Текст книги "Утраченные главы (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Свиридкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Annotation

Свиридкин Дмитрий Олегович

Свиридкин Дмитрий Олегович

Утраченные главы

Конечная История.

Вы правы – это бред. Зато какой!

Утраченные главы.

Послушайте! Ведь если что-то потерялось,

значит, это кому-нибудь нужно!

«Маяковскомания. Излечимое»

Вместо предисловия.

Идут года, сменяются эпохи, лишь редкие моменты остаются в памяти. К сожалению, а может быть и к счастью, эти моменты оказываются самыми интересными. Можно было бы очень и очень долго разглагольствовать на тему времени, истории и несовершенства человеческой памяти, однако зачем? Есть много чего недосказанного и не менее интересного, чем то, что читателю уже известно. Надо ли еще тянуть и откладывать начало совершенного иного повествования? Наверное, нет. Да! И это правильно!

Это было... было... А когда это было? Нет, где это было, понятно и самому маленькому и колючему ежику, но когда? Честно говоря, это было так давно и не правда, что вспомнить хоть какую-нибудь приблизительную дату не представляется возможным. Но одно можно сказать наверняка: это было время, о котором, не раздумывая, можно было сказать: "Трава была зеленее, а госзаказы жирнее". Что ж, это так маловажно, что продолжим.

Медленно и лениво на Фенроте тек первый месяц весны. Повсюду, за исключением Северных Пределов, с земли сползали белые снега, открывая подмерзшую почву лучам света. Близился Большой Весенний Фестиваль. Об Империи Девайль тогда еще и мыслей ни у кого не было, так что жить от одной маленькой победоносной войны до небольшого финансового кризиса в каждой из множества будущих провинций единого государства было куда веселее. Фестиваля ждали все и везде. Причин было много и у каждого они свои, но общих было всего три: все маленькие и победоносные войны прекращались, Фестиваль сопровождался аттракционом невиданной щедрости и по Фенроту колесил сам Страдамус Магнезинн. И если с первыми двумя все понятно – кто же не любит спокойствие и халяву, – то с третьей все не так однозначно.

Страдамус Магнезинн – это величайший из всех живших на Фенроте волшебников. Его "Занимательное Чародейство" признано самым полным пособием для волшебных академий, а от его "Прикладной магии в раскрасках" были без ума дети всех возрастов. Он объехал весь мир и собрал сотни увлекательных историй. Магнезинн был этаким народным артистом, звездой первой величины, едущей с гастролями, куда ему захочется, а не туда, где больше предложат. Всюду, куда он прибывал, Страдамус устраивал феерические представления, в конце которых рассказывал некоторые из своих историй. Он их не просто рассказывал, волшебник переносил страждущих зрителей прямо на место события и как будто бы прокручивал всю историю на их глазах. Это вызывало невероятный восторг у публики, а сам Магнезинн был просто счастлив.

Что ж, довольно слов! Так много всего нужно поведать, что нет времени для пустых разговоров. Обитатели Фенрота не любят ждать. Вперед!

Глава I.

Город трех ветров.

«Ветер на море гуляет и кораблик подгоняет...»

За пять минут до урагана.

Не заметить приезда великого волшебника было невозможно. Раз в год, во время Большого Фестиваля, не более чем трем городам выпадала честь встретить Магнезинна, и все, абсолютно все, надеялись и верили, что именно им повезет увидеть это маленькое чудо.

Чародей не останавливался ни в каких гостиницах, тавернах и прочих заведениях подобного рода. Он приезжал на центральную площадь и легким движением руки раздвигал свою телегу в большущий шатер, где томился весь его магический инструментарий. Страдамус возводил вокруг него непроницаемую невидимую стену, дабы никто из любопытствующих ребятишек не пострадал, и скрывался в нем до самого вечера, чтобы горожане могли закончить все свои дела и собраться, а потом...

