Текст книги "Строптивая"
Автор книги: Доминик Данн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Олаф?
– Не могу, Фло, но спасибо.
Она подошла к бару, открыла бутылку вина и налила три бокала.
Жюль удивленно посмотрел на Фло.
– Ты собираешься пить вино? – спросил он. – Я думал, что ты ничего не пьешь, кроме «Дайет коки».
– О, сегодня можно. В конце концов, сегодня у меня настоящий праздник. Добро пожаловать домой, Жюль. – Она подняла бокал в честь этого тоста, Жюль и Симс последовали за ней. – Я только поставлю суфле в духовке, а потом мы поговорим.
– Она просто очаровательна, Жюль, – сказал Симс, когда Фло вышла из комнаты, но в его комплименте слышалась снисходительность, и Жюль заметил это.
Он недовольно кивнул. Жестом руки он попросил Симса открыть его портфель. Симс понял и вынул из портфеля бумаги, которые Жюль нетерпеливо взял.
Вернувшись в комнату, Фло увидела разложенные на стеклянной крышке кофейного столика бумаги и ручку.
– Завтрак будет готов через несколько минут, – сказала она.
– Пахнет чертовски аппетитно, Фло, – заметил Олаф.
– Мое сырное суфле. Что это за бумаги?
– Прочти их, – сказал Жюль.
Фло взяла Один из листов. Он был похож на официальный документ, в верхней части отпечатанное типографским способом имя Жюля и адрес его офиса. Ниже, в правом углу она прочла: мисс Фло Марч, 844, Азалиа Уэй, Беверли-Хиллз, Калифорния 90210. Фло посмотрела на Жюля, затем на Симса Лорда. Мужчины смотрели на нее.
– Прочти, – повторил Жюль.
– «Дорогая Фло, – читала вслух Фло. – Я дал согласие выплачивать тебе двадцать тысяч долларов в месяц в течение пяти лет, с момента подписания документа. Эти деньги будут выплачиваться тринадцатого числа каждого месяца из доходов, получаемых мной от торговых центров «Сантуччи» в Санта-Ана, Сан-Хосе и Санта-Крузе. Симс Лорд, мой адвокат и душеприказчик, уполномочен выполнять данные выплаты. С уважением, Жюль Мендельсон. Свидетели – Олаф Педерсон, Маргарет Мейпл.»
Фло оторвала взгляд от письма и, посмотрев на Жюля, разразилась рыданиями.
– Это чуть больше миллиона баксов, – проговорил Жюль, улыбаясь. – Ты – наследница.
– О, Жюль, – сказала она, снова опустившись перед ним на колени. – Я знала, я всегда знала, что ты позаботишься обо мне.
Жюль положил руку на ее голову.
– Это не все, – прошептал он. Снова махнул рукой Симсу Лорду, и Лорд передал ему другую бумагу. – Этот дом – твой.
– Почти ваш, – поправил Симс. – Владелец этого дома, актер, находится на съемках фильма в Югославии, и бумаги, посланные ему, еще не вернулись, но все предварительно согласовано.
– О, Жюль, не знаю, что сказать. – Она обняла его за шею и поцеловала в щеку. Он нежно смотрел на нее.
– Кажется, ваше суфле подгорело, Фло, – сказал Олаф.
– О, Боже! – вскрикнула Фло, вскочила на ноги и побежала в кухню. – Черт! – послышался ее вопль из кухни.
Вернувшись через несколько минут, она держала в руке сгоревшее суфле.
– Хочу вам показать, что с ним стало.
Жюль засмеялся, восхищенный ее непосредственностью. Симс тоже засмеялся.
– Но у меня есть еще салат и горячие рогалики, и твой любимый кофейный торт из булочной на Фермерском рынке.
– Мне подходит, – сказал Жюль. Олаф поднял его и перенес к столу.
– Жюль, садись рядом со мной. – Фло похлопала по сиденью стула, стоявшего справа от нее, с таким видом, словно она всю жизнь устраивала званые завтраки. – Карточек мест нет, поэтому вы, Олаф, садитесь рядом с Жюлем, а вы Симс, слева от меня. Мне приятно, что мы наконец встретились, Симс. Жюль говорил о вас постоянно.
Симс подал ей стул, она села, довольная собой, зная, что все сделала хорошо.
