Текст книги "Беги, детка, беги (ЛП)"

Автор книги: Дон Бот

Соавторы: Мария О'Хара
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Захожу внутрь, сейчас только семь часов вечера, но такое ощущение, что уже полночь, Оливия. Меня встречает непривычная тишина. Обычно у нас всегда что-то происходит. Райли зашел в гости, Мейсон сходит с ума или ты готовишь на кухне и разговариваешь по телефону с Пенни, жалуешься на меня, насколько я плохой муж. Я позволяю тебе, иногда ты в этом нуждаешься.

Но сегодня, Оливия, у меня мурашки по коже из-за непривычного спокойствия. Такое ощущение, что это затишье перед бурей.

В гостиной горит только светильник. Он освещает твое лицо, ты сидишь на диване, сложив руки на коленях, и смотришь на стену. Это немножко жутковато. Ты выглядишь как женщина, которая только что узнала, что ее муж ей изменяет. Я не изменял тебе, Оливия. Серьезно, нет. Бл*дь, мои яйца сжимаются, и я снимаю обувь.

– Оливия, что случилось? – сразу же спрашиваю я, и ты многозначительно смотришь мне в глаза, брови подняты вверх, как будто я полный идиот, что спрашиваю это у тебя.

– Не знаю, Китон, – язвишь ты. – Ты мне скажи.

Я ненавижу, когда ты ведешь себя, как я.

Раздраженно сажусь на диван и сверлю тебя взглядом.

– Зависит от того, что ты имеешь в виду.

Ты вздергиваешь подбородок.

– Не знаю. Ты же всегда обо всем знаешь, Китон. Даже о тех грязных вещах, что происходят в нашем подвале, не так ли? – сейчас ты поднимаешь бровь, и это означает опасность. Дерьмо. Я прекрасно могу тебя контролировать, детка, но только тогда, когда ты позволяешь. А сейчас ты этого не позволишь. Твоя львиная натура вырвалась на свободу и разорвет меня на куски.

– Дерьмо, – все, что могу сказать, и опускаю голову. – Ты все знаешь.

– Что ты имеешь в виду, Китон? Есть что-то еще, о чем я должна знать? – спрашиваешь ты. Я ненавижу эту семью. Ненавижу свои камеры и то, как ты сейчас на меня смотришь.

Но я должен быть осторожным, потому что не знаю, есть ли у тебя вся информация. Это как работа под прикрытием или допрос.

– Не знаю... не так уж и много, чего бы ты не знала, Оливия, – увиливаю от ответа.

– Китон! – гремишь ты. – Эмилия и Мейсон – это тебе о чем-то говорит? – ты смотришь на меня так, будто я тупой или умственно отсталый, Оливия. За этот взгляд ты еще будешь наказана позже, но не сейчас. Сейчас мои яйца исчезли.

– А что с ними? – непринужденно спрашиваю я. Блеф – это все, детка.

Ты взлетаешь, словно ракета, размахивая указательным пальцем перед моим лицом. О, Господи. Я попал.

– Они занимаются сексом, Китон! – ты выделяешь каждое слово. – В его подвале. Я о чем-то таком подозревала, но вот что самое ужасное!

– Что же? – спокойно интересуюсь я.

– Это продолжается на протяжении девяти месяцев! И ты знал все это время! Как ты мог так со мной поступить? – ладно, все уже в курсе. Слава Богу, одной тайной меньше. Ты упираешь свои маленькие ручки в бока и сверлишь меня взглядом, полным злости. Меня возбуждает, когда ты злишься, но лучше я не буду говорить это прямо сейчас.

– Что бы изменилось, если бы ты знала?

– Эмм, – тянешь ты и вскидываешь руки в воздух. – Я бы помешала помолвке? Я бы запретила им переезжать в Нью-Йорк!

– Потому что тридцатилетний Райли так много позволяет запрещать, Оливия? Так же, как и Мейсон? Детка, это их дело. Точно так же, как и в документальном фильме «На северном полюсе» о белых медведях. Даже если маленькие, милые медвежата голодают, ты не должна вмешиваться. Это природа!

– Мои дети не медвежата! – кричишь ты. Клянусь, декоративные вазы зашатались. А сейчас становится критично, потому что твои глаза наполняются слезами, а мне это не нравится, Оливия. – И это не фильм, Китон! Речь идет о Райли! Знаешь, как он сейчас себя чувствует?

Кажется, я ослышался, Оливия. Остается только смотреть на тебя, как на сумасшедшую.

