Текст книги "Строптивая"
Автор книги: Доминик Данн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Шофер Джим, заметив выражение страдания на лице миссис Мендельсон, понял, что Роуз Кливеден дала ей понять, что мистер Мендельсон умер.
– Нет, нет, миссис Мендельсон, – сказал он, – у мистера Мендельсона сердечный приступ. Об этом сейчас сообщили по радио. Он в больнице Седар-Синай, и я сейчас же отвезу вас туда.
– В каком он состоянии? – спросила Паулина.
– Мы не знаем, – ответил Джим.
– Мы не знаем, – повторила Роуз, рыдая.
Приехав в больницу, Паулина не позволила Роуз пойти с собой.
– Отвезите миссис Кливеден домой, Джим, а затем возвращайтесь сюда, пожалуйста.
– Но я хочу быть с тобой, Паулина, – сказала Роуз. – Я нужна тебе.
– Нет, Роуз. Ты должна понять. Я хочу побыть одна с мужем. Ты была замечательна, дорогая. Спасибо тебе. Я буду всегда благодарна тебе за это.
– Вам нужно что-нибудь из багажа, миссис Мендельсон? – спросил Джим.
– Только этот маленький чемоданчик, Джим. И ради Бога, увезите ее отсюда, не поддавайтесь на ее уговоры вернуться сюда.
– Да, мэм. Миссис Мендельсон?
– Да?
– Передайте мистеру Мендельсону, что мы переживаем за него.
– Правильно, Паулина. Передай Жюлю, что мы переживаем за него! – крикнула Роуз из окна лимузина.
Молодая рыжеволосая женщина в порванном костюме от «Шанель», с разбитым и кровоточащим коленом вбежала в отделение «скорой помощи» Медицинского центра Седар-Синай в высшей степени возбужденном состоянии. Она направилась в отдел пропусков, преследуемая полицейским, который на ходу выписывал квитанцию на штраф за превышение скорости, за проезд на «красный свет», за умышленное повреждение общественной собственности и пренебрежение к этому ущербу. Женщина повернулась к своему преследователю и сердито спросила:
– Я ведь никого не убила, не так ли? Полицейский продолжал писать.
– И не ранила? – продолжала Фло.
– Но могли, – ответил полицейский.
– Тогда в этой квитанции нет крайней необходимости. А причина, по которой я ехала с такой скоростью, действительно очень важная. Поэтому я возьму квитанцию, если вы наконец кончите ее писать, и выполню все, что от меня требуется, и предстану перед судом, если в этом будет необходимость, и оплачу штраф или отправлюсь в тюрьму, и заплачу за ворота, которые я сбила, но только все это я сделаю потом. А сейчас я нахожусь здесь, потому что речь идет о жизни и смерти, и очень учтиво прошу вас не задерживать меня ни секундой дольше.
– Молодец, сестренка, выдала ему! – крикнула женщина с двумя маленькими детьми, чей любовник был доставлен в отделение с многочисленными ножевыми ранениями. Другие посетители, сидевшие в ожидании на скамьях, оживились.
Полицейский посмотрел на красивую молодую женщину, отчитавшую его. Она тоже решительно посмотрела на него. Наконец он улыбнулся и протянул ей квитанцию.
– Послушайте, мисс, я не могу ее порвать, а потому отдаю ее вам, – сказал он.
– Естественно, – сказала Фло, успокаиваясь.
– Я надеюсь, ваш больной скоро поправится, – сказал полицейский.
– Спасибо. – Она вязал квитанцию и повернулась к дежурной сестре, выдававшей пропуска.
– Жюль Мендельсон, – сказала Фло.
Сестра, чье имя – Мимоза Перес – значилось на карточке, прикрепленной к халату, внимательно наблюдала, как Фло отчитывала полицейского.
– Вы, должно быть, дочь мистера Мендельсона, не так ли?
Фло удивленно на нее посмотрела. Жюль наверняка бы не потерпел, если кто-то по ошибке принял бы ее за его дочь. Но со времени, когда ее мать привезли в это самое отделение «скорой помощи» с ожогами, полученными при пожаре в гостинице для бедняков, она знала, что только близкие родственники допускаются на верхний этаж для встречи с врачами.
– Спрашиваю вас, потому что обязана, – сказала сестра, как бы извиняясь. – Больничные правила.
Фло, не зная, что ответить, кивнула.