– Стол выглядит красиво, Фло, – заметил Жюль. Он знал, как много значит для нее принимать гостей в собственном доме. Он протянул руку и коснулся стоявших в центре стола тюльпанов. – Паулина всегда говорила, что ни одни цветы так красиво не умирают, как тюльпаны. – Это странное замечание было выслушано в молчании. Затем Жюль сказал: – Не понимаю, что заставило меня вспомнить сейчас столь непонятное высказывание.
Вначале разговор за столом не клеился. Слабость Жюля не позволяла ему доминировать, как он к тому привык на различных приемах, где бывал и где все гости с интересом слушали его, отдавая должное его великолепному знанию международных проблем, закулисных дел в мире бизнеса и искусства. Олаф, не привыкший к светской жизни, остро ощущал, что он всего лишь простой санитар, которого пригласили за стол ввиду необычных обстоятельств, а потому считал неудобным вмешиваться в разговор. Симс Лорд чувствовал себя гостем по принуждению, и его холодность могла все испортить, но положение спасла Фло, проявив себя настоящей хозяйкой. Она от всей души желала устраивать приемы для друзей Жюля наилучшим образом, чтобы он мог гордиться ею, а потому не могла позволить, чтобы первая попытка в этом деле оказалась безуспешной, несмотря на сгоревшее суфле. Вскоре ее самокритичный и полный юмора рассказ об утренних приготовлениях к ленчу заставил гостей разразиться смехом. Симс Лорд, большой поклонник дам, особенно замужних, мужья которых вращались в том же социальном круге, что и он, слушал ее и мысленно задавался вопросом: почему ни одна из дам, с которыми он частенько пускался в любовные эскапады, не может быть столь занимательной, как любовница Жюля.
Жюль, сидевший в изнеможении, мог только кивать головой, одобряя ее рассказ. Наконец Фло поднялась, чтобы убрать со стола, и сказала:
– Подождите, сейчас принесу торт.
Когда она вышла в кухню, Олаф первый заметил, что Жюль обмяк и с трудом сидит на стуле.
– С вами все в порядке, босс? – спросил он.
Голова Жюля упала на грудь. Он едва покачал головой. Олаф и Симс одновременно вскочили на ноги.
– Жюль, что случилось? – вскрикнула Фло, войдя в комнату с тортом и увидев, как мужчины склонились над ним.
– Он перевозбудился от поездки сюда, – сказал Симс Олафу тихо, но достаточно четко, чтобы это могла услышать Фло. – Думаю, надо скорее отвезти его домой.
Олаф, не обращая внимания на Симса, подхватил Жюля и отнес на диван. Положив его на спину, он начал массировать ему грудь. Симс и Фло стояли рядом и наблюдали.
Через несколько минут бледность на лице Жюля начала исчезать.
– Олаф, я думаю все-таки, что его надо отвезти домой, – сказал Симс снова. Он выглядел раздраженным и нервным. – Мы не можем позволить ему впасть в коллапс опять в этом доме. С нее уже достаточно. – Было ясно, кого он имел в виду.
Жюль, услышав его слова, кивнул.
– Для Фло это будет нехорошо, – сказал он Олафу. Олаф снова поднял его и понес к выходу. Фло взяла его за руку и вышла с ним к машине. Она открыла дверцу «бентли», и Олаф усадил его на заднее сиденье.
– До свидания, Жюль. – Фло пожала ему руку.
Он посмотрел на Фло. Рот его приоткрылся, вид был измученный. Жюль взял ее руку и поднес к губам, не отрывая глаз от ее лица.
– Фло, мы должны ехать, – сказал Симс.
– Да, да, я знаю. До свидания, Жюль, – повторила она. – Пожалуйста, пусть кто-нибудь из вас мне позвонит попозже. Я хочу знать, как он себя будет чувствовать.
Сидевший за рулем Олаф кивнул Фло и жестом показал, что позвонит. Затем включил зажигание.
– Пожалуйста, Фло, нам надо ехать, – повторил Симс нетерпеливо.
Фло отошла от машины и закрыла дверцу. Фло и Жюль продолжали смотреть друг на друга, пока Олаф разворачивал машину. Затем Фло побежала рядом с машиной, пока она не выехала на Азалиа Уэй. Она наблюдала за ней, пока она не скрылась в каньоне Коулдуотер. Она понимала, что уже больше никогда не увидит Жюля Мендельсона.
