Текст книги "Все мы люди (ЛП)"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

 – И это правда… – такими словами Дортмундер закончил свой рассказ.

 – Боже мой, это звучит как… – произнес Чонси, откинувшись на диван и качая головой. Он единственный сидел. Зейн стоял неподалеку двери, нем как могила, а Дортмундер, Келп и Мэй находились напротив него.

Дортмундер рассказал всю историю сам, но теперь Келп решил вмешаться и с нервным блеском в глазах, как у Зейна, он произнес:

 – Дело в том, г-н Чонси, это не был ошибкой Дортмундера. Он тогда сидел в шахте лифта, когда мы потеряли картину, и, если бы он тогда был рядом, этот досадный инцидент никогда бы не произошел. Вы хотите знать, чья же это вина? Того, кто воспользовался тогда лифтом.

Чонси задал вопрос Дортмундеру:

 – Почему ты не сказал мне об этом раньше?

Дортмундер посмотрел на него, но ничего не ответил.

Чонси согласно кивнул:

 – Ты прав, – и взглянув еще раз на копию картины висевшей на стене, произнес. – Она выглядит довольно правдоподобно, я должен признать это. Твой друг очень и очень хорошо поработал.

 – Возможно, ты захотел бы взглянуть и на его другие шедевры, – предложил Дортмундер. – Я могу познакомить тебя с этим парнем. Его зовут Покьюлей.

Чонси «проткнул» Дортмундера острым взглядом и покачал головой. Поднявшись на ноги, он продолжил:

 – Мне очень жаль. Я знаю, что ты пытаешься исправить ситуацию и возможно ты просто жертва обстоятельств, но дело в том, что дела обстоят ужасно. Я никогда не смогу смотреть на свое отображение в зеркале, если сейчас возьму и пущу все на самотек, – он выглядел немного смущенным, но уверенным в своем решении. – Ты старался. Я не хочу здесь находиться, когда все произойдет, – и, обращаясь к Зейну, сказал: – Подожди минуту – две после моего ухода.

И Чонси направился к выходу, переступая через ряд чемоданов и корзин.

 – Ээээ… – произнес Дортмундер, – подожди минутку.

Чонси остановился, бросил взгляд поверх плеча, но было видно, что мыслями он витает уже далеко отсюда. Даже его голос, казалось, исходит издалека:

 – Да?

 – Я мог бы, эээ… – Дортмундер развел руки, пожимая плечами, – у меня есть идея.

Заключительный хор

Глава 1

Ян Macdough (произноситься Макдуф и никакого отношения не имеет к другу Макбета) был счастливым человеком. Он не был известным, но мог быть популярным. Он был беден, но мог быть богат. Он был упрямым деревенским жителем, выполняющим функции семейного пастора возле Инвернесса, а мог быть лондонским денди. Прямолинейный, сердечный, рыжеволосый и веснушчатый крепкий мужчина около сорока лет, Ян Макдуф был счастливым человеком и он хотел, что бы весь мир знал об этом.

 – Принеси нам еще одну бутылку «Teacher», – сказал он своему камердинеру в Савойе, хотя еще было обеденное время, – а также небольшой стаканчик для тебя.

 – Спасибо, г-н Макду, – ответил ему лакей, который был португальцем или итальяшкой или другим несчастным смуглокожим, – но мне нельзя пить на работе. Я принесу вам бутылку.

 – Макдуф, – поправил его Макдоу. Ему не нравились люди, которые отказывались пить с ним, а также те, кто неправильно произносил его имя. Большинство людей, которых он встречал до сих пор в Лондоне, готовы были пить с ним, но очень немногие могли вот так сразу, без подготовки назвать правильно его имя. Действительно Макду. На севере, в Грампианс все знали его имя.

 – Мик-Дафф, – согласился житель Средиземноморья и, уходя, поклонился.

Ну, чего можно ожидать от иностранца? Ничто и никто не мог испортить настроения Макдоу в течение этих долгих дней. И пока он ожидал свой заказ, он стоял и улыбался в своей гостиной, окна которой выходили на Темзу, а теперь блестели и сверкали в лучах летнего солнца.

