Текст книги "Все мы люди (ЛП)"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

Тощий черный кот прыгнул с пола на подоконник, где Лео Зейн наливал молоко в блюдце.

Поставив пакет молока на столик рядом, Зейн задержался у окна, чтобы почесать кота за ухом, который лакал молоко. Тоскливый мартовский дождь стучал по стеклу… и нога Зейна продолжала болеть. Это из-за погоды, конечно, а еще влажность в конце зимы, поездка в клинику, первая за шесть месяцев и которая прошла не совсем хорошо.

Было бы неплохо выбраться на некоторое время туда, где тепло и сухо. Может Лос–Анджелес... сидеть на солнце, чтобы кость его ноги поглощала тепло. Впитывать тепло телом, всем телом, которое сейчас было холодным и слабым. Боль, вызванная сыростью, словно смерть ползла вверх по каркасу его ноги, наполняя весь организм холодом и судорогами. И не важно, сколько одежды было на нем, не важно, как тепло он обогревал комнату или сколько горячего кофе выпивал, всегда присутствовал это мучительный холод глубоко в костях.

Так что же его держало в Нью-Йорке? Сущие мелочи, за исключением его собственной летаргии. Каждый год, приблизительно в одно и то же время он делал одни и те же туманные планы о поездке, но он никогда не следовал им, он всегда находил какой-нибудь предлог. Ему казалось, что он стал зависимым от климата, который явно вредил ему. А в этом году?

Ну, по факту, в этом году есть одно или два незавершенных до конца дела. Жена психиатра, например. Оказалось удивительно сложным избавиться от нее. Конечно, запланированные убийства, которые должны были выглядеть как аварии или несчастные случаи были всегда самыми сложными. А потом еще была работа для Чонси, которая все еще была под вопросом. Безусловно, Зейн не собирался пускать это дело на самотек. Его беседа с тем парнем, Дортмундером, плюс периодические наблюдения за ним, убедили Зейна, что воришка не выкинет ни одного фокуса. После того как Чонси получить выплату от страховой компании (возможно в следующем месяце, но вероятнее всего в мае), Дортмундер обязан, конечно, вернуть картину, а Чонси заплатит Зейну оставшиеся пятнадцать тысяч долларов причитающиеся по контракту и на этом точка.

Жена психиатра. Если бы только она водила автомобиль. Надо подумать… в нужный день и в ее возрасте… какое-то движение привлекло внимание Зейна.

Там, снаружи – мужчина, сгорбившись под дождем, садился в автомобиль, темно-синий седан ягуар, припаркованный возле пожарного гидранта. Регистрационный знак машины указывал, что она была из Нью-Джерси, и Зейн размышлял о том, чтобы это значило.

Разместив регистрационные знаки на авто, уже нет возможности парковаться везде, где душа пожелает, хотя именно так и поступали доктора по вызову на дом. Возле клиники они парковались везде и не было случайно там ягуара темно-синего цвета как этот?

Там, снаружи – дворники ягура щелкали во время движения, ударяя с силой назад и вперед. На глазах Зейн ягуар отъезжал, медленно катясь вниз блока вплоть до желтой стрелки «вправо» на светофоре – пульсирующее яркое пятно под дождем. Он не был уверен, что видел именно эту машину неподалеку от клиники. Возможно тот же цвет, но вот та ли модель?

«Шшшшш!» прошипел кот и начал царапать запястье Зейна.

Пораженный Зейн ослабил хватку. Потерявшись в своих мыслях, он чуть было не придушил кота, который теперь убежал и спрятался под кушетку. Чтобы чем-то занять себя он поднял пакет молока и, прихрамывая, направился к холодильнику. Глаза кота вглядывались в него из-под кровати, но хозяин проигнорировал его. Он снова начал думать, но уже переключившись с неразрешимых вопросов об авто на другие заботы. Он присел за стол и погрузился в свои мысли: глаза затуманились, руки расслабленно лежали на поверхности стола, боль в ноге была на момент позабыта, на мгновение было позабыто все.

Жена психиатра. Авария, падение... хм…

Глава 7

Келп был так счастлив, он ликовал:

 – И больше не говори, что я для тебя, Дортмундер никогда ничего не делаю. Только не после всего этого.

 – Верно, – согласился Дортмундер. Чувство долга в ответ на помощь другого человека всегда заставляло его нервничать. И то, что тем другим человеком был Келп, не улучшило ситуацию.

 – В течение двух месяцев я вел наблюдение за той клиникой. Я перечитал тысячу книжек в мягкой обложке. День за днем, три-четыре дня в неделю и, приятель, в конце концов, я попал в точку.