* * *
– Никто не дает таких приемов, как Паулина, – произнес князь Фридрих Гессе-Дармштатский голосом, полным восторга. Князь знал, что говорил, поскольку, где только он ни был, самые знаменитые хозяйки приглашали его, беззастенчиво спекулируя на его титуле. Роуз Кливеден, тайная приверженица монархии, даже присела перед ним в реверансе, хотя никто из членов семьи князя не приближался к трону уже более семидесяти двух лет, а княжество, чье имя он носил, перестало существовать еще в конце прошлого века. Дамам, суетившимся вокруг него, дела не было до того, что у него за душой нет ни цента, и он вынужден работать, возглавляя отдел драгоценностей аукциона «Бутбис» в Лондоне, чтобы оплачивать счета за чистку и глажку трех смокингов и девяти манишек – главной поддержки в его жизни. В светских кругах его рассматривали как хорошую приманку для приема, потому что он был в курсе всех новостей международной жизни, которые любят послушать люди из общества. У него хватило благоразумия оставить в Лондоне жену, также прекрасного происхождения, но скучную и малоприятную в общении. Он дал Паулине обещание, что ни словом не обмолвится о приеме у миллиардера в Танжере, на котором он побывал по пути в Лос-Анджелес, в присутствии ее гостей, желавших послушать его рассказ.
– Где же твое кольцо с бриллиантом де Ламбалль? – спросил он Паулину прежде, чем осведомился о состоянии здоровья Жюля. Бриллианты она надела на шею, на запястья, но обручальное кольцо со знаменитым бриллиантом уже несколько дней лежало в сейфе. Немногие интересовались бриллиантами в той степени, в какой ими интересовался Фридрих Гессе-Дармштатский, и было мало камней, которыми он восхищался так, как бриллиантом де Ламбалль, символом блестящего замужества Паулины Мендельсон в продолжение двадцати двух лет. Ему не надо было тщательно всматриваться в этот великолепный камень, чтобы определить, сколько в нем каратов, и когда он рассказывал о нем, о его происхождении, о том, кому он принадлежал и кто его носил, то полностью очаровывал ожидаемого покупателя.
Паулина посмотрела на свой палец. Фридриху она не решилась сказать то, что сказала Симсу Лорду: кольцо ей кажется таким же фальшивым, как и ее замужество.
– О! Я, должно быть, забыла его надеть.
В тот вечер присутствовало всего четырнадцать гостей, что, по масштабам обычных приемов у Мендельсонов, было совсем немного. Но каждая деталь приема была досконально продумана, и гости отметили это. Вечер был теплый, стояла полная луна. Цветы в саду Паулины смотрелись как никогда красиво, а скульптуры Жюля предстали в более выгодном свете. Аперитив пили в павильоне у бассейна, куда доносился запах цветущих растений из оранжереи. Среди гостей были Роуз Кливеден, выпившая слишком много, но сумевшая не испортить настроение другим гостям, по крайней мере, до обеда, Фей Конверс, Камилла Ибери со своим поклонником Филиппом Квиннеллом, Мэдж и Ральф Уайты, Фредди и Бетти-Энн Галаванты, Сэнди и Ив Понды. За исключением Филиппа Квиннелла и Фей Конверс, не было никого из мира искусства, которых Паулина постоянно приглашала на свои приемы. Круг гостей состоял из «старых лос-анджелесцев», как, бывало, их называл Гектор Парадизо. Все спрашивали о Жюле.
– Ему гораздо лучше. Врачи потрясены, – повторяла Паулина снова и снова, хотя видела, в каком состоянии привез его Олаф домой после процедуры кардиосканирования. Все слуги наблюдали из окна за его приездом. Дадли бросился с коляской во двор, чтобы помочь, но Олаф оттолкнул коляску, подхватил Жюля на руки, словно ребенка, и отнес наверх. Когда его проносили мимо Паулины и он был не в состоянии даже говорить, ей подумалось, что следовало бы отменить прием, но позже Жюль пришел в себя и настоял, чтобы прием состоялся.
Мисс Туми, медсестра, следившая за его состоянием, высказала недоумение, почему Олаф и Жюль отсутствовали так долго.
– Не заставили же его ждать в больнице, – говорила она. – Он построил это отделение, в конце-концов. Оно носит его имя. Они обязаны были принять его в первую очередь.
