Текст книги "Несущая свет. Том 2"
Автор книги: Донна Гиллеспи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Донна Гиллеспи
Несущая свет
Том 2
The Light Bearer
Ауриана будто парила между небом и землей, оставив внизу свои невзгоды, она ощущала себя чистой и невинной, словно новорожденный младенец, она была полностью раскована и свободна, она была словно неземная мелодия, устремленная к звездам, гармония, рожденная из тишины. Она больше не ощущала в себе зла и вины.
Зло не могло больше властвовать над ее душой.
СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА ХАТТЫ И СОСЕДНИЕ ПЛЕМЕНА
ГЕРМАНИЯ
Глава 13
К тому времени уже все забыли, что такое мир и мирная жизнь. Ранней весной в холодную промозглую ночь на праздник Новорожденной Луны старейшинам племени, собравшимся вместе со всем народом на совет, были доставлены римскими послами из крепости Могонтиак дары Императора Веспасиана – выкуп в золоте за убитых сородичей и сожженные деревни. Народ, собравшийся на совет, был поражен этим необычным проявлением раскаяния со стороны неприятеля. Люди не знали, что и думать. Некоторые были склонны принять этот выкуп, такого же мнения придерживался и жрец Гейзар, потому что Военный Правитель намеревался вручить все деньги непосредственно ему, чтобы он, в свою очередь, распределил их среди соплеменников. Это несомненно укрепило бы власть Первого Жреца, и он, кроме того, получив доступ к золоту, хорошо нагрел бы на нем руки.
Но большинство не могло смириться с понесенными племенем потерями, и золото не смягчало их горе и гнев. У многих перед глазами все еще стояло жуткое видение гибели пяти деревень, жители которых от мала до велика – от младенца до воина – были вырезаны римскими солдатами. К тому же римские послы, хотя и принесли выкуп, который был как бы уступкой Рима, вели себя словно наместники, обращающиеся с подвластными Империи людьми. Когда поднялся, наконец, вождь племени Бальдемар, готовясь дать ответ римским посланникам, народ, не дожидаясь начала его речи, принялся подбадривать его требовательными криками. И как всегда, первые же слова вождя объединили всех соплеменников, будто вдохнув в них одну общую душу. Всех охватил единый мощный порыв.
– Только нидинги и негодяи берут золото за гибель своих сородичей, – провозгласил Бальдемар звучным голосом, гордо вскинув свою величественную голову. – Кто из вас не знает, что это – самое страшное бесчестье? Возвращайтесь назад к хозяину, пославшему вас, римские рабы, и скажите им, что хатты отказываются от подачки! Мы сами установим цену наших потерь и нашего горя – но она будет выражаться не звонкой монетой, добытой в рудниках потом и кровью ваших рабов! Нет, вы заплатите нам собственной кровью!
Последние слова вождя крепко запомнились каждому хатту, и звук их не смолкал в их памяти долгие годы – словно звон колокольчика, отлитого бессмертными богами. Эти слова пережили человека, произнесшего их. Римские послы чудом избежали смерти в ту ночь. Теперь уже хаттские отряды начали делать набеги на мирные поселения, и по ночам воины, предводительствуемые германскими вождями, разоряли римскую провинцию Галлию.
* * *
Стояла тихая предрассветная пора ночи, на небе тускло сиял узкий серп новорожденной луны, четвертой в этом году. Ауриана дрожала от холода. Воды Рейна были обжигающе ледяными. Медвежий жир, которым она и ее воины-соплеменники намазались перед тем как начать переправу через реку, используя свои плетеные щиты, не согревал, а только спасал от простуды. Ее сырая туника, сшитая из кожи, казалась куском льда, прижатым к телу.
