Текст книги "Несущая свет. Том 2"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
– Кто ты и что здесь делаешь? – резким тоном спросила Ауриана.
– Я – Иота, величайший песенник всех времен. Прибыл от двора короля Кромера, над которым ты одержала славную победу, да будет прославлено твое имя!
Эта похвала почти не тронула ее, потому что была слишком примитивной. Она часто слышала подобную лесть от бойких на язык чужестранных путешественников.
– Для своего посещения ты выбрал не самое удачное время. Мы имеем дело с врагом, который не отличается уважением к благородным музыкантам. Из тебя сделают раба.
– Или убьют, что не менее вероятно. Но я пришел сюда, чтобы увидеть твое лицо, Ауриана, прежде чем меня настигнет смерть.
Эти слова застали ее врасплох. Не так часто ей приходилось встречать такое проявление высочайшего уважения, которого она удостоилась среди соседних племен. Скорее всего, даже победу Зигвульфа приписывают ее военной удаче.
Но в голове у нее, было совсем другое. Ей хотелось сказать: «Посмотри на смертную, поверженную в прах. Наверняка мой вид рассеет все твое восхищение мной. Сегодня меня ждет одинокая смерть вдали от моего ребенка. Это крушение всех моих планов и надежд»
Но этот человек, казалось, видел лишь былое величие.
– Ты оказываешь мне большую честь, чем я заслуживаю, – ответила она, почувствовав некоторую неловкость, а затем добавила с улыбкой. – Если мне суждено жить в твоих песнях, то ты должен сам остаться в живых. Уходи сейчас же и спрячься в колодце за навозной кучей.
Она тронула коня, но Иота не пошевелился. Его пристальный неподвижный взгляд обжигал ей спину Ауриана обернулась.
– Иота! Берегись почитания других, это обман разума. Когда ты будешь петь свои песни, не забывай об этих, кто не сбежал от смерти.
И она указала на свое жалкое войско. Иота кивнул, не сводя с нее глаз.
Ауриана проехала мимо плетеной клетки с двумя живыми еще заложниками и отдала им просяной хлеб, который не лез ей в горло. Постояв около клетки, она увидела, как эти трибуны, приняв хлеб без малейших признаков благодарности, разделили его между собой и съели. Она как бы говорила им своим взглядом: «Вот так я обращаюсь со своими врагами». Один из них уставился на нее в ответ. Он был закутан с головой в попону, и лишь два уголька глаз светились из этой серой, бесформенной массы. Своим немигающим взглядом это существо больше напоминало ящерицу. Ей было понятно, что этот римлянин считал такой поступок проявлением благоразумия, а не добродетели, желания, чтобы они заступились за нее, когда она окажется во власти его товарищей по оружию.
Чуть позже Ауриана проехала перед воинами и спешилась рядом с Гринигом, который уже начал ритуал освящения войска перед битвой. После того, как Гриниг окунул церемониальное копье в котел с кровью коня и, обратив его к Водану, начертил в воздухе знак победы, Ауриана разорвала кожаный мешочек, содержащий в себе пепел белой коровы и кота, принесенных ею в жертву осенью. Вознося молитву Фрие, она стала бросать пепел по ветру, осыпая им войско.
– Сюда скачет какой-то всадник! – прозвучал с палисада голос Зигвульфа.
Ауриана взобралась на стену. В самом деле, от плотной массы легиона отделился всадник и поскакал к крепости. Когда он приблизился, все узнали Сигго, дальнего родственника Зигвульфа. Этот Сигго попал в плен четыре года назад и служил теперь во вспомогательной кавалерии Восьмого легиона Августа.
Воины на стене хмуро приветствовали Сигго, который уже подскакал к стене и остановился внизу под ними. Ауриана услышала, как Зигвульф презрительно отозвался о «глупом петушке, который променял свою честь на коня в крысиной сбруе».
На Сигго был золотистый шлем с длинным желтым пером и замечательной работы латы поверх короткой, расшитой алым кожаной куртки. Конь был под стать всаднику – уздечка и чепрак поблескивали бронзовыми медальонами, покрытыми разноцветной эмалью. Голову животного защищала парадная бронзовая маска с откидывающимися щитками для глаз.