Мисс Туми уже начала усваивать претенциозность семьи, в которой жила. Олаф, занятый своими обязанностями санитара, не отвечал на замечания мисс Туми.
– Жюль просто в ярости, что доктор Петри не разрешил ему спуститься вечером, но он посылает вам всем привет, – сказала Паулина.
– Его «сад скульптур» – потрясающий! – воскликнул князь. – Мне бы хотелось подняться наверх и поговорить с Жюлем. Я никогда не видел сад при вечернем освещении.
– Возможно, позже, – быстро ответила Паулина. – Смотри, Дадли приглашает нас к столу. – Она оперлась на его руку, и они поднялись на террасу.
– Я сожалею, что тебе не понравились серьги с желтыми бриллиантами, Паулина. Я думал, что именно такие тебе хотелось иметь.
Образ Фло Марч с этими сережками в ушах в палате мужа в день, когда у него случился сердечный приступ, снова предстал перед глазами Паулины. Она подавила ярость, которая все еще переполняла ее при мысли, что Жюль подарил серьги своей любовнице.
– Почему ты заговорил об этом?
– Секретарша Жюля звонила, чтобы предупредить, что он возвращает их. Он хотел снова выставить их на аукцион.
– Неужели?
– Ты не знала?
– Когда это было, Фридрих? – спросила она, стараясь сохранить спокойный тон.
– В тот день, когда у него случился приступ. Мисс Мейпл позвонила мне и сказала, что он решил их вернуть, и в тот же вечер я услышал от Ивонн Балбенкян, что у него сердечный приступ.
– Понимаю, – сказала Паулина спокойно. Она задумчиво смотрела вперед, пока они шли по направлению к дому. «Фло Марч, – думала она, – вероятно, украла серьги после того, как Жюль упал без сознания в ее доме». При этой мысли она вздрогнула. В ее глазах Фло Марч выглядела преступницей.
– Мои слова тебя расстроили, Паулина? – спросил князь.
– Нет, нет, – ответила Паулина.
По случаю теплой погоды Паулина распорядилась накрыть стол не в столовой, а в крытом портике. Джервис, главный садовник, украсил портик горшками с желтыми фаленопсиями.
– Как красиво, Паулина, – повторяли восхищенные гости.
– Ты сядешь рядом со мной, Фридрих, – сказала Паулина. – Фей Конверс по другую сторону от тебя.
– С превеликим удовольствием, – заметил князь.
– Ты должен рассказать нам о приеме в Танжере.
– Это был кошмар, абсолютный кошмар. Танжер в августе! Вы представить себе не можете, какое это пекло. А народ? И эти запахи! И нигде нет кондиционеров. Длинные очереди за всем. Везде удлиненные лица. А как нас рассадили? Просто катастрофа! Люди, вроде нас, сидели бок о бок с теми, о ком никогда не слышали и не хотели бы услышать. Если бы вы видели выражение лица Лил Олтемус, когда она увидела гостиницу, в которой поселил нас Сайрус. Это зрелище стоило всего путешествия. – Он состроил гримасу высшей степени презрения, и все рассмеялись. – Естественно, она съехала из гостиницы и устроилась на яхте Резы Балбенкяна. Ужасно забавно, действительно. Я бы не хотел пропустить подобное ни за что на свете.
Филипп Квиннелл, сидевший рядом с Фей Конверс, наблюдал за Паулиной. Его нисколько не интересовал прием в Танжере, поскольку он не знал никого, о ком рассказывал князь, а потому не слушал. Но зато он заметил, с каким изяществом сидела Паулина во главе стола; положив локти на стол и обхватив ладонями подбородок, она все внимание обратила на своего почетного гостя, рассказывающего анекдот за анекдотом о светском приеме, который, казалось, вызвал всеобщий интерес. Филиппу пришло в голову, что Паулина делает вид, что слушает внимательно, но мысли ее были далеко.
Дадли тоже наблюдал за Паулиной, выполняя свои обязанности. Ему показалось, что за внешне спокойным видом Паулины скрывается напряженность. Наконец, с очаровательной улыбкой извинившись за необходимость покинуть гостей по хозяйским делам, она вышла в кухню и выразила Дадли недовольство тем, что одна из служанок жует резинку, обслуживая гостей.
