Текст книги "Убийство по подсказке (сборник)"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

Соавторы: Джон Данн Макдональд,Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Дональд Уэстлейк
361

361. (Лишение жизни: насильственная смерть.) Убийство.

Словарь синонимичных слов и выражений Роже.

Глава 1

Телеграмму отцу я послал сразу, как только сошел с самолета на базе военно-воздушных сил США Магуайр перед самой посадкой в автобус. А еще через два дня мне зачитали приказ о демобилизации, и я, переодевшись в гражданское и подхватив свои чемоданы, зашагал к воротам.

Наконец-то свобода! Мне было двадцать три года, в голове мешанина из английского и немецкого, в чемоданах дешевые тряпки и никаких планов на будущее, но все равно чувствовал я себя отлично.

База находилась на Манхэттен-Бич в юго-восточной части Бруклина неподалеку от Кони-Айленда. До самого Манхэттена оттуда еще ехать и ехать.

Я не оглядываясь прошел через ворота и оказался на Ориентал-авеню. Все, прощай, авиация! Впереди слева виднелась небольшая асфальтированная площадка – конечная остановка где уже стоял зеленый автобус. Я поднялся в салон и попросил водителя высадить меня у метро. Тот сказал, что нет проблем, и я уселся у окна прямо у него за спиной.

Кроме меня в автобусе, в задней части салона сидели двое техников с базы и медсестра-негритянка. Потом вошел еще один парень с чемоданами.

Почему-то мы избегали смотреть друг на друга. Он, как и я был очередным свежеиспеченным дембелем, и ему тоже было неловко – вообще мы вели себя так, словно только что прошли обряд обрезания и теперь боимся что если начнем болтать, то все об этом сразу догадаются.

Был жаркий летний день, 12 июля, вторник. Строго говоря отпустить меня должны были 23-го, но, наверное начальство решило, что ничего страшного, лишь бы месяц не перепутать. Снаружи от жары плавился асфальт и колеса проезжающих машин оставляли на нем отпечатки. Было видно, как вдали над раскаленной полоской шоссе, дрожа, струится вверх горячий воздух. Поле между базой и Атлантическим океаном напоминало потрескавшуюся слоновью кожу, поросшую редкой бурой шерстью.

Вскоре водитель отложил «Ньюс» и завел мотор. Разворачивая автобус, он резко крутанул руль, и на его серой рубашке между лопаток тут же проступили пятна пота. Когда мы выехали на шоссе, в открытое окно кабины задул легкий ветерок и стало прохладнее.

На одной из остановок он повернулся ко мне.

– Вон твое метро. Во-он там, видишь? – Он показал на уходившие вниз ступеньки эскалатора.

Поблагодарив его, я взялся за чемоданы.

– Счастливо, солдатик! – крикнул он мне вслед.

Я улыбнулся, но, честно говоря, он мне не особенно понравился. Все-таки я служил не в армии, а в авиации [3]3
  В вооруженных силах США существует четкое разделение на сухопутные войска, авиацию и флот (US Army, US Air Forces, US Navy).


[Закрыть]. Уж он-то мог бы разбираться в таких вещах получше, небось каждый день ездит по этому маршруту мимо базы.

Впрочем, черт с ним. Ни в какой я уже не в авиации. Я и забыл, что стал штатским.

Станция называлась «Брайтон-Бич». Через три остановки налево по той же линии была конечная – «Кони-Айленд», направо – Манхэттен. Когда я дотащил чемоданы до эскалатора, с меня градом лил пот. Купив на всякий случай два жетона, я вышел на платформу.

В вагоне было несколько мальчишек лет четырнадцати, хулиганского вида, которые что-то малевали на рекламных плакатах и орали. Не обращая на них внимания, я разглядывал мелькавшие за окном улицы. Сначала довольно долго тянулись жилые кварталы – четырех– и пятиэтажные кирпичные дома, газетные киоски, детские коляски на тротуарах. Потом поезд нырнул в туннель.

Мальчишки сошли на остановке «Ньюкирк», а я поехал дальше, от нечего делать читая плакаты на стенах.