 – Без сомнений, – снова согласился Дортмундер. – На этот раз определенно да.

Последние два месяца Келп три раза следовал за хромым мужчиной до его дома от Вестчестерской ортопедической клиники. Это место, по сути, являлось единственной достоверной и постоянной нормой, которой придерживался хромой человек. И все три раза Келп настаивал, чтобы Дортмундер сопровождал его в поездках в отдаленные окрестности, чтобы посмотреть на тех парней, но, ни один из них даже отдаленно не напоминал убийцы, которого Дортмундер встретил в ноябре.

Но на этот раз Келп был уверен:

 – Абсолютно, – сказал он. – И ты знаешь почему? Потому что я подождал, пока он войдет в здание, а затем пошел за ним и увидел почтовый ящик, где значилось: «Зейн, комната тринадцать».

 – Ладно, – опять согласился Дортмундер.

 – Итак, мы нашли его.

 – Пока что его нужно будет контролировать, – произнес Дортмундер. – Мы должны быть уверенны, что он не исчезнет.

 – О, конечно, – Келп выглядел немного обиженным. – Может быть, другие ребята могут заняться этим, хм? В последние два месяца я провел больше времени в машине, чем Эй–Джей Фойт.

 – Ах, естественно, – ответил Дортмундер, – мы будем меняться по очереди.

 – Хорошо, – сказал Келп, и наступила небольшая пауза.

Дортмундер фыркнул, затем потер кулаком свой нос, подтянул свои штаны:

 – Кум… как… – пробормотал он, поперхнулся, прокашлялся.

 – Что? – спросил Келп, наклонившись к нему, глядя тревожно и заботливо.

 – Мммм… – затянул Дортмундер и засунул палец в ухо, покрутил там, пытаясь возможно найти серную пробку. Затем вздохнул глубоко, заложил руки за спину, крепко обхватив их, и сказал: – Спасибо, ну, Энди.

 – Ах, конечно, – ответил Келп. – Не стоит.

Глава 8

 – Достаточно неплохо, – прокомментировал Дортмундер.

Грисволд Покьюлей бросил на него взгляд:

 – Неплохо? Дортмундер, я скажу тебе, что это. Это произведение гения.

 – Я так и сказал, что выглядит неплохо.

Оба были правы. Только что законченная картина на мольберте Покьюлея была штучной работой, подделанной так блестяще, так обстоятельно. Она доказывала, что внутри бренного тела Грисволда Покьюлея был заключен дух гения, который до этого в прошлом выбирал и иные необычные сосуды для своего обитания.

Испачканная маслом рука держала кисточку с остатками краски, затуманенные бесцветные глаза наблюдали за проделанной работой, за неторопливым рядом пигментов картины. Ян Винбис мог бы гордиться им.

Слева от Покьюлея на стене размещались два десятка прибитых и приклеенных изображений «Глупость ведет человека к гибели», начиная от полноразмерных фотокопий и заканчивая уменьшенными копиями, вырванными из книг по искусству.

Различий в цвете и деталях между этими многочисленными имитациями было достаточно, чтобы остановить даже самого решительного копииста, но каким-то способом Покьюлей прошел через это минное поле и сделал верный выбор. Дортмундер, глядя на почти завершенное произведение, думал, что видел точную такую же картину в гостиной Арнольда Чонси. Это, конечно, была не она, но расхождения, от которых нельзя было уйти, были ничтожно малы.

Покьюлей в настоящее время размышлял о тьме в правом нижнем углу, где дорога поворачивала вниз к темному склону. Это оказалось самой сложной частью работы, поскольку самым неясным было, как избежать конкретизации деталей и в тоже время уйти от невыразительности и размытости. Это были люди во мраке, тьма окутывала их едва видимыми волнами, намекала на гротескность, указывала на формы и очертания, движение. Кисть Покьюлея двигалась осторожно поверх этой темноты, касалась легко, останавливалась, возвращалась и снова двигалась вперед.

Было начало апреля, три недели прошло с того момента как Келп, наконец-то, нашел убийцу, и Дортмундер впервые вернулся в этот чердачный магазин после той ночи в декабре, когда Покьюлей окатил ледяной водой первоначальную задумку Келпа.

Дортмундер несколько раз порывался вернуться, чтобы посмотреть, что творит Покьюлей, но его разведывательные телефонные звонки к художнику всегда натыкались на безжалостные негативные ответы: «Мне не нужна куча дилетантов дышащих мне в затылок». А когда Дортмундер пытался обратить внимание, что это в его затылок дышат и делает это профессиональный киллер, то Покьюлей только и отвечал: «Я позвоню тебе, когда будет на что смотреть» и вешал трубку.