I

Раздвинулись занавеси, скрывавшие проход внутрь шатра, и, подставляясь лучам догорающего заката, на свет вышел великий волшебник. Его большая фиолетовая борода, разделенная на два пучка и завязанная где-то на затылке, подергивалась в такт доносимой откуда-то шальными ветрами музыке. В его зеленых глазах и на стеклах изогнутых очков плясали огоньки загорающихся фонарей. Колпак его шляпы, синей, под цвет мантии, из-под которой выглядывали только острые зелено-золотые носы его сапог, свисал перед правым ухом, покачиваясь и испуская голубое свечение. Страдамус, закатав рукава, как бы показывая всему миру, что никакой хитрости у него не спрятано, хлопнул в ладоши: шатер за его спиной разошелся по швам где-то наверху и плавно осел на землю, открывая громадный помост сцены, под ним спрятавшейся. Волшебник оглядел собравшихся и ждущих с нетерпением начала зрителей и, улыбаясь, взлетел на сцену. Публика встретила чародея аплодисментами. Представление начиналось!

– Дорогие гости нашего праздника! – звонкий голос Магнезинна покатился по улочкам города во все его концы. Город завороженно замер и с придыханием ждал начала.

– Ни для кого не секрет, что близится Большой Фестиваль, и всем хорошо известно, что будет здесь и сейчас. Конечно, многие могут не верить в чудо... что ж... Пока не зашло солнце, у меня есть время, чтобы этих многих переубедить.

Волшебник потер руки, подмигнул публике и всмотрелся в розовое небо.

– Давайте нарисуем что-нибудь на самом большом холсте, какой только мог видеть Фенрот! – Магнезинн сделал движение, как будто бы поймал двумя пальцами пролетевшую мимо муху. – Смотрите! – не выпуская воображаемой мухи, он двинул ее влево. Зрители подняли головы – самая первая звезда на еще не потемневшем небе поплыла, следуя за жестами волшебника, оставляя за собой мерцающий след.

– Я плохой художник, так что, если здесь есть знаток этого дела, он может подняться ко мне и помочь, – Магнезинн прищурился, расплывшись в улыбке.

– Давайте, я помогу! – на сцену запрыгнул белокурый юноша.

– Что ж, держите, только осторожно! Не выпустите! – все так же улыбаясь, волшебник передал невидимую муху добровольцу. Он бережно взял ее и застыл, ожидая команд чародея.

– Так что рисовать? – спросил он, простояв неподвижно секунд пятнадцать.

– Да что ходите! – усмехнулся Магнезинн. – Только знайте, что все, что вы нарисуете, останется до самого конца Большого Фестиваля.

Юноша задумался на минуту и начал, словно кистью, водить звездою по темнеющему небу. Мерцающий след выписывал волнистые линии, которые горели все ярче с каждой минутой. Уже через минут десять на накрывшемся ночною пеленою небе среди десятков блестящих звезд горели очертания лица прекрасной незнакомки, некогда увиденной художником. Он взглянул на весело кивающего волшебника и, слегка покраснев, выпустил "муху" и под ликование толпы спрыгнул со сцены и скрылся из виду.

– Красиво... – Магнезинн долго смотрел на небо, поглаживая левую половину уходящей на затылок бороды. – Такой шедевр вполне можно показывать всему Фенроту! Но уже время... – Волшебник всплеснул руками, и на сцену, освобождаясь от кома навалившейся ткани, взлетело большущее зеркало.

– Итак, начнем! – Магнезинн произвел действие похожее на бросание чего-то тяжелого в зеркало, что-то должно было в этот момент произойти, но это что-то, как справедливо можно было заметить, почему-то не произошло.

– Так... – волшебник нахмурился и приподнял очки. – Что-то не так... совсем не так... – он почесал затылок, вглядываясь в свое отражение в зеркале. – А! Ну конечно! Не той стороной! – чародей снова вознес руки к небу, зеркало воспарило и, обернувшись на 180 градусов, послушно заняло свое место, а Магнезинн опять повторил процедуру метания не пойми чего. Серебристая поверхность засветилась, отражения предметов смешались в непонятную разноцветную кашу, которая стала неудержимо вращаться.