Поезд прогрохотал над Манхэттенским мостом, и из окна было видно, как далеко внизу ползут маленькие машины и грузовики. На секунду мне даже показалось, что это похоже на картинку из школьного учебника географии – вон над головой летит самолет, под мостом буксир, а в самом низу страницы – три строчки о транспорте.

Когда мост кончился, поезд снова вошел в туннель, и я достал бумажку с адресом, который мне продиктовала по телефону Энн, жена Билла. Я думал, что Билл тоже будет встречать меня в Нью-Йорке, но Энн сказала, что ему пришлось срочно уехать в Платтсбург по поводу сделки с какой-то транспортной компанией, поэтому приедет только отец и будет ждать меня в отеле «Уэзертон». Она и дала мне адрес отеля.

Я звонил ей вчера. Мне было даже как-то странно с ней разговаривать.

Жена моего брата, которую я никогда не видел. Он познакомился с ней через полгода после того, как меня отправили на базу в Германию, а еще через восемь месяцев они поженились. Они были женаты уже два года, а я даже не знал, как она выглядит. Все-таки, что ни говори, а три года службы – это чертовски долго, сам испытал на своей шкуре.

В бумажке было написано, что отель находится на углу Лексингтон-авеню и Восточной 52-й улицы. Я встал и подошел к карте, висевшей в дальнем конце вагона. Похоже, мне надо было выходить на станции «51-я улица», которая была на линии «Лексингтон-авеню». Определив, где я сейчас нахожусь, я понял, что мне надо делать пересадку на станции «Юнион-сквер».

Оказалось, что это вторая остановка после моста. Я выволок свои чемоданы на платформу и, не обращая внимания на толчки прохожих, начал разглядывать указатели, а найдя нужный, поднялся наверх, поймал такси и сказал, куда ехать.

Когда машина остановилась, счетчик показывал 75 центов. Я дал таксисту доллар, и через минуту коридорный вносил мои чемоданы в вестибюль отеля. Над входом торчал зеленый козырек, а швейцар был одет в зеленую с золотом ливрею.

Я сказал портье, что приехал встретиться с отцом, Уиллардом Келли-старшим, и вскоре второй коридорный подвел меня к двери его номера.

– Я сам постучу, – сказал я, протягивая ему четвертак. – У нас семейная встреча.

– Да, сэр, – кивнул тот, сунул монету в карман и ушел.

Я постучал, и дверь распахнулась. На пороге стоял мой отец.

– Рэй, паршивец! – с улыбкой воскликнул он.

Я тоже расплылся в улыбке, даже щеки заболели. Втащил в номер чемоданы, и отец радостно хлопнул меня по плечу.

– Ты писал, что собираешься стать сержантом. Что случилось? На чем-нибудь прокололся?

Действительно, я довольно быстро сумел получить звание рядового первого класса, и у меня была масса возможностей заработать повышение, но я ясно дал понять, что на сверхсрочную не останусь. Вот начальство и решило, что нет смысла продвигать по службе человека, который все равно долго в армии не задержится.

– Решил стать штатским, – усмехнулся я.

– Клянусь богом, Рэй, ты отлично выглядишь. Слушай, да ты, по-моему, подрос, а?

– Вряд ли. Наверное, просто в плечах раздался.

– Господи, ну конечно! А ведь когда уходил, был совсем мальчишкой. Да, кстати, ты ведь еще не видел Бетси. Ей сейчас пять месяцев. – Он рассмеялся.

– Ну и каково это – быть дядюшкой?

– Пока не знаю. Я вчера разговаривал с Энн по телефону. По голосу она вроде бы ничего.

– Отличная девушка, просто отличная. Билл теперь остепенился, и это целиком ее заслуга. – Он покачал головой, быстро заморгал и, обняв меня, похлопал ладонью по затылку. – Господи! – тихо сказал он, и его голос задрожал.

Сначала я крепился, но потом тоже не выдержал. Мы плакали, как две женщины, и все хлопали друг друга по плечам, чтобы доказать самим себе, какие мы крутые парни.

Потом я предложил сходить перекусить и выпить пива, но неожиданно отец заупрямился и сказал, что ему неохота выходить из номера. Я решил, что он просто устал от поездки и от жары. Жара и впрямь была адская, хотя в номере работал кондиционер.