– Ты переживаешь о Райли? – спрашиваю я.

– Он сидит в гостевой комнате с окровавленным лицом. Избит до полусмерти своим братом! – значит Мейсон перестал себя контролировать и вырвался из своего мнимого безразличия. Это очень хорошо.

– А где Мейсон, Оливия?

– Не знаю, Китон! Ты мне скажи! – шипишь ты, закипая от злости.

– Значит, ты переживаешь о Райли, потому что он получил несколько ударов? – спрашиваю я. – Он настолько силен духом, а ты волнуешься, что он не переживет измены?

Ты в неверии смотришь на меня.

– Для тебя это мелочи? – угрожающе спрашиваешь ты.

– Нет, то, что сейчас происходит, Оливия, ужасно. Но тебе должно быть жаль Мейсона. Я думал, у тебя с ним особая связь. Разве ты не замечаешь, как он страдает? Разве не понимаешь, что он близок к потере рассудка?

Ты фыркаешь.

– С этим ты хорошо знаком, не так ли, Китон? Вот почему ты так хорошо его понимаешь. И поэтому ты прикрыл его, когда он разрушил квартиру Райли. И поэтому пустил все на самотек и не видишь, что творит Мейсон, Китон. Ты только видишь, как страдает он. А не то, как страдает Райли!

А теперь я зол, Оливия. Ты видишь это в моих глазах, но тебе наплевать.

– Да, я разбираюсь в этом, – рычу я и встаю, чтобы ты не забывала, с кем имеешь дело.

Ты становишься нос к носу ко мне.

– Ты хочешь меня запугать, Китон? Серьезно?

– Я разбираюсь в этом, – шиплю я. – И именно поэтому знаю, что с ним сейчас происходит. Он мой сын, Оливия. Ты должна попытаться понять его и простить. Иначе у нас с тобой будут проблемы.

Ты резко втягиваешь воздух.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал, Оливия.

– Я люблю Мейсона, и ты это знаешь, – говоришь ты, яростно сверкая глазами. – И он всегда был моим особенным ребенком, но ты должен понимать, что мы не можем все спустить ему с рук. Независимо от того, сколько ему лет, или потому, что он сложный, Китон, он поступил гадко. У него были отношения с невестой своего брата, Китон. Неужели ты этого не понимаешь?

– Я понимаю это, Оливия, но я видел, что между ними происходит, и это нельзя сравнить с тем, что у нее с Райли. И это невозможно остановить. Ты же сама знаешь. Ты испытала это.

Твои ноздри раздуваются, и ты сужаешь глаза.

– Нет, прости. Я не могу и не буду его понимать. Так я его не воспитывала, Китон, и ты тоже нет. Да, с братом надо делиться, но только не женщиной.

– Он достаточно перенес, Оливия. За все эти годы. Поверь мне, я наблюдал. Столько всего произошло несправедливо, а ты даже не заметила.

Ты изучающе смотришь на меня несколько секунд. И только тогда я понимаю, какую ошибку совершил.

– Подожди, – говоришь ты. – Откуда ты все это знаешь? Что значит «ты наблюдал», Китон?

Дерьмо. Оливия, я прекрасно помню, как обещал тебе больше никогда этого не делать. Никогда не устанавливать камеры и не вторгаться в личное пространство. Бл*дь.

– Подожди, – еще раз говоришь ты и делаешь шаг назад, округляя глаза. – Неужели ты установил в доме камеры, Китон? И сидишь перед монитором и наблюдаешь за всеми, Китон? – абсолютно спокойно спрашиваешь ты. Я знаю этот голос. Твой взгляд блуждает вокруг, словно сканируя комнату в поисках камер. Она в лампе, детка, неужели ты до сих пор не научилась?

– Китон! Отвечай мне! – мне это не нравится, Оливия. Куда все повернулось. – Китон!

– Что? – восклицаю я и поднимаю плечи. Хаотично соображаю, как выбраться из этого дерьма. – Да, я это сделал! Но зато я всегда присматривал за Райли и Мейсоном, несмотря ни на что! Независимо от того, что вам нужно, я всегда был рядом!

– Ого, это действительно нездорово, – раздается голос за моей спиной. Райли, бл*дь. Он все равно меня сейчас ненавидит.

Ты смотришь мимо меня и вздрагиваешь.

– Райли?

– Я знал, что живу в сумасшедшем доме, – говорит Райли. – Но это затмевает все. Ты установил камеры? Где?

