Текст книги "Убийство по подсказке (сборник)"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

Соавторы: Джон Данн Макдональд,Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

Очевидно, он крайне удивился, увидев здесь Базиля. Он повернулся к Марго.

– Добрый вечер, мисс Ингелоу. Боюсь, вы меня не помните. Но мы встречались сегодня утром в кабинете Сэма Мильхау, и, кроме того, вчера вечером я был на сцене в тот момент, когда вы выходили из алькова.

– Ну и что? – голос Марго был таким же холодным как кубики льда в ее стакане. Но кроме нарочитой холодности требовалось что иное, чтобы сбить с толку Адеана. Он сел, не ожидая приглашения, и продолжал, чувствуя себя как дома.

– Сегодня утром полиция расспрашивала меня о вас. Я рассказал им, что видел, как вы вышли из алькова до того, как туда вошел ваш муж. – Адеан выдержал паузу, чтобы с особым акцентом произнести следующую фразу. – Вероятно, не вы его укокошили…

– Действительно, не я.

– Понимаю, это правда, но… – Кривая ухмылочка играла на губах Адеана. – Я – единственный свидетель, который может это подтвердить.

Марго бросила на него пронзительный взгляд.

– Вы пришли, чтобы напомнить мне об этом?

– Вовсе нет. – Адеан воровато посмотрел на Базиля, словно спохватившись, что балансирует на грани шантажа в присутствии представителя окружного прокурора.

– Нет, я просто хочу выразить свои соболезнования в связи с кончиной вашего мужа, и мне крайне жаль, что вам при этом пришлось так много пережить. Кроме того, у меня к вам есть деловое предложение. Сэм Мильхау сказал, что вы интересуетесь театром. Теперь, когда вы унаследовали состояние Ингелоу, почему бы вам не взяться за финансирование моей пьесы? Может, вы соблаговолите ее прочесть?

Марго смотрела на него, лишившись дара речи. Она никак не могла понять, о чем он толкует. В эту минуту Базиль вспомнил давнишнюю историю об одном ловком суперторгаше, который однажды составил такое послание: «Дорогой Мистер Смит! Я очень сожалею о печальной кончине вашей матушки и хотел бы в этой связи заодно узнать, не желали бы вы приобрести недавно выпущенный нашей фирмой буклет юмористических приветствий.»

– Посмотрите, прошу вас, – Адеан всучил ей в руки толстую рукопись и откинулся в своем кресле-качалке настолько довольный собой, словно он оказал ей невесть какое одолжение.

Марго казалась ошарашенной такой лобовой атакой. Механически она начала перелистывать страницы. Адеан повернулся к Базилю.

– Она называется «Давайте уничтожим привычное!».

– Зачем? – спросил Базиль.

– Почему бы и нет? – прошептала Марго.

– Это цитата из Спендера, – объяснил Адеан. – Смысл ее заключается в любом социальном потрясении, которое по своей силе затмевает все остальное.

– В отрыве от контекста она звучит примерно так: «Давайте уничтожим все автомобили!» – улыбнулся Базиль.

– Вы считаете, что кто-то догадается о смысле этого выражения? – спросила Марго.

– А зачем им стараться? Вначале никто не понимал что означает «Дорогой Брут», «Атомный гриб», «Мыши и люди». Давая пьесе неясный, хитрый заголовок, вы стараетесь озадачить людей. Он заставляет их рыться в словарях, и таким образом создается молва о пьесе. Моя первач сцена разворачивается в прибрежном кабаке. Когда поднимается занавес, на подмостках находятся три лица – Лулу, Крысолицый и Багси.

Марго жестом дала понять, что все, что она прочитала ей не по душе.

– Еще одна пьеса о гангстерах?

– Ничего подобного. Она скорее похожа на «Табачную дорогу», но действие происходит в Нью-Йорке. Здесь вы найдете смачные, но вполне земные персонажи, – продолжал он. – Лулу – сводница. Голова Крысолицего еще в детстве, когда ему было три годика, побывала в гидравлическом прессе, и с тех пор он таким искореженным и остался. Один Багси – вполне нормальный человек, но время от времени у него появляется острое желание отведать человеческой крови, и для удовлетворения своего желания он должен кого-то убить. Что он и делает время от времени.