– Только близким родственникам разрешается подниматься наверх. Все эти репортеры, что толпятся здесь, идут на разные уловки, чтобы попасть в отделение реанимации, когда поступают сюда важные персоны или знаменитости. Вы бы видели, что здесь творилось, когда умерла Люсилль Балл. Репортеры так и кишели.
Фло не могла заставить себя назваться дочерью Жюля и никогда бы не выдала себя за его жену. Сестра, готовая помочь смущенной, но богато одетой молодой женщине, сказала:
– Я пропущу вас, мисс Мендельсон. Пройдите по коридору, поверните направо у фонтана, там лифты. Поднимитесь на шестой этаж. Дальше вас проводят.
Фло посмотрела на ее карточку.
– Спасибо, Мимоза, – сказала она. Мимоза улыбнулась.
– Ваш отец все еще в операционной, но не в отделении имени Жюля Мендельсона. Я позвоню и предупрежу дежурную сестру о вашем приходе.
На скамье рядом с женщиной с двумя детьми, любовника которой в это время оперировали, сидел Сирил Рэтбоун.
Он наблюдал за появлением в больнице любовницы Жюля Мендельсона. Он был в сильном возбуждении из-за того, как повернулись в этот день события в его жизни. «Одета в «Шанель». Юбка порвана. Прикинулась его дочерью», – записал он в блокноте свои наблюдения о Фло Марч.
* * *
Все врачи и сестры в отделении реанимации хорошо знали, что Жюль Мендельсон пожертвовал деньги на строительство отделения больницы, носящего его имя. Дважды доктор Петри, ответственный за лечение Жюля Мендельсона, посылал интерна с поручением сообщить Фло о состоянии больного, считая, что она является близкой родственницей семьи Мендельсонов.
– Мы настроены довольно оптимистично, – сказал интерн.
– Это говорит только о том, что он все еще жив, – заметила Фло.
– Но его состояние намного лучше, чем мы ожидали, когда он поступил.
– Могу я повидать его?
– Пока нет.
– Когда же?
Несколько часов провела Фло в холле для посетителей около отделения реанимации. Она пыталась читать журналы и газеты, лежавшие на столике, но не могла сосредоточить внимание ни на чем, постоянно думая о случившемся. В глубине души зарождался страх за себя и за Жюля.
Все пять лет, с тех пор как Жюль вошел в кафе «Вайс-рой» и полностью изменил ее жизнь, Фло стремилась обрести друга, на которого могла бы положиться. Тогда это желание было вызвано не столь важными событиями в ее жизни, как то, что случилось с ней теперь. В эти часы, проведенные в холле, около отделения реанимации, в ожидании, выживает Жюль или нет, желание иметь друга было сильным, как никогда.
Сойдясь так близко с миллиардером, Фло перестала видеться с Керли и Белл, ее друзьями из «Вайсроя», по настоянию Жюля. Он как-то сказал ей: «Общение с этими людьми не доведет до добра». Только Глицерия, горничная из соседнего дома, да Филипп Квиннелл, которого она встретила на собрании анонимных алкоголиков в бревенчатом доме на бульваре Робертсон, были с ней в дружеских отношениях. Но она опасалась слишком доверять Глицерии, потому что знала, что Жюль не одобряет ее дружбу со служанкой Фей Конверс. И, хотя она рассказала все о себе Филиппу Квиннеллу за два дня, проведенные с ним в «Шато Мармон», когда она решила было порвать отношения с Жюлем, Фло знала, что ее любовник презирает красивого молодого человека, который был так добр к ней, а потому не решалась позвонить ему, чтобы услышать слова утешения.
От этих мыслей ее отвлекла передача по телевидению. Бернард Слаткин, ведущий программы «Вечерние новости» Эн-би-си, читал сводку последних новостей:
– «Жюль Мендельсон, миллиардер, банкир, коллекционер и меценат, выдвинутый президентом в кандидаты на пост главы американской делегации на переговоры в Брюсселе, перенес сильный сердечный приступ в одном из частных домов в Беверли-Хиллз сегодня днем. Он был найден в бессознательном состоянии и с приостановкой сердечной деятельности. Сотрудники «скорой помощи», приехавшие в дом, сделали массаж сердца, чтобы оживить его, а затем доставили в Медицинский центр Седар-Синай в Лос-Анджелесе. Представители больницы отказались прокомментировать состояние Жюля Мендельсона.»