Все уставились на него в молчаливом восхищении, смешанным с завистью. Конь в этих доспехах выглядел таким же воином, как и его хозяин.
Сигго снял шлем, открыв всем свои светло-рыжие волосы, коротко остриженные и причесанные вперед, как было принято у римлян. Кроме того, все заметили, что посланец римлян выглядел очень здоровым и упитанным.
– Я буду говорить с дочерью Бальдемара! – напыжившись, важно заявил Сигго.
– Я здесь, Сигго! – ответила ему Ауриана сильным и звонким голосом.
В это время посланец римлян всматривался в своих бывших соплеменников, а теперь врагов. Он был потрясен их состоянием. Они были похожи на пещерных людей, не знавших нормальной жизни. Их мрачное, зловещее молчание выводило его из себя. Он и парламентером-то согласился быть только потому, что его обещали сделать офицером. К тому же он рассчитывал, что осажденные не тронут его из-за кровного родства. Однако теперь он видел, что этот расчет мог и не оправдаться. Голод и страх смели напрочь все условности древних обычаев. Они сделали из защитников крепости одержимых, которых теперь не удерживало ничто, кроме смерти.
«Интересно, – подумал Сигго, – отомстят за меня мои новые братья, если эти люди на стене убьют меня?» И в душе его была изрядная толика сомнения.
– Ауриана! – начал Сигго, поборов в себе желание повернуть коня и ускакать прочь. – Сопротивление бесполезно. Ты должна открыть ворота. Они нашли твоего ребенка.
Из груди отважной женщины вырвался негромкий крик, услышанный, правда, лишь теми, кто находился совсем близко от нее. Но это тяжелое известие не заставило Ауриану впасть в растерянность. Напротив, все свидетельствовало об обратном: и гордо поднятая голова, и прямой взор, полный ненависти к врагу.
– Ее зовут Авенахар, не так ли? – продолжал Сигго. – Темноволосая девочка чуть постарше одного года?
Сердце Аурианы сжалось и почти остановилось, кожу словно лизнул язык пламени. Было ощущение, что ее поразили только что выкованным мечом, еще не успевшим остыть.
– Твоего младенца пощадят, если ты сейчас отпустишь заложников и откроешь ворота. Если же им придется применить силу, не будет снисхождения ни к кому, и в первую очередь к тебе. Подчинись, открой ворота, и девочка будет жить.
– Лжец! – закричали десятки воинов на стене.
– Посмотрите-ка, какой он хорошенький в этих бабских перышках! – поддразнил парламентера Зигвульф.
– Возвращайся в свою парилку, римский раб! – крикнул кто-то из воинов.
– Доедающий объедки пес, самый шелудивый из всех псов! – гаркнул Коньярик. – А ну покажи, как ты виляешь хвостом перед своими хозяевами!
– Сигго ест на четвереньках из собачьей миски!
– И любит ходить на задних лапках!
– Он совсем изнежился, забавляясь с мальчиками-недоростками в горячих ваннах.
– Тихо! – резко повысила свой голос Ауриана, перекричав всю эту разноголосицу.
Она очень надеялась, что Сигго не видит дрожь в ее теле. Фастила взяла ее за руку.
– Это может оказаться ложью, – срывающимся шепотом произнесла она, пытаясь ободрить Ауриану. – Это хитрый прием. Кто осмелился бы отнять ребенка, который находится на попечении самой Рамис?
– И все же то, что сказал Сигго, вполне может оказаться правдой, – возразила Ауриана. – Ведь нашу последнюю Веледу взяли живьем. Так это или нет, но у нас есть лишь один ответ.
И она закрыла глаза.
«И опять боги не оставили мне выбора. Рамис, неужели они отняли у тебя ребенка? Или же ты сама отдала Авенахар? Если они не лгут, то слова, которые я сейчас скажу, обрекут ее на гибель».