– Он и есть ваш главный герой? – злобно спросила Марго.

– В пьесе нет героя, – обидевшись, проговорил Адеан. – Все действующие лица – слабые, невежественные люди, которых жизнь занесла в самодовольное, лицемерное общество. Я показал их в истинном свете – они отвратительны и жестоки, но все же они могут быть человечными и жалостливыми. Привередам не нравится та сцена, когда Багси убивает ребенка-калеку, но если в зале найдется пара реалистично мыслящих умов, то они будут лишь приветствовать такое честное утверждение совершившегося факта. Но Багси находится в наркотическом бреду. Входит Лулу и начинает бить его ногой в пах… Он выдирает у нее клок волос и…

– Достаточно, мистер Адеан. – Марго бросила рукопись на столик. – Я не намерена ставить вашу пьесу.

Адеан не скрывал своего изумления.

– Но вы даже не прочитали ее до конца!

– Нет. И не стану. Я приняла решение, а мое решение твердо, – сухо ответила она. – И в реальной жизни полно ужасов, мистер Адеан, особенно сейчас, в наше время, когда повсюду в мире льется кровь, раздаются выстрелы. Люди не хотят любоваться такими картинами на сцене.

– Но послушайте, – Адеан начинал волноваться. – Постановка такой смелой пьесы окажет услугу нашему обществу. Только так можно доказать, что за паскудная вещь эта жизнь. Кроме того… – он перешел от идеи к практическому ее воплощению, – публика заплатит кучу денег, чтобы только увидеть ту сцену, где Лулу и Багси… подождите, сейчас я вам ее прочту.

Он протянул руку к рукописи, но не успел до нее дотронуться, как Марго вскочила на ноги и заорала:

– Я знаю, о чем здесь идет речь! Я готова оказать финансовую поддержку любой пьесе, но не вашей!

– Может, у вас есть другие идеи?

– Да, есть. Подождите минутку.

Она стрелой вылетела с террасы и захлопнула за собой двери в комнату. Но через распахнутое окно было слышно, как она набирает номер телефона.

Адеан посмотрел на Базиля и тяжело вздохнул.

– Ах, если бы она только послушала эту сцену. Я заимствовал ее из книги, посвященной психопатологии. Крафт-Эттинг и…

– Это – вторичное сырье, – сказал Базиль. – Мне казалось, что драматурги-реалисты должны черпать свой материал из реальной жизни. Почему бы вам не написать пьесу, основанную на собственном опыте?

– Но в моей жизни нет ничего, кроме скуки. Со мной никогда ничего не случается. Я никогда не встречал ни садиста, ни нимфомана, даже простого убийцу… – Неприкрытое сожаление звучало в голосе Адеана.

– Я бы этого не сказал…

– Как так? – Казалось, Адеан был поражен. – Вы имеете в виду вчерашнюю премьеру? Забавно. Я ни черта не понял из того, что произошло вчера вечером на сцене. Несколько часов утомительного ожидания приезда инспектора, несколько минут допроса и возвращение домой. Видите, даже убийство скучно, если только оно каким-то образом входит в мою жизнь. Лишь одно показалось мне интересным.

– Что именно?

– Когда вы с инспектором меня расспрашивали, то, вероятно, заметили муху, летавшую над нами.

– Муху? Какую муху? – Базиль был несколько ошарашен. Он никогда не мог предположить в Адеане человека редкой наблюдательности.

– Ту самую, что летала над нами. – Глаза Адеана были устремлены к горизонту. Там серые облака собирались в кучи и разбегались группами все дальше. Небо совершенно посерело и приглушило блеск сияющего неоновым светом города.

– Вы помните тот скальпель, которым был убит Ингелоу? А там, в театре, на сцене вокруг нас летала, жужжала муха. Она все время садилась на ручку ножа, а не на его лезвие. Но кровь-то была на лезвии. Мне казалось что мухи всегда садятся на кровь. Мне это показалось несколько странным.

Через открытое окно послышался голос Марго.