– Есть много чудесных мест на Фенроте, красивых, ужасных, таинственных и скучных. Сегодня, этой дивной ночью, я расскажу вам о месте страшном и загадочном, восхитительном и самом обыкновенном. Я зову вас в Ветроград, город, которого нет ни на одной карте. Смотрите! Он нас ждет!

Вихрь красок внутри зеркала начал замедляться, стали проявляться какие-то странные очертания, и чем четче и яснее становилось изображение, тем все более расплывалась окружающая действительность, заменяясь на появившуюся в зеркале...

II

Этот день мог выдаться солнечным и совершенно прекрасным, если бы его встречали где только угодно, но не в Ветрограде. Нет, он, конечно, был солнечным, и какая-то особая красота в нем была, но до совершенства и абсолютного счастья как-то не дотягивало. В Сивельдриве журчали ручьи, над Иллийским лесом порхали ранние пташки, в Северных Пределах блестел на солнышке мягкий снежок, вселенная благополучно расширялась, а в Ветрограде, что характерно, бушевала стихия. Движение воздушных масс из области повышенного в область пониженного давления, в простонародье называемое ветром, приняло в этом замечательном месте поистине неописуемый размах. Наступление нового дня жители города встречали не по первым лучам солнца, а по безудержному свисту ветра, которым это наступление ознаменовывалось. Нано-борей, как был ласково прозван этот измучивший всех горожан ветерок, гудел, свистел, завывал и, если бы мог, улюлюкал, в течение трех часов кряду во всех щелях города: под мостами, в тупичках, в сточных трубах, на крышах и в подвалах, были свидетельства, что иногда свистел даже под кроватями. Но, несмотря на эти мелочи жизни, ухода Нано-борея горожане желали даже меньше, чем его прихода, потому как приходящие на его смену просто Борей, а потом Гипер-борей, докучали куда основательнее, чем какой-то подвывающий ветерок. Однако, не будем раньше времени о грустном...

Не знаю, какой черт понес меня в Ветроград! Правда, уж лучше в ад к чертям, чем туда! Но факт есть факт, с ним не поспоришь – я оказался там. Это было давно. Борода у меня еще не стала фиолетовой, "Занимательное чародейство" закончено было лишь на половину... в общем, меня тогда еще никто не знал, ну, конечно, слышали, что, мол, ездит какой-то проходимец-волшебник по свету, а как выглядит и что делает – не знали. Говоря короче, в Ветроград я прибыл инкогнито, проездом, буквально на несколько дней.

Приехал я поздней ночью, через час после полуночи. Город был как город. Тихий, спокойный. Тусклые фонари освещали узенькие улочки. Это потом только я узнал, что бессовестные ветра, ежедневно издевающиеся над мирными жителями, не покушаются только на их законный сон. А пока я ехал по улочкам и глядел по сторонам, осматривая изящные фасады зданий. Единственное, что тогда показалось странным, что я не увидел ни одного деревца, какие обычно высаживают на тротуарах для озеленения города, хотя площадок, для них предназначенных, я заметил на своем пути порядка десятка.

Тогда у меня еще в привычке не было размещаться шатре и перекрывать движение в центре городов, так что у порога первой попавшейся таверны я остановил зачарованную телегу и развеял ее, чтобы не перегораживать улочку. К моему удивлению, дверь оказалась запертой, что очень странно для заведений подобного типа. Можно было подумать, что таверна просто брошена, однако я ясно видел тусклый огонек свечи, горящей за окном одной из комнат постояльцев на втором этаже. Я поискал что-то вроде звонка или молоточка, но ничего из этого не было. Тогда я решил поступить несколько некрасиво. Дверь деревянная, замок старого образца – самое простейшее отпирающее заклинание и я буду внутри. Что ж, так я сделал. Дверь со скрипом послушно отворилась, и моему удивлению не было предела! Еще одна, металлическая! Я такого еще никогда не видел. Ко всему прочему, на ней не было замочной скважины, так что я даже не знал как ее открывать, ведь отпирающая магия имитирует ключ, а как его имитировать, если не известно, куда его вставлять? Но, на мое счастье, она оказалась не запертой, и ее достаточно было толкнуть внутрь.

