Текст книги "Строптивая"
Автор книги: Доминик Данн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА 6
Роуз Кливеден не уставала каждому повторять: «Все обожали Гектора». Это же она повторила репортеру из «Вэлли Сентинел», который пристал к ней с вопросами, когда она собиралась идти на похороны Гектора Парадизо. Роуз, однако, никогда не была склонна к таким простым вещам, как односложный ответ, поэтому она добавила: «Во всем мире у него не было врагов», что при данных обстоятельствах было совсем не обязательным.
– За исключением одного, – сказал репортер.
Роуз посмотрела на него сквозь темные очки взглядом, который, как ей казалось, испепелял.
Репортер, почувствовав, что может разговорить ее, продолжал:
– Один-то у него был.
– Извините меня, – сказала Роуз и с величественным видом проследовала мимо репортера к ступеням церкви Доброго Пастыря в Беверли-Хиллз, торопясь присоединиться к Паулине и Жюлю Мендельсонам, которые прошли мимо репортера, не отвечая на вопросы. Из-за сломанного пальца ноги она все еще пользовалась тростью. Войдя в церковь, она остановилась и огляделась.
– Видала ли ты когда-нибудь такую толпу? – спросила Роуз Мэдж Уайт, подходя к чаше со святой водой. Окунув пальцы в белой перчатке в воду, она перекрестилась. – Вон Лоретта Янг. Замечательно выглядит, не правда ли? Рикардо и Джорджиана Монталбан. Посмотри, Цезарь Ромеро. Все звезды-католики здесь. Они все любили Гектора. Джейн Уаймен не смогла придти. Она снимается в сериале, а ты знаешь Дженни: работа, работа, работа. Но она прислала красивые цветы. Желтые лилии от Петры. О, здесь и Фей Конверс.
Она помахала рукой, приветствуя Фей Конверс и еще одного или двух из присутствующих, сохраняя при этом Скорбное выражение лица.
– Бедный Гектор, – повторяла она снова и снова.
Церковь была заполнена до отказа. Те, кому не достались сидячие места, или места на клиросе, толпились на ступеньках церкви или на лужайке перед ней. Монсеньор Макмахон во время ленча, устроенного Роуз Кливеден в «Загородном клубе» после похорон, говорил, что столько народу бывает только на мессе в ночь под Рождество. Дело не в том, что Гектор Парадизо был великим человеком или так всеми любимым, а в том, что странные обстоятельства его смерти вызвали сиюминутное любопытство, намного превосходящее интерес к смерти более важной персоны, а потому к церкви пришли люди, мало знакомые с Гектором или совсем незнакомые, только ради того, чтобы поглазеть на влиятельных или знаменитых друзей покойного.
Все участники церемонии были старыми друзьями, но Роуз решила дождаться Фредди Галаванта, который в глазах Роуз выглядел так изысканно в сером костюме под цвет волос, с тем, чтобы он проводил ее на предназначавшееся ей место. Прошлая администрация пожаловала Фредди титул посла в одной из стран Латинской Америки в знак благодарности за значительный денежный вклад в предвыборную кампанию, а потому его присутствие на церемонии наряду с такими людьми, как Уинтроп Соамс, Сэнди Понд, Симс Лорд и Ральф Уайт, указывало на важное место Гектора Парадизо в обществе, хотя ни один из них фактически не был его близким другом. «Их жены тоже будут». – Говорила Роуз, составляя план церемонии. Жюль Мендельсон, сославшись на то, что он не католик, отказался произнести надгробное слово. Жюль сказал, что Фредди Галавант, которому все еще нравилось, чтобы его называли господин посол Галавант, лучше справится с этой ролью, хотя он тоже не католик.