Мы поели в ресторанчике по соседству, а потом отец захотел вернуться в отель. Вообще-то, я был бы не прочь прогуляться и посмотреть город, но потом решил, что все-таки мы не виделись целых три года, и не стал спорить. Но пока мы шли в отель, я с любопытством смотрел по сторонам. Я родился в Нью-Йорке, но мне не было еще и года, когда родители переехали, так что города я совершенно не помнил. Впрочем, и мать свою тоже. Она умерла, когда мне было два года.

Весь день мы просидели в номере в майках с включенным на полную мощность кондиционером. Я развалился на кровати, подложив под голову пару подушек, а отец непрерывно расхаживал по комнате, хватая то стакан, то пепельницу, то телефонный справочник и тут же кладя их на место. Раньше я никогда не видел, чтобы он так нервничал.

Но во всем остальном он остался прежним, хотя, честно говоря, мне и в голову не приходило, что он может измениться. Все как всегда – на вид лет пятьдесят, те же рыжие с сединой волосы, маленькое брюшко, старомодные круглые очки в пластмассовой оправе. Я был в армейской безрукавке, а он в майке с узкими бретельками, оставлявшей открытыми его широкие плечи и мясистые предплечья, покрытые веснушками.

Весь день он рассказывал новости. Моему старшему брату Биллу исполнилось двадцать шесть. У него жена и дочка, год назад он снова получил водительские права и устроился на работу в компанию «Кэрмин трэк сейлс». У дяди Генри все по-прежнему, да и у остальных тоже, короче говоря, все как обычно.

Потом мы вышли поужинать, и, когда отец вновь стал настаивать на том, что пора возвращаться в отель, я сказал:

– Слушай, пап, всего полвосьмого. Сегодня у меня единственная возможность посмотреть город. Давай, а? К двенадцати вернемся, обещаю.

Он пожал плечами, но согласился, и мы пошли на Таймс-сквер, а потом еще долго бродили по городу. Я был разочарован, поскольку ожидал чего-то необычного, даже уникального. Как, например, Мюнхен, где необычным было почти все. Когда я впервые там оказался, то обследовал его вдоль и поперек и больше никогда не видел ничего похожего. А Нью-Йорк напомнил мне наш Бингхэмптон, только большего размера – как маленькая фотография под увеличительным стеклом. Все кажется больше, но в то же время становятся заметнее все недостатки.

Незадолго до полуночи мы вернулись к себе, а на следующее утро еще до девяти выписались из отеля. Нашу машину вывели из гаража и подогнали к главному входу. Это был черный «олдсмобиль» прошлогодней модели – отец всегда покупал «олдсмобили», но этого я раньше не видел. Когда меня забирали в армию, у него был синий.

Служащий отеля погрузил наши чемоданы в багажник, отец дал ему на чай, сел за руль, и мы покатили по 53-й улице в западном направлении.

Я начал было опускать оконное стекло, но отец остановил меня.

– Подожди-ка. Смотри, что сейчас будет. – Он щелкнул кнопкой на приборной панели, послышалось тихое урчание, и мне в лицо хлынул легкий прохладный ветерок из вентилятора, установленного над ветровым стеклом.

– Кондиционер, – гордо сказал отец. – Обошелся в триста долларов, но оправдывает все до последнего цента. Каждую минуту воздух в машине полностью меняется.

– Неплохо адвокаты зарабатывают.

– А потом тратят все на лекарства, – хохотнул он, хлопнув меня по колену.

Я рассмеялся. Господи, как же хорошо я себя тогда чувствовал – армия позади, я снова в Штатах и вместе с отцом еду домой.

Мы выехали на Гудзон-парквей, пересекли мост Джорджа Вашингтона и спустились на автостраду нижнего уровня.

– Новая, – сказал отец.

– Эта часть моста? Выглядит как-то по-дурацки.

С шоссе № 9 мы свернули на шоссе № 17, которое вело прямиком до Бингхэмптона.

В тридцати восьми милях от Нью-Йорка, когда на шоссе было пусто, нас нагнал светло-коричневый «крайслер», и парень на боковом сиденье высунул руку из окна и начал стрелять в нашу сторону.

Отец посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами.

– Кэп, – произнес он неестественно высоким голосом, а потом у него изо рта хлынула кровь.