– Мистера Мильхау, пожалуйста… Сэм? Ладно, наплевать. Мне абсолютно наплевать на то, раскаивается Ванда в своем поступке или нет… Я тебе звоню по другому поводу. Я хочу, чтобы ты продолжал ставить «Федору», я дам столько денег, сколько будет нужно… Нет, я не желаю никакой пьесы Грэзби Самундерсова! Или «Федора», или ничего! Причем она должна быть сыграна точно так, как это предполагалось с самого начала, и с теми же актерами. Я посылаю чек… Ванда не должна знать, кто дал деньги на постановку. Чепуха! Убийство на сцене даст тебе хорошую рекламу. Кто будет играть Владимира? Дорогой Сэм, это твоя забота!

Они услышали, как хлопнула брошенная на рычаг трубка. Когда она вернулась на террасу, в ее глазах был виден открытый вызов Ванде.

– Миссис Ингелоу, – протестующе начал Адеан, – опять эта романтическая чепуха Сарду! Ведь ее поставили только ради Ванды. Никому пьеса не нравится. А вот моя «Давайте разрушим привычное!» – это потрясающая реальность. Это будет настоящий взрыв, бомба.

На террасе уже было темновато, так как небо затянуло тучами до самого горизонта. Марго стояла возле окна вполоборота к своим гостям, устремив глаза куда-то вверх, к небу. Начал накрапывать дождь. Они вошли в гостиную.

– Ну что за идея – возобновить постановку «Федоры»! – сокрушался Адеан.

– Разве вы не понимаете? – спросила она, повернувшись к Адеану.

Базиль ответил за него:

– «Зрелище – петля, чтобы заарканить короля!»

– Совершенно верно. Джона убили во время спектакля «Федора», и сделал это кто-то из трех актеров, участвовавших в этой сцене. Я смогу наблюдать за каждым из них каждый вечер и таким образом удостовериться, у кого из них была подходящая возможность прикончить Владимира. Я намерена восстановить все этапы убийства не за один раз, а постепенно, каждый вечер, пока «Федора» продержится на сцене. Рано или поздно, при бесконечном повторении одной и той же сцены, нервы убийцы не выдержат и он сам себя выдаст… или она…

– Но они могут и иначе сыграть эту сцену, – возразил Базиль.

– Актеры обычно играют одинаково одну и ту же сцену вечер за вечером, – убежденно продолжала развивать свою мысль Марго. – Привычка заставляет их запоминать роль. Мильхау ставил эту пьесу, и он позаботится о том, чтобы актеры в точности исполняли все его указания.

– Вы забыли об одном, – вмешался в их спор Адеан. – Люди сцены – очень суеверный народ. Вам никогда не удастся найти актера на роль Владимира.

– Мы найдем кого-нибудь, – уверенно возразила Марго. – Кого-нибудь, кто сильно нуждается в деньгах.

– А почему бы вместе с «Федорой» не поставить вам и мою пьесу, – упорно продолжал гнуть свое Адеан. – Может, я оставлю текст, а вы после того, как прочтете…

– Я не стану финансировать постановку никакой другой пьесы, кроме «Федоры», – твердо ответила Марго. – Ванда Морли излечила меня от болезненного интереса к театру. С меня достаточно сцены и артистов до конца дней моих…

– Вы еще об этом пожалеете! – В эту минуту Адеан был похож скорее на неудачника-бизнесмена, чем на разочарованного драматурга. – Вы выбрасываете на свалку Целое состояние! Рано или поздно я найду продюсера, и тогда вы будете кусать локти! Где моя рукопись?

– Вероятно, на террасе, – с безразличным видом ответила Марго.

Адеан прошел мимо нее и рывком открыл дверь на террacy. Ветер бросил ему несколько капель в лицо. «Боже!» Он сделал прыжок вперед, издав такой рык, какой издает тигрица, заметив, что ее детенышу грозит опасность. Ветер носил по террасе отдельные, разрозненные листки белой бумаги. Это были листки из рукописи Адеана. Базиль поспешил к нему на помощь, и вместе им кое-как удалось собрать всю рукопись. К великому счастью, ни один из листков не перелетел через парапет, но все они промокли от дождя. Адеан запихнул влажную бумажную массу между зелеными картонками обложки.