Лондон. В другом месте, возможно, все дороги и ведут в Рим, но все дороги на Британских островах направлялись именно в Лондон. (Что является одной из причин запутанных транспортных потоков). Шотландец, валлиец или ольстерец мог, сидя дома, погрузиться в темные тяжелые раздумья об Англии, которая часто терпела издевательства со стороны Соединенного Королевства, и когда он думал о городе, настоящем городе, то это были не Эдинбург или Кардифф или Белфаст, а именно Лондон. Ему очень повезло, что он может стоять у окна большого отеля в одном из королевских городов и улыбаться летнему солнцу.

Зазвонил телефон. Звонил Лондон. Улыбка все еще освещала его румяное лицо, когда Макдоу отвернулся от окна взял трубку и произнёс:

 – Слушаю

Мужской голос с сильным английским акцентом, один из тех голосов, в котором голосовые связки сильно приглушают каждое слово, прежде чем позволить ему вырваться на волю, произнес:

 – Господин Макдоу?

 – Макдуф, – поправил Макдоу. Ошибка в имени, вкупе с акцентом человека, получившего образование в государственной школе, было предостаточно, чтобы улыбка полностью исчезла с его лица.

 – Мне очень жаль, это Лимери из Parkeby-South.

После услышанного, улыбка Макдоу не только снова вернулась не прежнее место, но и усилилась:

 – Ах, да, – ответил он. – Они не проинформировали, что вы свяжетесь со мной.

 – Возможно, мы могли бы увидеться сегодня? В четыре будет удобно?

 – Конечно.

 – Тогда хорошо. Просто спросите обо мне в кассе.

 – В кассе? Конечно. В четыре.

 – До встречи.

После того как Макдоу повесил телефонную трубку, его разум снова обратился к череде удивительных событий, которые привели его к этому счастливому моменту. Драка в Нью–Йорке прошлой зимой во время оркестрового концерта Queen's Own (на котором он побывал благодаря щедрости старых товарищей-офицеров из пожарной команды), его успешный побег от кишащей тогда повсюду полиции и его полное изумление, когда на следующее утро он проснулся в своем гостиничном номере (немного в «подвешенном» состоянии) и обнаружил, что стал счастливым обладателем чрезвычайно ценой живописи, украденной накануне вечером – так говорилось в газетах, которые были доставлены вместе с завтраком в его комнату. Он чувствовал страх, когда провозил контрабандой эту вещь домой (скрытой внутри очень приторной картины с рамой и изображением пейзажа, специально купленной для этой цели за двадцать пять долларов. Драгоценный Старый мастер, скрытый за чудовищной New Monstrosity). Сейчас же от прежнего чувства страха осталось лишь смутное воспоминание, а также от полного замешательства, которое он почувствовал, когда столкнулся с вопросом как из счастливой случайности сделать реальные деньги. И если бы не тетя Фиона, которая ушла в очень подходящий момент (смерть ее была ожидаемой; ей было восемьдесят семь, и она была неудержимой как Африка и несдержанной как Атлантида), Макдоу не смог бы все провернуть, как следует и, в конце концов, все равно оказался бы в убытках. Бедная тетушка Фиона, ничего не происходило в ее жизни, кроме самого ухода из нее.

Семейство Макдоу, которое состояло из Яна и его тети Фионы, было одним из старшейших и наименее везучих семей во всей шотландской истории. На протяжении веков, если шотландцы сражались с англичанами, казалось, они выбирают для поля боя именно земли Макдоу. Последствия этих войн для семейства были ужасными. Когда шотландец шел против шотландца, Макдоу постоянно выбирали не ту сторону. Кэмпбеллы и МакГрегоры переживали спады и подъемы, но Макдоу с давних времен одни лишь спады. Не был исключением и единственный наследник тети Фионы. Старушка на протяжении своей жизни не владела ничем, кроме мусора, который ей достался ей в наследство от предыдущего Макдоу. Несколько листов содержали опись имущества и прилагались к завещанию. Почерк из восемнадцатого века, чем-то напоминающий паутину паука, описывал копья и седла и оловянные тарелки, которые теоретически переходили из рук в руки, из поколения в поколение, фактически же, оставались нетронутыми и забытыми в разных амбарах и подвалах и во все еще огороженном части нежилого замка Макдоу высоко в мрачных горах Monadhliath. Однако ритуалы должны соблюдаться. По этой причине Макдоу сидел в захламленном, затхлом офисе поверенного в Эдинбурге и слушал, как тот зачитывал завещание, которое состояло из нескончаемого гула перечисляемого имущества – как же много мусора можно было хорошо сохранить! Он было, уже почти уснул, когда вдруг выпрямился и уставился на адвоката, который испуганно посмотрел на него.