Сигго, разумеется, не мог видеть, что сердце Аурианы разбилось вдребезги и рассыпалось на мелкие кусочки. Ему был виден лишь ее взгляд, прожигавший насквозь своим презрением, от которого его коробило, да масса волос, грозно развевавшихся на ветру.
– Уезжай от нас, Сигго, – ответила Ауриана негромким голосом. – Я не сделаю того, о чем ты просишь. Неужели ты думаешь, что я буду торговаться за жизнь одного моего ребенка в то время, когда вы убиваете детей десятками или забираете их в рабство? Как ты мог подумать, что я предам этих людей и открою ворота врагу? Ты слишком долго прожил с ними, Сигго. Их повадки въелись в твою кровь. Оставь нас!
«А теперь мне нужно вырвать свой язык с корнем, ведь с него сорвались слова, из-за которых на небеса отправятся души десятков дорогих мне людей».
Ответ Аурианы вызвал бурную и одобрительную какофонию выкриков со стороны воинов.
– Мы выпустим из тебя кишки и сделаем из них струны для лир, отродье тролля!
– Кучка поросячьего дерьма!
– Шелудивая дворняга, прислужник убийцы-чужестранца!
Нервы Сигго не выдержали. Так и не надев шлем, он круто развернул коня и, пришпорив его, поскакал прочь.
Один из воинов на стене, неизвестно, кто именно, метнул копье.
– Нельзя! – закричала Ауриана, срывая голос. – Это парламентер!
Однако, было уже поздно. Прицел был точен. Копье попало Сигго прямо в шею чуть пониже затылка. Сигго кувыркнулся на полном скаку с коня и, немного подергавшись в агонии, замер.
Парламентер был убит на глазах у римских легионеров. Конь без всадника доскакал до первых рядов римлян и остановился. Воодушевившись, защитники крепости издали дружный победный клич.
Ауриана бросила копье, что было сил, надеясь достичь им до того места, где чернел грозный вал щитов и копий римлян.
– Убийцы! – завопила она свирепым голосом.
Ветер подхватил ее копье и понес, продлив его полет до немыслимого расстояния, но все же оно упало, не долетев до цели. В глубине души у Аурианы шевельнулась мысль, что вся ее жизнь была подобна этому копью. Всегда она боролась изо всех сил, но всегда этого было мало.
Через несколько мгновений до хаттов донесся звук трубы римлян, напоминающий блеяние. Ауриана заметила, что первые ряды врагов пришли в движение. Легионеры начали наступать.
Лучники на стене натянули тетивы. Когда первая линия римлян подошла на выстрел, Ауриана взмахнула рукой. В воздухе мелькнули огненные стрелы, но не нанесли почти никакого урона противнику, ударившись о тяжелые прямоугольные щиты.
На этой дистанции легионеры остановились. Прошло немного времени, и защитники крепости увидали, что с подъехавших повозок разгружают какие-то странные, громоздкие устройства, предназначение которых трудно было угадать.
Затем появилось какое-то диковинное сооружение, напоминающее сарай на колесах. Он был сделан из щитов с железными пластинами. Длина этого сооружения равнялась двум лошадиным корпусам, а ширина – одному. Вслед за первым выехало второе, потом третье и так далее. Стало ясно, что римляне намеревались создать из них коридор, по которому они могли беспрепятственно и вполне безопасно приближаться к стенам крепости.
– Мантелеты, – тихо проговорила Ауриана Зигвульфу, вспомнив, как Деций описывал ей эти устройства. – Под их защитой они понесут сюда штурмовые лестницы.
– Какие презренные трусы! – Зигвульф не сказал, а выплюнул эти слова, а на его худом, высохшем лице появилась гримаса, сделавшая его похожим на тролля. – А где же их божественный Император Домициан? Почему он не возглавляет их? У них вождь, который не ведет за собой воинов!
Через несколько минут лучники опять осыпали римлян настоящим дождем стрел, но все они отскакивали от железного покрытия мантелетов и усеивали поле дрожащими язычками пламени. Ауриана приказала прекратить тратить стрелы. Ее внимание привлекло оживление на флангах римлян, причину которого она пока не понимала. Она почувствовала, как все ее тело напряглось, словно приготовилось к прыжку. Ничего не было видно, так как защитников крепости временно ослепили лучи восходящего солнца. Это неудобство, по мнению Аурианы, враг учел в своих расчетах.