Когда он повалился мне на колени, машина потеряла управление, слетела с дороги и врезалась в опору моста.

Глава 2

Смутно помню, как меня куда-то везли. Потом доктор говорил, что это невозможно и называется «ложная память», но я и вправду помню. И голос:

– Посмотри на его ногу!

Потом на меня навалилась темнота, и, хотя я понимал, что лежу на больничной койке, мне было все равно. Шуршание накрахмаленного халата медсестры, позвякивание стекла, шорох бумаги – казалось, все это происходит где-то далеко, в каком-то другом мире. То же самое и с движением – белое на белом, люди проходят мимо.

Потом я понял, что не вижу правым глазом. Все белые поверхности казались плоскими – чувство перспективы полностью отсутствовало. Когда я закрывал левый глаз, все исчезало.

Я застонал, и это прозвучало ужасно. Послышалось торопливое шуршание, и надо мной навис расплывчатый шар с двумя мутными точками.

– Мы проснулись? – приветливо спросил женский голос.

Я промолчал – боялся вновь услышать этот звук. Я моргнул левым глазом, потом попробовал моргнуть правым, но ничего не вышло, я вообще ничего не чувствовал в этом месте.

Шар куда-то исчез, а когда возник вновь, мне уже было чуть полегче.

Каждый раз, когда я моргал, левый глаз видел все лучше и лучше. Я сумел разглядеть стену, железный таз в ногах кровати и верхний правый угол двери, выходившей в коридор. Когда туман рассеялся, я сообразил, что два шара, склонившихся надо мной, – это медсестра и доктор.

Я медленно потянулся к голове, чтобы выяснить, что с моим правым глазом, но доктор схватил меня за руку и опустил ее на простыню.

– Тихо, тихо, – сказал он. – Не надо напрягаться.

– Глаз, – простонал я и, подумав, что, может быть, он не понял, добавил:

– Видеть.

– Мы еще к этому вернемся, – кивнул он. – Как вы себя чувствуете?

– Видеть! – прохрипел я.

– Мы еще точно не знаем. Вам больно?

Да, мне было больно. До этого я ничего не чувствовал, но стоило ему спросить, как я понял, до чего же мне больно. Страшно болели ноги от лодыжек до колен. И правая сторона головы – боль накатывала волнами.

– Сейчас мы вам что-нибудь дадим.

Наверное, они дали, потому что вскоре я заснул.

Каждый раз, когда я просыпался, то чувствовал себя все лучше, а открыв глаз в пятый или шестой раз, увидел Билла. Мне еще не разрешали садиться, и я снова почувствовал себя как мальчишка, который попал в больницу, а его пришел навестить старший брат.

– Туго вам пришлось, Рэй, – сказал Билл улыбаясь.

– Что с отцом?

Он перестал улыбаться и покачал головой.

– Убит.

Но я и так это знал, потому что никак не мог забыть этой жуткой картины – отец заваливается на меня, глаза словно раскрашенные куски гипса, по подбородку течет кровь. Когда машина слетела с дороги, он был уже мертв.

– Давно я здесь?

– Больше месяца. Завтра будет ровно пять недель.

– Значит, уже август?

– Вторник, шестнадцатое. – На этот раз его улыбка получилась куда менее веселой. – Да, дружок, тебе досталось. Было неизвестно, выживешь ли ты.

– Слушай... они мне ничего не говорят. Мой правый глаз... я ничего не вижу, все забинтовано.

Он взял стул, подошел к кровати и сел. Наши лица оказались на одном уровне. Я уже начал привыкать рассчитывать перспективу только левым глазом.

Два-три дня назад Билл казался бы мне то меньше, то больше: теперь его лицо то приближалось, то отдалялось.

За три года он здорово изменился – рыжие волосы стали гуще, лицо бледнее, веснушки поблекли, щеки пополнели – в общем, надежный и здравомыслящий парень. Даже не верилось, что когда-то это был шалопай и пьяница.

– Они разрешили мне сказать, но только если ты сам спросишь. И если я решу, что ты это выдержишь.

– Глаза нет?

Он кивнул.

– Ты вылетел через ветровое стекло, и осколок...

