Текст книги "Великая русская революция: 1905-1922"
Автор книги: Дмитрий Лысков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)
5. Временное правительство констатирует: хлеба в стране нет. Первые вооруженные продотряды
Февральская революция поставила перед новой властью вопрос взаимодействия со старыми органами управления и создания собственных управляющих структур. Этот процесс с первых же дней пошел по пути «демократизации» – только за период с февраля по сентябрь сменилось 3 центральных структуры, управляющих продовольственной политикой. На местах чехарда с переформированием царских продовольственных органов и созданием новых превратилась в настоящее бедствие. Ситуация только усугублялась общим послереволюционным хаосом и возникшим двоевластием.
27 февраля 1917 года в Таврическом дворце была создана Продовольственная комиссия Временного комитета Госдумы и Совета рабочих и солдатских депутатов. Некоторое время она пыталась наладить взаимодействие со старыми региональными структурами. Однако уже 2 марта Комиссия распорядилась губернским и земским управам организовать, как подчеркивалось, «на широко демократических основаниях» [1] новые продовольственные органы – губернские продовольственные комитеты. На них, в свою очередь, возлагалась задача организации уездных, волостных, мелкорайонных и т. д. комитетов.
9 марта 1917 года начавшая было складываться продовольственная структура подверглась первой реорганизации – постановлением Временного правительства на месте упраздненного Особого совещания по продовольствию, а также вместо ранее созданной Продовольственной комиссии, учреждался Общегосударственный продовольственный комитет.
В дальнейшем реорганизация продолжилась под влиянием во многом чисто политических факторов – формирования коалиционного правительства. Постановлением от 5 мая 1917 года высшим органом по регулированию снабжения продовольствием было объявлено специально созданное Министерство продовольствия.
Местные отделения высшего продовольственного органа подвергались за этот период неоднократному реформированию – как в силу изменений в центральных структурах власти, так и под воздействием меняющейся конъюнктуры. Процесс их организации, запущенный Продовольственной комиссией 2 марта, был скорректирован уже 25 марта Временным положением о местных органах «впредь до образования демократического местного самоуправления» [2] . При этом органы, которые сложились до 25 марта, должны были подвергнуться реорганизации.
В апреле 1917 года с целью ускорения организационного процесса и осуществления лучшей связи с центром, были созданы дополнительные управляющие структуры – институт эмиссаров с большими полномочиями. К осени 1917‑го, так и не установив единовластия, Министерство продовольствия ввело в дополнение к прежним институт особоуполномоченных, обличенных широкими правами в сфере осуществления заготовок. Это уже были шаги в другую сторону, попытки централизации, стремление институтами эмиссаров центра и особоуполномоченных связать воедино расползающееся в результате «демократизации» лоскутное одеяло продовольственных органов. Но эти попытки натыкались на море вызванных революцией проблем и противоречий. «После революции, – отмечает Кондратьев, – сразу наметилась относительная слабость центральной власти и «автономия» мест». В итоге «в некоторых местах продолжали действовать дореволюционные продовольственные органы, в других – органы, возникшие самочинно, в третьих – органы, возникшие по приказу 2 марта, наконец, в четвертых – органы, возникшие по закону 25 марта» [3] .
Широко давала о себе знать политика «демократизации»: «Наряду с пестротой местных органов обнаружился факт, в особенности в голодающих районах, частой смены персонального состава продовольственных комитетов на почве политической борьбы. Все это вело к тому, что продовольственная сеть находилась в состоянии как бы перманентной реорганизации» [4] .
И, наконец, чтобы получить полное представление о происходящем на местном уровне, нужно упомянуть, что «далеко не все продовольственные органы, в особенности мелкотерриториальные, т. е. наиболее близкие к населению, <были> в состоянии подняться до понимания общегосударственных задач и эмансипироваться от чисто–местных интересов» [5] . То есть, получив в свои руки местную власть, они элементарно отказывались кормить города и армию – мотивируя это вполне естественным «самим не хватает».
Все эти «прелести» постреволюционной действительности накладывались на крайне сложное продовольственное положение в стране. «Наследие, которое мы получили, – вспоминал министр Временного правительства кадет И. Шингарев, – заключалось в том, что никаких хлебных запасов в распоряжении государства не осталось» [6] .
Соответственно, первыми действиями новой власти в области продовольственного обеспечения стали реквизиции. 2 марта Продовольственная комиссия Временного комитета Госдумы распорядилась на местах, не останавливая заготовки хлеба по разверстке, немедленно приступить к реквизиции хлеба у крупных земельных собственников и арендаторов всех сословий, у торговых предприятий и банков [7] .