Берни Слаткин перешел к другим новостям, а Фло продолжала сидеть, уставившись в телевизор. Она поняла, что «частный дом в Беверли-Хиллз», о котором упомянул ведущий, был ее дом на Азалиа Уэй. Ее охватила дрожь при мысли, что, умри Жюль – и ее имя могло прозвучать в новостях.
– Вы можете сейчас войти, но не больше, чем на десять минут, – сказал подошедший к ней интерн. – Мисс?
– Что? – спросила Фло.
– Я сказал, что вы можете войти к нему, но только на десять минут.
– Он пришел в себя?
– То приходит, то опять теряет сознание. Вы не должны волновать его и утомлять.
– Благодарю вас.
* * *
Арни Цвиллман оторвался от карточной игры в своем особняке на Холмби-Хиллз, который принадлежал когда-то Чарльзу Бойеру, и прислушался к тому, что говорил ведущий «Вечерних новостей» на Эн-би-си Бернард Слаткин.
– Совсем недавно я сказал Жюлю, когда мы вместе обедали у Каспера Стиглица, я сказал: «Жюль, тебе надо сбросить немного жирку, а то у тебя случится сердечный приступ». Клянусь Богом, так и сказал. Подожди, Дом, детка, моя очередь сдавать, а не твоя.
* * *
– Я миссис Мендельсон, – сказала Паулина Мимозе Перес в отделе пропусков отделения «скорой помощи».
– О, да, миссис Мендельсон, – ответила Мимоза, ошеломленная элегантностью и спокойствием женщины, стоявшей перед ней.
Сирил Рэтбоун предпочел не заговаривать с Паулиной Мендельсон и даже не показываться ей. Он прикрыл лицо «Лос-Анджелес Трибьюнэл» и прислушался к тому, как Мимоза Перес объясняла Паулине, как найти отделение реанимации. Сирил обычно внимательно следил за модами сезона и мог с точностью отличить одну парижскую коллекцию от другой. Он записал в своем блокноте, что Паулина Мендельсон была одета в темно-зеленый дорожный костюм, в клетчатую блузку от «Живенши», когда появилась в Медицинском центре Седар-Синай, приехав на лимузине с шофером из аэропорта, где приземлился доставивший ее из Бангора, штат Мэн, шестнадцатиместный «Боинг-727» – личный самолет ее мужа, на котором она вернулась после посещения ее больного оцта, спортсмена Невилля Макэдоу. Он также записал, что миссис Мендельсон на этом же лимузине отослала домой Роуз Кливеден.
Когда Паулина вошла в палату мужа в отделении реанимации, Фло Марч была еще там. Жюль без сознания лежал на кровати. Фло, пристроившись на краю кровати, поглаживала его руку и шептала слова утешения, чтобы подбодрить его.
– Все будет хорошо, Жюль. Думай только о хорошем. Ты скоро поправишься и встанешь. Все случилось от перенапряжения, в котором ты был в последнее время. Из-за Арни Цвиллмана, переговоров в Европе и тому подобного.
Паулина смотрела на сцену, происходившую перед ней.
– Я бы хотела побыть с мужем одна, если не возражаете, – сказала она.
Фло подпрыгнула, словно от электрического шока. Она уставилась на Паулину в ужасе и прикрыла рот рукой. Ее лицо было влажным от слез, тушь с ресниц потекла, и помада размазалась. Ее юбка было порвана. Она смыла кровь с колена, но знала, что оно выглядит ужасно: все в царапинах и синяках.
– О, миссис Мендельсон, – сказала она. Голос ее прозвучал слабо, чуть слышно. Она знала, что эта женщина никогда не плачет при людях.
Паулина подошла к кровати с другой стороны. Взяв руку мужа, она заговорила, словно Фло не существовало.
– Здравствуй, Жюль, – сказала она. – Это Паулина. Сестры сказали мне, что ты не можешь слышать меня, потому что ты в коме, но я этому никогда не верила. Мой отец говорил, что слышал все, что ему говорили, когда с ним случился удар в прошлом году. Ты помнишь? Самолет опоздал на несколько часов. Ужасные штормы в Мэне. Были проблемы с посадкой в Лос-Анджелесе. Папа посылает тебе привет. Конечно, он не знает, что случилось. Роуз приехала в аэропорт и рассказала мне. Она была очень пьяна. Я все расскажу, когда тебе станет лучше. Я знаю, тебя это развеселит. Я разговаривала с доктором Петри. Он ужасно милый и, уверена, отличный врач. Они вызвали доктора Роузуолда из Нью-Йорка для консультации. Я настояла на этом. Через несколько дней, если все пойдет хорошо, они переведут тебя в «Крыло Мендельсонов». Какой смысл дарить целое крыло больницы, если не можешь пользоваться им? Правильно? Там тебе будет удобнее. Ты поправишься, Жюль. Доктор Петри очень на это надеется.