– Как же это могло случиться? – возмущенно повторил он вопрос.

Нигде не было и следа от медных скрепок, соединявших вместе страницы рукописи. Ветер легко гонял страниц бумаги. Но ветер не мог разжать эти скрепы! Адеан смотрел в недоумении на Базиля. Он был очень сердит и ничего не понимал.

– Вы уверены, что скрепы были плотно прижаты?

– Конечно. Перед уходом из дома я крепко-накрепко защемил их. Я всегда боюсь потерять хотя бы один листочек.

Они посмотрели на Марго. Она неподвижно стояла в двери, наблюдая за их суетой. Щеки ее были залиты красной краской, а водянистые глаза сияли, словно зимнее солнце.

– Возможно, скрепы просто выпали из рукописи, Адеан, – успокаивал его Базиль. – Может, они лежат на террасе?

– Нет. Их нигде нет, – твердил Адеан, ползая на коленях по террасе и заглядывая под кресла. – Они исчезли. Может, служанка…

– При чем здесь служанка? Разве это такая большая ценность?

– Может, все же ветер?

– Может, – неуверенно повторил Базиль.

Они снова вошли в гостиную и закрыли окно, в которое барабанил дождь. Базиль внимательно смотрел на Марго. Разве она была способна совершить такой ребяческий поступок? Могла ли она сделать это в тот момент, когда стояла возле окна, выходящего на террасу, возле садового столика, на котором лежала рукопись? Если принять во внимание, что эта пьеса – полный вздор, что Адеан вел себя нагло и вызывающе, пытался даже ее шантажировать, то, наверное, можно объяснить такой способ мщения, пусть даже мелочный и недостойный…

Надувшись и нахмурившись, Адеан сунул рукопись подмышку.

– Теперь лучше уйти…

– Я пойду вместе с вами, – сказал Базиль.

– Доктор Уиллинг, не уходите! – Марго не обращая никакого внимания на Адеана. – По крайней мере, подождите, пока пройдет дождь. Мы можем выпить чаю кофе.

Но Базиль хотел поговорить с Адеаном наедине.

– Нет, миссис Ингелоу, мне действительно пора.

…В лифте Адеан, обращаясь к Базилю, мрачно заметил:

– Знаете, доктор, у меня сложилось такое впечатление, что эта женщина меня не жалует.

– Вы обратились к ней в неподходящий момент, сразу после смерти мужа.

– Но ведь они не жили вместе, правда?

– Может, она не хочет, чтобы ей об этом напоминали.

– Не знаю, что со мной происходит. – Казалось, что Адеан действительно расстроен. – Я не уживаюсь с людьми. У меня просто не хватает такта.

– Кто-то сказал, что такт – это не что иное, как любовь, – ответил Базиль. – Никакой разум не заменит сострадания, если, например, вы поставите себя на место другого, то сразу почувствуете это.

– Я не могу сострадать женщине, которая обладает всем тем, чем хотел бы обладать я! – воскликнул он с горечью в голосе. – Как же вы прикажете жить, если не позаботиться о себе самом?

– Ну на сей раз вы не очень преуспели, будем откровенны, – сказал Базиль.

Привратник остановил такси. Адеан пожелал, чтобы его отвезли прямо в театр.

– Такт! Такт! – вслух размышлял он над этими словами, не скрывая своего отвращения. – Я не знаю ни одного продюсера, который бы взялся за финансирование моей пьесы. Она уже два или даже три года кочует из одной конторы в другую. Я так стремился попасть в театр, но это все равно что карабкаться по стеклянной стене, высокой, холодной, скользкой и гладкой, без единой зацепки. Талант ничего не значит. Все дело в блате. Я уже расстался со всякой надеждой, когда вдруг сегодня утром Сэм Мильхау представил меня миссис Ингелоу. Они собирались вместе пойти пообедать, после чего я мог с ней поговорить. Я слышал, что она без ума от сцены, что она унаследовала его деньги. Кроме того, ведь она кое-что мне обещала. За сообщение полиции и мое предположение, что вряд ли она могла убить своего мужа.

– И она оказалась признательна вам за это?

Вновь Базиль почувствовал, что его ирония прошла мимо ушей Адеана.