Внутри царила кромешная тьма. Пришлось достать баночку с вечным пламенем, чтоб рассмотреть хоть что-нибудь. Помещение, как и предполагалось, было совершенно пустым. Свет вечного пламени упал на барную стойку, на ней рядом с маленьким бронзовым звоночком мирно покоился жирный рыжий котяра. Я ударил по звоночку. Кот встрепенулся, лениво поднял на меня голову, недовольно мяукнув, тяжело спрыгнул вниз и, возмущенно покачивая пушистым хвостом, удалился куда-то. Наверху раздался скрип. Я поднял баночку повыше – она осветила лестницу, уходящую на второй этаж. Там раскрылась дверь и из образовавшегося проема выглянуло сонное лицо держателя таверны. Зажмуриваясь от света огонька в баночке и зевая, в разрисованном яблочками спальном наряде, медленно переступая, чтобы не зацепиться отрывающимися от босых пяток задниками тапок за ступеньки, он спустился вниз и, протерев глаза, уставился на меня.

– Хотите снять комнату? – еле сдерживая зевоту, спросил он, продолжая без всякого интереса смотреть на меня.

– Да, мне нужно остановиться где-нибудь здесь на денька два...

– Нумер двадцать четвертый, на втором этаже, – владелец заведения, перебив меня, выложил на стойку маленький серебряный ключик с биркой, с облегчением зевнул и, уже не обращая никакого внимания на своего посетителя, поплелся обратно. У самой двери наверху лестницы он приостановился и, посмотрев через плечо, добавил:

– В семь утра за чаем рассчитаемся. И обе двери закройте.

– Боюсь, не проснуться в столь ранний час...

– Вас разбудят... – на этой ноте хозяин скрылся в своей комнате.

Пожав плечами, я забрал ключик и с баночкой с вечным огнем пошел закрывать двери...

III

Утром, как я чуть позже увидел по часам, ровно в семь утра я подскочил от жуткого завывания за окном. Что-то визжало, свистело, гудело, подвывало и даже лаяло на улице. Однако через стекло я не увидел ничего, что могло было быть источником столь раздражающего шума. У меня была мысль открыть окно и выглянуть наружу, однако оно было намертво забито гвоздями, и, судя по звукам, доносившимся с улицы, лучше не позволять себе той вольности, до какой я дошел этой ночью, оставить окно заколоченным и разузнать все у тех, кому эти места знакомы чуть более подробно, чем мне. К тому же я вспомнил о ненавязчивом приглашении к чаю в столь ранний час и, взглянув на настенные часы, отмерившие уже пять минут от моего пробуждения, накинул повешенную на спинку стула мантию и вышел из еще даже толком не рассмотренной комнаты.

Когда я спускался по ступенькам скрипучей деревянной лестницы, приемная (она же – большая зала) открылась мне в несколько другом ракурсе нежели ночью, когда от нее всею в свете огонька в баночке была обозрима только барная стойка. Это было весьма и весьма просторное помещение, уставленное примерно десятком столов, ожидающих дорогих посетителей и готовых терпеть все что угодно, начиная от жирных остатков пищи, размазываемых по их крышкам, и заканчивая этими самыми уснувшими под окончание веселой гулянки на них или под ними посетителями. Здесь царил этакий утренний полумрак, медленно разгоняемый пробивающимися через оконные стекла лучами встающего над городом солнца. Под одним из столов я заметил уже знакомого рыжего кота, лениво гоняющего клубок ниток. Наверное, он меня тоже заметил и аккуратно поглядывал левым глазом. Мне было как-то не очень удобно осознавать, что я чем-то обидел этого зверя, судя по всему, во всю хозяйничающего здесь (или, по крайней мере, на кухне) во время отлучек основного хозяина, так что я решил как можно быстрее заручиться дружбой столь представительного заместителя держателя сего заведения. Постучав по перилам, я вызвал прямо перед носом кота большую говяжью сосиску. Кот посмотрел с некоторым недоумением сперва на сосиску, потом на меня, потом опять на сосиску, с подозрительным недоверием обнюхал ее вдоль и поперек и, закончив инспекцию и убедившись в отсутствии каких-либо подвохов и в полном соответствии ГОСТу, принялся удовлетворенно поглощать деликатес. Обида была заглажена, и благополучие восстановилось.