– Что это? – спросил Зигвульф, нахмурившись.
Он ожидал ответа от Аурианы на любой вопрос о тактике римлян и их боевой технике, потому что знал о ее долгой связи с Децием. Однако отвечать не было времени. Инстинкт и правильные выводы из увиденного подсказали ей единственно верное в этой ситуации решение.
– Ложись! – скомандовала она.
Почти все воины распластались на стене. Над ними послышался шум метательных снарядов, которые с шумом разрывали воздух. Более двадцати воинов были сброшены со стены высотой в десять футов и оказались на плотно утоптанной земле.
Римляне установили катапульты. Всего их было около пятидесяти, самое большее, шестьдесят. Среди женщин, чье место в крепости было за резервом, поднялся страшный крик. Они побросали свои корзины с камнями и опрометью кинулись вперед посмотреть, не было ли в числе пораженных их мужей. Пятерым женщинам не повезло. Они обнаружили своих мужей мертвыми или при смерти и рухнули рядом с их телами, завывая во весь голос и принявшись рвать на себе волосы. Одна из них схватила меч мужа и ударила им себя прямо в сердце.
Ауриане пришлось приказать нескольким воинам оттащить этих несчастных подальше.
Произошедшее у всех на глазах оказывало слишком деморализующее действие. Позднее Ауриана сможет посочувствовать им, но не теперь, когда обстановка требовала от нее твердости и решительности. Она ощущала себя существом, созданным из огня и железа.
Воины, находящиеся на стене, не могли встать и выпрямиться, потому что римляне непрерывно обстреливали крепость. Залп следовал за залпом, и каменные ядра беспрестанно свистели в воздухе над головами оборонявшихся.
– Водан, сохрани жизнь своим покорным слугам! – услышала она дрожащий голос воина, который постоянно повторял это заклинание. Предательское чувство неуверенности и обреченности все глубже проникало в ее душу. Ауриана почти не находила сил противостоять этому. Сколько же времени еще было ей отпущено судьбой?
Как следует прислушавшись, Ауриана уловила в ритме залпов некоторую неравномерность. Промежутки между ними начали увеличиваться.
Улучив момент, показавшийся ей безопасным, она быстро встала и попыталась понять, что замышляют римляне. Затем, почувствовав, что сейчас последует очередной залп, снова упала на четвереньки. Выражение ее лица встревожило Фастилу и Зигвульфа.
– Ауриана, в чем дело? – шепотом спросила Фастила.
– Они выкатывают вперед осадную башню, – ответила ей Ауриана. – Небольшую. Внутри ее находятся солдаты. Они считают, что на стене не осталось никого в живых и теперь им осталось лишь взобраться на нее. Когда башня подъедет к стене, с нее откинется мостик, по нему легионеры перейдут сюда, займут сначала всю стену, а затем спустятся в крепость.
– Мы должны поджечь ее, – произнес Зигвульф.
По мнению Аурианы эта попытка вряд ли могла увенчаться успехом. Спереди и с боков башню защищали кожаные покрывала, смачивавшиеся водой. Люди внутри нее были неуязвимы для стрел и копий. Пока с башни не откинется мостик, солдаты могли не опасаться за свою жизнь.
Зигвульф подал сигнал лучникам.
– Цельтесь повыше, – приказал он.
Ауриана обрадовалась его спокойствию. Он казался непоколебимым, как скала. Его растрепавшаяся, торчащая во все стороны колкая черная борода и всклокоченные, спутавшиеся волосы на голове стали белыми от пыли. Раньше в их взаимоотношениях не все было гладко, ей временами трудно было заставить его подчиниться, но теперь она гордилась им и испытывала к нему огромную симпатию.
Он мужественно держится, лучше, чем кто бы то ни было. Его привычка действовать, а не размышлять сослужила ему сегодня хорошую службу. Вот что значит быть созданием, которое живет сегодняшним днем, не заботясь о причинах и последствиях своих поступков.