 – Что? – спросил Макдоу.

Адвокат моргнул:

 – Прошу прощения?

 – Что это было? То, что вы только что прочитали там.

Мужчина нашел предыдущий пункт в списке:

 – Бочонки медовухи, дуб, шесть, с пробками.

 – Нет, перед этим.

 – Раненый олень со сломанным рогом и двумя кроликами, бронза, высота шестнадцать дюймов.

 – Боже мой, человек, еще выше.

 – Картина маслом в деревянной раме с позолоченным орнаментом, комические фигуры.

 – Рама, дерево, – пробормотал Макдоу. – Живопись маслом. Комедийные персонажи?

 – Так здесь говорится.

 – Где эта рама?

 – Ммммм…. – адвокат вернулся на две страницы назад до ближайшего заголовка. – Замок Макдоу.

 – Аха, – произнес Макдоу. – Я смогу применить по назначению хорошую деревянную раму.

И он продолжил дремать до конца инвентаризации, затем на своем любимом Mini помчался на высокой скорости (ну, на его предельной скорости) к северу от Эдинбурга, через Перт и Сент-Эндрюс на А 9, неподалеку от Кингуси повернул на старую дорогу, которой даже не было на картах и которая выглядела даже скорее как овраг, который взбирался по негостеприимным горам. Он прибыл, наконец, в замок Макдоу, опустошенный и разоренный, покрытый плесенью. Первый этаж еще местами сохранился, окна были разбиты, а пол вздулся. Ниже располагались неплохие, стойкие к погодным условиям кладовые, засыпанные мусором, который бережно был записан в этом вечном инвентаризационном списке и теперь принадлежал Яну Макдоу (Он являлся убежденным холостяком. Он был прямолинейным крепким мужчиной северного типа, равнодушным к половой жизни. И следующим, к кому перейдет весь этот мусор, будет его племянник Брюс Макдоу, которому сейчас девять лет). Спотыкаясь об эстафетные палочки, Макдоу пробирался из комнаты в комнату освещая свой путь фонариком пока не заметил блеск позади себя. Позолота? Да. Деревянная рама? Несомненно. Орнамент? Боже мой, да.

Макдоу вытащил предмет из ниши и увидел, что это была единственная в своем роде оправа; почти четыре квадратных фута, которая состояла из переплетения ручейков и каналов, лент и причудливых узоров из позолоченного дерева, окружающих тускло освещенную небольшую картину, возможно размером шестнадцать на восемнадцать футов. Медленно рассматривая картину в дневном свете, Макдоу нашел крошечную иллюстрацию так роскошно выгравированную, которая на самом деле была лишь нелепой, любительской и смешной зарисовкой с помощью масла. Она изображала трех пьяных мужчин в килтах идущих, пошатываясь, по дороге, пытающихся удержать друг друга, чтобы не упасть. Луна в небе была наклонена.

Упоминался ли в списках двухклинковый боевой топор? Спустившись на самый низ кладовой, Макдоу отыскал его и теперь с огромным трудом тащил наверх, настолько он был тяжел. Поднявшись вверх по скользкой каменной лестнице, он приступил к изменению оправы, дерева, орнамента с его холстом, маслом, комическими персонажами в огромное количество длинных узких полосок. Затем все было упаковано в Мини, а холст, а точнее его лоскуты развеяны по воздуху по дороге в пятьдесят миль.

Понадобилась еще одна поездка в Эдинбург, чтобы найти соответствующую старую раму, которая будет внешне походить на оправу из тетушкиного наследства и одновременно соответствовать размерам украденного шедевра. И ему посчастливилось найти ее. Вот эта рама уже обрамляет старый холст с изображением пожилой леди, спящей в кресле-качалке у камина с котенком и клубком шерсти на коленях. Так что, Макдоу может воспользоваться теми же гвоздями, чтобы закрепить драгоценного Винбиса на каркасе.

Другая поездка в замок Макдоу была необходима, чтобы оставить там Винбиса. После он выжидал подходящий момент, дабы случайно обмолвиться об унаследованной картине во время разговора с парой старых приятелей, с Кафи и Туфом (которые, по сути, и были с ним той ночь на концерте в Нью-Йорке). И именно Кафи, наконец-то, сказал:

 – Черт возьми, человек, там может быть что-то ценное. Почему бы нам не взглянуть на нее?