– Ну...

– Насколько я знаю твоего отца – везде! – взбешенно отвечаешь ты. – Если что-то делать, то по полной программе. Да, Китон? Ты знал об этом с самого начала, потому что следил за всем, – теперь ты обвиняешь меня. – Ты мог бы все остановить сразу, как только это началось, Китон. Ты мог бы все это пресечь или, по крайней мере, предотвратить помолвку. Помешать тому…

– Чтобы мне изменили, – перебивает Райли. Ненавижу, когда он перебивает тебя. И вообще, почему именно я сейчас в центре внимания? Я не трогал девушку. Я никого не избивал. Я ничего не делал. Вы оба сверлите меня взглядом, и всякий раз, когда вы это делаете, я вижу ваше сходство.

– Если бы не камеры, Оливия, пять лет назад Мейсон сжег бы наш дом.

– Наверное, передалось по наследству, – язвительно говоришь ты, и я предупреждающе смотрю на тебя. Не перегибай палку, детка. Ты же не хочешь меня разозлить?

Хотя нет, хочешь. Именно это. Я должен оставаться спокойным.

– Если бы я не наблюдал за вами всеми, как вы красиво высказались, Мейсон отпраздновал бы здесь свою первую гэнг-бэнг вечеринку семь лет назад. На твоем диване, Оливия. – Твои глаза расширяются. – Если бы не камеры, на свой восемнадцатый день рождения Райли лишил бы здесь девственности пятнадцатилетнюю девочку. – Твой взгляд возмущенно стреляет в Райли. – Извини, приятель, – говорю я и снова обращаюсь к тебе. – И он солгал бы тебе в лицо, как и все те разы, когда Мейсон получал наказания вместо него, Оливия. Хочешь, я продолжу? – смотрю на Райли.

– Нет, – говорит он. – Не нужно.

Ты смотришь на него, Оливия, и видишь своего солнечного мальчика совершенно другими глазами.

– Не бывает только хорошее или только плохое. Так же и с Мейсоном.

Райли фыркает.

– Мейсон – исчадие ада, и заплатит за это.

Оливия, я чувствую, как температура в доме меняется. Такое ощущение, что становится на сорок градусов прохладнее. Чувствую, как все присутствующие напрягаются, и становится трудно дышать. Я чувствую, что какая-то сила природы приближается и в любую минуту обрушится на нас.

– Привет! – говорит Мейсон позади меня.

Он вернулся, Оливия. И сейчас станет действительно плохо.

32. Ты лучше любого наркотика, Эмилия

Мейсон

Я в стельку пьян, Эмилия, но картинки до сих пор стоят перед глазами. Они будут преследовать меня до конца жизни. Ты и он в моей кровати. Никогда бы не подумал, что ты такая сука. Вся моя семья собралась в гостиной, Эмилия. Насколько я тебя знаю, ты прячешься где-то наверху и подслушиваешь, но не решаешься спуститься, потому что здесь мой отец, а моя мать ненавидит тебя с недавних пор. Она терпит, но не принимает. Уже нет.

– Мейсон – исчадие ада, и заплатит за это! – как раз говорит Райли, когда я, широко улыбаясь, выхожу на сцену.

– Привет! – мама смотрит на меня с ужасом, Райли взбешенно, а папа раздраженно. Я так пьян, что мне все равно, и все это из-за тебя.

Так что я вразвалочку прохожу мимо брата, чье лицо совершенно опухло и выглядит, как бесформенный кусок отбивной. Я забрасываю ему руку на плечи.

– Как дела, бро? – заплетающимся языком языком, говорю я.

Он отталкивает меня от себя.

– От тебя воняет алкоголем.

– А от тебя Эмилиеееей, – отвечаю я. – Должен сказать, бро...

– Не называй меня «бро», – он меня перебивает, Эмилия.

– Как скажешь... должен сказать, бро, ты трахаешься не так уж плохо. Ты оттрахал ее так грубо, как она любит. Если бы ты шлепнул ее по заднице, ее маленькая киска потекла бы по твоим рукам. Ей всегда нравилось, когда я так делал! – все смотрят на меня так, Эмилия, будто не верят, что я только что действительно это сказал, но я это сделал. Я слышу, как ты приближаешься. О, мой голос приманил тебя.

Ты, свежеоттраханое нечто, заходишь в комнату, одета в спортивные штаны и свитер. Твои глаза заплаканы. А я вижу только как он тебя касался.