Наконец, они достигли чужого берега. И Ауриану охватило знакомое волнение, как всегда бывало в обстановке смертельной опасности. Второй ночной римский дозор проплыл по реке перед самым началом их переправы. Третий должен был появиться не раньше рассвета. Хатты привязали у берега две плетеные из ивняка и обтянутые кожей лодки, приготовленные для военных трофеев, и положили в них свои намокшие щиты. После этого Ауриана и тридцать молодых воинов – все они были дружинниками Бальдемара – забрались на крутой берег и замерли у живой изгороди, огораживавшей двор просторной усадьбы. Это была вилла работорговца Ферония, печально известного своей жестокостью всем германцам: этот богатый галльско-римский торговец занимался продажей детей.
Когда начало светать, и небо заметно посерело, в сумерках явственно проступили очертания этой зловещей усадьбы. Воины увидели жмущиеся друг к другу постройки, белеющие в полумраке обмазанными белой глиной стенами, дома были разновысокими, под красными черепичными крышами, и образовывали причудливый контур, вырисовывающийся на фоне светлеющего неба. Воинам было доподлинно известно, что вся усадьба набита неисчислимыми богатствами, приобретенными ценой крови их соплеменников.
– Месть! – негромко, но отчетливо воскликнула Ауриана.
И небольшой отряд – все, как один – перемахнул через изгородь, рванувшись к белеющим постройкам усадьбы, словно свора гончих псов, выпущенных из загона на собачьих бегах. Ауриана заклинала про себя богов, чтобы ее воины не забыли данные им наказы: «Щадить старых, малых и невольников. Наше оружие должно поразить только Ферония и его сторонников и очистить скверну этого места огнем пожара»
«Вы заплатите нам собственной кровью!» – эти слова Бальдемара звучали у нее в ушах, словно набатный колокол. «Сегодня мы возьмем с вас часть этой платы!» – мстительно думала Ауриана.
Она ощущала прилив энергии и радость хищника, готового напасть на свою жертву. Ее хищная радость была сродни стихийным силам природы – яростной буре или выходящей из берегов, сметающей все на своем пути реке. Но несмотря на охвативший ее восторг, внутри у нее, как всегда, таился страх. «Я живу на свете уже двадцать пять лет, – думала Ауриана, – и все еще накануне битвы меня тревожат видения подземных пещер Хелля. Я так надеялась, что возраст и приобретенный опыт избавят меня от страха. Но страх до сих пор гложет мое сердце».
Последние две луны Ауриана делала набег за набегом со своим отрядом в тридцать человек, нападая на неприятеля в темное время ночи и постоянно меняя свое местонахождение и расположение лагеря. В этом году они, следуя совету Бальдемара, предпринимали вылазки, ставя перед собой определенные цели – уничтожали отдельно стоящие дозорные башни или мелкие силы неприятеля, небольшие отряды римских легионеров, которые занимались строительством дорог или закладкой новых фортов в долине Веттерау. В отряде Аурианы было двадцать восемь юношей, только что посвященных в воины племени, и две девушки, которые являлись дочерьми жриц священных рощ, детьми, родившимися от ритуальных соитий в ночь великого весеннего праздника. Эти девушки, как и она сама, вступили в священный брак с богом войны. Ауриана находила огромное удовольствие в разработке планов военных вылазок, а затем с наслаждением наблюдала, как эти планы и замыслы воплощаются ее воинами. Бальдемар на каждом пиру возносил честь и славу ее подвигам. Этот набег был последним перед их возвращением в Деревню Вепря, где должен был состояться самый любимый праздник года, великое торжество в честь богини Истре. В эту пору нельзя было брать в руки железное оружие.
Они перепрыгнули через увитую виноградной лозой невысокую каменную стену и, взяв копья в руки, готовые к встрече с неприятелем, быстро пересекли двор. Миновав усыпанную гравием дорожку, ведущую между строений, они направились к постройке, где жили рабы.
Внезапно раздался оглушительный бешеный лай своры собак, устремившихся на них. Отряд был готов к такому повороту событий.
– Вульфстан! Давай! – крикнула Ауриана.