– А! Господин волшебник! – окликнул меня сидящий за столом в углу в кампании еще двух постояльцев хозяин заведения. – Присоединяйтесь к нам!

Отказываться было глупо, тем более я и сам собирался напроситься к ним, так что я пересек залу и, забрав стул от соседнего столика, разместился напротив хозяина.

– Вы не удивляйтесь, – продолжал хозяин, открывая краник стоящего посреди стола самовара и наполняя чашку ароматным черным чаем. – Я еще ночью распознал в вас волшебника, это не было не трудно, учитывая, что никто просто так не мог проникнуть сюда. Вы уж простите за неучтивость, час не располагал к любезностям, – он поставил передо мной чашечку, наполненную до краев темной жидкостью. – Я – Оскар Уиллс, владелец всего этого заведения и, по совместительству, весь его персонал. А это, – Оскар посмотрел на намазывающих на ломтики хлеба масло постояльцев, – мои единственные и постоянные клиенты – братья Ольвинды.

– Саммерс! – сидящий рядом со мной пухлый молодой человек отложил ножик и протянул руку. Это было немного странно таким образом здороваться с великовозрастным волшебником, но что поделать – пришлось пожать ему руку.

– Ротгерс, – негромко произнес второй из братьев, размещавшийся напротив меня, под боком у хозяина, и положил рядом с моей чашкой еще нетронутого чая намазанный ломтик.

– Благодарю... Приятно... Очень, – немного раздосадовано ответил на все это действо я. – Страдамус, Магнезинн. Действительно волшебник.

– Скажите, – я попытался взять инициативу в свои руки, поскольку в противном случае я мог бы забыть то, о чем хотел спросить, – что это за страшные звуки на улице, их и здесь слышно. Ужели у вас принят такой необычный способ пробуждения и встречи нового дня?

– Если бы... – буркнул Ротгерс. Его неприятие такого "метода" было очевидным.

– Да... Если бы это было всего лишь доброй традицией... – тяжело вздохнув, произнес Оскар. – Это неугомонный нано-Борей проснулся, а вместе с ним приходится просыпаться и всем нам. Он даже абсолютно глухих будит.

– Я немного не понимаю, – отпивая глоток чая (между прочим, весьма интересного вкуса), я с глубоким любопытством пытался уловить смысл слов хозяина. – Кто этот нано-Борей? Какой-то отчаянный хулиган, которого не могут приструнить местные власти?

– Этот дерзкий разбойник, – к беседе подключился Саммерс, успевший умять уже два бутерброда. – Это ветер. Легкий утренний ветерок.

– Вы, наверное, шутите! Даже если это и ветер, то он никак не может быть легким. По этим чудовищным звукам с улицы я могу заключить, что это самый настоящий ураган! Нет, скажите, правда, что это? За окном я не видел никакого буйства стихии.

– Да, потому – это легкий ветерок, – совершенно спокойно прибавил Оскар, нарезая колбаску кружочками (кот, благополучно расправившийся с сосиской, в это время дежурил под столом рядом с моей правой туфлею).

– Что же тогда у вас не легкий ветерок? – столь странные вещи и определения весьма и весьма заинтересовали меня, так что я даже задумался, а не задержаться ли мне в этом месте подольше?

– Вы, вроде как, собирались погостить в нашем городе денек, – припомнил ночной разговор Оскар. – Так что сегодня вы вполне можете узнать, что такое сильный ветер и ураган по местным меркам. А пока можете прогуляться по городу, осмотреть то, что еще можно осматривать.

– Это само собой, я как раз хотел осмотреться, правда, я собирался не в столь ранний час.