Хочу сделать шаг к тебе. Не знаю зачем, но мой отец отчетливо говорит:

– Нет!

– Ах, вот и она! – язвительно говорит Райли. – Тебе есть, что сказать, тварь?

– Райли! – ругается мама.

Я поворачиваюсь к нему и смотрю в глаза.

– Назови ее так еще раз, и я вырву твой язык.

Папа просовывается между нами, зануда, и еще раз повторяет более настойчиво.

– Нет, Мейсон!

– Так интересно! – восклицаю я и делаю шаг назад. – Именно я всегда делаю что-то не так! Эта, – показываю пальцем на тебя, Эмилия, – трахается со мной почти год, и никто ничего не говорит! Этот, – показываю на брата, – трахает мой мозг с тех пор, как я появился на свет! Изящным способом. Мама... – слишком сильно уважаю ее, чтобы так с ней говорить. Папа меня бы прибил. Сразу же. Уже такое бывало, потому что я проявлял неуважение. – Мама делает вид, что все сууупееер, и не видит, что все мы конченые. – Пожимаю плечами. – И, папа, насчет тебя. Ты наблюдаешь за нами, как сумасшедший сталкер, и подсматриваешь за нами в душе, пап. Серьезно? Но я поснимал все камеры, если тебе интересно! С этого момента никаких проблем!

Мой отец поднимает бровь.

– Я не подсматриваю за вами в душе.

– Ты в своем репертуаре! – надменно говорит Райли. – Всегда перекладываешь вину на других.

Я смеюсь.

– Эмилия, иди сюда. – Райли предупреждающе смотрит на тебя. Ты не знаешь, что делать. Я бросаю на тебя взгляд, Эмилия, лучше-не-играй-со-мной-взгляд. Ты опускаешь глаза и подходишь. Смотрю на Райли и ухмыляюсь. Он закипает. Его опухшее лицо краснеет.

Все смотрят на меня так, будто я сошел с ума. Наверное, так и есть, Эмилия.

Ты стоишь возле меня, и только мой отец своим взглядом препятствует тому, что я схвачу тебя за руку и притяну к себе. Потому что ты принадлежишь мне. Я вернулся, Эмилия. Ты ведь хотела, чтобы я лишился уравновешенности, где мне было так хорошо. Ты хотела монстра, и вот он здесь. В стельку пьян, но здесь.

– Расскажи им, – говорю я, и у меня даже получается это нормально сказать, между прочим, потому что речь идет о тебе.

Твои глаза расширяются от ужаса и умоляюще смотрят на меня. Я не прекращу, Эмилия. Ты этого хотела. И это твое наказание.

– Расскажи им, кто кого первый трахнул. И кто забрел в чей подвал во второй раз. Случайно.

– Мейсон, пожалуйста. – Тебе хочется сквозь землю провалиться, Эмилия. Но ты должна все обьяснить.

– Мейсон хватит, – серьезно говорит мой отец.

Я качаю головой.

– Не думаю, что хватит. Это только начало.

– Иди сюда, – вмешивается Райли. – Подальше от этого психа.

Я смотрю на тебя, Эмилия. Ты не смеешь сделать ни одно неверное движение. Я снова на грани срыва. Райли хочет схватить тебя за руку, но я уже вижу панику в глазах родителей. Они меня знают. И видят, что сейчас происходит во мне.

Папа повышает голос.

– Райли, не делай этого.

Но он все равно это делает, Эмилия. Он хватает тебя за руку и хочет оттащить от меня, а мне это не нравится, Эмилия. Я оттаскиваю тебя от него, замахиваюсь и слышу мамины крики и звук падающего журнального столика, когда папа прыгает между нами. Но уже слишком поздно. Я врезал Райли. Теперь папа удерживает меня в железной хватке, а мама спешит к Райли и встает на колени рядом с ним, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке. Это идеальное описание нынешней ситуации: мы с отцом на одной стороне. Он едва может меня сдерживать. Райли и моя рыдающая мать с другой стороны, а между нами стоишь ты, Эмилия. Всегда ты. Видишь, что ты сделала с нашей семьей? Я не люблю, когда мама плачет.

– Отпусти меня! – ору я и пытаюсь вырваться. Но папа заломил мне руки за спину и крепко держит. – Я убью его!

А потом снова ты, Эмилия. Стоишь передо мной. На этот раз не боишься до меня дотронуться, потому что мой отец держит меня. Ты протягиваешь руки и кладешь их на мои щеки. Смотришь на меня, и все вокруг застилает пеленой. Я вижу лишь твое лицо.