– Я не жевала ее, Дадли, – сказала служанка, когда Паулина вернулась к столу. – Она была во рту, это правда, но я не жевала. Как, черт возьми, она узнала?
Мисс Мей Туми, медсестра, ворвалась в кухню, как вихрь.
– Я в полном замешательстве! Не могу понять, как можно проводить прием в доме, где на одном этаже веселятся, а на другом человек умирает?
Дадли, всегда лояльный к хозяевам, которым он служил много лет, не пожелал вмешиваться в подобный разговор со знающей свое дело медсестрой, но никто не давал ему права призвать ее к молчанию в присутствии многочисленных слуг. Он обменялся взглядами с Блонделл, помогавшей поварихе Джерти раскладывать на серебряных блюдах зеленую мяту. С Блонделл, проработавшей у Мендельсонов столько же лет, что и он, Дадли мог затеять подобный разговор, но не с мисс Туми. Вместо этого он вышел в буфетную, подальше от ушей слуг, и она последовала за ним. Хотя он не мог не согласиться с тем, что она сказала, он занялся своей работой, лишь кивком головы выразив свои чувства.
Закончив расставлять чайные чашки на подносе, он взглянул на мисс Туми и сказал:
– Мистеру Мендельсону хуже?
– Он не переживет ночь. Его необходимо отправить в больницу. Я хочу позвонить доктору Петри, чтобы он распорядился принять его.
Из крытого портика донесся взрыв хохота, последовавший за очередным анекдотом князя. Одновременно оттуда послышался звук колокольчика.
– Она зовет меня, – сказал Дадли и извинился перед рассерженной женщиной.
– Требует добавки для этого жирного князя, не иначе. Мисс Туми прошла с Дадли до двери.
– Передайте ей, что я должна с ней поговорить. Скажите ей, что это не терпит отлагательств.
Когда Дадли открыл дверь, ведущую в портик, оттуда снова послышался взрыв смеха. Во время десерта Дадли пытался улучить минуту, чтобы прошептать Паулине на ухо, что медсестра хочет поговорить с ней по внутреннему телефону, но Паулина жестом руки дала ему понять, чтобы он помолчал, пока князь не дойдет до кульминационного момента очередного анекдота. Затем, посмеявшись и высказав приличествующие моменту замечания, она повернулась к Дали.
– Мисс Туми, – прошептал он ей на ухо.
– Я позвоню ей после десерта, – сказала Паулина. – Передай Джерти, что щербет из грейпфрута – божественный. Подай гостям еще по порции и чернику тоже. Такое прекрасное сочетание. Не понимаю, почему мы раньше не подавали так.
Дадли настойчиво пытался выполнить поручение медсестры. Он почти беззвучно произнес «срочно».
Паулина приложила салфетку из Дамаска к губам и отодвинула стул.
– Я вынуждена пойти позвонить, – сказала она князю, но не встала из-за стола, пока не придумала для него занятие на время своего отсутствия. – Фридрих, ты читал книгу Филиппа Квиннелла о Резе Балбенкяне? Прекрасная. Какая там первая фраза, Филипп? Жюля всегда забавляла эта фраза.
Филипп, которому не доставило удовольствия оказаться в центре внимания, сказал:
– Не помню точно. Кажется, так: «Реза Балбенкян составил одно из самых огромных состояний в Америке, пользуясь знакомством со всеми легальными преступными элементами».
– Ужасно смешно, – сказал князь, но тут же переключил внимание слушателей на себя, начав рассказывать длинную историю о потугах Ивонн Балбенкян влезть в светское общество и о состоянии, которое она растрачивает. Убедившись, что гости слушают его с восторженным вниманием, Паулина покинула портик, вошла в дом и направилась в библиотеку. Подойдя к внутреннему телефону, она нажала кнопку.
– Слушаю, мисс Туми. Простите, что заставила вас так долго ждать, но, я думаю, вы знаете, что у меня гости. Что-нибудь очень срочное?
– Извините, миссис Мендельсон, но вам следует подняться сюда немедленно, – ответила мисс Туми. Тон обожания, с которым мисс Туми всегда разговаривала с Паулиной, исчез. Она была серьезна и деловита и не пыталась скрыть чрезвычайного сообщения.
По тону медсестры Паулина поняла все.
– Сейчас приду, – сказала она и повесила трубку телефона.