– Боже мой. – Я в изнеможении откинулся на подушку и задумался. Я лишился глаза. Навсегда. У меня больше никогда не будет глаза. И до конца жизни я буду видеть окружающий мир совсем не так, как его видят другие.

С другой стороны, могли ведь пропасть и оба. Черт, да что там, я вообще мог погибнуть, а тем не менее жив и сохранил зрение.

Интересно, на кого я сейчас похож? Я спросил об этом Билла.

– На ощипанную индюшачью задницу, – он расхохотался. – Но с каждым днем ты все больше идешь на поправку. Доктор сказал, что заметных шрамов у тебя не останется, а я уже договорился с одним парнем насчет стеклянного протеза.

Он тебе его примерит, как только доктор даст добро.

– Господи боже!.. А ноги? Болят, как черт знает что. – Впрочем, я знал, что они по-прежнему при мне. Однажды я подсунул правую руку под подушку левая еще не слушалась – приподнял голову и посмотрел на ноги. Они были на месте, под простыней, похожие на толстые бревна, обмотанные гипсовыми повязками. Больше всего я боялся ампутации, потому что в армии наслушался жутких историй о людях, страдавших от болей в ногах, которых уже не было.

– Перелом обеих лодыжек, – коротко пояснил Билл. – Тебя зажало между машиной и опорой моста. Пришлось делать пересадку костей.

– Я поправлюсь?

– Спрашиваешь! – Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся. – Еще будешь бацать ногами рок-н-ролл на пианино.

Я попросил у него сигарету, но он не дал. Тогда я выпросил одну у детектива, который пришел ко мне вечером. Его фамилия была Кирк, и он работал в отделе по расследованию убийств. Он заставил меня подробно рассказать, как все было, хотя особо рассказывать было нечего. Я не узнал никого из сидевших в «крайслере», не знал, что означает «Кэпп» и зачем двум незнакомцам понадобилось убивать моего отца.

Едва Кирк ушел, как мисс Бенсон, тощая как доска сиделка, отобрала у меня сигарету.

Примерно неделю Билл навещал меня каждый день, а потом вдруг не пришел.

Я спросил у мисс Бенсон, что случилось – Ему пришлось уехать в Бингхэмптон.

– Зачем?

Она попыталась отделаться отговорками, но я не отставал – Мне очень жаль, мистер Келли, – наконец сказала она, не глядя на меня, – но жену вашего брата сбила машина. Она погибла.

– Да? – тупо переспросил я. – А я так хотел с ней познакомиться.

Глава 3

Когда через три дня после Дня труда [4]4
  Отмечается в первый понедельник сентября.


[Закрыть]  я вышел из больницы, у меня было два глаза, но только один – зрячий. Этим самым глазом я увидел, как из «плимута», припаркованного на противоположной стороне улицы, вышел какой-то человек и быстро направился ко мне. Я замедлил шаг, чувствуя себя голым и беззащитным, не в силах забыть того типа, который высунул из окна машины руку с пистолетом.

Но это оказался вовсе не он, а другой – среднего роста и худощавый.

Судя по всему, похудел он совсем недавно, но не мог позволить себе новую одежду – пиджак висел на нем, как на вешалке. У него были светлые волосы, острый нос, выступающий вперед подбородок и колючие настороженные глаза, но за всей этой «крутой» внешностью проглядывали слабость характера и нерешительность.

Остановившись прямо передо мной, он уставился на галстук, купленный мне мисс Бенсон. Ей пришлось купить мне новую одежду на деньги, которые прислал Билл, потому что оба моих чемодана сгорели в машине.

И вообще, этот тип вел себя так, словно хотел со мной поговорить, но боялся, что кто-нибудь заметит.

– Ладно, – я кивнул и, обойдя его, зашагал к «плимуту». Я запросто мог его испугаться, но было видно, что он сам меня боится. Постояв немного, он припустил за мной, я слышал за спиной его дыхание.

Подойдя к машине, я сел на переднее сиденье справа, он – рядом со мной за руль. Достав из кармана пачку «филипп-моррис», он тремя пальцами вытянул оттуда сигарету. Похоже, он изрядно нервничал, потому что его руки дрожали.

Я взял у него пачку и вытащил сигарету для себя. Мы закурили в ледяном молчании. Некоторое время он настороженно озирался по сторонам, потом выпалил:

– У меня должок перед твоим стариком. Вот и пришла пора отдавать.

