Текст книги "Опытный кролик"

Автор книги: Дмитрий Полковников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

Чертова страна, чертов фюрер, затеявший войну на два фронта. С неба все сильнее припекало солнце, обещая пекло. Но они и так, как свиньи, все в поту. В сапогах мокро от воды, а теперь к ней добавилась еще грязь и песок, превращая каждый шаг на восток почти в пытку.

Но главная напасть – проклятые, не желающие сдаться или разбежаться большевики.

Фельдфебель посмотрел в дикие, побелевшие от страха глаза подчиненных. Пули щелкали вокруг, все чаще ударяя в щит.

– Еще немного! Метров двадцать вперед, вон до той воронки, там окажемся в мертвой зоне второго дота русских. Или вас надо уговаривать? – он демонстративно похлопал по кобуре.

Ветеран знал, насколько с непривычки опасен шок. Спустя некоторое время они пообвыкнутся быть под огнем, но первый шаг в сторону стреляющего врага, даже у него вызывал неизменные мурашки.

Теперь он встал на колени, как и расчет, укрывшийся за щитом, внимательно рассматривая цель в бинокль и руководя наводчиком. Все зависит от них, доставившего к цели «лом», весом в четыреста килограмм и способный пробить брешь в обороне противника.

– Правая сторона проволочного заграждения. Левее десять, пулеметное гнездо. Огонь!

Саперы и группа разграждения рядом, готовые начать в ту же минуту, как только заткнется пулемет в долговременной огневой точке.

Первый выстрел был сделан целеуказующим снарядом, рассыпавшим картонные кружки красного цвета перед выявленной амбразурой дота и поднявший вверх дым. В это место сразу ударили минометы, ослепляя наводчика-большевика.

Далее последовали осколочно-фугасные снаряды, то взлетавшие почти по минометной траектории, то прямым выстрелом прицельно обрушивающиеся на окопы пехотного прикрытия русских.

Для навесной стрельбы у пехотной пушки, как у гаубицы, изначально предусмотрен переменный заряд, а наводчикам хватало курса математики средней школы и учебной артиллерийской практики.

И у нас на лафете «сорокапятки» в 43-м году появится трехдюймовый ствол, такой же малозаметный и катаемый расчетом по полю, взамен «полковушки» 27-го года.

Панов в ГАУ написал, не питая на его счет никаких иллюзий. Конструкция получится не универсальная, ни рыба, ни мясо против танков, даже с воткнутым кумулятивным снарядом в стволе.

Однако систему, как и тактику, отрабатывают годами. Так немцы всю войну использовали давно «устаревший» продукт фирмы «Рейнметалл» на деревянных колесах.

То, что получилось к осени 43-го, дает весомый аргумент, пусть и на двести килограмм более тяжелый, чем германский. Подходит любой, давно освоенный промышленностью трехдюймовый боеприпас, и пехота сможет подтащить пушку на прямую наводку к дзоту, пулеметному гнезду, выдавая из-за укрытого за щитом расчета убийственный пятикилограммовый аргумент.

Саперы двинулись вперед и плевком из огнемета окончательно ослепили русских. Мешками с песком заткнули амбразуру. Далее принялись выжигать дверь, спокойно расстреляв и облив струей пламени решившийся спастись гарнизон.

Умолкшая бетонная коробка прикрывала подход к своему более крупному собрату.

Пользуясь тем, что фланговый огонь утих, к доту Иволгина немедленно поползла группа подрывников. Группа разграждения еще ранее сунула под проволоку заряд на длинной доске, который, сделав проход, очистил дорогу.

Немцы двигались от одного укрытия к другому, аккуратно выбирая дорогу с тем расчетом, чтобы их не заметили из угловой амбразуры, откуда велся менее интенсивный огонь. Пока все внимание русских сосредоточено на юге, на группах атакующих их центральные позиции.

Двое волокли заряды, а ефрейтор – деревянный шест.