Вульфстан был сыном Гейзара и одной из жриц Водана, огромным мощным детиной, бесшабашно отважным и кровожадным воином. Он ни в чем не походил на своего отца. Вульфстан набросил большую охотничью сетку на собак, и они, сбившись в одну живую массу, путались, рычали, метались в ней. Теперь их легко было прикончить, используя копья как пики. Вскоре все они были уже мертвы, кроме той, которая не попала в сеть. Пес сомкнул свои мощные челюсти, вцепившись в руку Фастилы, самой молодой девы щита. Фастила завизжала, упала на землю и начала кататься по ней, но пес вцепился мертвой хваткой и не выпускал руку. Ауриана упала на спину собаки и одним движением ножа перерезала ей горло.
Фастила вцепилась обеими руками в Ауриану, осыпая проклятьями Вульфстана за то, что он не сумел набросить сеть на всех собак. Фастила была маленькой сильной девушкой, обладавшей грацией и проворностью лани, у нее были смоляные волосы, отливавшие иссиня-черным блеском, словно воронье крыло. Она была еще совсем ребенком и очень привязана к Ауриане. Вспыльчивая, со взрывным, безудержным характером, она напоминала Ауриане агрессивную маленькую птичку, готовую в ярости заклевать своего врага. Фастила увязалась за ними тайком и выдала свое присутствие уже тогда, когда было поздно отсылать ее в главный лагерь войска, так как отряд удалился от него на порядочное расстояние. «Ей ни в коем случае нельзя было участвовать в вылазках, – с горечью думала Ауриана, – она слишком юная и неопытная, если ее убьют, я буду отвечать за нее перед Бальдемаром».
Ауриана торопливо перебинтовала разорванную клыками руку Фастилы длинной льняной лентой, а затем помогла ей встать на ноги. Вскоре девушки присоединились к остальным воинам. В сумерках на фоне белеющих стен они заметили мелькание черных теней – это были люди, разбуженные лаем собак. По их суетливым движениям было видно, что они охвачены паникой. Следовательно, – сделала вывод Ауриана, – это не обученные обращаться с оружием охранники, стерегущие богатства усадьбы, а обыкновенные рабы.
– Назад! – коротко приказала она. Половина ее воинов подчинилась ее приказу, другая половина – нет. Вульфстан метнул копье и поразил одного из мечущихся слуг наповал. И только тут он заметил, что за люди находились перед ним. Разве могли эти перепуганные создания оказать хаттам какое-нибудь сопротивление? Обезумевшие от ужаса слуги побросали в панике палки и дубинки, которые держали в руках, и бросились опрометью прочь.
– Назад! – закричала Ауриана. – Не преследуйте их, это – рабы!
Ауриана задержалась на мгновение у тела убитого Вульфстаном человека. Она узнала в нем германца – одного из живущих вблизи Янтарного Озера племени; этот человек был захвачен в плен совсем недавно. Его лоб был обезображен огромным багрово-коричневым шрамом от ожога, полученного при пожаре.
– Будь проклят Фероний и весь его род! – процедила она сквозь зубы с презрением. – Этого труса кто-то предупредил! Фероний бежал, оставив своих собак и рабов защищать свое логово!
– Это рабы нидинга, его собственность, поэтому мы должны уничтожить их! – вмешался Вульфстан, стараясь оправдаться за свою излишнюю поспешность. Он был, пожалуй, единственным человеком в отряде, которого Ауриана недолюбливала. Он напоминал ей злобного сторожевого пса, который набрасывался и кусал всех подряд, кто бы ни проходил мимо, не разбирая друг это или враг. Должно быть, это кровь Гейзара говорила в нем.
Ауриана, будто не слыша слов Вульфстана, выпрямилась и прошла мимо него. Весь отряд быстро проскользнул в небольшую дверь с низкой притолокой, ведущую в помещение, где жили рабы. Вульфстан постоял еще мгновение и с недовольным видом последовал за своими товарищами. Воины медленно продвигались в темноте, наталкиваясь на перегородки, делившие помещение; миновав его, они вышли в садик перистиля, а затем нырнули в темные комнаты самой виллы.