– Что за должок?

– Это было давно, какая теперь разница? Ты его сын. Вот что я хочу тебе сказать – мотай-ка ты отсюда подобру-поздорову. Смени фамилию и уезжай, чем дальше, тем лучше. Может, даже куда-нибудь на западное побережье. Только не смей соваться в Нью-Йорк.

– Почему?

Он облизнул сигарету, которая тут же размокла, и огляделся.

– Будут неприятности, – быстро сказал он. – Большие неприятности. Если они узнают, что я с тобой разговаривал, меня пристрелят. Я сделал уже достаточно, а может быть, даже слишком много.

– Кто узнает? Люди, которые убили моего отца?

– Выходи из машины. – С каждой секундой он все больше терял самообладание. – Интервью окончено, долг уплачен. Убирайся. Вылезай.

Левой рукой я сгреб его за лацканы пиджака и прижал к сиденью, а правой быстро ощупал его карманы. Ничего похожего на оружие. Он тяжело дышал, молча обшаривая глазами улицу, словно ждал, что с минуты на минуту там появятся танки.

Продолжая удерживать его левой рукой, я повернул защелку отделения для перчаток, оно открылось, и я увидел короткоствольный револьвер из вороненой стали с обыкновенной деревянной рукояткой. Я не очень-то разбираюсь в оружии, но похоже, этот был 32-го калибра. В шестизарядном барабане было всего четыре патрона. Интересно, по какой цели выпустили недостающие две пули?

Я снял револьвер с предохранителя, отпустил своего собеседника и, повернувшись к нему так, чтобы не выпускать его из виду, положил револьвер на колени. Он мельком посмотрел на меня и, еще раз быстро окинув взглядом улицу, сказал:

– Я пришел, чтобы заплатить старый долг, только и всего. Что я и сделал. Больше я не скажу ни слова, так что можешь вылезать из машины.

– Заводи мотор, – приказал я.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

– И куда тебя отвезти?

– Домой. Отсюда до Бингхэмптона около ста тридцати миль по шоссе номер семнадцать. Поехали.

– Никуда я не поеду!

– Самооборона, – я пожал плечами. – Мне удалось вырвать у тебя револьвер. Ты был одним из тех, кто застрелил моего отца.

Он потрясенно уставился на меня, но, когда увидел мой стеклянный глаз, его передернуло, и он нехотя завел мотор.

Поездка была долгой. Мы почти не разговаривали. Шоссе казалось слишком хорошо знакомым. И прежняя ситуация повторялась вновь – я сидел на том же месте, что и тогда с отцом. Я то и дело оглядывался, и каждый раз, когда нас обгоняла машина, мне становилось не по себе. Но все обошлось без происшествий.

Мы доехали за три с лишним часа, но когда пересекли мост и оказались в центре, пришлось сбавить скорость – начался час пик, и улицы были забиты машинами. До Вестал – нашего района – мы добрались только около пяти.

За последние три года город сильно разросся. По первоначальному замыслу, Пенн-Кен-хайвей должна была принести цивилизацию в мой город, но теперь она была застроена двухэтажными коттеджами и одноэтажными домиками в сельском стиле.

В одном из таких домиков на 26-й улице и жил Билл. Когда мы приехали, в доме никого не было, машины в гараже тоже. Дверь гаража была открыта, и я сразу заставил своего пленника загнать туда «плимут».

Мы вышли во двор, и, пока он опускал дверь гаража, я переложил револьвер в левую руку; я делал это каждые полчаса, чтобы не немели пальцы.

Дверь между гаражом и кухней тоже была распахнута настежь, и в доме хозяйничали комары. В раковине громоздилась гора грязной посуды, пол гостиной был усыпан бутылками из-под пива и газетами. В гараже стояли два ящика пива, а в холодильнике, абсолютно пустом, за исключением пива, была еще дюжина бутылок.

В доме было две спальни. В одной из них, которая, судя по розовым обоям, служила детской, были только детская кроватка и комод с пустыми ящиками, но во второй по полу была разбросана одежда Билла, а кое-что висело и в шкафу. Стало быть, он не переехал, а только отвез куда-то ребенка.