Выйдя из библиотеки, она с удивлением увидела, что Дадли стоит у двери.
– Все в порядке, миссис Мендельсон? – спросил он. На лице его была тревога.
– Да, да, конечно. Возвращайтесь к гостям, Дадли, – ответила она. – Вероятно, лучше подать кофе к столу, а не в гостиной, как ты думаешь? Им, кажется, там очень удобно. Жаль нарушать их настрой.
Дадли тут же понял, что Паулина боится подниматься наверх и всячески оттягивает это.
– Не надо ли мне позвонить доктору Петри? – спросил он.
– Нет. Только мисс Туми должна звонить, но я уверена, что в этом нет необходимости.
– Я мог бы попросить гостей разойтись, миссис Мендельсон. Уверен, они все поймут.
– О, нет, пожалуйста, не надо. Ты паникер, Дадли. Мистеру Мендельсону лучше. А теперь я должна подняться. Запомни, кофе подай в портик.
Она поднималась по лестнице, держась за перила, обитые красным бархатом. По пути она заметила, что третья картина Моне, изображавшая водяные лилии, висит опять криво, и на ходу поправила раму. На верху лестницы она свернула направо и через холл прошла к комнате Жюля. Постояв у двери и глубоко вдохнув воздух, она открыла дверь.
Войдя в комнату, Паулина вначале не увидела Жюля. Олаф стоял у кровати, наклонившись над ним, мисс Туми стояла с другой стороны, спиной к двери. Услышав звук открывшейся двери, они обернулись к ней.
– Он очень плох, миссис Мендельсон, – сказала мисс Туми. В ее голосе слышалось осуждение запоздалому приходу «без пяти минут» вдовы. – Не думаю, что он долго протянет.
Напуганная Паулина уставилась на сестру, затем подошла к кровати. Жюль лежал с закрытыми глазами. Его голова склонилась набок, рот был открыт. Он прерывисто и хрипло дышал.
– Я хочу побыть с ним наедине, – сказала она.
– Я позвоню доктору Петри, – сказала мисс Туми.
– Не сейчас. Не звоните, пока я не скажу.
– Хотите, чтобы я остался, миссис Мендельсон? – спросил Олаф.
– Вернетесь через минуту. Мне хотелось бы поговорить с мужем с глазу на глаз. Он слышит меня, мисс Туми?
– Спросите его.
– Жюль, ты слышишь меня? Это Паулина.
Жюль открыл глаза и посмотрел на жену. Его рука слабо зашевелилась на простыне, словно он пытался дотянуться до нее. Паулина обернулась и посмотрела, как мисс Туми и Олаф выходят из комнаты и закрывают дверь.
– Думала ли ты услышать от меня, что я напуган, Паулина? – спросил он. Тяжелая болезнь ослабила резонанс его голоса.
– Нет, не думала, – ответила она.
– Ты выглядишь шикарно, – прошептал он. – Как идет прием?
– Мне следовало отменить этот чертов прием еще днем, когда ты вернулся из больницы.
– Если они осуждают тебя, то скажи им, что я настоял на его проведении.
– О, Жюль, – сказала она, глядя на него. – Я чувствую себя такой беспомощной. Если бы ты был религиозным человеком, я бы позвала священника или раввина, или даже Руфуса Броунинга из «Всех святых».
– Нет, нет, никакого причащения. Я умираю, Паулина. Она посмотрела на него, но не ответила.
– Слез нет, как я вижу, – сказал Жюль едва слышно.
– Я выплакала все слезы. Он моргнул.
– Что бы это ни значило для тебя, Паулина, сонм ангелов не поет мне утешение.
– Если ты думаешь, что я хочу, чтобы ты страдал, Жюль, то ты ошибаешься. Я не хочу, – сказала Паулина, отводя взгляд. Она прижала руки к груди, словно озябла, хотя в комнате было тепло.
– Я помню тот вечер в Палм-Бич много лет назад, когда впервые увидел тебя на танцах у Ван Деганов. Ты была для меня всем, чего я хотел. Я очень сожалею, Паулина, поверь мне.
Она покачала головой.
– О, Жюль, пожалуйста, давай не будем ворошить прошлое.
– Послушай, Паулина. – В его слабом голосе прозвучала настойчивость. – Она неплохая девушка.
– Меня не интересуют ее добродетели.