– В другое время на улицу выходить страшно, – как-то не ободряюще прибавил Ротгерс.

– Да, сейчас самое лучшее время, – подытожил хозяин. – Давайте рассчитаемся, и кто-нибудь из этих двоих вам покажет местные красоты, – он махом опустошил свою чашку чая. – Так на сколько Вы планируете задержаться?

"Да, это действительно очень интересно, я еще не знаю почему, но в этом явно что-то есть", – подумал я.

– На три дня.

– Что ж... – Оскар что-то прикинул в уме, – десять серебряных, пожалуйте.

Не сильно размышляя о том, какими магическими вычислениями при умножении чего-то на три было получено десять, я запустил руку в карман, однако нащупал там только пять монет, причем медяков.

– А Вы Философским камнем возьмете? – спросил я. – Образец, конечно, опытный, но грамм тридцать чего-угодно превратит в золото однозначно.

Оскар долго морщился, что-то прикидывая, высчитывая и перегоняя мысль из левого полушария в правое, так что если б у него были усы, то они бы пританцовывали, но согласился.

– А давайте!..

IV

Через десять минут, когда чай был выпит, а волшебный бурый камешек опытного образца перекочевал в карман Оскара (где, между прочим, обратил в золото четыре забытых пуговицы и три оттопыренных нитки, а сам растворился), я был готов приступить к осмотру местных достопримечательностей. Моим проводником любезно согласился стать Ротгерс (после того как Саммерс привел два весомых аргумента (правый и левый) того, что это именно его долг).

Подойдя к двери, он остановился, взял со стоящего у порога низкого столика пару восковых ушных затычек и протянул мне.

– Зачем это? – удивился я. – Вы же, наверное, расскажете о местных красотах, а как я вас буду слушать?

– Я ничего не буду рассказывать, – совершенно спокойно парировал Ротгерс. – Вы ничего не расслышите, даже если захотите, а так хоть не оглохните.

Он затолкал затычки в уши. Прислушавшись к жутким звукам, доносившимся с улицы, я все-таки решил последовать его примеру, и не зря. Как только он раскрыл дверь и мы вышли из таверны, я сразу прочувствовал весь масштаб проблемы. Все загудело, засвистело, забарабанило у меня в ушах, конечно, не громко, но и не тихо, думаю, если бы не было у меня затычек, то после этой прогулки, я мог бы без опаски стоять у самой сцены даже на самом шумном концерте, какой когда-либо видел Фенрот.

Ветер действительно был, да не сильный, как справедливо было замечено, легкий, но такой дикий шум! Я долго не мог поверить, что такие звуки может производить совершенно обыкновенное явление природы. Но факт – капризная вещь, с которой приходиться мириться.

Ротгерс махнул рукой, приглашая следовать за ним, и мы двинулись вдоль пустой улочки. Нас провожали невысокие тесно прижимающиеся друг к другу домики. В одиноких окошках очень редко можно было увидеть горящий свет, несмотря на еще не развеявшийся утренний сумрак. Казалось, что город брошен, и лишь ветер хозяйствует тут. Мы вышли на небольшую круглую площадь, тут я увидел разломанные и разбросанные по всюду остатки торговых рядов, телег, некогда груженых товарами из самый удаленных уголков Фенрота, лишь голые погнутые пруты, поломанные балки, на которых когда-то крепились расписные навесы, и больше ничего... Мы прошли мимо опустевшего торгового павильона, мимо брошенной лавки ростовщика, заваленной камнями и палками лавки сапожника... "Что же произошло тут?" – спросил я, но Ротгерс не ответил, он не слышал, да и я сам почти не слышал себя. Проклятый ветер гудел, завывал, как тысячи волков. Мы подошли к большой красной, с облупившейся краской, двери низенького покосившегося дома. Ротгерс с силой постучал (я не услышал). Через минуту дверь распахнулась, и с порога на нас уставилась чья-то потревоженная красная морда. Мой спутник выудил из-за пазухи какой-то коробочек. Хозяин дома недоверчиво посмотрел на него, однако запустил потную красную руку в засаленный карман и выудил золотую монетку. Произошел бесхитростный обмен, и дверь с беззвучным хлопком закрылась. Дальше наш путь пролегал еще через две или три узенькие улочки такого же разоренного вида. Из жителей нам встретилось не более десяти человек, да и они либо не обращали на нас внимания, куда-то непременно спеша, либо, исходя из здравого смысла и трезвых рассуждений о том, что у нас, как и у них, уши заткнуты и словесный контакт не дал бы никакого толка, бросали недоверчивые взгляды и быстро проходили мимо.