– Послушайте. Ведь я единственный человек, который свидетельствовал, что она вышла из этого алькова до как туда вошел этот Ингелоу.

– А что, это действительно было так?

На лице Адеана появилось удивление.

– Стану я врать полиции ради такой дамочки! Это правда. И она кое-чем мне обязана. Я в этом твердо уверен. Я спас ее от многих недоразумений. Я решил, что представился какой-то шанс, и попытал своего счастья. А в результате что я получил? Холодный душ! Как, по вашему мнению, она расстроена смертью мужа, этого парня с которым хотела развестись? Я ведь сказал, что сожалев о ее потере, а?

Базиль про себя твердо решил прекратить с ним эту дурацкую беседу, но Адеан был неисправим.

– Если бы она прочла эту сцену, где Багси и Лулу вместе со всей бандой ловят Фло, – продолжал он. – Типичнейший крутой реализм, срез настоящей жизни, свежий, кровоточащий! Я взял его у Крафта-Эттинга. – Он взглянул на Базиля. – А знаете, доктор, вы можете оказать мне чертовски необходимую услугу.

У Базиля сложилось такое впечатление, что Адеан квалифицировал любого встречного с точки зрения его полезности для собственной персоны.

– Боюсь, что мне не по карману постановка вашей пьесы…

– Да нет. Я имею в виду другое. Вы ведь психиатр, не так ли? А все персонажи в моей пьесе – это люди «с приветом», психопаты. Вы бы могли мне рассказать поподробнее о симптомах, прочих вещах. Вот, например, Багси – типичный садист. Разве может он быть простым, дружелюбным парнем, если ему нравится лакать человеческую кровь? С психологической точки, конечно.

Базилю вовсе не хотелось напрягать мозги.

– Пойдите в медицинскую библиотеку и прочитайте специальную литературу.

– В какую медицинскую библиотеку?

– В ту, что на углу Шестой авеню и 103-й улицы Там вы найдете все, что вас интересует. У них там есть даже такие книги, которые не сыщешь ни в публичных библиотеках, ни в Колумбийском университете.

Адеан недовольно надул губы.

– Трудно для простого человека, вроде меня, разыскивать в библиотеках подобные материалы…

– Но вам нужен обычный справочник, больше ничего, – посоветовал ему Базиль. – Что-то вроде небольшой медицинской энциклопедий, в которой вы найдете все обходимые сведения о симптомах болезни, методах лечения и т. д. Затем вы описываете все это применительно к своим персонажам, принимая во внимание местный колорит, и все.

– Угу, – ответил Адеан. – Если даже я найду такую книгу, то мне придется с ней повозиться не меньше года.

– Тогда почитайте Багра, Тайса и Куши…

Такси повернуло на 44-ю Западную улицу. Базиль пытался решить, будет ли ему благодарно потомство за то, что он добавил патологии в пьесы Адеана.

– Каждый из этих авторов записал все свои наблюдения и исследования в нескольких томах. Прочитав кое-что у них, вы сможете сделать определенные выводы, сравнить с вашими персонажами и таким образом избежите ошибки. Если вам нужны еще дополнительные детали, то поройтесь в библиографии.

Адеан вежливо, с изысканной грациозностью выбрался из такси.

– Ну пока, доктор. Спасибо, что подвезли.

Он повернул за угол и заковылял вниз по переулку к служебному входу – смешная, нахохлившаяся фигурка с развевающимися рыжеватыми волосами, в твидовом пиджаке горчичного цвета, который поливал дождь.

Базиль назвал таксисту адрес Сеймура Хатчинса и, закрыв глаза, откинулся на заднем сиденье. И вновь перед глазами замаячил Адеан, в таком виде, в каком он появился на террасе, – решительным шагом направляясь к Марго, держа под мышкой свою рукопись в зеленом переплете, пронизанную медными скрепами, сияющими на солнце…

Глава девятая
РЕПЛИКА В СТОРОНУ

В районе западных сороковых улиц стоял недорогой обшарпанный отель. Обычный облезлый отель, которых немало в Нью-Йорке. Только истинные ньюйоркцы, которым знакомы все планы города, все повороты и изгибы его стритов и авеню, знают, что именно этот отель на протяжении десятилетий был прибежищем для тех людей сцены, которые не могут позволить себе жить в богатых загородных клубах – или фешенебельных гостиницах. Молодые актеры, карабкающиеся вверх по лестнице своей карьеры, и старики уже спокойно бредущие вниз, неизменно разминутся в этом придорожном доме, ставшем разделительной чертой между провалом, и провалом и успехом.