Молодые хатты повидали на своем веку много римских фортов и военных лагерей, но никогда еще никто из них не переступал порог частного жилища богатого римлянина. Их раздирало любопытство при виде огромных просторных комнат, наполненных массой чудесных предметов. Они были поражены каменным узором полов и яркой росписью стен. Они не могли отвести взгляда от множества хитрых, сделанных искусной рукой мастера вещиц. Ауриана окончательно убедилась в том, что вилла была действительно покинутой. Похоже, хозяева дома оставили его совсем недавно и в сильной спешке: заправленные маслом лампы все еще горели в некоторых комнатах просторной виллы, на накрытом столе было разлито вино в позолоченные чаши, а на кухне все еще кипело в железном котле какое-то дурно пахнущее варево. Вся усадьба была сдана им без боя. Ауриана решила, что эту удачу им принесли народившаяся четвертая луна этого года и приближающийся благословенный праздник богини Истре.
Воины разделились на небольшие группы и рассыпались по всем помещениям, грабя и уничтожая то, что не могли унести с собой. Ауриана слышала, как в соседних комнатах виллы ее соратники крушат мебель, швыряют на землю скульптуры и бьют хрупкие вазы о каменный пол. Затем она почувствовала нарастающий жар от пламени, которым были охвачены ковры и парчевые занавески. Воины обильно поливали огонь маслом из амфор, чтобы тот разгорелся сильнее. Прошло довольно продолжительное время, прежде чем до ее сознания дошло, что она сама не принимает никакого участия в грабеже и разорении вражеской усадьбы. Ауриана чувствовала себя околдованной всей чудесной обстановкой, окружавшей ее в этом роскошном доме. Она глядела во все глаза на прекрасные вещи, не в силах оторвать взгляда, словно ребенок, попавший впервые в жизни на великолепный праздник.
Когда рассвет бросил первые лучи сквозь окна виллы, осветив лабиринт сумрачных комнат, взорам хаттов открылись новые чудеса, которые не просто ошеломили воинов, а, казалось, перевернули всю их душу.
Ауриана о многом знала по рассказам Деция, но одно дело слышать, а другое – видеть собственными глазами.
Одна из комнат виллы была наполнена изображениями людей, выполненными из камня. Некоторые из изображенных застыли в величественных живописных позах и были полуодеты. Другие фигуры были изваяны не полностью, а лишь по плечи человека. Когда Ауриана медленно, затаив дыхание, проходила мимо этих застывших каменных изваяний, ей казалось, что они своими взглядами тянутся к ней и молят избавить от злого, наложенного на них заклятья. Она почти не сомневалась в том, что они были когда-то живыми людьми, но чары римских колдунов превратили их в камень. На стенах другой комнаты висели, переливаясь яркими сияющими красками, живописные изображения; некоторые цвета напоминали Ауриане несмешанные красители для ткани, которые хранились у ее матери, Ателинды. Здесь были изображены огромные фантастические жилища, похожие на гору, на разных ярусах которой были расположены помещения, населенные людьми. Здесь жили богини с розовыми, исполненными жизни и энергии телами, а также животные никогда не виданные хаттами. На одном таком животном восседал маленький погонщик, а само оно имело огромные уши и длинный змееподобный нос. В следующей комнате пол казался странным образом теплым, будто он был живым. Ауриана стала на колени и прикоснулась к полу руками. Ей показалось, что под этим полом спит огромный огнедышащий дракон. А в небольшом вымощенном камнем дворике стояла огромная чаша с прирученной водой, пойманной и заключенной в каменные русла. Деций, конечно, рассказывал ей о том, что его народ владеет секретом, как пускать воду в свои жилища и использовать ее для своих нужд. Но Ауриана не представляла себе, что струйки воды могут течь чистым серебряным потоком изо рта огромного каменного получеловека-полурыбы, держащего в руке копье с тремя зубьями.
Ауриана подошла к столу, на котором стояли изящные сосуды из матового стекла. Она хотела разбить их. Но у нее не поднималась рука, и девушка застыла, словно парализованная.