Лучники подожгли свои стрелы и, вспрыгнув на ноги, выпустили их. Семь или восемь стрел попали в цель – в боковины башни. Было сделано еще два залпа, и вскоре все это неуклюжее грозное сооружение ощетинилось горящими стрелами, но огонь не распространялся. Осадная башня продолжала свое зловещее продвижение вперед, покачиваясь из стороны в сторону и поскрипывая.
– Она сделана из дерева, которое не горит, – подавленно сказал Зигвульф.
В ответ на обстрел башни катапульты стали засыпать крепостные стены градом камней. Ауриана заметила разнобой в залпах. Промежутки между ними постоянно менялись. Это делалось с целью не дать определить защитникам крепости безопасную паузу, чтобы встать и поточнее прицелиться.
– Отступайте в основные укрепления, – приказала лучникам Ауриана, стараясь держаться поувереннее, чтобы у них не возникло мыслей о неизбежном поражении. – Мы должны уничтожить их как только башня подъедет к стенам, и они попытаются выйти из нее по перекидному мостику.
Зигвульф соскочил на землю и приказал своим людям построиться. Каждый воин знал свое место в этом боевом порядке, и выполнить этот приказ не составило труда. Ауриана тут же прошла по рядам, воодушевляя и подбадривая тех, кто был близок к панике. Она подробно все объяснила и предупредила, что опасно сбиваться в кучу после начала боя. Затем она заняла место на острие клина вместе с Витгерном и Зигвульфом. Фастила стояла за ее спиной. У Аурианы возникло чувство, что их отряд был последним островком справедливости и человечности, который скоро должны были захлестнуть волны бездонного, жестокого моря.
Теперь им уже была видна остроконечная крыша осадной башни, обшитая кожей. Это громоздкое сооружение приближалось с какой-то неспешной, звериной решительностью, переваливаясь с боку на бок из-за неровностей почвы.
Солнце было уже высоко, и войско хаттов, ожидавшее развязки, начало ощущать на себе действие его знойных, немилосердно палящих лучей. Ауриана слушала звуки, окружавшие ее со всех сторон и не дававшие прислушиваться к тому, что происходило снаружи крепости: жужжание мух, свист камней над головой, всхлипывания и плач женщин, слабое, но настойчивое хныканье ребенка, заклинания, которые произносили воины хриплыми, грубыми голосами, пытаясь призвать удачу в помощь своему оружию. Пахло потом от давно немытых тел и еще чем-то тошнотворным. Неподалеку от Аурианы упал мужчина – еще одна жертва болезни, вызванной голодом. Послышалось шарканье ног и звук волочащегося по земле тела – это родственники упавшего поспешно тащили его в безопасное место.
Но вот из-за стены донеслись скрежещущие и царапающие звуки. Это штурмующие приставляли к стенам свои лестницы, а колеса осадной башни все еще продолжали скрипеть.
«Зверь подобрался к нам так близко, что мы ощущаем его смрадное дыхание».
Глава 29
Ауриана почувствовала на себе пристальный взгляд Витгерна и, повернувшись, посмотрела ему в глаза. Она увидела в них печаль и сожаление о сотнях несостоявшихся объятий. «Но ведь мы соединились, не так ли? – думала Ауриана. – Мы выбрали одну и ту же судьбу, мы боролись вместе и разве же мы не любили? Близкие родственники, муж и жена не могли любить больше, чем мы».
Она подарила ему чуть заметную улыбку в знак признания их долголетней дружбы. «Да, Витгерн, – говорила ему взглядом Ауриана, – в этом мире, где вещи и люди вечно не подходят друг другу, такое полное взаимопонимание между нами значит не меньше, чем большая любовь. Я ничего не понимаю, а уже настало время умирать. У меня нет даже ненависти к врагу – чувство, которое я сейчас испытываю, куда сильнее ненависти».
Ауриана ощутила волну ревности, исходящей от Фастилы, когда та заметила, как они обменялись взглядами. Эта волна была жаркой, словно от очага, и она тотчас раскаялась.