Этот вопрос мог задать и Туф, но, ни в коем случае не Макдоу. Он направлет разговор в нужное ему русло, а другие пускай принимают решения. И когда он предложил им присоединиться к нему, чтобы еще раз взглянуть на живопись, они поддержали эту идею на ура.

Однако оказалось, что они оба обладают мозгом или вкусом осла. После того как они и второй раз споткнулись о Винбиса и прошли мимо, Макдоу не выдержал и самостоятельно «обнаружил» картину.

 – А теперь, взгляните на нее. Как вы думает, имеет ли она какую-либо ценность?

 – Невысокую, – огорчил Кафи. – Любой может увидеть, что это просто мазня.

 – Возможно, рама будет стоить денег, – предложил Туф.

 – Тогда я возьму ее с собой, – решил Макдоу.

Так он и сделал и был впоследствии изумлен и восхищен, когда пришли новости от арт–дилера из Эдинбурга, что на самом деле он обладал шедевром невероятной ценности.

Parkeby-South одолжило его собственность для проведения экспертизы. Ее было достаточно для банкиров Инвернесса, чтобы он смог приехать в Лондон в июле, за два месяца до аукциона, который сделает его богатым; остановиться в Савойе, поскольку он искал более постоянное жилье в Лондоне – двухуровневые апартаментах, куда можно будет время от времени приезжать, когда он будет наведываться в город. О, успех, жизнь меняется в лучшую сторону!

Стук в дверь прервал раздумья Макдоу о заслуженном успехе. Он отвернулся от панорамы Лондона и произнес:

 – Войдите.

Это был официант с бутылкой виски на серебряном подносе. И, Макдоу, сразу же заметил два стакана.

 – Ах, – сказал он с любезной улыбкой. – Вы, в конце концов, решили присоединиться ко мне.

Мужчина улыбнулся робко и заговорщически одновременно:

 – Вы очень добры, сэр. Разрешите ли вы мне передумать?

 – Конечно, конечно, – Макдоу сделал шаг вперед и обхватил себя руками. – Используй свой шанс, вот мой совет, – сказал он парню. – В этой жизни нужно хватать удачу за руку.

Глава 2

Дортмундер был удивлен тем, что смог получить паспорт. Он оплатил все свои долги перед обществом, по крайней мере, об одном общество знало точно, и теперь он полноправный гражданин. Когда были закончены и другие важные приготовления наступил июль. И, Боже мой, он был здесь, на 747-ом покидал Соединенные Штаты Америки и направлялся в Лондон, в Англию. Рядом с ним сидел сердитый Келп:

 – Я не понимаю, почему мы не можем лететь первым классом, – сказал он в пятнадцатый раз.

 – Потому что платит Чонси, – ответил Дортмундер возможно уже в седьмой раз. – Мы так договорились.

А договорились они так: Чонси и Лео Зейн будут лететь тем же рейсом, который находиться за темно-красной шторой первого класса, где бесплатно раздают ликер и вино с шампанским, более симпатичные стюардессы, более широкие кресла и больше места для ног, где есть ряд ступеней к бару и холлу на верхнем уровне. В то время Дортмундер и Келп будут путешествовать в экономе, в хвостовой части. Дортмундер занимал место у прохода и благодаря этому мог вытянуть ноги, когда никто не проходил мимо. Келп же сидел в середине ряда, а толстая пожилая индианка в сари, с красной точкой на лбу расположилась возле окна. Таким образом, Келп был зажат с двух сторон и особенно – когда Дортмундер выиграл борьбу «чей локоть займет подлокотник». Келпу, по-видимому, было очень некомфортно.

Ну, это продолжится только семь часов и когда самолет приземлится в Лондоне, тогда только от Дортмундера будет зависеть насколько хорошо он сможет выполнить задуманное. Ему предстоит решить следующие проблемы: например, он вообще не знает город и ограничен одним помощником Келпом и двумя любителями (Чонси и Зейн), но другого выбора не было. Либо он находил способ, чтобы помочь Чонси, либо становился свежей насечкой на пистолете Зейна. Делал ли этот сукин сын что-либо еще в своей жизни, кроме зарубок на оружии.

Этот план, как, впрочем, и другие задумки Дортмундера, сочетал простоту и необычность.