Распоряжением от 3 марта особо подчеркивалась необходимость продолжать ранее полученные в соответствии с риттиховской разверсткой распоряжения по заготовкам продовольствия «впредь до выполнения уполномоченными данных им нарядов».
Встречались и курьезные попытки стабилизировать положение с продовольствием. Так, 7 марта 1917 года местным органам было предложено рассмотреть вопрос о запрете выпечки для продажи сдобных булок, куличей, пряников, пирогов, тортов, пирожных и печенья [8] – для сбережения муки.
25 марта 1917 года Временное правительство приняло закон о государственной монополии на хлеб. В соответствии с ним государство, во‑первых, полностью упраздняло хлебный рынок, беря зерно под свой контроль, выступая как единственный покупатель (заготовитель) с одной стороны, и монопольный торговец с другой. Во‑вторых, государство декларировало вмешательство в жизнь индивидуального хозяйства, определяя его нормы потребления – весь хлеб вне нормы подлежал сдаче государству по твердым ценам. И в третьих, учитывая сложную продовольственную обстановку и введение официальной карточной системы, государство вмешивалось в жизнь конечного покупателя, декларируя нормы его потребления.
Для крестьянских хозяйств нормы потребления хлеба определялись следующим образом: на семью владельца, а также на рабочих, получающих от него довольствие, выделялось 1 1/4 пуда зерна на душу в месяц (чуть больше 20 кг. – Д. Л.). Для взрослых рабочих одиночная норма повышалась до 1 1/2 пуда. Кроме того, семье оставлялось разных круп, исходя из норматива, 10 золотников (около 43 грамм – Д. Л.) на душу в день. Объем круп, впрочем, можно было увеличить за счет сокращения хлебов [9] .
Кроме того, в хозяйстве оставлялось зерно на семена (исходя из площади обрабатываемой земли и способа сева), а также овес, ячмень и другие злаки для прокорма скоту, исходя из видов и количества скота. Также еще 10 процентов от общей суммы зерна, которая должна остаться в хозяйстве, возвращалась хозяевам на всякий случай.
Все остальное зерно подлежало отчуждению в пользу государства. Закон от 25 мая 1917 года говорил, что в случае обнаружения скрываемых запасов хлеба, подлежащих сдаче государству, запасы эти отчуждались по половинной твердой цене. А в случае отказа от добровольной сдачи хлебных запасов государству, они отчуждаются принудительно [10] .
Понятно, что сельские жители отнюдь не приветствовали подобные меры со стороны властей, тем более, что нормы потребления, объявленные законом о хлебной монополии, в дальнейшем подвергались лишь сокращению. Уже попытки учета наличного зерна в деревнях встретили, как пишет Кондратьев, «крайне недоброжелательное отношение населения». «В некоторых случаях население не допускало учета, вступая на путь эксцессов, иногда кровавых» [11] . Что же говорить о сдаче «хлебных излишков» государству.
Между тем ситуация с хлебом в стране планомерно катилась в пропасть. Разрушение старых продовольственных органов, хаос в создании новых отнюдь не способствовали ее улучшению. Растущие трудности с заготовкой зерна требовали исключительных мер. 20 августа 1917 года министр продовольствия распорядился всеми средствами – вплоть до применения оружия – взять в деревне хлеб [12] .
Интересно, что его распоряжение поначалу касалось только «крупных владельцев, а также производителей ближайших к станциям селений». Но такая избирательность не имела ничего общего со стремлением защитить простого деревенского труженника. Она основывалась на трезвой оценке Временным правительством своих возможностей – охватывала только те территории, куда возможно было оперативно доставить продотряды и с которых можно было гарантировано вывезти хлеб.
Система распределения, введенная в городах и поселениях городского типа исходила из норм получения продовольствия по карточкам в 30 фунтов (12 кг.) муки и 3 фунтов (1,2 кг.) крупы в месяц на душу населения. Для лиц, занятых тяжелым физическим трудом, устанавливался дополнительный паек в 50% от основного [13] . Однако карточная система по-прежнему оставалась распределительной, а не уравнительной – все указанные нормы являлись «предельными», т. е. отмечали верхний порог того, что население могло приобрести по карточкам.
26 июня приказом министра продовольствия нормы потребления городских жителей подверглись сокращению до 25 фунтов муки и 3 фунтов крупы в месяц. 6 сентября была сокращена предельная норма потребления для сельских жителей. Им оставалось до 40 фунтов (16 кг.) зерна в месяц и до 10 золотников крупы в день [14] . В дальнейшем сокращения применялись еще несколько раз.