Неужели нет спасения? Ауриана никак не могла в это поверить. У нее будет он, а у него буду я, но у меня будет тот, кто нигде не существует. И сегодня все это закончится, а наши души будут заполнены лишь наполовину, и каждый из нас пройдет лишь половину пути, а награда достанется другим.
Перекидной мостик упал с осадной башни на стену, и эхо от этого удара разнеслось по всей крепости. Не давая врагу выйти из башни, Зигвульф и Ауриана бросились в атаку с копьями наперевес, увлекая за собой своих воинов. И тогда дневной свет померк от тучи копий, взвившихся в небо. Некоторые из них попали в цель – из-за стены раздались душераздирающие предсмертные вопли и глухие удары падающих тел о землю.
Обстрел из катапульт прекратился, так как на траектории полета каменных снарядов уже находились легионеры. Внезапно наступившая тишина была не менее ужасной, чем свист камней. Отряд хаттов быстро вскарабкался на проход за палисадом. Ауриана и Зигвульф метнули свои копья и устремились на перекидной мостик с обнаженными мечами в руках. За ними последовали далеко не все, потому что узкий мостик не мог вместить всех желающих сразиться с врагом. Напор хаттов был столь мощным, что римляне, едва вступившие на мостик из башни, вынуждены были отступить назад. Хатты долго сдерживали их, и римлянам никак не удавалось пробиться дальше середины мостика.
Ауриану охватило такое опьянение боем, что в этот момент она была готова поверить в победу. Хотя Зигвульф сражался рядом, а с тыла ее надежно прикрывали другие воины, она все равно дралась одна, поражая своих противников одного за другим. Выжидая подходящий момент, она наносила удар в незащищенное горло. Ее меч разил с такой легкостью, что казалось, он существовал сам по себе, отдельно от руки Аурианы. Взмах – и острие вонзается в плоть врага. Хрустят шейные позвонки, и легионер, бессильно раскинув руки, мешком валится со стены. В глазах у нее появилось знакомое помутнение от экстаза битвы. Она чувствовала себя сотканной из невесомого эфира и огня, не знающей границ своим возможностям и выносливости. Судьба поставила ее между смертью и народом. Но это состояние продолжалось недолго.
Вскоре она заметила, что вокруг нее остается все меньше и меньше свободного места – слишком много бойцов оказалось на мостике. Она увидела, как из-за толчеи три воина упали вниз на мечи и копья легионеров. Тогда она и Зигвульф закричали своим людям, чтобы они отошли немного назад и дали место для маневрирования тем, кто бился впереди. Но в шуме схватки их никто не услышал, и все осталось по-прежнему. Хатты продолжали мешать друг другу, а несколько человек даже пострадали от копий своих товарищей, которым не терпелось вступить в схватку.
В противоположность им римляне наращивали свое превосходство медленно, но верно и действовали с методичной расчетливостью. Они наступали по четыре в ряд, прикрываясь сомкнутыми щитами. Они напоминали рвущуюся вперед железную машину, которая может смести со своего пути все препятствия.
Легионеры захватили середину моста и продолжали двигаться дальше, Ауриана почувствовала, что ее потащило назад, словно засасывая водоворотом.
А у защитников стены дела шли все хуже и хуже. Витгерн выбивался из сил, появляясь то тут, то там и сбрасывая со стен штурмовые лестницы. Однажды ему удалось опрокинуть бочонок с кипящей смолой прямо на головы легионеров, поднимающихся на стену. Смола проникла под доспехи, и душераздирающие вопли заглушили на какое-то время все остальные звуки битвы. Но вскоре после этого римляне поднесли еще несколько десятков лестниц, и спустя немного времени их превосходство на стенах стало подавляющим.
Организованное сопротивление хаттов превратилось в борьбу разрозненных и частично окруженных групп и в одиночку. Наступил хаос. Каждый дрался сам по себе, а предводители хаттов не имели теперь ни малейшего представления о ходе битвы.
Ауриана увидела, что мостик уже целиком находится в руках римлян. Оттуда поток нападающих разлился по всей стене. Через несколько минут она и окружающие ее воины вынуждены были спрыгнуть со стены вниз, внутрь крепости. Нескольких замешкавшихся хаттов римляне сбросили вниз. Было ясно, что положение стало непоправимым.