Выбор посла Галаванта больше всех разозлил Сирила Рэтбоуна, репортера колонки светской хроники «Махоллэнда». Сирил Рэтбоун считал себя самым близким другом Гектора Парадизо и потому думал, что выбор, естественно, падет на него. Известно было, что Сирил впадал в транс от звука собственного медоточивого голоса и с первой минуты, как только узнал о смерти Гектора, представлял себя произносящим изящно построенные фразы с алтаря церкви Доброго Пастыря в присутствии людей, которыми больше всего восхищался в городе, особенно Паулины Мендельсон, понятия не имевший о всей силе его очарования. Но его предложение было отвергнуто организаторами похорон, в частности, Жюлем Мендельсоном, когда Симс Лорд, адвокат Жюля, сообщил, что против Сирила выдвигались обвинения в аморальном поведении. «Избиение на почве садомазохизма», – сказал Симс.
– Это все, что нам нужно, – сказал Жюль, когда услышал эту новость. – Фредди, ты будешь говорить.
– Но я едва знал Гектора, – сказал Фредди Галавант.
– Мы сообщим тебе нужные факты, – изрек Жюль, прекращая дискуссию и решая тем самым проблему. Он привык, чтобы его решения не обсуждались, даже послами.
Роуз наконец уселась позади Камиллы Ибери, рядом с Паулиной и Жюлем. Филипп Квиннелл, хотя и приехал в церковь на лимузине вместе с Камиллой, но решил не садиться в первый ряд вместе с ней, поскольку считал себя слишком недавним другом, чтобы занять такое видное место. Камилла поняла его деликатность, а Паулина, наблюдавшая, как Филипп устроился в задних рядах, по достоинству оценила поведение молодого человека. Она наклонилась к Камилле и прошептала: «Не забудь захватить с собой Филиппа, когда будем возвращаться домой после похорон». Камилла улыбнулась и пожала руку Паулине.
Роуз шепнула Паулине: «Не правда ли, цветы прекрасны?» Паулина, продолжая молиться, кивнула, не выказывая желания вступать с ней в разговоры, так как знала пристрастие Роуз шептаться. Роуз терпеть не могла похоронные венки и, пригласив Петру фон Кант, флористку, услугами которой пользовались все ее знакомые – «Она нас знает и понимает, что мы любим», – дала ей указание украсить церковь березовыми ветками и огромными букетами желтых и розовых тюльпанов и гиацинтами, зная, что все друзья Гектора, закажут цветы также у Петры. Венки, принесенные людьми не их круга, из гладиолусов и гвоздик, увитые лентами с надписями из золота, были помещены в боковых пределах, чтобы не нарушать цветовую гармонию, которую Роуз и Петра вместе подбирали. Да и сорт цветов, и аранжировка этих венков вызывали отвращение у Роуз и ее приятелей. Только огромная ветка белых фаленопсий из оранжереи Паулины Мендельсон в «Облаках» нарушала замысел Петры. Но, как известно, Паулина больше всех в городе понимала в орхидеях, да к тому же была лучшим другом Гектора. Ее ветку положили в изголовье гроба из красного дерева.
С точки зрения Роуз Кливеден, единственным досадным штрихом столь великолепно организованных похорон было отсутствие архиепископа Кунинга, который отклонил ее настойчивую просьбу отслужить молебен по усопшему, несмотря на то, что она пожертвовала кругленькую сумму на внутреннюю отделку резиденции архиепископа в Хэнкок-Парк. Архиепископ, известный ярыми проповедями о моральном падении нации, которые он произносил с кафедры церкви Святой Вайбианы каждое воскресенье, был посвящен в тайную жизнь Гектора Парадизо, поскольку не раз слышал его признания на исповеди и подозревал, что обстоятельства его смерти не соответствовали тем, о которых писали газеты. К счастью, он был вызван на конференцию в Ватикан, а потому остался верен своим принципам, не причинив серьезной обиды Роуз Кливеден.