Наверное, к тете Агате.

Мы сели на кухне и, открыв по бутылке пива, начали играть в «джин» картами Билла. Вороненый револьвер выглядел как-то странно на пластиковой поверхности стола, разрисованной маленькими розочками. Парень постоянно проигрывал, поскольку не мог сосредоточиться на игре. Время от времени он начинал уговаривать меня отпустить его, хотя вряд ли надеялся, что из этого что-нибудь выйдет.

Когда стемнело, мы зажгли на кухне свет. Со своего места я мог наблюдать за окнами гостиной, тускло освещенной янтарным светом уличных фонарей.

Билл вернулся домой в начале одиннадцатого. Судя по тому, как он ехал, было ясно, что он пьян в стельку. Когда он учился в школе, у него был старый «понтиак» без задних сидений, с мотором от «меркюри», и он постоянно участвовал в местных автогонках. Как правило, перед стартом он напивался и частенько корежил машину, но в трезвом виде это был расчетливый и опытный водитель.

Он вошел на кухню и застыл, изумленно вытаращившись на нас. На нем была синяя баскетбольная куртка, одетая поверх майки. Узнав меня, он покачал головой и привалился к стене.

– Больше так не делай, – сказал он дрожащим голосом. – Слышишь, никогда. Потому что я подумал – а вдруг это Энн? – Он застонал и схватился за грудь.

Я чертыхнулся про себя, потому что раньше мне это не пришло в голову.

Действительно, кто, кроме жены, мог дождаться его вечером дома, включив свет на кухне? Я встал, вовремя вспомнив про револьвер.

– Извини, Билл, я как-то не подумал.

– Господи, – повторил он, качая головой и облизывая губы. Оттолкнувшись от стены, он открыл холодильник и попытался достать бутылку пива, но уронил ее на пол. Захлопнув дверцу, неуклюже потянулся за бутылкой, и мне показалось, что он сейчас упадет. Я махнул револьвером своему партнеру по картам.

– Открой ему бутылку Тот повиновался. Билл, набычившись, наблюдал за ним. Взяв пиво и отпив из горлышка, он взмахнул бутылкой – точно так же, как я до этого револьвером – и спросил:

– А это еще кто такой?

– Он поджидал меня у выхода из больницы. – Я пересказал ему всю историю и закончил:

– И больше он не хочет говорить ни слова.

– Ага, не хочет. – Переложив бутылку в левую руку, Билл с размаху ударил его по зубам.

До этого мне никогда не доводилось видеть, как человека укладывают на пол одним ударом. Парень рухнул, как марионетка, у которой разом перерезали все нити.

– Тоже мне, умник, – проворчал я. – Ты решил, что в таком состоянии он будет поразговорчивей?

– Я не хотел бить его так сильно. Не рассчитал. – Билл допил бутылку, поставил ее на буфет и налил стакан воды.

– Нет, подожди, – остановил я его. Положив револьвер на холодильник, я присел рядом с парнем и начал хлопать его по щекам, приводя в чувство. Свари себе кофе, – бросил я через плечо Биллу. – Вроде бы ты старше меня на три года. Нельзя же так расклеиваться.

– Извини, – пробормотал Билл. – Прости, Рэй. Просто мне себя очень жаль.

– И давно?

– Не злись. Просто сегодня две недели, как Энн... – Он был готов расплакаться.

– Давай-давай, сделай кофе. Три чашки.

Тут лежавший на полу человек дернул головой, уворачиваясь от очередной пощечины.

– Прекрати, – проскулил он. – Не надо.

– Вставай. Он тебя больше не тронет.

Хотя он мне и не поверил, но поднялся, с опаской глядя на Билла, который следил за начинавшей закипать водой в турке.

– Извини, Рэй, – промычал Билл. – Ей-богу, прости меня.