Они осторожно перебрались через почти засыпанную траншею с убитыми большевиками. В этот раз из казематов сюда никто не вышел. Артиллерия и минометы хорошо поработали, уничтожив прикрытие.

Устроившись в неглубокой воронке, саперы лихорадочно мастерили заряд и готовили дымовые шашки. Где-то рядом глухо лязгнула отрываемая дверь.

Ха! Поздно, гориллы! Без поддержки тяжелых пушек вы ничто!

Огнепроводный шнур догорал, когда ефрейтор, осторожно прижимаясь к бетонной стене, быстро сунул шест с зарядом в амбразуру и прыгнул в укрытие.

Все, как на долгих тренировках в учебном центре, устроенном в «трофейном» чешском укрепрайоне. Там вермахт тренировался перед прорывом линии Мажино, пока перед фюрером генералы не вынесли вердикт: «Можно!».

Хлопок взрыва сотряс воздух.

Иволгин, оглядываясь, приподнялся. Мертвы, все мертвы.

Вырвав из-за пояса гранату, он заученно кинул ее, стараясь попасть через дот, куда-то справа от амбразуры.

Описав дугу в воздухе, «РГД-33» скрылась с глаз. Грохнуло раз, затем сдетонировало что-то солидное. В воздух взлетела человеческая нога и, затейливо крутясь кочергой в полете, избавилась от сапога.

Политрук бросился обратно в каземат.

Искореженный «Максим» с установленным щитком, на который пришелся основной удар взрывной волны, улетел назад, превратив в мясо верхнюю часть тела пулеметчика. Второй номер просто лежал ничком. А у стенки, смущенно прикрываясь руками, сидел комендант.

Взрывной волной с лейтенанта снесло почти все обмундирование, оставив целыми сапоги. Нет челюсти, глаза. Но человек в полном сознании и осмысленно шевеля обрубком языка, потянулся руками к Алексею, пытаясь сообщить что-то важное.

– А-а-а! – заорал политрук, падая на землю и сжимая голову ладонями. Это слишком! Он уже не мог с собой бороться и, не желая того, терял рассудок.

Тогда комендант сам вышел в дверь дота, догадавшись, что его почему-то не слышат, и выстрелил из ракетницы, прося подмоги. Только тогда он удивленно позволил себе упасть. Ничего страшного не случилось, верно, мама?

****

Бледный и очень серьезный мальчик в матроске, лет четырех-пяти, с челкой из-под надвинутого на затылок берета, как-то нелепо держал в правой руке пучок сирени. Левой он прижимал к груди свою часть кумачового плаката «Мы гордимся нашими отцами-победителями». Панов потянулся к нему рукой, но кто-то вмазал ему по лицу, сбивая картинку…

– Комбат очнись! Немцы!

Ненашев помотал головой, затылок ныл, видать, приложило основательно.

– Куда не плюнь, везде немцы! Конкретнее!

– Впереди.

– Дай бинокль! И брось ты этот ящик! Люди, люди где?

– Здесь, по воронкам лежат.

– Многих положил? – Ненашев кивнул в сторону форта.

– Человек пять. Потом умолк.

– Живы, значит, снайперы. А где прикрытие?

Сжав губы, Сотов лишь кивнул в ту сторону. Бинокль предъявил Панову разметанные взрывом тела и одиноко торчащий в небо ствол разбитого «Максима».

М-да, накрыло минометом, преступно долго задержались на позиции.

– Слушай мою команду! – заорал Максим, пытаясь перекричать канонаду. – Примкнуть штыки! Снять с гранат оборонительные рубашки!

– В штыковую пойдем?

– Ес-cтес-cтвенно, – растягивая слово, как змея прошипел Панов и нервно хохотнул, – Патронов-то почти нет! Резать будем.

Пограничник стал стремительно освобождаться от всякого, на его взгляд лишнего, потом отобрал у бойца карабин, сунув взамен «ППД». Да и Ненашев, видно, не новичок в предстоящем деле, если так аккуратно сует за пояс малую пехотную лопатку, стараясь прикрыть живот.