* * *
Паулина больше других была огорчена смертью Гектора. Она лелеяла мысль, впрочем, никогда ее не высказывая, что Гектор, будь он способен любить женщин, любил бы ее. Когда он целовал ее, а это иногда случалось в минуты аффектации, после приемов или обедов с друзьями у них дома, то его поцелуй и даже объятия не были похожи на поцелуи и объятия любовника. Паулина понимала, что даже если бы он почувствовал поощрение с ее стороны, чего, конечно же, никогда бы не случилось, то поцелуи и объятия ни к чему бы не привели. Такие взаимоотношения им обоим нравились. Гектор любил Паулину по-своему, очень искренно, и даже Жюль, умудренный годами их супружества, не возражал против «соперника» и порой восхищался Гектором, который был насмешником и знал все сплетни, хотя поначалу невзлюбил его. «Мне трудно иметь дело с людьми, которые ничем не занимаются», – говорил Жюль. Несколько раз Гектор составлял им компанию, когда они плавали на яхте, то к далматинскому побережью, то вдоль побережья Турции или на греческие острова. Паулине была нестерпима мысль, что Гектор умер при омерзительных обстоятельствах, и она неохотно приняла версию о самоубийстве, которую высказал Жюль, когда они наконец остались одни после отъезда Камиллы и Роуз.
– Так будет лучше, – сказал Жюль.
– Почему? – спросила Паулина.
– Это гнусная и отвратительная смерть, – сказал Жюль.
– Как это? Расскажи мне. Жюль покраснел.
– По сексуальным наклонностям он был, скорее всего, педерастом, – сказал он.
– Это старо, Жюль, – сказала Паулина.
– Значит, ты знала?
– Конечно, знала.
– И тебя это не смущало?
– О, Жюль, очень. Но он был мой друг.
– Такая смерть, если только все обстоятельства станут известны, повлияет отрицательно на память о Гекторе, на его семью и на всех, кто был с ним связан.
– Вся его семья – это Камилла, а она всего лишь племянница, и его смерть, конечно же, не может дурно отразиться на ней.
– Но он принадлежал к семье, которая основала город. Это очернит само имя Парадизо.
– Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «все, кто был с ним связан»? Значит ли это, что и мы, Жюль?
– Тот факт, что он был в нашем доме за несколько часов до того, как это произошло, и тот факт, что всем известно, что ты была очень дружна с ним, говорят о том, что это касается и нас. Такая огласка пагубна в момент, когда предстоит выдвижение кандидатов на посты в делегации на экономическую конференцию в Брюсселе. Это грозит мне отстранением от выдвижения, поэтому лучше принять это объяснение.
– Что он покончил с собой?
– Да.
– Но кто поверит этому, Жюль? Люди не такие дураки.
– Вот с этим я совсем не согласен.
– Но я не верю в эту версию, Жюль, – спокойно возразила Паулина.
– Поверь, – сказал он.
– Ты приказываешь мне верить в то, во что я не верю?
– Да. – Его голос прозвучал резко, она никогда не слышала, чтобы он так разговаривал с ней. – Гектор был болен, скажем мы, и доктор Джеймс подтвердит это. Ему предстояла операция, будем говорить. Схитрим. Я было подумал, что можно сказать, будто у него был СПИД, но болезнь сердца – лучше. Респектабельнее. Он ужасно боялся операции, но больше всего, что станет инвалидом, что будет обузой для друзей. Возможно, он выпил лишнего и выбрал трагический исход.
– Жюль, пожалуйста. Доктор Джеймс был другом Гектора. Он в действительности не был его врачом. Мики Кокс был его врачом.
– Только ты знаешь об этом, Паулина, и ты просто забыла, – сказал Жюль. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Но доктор Джеймс наверняка будет отрицать эту версию, об операции и болезни сердца.
– Нет, не будет, – сказал Жюль многозначительно, и Паулина поняла, что он имеет в виду. Доктор Джеймс сделает так, как он сказал.
Версия о самоубийстве начала распространяться в церкви до и после мессы. «Нет, нет», – говорил Симс Лорд, когда его спрашивали, была ли смерть Гектора следствием убийства. «Нет, нет», – отвечал Фредди Галавант на этот же вопрос. Сэнди Понд и Ральф Уайт отвечали так же, это же повторяли некоторые из общественных деятелей города. Затем слово «самоубийство» слышалось из всех уст. У многих оно вызвало разочарование, поскольку их лишили возможности взволнованно обсуждать дело об убийстве, но некоторые продолжали верить в убийство, хотя уже не склонны были высказать свое мнение.