Через минут десять или пятнадцать мы вышли на большущую площадь. Она, как и ожидалось, также была пуста. Здесь, правда, не ощущалась такая повальная заброшенность, но все-таки было не уютно. В самом центре возвышался исполинских размеров дуб. Не знаю, может быть, он был целую милю в обхвате, а может, и две. В тени его оголенных, ободранных бесчинствующими ветрами ветвей покоился старый фамильный замок семьи правителей этого злополучного городка. Его миниатюрные, в сравнении с этим гигантом, башенки лежали, оторванные стихией, на брусчатке, перегораживая площадь.

Я долго рассматривал это когда-то величественное сооружение, сейчас разрушенное какой-то нелепой напастью, я даже хотел забраться внутрь замка, однако Ротгерс схватил меня за рукав и, показав часы, на которых уже было начало первого часа дня, потащил меня назад. За полчаса в спешке мы добрались до гостиницы. Зашли внутрь, освободили, наконец, уши от восковых затычек и уселись за уже накрытым столом... А через семь минут завывание затихло, но что-то с треском ударило по стенам...

V

– Вот так и живем, господин волшебник, – хозяин гостиницы рассказывал о трудностях жизни в Ветрограде (бывшем Иденбурге), о том, как все, кто захотел и смог, покинули город за неделю от начала напасти, о тех, кто остался (в основном о себе и братьях Ольвиндах), а я не очень внимательно все это слушал, поскольку кот (он принадлежал Саммерсу, звавшему его Ологлот) после утренней сосиски обнаружил в себе наглость заползать мне под полу мантии и тереться о бархатные башмаки, выпрашивая чего-нибудь вкусненького. Это несколько отвлекало. Я бы мог запросто наматериализовывать ему целую гору ароматных сосисок, однако пища, созданная магией, не может на долго утолить голод, а промежутки сытости с каждым последующим употреблением часто сокращаются, к тому же Саммерс убедительно просил кота не кормить, ибо тот на диете (хотя по габаритам животного я могу утверждать, что ее он настойчиво не соблюдал).

– Уже три года как длиться весь этот кошмарный бред, – Оскар налил мне чаю и уселся напротив. За столом (мы сидели в центре зала, поскольку у стен находиться было опасно) мы были только вдвоем. Братья Ольвинды куда-то пропали.

– С утра всех донимает нано-Борей, как такое возможно, ума не приложу! На улицу до часа дня можно безбоязненно выйти, только если плотно заткнуть уши. В первый день все выбегали посмотреть, откуда дикий шум. Так вот у трети полопались барабанные перепонки! Они же первыми и сбежали, несмотря даже на то, что до ближайшего поселка сто лиг, не меньше. Днем бушует Борей. Он просто подхватывает незадачливых прохожих и швыряет. Хорошо хоть не воет. Если захотите выйти днем, то придется привязать к обеим ногам по две пудовые гири на каждую, тогда, может быть, не унесет. А вечером творится полнейший ужас – гипер-Борей начинает все крушить. Тогда из дома даже нос высовывать нельзя. Этот ветер запросто сдирает кожу с людей! И это все каждый день! Такое ощущение, что проклятый Ахет без выходных утюжит наш городок. Только ночью спокойно. По ночам все и убегали.

– Может еще чаю? – предложил Оскар, посмотрев на мою пустую чашку.

– Нет, спасибо, – оказался я.