«Все эти чудеса надо не уничтожать, а изучать и осваивать. Народ Деция совершает много зла, но он обладает великими секретами и искусством, недоступным даже нашему лучшему умельцу-кузнецу. Римляне создают вещи поразительной красоты. Такие чудеса не могли бы существовать без благословения богини Фрии, великого источника всего живого. Во всем этом есть поразительная величественность, глубокая тайна. А вдруг тем, что мы крушим и разрушаем это великолепие, мы совершаем святотатство?» – думала Ауриана, но тут же она предостерегла себя от подобных опасных помыслов. «Нет, я не должна так думать, это безумие с моей стороны! Все эти вещи – исчадие Нижнего Мира, подземного царства, где обитают злые духи и души нидингов Юга, вскормленных молоком волчицы и упившихся нашей кровью». Противоречивые мысли и чувства боролись в ее душе. В тайне она очень сожалела, что вообще увидела всю эту роскошь и великолепие.
Внезапно Ауриана почувствовала чей-то пристальный взгляд на себе и, резко обернувшись, увидела Вульфстана, который наблюдал за ней с выражением любопытства и легкого презрения во взгляде. Он, правда, не осмелился отчитывать ее за бездействие, но она явственно видела в его глазах осуждение. «Почему ты не ломаешь и не жжешь все вокруг?» – как бы говорил его взгляд. Ауриана почувствовала сильную тревогу: она знала, что Вульфстан непременно доложит о ее странном подозрительном поведении своему отцу Гейзару. И старый жрец, всегда ненавидевший ее, припомнит ей и этот случай, он ведь накапливает факты, готовясь к тому дню, когда наконец открыто выступит против нее перед собранием всего племени с обвинениями в нарушении многих обычаев и законов.
В комнату вошла Фастила.
– Огонь разгорелся слишком быстро, – сообщила девушка, с опаской глядя на Ауриану. – Пора уносить ноги.
По взволнованному виду Фастилы и огонькам гнева, горящим у нее в глазах, Ауриана догадалась, что девушка только что яростно спорила с Вульфстаном, защищая саму Ауриану от его нападок. Фастила была настолько верной и преданной Ауриане, что казалась последней родной сестрой. Они набрали столько сокровищ, сколько можно было увезти на двух лодках. Это были серебряные чаши и блюда великолепной работы, амфоры с золотистым вином, искусно сделанные драгоценные украшения из серебра с топазами, лазуритом и черным янтарем, которые принадлежали богатым римлянкам, жившим в этом доме.
Когда отряд уже покидал виллу, воины вступили в комнату, стены которой были похожи на пчелиные соты – так много в них было ниш на разных уровнях, все эти ниши были заполнены свитками из тончайшей бересты (так, во всяком случае, думала Ауриана), которая была испещрена римскими знаками. Ауриана знала, что Деций умеет читать эти знаки, поэтому она схватила целую охапку легких свитков, вспомнив, как горько Деций сожалел о том, что у него всего лишь одна книга. Когда она принялась заталкивать свитки в один из мешков с серебром и драгоценными вещицами, Вульфстан обернулся и недобро глянул на нее. «Зачем они тебе? – как бы говорил его взгляд. – Они ничего не стоят, это римская скверна!» Но Фастила тоже остановилась и пришла на помощь Ауриане: она схватила целую охапку свитков, подражая подруге, и запихала их в свой мешок.
Как только Ауриана и Фастила нагнали весь отряд, выбежав во двор, огонь, набравший неукротимую мощь, охватил всю виллу: огнедышащий дракон, которого они освободили из клетки, был уже неуправляем и яростно, жадно пожирал все на своем пути. Пламя перебрасывалось с одного строения на другое, его опаляющее дыхание гнало молодых воинов прочь, в безопасное место.
Когда они, наконец, выбежали на берег реки, волоча за собой мешки с награбленным добром, задыхаясь от бега, покрытые сажей и пеплом, Фастила тихо рассмеялась.