* * *
Филипп Квиннелл, сидевший на задних скамьях в церкви, с удивлением увидел девушку, назвавшуюся Фло М. на собрании анонимных алкоголиков, шедшую по проходу между скамьями и севшую через ряд впереди него. Ее дорогая сумочка на золотой цепочке висела на плече, и она сняла ее, когда преклонила колено, как это обычно делают католики. Перекрестившись, она склонила голову в молитве. В отличие от остальных присутствующих, она не стала оглядываться, чтобы разглядеть собравшихся. Мужчина, сидевший в ряду, который разделял Филиппа и Фло, толкнул локтем двух своих компаньонов и показал кивком головы на девушку. Они улыбнулись в знак того, что узнали ее. Мужчина, сидевший перед Филиппом, был незнаком ему, как, впрочем, и большинству присутствующих, но в его внешности была отличительная черта: длинные седые волосы он зачесывал с затылка на лоб, чтобы скрыть лысину. Это был Мэннинг Эйнсдорф, хозяин «Мисс Гарбо», а два его компаньона – Джоэль Циркон, агент, и Уиллард, дворецкий Каспера Стиглица.
Во время богослужения Паулина повернулась к Жюлю, который, казалось, глубоко задумался.
– О чем ты думаешь? – шепнула она.
– Завтра у меня встреча с Майлсом Крокером из госдепартамента, – шепотом ответил он. – Насчет Брюсселя.
– Ты сейчас об этом думаешь?
– Да.
– Ты никогда не молишься?
– Да.
В надгробном слове бывший посол говорил о Гекторе как о большом друге людей. «Он дорожил своими друзьями, – говорил Фредди Галавант, обращая взгляд на Паулину, Камиллу и Роуз. – Он был человеком большого такта и очень чувствительным, поэтому он оберегал друзей от некоторых аспектов своей жизни, которые послужили причиной этой великой трагедии. Спи спокойно, прекрасный принц. Да пропоют тебе ангелы вечный покой».
В тишине церкви раздались рыдания, и слышно было, как фыркнул Сирил Рэтбоун, который тут же зашептал сидевшим рядом, что он сделал бы надгробное слово лучше. Филипп заметил, что Фло М. плачет. Он увидел, как она открыла сумочку, чтобы достать платок, и по тому, как она рылась в сумочке, он понял, что она забыла положить платок. Когда она начала вытирать слезы пальцами, Филипп вынул из кармана свой платок, протянул его между сидевшими перед ним Мэннингом Эйнсдорфом и Джоэлем Цирконом и сунул его в руку Фло. Она покачала головой в знак благодарности, но не повернулась посмотреть, кто дал ей платок. Она знала, что Фил Кв. был здесь. Она заметила его, когда проходила мимо в поисках свободного места.
Во время причастия католики направились к алтарю, огибая гроб, где у решетки алтаря стоял с поднятым потиром священник, совершавший погребальную службу вместо архиепископа Кунинга. Среди причащающихся была Фло Марч.
После службы, на крыльце церкви, Роуз сняла темные очки и наблюдала за толпой, пока гроб устанавливали на катафалк.
– Я прорыдала всю службу, – сказала она Паулине, стоявшей рядом. Ее напудренные щеки были влажны от слез, которые она даже не вытерла. – Как много незнакомых людей здесь, – продолжала она, но Паулина, наблюдавшая за происходящим, не поддержала разговор. Венки, которые так не понравились Роуз, положили во второй катафалк, чтобы украсить ими могилу на кладбище Креста Господнего, где у семьи Парадизо был мавзолей.
Роуз не смутило молчание Паулины.
– Я думала, что знаю всех друзей Гектора. Как ты думаешь, кто эти люди? Посмотри на этого странного человека с седыми волосами, зачесанными на лысину. – Она уставилась на Мэннинга Эйнсдорфа, который стоял с Джоэлем Цирконом и его другом Уиллардом, наблюдая за людьми, выходящими из церкви. – Ты когда-нибудь видела такую прическу? Он выглядит, как Энн Миллер. Точно могу сказать, что наш Гектор никогда не был знаком с людьми, подобными ему или его приятелям. Я думаю, что они – обычные ротозеи, пришедшие посмотреть на знаменитостей, не так ли? Фей Конверс, вот кого они высматривают.