Сеймур Хатчинс жил здесь еще до того, как стал «звездой», и вернулся сюда снова, когда его звезда закатилась По словам Мильхау, который дал Базилю адрес, Ванда Род тоже жила здесь в юные годы, в отличие от Леонарда который всегда снимал небольшую комнатку на чердаке в районе «Плейерс», когда бывал в Нью-Йорке, независим от того, сколько он зарабатывал.

– Надеюсь, вы простите меня за неожиданное вторжение, – начал Базиль, входя в комнату, – но я хотел бы получить от вас некоторые сведения, касающиеся этого дела, сведения, которые нам не может дать ни один человек подозреваемый в убийстве.

– Что вы, что вы, проходите! – и жестом, свойственным послам крупных держав, Хатчинс пригласил Базиля занять одиноко стоявшее у окна кресло, а сам примостился на подоконнике.

– Я охотно окажу вам помощь, если только смогу. Но, откровенно говоря, я не вижу, чем могу быть полезен. Если речь идет о той моей реплике – «Ему не уйти отсюда, теперь все против него!», – то ничего нового я сообщить не могу. Я долго размышлял над этим, рассматривая эту строчку со всех сторон, но никак не мог обнаружить в ней какого-то особого значения, скрытого смысла.

Базиль вытащил из кармана листок бумаги – расчетное время первого акта, график, который составил для него Родней сегодня утром.

– Я забыл спросить вас об одном. Можете ли вы, хотя бы приблизительно, назвать время, когда вы произносите эту фразу?

Хатчинс наклонил голову, словно напряженно вслушиваясь в вопрос.

– Я могу сказать, но только приблизительно, весьма неточно, – наконец ответил он. – Занавес поднимается в 8.40, а я выхожу в 8.51. Реплика произносится спустя двенадцать минут после выхода, значит, около четырех-пяти минут десятого…

– Ну что ж, даже приблизительная цифра лучше, чем ничего, – прокомментировал Базиль и записал на полях расписания Рода время, указанное Хатчинсом.

– Вы можете получить кое-что и поточнее, – вскинул внезапно глаза Хатчинс и посмотрел в упор на Базиля. – Вы, конечно, слышали, что Сэм Мильхау собирается продолжить постановку «Федоры»? На завтра, на 9.30 назначена репетиция. Если хотите, то можете прийти в театр в качестве моего гостя – еще один штришок посольского величия! – и вы сами все сможете проверить по времени.

– С большим удовольствием.

Базиль заметил, что Хатчинс чем-то обеспокоен. Это стало заметно по его поведению. Он словно не находил себе места в собственной квартире.

– Послушайте, Сеймур, вам не нравится идея возобновления постановки?

Он ответил уклончиво:

– Вы слышали что-нибудь о доктрине «вечного повторения»?

– Вы имеете в виду ту теорию, по которой время обладает как широтой, так и долготой?

– Грубо говоря, да. Мы все думаем и говорим о долготе времени, но некоторые философы считают, что оно еще может обладать и широтой, что существует нечто большее, чем одно двадцатое столетие, и мы находимся в его власти, и оно заставляет нас повторять все свои ошибки и все промахи нашей жизни на протяжении вечности.

Базиль улыбнулся.

– Идея широтного времени – это развлекательное умственное упражнение, но я сомневаюсь, что вселенная устроена именно так. Во всяком случае надеюсь, что не так. В противном случае ад из огня и горящей серы покажется уютным курортом, а рай предстанет каким-то атеистическим паноптикумом.

– Может быть, но такая идея находит понимание в среде актеров, так как они проводят большую часть свой жизни, повторяя одно и то же действие бесчисленное количество раз. Никто лучше актера не понимает громадную, импульсивную силу привычки.