– Как все здорово прошло! Никто даже не попытался оказать нам сопротивление!
Каждый выпил по глотку вина, взятого в доме, а затем Ауриана вылила немного вина в Рейн, чтобы задобрить тем самым речных нимф, потом она плеснула вино в воздух, совершая тем самым малое жертвоприношение Водану. Наконец они оттолкнули груженые лодки от берега, два человека гребли в них, а остальные переправлялись на своих щитах. Им надо было спешить: дым от пожара был хорошо виден из крепости Могонтиак, в любую минуту здесь мог появиться конный отряд, отправленный на разведку.
Прежде чем броситься в воду, Ауриана оглянулась, чтобы вновь взглянуть на дело своих рук, и тут же вскрикнула от страха. Другие тоже оглянулись. Вокруг виллы вились стаи летучих мышей, сначала они сливались с дымом, а затем черной тучей, обезумев от жара, начали разлетаться в разные стороны. Ауриана решила, что эти отвратительные создания, в которые перевоплощались души умерших нечестивцев, жили, должно быть, огромными колониями под крышами строений усадьбы.
Фастила в ужасе отвернулась, закрыв глаза руками. Угрюмое недовольство Вульфстана мгновенно сменилось диким ужасом, и он рухнул на колени прямо в воду, чертя в воздухе знаки, оберегающие от колдовства. Ауриана глядела на это зловещее знамение с внутренней дрожью, чувство безнадежности охватило ее. Призрак надвигающейся гибели, которую она постоянно предчувствовала, тянул к ней руки, призывая в свои черные объятья. «Должно быть, он совсем близко, день моей гибели, – думала Ауриана, – слишком уж красноречиво это дурное знамение». Зло порождало зло. В грядущем году их ожидает столько скорби и горя, сколько взвилось сейчас в небо этих созданий, похожих на демонов. И причиной горя явится она – Ауриана, поскольку именно она учинила этот пожар на вилле, выпустив на свободу стаю зловещих демонов.
* * *
На обратном пути молодые воины почти не разговаривали друг с другом, стараясь как можно быстрее добраться до Деревни Вепря, чтобы поспеть к началу обряда освящения земли. Видение черной тучи летучих мышей, застлавшей весь горизонт, преследовало их, не давая покоя. Дожди, раскисшие дороги и разлившиеся реки задерживали их продвижение. Они находились в пути уже пятнадцать дней и растеряли во время переправ через многоводные реки половину из награбленных сокровищ. Наконец они добрались до реки Фульда и пошли берегом вниз по течению до реки Везер.
Ауриана ехала верхом на гнедой кобыле, своем боевом трофее: эта кобыла была верховой лошадью одного римского кавалериста, сраженного Аурианой при нападении ее отряда на речной дозор. Рядом с ней, как всегда, скакал Деций.
Молодые хаттские воины из отряда Аурианы думали, что раб-римлянин сопровождает их, для того чтобы присматривать за лошадьми и выполнять другую работу, положенную рабу, – такую, например, как подготовка дров для костра, разведение огня, освежевывание добытых на охоте животных, строительство шалашей. Однако ее отряд знал и другое, видя, как много времени она проводит в обществе Деция – воины понимали, что тот дает ей необходимые советы для планирования военных вылазок и набегов. Все старались не придавать этому особого значения и не расспрашивали ни о чем Ауриану. Все, кроме Вульфстана. Она была для молодых воинов – девой-воительницей, неизменно приносящей победу, и потому все ее поступки и действия казались им благословенными. Однако, беря в расчет злобную подозрительность Вульфстана, Ауриана старалась быть очень осторожной и, ведя беседы с Децием, всегда оставалась в поле зрения дружинников.