Краем глаза она увидела Жюля, разговаривающего с незнакомой молодой женщиной.
Молодая женщина нервно заговорила, когда к ней приблизился Жюль Мендельсон.
– Знаешь, как называют эту церковь? «Наша Леди кадиллаков». Единственные бедняки среди прихожан – слуги богачей.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Жюль. – Я чуть не свалился со скамьи, когда увидел тебя среди причащавшихся. – Он говорил, не глядя на нее, как будто высматривал кого-то другого.
– Я знала мистера Парадизо, – ответила молодая женщина, как бы оправдываясь. – Что ты думаешь, я хожу на похороны людей, которых не знаю?
– Гектора? Ты знала Гектора?
– Да.
– Откуда?
– Когда работала официанткой в кафе «Вайсрой». Каждое утро я обычно подавала ему чашку кофе и рогалик, – сказала Фло. – Он был скуп на чаевые, все девушки так говорили, но он рассказывал мне интересные истории. Я могу рассказать тебе пару таких историй, от которых у тебя волосы встанут дыбом, потому что они о людях, с которыми он встречался, возвращаясь со светских приемов. Я не верю в эти россказни о самоубийстве и могу сказать, что произошло.
– Не хочу слушать, – грубо отрезал Жюль, будто испугавшись, что она может начать рассказывать прямо здесь. Он помахал рукой шоферу, показывая ему, что машину надо поставить на боковую улочку за церковью, чтобы не ждать, когда пройдет вереница лимузинов по бульвару Санта-Моника.
– Что ж, извини, – сказала она с важным видом.
– Я должен идти. Здесь моя машина.
– Тебе стыдно, что могут увидеть как ты разговариваешь со мной, Жюль?
– Нет, – ответил он быстро.
– Да я же вижу, я чувствую.
– Я заеду попозже, – сказал Жюль и направился к машине.
Провожая его взглядом, она заметила Филиппа Квиннелла, который наблюдал за ней. Она кивнула ему и губами произнесла: «Благодарю за платок». Он кивнул в ответ и улыбнулся, но ни один из них не сделал попытки подойти друг к другу и поговорить.
– Посмотри, Паулина, Жюль машет тебе, чтобы ты шла на Бедфорд-Драйв, – сказала Роуз. – Вы поедете на кладбище?
– Нет, не поедем, – сказала Паулина.
– Но вы приедете на ленч в клуб, не так ли?
– Нет, не приедем, Роуз. Ты понимаешь, не так ли?
– Да, конечно, дорогая, но глупо с твоей стороны так думать о «Загородном клубе».
– Позвони мне позже.
– Как замечательно, Паулина, что католическая церковь отменила запрет на похороны самоубийц.
Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета N 6.
«Я не представляла, как ужасно быть бедной, пока у меня не появились деньги. Что касается моего детства, то единственное, чего мне хочется, то забыть его, никогда больше о нем не думать. Оно было кошмарным. Моя мать сгорела во время пожара в пансионе для бедняков. Я никогда не знала, кто был моим отцом. Она обычно говорила, что он нас бросил, когда мне был всего год, но чем старше я становилась, тем яснее понимала, что в действительности она сама не знала, кто был моим отцом. Так-то вот.»