– Чего ждем?

Выдвинувшаяся вперед штурмовая группа окончательно привела к молчанию следующий дот, и теперь приближалась к объекту пятьсот семь. Сотов видел, как страшно умирают его, Ненашева, люди.

– Заткнись! – Панов ждал момента, когда полевая артиллерия, поддерживающая атакующих, начнет менять позиции, а вклинивание на несколько минут станет похоже на узкую кишку, если смотреть сверху. Вырезать с фланга, как аппендицит, раз и навсегда, но добраться надо так, чтобы немцы их приняли за своих.

– Ракетами, огонь!

Три сигнальных пистолета выстрелили почти параллельно земле.

Рядом с немцами появились дымовые облака разрывов шрапнельных снарядов, вызвавшие замешательство. Кто-то тут же на рефлексе бросился на землю. Правильно снаряженный двадцати шести миллиметровый патрон для сигнального пистолета может использоваться, как имитационное средство. Главное, всегда внимательно читать наставления [615]615
  [614] = см. Фрейман А.А. «Краткий курс пиротехники» Госиздат оборонной промышленности. 1940 г.


[Закрыть].

– Контратака! – Максим, выкинул себя из воронки, оглядываясь по сторонам.

Молодцы! Большинство идет парами, желая не только заглянуть штыком в лицо врага, но и прикрыть друг друга.

– Ложись! Гранаты!

«Сотов, ты козел», Максим больно пнул пограничника по голени, заставляя скатится с себя. Нашел время, когда прикрывать! Ему нужно видеть и не будет рукопашной. Будет резня.

К разлетающимся осколкам и взрывной волне добавились пыль и песок, заставляя немцев не только оглохнуть, но и ослепнуть.

А красноармейцы теперь сблизились на дистанцию, где виден цвет глаз супостата. Удара в тыл не выдержит ни одна армия.

Панов, расстреляв из «ППД» расчет 75-мм пушки, меняя диск, увидел наяву самый страшный, «брошенный», удар трехлинейкой.

Сотов, удерживая ее одной рукой за цевье, штыком, как копьем, пробил грудь немцу, затем крутанулся таким финтом, что следующий противник скрестил руки и нелепо повернул карабин вверх боком [616]616
  [615] = см. Александр Люгарр «Руководство фехтования на штыках» 1905 год


[Закрыть].

В ближнем бою Панов себя крутым бойцом не показал. И не стремился.

Взявшись за лафет, он вместе с парой красноармейцев развернул пехотное орудие и отшвырнул обратно тех, кто начал дышать им в спину. В брешь немцы бросили резервы, развивать успех.

Выпустив последний снаряд, он вложил в ломавшийся, словно охотничье ружье, ствол трофейную гранату с длинной ручкой.

Рядом рявкнули его минометы, но промахнулись. Результат не обидный, использованы трофейные мины.

Теперь надо зачистить наш пулеметный дот, временно ставший враждебным немецким бункером. Оттуда стреляли, даже не думая поднять руки вверх.

Кто-то подобрал брошенный огнемет и, выпустив из «трофея» слишком длинную струю пламени, тут же отбросил от себя, завопив от боли.

Ненашев сначала зажал уши, а потом скривился, сжав нос – не такой уж и противный запах сгоревшей взрывчатки.

Жаль! И как теперь внутрь поставить пулемет? Там стопроцентно нормальный, невозмутимый и хладнокровный человек за пять минут поседеет или милосердно сойдет с ума.

К черту! Пора вновь становится комбатом, а не идиотом, геройски сражавшимся, но потерявшим управление.

– Я на основной НП. Теперь здесь ваша позиция? Как считаешь, справишься?

Нужно заставить работать не эмоции, а его голову, или грош тебе, Панов, цена.

Ротный внимательно посмотрел на него и, беззвучно шепча, начал что-то прикидывать.

– Справлюсь! Но…

– Не горюй. Пришлю подмогу.