– Позаботься о ней, Паулина.
– Ты, должно быть, сошел с ума. Как можешь ты просить меня об этом?
– Я даю хороший совет.
– Нет, я не обязана заботиться о ней.
– Если ты этого не сделаешь, Паулина, то это будет ужасно для тебя. Есть в жизни вещи, которые я хорошо знаю. Одна из них – деньги. Поверь мне.
Разговор утомил его. Его голова опять скатилась набок.
Паулина посмотрела на дверь. Ей хотелось уйти из комнаты, но инстинкт удержал ее. Она понимала, что он умирает. Она подошла к внутреннему телефону, стоявшему на столике рядом с кроватью, чтобы вызвать мисс Туми, но, заметив горящую кнопку сигнала, поняла, что одна из телефонных линий занята. Ей пришло в голову, что это мисс Туми звонит доктору Петри.
– Не звони мисс Туми, – сказал Жюль. – Не хочу еще одной отсрочки.
Паулина подняла трубку и прислушалась. Она услышала голос Олафа, торопливо говорившего: «Извините, Фло. Он не может говорить с вами. С ним хозяйка. Конец близок. Думаю, мисс Туми подозревает, что мы были у вас сегодня». Паулина швырнула трубку на рычаг.
– Ты должна кое-что узнать, Паулина, – сказал Жюль.
Она бы не выдержала, услышав еще слово о Фло Марч. До сих пор она ни к кому не испытывала ненависти, но Фло Марч она ненавидела всей душой. Она устало сказала:
– Нет. Не хочу больше ничего знать, Жюль. Я знаю все, обо всем, как и все наши знакомые.
– Киппи убил Гектора, – сказал Жюль почти неслышно.
Паулина, ошеломленная, затаила дыхание. Их взгляды встретились.
– Нет, нет, – прошептала она, качая головой, не в силах поверить в то, что сказал ее муж, хотя понимала, что он говорит правду.
– Открой сейф в библиотеке. Там лежит запечатанный конверт. Внутри записка Гектора.
– Где ты ее взял?
– В доме Гектора до приезда полиции.
– Что в ней?
– Он написал имя его убийцы.
Паулина начала плакать, осознав все, что он ей сказал. Киппи. Киппи сделал это. В тот вечер Киппи нужны были деньги, но она отказала ему. И Киппи пошел к Гектору. И вся эта история о самоубийстве, которую она никогда не могла понять, была придумана Жюлем, чтобы она не узнала, что сын убил ее лучшего друга.
Паулина, рыдая, упала на колени у кровати Жюля.
– О, Жюль, извини. О, Боже, Жюль. Ты сделал это для меня. О, Жюль, я так сожалею, извини.
Она взяла его руку и наклонилась, чтобы поцеловать ее. Она чувствовала, как любовь к нему возрождается, но это чувство давила мрачная мысль, закравшаяся в голову.
– Жюль? Кто-нибудь еще знает о том, что ты только что мне сказал? Пожалуйста, ответь мне. Кто-нибудь еще знает?
Глаза Жюля начали стекленеть, готовясь к встрече со смертью, но на минуту он смог отдалить теперь уже неизбежное событие и взглянул на Паулину. Он увидел в ее глазах панику, но не в силах был заставить себя сказать, что именно в доме Фло Марч на Азалиа Уэй он прятал Киппи шесть часов, пока предпринимал все усилия, чтобы изменить версию смерти Гектора Парадизо, представив ее самоубийством, а не убийством. Он не мог из уважения к своей жене допустить, чтобы в его последних словах прозвучало имя любовницы.
– Кто, Жюль? Пожалуйста, скажи мне, – умоляла Паулина.
Но Жюль Мендельсон был уже мертв. Паулина, приверженица епископальной церкви по рождению, могла быть истовой христианкой, когда сильно чувствовала эту тягу.
Стоя на коленях рядом с Жюлем, уронив голову на руки, она повторяла молитвы своей юности, молясь за мужа. Те же молитвы она шептала у смертного одра своей матери много лет назад. Затем она встала, произнося последние слова молитвы Господня, но переполнявшие ее мысли о том, что она должна сделать, вытеснили святые слова из головы. «Тебе царство, власть и слава во веки веков», – произнесла она церковным шепотом, но думала об обязанностях в своей жизни. Она увидела свое отражение в зеркале над камином. Как бы ей хотелось, чтобы она не была увешана драгоценностями, которые она надела ради князя Фридриха Гессе-Дармштатского и которые чересчур ярко сверкали в столь печальный момент. Но она не могла снять их, так как должна была спуститься к гостям и не хотела, чтобы они это заметили, а потом, когда все станет известно, говорили, что Жюль умер во время приема, устроенного в честь князя, который всего лишь торговец драгоценностями.