ГЛАВА 7
Когда двадцать два года назад, за неделю до их свадьбы, во время посещения адвокатской фирмы, которая представляла интересы Жюля Мендельсона, Паулине Макэдоу было предложено подписать брачное соглашение, ограничивающее сумму ее содержания в случае развода, Паулина прочла его, не проронив ни слова. Когда Маркус Штромм, многие годы бывший адвокатом Жюля Мендельсона, протянул ей ручку из чернильного прибора на его письменном столе, чтобы она подписала брачное соглашение, Паулина с такой силой оттолкнула его руку, что ручка выпала, оставив пятно от черных чернил на монограмме рубашки Маркуса, сшитой по заказу. Затем Паулина поднялась, не глядя на Жюля, который сидел рядом и молча наблюдал происходящее, и вышла из конторы. Никакие заверения Жюля, высказанные им, пока она спускалась в лифте, не убедили Паулину. Она села в первую попавшуюся машину и захлопнула дверцу, не ответив ему и даже не посмотрев на него. Для Паулины, вышедшей из семьи, известной не только в Нью-Йорке, но и на всем Северо-Восточном побережье, предложение подписать такого рода соглашение, как будто она какая-то поклонница, выходящая замуж за рок-звезду, было оскорблением. Этот инцидент подтвердил опасения, которые ее сестры высказывали с самого начала, когда она впервые заявила им, что собирается выйти замуж за Жюля Мендельсона, как только ее развод с Джонни Петуортом будет оформлен. Ее брак с Джонни Петуортом, о котором много писали в колонках светской хроники, был полным разочарованием почти с самого начала, и она не могла представить свою дальнейшую жизнь с человеком, амбиций которого хватало на то, чтобы быть лучшим игроком в сквош, триктрак или бридж в клубах на модных курортах.
– Нет, нет, Паулина, – говорили ей сестры то поодиночке, то вместе, – неважно, сколько денег у мистера Мендельсона. Он не подходит. Не подходит абсолютно.
Ее отец, перед которым она благоговела и который, со своей стороны, души в ней не чаял, в попытке отговорить дочь от предстоящего замужества сказал только одно: «Жюль очень хороший и, конечно, очень богатый, но он не может быть членом ни одного из клубов». Она знала, что это значит. Эту фразу она слышала всю свою жизнь как от знатных людей, каковыми являлись они, Макэдоу, так и от других. Для их стиля жизни клубы имели очень важное значение. Макэдоу – основатель династии – составил себе состояние на судоходстве, торговле, железных дорогах, земле, текстильной промышленности. Но за последнее столетие оно сошло почти на нет, так что нынешнее состояние Макэдоу было минимальным по теперешним стандартам, хотя это не сказалось на социальном статусе Макэдоу.
– Это меня ничуть не беспокоит, папочка, – сказала Паулина.
– Обеспокоит со временем, – ответил ее отец. Неодобрительное отношение семьи только подхлестнуло ее намерение выйти замуж за Жюля. Главное, она чувствовала, что Жюль будет идеальным отчимом для Киппи, которому тогда было только три года и который был «просто душкой», как о нем говорили все, но нуждался в мужском надзоре.
В тот вечер, после инцидента с Маркусом Штроммом, Паулина уехала из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Тогда в ее жизни был еще мужчина, которого она любила больше, чем Жюля Мендельсона, но у которого было меньше перспектив. К нему-то она и летела. Жюль, восхищенный ее независимостью и робеющий перед ее происхождением, последовал за ней и надел ей на палец кольцо с бриллиантом, который был намного больше, чем в том кольце, что он подарил ей неделей раньше.
– Я сдержу слово, – сказала Паулина, пораженная размером бриллианта. А про себя подумала, что он слишком велик и не уступает по величине бриллианту, владелицей которого была актриса Фей Конверс. Она знала, что сестры осмеют этот подарок Жюля, но была уверена, что, в конце-концов, они скажут: «О, Паулина, ты такая высокая, что вполне сможешь носить его».
– Этот бриллиант – «Де Ламбалль», – сказал Жюль с гордостью.
Так же горд он был накануне, когда в качестве свадебного подарка преподнес ей картину Ван Гога «Белые розы».
– Я сдержу слово, – повторила Паулина, слышавшая о «Де Ламбалль» раньше. Жюль рассказывал ей о происхождении бриллианта: он красовался на руке французской принцессы, потом дочери немецкого военного промышленника, побывал у богатой американской наследницы, затем в течение двадцати лет о нем ничего не было известно, пока он вновь не появился на аукционе в Женеве.
– Он очень красив, – сказала Паулина.
На следующей неделе состоялось бракосочетание Паулины и Жюля в Париже в присутствии одного Симса Лорда, который сменил Маркуса Штромма в качестве адвоката Жюля. Хотя Жюль никогда не оставлял свой финансовый бизнес больше, чем на несколько дней, тем не менее в свадебное путешествие они отправились в Марракеш, где остановились в гостинице «Мамуния». Однажды вечером они сидели на террасе своего номера, наблюдая заход солнца. Жюль тогда сказал:
– Я кое-что должен тебе рассказать.