Плохо-то как, на ногах всего человек двадцать. Саша сейчас, почему-то, не задумался о раненых.

– С пленными что делать?

Панов заиграл желваками, думая, как поступить. По-хорошему, шлепнуть и все дела. Деды их и после Сталинграда в тыл чаще всего не доводили. Часто попавший в плен немец вспоминал, как молился богу, оказавшись в штабе полка «господи, создатель, в этот день я выжил в плену».

Ладно, начнем, без озверения.

– Пусть вычистят дот, и гони их, без мундиров, в шею. Но противогазы не давай.

– Да вы что! – лейтенант отшатнулся от него. Конвенции там, и все остальное все же преподавали после финской войны.

– Сынок, это приказ! Откажутся – стреляй, это диверсанты! Войну ведь нам еще не объявили? Провокаторов и диверсантов уничтожать на месте. Верно? А мы даем им шанс.

Мы? Как иезуитство первой степени, но Саша угрызений совести не испытывал. Чернозема хотели, так нюхайте удобрения.

Ведь до чего, суки, дошли, землю с полей срезали и перед отступлением вывозили в Германию. Никогда еще не было, и пусть никогда не будет такой войны.

Так, ну и где обещанная мемуарами стрелковая часть?

Панов вновь сверил текущую действительность с циферблатом. Верно, еще рано! А разгоревшаяся стрельба на левом фланге заставила его быстрее взять ноги в руки.

****

Солнце пекло неимоверно.

Трясущаяся рука обер-лейтенанта взяла и вновь уронила сигарету.

Тогда Кон сам сунул заранее зажженную ароматную белую палочку в рот командира роты, глядя, как скачет огонек на губах.

Выглядел тот не очень. Рукав вывоженного в грязи мундира распорот чем-то острым, лицо черно от копоти, сапоги белы от пыли. Вот, как его встречает «Матушка-Россия».

Кон начал учить русский язык.

– Спасибо, гауптман! Но я туда парней не поведу. Сейчас – не поведу. Мы не выполним приказ, солдатам нужен отдых. И мне надо прийти в себя. Да, и посмотрите на этого ежа.

Действительно, еж!

Казалось, что теперь русские используют все пушки и пулеметы, поддерживая высокую плотность огня, и не давая приблизиться к своим позициям. Попытки вклинивания в свою оборону большевики отбили маневром, огнем и вовремя появившейся контрштурмовой группой, ударившей во фланг его людям.

Русские выучились у финнов и французов в Мажино.

– Все в порядке, нас отводят, – успокоил его Кон, понимая, что обер-лейтенант совершенно выдохся, – Полковник принял разумное решение, он не хочет больше потерь в разведбатальоне. Что там случилось?

– Русские. Откуда-то возникли с тыла. Они не стреляли, а просто перебили нас штыками и прикладами. Рубили лопатами, как заправские мясники! Эрих! – он ухватил гауптмана за лацканы мундира, снизив голос до шепота – Эрих! Это ужас, я видел, как они, не церемонясь, сожгли саперов из их же огнемета. Ты бы слышал, как те кричали! Такого никто не вынесет…

– Приди в себя, – Кон чуть ли не вбил фляжку в губы обер-лейтенанта. Страх, который этот офицер давил в себе весь бой, теперь волнами дрожи выплескивался наружу, делая черным лицо.

Ему нужен отдых.

Гауптман, не подавая вида, злился.

Их обманули. Эта мысль впервые возникла еще на разгромленной, как оказалось, полностью деревянной батарее.

И сектора огня другие. Русские постоянно маневрировали, уходя от огня артиллерии и минометов, прячась в бункерах и не страшась вновь выйти оттуда.

Но, ничего. После того, как наведут мост, с капитаном Ненашевым рассчитаются «Буйволы». Не рогатые звери, этот позывной принадлежал дивизиону штурмовых орудий.

****

– Пехота подошла! Пехота!

«Пехота?», Панов зло подумал, как же меняется реальность.