– Мейсон! – твердо говоришь ты. – Посмотри на меня. – Я это делаю, и лишь одно крутится в моей голове.

– Ты трахалась с ним. Я видел это. Ненавижу тебя.

То, что мои слова причиняют тебе боль, видно только по твоим глазам, ты остаешься стойкой. Я не знаю тебя такой сильной, Эмилия. Такой уверенной и решительной.

– Мейсон, что бы я ни сделала, Райли, твои мама и папа ни при чем. Слышишь?

Я зажмуриваюсь.

– Ты хочешь уехать! – с надрывом говорю я. – В Нью-Йорк!

– Так будет лучше для нас всех. Особенно для твоей семьи.

Я громко выдыхаю и смотрю на тебя. Только на тебя. На твои губы и на твои глаза, и на твои волосы. Не знаю, смогу ли я, Эмилия. Не знаю, смогу ли тебя отпустить. Когда-нибудь.

Не знаю, что это, но чувствую себя привязанным к тебе.

– Все будет хорошо, – успокаивающе говоришь ты и запускаешь руку в мои волосы, проводишь по ним пальцами, и мои веки закрываются. Ты встаешь на цыпочки и прислоняешься лбом к моему. Твое дыхание щекочет мою кожу, твой запах заполняет нос, и вдруг остаемся только ты и я. Ты лучше любого наркотика. Бл*дь, Эмилия.

Спокойствие заполняет меня, потому что ты снова поглотила мой гнев. Только через несколько секунд я понимаю, что папа больше не держит меня, Эмилия, а мои руки лежат на твоей талии, твои – на моей груди.

– Ты должен отпустить меня сейчас, Мейсон, – шепчешь ты. Не знаю, смогу ли так поступить, потому что если сделаю, это навсегда. – Мейсон, пожалуйста! – я слышу слезы в твоем голосе. – Не делай все еще сложнее.

Я собираюсь с силами и одним движением отпускаю тебя. Ты слегка спотыкаешься, а я разворачиваюсь и ухожу.

В коридоре бью кулаком о стену, оставляя в ней глубокую дыру, такую же, как ты оставила во мне.

33. Будь счастлива, Эмилия

Китон

Это то, что я имел в виду, Оливия. Я настойчиво смотрю на тебя и надеюсь, что до тебя дошло, что сейчас произошло. Еще никому не удавалось до такой степени успокоить Мейсона.

Райли уже испарился, когда я отпустил Мейсона, и он обнял Эмилию, потому что больше не мог смотреть на это. Все в порядке, Оливия. Тебе не нужно страдать от угрызений совести. Ему просто нужно время, чтобы успокоиться. Он уже не твой маленький мальчик, он теперь зрелый и взрослый, но Мейсон – нет. Мейсону двадцать четыре, он потерялся в себе и вот-вот задохнется под тяжестью своих чувств, если ему никто не поможет, Оливия.

Разве ты этого не понимаешь?

Я смотрю на тебя. В твоих глазах слезы, когда остались только мы двое и Эмилия. Я протягиваю руку, и что бы ни случилось, ты берешь ее и позволяешь мне притянуть тебя к себе.

Детка, все будет хорошо.

Мейсон

Я сижу в своем подвале в позе по-турецки и слушаю музыку, чтобы расслабиться, Эмилия. Я почти разорвал боксерскую грушу в гостиной в надежде успокоиться. Выпотрошил матрас, потому что не мог смириться с мыслью, что ты трахалась на нем с Райли.

Вместо этого мне больше всего на свете хотелось бы избить и выпотрошить его. Я ненавижу его, Эмилия, за то, что у него есть ты. Он владеет тобой совершенно по-другому, чем я. И он не отпустит тебя. Так же, как и я, Эмилия. Ты как наркотик, вызывающий зависимость. Как яд, который течет по моим венам, и от которого нет противоядия.

Ты трахнула его на моих глазах, Эмилия. Я знаю, почему ты это сделала. Ты хотела разрушить мои стены, потому что знала, что я все еще там. Все это было шоу для меня, и Райли был бедной свиньей, которую нужно было использовать здесь.

Ты не сможешь жить с этим, если я буду тебя игнорировать. Если буду относиться к тебе, как к пустому месту. Но так лучше для нас, детка. Теперь, когда эта уютная стена, которую я воздвиг вокруг себя, была разрушена, назад дороги нет, Эмилия.