Крепость напоминала теперь корабль, получивший с дюжину пробоин в разных местах и быстро уходивший под воду. Штурмовые лестницы стояли повсюду, и хорошо натренированные легионеры поднимались по ним с необыкновенной легкостью. Оказавшись наверху, они разбегались в разные стороны и метали в хаттов, дерущихся внизу, копья и дротики. Проникшие в крепость римляне напали с тыла на воинов, защищающих ворота, и, перебив их, открыли путь тем, кто оставался снаружи. Легионеры хлынули внутрь широким потоком, словно река, прорвавшая плотину.
Ауриана подумала, что теперь оставалось только одно – умереть с достоинством. Вместе с Зигвульфом она построила остатки своих воинов в клин и быстро, почти бегом повела их навстречу легионерам, продолжавшим вливаться в распахнутые настежь ворота. Всего в распоряжении Аурианы было около четырех с небольшим тысяч ослабевших от голода и одетых в лохмотья воинов.
Вся стена уже кишела легионерами. У них теперь было преимущество в высоте. Их копья и дротики производили страшные опустошения в рядах хаттов. Скоро знаменосец когорты поднял вверх знамя, прозвучали два коротких сигнала трубы, и каждый второй солдат спрыгнул со стены во двор. Спрыгнувшие быстро построились в шеренги. Перед этим они подожгли бревна, подпирающие стены изнутри. Они занялись огнем, а порывы ветра разметали по двору густой дым, который окутывал своим покрывалом кровавое зрелище внутри крепости.
На хаттов вновь обрушился дождь дротиков и копий. Когда дым рассеялся, глазам Аурианы предстали груды тел ее соплеменников, убитых этим грозным оружием. В следующую секунду, уклоняясь от летящего в нее копья, она была вынуждена перепрыгнуть через двух воинов. Копье, пущенное со страшной силой, пробило их обоих и пригвоздило к земле. Несчастные, нанизанные на этот страшный вертел, извивались в предсмертных корчах. У них не было сил кричать и они лишь хрипели, пуская изо рта кровавую пену.
Стена железных римских щитов придвинулась достаточно близко, и Ауриана смогла рассмотреть на них рельефное изображение молний. Хатты метнули копья, но для легионеров они были не больше укуса комаров.
Сблизившись с противником для рукопашного боя, римляне обнажили мечи. Ауриана принялась оттаскивать раненых хаттов в сторону, чтобы их не затоптали. Затем она попыталась вложить в руки своих воинов деревянные щиты. Оглянувшись, она увидела Витгерна, который делал то же самое. Он тащил за ноги тяжело раненого воина с места, которое спустя пару минут уже попирали кожаные римские сапоги без мысков. Вражеское войско было безликим, безжалостным, тысяченогим чудовищем, а мечи походили на ряд остроконечных клыков, которые высовывались из-за тускло поблескивающих щитов.
Две силы сшиблись в схватке. Ауриана с трудом парировала удар меча легионера, отчего мускулы ее руки напряглись так, что, казалось, еще немного, и они лопнут. Поток людей приподнял ее и протащил несколько футов. Затем ее бросило на вражеский щит, о выпуклости которого она ободрала бок. Не удержавшись на ногах, Ауриана рухнула на колени.
Словно какой-то исполинской рукой хаттов смело назад. Зигвульф рядом с Аурианой поскользнулся в луже крови и упал на спину.
– Зигвульф! – крикнула она, но ее голоса не было слышно. – Нет!
Он рухнул прямо под ноги римлян, и Ауриана с ужасом представила, что клыкастый зверь сейчас растерзает его. Она бросилась на защиту своего товарища, самоотверженно отражая удары, предназначавшиеся ему.
И все же его конец был неизбежен. Их взгляды на миг встретились, и в глазах Зигвульфа она увидела обреченность и признательность. В следующий миг на грудь ему наступила нога легионера, а в горло вонзился меч.
Зигвульф погиб. Ее разум отказывался воспринимать его смерть.