Все это, однако, уже не могло спасти ситуацию. Находящееся в непрерывном кризисе Временное правительство теряло контроль над экономикой. «Министр иностранных дел Терещенко подсчитал, что из 197 дней существования революционного правительства 56 дней ушло на кризисы. На что ушли остальные дни, он не объяснил», – иронично отмечал Л. Д. Троцкий [15] .
Страна неудержимо шла к полной потере управления, анархии и развалу. Причины разные политические силы склонны были видеть где угодно – в происках оппонентов, в разрушительном влиянии германских шпионов – и так далее, и тому подобном. «Кривая хозяйства продолжала резко клониться вниз. Правительство, Центральный исполнительный комитет, вскоре и вновь созданный предпарламент регистрировали факты и симптомы упадка как доводы против анархии, большевиков, революции. Но у них не было и намека на какой‑нибудь хозяйственный план. Состоявший при правительстве для регулирования хозяйства орган не сделал ни одного серьезного шага. Промышленники закрывали предприятия. Железнодорожное движение сокращалось из‑за недостатка угля. В городах замирали электрические станции. Печать вопила о катастрофе. Цены росли. Рабочие бастовали слой за слоем, вопреки предупреждениям партии, советов, профессиональных союзов», – отмечает Троцкий. [16]
«Август и сентябрь становятся месяцами быстрого ухудшения продовольственного положения. Уже в корниловские дни хлебный паек был сокращен в Москве и Петрограде до полуфунта (200 грамм – Д. Л.) в день. В Московском уезде стали выдавать не свыше двух фунтов в неделю. Поволжье, юг, фронт и ближайший тыл – все части страны переживают острый продовольственный кризис. В текстильном районе под Москвой некоторые фабрики уже начали голодать в буквальном смысле слова. Рабочие и работницы фабрики Смирнова – владельца как раз пригласили в эти дни государственным контролером в новую министерскую коалицию – демонстрировали в соседнем Орехове–Зуеве с плакатами: «Мы голодаем», «Наши дети голодают», «Кто не с нами, тот против нас». Рабочие Орехова и солдаты местного военного госпиталя делились с демонстрантами своими скудными пайками…» [17]
Троцкий, описывая ситуацию в России накануне Октябрьской революции, возлагает вину за развал и хаос преимущественно на Временное правительство. Но при всех недостатках этого действительно малодееспособного руководящего органа, нельзя все же не заметить, что наблюдаемые им процессы берут свое начало отнюдь не с Февраля, а со дня вступления России в Первую мировую войну. Все дальнейшее их развитие абсолютно логично и последовательно вытекает из тех мер и действий, которые предпринимались царскими властями и, позже, Временным правительством, с целью стабилизировать ситуацию.
Нужно констатировать, что эти меры были явно недостаточны, половинчаты, состояли из множества непродуманных шагов, таких, как запреты вывоза продовольствия или эксплуатация железнодорожного транспорта «на убой». Подавление частного рынка продовольствия и отсутствие даже попыток заменить его государственной системой распределения.
Как странно это ни прозвучит, но царские власти в стране с жестко централизованной монархической системой правления встали на путь централизации и контроля в экономике, при этом, видимо, не совсем отдавая себе отчет в том, как функционирует экономика собственной страны. И мало представляя, как осуществлять над ней централизованный контроль. В результате непродуманных и бессистемных действий они довели государство до краха.
Сформировавшееся после Февральской революции двоевластие (которое, при желании, можно охарактеризовать и как отсутствие власти) лишь усугубляло нарастающую катастрофу. Хаос, поглотивший Россию, наступил задолго до прихода к власти большевиков. За несколько месяцев до Октябрьской революции московская кадетская газета «Русские ведомости» писала: «По всей России разлилась широкая волна беспорядков… Стихийность и бессмысленность погромов… больше всего затрудняют борьбу с ними… Прибегать к мерам репрессий, к содействию вооруженной силы… но именно эта вооруженная сила, в лице солдат местных гарнизонов, играет главную роль в погромах… Толпа… выходит на улицу и начинает чувствовать себя господином положения» [18] .
«Саратовский прокурор доносил министру юстиции Малянтовичу…: «Главное зло, против которого нет сил бороться, это солдаты… Самосуды, самочинные аресты и обыски, всевозможные реквизиции – все это, в большинстве случаев, проделывается или исключительно солдатами, или при их непосредственном участии». В самом Саратове, в уездных городах, в селах «полное отсутствие с чьей‑либо стороны помощи судебному ведомству». Прокуратура не успевает регистрировать преступления, которые совершает весь народ» (выд. – Д. Л.) [19] .
