Текст книги "Гонщик 2 (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Да, маршрут ралли – Санкт-Петербург – Москва – Санкт-Петербург. Без малого две тысячи миль. Тот маршрут, в родном Тамбове, тянул максимум на семь-восемь сотен этих самых миль. И мы ехали их четыре дня. Здесь же… Я не знаю, как получится, но мы рассчитывали пролетать за день по меньшей мере миль пятьсот. Как оно будет на самом деле – ещё неизвестно, но я уверен: мы можем ехать намного быстрее всех прочих участников. Главное – не угробить машину сейчас, на старте.
Клейст подогнал на стартовую площадку разрисованный молниями фургон. От соперников послышались смешки, язвительные выкрики: мол, не это ли та самая разрекламированная «Молния». Но когда по сходням выкатилась наша красавица, все мгновенно заткнулись. Тут же появились зеваки, стремящиеся посмотреть мобиль поближе, а то и потрогать. Я, естественно, принялся их гонять, но пока не появился Клейст, мне приходилось трудновато. У меня были опасения, что какой-нибудь бродяга, нанятый за полуштоф горькой, полоснет ножом по колесу. Запасные у нас есть, целых три штуки, но это, опять же, потеря времени. И кто помешает тому же или другому бомжу пырнуть еще одно колесо? Но, к счастью, обошлось.
Когда объявили готовность к старту, полиция разогнала зевак. Я даже разозлился: почему, спрашивается, не могли сделать этого на полчаса раньше? Мы с Клейстом уселись в мобиль, пристегнулись. Это я настоял на установке специальных ремней, ибо нет ничего глупее, чем гонщик, выпавший из своего мобиля. Соседи посмотрели на нас, как на идиотов. Мне было плевать. Посмотрим, кто будет первым на финише.
Оставались считанные минуты до начала гонки. Вокруг шумела толпа. Люди кричали, махали шляпами, иные пытались привстать на цыпочки, желая разглядеть «Молнию», но соседи сзади быстро ликвидировали подобные желания.
Старт обозначил не взмах клетчатого флага, а выстрел из револьвера. Я невольно нащупал слева подмышкой кобуру с оружием. Да, без «кольта» я теперь никуда. Хотелось утопить в полик педаль пара им унестись вперёд, оставив всю эту толпу глотать пыль. Но пришлось стоять и ждать, пока впереди стоящий мобиль, наконец, не тронулся.
Наконец-то! Потихоньку, полегоньку, пофыркивая отработанным паром, «Молния» двинулась вперед. Впереди пытались пролезть с боков, втиснуться с периферии в основной поток. Иным даже удавалось. Кто-то попытался подрезать и нас, сочтя полметра расстояния между мной и номером тринадцать достаточным для атаки. Но не тут то было. Легкое нажатие на акселератор, и вот уже «Молния» идет вплотную к тому тринадцатому. Левый не успел дернуть рычаг тормоза и пробороздил по чёрному лакированному крылу, оставив здоровенную царапину. Это не страшно. У боевой машины должны быть боевые раны. Тем ценнее она потом будет для коллекционеров.
Соперник слева отстал. Соперник справа, видя такое, предпочёл не рисковать и попробовать с тем, кто идет позади меня. Прошло минут пять, и все, кто стоял впереди, либо вытянулись в колонну, либо отстали в процессе битвы за место в голове гонки.
Стихийно сформировавшаяся колонна мобилей шла по Петербургу мимо толп зевак. Люди приветственно махали руками, шляпами, кепками, надушенными платочками и всем прочим, что может прийти в голову праздным людям, взбудораженным зрелищем.
Дома по сторонам улиц становились всё меньше, глазеющий народ одет быт поплоше и вот, наконец, мы миновали будку городового, означавшую конец города. Ну всё, теперь-то я оттянусь!
[1] Kinder, küche, kirche – дети, кухня, церковь.
Глава 27
С каким наслаждением я утопил в полик педаль пара! Кажется, первые два мобиля даже не поняли, что произошло. Просто пыль перед их глазами стала гуще. Прочие успели изрядно растянуться по дороге, и с некоторыми даже пришлось повозиться. Но всё равно часа через два после старта, когда подъезжали к Тосне, впереди оставалось лишь трое.