Вокруг меня царит абсолютный хаос. Пружины матраса торчат из ткани, внутренности боксерского мешка разбросаны по всей квартире, повсюду осколки. Я порезал себе руку, но это не имеет значения, потому что даже не чувствую боли. Рядом со мной стоит открытая бутылка папиного коньяка. Действие алкоголя, что я пил до этого, ослабевает, а мне нужно напиться или накуриться, Эмилия. Но у меня сейчас ничего нет, иначе я бы уже был в астрале.

Я бы многое хотел тебе сказать, но не могу. Как будто я в ловушке сам в себе. Я никогда не пытался узнать тебя, хотя у нас были какие-то отношения достаточно долго. И все же я знаю, как ты выглядишь утром. Я знаю, как мерцают твои глаза, когда ты плачешь. И я знаю, что ты сломлена, так же, как и я. Меня не интересует твой любимый цвет или то, в какую школу ты ходила. Меня интересует то, что тебя тревожит, и мне интересно, что вдохновляет тебя, твои страхи, мечты и самые тайные желания.

Ты веришь в знаки, Эмилия? Веришь в то, что это была судьба, что ты пришла ко мне в тот день? Тогда, когда я чувствовал себя так дерьмово, как никогда раньше? Веришь, что кто-то подумал: а давайте объединим эти две сломленные души и посмотрим, составят ли они единое целое друг с другом? Правда в том, что мы этого не сделаем, Эмилия. Мы – как ураган. Абсолютный хаос, опустошение. Из-за нас все ломается. Разве ты не замечаешь? Я знаю, что стоит мне сказать лишь одно слово, и ты выберешь меня, потому что всегда был только я. Я вижу, как сверкают твои глаза, когда вхожу в комнату, как они прилипают ко мне, и не потому, что я тебе приказал. Я вижу, как твои губы раскрываются, когда я фиксирую их своим взглядом, и у тебя перехватывает дыхание. Слышу эту тоску в твоем голосе, когда ты произносишь мое имя. При этом я всегда даю тебе столько, сколько считаю нужным, Эмилия. Потому что если бы я отдал тебе всего себя, это разорвало бы тебя на части. Во мне так много дерьма. Я даже не знаю, откуда это взялось. По правде говоря, Эмилия, когда я вижу тебя с ним, я ненавижу себя. Потому что знаю, что он лучшее для тебя, потому что знаю, что он тебе подходит. Потому что мне никогда не стать таким, как он. Но ты не хочешь правильного. Ты не хочешь рассудительности и безопасности, не так ли? Ты хочешь абсолютного хаоса и прыжка без парашюта.

Слышу, как наверху открывается дверь, а потом приближаются твои шаги. Знаю, что это твои, я слышал их много раз. Они осторожны, потому что ты никогда не знаешь, что ждет тебя здесь, внизу, и все же ты всегда возвращаешься.

Я все еще сижу на полу и размышляю, как поступить, когда ты входишь в спальню. Свет выключен, как и всегда. Ты знаешь, что я люблю темноту, так же, как и ты, правда? Луна светит в комнату, прямо на тебя. Ты прекрасна, Эмилия. Мне нравится, когда ты без макияжа. Нравится, когда смотришь на меня так, как сейчас.

Голова наклонена набок, волосы падают на лицо. Мне всегда хочется собрать их в хвост, потому что иначе не могу видеть твое лицо. Я всегда хочу видеть всю тебя. Потому что не боюсь твоих омутов, Эмилия.

Твои огромные глаза покраснели. Мне нравится, когда ты плачешь, детка. После этого они всегда так красиво сияют. Твой взгляд всегда немного удивлен, может, даже завороженный, когда ты видишь меня. Почему? Я так и не понял, что тебя во мне привлекло. Я ненормальный, Эмилия. Такой неправильный.

Эти губы, которые я, наверняка, целовал тысячу раз, покраснели из-за того, что ты искусала их. Ты всегда это делаешь, когда нервничаешь. Наверное, ты сидела наверху в своей комнате и не знала, спускаться сюда или нет. Ты такая же растерянная, как и я. Но на этот раз я не могу сказать тебе, что ты должна сделать.

Ты подходишь ко мне, садишься напротив в позу по-турецки, забираешь бутылку из моей руки и делаешь глоток. Это идеальное подтверждение того, что я тебя испортил, Эмилия. До меня ты не пила. У нас нет шансов вместе, детка. Мы уничтожим друг друга. Ты сожжешь меня, а я потащу тебя за собой в пламя.