Эта счастливая неожиданность произошла сегодня утром, когда Покьюлей вышел на контакт, позвонив Дортмундеру и сказав:

 – Если ты все еще хочешь увидеть, что я делаю, приезжай.

 – Я скоро буду.

 – Ты можешь захватить своего друга, если хочешь.

Однако Дортмундер не хотел. Эта картина была для него слишком важна, и он предпочитал увидеть ее без лишних разговоров.

 – Я приду один, – ответил он.

 – Как хочешь. Принеси бутылку вина, ты знаешь какого.

Дортмундер привез галлон «Hearty Burgundy», часть которого Клео Марлах сразу же налила в один из многообразных стаканов и теперь стояла, держа свою белую кружку с вином, и наблюдала, как кисть Покьюлея делала мелкие пробные наброски на поверхности картины. Последние четыре месяца казалось, что трудясь в своем святилище торгового центра, Покьюлей творил сплошные чудеса, но не обо всех он желал говорить.

Отступив от мольберта, хмуро глянув на темноту в правом нижнем углу, он произнес:

 – Ты знаешь, как я сделал это? Я начал, – пояснял он, продолжая работать, – с исследования.

В коллекции Фрика есть один Винбис и еще три висят в Метрополитене. Я изучил все четыре картины и просмотрел всевозможные их копии, которые только смог найти.

Дортмундер спросил:

 – Копии. Почему?

 – Каждый художник имеет свой цветовой диапазон, свою палитру. Я хотел посмотреть, как сделаны другие репродукции картин Винбиса, чтобы помочь себе в нахождении первоначальных цветов.

 – Я понял задумку, – сказал Дортмундер. – Довольно неплохо.

Клео, потягивая вино и размышляя о Покьюлее и картине так, как будто это она была их творцом, и полученный результат работы радовал, произнесла:

 – Поки провел замечательное время с этой картиной. Он свирепствовал, швырял вещи, нецензурно высказывался об искусстве, а затем гордился что он лучший из лучших.

 – Один из неплохих, во всяком случае, – с удовольствием заметил Покьюлей. Кончик его кисточки скользил вдоль по палитре, резко двинулся в темноту, изменив ее незаметно, – потому что я сделал больше чем просто скучное исследование. Я смотрел на картины и более того, я пытался смотреть сквозь них, в их прошлое. Я попытался представить себе, как Винбис в своей студии приближается к холсту. Я хотел видеть, как он держит свою кисть, как он наносит краску, как он делает свой выбор, вносит изменения. А знаешь ли ты, что его мазки двигались по диагонали налево вверх? Это редкость. Ты можешь подумать, что он был левшой, но есть два портрета сделанные его современниками, на которых он показан за мольбертом и кистью в правой руке.

Дортмундер удивился:

 – И что это меняет?

 – Это меняет угол преломления света на поверхности картины, – просветил его Покьюлей. – и как глаза воспринимают произведения.

Все это не укладывалось в голове Дортмундера:

 – Ну, чтобы ты ни сделал, это выглядит потрясающе.

Покьюлей был доволен. Повернув голову и слегка улыбаясь через плечо, он произнес:

 – Я хотел подождать, пока не получится что-нибудь достойное демонстрации. Ты видишь это, не так ли?

 – Конечно. Ты почти закончил, хм?

 – О, да. Еще две-три недели, наверное, не больше.

Дортмундер вглядывался то в затылок Покьюлея, то на картину:

 – Две или три недели? Но ведь готова уже вся картина, и ты можешь одурачить кучу людей с тем, что готово уже сейчас.

 – Но не Арнольда Чонси, – возразил Покьюлей. – Даже на одну секунду. Я навел справки о твоем клиенте. Ты выбрал человека, которого будет сложно обмануть. Он не просто скупщик, покупающий и продающий произведения искусства, как будто они просто коллекция монет. Он знаток, он разбирается в искусстве и он, без сомнений, знает свои картины.

 – Ты огорчаешь меня, – произнес Дортмундер.

Клео, дружелюбная и сочувственная, с помощью локтя удерживала стеклянный кувшин с вином:

 – Нужно немного подождать, – уверяла она. – Все получится. Ты будешь гордиться Поки.

 – Это не Поки, ах, Покьюлей. Я волнуюсь, – сказал ей Дортмундер. – Я разговаривал с Энди Келпом, он изменился. Вот что меня беспокоит.