Фло была потрясена выдержкой Паулины Мендельсон. Она никогда не видела женщины с такой стройной фигурой, такой длинной шеей, таким аристократическим лицом и никогда не слышала такого глубокого контральто. Словно служанка, которую только что уволили, она тихо проскользнула к двери, прислушиваясь к каждому сказанному Паулиной слову.
Она уже взялась за ручку двери, но дверь открылась, и в палату вошла медсестра.
– В палате может находиться только один человек, – произнесла сестра сердитым голосом.
– Я уже ухожу, – сказала Фло.
Она обернулась, чтобы взглянуть на Жюля еще раз, и Паулина повернулась в сторону двери. Взгляды женщин встретились, но Паулина перевела взгляд на мочки ушей Фло и замерла. Серьги с большими желтыми бриллиантами, которые подарил ей Жюль в тот вечер, когда они были на обеде у Каспера Стиглица и которые она ему вернула на следующее утро, во время совместного завтрака в «Облаках», висели в ушах Фло Марч. Холодность и сдержанность Паулины как ветром сдуло. Ее лицо исказилось от злобы.
– Вы, – сказала она. – Теперь я вспомнила вас. То-то я подумала, что вы мне знакомы. Это вы врезались в мою машину. Почему я сразу не поняла, что это вы? Вы наверно подумали тогда, как я глупа. Я, кажется, даже сделала комплимент вам по поводу вашего костюма.
– Нет, я не подумала, что вы глупы, миссис Мендельсон, – ответила Фло.
– После этого вы, верно, посмеялись надо мной? Вы смеялись с моим мужем над этим?
– Никогда, клянусь вам, – сказала Фло.
Пристально глядя на Фло, Паулина вспомнила тот момент, когда после похорон Гектора Парадизо на террасе в «Облаках» она спросила Жюля, кто была рыжеволосая женщина в костюме от «Шанель», с которой он разговаривал на ступенях церкви «Доброго Пастыря», и он прикинулся, что не знает ее. Она поняла, что даже потом она заблуждалась.
– Убирайтесь отсюда, – сказала она тихим, но твердым голосом.
– Я же сказала, что уже ухожу, – испуганно проговорила Фло.
Но Паулине этого было недостаточно, чтобы утолить свою злость.
– Вы – проститутка, – добавила она.
– Я не проститутка, – сказала Фло. Из глаз ее полились слезы. Слово «проститутка» больно ранило ее. Однажды она слышала, как какой-то мужчина назвал ее мать проституткой.
– Называйтесь, как хотите, – сказала Паулина и повернулась к Жюлю.
В Фло закипела злоба, не меньшая, чем у Паулины.
– Вы можете позволить себе быть такой высокомерной и важной, миссис Мендельсон. Всю вашу жизнь вы получали все на блюдечке с голубой каемочкой. Вам никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь.
– Быть любовницей-содержанкой, это вы называете зарабатывать на жизнь?
– Да, – выпалила Фло, ответив твердым взглядом на ее взгляд. Она не сказала, что принимала деньги зато, что Паулина не давала или не могла дать, или отклоняла, но Паулина без слов поняла по ее взгляду, что она имела в виду.
Паулина отвернулась.
– Я не спрашиваю о деталях, – сказала она.
– Нет, уж вы послушайте, – ответила Фло. – Я могу рассказать вам.
– Я прошу вас уйти, пока эта сестра не вывела вас отсюда, – сказала Паулина. – Так что, будьте любезны, уйдите.
Жюль издал стон.
Сестра, наблюдавшая за происходящим, сказала:
– Да, мисс, вы должны оставить свою мать наедине с отцом. Только одному родственнику разрешено находиться в палате.
– Ее мать! – воскликнула Паулина, оскорбленная. – Я не мать этой проститутки! Так вот как она проникла сюда?