Батальону до форта «ЗЫ» в два раза ближе, чем до Новых Прилук, но опоздали они на целых двенадцать минут [617]617
  [616] = «К 7:00 на подкрепление прибыл батальон 84-го стрелкового полка в составе трех стрелковых рот с тремя пушками, занял оборону в районе Новые Прилуки» Из доклада командования войск по охране тыла Брянского фронта о боевых действиях Брестского пограничного отряда в районе г. Бреста


[Закрыть].

Два бойца в пока еще чистой форме спрыгнули в окоп, испуганно озираясь вокруг. Затем аккуратный капитан, изумленно поднявший глаза, увидел человека в донельзя грязной и где-то рваной форме.

– Вы командир второго батальона восемьдесят четвертого полка? – Панову было не до церемоний, если утихло, значит, мохнатая песцовая пилотка, неизбежно накрывающая его опорный пункт, становилась еще больше. Противник неуклонно наращивал силы на восточном берегу.

– Отвечать! – комбат чуть не дал голосом петуха, но никто этого не заметил.

– Так точно! Вам пакет от генерала Азаренко.

Ненашев взял конверт, заранее зная приказ.

Стоять насмерть, удерживая позиции.

То, что командиров 42-й и 6-й дивизий не двинут отвоевывать границу, Панову было ясно не только с прошлого раза. Правила тактики гласили, что глупо, преступно глупо начинать разворачивать необстрелянные части под артиллерийским огнем врага, не имея еще и достаточно боезапаса. Логика требовала отойти, привести себя в порядок, пополнится патронами, снарядами и на новом рубеже встретить врага, прикрываясь частью сил.

Вот он и был сейчас этой самой частью сил.

– Как вас усилили?

– Батареей полковых орудий и… – пехотинец чуть смутился, – пристали три пулеметные роты 125-го стрелкового полка.

– «Пристали», говоришь? А, вот это дело.

Прорвавшийся через мост Щелканов принял под команду не только свою роту, но и всех пулеметчиков, выехавших накануне для проведения учебных стрельб.

Ненашев разделил прибывших повзводно, усиливая остатки обстрелянных бойцов новичками, не рискнув действовать целым стрелковым батальоном.

Не знают местности, задачи, огневых средств, карточек огня и больно еще чистенькие. А роты Щелканова, вместе с оставшимися минометами, расположил сзади, на железнодорожной насыпи, зная, что недолго осталось тут куковать. Те могли вести дистанционную войну, видя врага, как фигурки-мишени.

И где, черт возьми, замполит Иволгин? Среди убитых и раненых его нет, неужели не осталось от него ничего, или, того хуже, попал в плен?

Внезапно ожил давний недруг Панова. Из раструба-репродуктора донеслось: «Выпрямляясь, поднимите руки в стороны, ладонями вверх! Встаньте! Присядьте!», и майор, окончательно выкипая, снес его вторым выстрелом.

Потом взглянул на часы. Ох, не то еще говорит людям Москва

****

Когда-то проворовавшийся саперный старшина, ведя пополнение к умолкшему доту, сквозь грохот боя услышал какой-то звук. Рядом в воронке кто-то причитал: «мамочка родная, спаси меня».

Политрука била дрожь, и он все время пытался подтянуть колени к лицу. Плохо дело, если так расширены зрачки. Человек, столь уверено державшийся под огнем, достиг придела стойкости.

«Устал от войны», писали в диагнозе немцы-врачи. «Настрелялся досыта», выражаются и сейчас.

Как можно выдержать творящийся вокруг кошмар? И человек бросал оружие, протестуя против смертоубийства, не думая в тот миг о последствиях. Это не трусость, не паника, не деморализация, не исключительно личное желание жить и выжить. Не редка и пуля, выпущенная самому себе в голову, лишь бы прекратить, не видеть кошмар.

Последняя «отрыжка человечности», так бы неосторожно выразился Панов, зная цену милосердия на своей недолгой войне.