 – Мне кажется, что он хороший парень, Келп, – ответил Покьюлей.

 – Нет, – сказал Дортмундер.

Покьюлей сделал шаг назад, чтобы окинуть произведение критическим взглядом:

 – Ты знаешь, – начал он. – Я действительно хорош в этом виде работ. Даже вышло лучше, чем с двадцатками. Мне интересно, есть ли у картины будущее.

 – Есть. В виде десяти тысяч с нашей стороны, – напомнил ему Дортмундер, – если план сработает, и мы получим деньги от Чонси. Это единственное будущее, которое я хочу знать.

 – Ах, – вздохнул Покьюлей, – но что если я применю на практике мои знания о Винбисе, его тематику, его стиль и сделаю своего собственного Винбиса? Не копию, но совершенно новый вид живописи. Ведь время от времени обнаруживают картины неизвестных мастеров, так почему бы не одну из моих?

 – Не знаю, что тебе ответить, – только и сказал Дортмундер.

Покьюлей подумав, кивнул:

 – Намного лучше, чем рисовать двадцатки. Это было так скучно. Никакой палитры. Немного зеленого, черного и готово, а теперь Винбис. – Его полузакрытые глаза больше не смотрели на незаконченного Винбиса напротив него. – Средневековый монастырь, – сказал он. – Каменные стены и пол. Свечи. Монахини только что сняли свои рясы…

Глава 9

Восемь дней спустя Дортмундер вошел в центральный офис отдела страхования по безработице и стал ожидать своей очереди к охраннику, который должен был осмотреть его, прежде чем впустить внутрь. Охранник проверял кошелек женщины с целью найти там оружие или бомбу или иные проявления политического недовольства, и делал он это медленно. Дортмундер был одет сегодня в темно-зеленые рабочие штаны, фланелевую рубашку и нес планшет с зажимом для бумаг.

Женщина, темный цвет кожи которой и грубые манеры послужили убедительным доказательством, чтобы сделать ее официально подозреваемой, в ходе проверки оказалась слишком умной для органа власти, поскольку оставила дома все свое оружие и бомбы.

Охранник нехотя позволил ей войти, затем повернулся к Дортмундеру, который бросил свой планшет на трибуну и произнес:

 – Ремонт пишущей машинки.

 – В какой отдел?

Так как Дортмундер был мужчиной, высокого роста, белый, не был клиентом и не нес пакетов, в которых можно спрятать оружие или бомбы, то у охранника не было оснований подозревать его в чем-либо.

 – Я не знаю, – ответил Дортмундер. Провел пальцем по верхнему листу планшета и продолжил: – Они просто дают этот адрес, вот и все. Здесь сказано: машинописное бюро.

 – У нас четыре машинописных бюро, – сказал охранник.

 – Я просто парень, которого прислали сюда.

 – Ну а как я могу знать, какой отдел?

 – Я не знаю, – снова повторил Дортмундер.

Существует разница между клиентом и работником учреждения. И эта разница действует везде, не только в отделе страхования по безработице департамента труда штата Нью–Йорк. Различие в том, что посетитель находится здесь, потому что он нуждается в чем-то, но служащему наплевать, что происходит вокруг него. Работник не пойдет вам на встречу, не будет пытаться помочь, не даст объяснений, на самом деле не будет делать ничего, просто стоять. Клиент хочет, чтобы его уважали, но служащий желает вернуться к своему шефу, пожать плечами и сказать: «Они не впустили меня».

Все знали это, включая, конечно, охранника возле двери, который выглядел на мгновение таким несчастным в беспомощных глазах Дортмундера, затем он вздохнул и произнес:

 – Хорошо. Я уточню.

Он взял свой телефон с трибуны и по порядку просмотрел список внутренних телефонов.

У него даже получилось с первой попытки, что вообще не удивило Дортмундера.

 – Я пришлю его прямо туда, – сказало он в трубку, повесил ее и обратился к Дортмундеру:

– НВКШ.

 – Что?

 – Не в компетенции штата, наверху. Идите до конца холла, воспользуйтесь лифтом, чтобы подняться на третий этаж.

 – Хорошо.

Дортмундер, следуя инструкциям, в конце концов, оказался в НВКШ, большой комнате заполненной столами, клерками и пишущими машинками, отгороженными друг от друга группой шкафов для хранения документов. Дортмундер подошел к ближайшему столу, где размещалась табличка «ИНФОРМАЦИЯ» и обратился к девушке:

 – Ремонт пишущих машин. Вам недавно звонили снизу.