– Не называйте меня проституткой, – сказала Фло и вышла из палаты.
Сестра, которая была свидетелем сцены, не могла поверить, что подобное может произойти. Спустя несколько минут она рассказала об этой сцене другой медсестре, та рассказала одному из интернов, который пересказал о случившемся другим интернам. Не прошло и часа, как эта новость достигла первого этажа отделения «скорой помощи», где сидел Сирил Рэтбоун. Он записал в свой блокнот: «Неожиданная стычка между женой и любовницей в отделении реанимации в то время, как Жюль в бессознательном состоянии лежал между ними. «Не называйте меня проституткой», – крикнула Фло Марч.»
Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 18.
Сирил Рэтбоун говорит, что Жюль из-за меня не получил назначения на пост главы американской делегации в Брюссель. Но это неправда, ты же знаешь. Жюль потерял это назначение до того, как все узнали обо мне. Буквально за несколько часов до того. Я случайно узнала, почему это произошло. Даже Паулина не знала. Жюль никогда не рассказывал ей об этом. Но он рассказал мне. И Арни Цвиллман был в курсе. Ты знаешь этого гангстера? Арни Цвиллман ответственен за то, что Жюль не получил назначения. Арни Цвиллман донес на Жюля, потому что Жюль не хотел иметь с ним дело. Верь мне, я знаю, что говорю. В тот день до сердечного приступа Жюль все рассказал мне».
ГЛАВА 19
Когда-то у Сирила Рэтбоуна литературные амбиции были выше, чем просто писать для колонки сплетен в «Малхоллэнд». В университете в Англии он набрался хороших манер, научился употреблять словечки и выражения в стиле позднего Оскара Уайльда, привык одеваться чересчур цветасто. На последних курсах он писал пьесы, в духе подражания великим драматургам, но среди учащихся пользовался дурной славой. Однако по окончании университета его попытки литературных набегов на театры Уэст-Энда в Лондоне не дали желаемых результатов. Тогда он отправился в Голливуд. Было это лет десять-двенадцать назад. Он решил заняться сценарным ремеслом. Прежде всего по прибытии в Америку он распространил слух, что он – незаконнорожденный сын британского аристократа, графа, который, конечно же, умер. Он также дал всем понять, что вынужден зарабатывать, потому что законный наследник, нынешний граф, терпеть его не может и сделал все, чтобы его жизнь в Англии была невозможной. В истории Сирила было нечто романтическое, а потому он стал желанным гостем некоторых светских салонов. Модно одетый, с изысканными манерами, остроумный, прекрасный рассказчик фривольных историй, он был нарасхват среди жен продюсеров и глав киностудий как новый и чрезвычайно забавный человек.
О Перл Сильвер говорили, что она, видимо, имеет наблюдательный пост в аэропорту, потому что раньше всех знала, кто приезжает в город. Перл устраивала ленчи и обеды по нескольку раз в неделю и потому постоянно вела поиски интересных людей среди недавно приехавших в город. Она оказалась первой из кинобратии, пригласившей Сирила Рэтбоуна. Ее примеру последовала Сильвия Лески, которая реже, чем Перл, устраивала приемы, но зато более величественные. Несмотря на то, что ее труднее было ублажить, Сирил показался ей занятным добавлением к программе ее приемов. «Он – как дыхание весны, – говорила она о Сириле в то время. – Мы нуждаемся время от времени во вливании свежей крови. Мы слишком часто видим одних и тех же людей».
Сильвия души не чаяла в Сириле на протяжении целого сезона и даже уговорила своего мужа, Марти Лески, возглавлявшего «Колосс Пикчерс» – киностудию, во главе которой когда-то стоял ее отец, подписать с Сирилом контракт, взяв его на должность штатного сценариста. Но ни один из трех сценариев Сирила, за которые Марти Лески заплатил ему кругленькую сумму, не был принят для постановки. «Слишком надуманные», – сказал о них тогда Марти Лески. Контракт с Сирилом был аннулирован. После этого его уже больше не приглашали в дом Лески, вход в который был доступен только тем, кто добивался успеха. Перл Сильвер продолжала его принимать, но чаще на ленчи, чем на обеды, потому что он, как и Гектор Парадизо, ставший к тому времени его другом, был одним из немногих мужчин, на которых всегда можно было рассчитывать, что они явятся к ленчу. Годы проходили, успех Сирилу так и не улыбнулся, круг его занятий и знакомых несколько раз менялся. Наконец его литературные амбиции ограничились страницами светской хроники в «Малхоллэнд». Именно здесь он приобрел успех, который ему льстил, но далеко не оправдывал его мечты.