– Если ты не прекратишь ныть, то я уйду отсюда, и черт с тобой. Я подтолкнул нашего пленника в сторону гостиной. Мы включили свет и расположились в креслах. Сквозь широкое окно дома на противоположной стороне улицы было видно, как семья собралась у телевизора, совсем как на картинке в «Сэтэдей ивнинг пост». Это выглядело столь нормальным и одновременно недосягаемым, что я сам чуть не расплакался. Чертова армия, верни мои три года! Даже четыре, если считать год службы перед отправкой в Германию. Я хочу снова оказаться дома рядом с родными людьми! С отцом, который отлично играл в кетч, с Биллом, от которого всегда пахло пивом и бензином. К черту мои двадцать три года, если у меня нет дома и отца. Мне не нужен был брат, убивающийся по своей жене, которую я и в глаза не видел. Это делало нас чужими.

– Как тебя зовут? – спросил я парня – Смитти.

– Чушь собачья.

– Клянусь богом! Вот, пожалуйста, у меня даже читательский билет с собой. Можешь сам убедиться.

Я попросил у него бумажник – не для того, чтобы проверить имя, а потому что хотел взглянуть на его читательский билет.

Билет был выдан библиотекой, которая находилась в Бруклине, на имя Честера П. Смита, проживавшего по адресу Восточная 99-я улица, 653, кв. 2.

Еще там была подпись, которая с одинаковой легкостью могла принадлежать и Честеру П.Смиту, и Наполеону Бонапарту.

Кроме читательского билета, в бумажнике было сорок три доллара, но вот водительских прав я не нашел. А ведь только что мы с ним проехали сто тридцать миль.

– Хорошо, я буду называть тебя Смитти, – согласился я, бросая ему бумажник. – Но готов поспорить, что старина Честер был зол как черт, когда ему пришлось тащиться в библиотеку заводить новый билет.

Смитти молча спрятал бумажник. Через пару минут вошел Билл, неся поднос с тремя чашками кофе, и Смитти испуганно отпрянул, когда он поставил перед ним чашку. Билл ощерился в неприятной усмешке.

Мы уселись на диван, а Смитти остался в кресле напротив окна.

– Со мной все в порядке, – сказал Билл.

– Отлично, – я кивнул.

Наступила тишина. Билл откашлялся.

– Ну, и чего мы ждем?

– Когда Смитти начнет говорить.

Тот ткнул большим пальцем в сторону окна.

– А нельзя задернуть шторы?

– Сделай одолжение.

Он с жалким видом задернул занавески, снова сел и, облокотившись на колени, начал пить кофе. Как обычно, Билл сделал все три чашки просто черным. Смитти кофе явно не понравился, но тем не менее он выпил все до капли.

– Итак, Смитти, – начал я, – пришло время выложить все начистоту.

– Не могу. – Он умоляюще посмотрел на нас поверх края чашки. – Я всего лишь хотел отплатить добром вашему старику. А вы меня сразу в оборот берете.

Мне с самого начала надо было держаться от вас подальше.

Я повернулся к Биллу.

– Ты не мог бы на этот раз ударить его послабее? А то ведь замучаешься все время приводить его в чувство.

Билл усмехнулся и с готовностью поднялся. Наверное, ему не терпелось вернуть свою репутацию.

– Смотри, что у меня есть, – ласково сказал он Смитти, показывая ему костистый кулак, поросший рыжими волосами.

– Не надо, – тонким голосом пропищал тот, вжимаясь в спинку кресла. Ребята, прошу вас, перестаньте.

– Начни с того, что полегче, – предложил я. – Что хорошего тебе сделал мой отец?

– Вас тогда еще на свете не было, – сказал он, не сводя глаз с кулака Билла. – Еще до отмены сухого закона. Я вел грузовик с товаром из Нью-Хэмпшира, а меня замели фараоны...

– С каким еще товаром? – спросил Билл.

– С виски, конечно. – Смитти явно хотелось подчеркнуть невежество Билла, но он все еще побаивался его кулака. – Люди, на которых я работал, заявили, что знать меня не знают, а ваш отец взялся защищать меня на суде.

Бесплатно.

– Как ты с ним познакомился?

– Мы работали на одних и тех же людей.

– Вранье. – Билл шагнул к нему.

– Подожди! – воскликнул я. – Хорошо, Смитти, а теперь я хочу послушать последние новости.

– Я вам уже все рассказал. Говорят вам, в Нью-Йорке у вас будут одни неприятности. А вам это совсем ни к чему.

– Мне лучше знать. Выкладывай все. Имена и адреса. Они убили моего отца. – Я указал на Билла:

– Они убили его жену.