 – Ах, да. Машинное бюро. Вниз, пройдите мимо второго картотечного блока и поверните направо.

 – Хорошо, – сказал Дортмундер и направился в машинное бюро, где женщина – руководитель, высокая седовласая, с лицом и телом напоминающим бетон, нахмурилась и спросила:

 – Вы знаете, что прошло уже почти три недели после установки у нас «Формы 28В»?

 – Я просто делаю мою работу, – ответил Дортмундер. – Где аппарат?

 – Сюда, – сказала она сердито и повела его.

Конечно, каждое бюрократическое управление имеет много машинописных бюро и пишущие машины каждого из них время от времени ломаются. И ни одна заявка на ремонт не занимает меньше чем четыре месяца, чтобы пройти через подробную бюрократию. Так что эта женщина на руководящем посту должна благодарить Дортмундера за спешку, вместо того чтобы жаловаться, но в этом мире так мало признательности.

Она оставила его наедине с аппаратом, большим Royal electric. Он вставил вилку в розетку, включил машину и она загудела. Он нажал несколько клавиш как и требовал того ее ужасный стиль печатания и обнаружил, что неисправность аппарата связана с блоком автоматического возврата при нажатии кнопки автоматической повторной печати. Он провел две или три минуты, занимаясь этим пустячным делом, затем выключил и поднял ее, а она весила не меньше «тонны», отнес неблагодарной женщине на стол и произнес:

 – Я вынужден забрать ее с собой.

 – Нам никогда не возвращают обратно аппараты из мастерской, – заметила женщина, и это было, возможно, правдой. А что касается последней машинки, то это была стопроцентная правда, поскольку Дортмундер «одолжил» ее из этого здания около двух лет назад.

Дортмундер согласился:

 – Я оставлю ее, если вы этого хотите, но чинить ее нужно в мастерской.

 – Ну, хорошо, – поддалась она.

 – Нужен ли мне пропуск или что-то в этом роде для охранника возле входа.

 – Я позвоню ему.

 – Хорошо.

Дортмундер с аппаратом в руках спустился по лестнице вниз, где охранник кивнул ему и выпустил. Выйдя на улицу, он поставил машинку на пассажирском креcле Плимута, которого украл специально для этого дела и поехал обратно в Манхэттен, к своему другу, который держал ломбард на Третьей авеню. Этот мужчина никому никогда не задавал иного вопроса нежели «Сколько?».

Дортмундер передал ему аппарат, принял сорок долларов и вышел на улицу. Был хороший день в конце апреля, один из немногих без дождя, поэтому он решил оставить Плимута там, где он его припарковал и прогуляться домой пешком. Он прошел около половины блока, когда вдруг осознал, что смотрит прямо на Стэна Марча через лобовое стекло автомобиля припаркованного возле гидранта. Он начал было улыбаться и махать в знак приветствия, но Стэн слегка покачал головой и сделал отрицательный жест рукой, которая лежала на руле. Дортмундер сделал вид, что кашляет и пошел дальше.

Мэй не было дома, поскольку сегодня у нее была вторая смена в «Safeway». Он нашел приклеенную записку к ТВ: «Звонил Чонси». «Оооо…» вырвалось у Дортмундера, и он направился в кухню за банкой пива. Там он и оставался, не желая видеть то сообщение на телевизоре. Когда он было начала второе пиво, раздался звонок в дверь.

Это был Стэн Марч:

 – Я бы тоже выпил бутылочку, – сказал он, глядя на пиво в руке Дортмундера.

 – Конечно. Заходи.

Дортмундер принес ему пиво из кухни в гостиную, где Марч теперь сидел и смотрел ТВ.

 – Ты звонил уже?

 – Его нет дома, – соврал Дортмундер. – Как ты смог меня найти в том офисе?

 – Я следил за Зейном, – ответил Марч и отпил немного пива.

 – Ах.

Они полагали, что Зейн до сих пор точно не установил личности партнеров Дортмундера в ограблении, поэтому группа по очереди следила за Лео Зейном, пытаясь найти нужный рычаг, на который можно будет надавить позже.

Дортмундер нахмурился:

 – А что он собственно там делал?

 – Преследовал тебя, – ответил Марч. – Когда-нибудь ты расскажешь мне, как у тебя получилось стянуть ту пишущую машинку.

 – Следил за мной?

 – Да, – Марч отпил пива и продолжил: – Я следил за ним, а он за тобой. Довольно забавно получилось.

 – Истерически смешно, – согласился Дортмундер и направился к телефону, чтобы позвонить Чонси.