Когда она позвала мисс Туми зайти в комнату, дверь открылась немедленно, словно она все время простояла около нее. Мисс Туми вошла и направилась быстро к кровати.
– Он умер, – спокойно сказала Паулина.
– Бог мой! Почему вы не позвали меня?
Она была расстроена тем, что не присутствовала в момент смерти.
– Это произошло очень мирно. В какой-то момент он был жив, а в следующий – уже мертв. Я сразу даже не поняла, что случилось.
– Я позвоню доктору Петри, – сказала мисс Туми.
– Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом.
– Но я обязана позвонить доктору.
– Врач уже ничего не может сделать, – подчеркнула Паулина и повторила с ударением. – Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом, мисс Туми. Вы понимаете?
– Что значит пока, миссис Мендельсон?
– Пока я не избавлюсь от гостей. Полчаса, не больше. Я не хочу, чтобы они узнали, что муж умер. Очень важно, чтобы пресса не узнала об этом. Очень важно. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. – И она направилась к двери.
– Я позову Олафа, – сказала мисс Туми.
Паулина остановилась при упоминании имени Олафа. Резким тоном она сказала:
– Нет, не надо звать Олафа. Я не желаю, чтобы Олаф оставался в доме хоть на одну минуту. Я не позволю ему видеть тело мужа. Я обвиняю его в смерти мужа. Избавьтесь от него.
Мисс Туми, потрясенная, посмотрела на Паулину. – Хорошо, миссис Мендельсон.
Паулина вышла из комнаты и через холл направилась к лестнице. Она остановилась перед зеркалом, висевшим над комодом, и осмотрела себя, как она обычно проделывала в своей гардеробной: повернула лицо направо, потом налево. Лицо было очень бледным. Она пощипала щеки, чтобы они немного порозовели. Открыла ящик комода и взяла помаду, которую Блонделл держала здесь для нее. Подкрасила губы, затем поправила прическу.
Паулина спустилась по лестнице и услышала, что гости переходили из портика в гостиную. По голосам она определила, что Роуз Кливеден очень пьяна, а Фридрих Гессе-Дармштатский раздражен тем, что Роуз постоянно перебивает его во время рассказа очередного анекдота. Остальные гости, казалось, вообще не разговаривали. Как примерная хозяйка она понимала, что отсутствовала слишком долго и что необходимо восстановить гармонию хода приема, но, спустившись в холл, она направилась не в гостиную, а в библиотеку. Прикрыв за собой дверь, она постояла, раздумывая, стоит ли закрыть дверь на ключ, но решила, что это вызовет подозрения у Дадли, если он будет ее искать.
Она быстро подошла к картине Ван Гога «Белые розы», висевшей над камином, и приподняла раму знаменитого сокровища. За картиной находился стенной сейф. Паулина пододвинула ножную скамейку, встала на нее и, наклонившись ближе к дверце сейфа, начала открывать сложный замок. С необыкновенной ловкостью она повернула ручку замка налево, направо, затем опять налево, крутанула вокруг оси дважды и установила указатель на нуле. Дверца открылась. Внутри загорелась маленькая лампочка. В сейфе лежали бархатные и кожаные футляры с ее драгоценностями. Она отодвинула в сторону несколько бумаг и конвертов и достала небольшой, пять на семь дюймов, конверт. Он был запечатан. Сверху на конверте рукой Жюля было написано «личное».
Все еще стоя на скамейке, она вскрыла конверт. Из него выпал лист голубой почтовой бумаги, который, как она узнала, был из почтового набора от «Смитсонс» на Бонд-стрит в Лондоне, подаренного ею Гектору Парадизо на прошлое Рождество. На верху листка темно-синими буквами было напечатано его имя. Лист был сложен пополам. Трясущимися руками она развернула лист. На нем были следы крови. Синими чернилами наискосок неустойчивым почерком умирающего человека было написано «Киппи Петуорт сделал это».