Он предложил поменять местами копию и оригинал, прежде чем состоятся торги в сентябре. Чонси мог таким образом защитить себя от иска страховой компания, настаивая на том, что во время аукциона подлинность картины будет пересмотрена. Затем копию признают фальшивой, иск будет остановлен, а Чонси уйдет на заслуженный отдых со своей картиной и деньгами.

Все, что Дортмундеру нужно было сделать, это просчитать точность операции, В чужом городе с наполовину непрофессиональной компанией, в то время как пистолет был приставлен к его голове.

Он был настолько взволнован, что хотел остаться навсегда в этом самолете, в небе.

Глава 3

Чонси любил Лондон, но не в этот раз. Во-первых, был июль. Ни один нормальный человек не приезжал в этот город в июле, когда он был переполнен американцами и другими иностранцами. Во-вторых, компаньонам Чонси в этой поездке было позволено слишком многое, фактически, все. В кэбе из Хитрой он и Зейн заняли заднее сиденье, а Дортмундер и Келп напротив. Чонси заметил, что Келп очень внимательно следит за своими коленями, дабы случайно не задеть Зейна, чего нельзя было сказать о Дортмундере. Ноги Чонси разместились напротив двери. И его вид был ничто по сравнению с траурным лицом Дортмундера, а сырой английский воздух, проникающий через открытые боковые окна, был абсолютно горячим.

Тем не менее, все это ради благой цели. Кроме сдвинутых бровей Дортмундера и тикающего счетчика возле его правого уха, Чонси отметил их багаж, который свалили рядом с водителем и который состоял из его Hermes и American Touristers Зейна, набора из шести чемоданов Келпа и двух безликих коричневых дорожных сумок Дортмундера из толстой кожи с ремнями. В одном из них, за подкладкой была спрятана сумка для гольфа, где лежала имитация Грисволда Покьюлея «Глупость ведет человека к гибели».

Скоро, уже очень скоро, Боже, пожалуйста, пускай копия исчезнет, а ее место в сумке займет оригинал, и Чонси сможет покинуть этот город, кишащий миллионами людей и улететь в Антиб, где каждый адекватный человек проводит лето. А тем временем, единственное, что остается – это делать хорошую мину при плохой игре. Подавленные затянувшейся тишиной в такси, эти четыре крупных тела слегка потели в жарком июльском воздухе Лондона, и Чонси от безысходности попытался завязать беседу:

 – Дортмундер, это твоя первая поездка в Лондон?

 – Да, – Дортмундер слегка повернул голову, чтобы выглянуть из окна.

Кэб приехал на М 4 из Хитроу и теперь медленно двигался в обычной пробке на Кромвель-роуд.

 – Выглядит как район Куинс в Нью-Йорке, – сказал Дортмундер.

Чонси машинально начал защищать город:

 – Ну, это вряд ли похоже на центр города. И уж тем более не похоже на Куинс.

Кромвель-роуд сменился Бромптон-роуд прежде чем Чонси попытался снова:

 – Ты много путешествовал за пределами США?

 – Один раз был в Мексике, – ответил ему Дортмундер. – И это была неудачная поездка.

 – Да?

 – Да.

Внезапно вмешался в разговор Келп:

 – Ты был пару раз в Канаде.

 – Просто скрывался там.

 – Тем не менее.

 – Сельские дома и снег, – настаивал Дортмундер, – можно найти в любом месте.

Кэб, наконец, прибыл на Ханс Плейс. Это садовая площадь представляло собой овальной формы парк, окаймленный дорогой и довольно высокими домами из оранжевого кирпича построенные в девятнадцатом веке с остроконечными богато украшенными крышами, стиль которых сэр Осберт Ланкастер назвал «Голландский Понт Стрит». Когда такси остановилось, Чонси с удовольствием выбрался на тротуар и расплачивался за проезд, пока другие выгружали багаж. Затем Эдит и Берт вышли из дома, чтобы поприветствовать Чонси и отнести его чемоданы, в то время как остальные могли делать со своим, что только вздумается. Этот дом много лет тому назад поделили на четыре отдельные квартиры, расположенные в определенной последовательности. В двухэтажной квартире Чонси комнаты прислуги и кухня располагались в задней части первого этажа, а в передней – гостиная и столовая. Винтовая лестница вела из столовой вверх на второй этаж, где находились две спальни с ванной. Эдит и Берт, худощавая состарившаяся пара, которая говорила на совершенно непонятном диалекте, в котором можно было услышать четко лишь букву R. Они работали на полную ставку и жили в своей собственной небольшой комнате с ванной на первом этаже, за кухней. Они занимались выращиванием брюссельской капусты на огороде заднего двора и делали необходимые покупки по кредитному счету Чонси два квартала от Харродс. В те редкие моменты, когда Чонси бывал в городе, они выполняли обязанности камердинера и повара, а в остальное же время жили «жизнью Рейли» и знали об этом. Когда они ложились спать в свою крошечную кровать ночью, то говорили друг другу: «Двухуровневая квартира в районе Найтсбридж! Неплохо, правда, мама? Неплохо, папа».