Дерьмо, Эмилия. Я и не знал, как много ты для меня значишь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Алкоголь снова ударил мне в голову и язык заплетается.

– Мне нужно было увидеть тебя еще раз. – Ты берешь меня за руку, Эмилия. Я ощущаю твои узкие, маленькие пальчики между моими. Ты переплетаешь их и видишь, как хорошо мы подходим друг другу. Как ярко твоя кожа выглядит на моей. Какой хрупкой ты выглядишь рядом со мной. Но поверь, не только ты сейчас хрупка. Но ты же знаешь, Эмилия, ты знаешь, что и я не всегда силен. Ты видела меня в самый слабый момент и не сбежала.

– Это нехорошо, что ты здесь, – говорю я, не в силах убрать руку, что придает тебе смелости, Эмилия. Я вижу это в твоих глазах, полных надежды. Медленно ты выпрямляешься, смотришь на меня и подползаешь ближе, пока не оказываешь у меня на коленях. Я не могу тебя оттолкнуть, Эмилия. Твое тепло заполняет меня, так же, как и твой аромат. Ты берешь мою руку и кладешь на свое бедро, затем твои пальцы проводят по моим волосам, и я закрываю глаза. Твое тело прижимается к моему обнаженному, между нами только ткань твоего свитера. Черт возьми, Эмилия, я хочу тебя. Я всегда буду хотеть тебя, независимо от того, что ты делаешь.

Это правда.

Ты вздыхаешь, и я чувствую твое дыхание на своей щеке. Твои губы скользят по моей челюсти, и я позволяю этому случиться, когда они приближаются к моим губам. Ты целуешь меня так нежно, как никогда раньше. Так, как тебе нельзя целовать меня. Но между нами нет ничего нормального.

Я так же целую тебя в ответ, Эмилия. Мои руки лежат у тебя на талии, и я сжимаю край твоего свитера. Мы отрываемся ненадолго, когда я стягиваю его через голову. Тогда поцелуй становится более страстным, потому что чувства переполняют нас. Отчаяние, ненависть, страдание и многое другое, что я никогда не смогу выразить словами.

– Когда все закончится, Эмилия, ты должна уйти, – бормочу у твоих губ, расстегивая бюстгальтер одной рукой. Ты вслипываешь и стонешь одновременно, когда я провожу рукой от твоей груди до талии удерживая тебя. У меня такое чувство, что если я тебя отпущу, ты уйдешь. Но сейчас не могу этого допустить. Эмилия, я даже не знаю, смогу ли завтра отпустить тебя. Только подумав о том, как будет, когда больше не смогу видеть тебя, мне становится тошно. За последние несколько месяцев я так привык к тому, что ты рядом. Ты почти принадлежишь этому дому. Как бы я ни ненавидел тебя иногда, мне все равно нравится, что ты рядом, когда я возвращаюсь домой, и что иногда слышу твой смех в своем подвале, несмотря на то, что ты наверху. Что время от времени смотрю в окно, а ты сидишь в саду, потерявшись в мыслях, или на качелях, когда мне нужно вынести мусор. Каждый раз я краду у тебя поцелуй, потому что просто не могу устоять перед тобой. И каждый раз ты сражаешь меня наповал, снова и снова.

Эмилия, это вещи, которые я никогда не скажу тебе, но постараюсь, чтобы ты почувствовала их сегодня ночью, потому что эта ночь – это все, что останется от тебя.

Медленно я обхватываю твое тело и поднимаю тебя. Твои ноги обвиваются вокруг моих бедер, и я несу тебя в гостиную, где медленно укладываю на диван. Останавливаюсь на мгновение, чтобы посмотреть на тебя. Я люблю твое тело. И вижу, где оставил шрамы. Я знаю, что иногда был слишком груб с тобой или забывался. Знаю, что иногда причинял тебе больше боли, чем ты можешь вынести. Но ты никогда ничего не говорила, ни разу.

Становлюсь на колени между твоими ногами и стягиваю трусики с бедер, для чего ты ненадолго приподнимаешь попку, и бросаю их на пол.

Ты смотришь на меня, в то время как я рассматриваю тебя, позволяя своим глазам блуждать по каждому сантиметру твоей кожи. В твоих глазах нет ничего, кроме доверия. Ты не должна смотреть на меня так, Эмилия. Ты должна смотреть так на него.