Весь этот природный феномен меня очень заинтересовал, особенно потому что я углядел в нем черты какой-то древней неклассифицированной магии.

Кот продолжал тереться и мурлыкать. Это надоедало. Я поднялся из-за стола, легонько отпихнув животное (кот невозмутимо опять собрался испытывать мое терпение), подошел к другому столу (кот следовал за мной). Я стукнул три раза указательным пальцем по деревянной крышке. Из моего перстня высыпалось несколько фиолетовых искр. Стол, несмотря на то, что был накрепко прибит к полу, подпрыгнул, с хрустом сложился пополам, еще раз подпрыгнул и развернулся в виде деревянной коробки закрытым дном вверх. В коробке было несколько отверстий, в основном маленькие, но одно достаточно большое. Кот, введенный происходящим в некоторый ступор, пока еще пребывал в оном. Погладив бороду, я снова деформировал клочок пространства и вынул из него розовую сосиску, на этот раз самую настоящую (я просто ее перенес, взял где-то и перенес. Ох и удивился же кто-то, когда увидел, как она пропала прямо у него с вилки). Кот отреагировал незамедлительно и перешел в состояние благоговейного предвкушения. Я же просунул деликатес в коробку-стол. Ологлот, чьи помыслы были лишь о столь близкой и доступной вкуснятине, без промедлений полез в коробку. Что ж, пришлось его там закрыть, зато хотя бы за то время, пока я был в Ветрограде, он соблюдал диету. Правда, простить меня зверь уже не мог.

Взглянув на самодельную клетку для кота и покачав головой, Оскар посмотрел на меня и вполне серьезно сказал:

– За стол придется доплатить. Сами понимаете, время сложное, такую роскошь как порча имущества я не могу позволить своему карману.

– Не переживайте, стол вернется в начальное состояние, как только я съеду.

– И все-таки заплатить придется. Так сказать, залог.

– Что ж, как хотите, – делать было нечего, все равно больше мест, где можно укрыться, в городе не было, монополия мистера Уиллса, так сказать, так что я достал из кармана пять медяков, которые не состоялись в качестве оплаты утром, и оставил их на коробке.

– А специалистов по природным аномалиям не пробовали вызывать? – поинтересовался я.

– Конечно пробовали! – Оскар сгреб монеты с коробки (послышалось недовольное мяуканье). – Целых три группы было. Первая утром полезла – все переглохли. Вторая – решили высунуться, как успокоился нано-Борей – их сперва раскидало, а потом вообще за черту города выбросило. А третьи дождались вечера – так их той же ночью хоронить пришлось. Да и то по частям. Так что не самый лучший город вы выбрали. Все сбежать отсюда пытаются, а вы зачем-то приехали. Я бы и сам сбежал, но пока этот дом держится, пока хозяйство еще есть, бросить его не могу.

– А Ольвинды чего не бегут?

– Было бы куда, давно бы убежали.

– Кстати, а где они?

Оскар, взявший тряпку и протиравший столы, с ответом помедлил.

– Понимаете, господин волшебник, город у нас хоть и не большой, все-таки на своих двоих за одну ночь уйти не удастся. А лошадей уже три года как тут нет. И укрыться на пути негде. Ольвинды решили вырыть тоннель. Я давно уже дал им ключи от подвала, и они каждый день ведут свои раскопки. Куда они его проложить хотят – дело их. Говорят, за черту города только. Снаружи-то этих ветров нет.

– И каковы успехи?

– А черт их знает. Я все равно им пользоваться не стану.

– И все-таки я не понимаю, – я действительно не понимал. – Город, как вы говорите, почти пуст и никто сюда не едет. Хозяйство – это, конечно, хорошо. Но у вас же сплошные убытки получаются. Почему бы не покинуть город?

– Эх, господин волшебник, – Оскар посмотрел на меня так, как будто бы я его полоснул ножом по сердцу. – Я прожил в этом городе всю жизнь, как и мои отец и деды. Идти мне некуда. А что до постояльцев – ну, вы же приехали. Значит, не напрасно я жду.