Насвистывая, ликуя и произнося букву R, эта счастливая пара приветствовала Чонси. Он сказал им, скорее машинально, не задумываясь:

 – Покажите этим джентльменам их гостевую комнату.

 – Да. Да. Р, р, р…

Они вошли в дом и дальше через гостиную на винтовую лестницу. Эдит и Берт с багажом Чонси чем-то напоминали троллей, которые радостно переговаривались всю дорогу. Зейн поднимался по лестнице следующим, прихрамывая так сильно, что напоминал живую пародию на фильм «Молот», а за ним пошел Келп со своей полудюжиной чемоданов, которые доставляли ему массу неудобств, постоянно путались и цеплялись за перила лестницы и его ноги, и в один страшный момент… даже за больную ногу Зейна. Тогда Зейн бросил на Келпа такой леденящий взгляд, такой смертоносный, что Келп попятился назад и уперся в Дортмундера, который спокойно и без эмоций поднимался по спирали, как мул возле арабского колодца. Дортмундер остановился, когда Келп приземлился на его голову и сказал спокойно и устало:

 – Не делай этого, Энди.

 – Я… Я просто… – Келп встал на ноги, выронив две сумки, убрал ягодичную часть с лица Дортмундера и продолжил подъем.

Чонси замыкал шествие на безопасном расстоянии, а когда он достиг пункта назначения, Эдит и Берт уже распаковывали сумки в его комнате, а в то время в гостевой начался спор.

Дортмундер выразил суть проблемы в вопросе к Чонси:

 – Мы будем жить здесь втроем?

 – Совершенно верно, – ответил ему Чонси. – Чем быстрее вы сделаете свою работу, тем быстрее сможете вернуться домой.

Дортмундер, Келп и Зейн осмотрели комнату, интерьер которой был разработан для семейной пары, ну или, по крайней мере, для дружественной пары: двуспальная кровать, комод с зеркалом, туалетный столик, одно кресло, письменный стол, две прикроватные тумбочки с лампами, шкаф и окно с видом на сад. Келп выглядел испуганным, но полным решительности:

 – Мне уже неважно. Он может пристрелить меня, если захочет, но я должен сказать это прямо сейчас. Я не буду спать с Зейном!

 – Я уверен, что здесь есть подъемная кровать, встроенная в шкаф, – успокоил его Чонси. – Я думаю, что вы справитесь с этой проблемой.

 – Я не смогу спать на раскладной кровати, – возразил Зейн. – Только не с этой ногой.

 – А я не смогу спать с тобой, – сказал ему Келп. – Только не с той ногой.

 – Успокойся, – предупредил Зейн и тыкнул костлявым пальцем в нос Келпа.

 – Давайте все успокоимся, – предложил Дортмундер. – Мы можем тянуть спички или что–нибудь в этом роде.

Зейну и Келпу не особо понравилась предложенная идея. Чонси вышел, закрыл за собой дверь и направился в свое человеческое жилье, где Берт и Эдит закончили распаковывать вещи, положили сменную одежду для него на кровать и занялись приготовлением горячей ванны.

 – Прекрасно, – сказал Чонси и, обращаясь к прислуге, продолжил. – Слушайте. Те мужчины, которые приехали со мной, они весьма эксцентричные американцы, просто постарайтесь на них не обращать внимания. Они пробудут здесь несколько дней по своим делам, а после уедут. Просто игнорируйте их, пока они находиться здесь, а если они будут вести себя чересчур странно, то сделайте вид, что вы их и вовсе не замечаете.

 – Ох, р… – сказала Эдит.

 – Да, – пообещал Берт.