Я склоняюсь над тобой и уделяю внимание каждому шраму, видимому или нет, который оставил на тебе. Поцелуй в щеку, куда я ударил в припадке неконтролируемой ярости. Поцелуй в шею, вокруг которой я слишком часто и слишком крепко сжимал пальцы. Целую твою левую грудь, потому что сердце, бьющееся под ней, уже слишком часто страдало от меня. Я целую твой живот, твои ноги, поддеваю пальцами трусики и стягиваю их вниз. Целую твои запястья, Эмилия, которые украшают видимые шрамы, от многих раз, когда я слишком крепко связывал тебя.

И когда я снова смотрю на тебя, по твоему лицу бегут немые слезы. Знаю Эмилия, я тоже это чувствую. Но не могу показать это так, как ты. Иногда мне хотелось бы, чтобы я мог.

Прижимаю губы к твоим и одной рукой крепко держу твое лицо. Твое разгоряченное тело прижимается к моему, руки обнимают мои плечи, а кончики пальцев касаются позвоночника. Я не хочу отпускать тебя, Эмилия. И не хочу трахать тебя.

Я просто хочу, чтобы ты была здесь, лежать рядом с тобой, пока все это дерьмо не закончится. Если оно вообще когда-нибудь закончится. Сейчас так не кажется.

Я расстегиваю штаны и просовываю руку между нами, провожу членом по тебе до самого входа. Ты задерживаешь дыхание, когда я медленно толкаюсь в тебя, удерживая твое лицо, положив руку на щеку. Мне действительно нужно сдерживаться, чтобы не начать двигаться быстрее. Мы никогда не делали этого так медленно, и ты ощущаешься невероятно. Ты стонешь мое имя и выгибаешь спину. Мне никогда не будет достаточно слышать свое имя, слетающее с твоих губ. Твоя пятка вонзается в мою задницу, потому что ты хочешь меня глубже, и я исполняю твое желание и полностью вхожу в тебя. Я тоже стону твое имя, и такое происходит впервые, Эмилия.

Ты тянешься ко мне, ищешь мои губы, прижимаешь к ним свои, полные страсти, крепко удерживаешь мое лицо. И ты все еще плачешь, детка, но на этот раз не из-за физической боли. Я тоже целую тебя и пытаюсь как-то показать то, чего не могу сказать, но чего ты заслуживаешь.

Ты чувствуешь это, Эмилия. Я тоже это чувствую.

Ты цепляешься руками за мою спину, лоб прижат к моему, глаза закрыты, ты выдыхаешь:

– Я люблю тебя, Мейсон. Я так тебя люблю! – ты всхлипываешь и сжимаешься вокруг меня. Детка, я стараюсь изо всех сил не кончить сейчас. Потому что не хочу, чтобы это закончилось. Я не хочу, чтобы ты уходила. Не хочу потерять тебя. Не хочу, чтобы это прекратилось.

– Скажи еще раз, – шепчу я. Ты сжимаешь мои волосы. Мои толчки становятся жестче, потому что я больше не могу сдерживаться, когда ты шепчешь у моих губ:

– Я люблю тебя, Мейсон Раш.

Задыхаясь, толкаюсь в тебя и кончаю, зная, что это было в последний раз. Я чувствую это, Эмилия. Мы теперь остались в прошлом, с того момента, как я из тебя выхожу.

Ты не отпускаешь меня, цепляешься изо всех сил, зарывшись лицом в мое плечо, пряди твоих волос повсюду прилипли к моему телу. И я держусь за тебя, как утопающий. Я поворачиваюсь, так, что сижу на диване, а ты снова на мне. Ты так же не хочешь отпускать меня, Эмилия, и все же, когда птицы снаружи начинают щебетать, понимаю, что наше время истекло.

– Тебе пора, – говорю я, но ты не двигаешься. Черт возьми, Эмилия, не усложняй все еще больше.

Я осторожно освобождаюсь от твоих обьятий. Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я могу вынести тысячи ударов, прежде чем упасть, но отпустить тебя – ставит меня на колени.

Ты отклоняешь голову назад, твои глаза такие усталые и заплаканные.

– Ты только скажи, – хрипло говоришь ты, положив руку на мою щеку. Проводишь большим пальцем по нижней губе, как я всегда делаю с тобой.

Я принадлежу тебе, Эмилия, но ты не должна знать об этом.

– Скажи хоть одно слово, и я останусь. Неважно, что будет, и плевать, если ты затащишь меня во тьму. Плевать, если убьешь меня. Я не хочу быть на светлой стороне без тебя. Не хочу существовать без тебя.