– Что же?
– Когда я был молодым, то попал в один переплет. Только, пожалуйста, не спрашивай, в какой. Что случилось, то случилось. Не могу забыть.
– Тогда зачем говорить об этом, если ты не хочешь? – спросила Паулина.
– Пожалуйста, будь ко мне снисходительна, Паулина.
– На тебя завели досье в полиции?
– Нет. Одно из преимуществ сыновей богатых родителей, – сказал Жюль.
Он выглядел в ту минуту таким несчастным, что Паулина решила не докапываться до сути. Она чувствовала, что со временем он все ей расскажет.
– О, да, я знаю о таких случаях, – сказала она, чтобы подбодрить его. – У меня был дядя Гарри. Гарри Куртис. Муж сестры моей матери. Он был найден мертвым в убогой гостинице в Вестсайде, и ни одна из газет Нью-Йорка не написала, что он был в женской одежде. Папочка все устроил.
– Гарри Куртис? В женской одежде? Я многое слышал о Гарри Куртисе, но об этом никогда, – сказал Жюль.
– Бедняжка тетя Мод. Она так никогда больше и не оправилась.
Паулина засмеялась. Предмет этого разговора, если он и заслуживал того, больше никогда не затрагивался.
Жюль готов был жить там, где только пожелает Паулина. Это была ее идея поселиться в Лос-Анджелесе и купить старый особняк фон Штерна на вершине горы, чтобы, отремонтировав его, превратить в великолепное имение, известное как «Облака».
Объявленная стоимость дома составляла пять миллионов долларов, непомерно огромную по тем временам сумму, но Жюль Мендельсон никогда не жалел денег, когда хотел что-то получить, а он знал, что его жене очень хочется приобрести именно этот дом. Для окончательного решения он и Паулина приехали осмотреть дом, и после этого он протянул чек на полную сумму ошарашенному Гельмуту фон Штерну.
– Я вот что подумал, мистер Мендельсон, – сказал фон Штерн, жадными глазами разглядывая чек в своей руке.
– Что вы подумали, мистер фон Штерн? – спросил Жюль.
– Я передумал.
– Вы имеете в виду, что передумали продавать дом?
– На деле я решил изменить цену. Думаю, стоит поднять ее до пяти с половиной миллионов.
– Понимаю, – сказал Жюль. Он протянул руку, взял чек у фон Штерна и порвал его. – Ты готова, дорогая? – обратился он к Паулине. – До свидания, мистер фон Штерн Жюль взял Паулину под руку, и они направились к выходу, в заросший травой и заброшенный двор.
Фон Штерн в ужасе понял, какую совершил ошибку. Дом был выставлен на продажу еще три года назад и находился в таком ветхом состоянии, что требовал большого ремонта. Мендельсоны уже садились в машину, когда он их окликнул.
– Вернитесь, нам надо поговорить.
В его голосе слышалась нотка паники, поскольку он представил, как пять миллионов уплывают из его рук.
Жюль, за ним Паулина и фон Штерн вернулись в холл.
– Теперь я передумал, – сказал Жюль.
– О чем вы?
– О цене. Моя окончательная цена четыре с половиной. Хотите соглашайтесь, хотите нет, – сказал Жюль.
Паулина с восхищением наблюдала, как муж ведет сделку. В тот же день Мендельсоны оформили покупку имения фон Штерна и переименовали его в «Облака».
Клубы, которые имели столь большое значение для людей в Саутгемптоне, на Палм-Бич и Северо-Восточном побережье, а также в Ньюпорте, не играли такой роли в Лос-Анджелесе, и тот факт, что Жюль был неподходящей кандидатурой для вступления в клуб, воспринимался здесь проще. Роуз Кливеден и Симс Лорд попытались постоять за Жюля, но Фредди Галавант, который позже стал его другом, сказал комиссии по приему в члены клуба:
– Взгляните на это в таком аспекте. Если бы он не был так богат, то захотели бы вы, чтобы он был членом клуба?