«Все твое бесхитростное, прямое мужество не принесло тебе добра. Вот и тебя сожрало это ненасытное чужеземное чудовище и даже не поперхнулось. Парки жестоко подшутили над тобой, дав имя, которое обозначает «победоносный волк». А еще говорят о том, что имена обладают волшебной силой!»
Ауриана отчаянно дралась, окруженная немногочисленной кучкой своих соплеменников. В ее глазах стояли слезы. Потери хаттов были ужасны, и они дрогнули. Сначала поодиночке, а потом и группами воины стали покидать поле боя. Некоторые нарочно искали смерть, выбегая к стенам, откуда римляне бросали в них копья, упражняясь в меткости, Другие прыгали в горящие хижины и погибали в огне. Среди последних Ауриана увидела и Труснельду. Сначала загорелось ее платье, и несколько мгновений она стояла в огненном обрамлении, словно божество. Затем она изрекла проклятие и бросилась в огонь. Кровавая битва притупила восприятие Аурианы, поэтому она как-то отстраненно наблюдала за смертью старой жрицы, которая терпеливо объясняла ей суть вещей этого мира, когда будущая предводительница воинов была еще девочкой.
Большая часть воинов побежала, спотыкаясь, роняя и подбирая оружие, в самый дальний конец крепости. Ауриана пыталась остановить это паническое бегство. Она кричала, умоляла, угрожала, но ее отчаянные попытки организовать хоть какое-то сопротивление не принесли результата.
«Боги видят нас. Мы должны умереть, сражаясь».
Но сопротивление хаттов было сломлено окончательно. Коньярик с несколькими воинами подбежал к Ауриане.
– Ауриана! – воскликнул он, хватаясь за ее плащ. – Умрем вместе!
До нее с трудом дошло, что эти люди все еще верят в ее святость.
– Оставьте меня! – закричала она, вырываясь. – Я проклята!
Она побежала в противоположном направлении, сталкиваясь с бегущими и даже не делая никаких попыток уворачиваться от дротиков. Возможно, эта безумная храбрость и спасла ее. Главной целью Аурианы было отыскать Ателинду живой или мертвой. На бегу она увидела, как несколько хаттов пытались укрыться в завалах мертвых тел. Постепенно ей удалось пробиться к конюшне, где стоял Беринхард.
Она хотела совершить еще один, последний обряд.
Давным-давно Бальдемар обручил ее с богом. Этот дар принес племени удачу во многих делах с тех пор. А что если и сегодня предложить богу еще один подарок, которым станет ее жизнь? Может быть, это смягчит гнев Парок, и они окажут милосердие ее народу. Но такую жертву необходимо приносить, соблюдая весь ритуал и начать следовало с произнесения жертвенной молитвы…
Каким-то образом Фастиле удалось разыскать ее. Она побежала рядом, чтобы не отстать.
– Ауриана! Позволь мне умереть рядом.
– Если ты этого хочешь, – откликнулась Ауриана, – ты умрешь. Пошли!
Пробежав еще немного, они увидели Витгерна, лежавшего в пыли лицом вниз. Женщины помогли ему встать. Витгерна оглушили сильным ударом по голове, но смертельных повреждений у него не было. При виде Аурианы его лицо оживилось, и на нем опять появилась беззаботная, озорная улыбка мальчишки, который словно пошутил, да шутка вышла боком. В этой обстановке такая улыбка выглядела совершенно противоестественной.
Обхватив обеих женщин за шеи и опершись о них, Витгерн заковылял туда, куда они шли.
– Чем бы ни закончилась твоя жизнь, Ауриана, я пойду с тобой до конца, – тяжело дыша, сказал Витгерн.
– Почту это за великую честь для себя, Витгерн.
Эти слова необыкновенно воодушевили Ауриану и придали ей силы – смерть вместе с друзьями казалась ей отрадной. Она продолжала искать Ателинду. Неужели ее мать сдержала обещание и приняла яд? Наконец, Ауриана увидела ее около входа в стойло. У Ателинды был такой вид, словно она стала свидетельницей конца света.