Такова была ситуация в стране накануне Октябрьской революции. Крах экономики, крах политики, крах правоохранительных органов и армии, практический крах государства.
Естественно, эти процессы не были остановлены и Октябрем. Кризис никуда не делся, он продолжал стремительно развиваться. Точку в нем поставила лишь Гражданская война, приведшая к окончательному разрушению всей старой экономической системы.
Примечания:
[1]Н. Д. Кондратьев, «Рынок хлебов…», с. 178.
[2]Там же, с. 180‑181.
[3]Там же, с. 181.
[4]Там же, с. 182.
[5]Там же, с. 182.
[6]Там же, с. 206.
[7]Там же, с. 206.
[8]Там же, с. 298.
[9]Там же, с. 209.
[10]Там же, с. 211.
[11]Там же, с. 210.
[12]Там же, с. 212.
[13]Там же, с. 299.
[14]Там же, с. 299.
[15]Л. Троцкий «История русской революции». Т.2 4.1. URL: http://lib.rus.ec/b/169684/read(дата обращения 24.11.11).
[16]Там же.
[17]Там же.
[18]Там же.
[19]Там же.
Глава 4. Противоречия Октября
1. Русское бюро РСДРП(б) не поддерживает Ленина и выступает против «пораженчества» в войне
С началом Первой мировой войны революционные партии пережили очередной раскол. Сегодня мы неплохо знакомы с позициями «оборонцев», «интернационалистов» и «пораженцев». Мало известно лишь, что свои фракции по вопросу отношения к войне появились и в небольшой, строго организованной партии Ленина. Между тем, именно эти внутрипартийные дискуссии, часто отрицающие основы основ, остаются крайне важны для понимания политики большевиков – партии, каждый член которой являлся (как минимум стремился к этому) и идеологом, и организатором, и агитатором, и потенциальным лидером. В этом был неоспоримый плюс построенной Лениным партии – компактной, революционной, готовой по первой необходимости обрасти «мышцами» массового членства вокруг уже готовых «центров» – старых членов РСДРП(б). Но здесь же крылся и корень будущих проблем: ряд явных лидеров и множество потенциальных были готовы вести за собой сторонников, но, при возникновении внутрипартийных противоречий, это было чревато расколом не только партии, но, после Октября, уже и страны. Жесткая внутрипартийная дисциплина до поры до времени помогала справиться с этой проблемой, но лишь до поры до времени.
Вопреки распространенному мнению, партия большевиков была далеко неоднородна идеологически. Хорошо известен пример Троцкого, занимавшего позиции между большевиками и меньшевиками. Он склонялся к меньшивизму, но перед Октябрем примкнул к большевикам и стал одним из лидеров партии. Куда менее известен пример С. М. Кирова, с 1909 года на долгое время оказавшегося в русле кадетской партии, ставшего ведущим сотрудником северокавказской кадетской газеты «Терек», и также лишь накануне Октября вернувшегося в РСДРП(б) [1] .
С началом Мировой войны партия большевиков – единственная в России – последовательно отстаивала так называемую позицию «пораженчества». Эта позиция была согласована социал–демократическими партиями Европы еще на конгрессе 2‑го Интернационала в Штутгарте в 1907 году и подтверждена Базельским манифестом 1912 года.
Ленин, развивая идеи Базельского манифеста в приложении к России («Война и российская социал–демократия», 1914), показал, что охватившая Европу война ведется буржуазией Англии, Франции и Германии с целью передела колоний и расширения рынков сбыта своей продукции. Что Россия не имеет интересов в этой войне, она нанята за миллиардные кредиты Англией и Францией в качестве пушечного мяса для борьбы с главным их конкурентом – Германией. «Буржуазия каждой страны ложными фразами о патриотизме старается возвеличить значение «своей» национальной войны и уверить, что она старается победить противника не ради грабежа и захвата земель, а ради «освобождения всех других народов», – писал Ленин. В этих условиях, продолжал он, «для нас, русских с.‑д., не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс… наименьшим злом было бы поражение царской монархии».
Речь в работе Ленина шла не только и не столько о поражении исключительно русской монархии – речь шла о «низвержении монархии германской, австрийской и русской» (т. е. всех ключевых монархий Европы), а для буржуазных стран – поражении буржуазии. Таким образом Ленин утверждал: в интересах рабочего класса воюющих стран такое развитие войны, которое привело бы в каждом конкретном случае к смене формаций в этих странах. В последующем этот тезис противниками большевиков в пропагандистских целях был сведен до узкой трактовки «поражения собственного правительства в войне» [2] .