Никто не ответил, и больше этот вопрос не поднимался.
В последующие годы Жюль и Паулина стали хорошо известны в мире богатства и власти, и все прежние опасения со стороны семьи Паулины были забыты. Сестры Паулины даже гордились своим зятем и по нескольку раз в году принимали Мендельсонов с большой помпой. Жюль был непременным участником всех экономических конференций при двух президентах и, по крайней мере, дважды – в Париже и Торонто – удостоился быть сфотографированным в президентском окружении во время беседы с самим главой государства.
– Спросите Жюля, – говорили обычно, когда дело касалось финансовых проблем. Когда Жюль говорил, Паулина все свое внимание обращала на него, причем не только на приёмах, когда ему задавали вопросы об экономике или выборной кампании, но даже дома, когда они оставались одни. Ее способность слушать с таким вниманием человека, которого она любила, считалась ее самой знаменательной чертой. Но ни одна душа не догадывалась, что, слушая мужа, она одновременно могла обдумывать план предстоящего приема. Их супружество считали идеальным. Так оно и было, по-своему.
* * *
Жюль не захотел ехать на ленч, устроенный Роуз в лос-анджелесском «Загородном клубе» после похорон Гектора. Если бы в печати сделали заявление, что клуб, этот бастион богачей со старой родословной, не принимает в свои члены людей из кино и представителей определенных религиозных и расовых групп, то наверняка последовало бы опровержение. В случае с Мендельсонами было заявлено, что «они слишком известны». Именно Роуз сообщила Паулине об этом, что немало удивило и Паулину, и Жюля. Но не только из-за того, что он считался нежелательным в клубе, Жюль отказался вступить в украшенный белыми колоннами портал клуба. Его бы встретили вполне любезно, как гостя Роуз Кливеден. Но он знал, что в клубе по всем углам будут перешептываться и возбужденно обсуждать таинственные обстоятельства смерти Гектора Парадизо, а он не желал, чтобы его донимали расспросами о смерти, которую, он знал это наверняка, официально объявят самоубийством. К решению отказаться присутствовать на ленче его подтолкнула Паулина, глубоко опечаленная смертью друга и опасающаяся, что ленч из поминок превратится в обычный прием, что характерно для Роуз.
Филипп Квиннелл, сопровождавший Камиллу, с удовольствием принял приглашение на скромный ленч в «Облаках» у Мендельсонов вместо того, чтобы идти на поминки, организованные Роуз в клубе, где полно людей, которых он не знал. К тому же, ему не хотелось выслушивать бесконечные домыслы о кончине всеми любимого Гектора, о чем он знал больше всех. Он был доволен, когда Жюль предложил ему совершить экскурсию по дому, чтобы осмотреть его коллекцию в ожидании, когда их пригласят к ленчу. Филипп с интересом наблюдал, как Жюль смотрит на каждую картину, будто видит ее впервые. Перед каждой картиной он останавливался, рассказывая об истории ее появления, о настрое художника в момент работы над картиной или о сюжете картины, не забывая упомянуть и о цене. В гостиной они остановились у портрета Мизии Серт, кисти Боннара, висевшего над диваном.
– Это один из немногих портретов старух, написанных Боннаром, – объяснил Жюль. – Один – у барона Тиссена в Лугано, другой – у одной из сестриц Энненберг в Палм-Бич, но мой – самый лучший. Посмотрите на ее выражение. Года три или четыре назад я заплатил за него восемьсот тысяч долларов, купив у «Бутбис» на аукционе Элии Рентала, когда он пошел с молотка. А на прошлой неделе мне за него предлагали четырнадцать миллионов. Паулина ненавидит, когда я говорю о деньгах в связи с искусством, но что поделаешь, когда цены растут со скоростью света. Конечно, я и не помышляю продавать ни этот портрет, ни какую-либо другую картину ради денег, если только ради улучшения коллекции, потому что я хочу сохранить целостность собрания.
Филипп кивнул в знак согласия.
– Этот разговор, конечно же, должен остаться между нами, – продолжал Жюль.