Некоторые не верили в его романтическую историю о незаконнорожденном сыне графа. Среди них была Паулина Мендельсон. От ее наметанного глаза не ускользнуло, что его изысканные манеры – всего лишь результат подражательства, а не воспитания, полученного от родителей или няни. Он излишне торопливо вскакивал, когда дама входила в комнату, или излишне эффектно подавал стул, когда дама садилась за стол. Его акцент, воспринимаемый всеми как безупречный, звучал для слуха Паулины, отточенного великолепным знанием языка, слишком вычурно. Паулина была прекрасным знатоком английской жизни. Когда она была молодой, то ее сестры были уверены, что она выйдет замуж за лорда Сент-Винсента и будет жить в аббатстве Килмартин в Уилтшире, но этого не произошло. Невилль Макэдоу не смог дать за дочерью приданого, на которое рассчитывал лорд Сент-Винсент, чтобы содержать свое аббатство, а потому он женился на одной из наследниц Ван Дегана. Паулина же вышла замуж за Джони Петуорта. Именно Паулина расспросила нынешнего графа Рэтбоуна о незаконнорожденном сыне его отца. «Самозванец, чистой воды самозванец, – сказал граф. – Мой отец и не слышал о нем».
Паулина была не из тех женщин, кто распространяет такие истории, а потому промолчала. Для нее не имело значения, что Сирил придумал о себе такую легенду. Но когда он стал известным летописцем светской жизни и захотел в этом качестве быть приглашенным на приемы Мендельсонов в «Облаках», тогда она проговорилась. Это случилось во время разговора с Гектором Парадизо, который выступил просителем за своего друга.
– Пригласи его, Паулина, – сказал Гектор.
– Жюль не любит, когда о нем пишут в светской хронике. Это вредит его положению в администрации.
– Но Сирил не такой, – настаивал Гектор. – Ты же, конечно, знаешь, что он незаконнорожденный сын графа Рэтбоуна. Он джентльмен.
– О, нет, – сказала Паулина.
– Ты не согласна, что он джентльмен? – спросил Гектор.
– Понимай, как знаешь. Он не является незаконнорожденным сыном умершего графа Рэтбоуна. Это чистая выдумка.
– Откуда ты знаешь?
– Я спрашивала.
– Кого?
– Нынешнего графа, который, как считают, выжил его из Англии. Он не выживал его из Англии. Он никогда даже не слышал о Сириле Рэтбоуне. Но ты должен сохранить это в тайне, Гектор.
– Клянусь честью.
Одним из недостатков Гектора Парадизо было то, что он совершенно не умел хранить секретов. Когда он передал Сирилу Рэтбоуну то, что рассказала ему Паулина Мендельсон, Сирил рассмеялся в свой обычной очаровательной манере. «Конечно, что Перегрин мог еще сказать?» – ответил Сирил, намекая на нежелание нынешнего графа знаться с ним. Больше они к этому разговору не возвращались. Но Сирил Рэтбоун запомнил пренебрежение Паулины. Он знал: придет время, и он сведет с ней счеты.
* * *
Разговор с Паулиной Мендельсон у постели Жюля очень расстроил и обидел Фло Марч. Вернувшись домой, первое, что она увидела в свете фар «бентли», было маленькое тельце Астрид, лежавшее на обочине подъездной дорожки, там, где она ее оставила пять часов назад, торопясь за машиной «скорой помощи». Фло никогда бы не пришло в голову, что ее знакомство с Фей Конверс, о котором она столько мечтала, желая поближе сойтись со своей соседкой, знаменитой кинозвездой, быть приглашенной на ее приемы, произойдет тогда, когда она позвонит ей в дверь, чтобы сообщить, что убила ее собаку.
Фей Конверс, уставшая от приема, отдыхала после ухода Сирила Рэтбоуна. Она ничего не знала о сердечном приступе у Жюля Мендельсона. Она смыла грим и сняла накладные волосы, надела кафтан и тюрбан и устроилась перед телевизором смотреть свою самую неудачную картину «Башня» по каналу, демонстрирующему только художественные фильмы. При этом она поедала пиццу с козьим сыром, принесенную Глицерией из «Спаго».