В последний день их путешествия домой Ауриана с радостью увидела, что Фрия являет ей лицо самой Истре: все холмы покрылись первыми весенними цветами, холмистая равнина, простирающаяся перед ее глазами, была устелена ковром всевозможных оттенков – от бледноватого желто-зеленого до густого, сочного, почти черного – там, где росли тисовые рощи. Казалось, она ощущает, как дышат леса, как пульсирует в них жизнь: копошатся в земле деловитые жучки, пробиваются бледные грибы, греются на солнце мохнатые зверушки, в кронах деревьев вьются над первыми клейкими листочками бабочки и пчелы, по стволам сосен носятся стремительные белки с такой легкостью и проворством, что кажется, они не касаются коры. И вся эта разнообразная жизнь была осенена величественными кронами деревьев, возвышающимися над мельтешащей внизу жизнью, давая ей кров и убежище. Стволы деревьев казались Ауриане столбами храма, куполом которого было небо.
Большая часть отряда скакала впереди вместе с Вульфстаном. Ближе всех к Ауриане скакала Фастила, но и она уже не могла бы расслышать ее голос. Холод пронизывал Ауриану, и она поплотнее закуталась в большой серый шерстяной плащ, такой длинный, что закрывал круп лошади. Она казалась сейчас Децию каким-то лесным странным существом с дерзким любознательным взглядом, боящимся показаться из своей норки и в то же время желающим выбежать на солнышко.
– Ты не захотела сорвать зрелый плод, готовый уже упасть тебе в руки! – произнес Деций со скрытым раздражением в голосе. По всей видимости, его совершенно не трогали красоты природы. – Форт Могон плохо защищен, и его командир будет в отъезде еще, по крайней мере, десять дней. Если бы мы не спешили назад, если бы не этот ваш праздник… Больше нам, пожалуй, такой возможности не представится.
– Деций, ты, как сорока, все болтаешь об одном и том же без умолку. Нет и еще раз нет! Я же уже сказала! И потом, ты ничего не смыслишь во всем, что касается священных обрядов.
– Этот проклятый праздник происходит каждый год, и каждый год одно и то же.
– Ах ты, волчье отродье! Ты не испытываешь ни малейшего почтения к великой богине Истре!
Деций усмехнулся. В этот момент Ауриана выглядела очень величественно, и в то же время он ощущал, как эта девушка дорога его сердцу. Ее голова была упрямо откинута назад, ясные серые глаза с осуждением глядели на него. Яркое весеннее солнышко освещало ее каштановые волосы, и они отливали золотом. Она казалась ему сейчас такой беззащитной и уязвимой – несмотря на то, что всю жизнь старалась сделать себя неуязвимой и сильной – что его внезапно охватило пронзительное чувство любви к ней. Но он не мог выразить ей свои чувства – когда он пытался это сделать, он весь цепенел и забывал все слова, словно бессловесное животное.
– Самый большой подарок богини Истре мне – это то, что миновал еще один год, а меня так и не принесли в жертву вашим кровожадным богам. Кто тот счастливчик, которого вы на этот раз утопите в болоте?
– Во всяком случае, наши жертвоприношения – дело добровольное, – ответила Ауриана, – в отличие от ваших!
– Я же уже говорил тебе, мы не приносим в жертву богам людей, не совершаем человеческих жертвоприношений!
– Неправда. Ваш народ заставляет людей сражаться друг с другом до смертельного исхода. Вся разница в том, что эти жертвоприношения делаются во имя мелкого незначительного божка – вот и все.
Он покачал головой с терпеливой снисходительной улыбкой на губах, как будто любая попытка с его стороны объяснить ей ее ошибку была бы тщетна – выше ее понимания.
– Боги хотят, чтобы мы вернулись. И я больше не желаю ничего слушать!
Деций на минуту задумался, уйдя в свои мысли. Затем он снова заговорил:
– Ауриана, а ты веришь в богов? Всегда, я имею в виду? Тебя никогда не одолевают сомнения в их существовании?
Ауриана была поражена его словами, она сердито нахмурилась.
– С таким же успехом ты мог бы спросить, верю ли я в землю? Конечно, верю!
– Это не праздный вопрос. Дело в том, что некоторые люди на моей родине не верят в них.
