Текст книги "Облака"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Темно... как же темно вокруг... Он с трудом поднял голову, огляделся и обнаружил, что сидит в избушке сотрясаемой ветром, а неподалеку едва угадывается во мраке контур старухи с перерезанными венами.

И тогда Дима понял, что все бывшее от того мгновенья, как он увидел эту фотография, и до встречи у фонтана: все мираж – ослепительная, по количеству образов и чувств вспышка мозга.

В космосе умирающая звезда взрывается так ярко, что свет от того взрыва виден во всей галактике, а потом, взорвавшись, сбросив в этом взрыве все силы – звезда затухает уже навсегда.

– Лишь мираж, лишь виденье... – шептал Дима, горько усмехаясь, а из темных глаз его выжигались жгучие слезы. – Но, если это виденье, то и вся остальная жизнь моя – тоже всего лишь виденье. Да – вся жизнь, с хожденьями, со словами не значит теперь вовсе ничего. Все уходит, уходит безвозвратно... Весь мир – все формы его – все мираж, все тленно... Все кажется пред смертью мгновеньем. Быть может, я и правда облако, а все, что было – лишь бредовое виденье? Может, я просто, пролетело над заводскими трубами и на меня накоптила их ядовитая гарь?... А теперь я вырвусь... Куда, куда я вырвусь кругом мрак.

Покачиваясь, прошел он к мертвой старухе, повалился на колени пред ее лицом, роняя слезы, зашептал:

– Скоро и я буду там же, где нынче ты...

Он вглядывался в ее испещренные морщинами, искаженные долгими страданьями, обезображенные болезнью черты и, вдруг, понял, что они приближаются к нему:

– Я понял – ты смерть,

И мне от тебя не укрыться,

И чувств и стихов круговерть,

Не даст от тебя, ведьма старая, смыться!

Лик все приближался, вот губы его раскрылись, вот сейчас прикоснуться к его губам, заберут остаток жизни...

– Нет, нет – я жить хочу... – зашептал Дима.

Страшный лик заполнил все пространство, Дима попытался отдернуться, да было поздно – его коснулись губы...

А у смерти оказались мягкие, теплые, ЖИВЫЕ губы. От них тепло окутало Димино лицо, тело; сердце его часто и трепетно забилось.

Долог был тот поцелуй, и Дима жаждал, чтобы он длился целую вечность. Но он, все же, оборвался.

Лик Смерти отпрянул и тут Дима увидел, что глаза у Смерти теперь открыты.

Ах, что за очи он увидел!

Так, будто и не видел раньше ничего...

Тут увидел он весь лик ее сразу: это была она – дева у фонтана. Дева с белыми власами, да с лицом озаренным.

– Я умер? – прошептал он.

– Нет, что ты – тебе просто стало плохо. – звонким голосом молвила.

– Я так долго бежал к тебе. Год прошел со дня первой нашей встречи. С того мгновенья – я так ждал...

– Какой солнечный сегодня день. – молвила дева, помогла ему усесться на скамеечку.

Рядом звенел фонтан, уходили вдаль солнечные аллеи дивной красоты парка, а на скамейке, рядом с Девой сидели двое детишек, с сияющими лицами. По небу двигались облачные горы; не было ни машин, ни города; только в отдалении, на горе, высился мраморный замок, с той же стороны доносились и голоса моря.

– Мы не виделись с тобою год? – удивилась Дева. – Но вы шли по дорожке, взглянули на меня. И так ваши очи засияли, что я подумала, что ослепну; вы вспыхнули так ярко, что на мгновенье потеряли сознание.

– Значит, все, что было... Да – это было лишь мгновенное кошмарное виденье. – он взглянул на Деву и добавил. – ...Оно вовсе не значит ничего, рядом с вами. Да, какая-то беготня; тленные, проходящие чувства... Нет я уже не помню ничего – все разминулось... все распалось... А кто эти дети?

– Это – мой маленький братик и сестра. А вот и "лис" с Томасом.

Двое: рыженький пес-лисенок, и пепельный котенок выбежали из соцветья трав.

– Так что вам привиделось? – спросила Дева, дотронувшись прохладной ладошкой до его лба.

Дима попытался вспомнить, но уже не мог – просто какая-то вспышка.

– Да нет – ничего не было. А вы прекрасны.

– Спасибо.

– Как вас зовут?

– Я – Дева. А вы?

Тут Дима понял, что никакой он ни "Дима", а ПОЭТ. Так он и назвался:

– ПОЭТ. – потом продолжил. – Давайте пройдемся?

Дева подала ему руку и, улыбаясь нежным солнечным поцелуем, пошли они по аллее, в сторону мраморного замка...

Дима лежал на траве, смотрел на медленно проплывавшую над его головой, ловящую последние лучи уходящего светила, облачную гору.

Где-то неподалеку, радостно залаял Джой, а на фоне облака облака-горы пролетела бабочка с большими, украшенными красивым узором крыльями.

По Диминой щеке катилась слеза, но, что было причиной той слезы, он не знал. Просто пришло чувство – пришло на мгновенье – какое-то печальное, безвозвратно ушедшее чувство. Что-то было, но, что он уже не мог вспомнить со стоном, рывком сел, схватил ручку, стремительно записал, разрывая бумагу:

– Тому, что никогда я не увижу

Тому, о чем не вспомню никогда,

Тем песням, коих никогда я не услышу,

Вот этих строчек маленьких чреда.

Тому, что никогда не испытаю,

И даже в вечность не помыслю, – никогда!

Тем милым душам, коих не узнаю,

Тому, что смоет вечности безбрежная вода.

Всему тому, что промелькнет,

Уйдет как миг, как призрак,

И той ЛЮБВИ, что не найдет,

Меня... Нахлынет МРАК.

Не перечитывая написанного, он скомкал и отбросил в сторону тетрадь – все написанное казалось ничтожным против чувств его. А потом поднялся и, печально улыбаясь бордовому, похожему на раскинувшийся в полнеба стихотворный костер закату – пошел к своему дому.

В это же самое время, за пятьдесят километров, за десять часов ходьбы от него, сидела в своем садике, любовалась на этот же самый закат Катя. Она поглаживала мурлычущего Томаса, а по щеке ее, по светлой ее, озаренной душевной силой щеке, катилась одинокая, теплая, как подступающая майская ночь, слеза. Но она уже и не помнила, что ту слезу породило: нежный ли изгиб облака, или же далекий, едва слышный и печальный клич птиц, к тому облаку летящих:

– Лети с нами... лети с нами...

Катя хотела бы взмыть, да у нее не было крыльев.

Из дома позвал ласковый голос матери:

– Катенька, ты что-то в саду засиделась. Иди-ка пить чай.

КОНЕЦ