– Знаешь, Джек Уорнер как-то сказал мне: «Твоя внешность не подходит к историческим фильмам, Фей. Оставь их Оливии Хэвилленд». Но я настаивала и говорила: «Нет, Джек. Я хочу сыграть роль Марии, королевы шотландской, в «Башне». Я рождена для этой роли». И этот сукин сын оказался прав, конечно. Боже, как я ненавидела Джека Уорнера.
– Да, мэм, – сказала Глицерия.
– Знаешь, я предъявила ему даже иск.
– Да, мэм.
В это время раздался звонок в дверь.
– Он сказал, что я губительно влияю на кассовые сборы.
В дверь опять позвонили.
– Кто бы это ни был, меня нет дома.
– Да, мэм.
– Представить не могу, кто может придти в такое время.
– Да, мэм.
– Мне действительно нужны охранники, чтобы подобного не случалось. Дом и Пеппер Бельканто уже обзавелись охранниками.
– Да, мэм.
– Ты не собираешься открывать? – спросила Фэй.
– Я не знаю, кончили ли вы рассказывать, мэм. Открыв дверь, Глицерия с удивлением увидела Фло Марч, свою подружку из соседнего дома.
– Слава Богу, Глицерия. Я думала, никого нет дома. Звоню и звоню, – сказала Фло.
– Что ты здесь делаешь, Фло? – спросила Глицерия. Она обернулась посмотреть, наблюдает ли за ними мисс Конверс.
– Мне надо повидаться с мисс Конверс. Это очень важно.
– Сегодня вечером она никого не хочет видеть. – Глицерия снова обернулась. – Она смотрит свой фильм по телевизору и не любит, когда ей мешают.
– Но это очень важно, Глицерия, – повторила Фло.
– Ты ей не скажешь, что я прихожу к тебе и пью с тобой кофе?
– Конечно, не скажу, Глицерия. Пожалуйста, позови мисс Конверс.
Глицерия посмотрела на подругу. Ей показалось, что она выглядит утомленной и расстроенной. Ее обычное жизнерадостное настроение, которое Глицерия называла на киношный лад «яркостью», исчезло.
– С тобой все в порядке, Фло? – спросила она.
– Пожалуйста, скажи ей, что я пришла, Глицерия.
– Но только сейчас она мне сказала, что не хочет никого видеть.
Фло сложила руки рупором и поднесла ко рту.
– Мисс Конверс! – крикнула она, что было мочи, собрав все силы, которые остались после изнурительных пяти часов, проведенных в больнице. – Мисс Конверс, пожалуйста!
– У меня будут большие неприятности, – сказала Глицерия.
В холл вышла Фей Конверс.
– Что здесь происходит, Глицерия? – спросила она.
– Мисс Конверс, это мисс Марч из соседнего дома. Она говорит, что ей надо повидаться с вами. Она говорит, что это очень важно.
– Извините, что побеспокоила вас, мисс Конверс, – сказала Фло. – Речь идет об Астрид.
– О, Астрид, – сказала Фей Конверс, всплеснув руками. – Эта несносная собачонка опять сбежала. С самого начала с ней одни неприятности. Она укусила палец у Киппи Петуорта. Моя хорошая подруга Роуз Кливеден упала и сломала ногу, споткнувшись о нее. И она постоянно убегает. Вы нашли ее?
– Я ее убила, – сказала Фло.
– Что? – спросила Фэй.
– Я задавила ее своей машиной. Я не хотела. Я ехала по дорожке. У одного человека случился сердечный приступ в моем доме, и «скорая помощь» повезла его в больницу. Я поехала вслед за ними на своей машине. А собака выскочила прямо под колеса, и я задавила ее, – сказала Фло и заплакала.
В библиотеке зазвонил телефон.
– Кто бы ни звонил, меня нет дома.
– Я любила собачку, – продолжала Фло. – Вы представить себе не можете, как сильно я ее любила, мисс Конверс. Никогда в жизни я не обидела бы ее. Мне так жаль, действительно, очень, очень жаль.
Глицерия перевела взгляд с одной женщины на другую и пошла ответить на телефонный звонок.