– Но… я же вижу их! Они многочисленные, шумные, их легко заметить. Присмотрись! Видишь, вон там?
– Но это же просто рощица ясеней, цветущих ясеней, они, конечно, очень красивые, даже величественные, но…
– Что значит «просто»? Ты что, не видишь их волшебной сверхъестественной силы? Деревья – это лик Фрии, а ветер, гуляющий между стволов, – ее дыхание. Она находится сегодня в хорошем расположении духа, поэтому и являет нам открыто свое лицо.
– Мне кажется, иногда я верю всему тому, о чем ты сейчас говоришь. Но ты никогда не заставишь меня поверить в то, что ребенок в заячьей шкуре, возглавляющий праздничную процессию, – божественное существо. По-моему, вовсе недостаточно нацепить маску, чтобы стать богом.
– Ты ничего не понимаешь. Ребенок, который возглавляет праздничное шествие богини Истре – одержим духом великого Зайца, то есть дух божества лишь на короткое время вселяется в него. Весь народ поклоняется Зайцу, потому что это – кроткое безобидное существо, обладающее мощной магической силой; оно с готовностью приносит себя в жертву. Если ты будешь умирать с голоду, заяц сам явится к тебе и попросит приготовить его и съесть. Можешь улыбаться, сколько тебе хочется, Деций, я все равно верю, что ты улыбаешься от радости, что узнал все это сейчас, а не потому что смеешься надо мною в душе.
– Клянусь Минервой, тебе бы следовало уже привыкнуть к моим ухмылкам, дорогуша.
– Мне не надо было говорить тебе всего этого, – продолжала она осторожно, как бы оправдываясь перед кем-то, – ты не заслужил, чтобы тебя посвящали в наши тайны… но те немногие избранные, кто последует за Зайцем через лес, обретут священный покой на весь остаток жизни, навек распрощавшись с тоской, недугами и скорбью. В последний день празднеств в честь Истре, когда Блаженный взойдет…
– Ты имеешь в виду того несчастного, которого убьют накануне.
– Он счастливый человек! И он вовсе не умирает!
Ауриана негодовала, но все еще не теряла надежды заставить его понять священные обычаи своего народа.
– Неужели ты не видишь цветы на том месте, где зимой правила лютая смерть? Это то же самое. Принесенный в жертву снова оживает, потому что Фрия воскрешает его. Разве луна не умирает на небе только для того, чтобы вновь возродиться на третий день? Точно так же происходит и с Блаженным и со всей землей, когда к нам приходит Фрия в образе Истре. Это единственная пора в году, когда любой из нас – вне зависимости от того, стар он или молод, печален или радостен – может попасть в Мир, Где Нет Скорби. Вот почему люди называют Истре – Милой и Любимой и восходят на самые высокие холмы, чтобы совершать там свободные соития во имя нее! Многие своими глазами видели эту богиню, Деций! Она вся в цветах и проезжает по полям в серебряной колеснице, запряженной белыми кошками. От нее исходит мягкое сияние, которое лечит исстрадавшиеся души, поэтому люди называют ее Несущая Свет. Зайцы, эти священные животные, бегут впереди нее, извещая о ее приближении и разнося ее божественный свет по всей земле. Если этот свет коснется тебя, ты узнаешь, когда и при каких обстоятельствах придет к тебе смерть – а это дарует мир душе, как утверждают Священные Жрицы, – а также ты обретешь ясное сознание того, что все живое – это одно существо, единое целое, что все благословенно и взлелеяно божественной любовью, даже крысы и черви. Я знаю то, о чем говорю, потому что сама испытала на себе однажды это – мне было откровение, в котором на меня снизошло это всеобъемлющее благостное чувство.
Лицо Аурианы погрустнело, когда она припомнила то блаженное состояние, которое испытала в присутствии Рамис и которое внезапно безвозвратно ушло. Деций заметил это внезапное изменение настроения девушки и его насмешливая улыбка угасла.