– Эта идея обладает некоторой привлекательностью и для психиатра, – признался Базиль. – Венская школа собрала немало свидетельств, предполагающих, что стоит человеку хотя бы раз в жизни испытать горечь неудачи, он всю жизнь будет повторять свою ошибку в подобной ситуации. Во многих случаях привычка значительно сильнее уроков опыта, вероятно, из-за того, что психические факторы, формирующие такую привычку, никогда не исчезают и постоянно ее поддерживают и укрепляют. Конечно, такая тенденция к повторению особенно ярко выражена у невротиков и преступников.

– И убийц? – улыбнулся Хатчинс, но язвительной улыбкой. – Теперь вы понимаете, почему мне не нравится идея возобновления «Федоры». Как бы там ни было, я побоялся бы сыграть роль Владимира!

– Насколько я понимаю, роль Владимира будет играть актер из другой труппы, – сказал Базиль. – Это должно ликвидировать любые мотивы для повторного убийства, и кроме того, такое повторение будет связано для убийцы с большим риском.

– Да, все это звучит вполне убедительно, но все равно я против такой идеи. Молва утверждает, что мы, актеры отличаемся суеверием. Но что можно поделать с самим собой, если во многом наш успех зависит от случая? Нельзя заранее предугадать, удастся ли пьеса, будет ли ей сопутствовать продолжительный успех после удачной премьеры. Все это – типичная азартная игра, и у всех у нас психология игроков.

Базиль решил про себя, что представилась возможность задать еще один вопрос, как бы случайно, ненароком, не придавая ему видимого значения.

– Тем более странно, что Мильхау намерен продолжать постановку «Федоры» в этом сезоне, – сказал он самым безразличным тоном. – Насколько я могу судить по первому акту, в этой пьесе нет ничего такого, что может понравиться современной публике. Как вы думаете, почему ему в голову пришла такая идея?

– Мне кажется, что все дело в Ванде. Ей захотелось сыграть главную роль, – ответил Хатчинс так, как будто этот вопрос не имел абсолютно никакого значения. – Я не знаю, почему эта идея пришла ей в голову. Но я не могу согласиться с вами, что эта пьеса – мертворожденное дитя. Мне кажется, что у нее больше жизненной силы, чем у некоторых современных пьес, набитых аморфной чушью. – Он прервал свою речь улыбкой. – Хотя вряд ли чушь может быть аморфной.

Его взгляд упал на шляпу Базиля, лежавшую на кровати.

– Как вы называете этот предмет?

– Серая фетровая шляпа.

– Так. А еще как?

– Мягкая фетровая шляпа.

– А еще как?

Базиль, догадавшись наконец, рассмеялся:

– Федора [2]2
  «Федора» – мягкая фетровая шляпа.


[Закрыть]!

– Вот именно. Теперь у вас есть какое-то представление о том, как вначале была популярна эта пьеса. А если бы видели Бернар в роли Федоры, то тогда бы у вас не осталось никаких сомнений на этот счет.

– Простите, это вы рассказали Ванде Морли анекдот об Эдуарде VII, который играл роль Владимира в «Федоре»?

– Да, я. – Лицо Хатчинса посерьезнело. – Об этой истории где-то слышал Леонард Мартин, и однажды на репетиции он спросил меня, правда все это или же актерская выдумка. Ванда слышала наш разговор и попросила нас рассказать ей об этом занятном случае поподробнее. Возможно, именно поэтому ей пришла в голову идея пригласить Ингелоу на роль Владимира. Я хотел бы, чтобы вы переубедили Сэма Мильхау и заставили бы его отказаться от возобновления спектакля «Федора». Но знаете, почему он на этом настаивает?

– Частично оттого, что он нашел финансиста, – сказал Базиль, не называя имени Ингелоу. – И он хочет получить обратно затраченные деньги.

– Никаких иных причин? – хитро спросил Хатчинс.

– По его мнению, это лучший способ для спасения репутации труппы и действующих в этой пьесе лиц, в частности мисс Морли. По официальной версии, которую муссируют газеты по милости его рекламного отдела, Ингелоу – случайный знакомый мисс Морли, и убийство не имеет никакого к ней отношения, как и вообще ни к одному из актеров его труппы. Лучший способ доказательства таких слов – это продолжить играть на сцене ту же пьесу, как будто ничего не произошло.