Фей Конверс слушала молодую женщину. Она обратила внимание, что она очень хорошенькая, несмотря на то, что тушь на глазах расплылась и помада на губах размазалась. Она также заметила, что женщина одета в костюм от «Шанель», но юбка порвана, и на ней болтаются нитки. Еще она отметила, что она носит серьги с большими желтыми бриллиантами, вроде тех, что она видела в каталоге аукциона «Бутбис», который ей прислал князь Фридрих Гессе-Дармштатский.
– Бедняжка, – сказала она, подошла к Фло и обняла ее за плечи. – Очень мило, что вы сами пришли и рассказали, что задавили мою собаку. Думаю, для вас это неприятная обязанность. Вы, верно, слышали, что я могу быть ужасно сердитой.
– Вы не сердитесь? – спросила Фло.
– Огорчена, но не сержусь. Астрид была странной собакой. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Гектор Парадизо?
– Я знала Гектора.
– Складывается впечатление, что все знали Гектора. Астрид была его собакой.
– Я знаю, – сказала Фло. – Говорят, только она знала, кто убил Гектора.
– Я думала, что Гектор покончил с собой.
– Только ребенок может поверить этому, – заметила Фло.
Фей взглянула на Фло.
– Ваш дом находится с какой стороны от моего?
– С этой.
– Значит, это вы кричали там недавно?
– Да. У моего друга случился неожиданно сердечный приступ.
– Какой ужасный день для вас! Надеюсь, ваш друг поправится.
– Спасибо.
– Вас спрашивают по телефону, мисс Конверс, – сказала Глицерия.
– Кто?
– Мистер Сирил Рэтбоун.
– О, Боже. Этот сукин сын, видимо, звонит, чтобы сказать мне, что по телевизору показывают мой фильм «Башня».
– Он говорит, что это очень важно.
– Вы извините меня?
– Я лучше пойду домой.
– Нет, нет. Останьтесь на минутку. Вы были так любезны. Проходите и выпейте что-нибудь.
– О, нет, спасибо. Я не пью.
– Ну, поешьте пиццу. Вы, должно быть, устали и голодны. У меня есть пицца с козьим сыром из «Спаго». Вы когда-нибудь ели пиццу из «Спаго»?
– Да.
– Так остаетесь?
– Хорошо. Можно мне воспользоваться дамской комнатой?
– Да, вот сюда. Надеюсь, там уже перестало вонять. Пеппер Бельканто все стены изгадила сегодня днем, а бедной Глицерии пришлось мыть.
В туалете воздух благоухал гиацинтами от дезодоранта «Флорис». Фло умыла лицо и причесала волосы. В тот момент, когда пораженная Фей положила трубку телефона, Фло вышла из туалетной комнаты. Сирил Рэтбоун сообщил Фей, что у Жюля Мендельсона случился сердечный приступ в соседнем с ней доме, который принадлежит его любовнице по имени Фло Марч, и что совсем недавно между Фло Марч и Паулиной Мендельсон произошел откровенный разговор в отделении реанимации в Седар-Синай. Фей ничего не сказала Сирилу Рэтбоуну, что эта самая Фло Марч задавила ее собаку Астрид, и она только что пригласила ее остаться и отведать пиццу с козьим сыром из «Спаго».
* * *
Три ночи и два дня пролежал Жюль в отделении реанимации, пока его не перевели в лучшую палату «Крыла Мендельсонов» больницы Седар-Синай. Круглые сутки у его постели дежурили сестры. Для консультации с доктором Петри прилетел из Нью-Йорка доктор Роузуолд. Из Сан-Франциско приехал доктор Джеретски. Из Хьюстона на самолете Мендельсонов был доставлен доктор де Мильхау. Прогнозы были не очень оптимистическими. Несколько раз Фло Марч, облачившись в униформу медсестры, пробиралась в палату, чтобы поговорить с пациентом.
* * *
Погода стояла отвратительная. Дождь лил целыми днями. Проливные ливни чередовались с густыми туманами, полностью скрывавшими город у подножия горы, на вершине которой находились «Облака». Паулина согласно кивнула на предложение Дадли разжечь камин в библиотеке. Даже розовые и бледно-лиловые розы, которые она только вчера срезала в саду и со вкусом расставила в бело-голубые китайские вазы, казалось, не могли развеять мрачной атмосферы дома. Она поставила компакт-диски с девятой симфонией Малера, ее любимой, и пыталась читать описание приема у принцессы де Германт, любимого отрывка из «Воспоминаний о прошлом», но не могла сосредоточиться.