Непосредственной внутрипартийной дискуссии по тезисам Ленина не было. Думские депутаты–большевики объездили ряд местных организаций с докладами об отношении к войне. В ноябре 1914 года было организовано совещание большевистской фракции Государственной думы с участием представителей местных организаций для обсуждения вопросов, поставленных в работе «Война и российская социал–демократия». На третий день это заседание в полном составе было арестовано [3] .
На суде выявились явные противоречия в партийном руководстве. Уполномоченный ЦК, лидер фракции большевиков IV Думы Л. Б. Каменев заявил, что не согласен с тезисами Ленина «о поражении России в войне» и не поддерживает их [4] . Эти заявления трудно недооценить, учитывая, что Каменев являлся главой Русского бюро ЦК партии, то есть, фактически, отвечал за всю работу большевиков внутри страны.
Впоследствии выдвигалось множество версий о том, что Каменев таким образом пытался вывести арестованных депутатов и других партийных представителей из под обвинения в государственной измене. Однако судили их вовсе не за «пораженчество», а за участие «в сообществе, заведомо для них поставившем целью своей деятельности насильственное изменение в России установленного основными государственными законами образа правления» [5] , то есть по «стандартной» для большевиков статье. Тезисы Ленина на процессе были затронуты лишь в качестве лишнего доказательства неблагонамеренности обвиняемых, они не являлись ключевыми и отрицание их никоим образом не способствовало смягчению наказания.
Позже с осуждением позиции Каменева и с требованием объяснений от него выступили многие известные большевики. Чего явно не могло произойти, будь заявления Каменева лишь тактическим ходом, призванным сбить с толку царский суд. Да и дальнейшая деятельность Каменева свидетельствовала о его стремлении вести собственную политику, подчас откровенно не считаясь с ленинской позицией.
Суд приговорил арестованных к ссылке в Сибирь, где к тому времени уже отбывали наказание другие партийные руководители, такие, как Сталин, Свердлов, Орджоникидзе. Русское бюро Центрального Комитета РСДРП(б) перестало существовать. Местные организации потеряли связь с центром и друг с другом, прервались контакты с находящимся за границей ЦК партии.
Русское бюро было восстановлено лишь в 1916 году участником революции 1905 года, большевиком А. Шляпниковым. В 1914 году он работал токарем на заводе в столице. Являясь членом Петербургского комитета РСДРП(б), он налаживал связь ПК с заграничным ЦК партии, в 1915 году был кооптирован в Центральный комитет. Как писал впоследствии о Шляпникове меньшевик Н. Н. Суханов (входивший после Октября в состав ВЦИК Советов) «опытный конспиратор, отличный техник-организатор и хороший практик профсоюзного движения, …совсем не был политик… ни самостоятельной мысли, ни способности, ни желания разобраться в конкретной сущности момента не было у этого ответственного руководителя…» [6] .
Формируя бюро, Шляпников ввел в его состав двух молодых членов партии, практически неизвестных на тот момент – Залуцкого и Молотова.
Конечно, возможности вновь воссозданного Русского бюро были далеки от идеала. Но и сама партия переживала не лучшие времена. Она не имела печатного органа с тех пор, как в начале войны была запрещена «Правда», Ленин находился в эмиграции в Швейцарии, связь с которой была затруднена, большинство руководителей РСДРП(б) – в ссылке в Сибири.
Однако именно стараниями Шляпникова и новых членов бюро удалось достойно встретить Февральскую революцию и удерживать большевистские позиции до… возвращения из ссылки опытных партийных руководителей. Которые, активно взявшись за работу, потянули партию в сторону меньшевизма и «оборончества».
Примечания:
[1]См. об этом, например: Хлевнюк О. В. «Политбюро. Механизм политической власти в 1930‑е годы» М.: Российская политическая энциклопедия, 1996 (с.120-121).
[2]Подробнее об этом см. «Сумерки Российской империи».
[3]«История всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». М.: ОГИЗ, Государственное издательство политической литературы, 1945 URL: http://lib.ru/DIALEKTIKA/kr_vkpb.txt(дата обращения 15.11.11).
[4]См. например, «Каменев Лев Борисович» // Большой Энциклопедический словарь (БЭС) [электронный источник] – 1 оптический носитель (CDROM).
[5]Л. Д. Троцкий «Европа в войне (1914‑1918 гг.). Сноска 185. URL http://www.lib.rus.ec/b/169686/read(дата обращения 15.11.11).
[6]Н. Н. Суханов «Записки о революции» URL: http://lib.rus.ec/b/169024/read(дата обращения 15.11.11).
