каждого года проводился большой ежегодный ужин и танцевальная вечеринка для всего коллектива, на которой обычно подводились итоги года и все выпивали за здоровье мистера Пима.

Так и мистер Брэдон был вызван в кабинет к мистеру Пиму.

– Что ж, мистер Брэдон. – Пим включил автоматическую улыбку, потом резко выключил ее и продолжил: – Как вы? Справляетесь?

– Да, все в порядке, спасибо, сэр.

– Находите работу сложной?

– Немного, – согласился Брэдон. – Пока не поймешь всю специфику, понимаете, о чем я говорю. Немного необычная, если можно так выразиться.

– Да, да, конечно, – произнес мистер Пим. – Вы хорошо ладите с мистером Хэнкином и мистером Армстронгом?

Брэдон ответил, что находит их отзывчивыми и доброжелательными.

– Они очень хорошо отзываются о вас, – сказал мистер Пим. – Думают, что вы можете стать отличным рекламным агентом. – Он снова улыбнулся, и Брэдон улыбнулся ему в ответ машинально.

– Учитывая обстоятельства, это совсем неплохо, да?

Мистер Пим внезапно поднялся и распахнул настежь дверь, которая отделяла его кабинет от комнаты секретаря:

– Мисс Хартли, пожалуйста, сходите к мистеру Викерсу и попросите его подготовить детальный отчет по «Дарлингс», который нужен мне немедленно. Вы можете подождать там, пока он будет готовиться, и принести его сразу же, как тот будет закончен.

Мисс Хартли, осознавая, что она освобождалась от выслушивания очередного дискурса мистера Пима по поводу сервиса в рекламе, который, благодаря тонким перегородкам и резонансу, был ей досконально знаком, встала и послушно вышла из комнаты.

Это значило, что у нее появилась возможность поболтать с мисс Росситер и мисс Партон, пока мистер Викерс будет подготавливать свои бумаги. В любом случае ей не стоит торопиться. Мисс Росситер понимала, что мистер Уиллис уже осознал все страшные опасения насчет мистера Брэдона, и ей не терпелось узнать, в чем же все-таки дело.

– Так вот, – сказал мистер Пим, язык его быстро шевелился, и, казалось, ему не терпелось поскорее начать расспросы. – Что вы мне можете сказать?

Мистер Брэдон вытянул локти вдоль стола мистера Пима, и некоторое время говорил тихим голосом. Во время его рассказа щеки мистера Пима становились бледнее и бледнее.