– Ничего, сынок, мы притертые, не помрем, выживем и всегда по-своему повернем. А ну, повторяй за мной! Давай! – старшина так затряс Алексея, что голова политрука беспомощно заметалась из стороны в сторону, но остановилась, а глаза, наконец, застыли, требуя у него помощи и опоры.

– Я… вас… слышу…

– Что? Страшно было? Тогда просто повторяй. Не презирая милосердие и человеколюбие твое, Христе, согрешивших, но по немощи человеческого естества…

Комиссар вслед за ним послушно проговаривал слова, постепенно впадая в ритм.

После, близкий разрыв снаряда встряхнул не только землю, но и включил разум Иволгина. Он же коммунист! Что творит?

– Ну, как, полегчало? – осторожно спросил старшина.

Он делал дело, как умел, как подсказывал старый опыт.

– Не могу продохнуть! Гарь в горле! – на выдохе прошептал Иволгин.

– Ты мне на жизнь не жалуйся! Давай, дыши глубже!

– Только вы – никому, хорошо? – устыдившись собственной «трусости» попросил политрук.

– Ничего, с каждым бывает.

Старшина облегченно выдохнул. Человек вновь взял себя в руки. Это хорошо. Тут ему бойцы доверяли и верили.

«В окопах неверующих нет», – Иволгин вспомнил усмешку Ненашева на одном из занятий. Комбат советовал: если страшно, то проговаривайте про себя что-то длинное и, желательно, знакомое с детства. Наверняка успокоит и поможет настроиться на привычный лад.

«Молитву, что ли?», – пробурчал кто-то.

«Лучше карточку ведения огня, а то вечно прицел путаете!» – усмехнулся комбат и закрыл тему.

Иволгин, злясь на прошедшую слабость, приник к винтовке. Хоть одного, именно сейчас, для уверенности!

«Что за черт», политрук несколько раз моргнул и еще раз попытался совместить прорезь, мушку и голову в каске.

Не получилось! Глаза залил пот, оружие в руках ходило ходуном. Он нашел цель и мушку, но потерял прорезь. Нашел прорезь, но мушка расплылась в глазах.

Как же так? У него же значок! Рядом рванула мина, инстинктивно заставляя присесть. Дождем посыпался песок, градом застучали по каске мелкие камни.

Тогда он принялся шептать другие, знакомые с детства слова, вкладывая в них силу и подстраивая дыхание под ритм. Иволгин заставил себя действовать лениво, как в тире, ловя на пришедшую в повиновение мушку серо-зеленую фигурку.

Он нажал на спусковой крючок.

Перебегающего дорогу немца отбросило назад, и он упал, подняв немного песка и пыли.

А вот еще кто-то ползет к ним с огромным подрывным снарядом на спине. Он опять нажал на спусковой крючок, но вместо взрыва услышал неистовый русский мат.

Черт! Это им сюда тащат, как выразился майор, «плотный завтрак».

– Смотреть надо, в кого стреляешь! – руки бойца из хозвзвода ходили ходуном, а глаза выражали обиду, – Я тебе… вам, товарищ политрук, пожрать принес, а вы меня за фашиста приняли!

– Чего приперли-то? – поинтересовалась недоумевающая, но пришедшая на помощь, пехота. На стартовую немецкую артподготовку, где боекомплекты тратятся десятками, она смотрела с галерки.

Но и термосов в их батальоне сроду не было. Видели издалека, на отдельной от них, командирской кухне.

– Гречневая каша с луком и шкварками. Квас, холодный! Разведенный спирт на усмотрение командира во фляжках. И, подставляйте котелки, иначе кушать будете салат вместо свекольника!

– Во! Так воевать можно! И что я не служу в укрепрайоне?

– Ты в немца хоть один раз попади, стрелок наш, ворошиловский!

Иволгин покраснел, вновь посмотрев на обмотанный индивидуальным пакетом корпус, из-под которого, как из раны, тихо сочилось, что-то фиолетово-малиновое.