– Но ведь вполне очевидно, что кто-то из действующих в пьесе исполнителей – убийца!

Базиль недоуменно пожал плечами.

– До тех пор, пока убийца не выведен на чистую воду, все члены труппы невиновны. Возможно, к тому же Мильхау считает, что продолжение жизни спектакля поможет добиться более устойчивого психологического состояния актеров – что-то вроде того случая, когда летчика сразу же посылают в полет после того, как он потерпел аварию.

– Насколько я знаю Мильхау, у него в голове вряд ли могут возникнуть столь альтруистические соображения, – возразил Хатчинс. – Он одержим одной идеей – выжать деньги из охваченной страшным предчувствием, любопытной, жадной до зрелищ простой публики, и он это сделает, будьте уверены. Я уверен, отбоя не будет от желающих посмотреть первый акт именно в той его интерпретации, в какой он был поставлен до убийства Ингелоу, так как зрители прекрасно знают, что кто из актеров, находящихся на сцене, – убийца. Это больше чем обычный «абсолютный реализм» Мильхау. Можете себе представить, как будоражит нервы перспектива увидеть настоящего убийцу на сцене, играющего в пьесе, которой произошло настоящее убийство! Но каково будет нам, актерам, там, на сцене, если не известно, кто это он или она?

Базиль решил не сообщать Хатчинсу, что существует четвертый подозреваемый – Марго Ингелоу – и что она вновь получит доступ на сцену, на сей раз в качестве продюсера пьесы.

– Не считаете ли вы, что этот печальный случай может привести к уходу из труппы какого-нибудь актера?

– Вряд ли кто-нибудь из нас может позволить себе расторгнуть контракт с таким влиятельным продюсером как Мильхау, но… – в глазах Хатчинса загорелся холодный огонек, – но у него нет контракта с актером, который должен играть роль Владимира, и ему будет чертовски трудно найти кого-нибудь для этой цели. Но он никогда не станет пользоваться манекеном. Не столь реалистично. Именно Владимир может зажечь красный свет. И я искренне надеюсь, что так и будет.

– Мистер Хатчинс, – снова обратился к нему Базиль, – вы знаете этих людей несколько лет. Вы можете рассказать нам о них больше, чем кто-либо другой. Что вы, например, скажете о Дереке Адеане?

– Обычная вошь в литературном потоке, – быстро, не задумываясь, ответил Хатчинс. – Интеллектуальный паразит. Если какая-то пьеса получает резонанс, имеет успех, то он тут же стряпает почти такую. Он называет это – «следовать традиции». Я называю это несколько иначе – плагиатом. Ему однажды действительно удалось поставить свою пьесу – слабое подражание известному спектаклю «Наш городок», которую он назвал «Наш город». Она жила ровно два вечера. Теперь он подходит к проблеме творчества с другого бока – к прославлению самого извращенного культа насилия, бесповоротному отрицанию всех человеческих добродетелей и воспеванию всех человеческих пороков. Но стоит лишь войти в моду иному взгляду на жизнь, как он тут же воспринимает его с не меньшим энтузиазмом. Некоторые люди, обладающие талантом, не имеют особых амбиций. У Адеана такового нет, зато есть огромные, колоссальные амбиции. Таких, как очень много, и некоторые из них значительно больше преуспели по сравнению с ним. Для них искусство – это легкий путь к достатку, к приличной жизни. Все для них просто, потому что им неведома боль, агония творчества, которых не избежать настоящему актеру.

– Не кажется ли вам, что Адеан чудовищно глуп, – спросил Базиль, – или он просто ничего не чувствует?

– Его не назовешь глупцом в обычном смысле этого слова. Я бы сказал, что у него есть интеллигентность, но нет интеллекта, он хитер, но далеко не мудр. И, конечно, он не обладает ни одним из достоинств, вызывающих симпатию, у него нет ни шарма, ни… такта. Это лишает его возможности добиться успеха. Он никогда не умел скрывать собственный эгоизм, как это делает большинство из нас, поэтому его так не любят.