Видимо, стартовый номер никак не соответствовал мастерству гонщика, потому что из этих троих настоящим конкурентом был лишь один, на очень хорошем аппарате с зелено-бело-красным итальянским флажком на борту. Гонщик искусно маневрировал, начисто пресекая все мои попытки атаковать. Кроме того, несмотря на все запреты, на тракте нет-нет да встречались крестьянские возы или экипажи зрителей. Конечно, это мешало. Пару раз я лишь чудом успел затормозить, в последний момент разглядев в клубах пыли перед мобилем лошадиную голову. Но всё же, в конце концов, итальянца удалось подловить на повороте. И вот тогда я пустил «Молнию» полным ходом.
Честное слово, это была просто песня! Специально для проведения гонки тракт был приведён в относительный порядок: засыпаны щебнем крупные ямы, срезаны самые большие бугры. И, пользуясь отсутствием конкурентов, можно было лететь вперед, наслаждаясь скоростью.
Попутные повозки или даже мобили не становились препятствием, доработанная и отлаженная подвеска действовала исправно, позволяя игнорировать мелкие неровности, и лишь слегка притормаживать на более серьезных. Стартовали бы с утра – к вечеру вполне добрались бы до Москвы, а на другой день вернулись бы обратно.
Городки и сёла на тракте были размещены почти что равномерно, через двадцать-тридцать миль. Так что примерно каждый час приходилось сбрасывать скорость, проезжая через очередное селение. Разгонять руганью и клаксоном зевак, упорно лезущих под колёса, слушать истошное кудахтанье разбегающихся с дороги кур и остервенелый лай собак, пытающихся насмерть загрызть мобиль. К счастью, большинство посёлков были небольшими, и минут через пять-десять подобной пытки мы снова вырывались на простор тракта.
Если бы не эти досадные задержки, мы были бы в Новгороде намного раньше. А так добрались только к пяти часам пополудни. Нас, как лидеров гонки, уже встречали. Видать, из ближних сёл, Подберезья или Спасской Полести, засланные казачки своевременно телеграфировали организаторам, и у въезда в город нас ожидала делегация: фотографы, корреспонденты и целая свора разномастных мобилей, которая, не препятствуя, к счастью, нашему движению, составила этакий кортеж сопровождения и покатила следом к Новой площади, на которой был устроен контрольный пункт. Народу на улицах было видимо-невидимо. Люди приветственно махали руками, что-то кричали, но отдельных выкриков за общим шумом толпы разобрать было невозможно. Несмотря на довольно свежую погоду, все окна в домах, мимо которых мы проезжали, были открыты, и в них тоже маячили любители зрелищ.
Все это было чертовски приятно. Люди радовались нам, и мы радовались в ответ. Нам махали, и мы махали толпе. Я – одной рукой, а Клейст сразу обеими. Время от времени я давил на клаксон, и его забавное кряканье вызывало новую волну приветственных возгласов.
До площади мы катились примерно столько же, сколько от Подберезья до Новгорода. Но всё же добрались. Пока я побежал отмечаться, фиксировать время прибытия, Клейст успел дать газетчикам короткое интервью. Это словечко внезапно распространилось среди пишущей братии подобно лесному пожару. И, кажется, я знаю, кто этому поспособствовал.
Этот «кто-то» стоял в толпе журналистов, увлеченно задавая вопросы, черкая что-то в блокноте. Гам вокруг стоял невообразимый, и для того, чтобы даже коротко переговорить, приходилась почти кричать.
– Добрый день, Федор Иванович.
– Добрый, добрый, Владимир Антонович. Вижу, ваша «Молния» показала себя вполне достойно.
– Это лишь малая часть её достоинств.
– Не желаете дать эксклюзивное интервью?
– Нет, не сейчас.
– Разумеется. Давайте вечером, после баньки, как давеча, в Орле.
– Увы, на этот раз не выйдет. Я собираюсь ехать дальше.
– Как? Но ведь следующая контрольная точка в Твери!
– Две с половиной сотни миль, ерунда. А впереди еще пять часов светлого времени, как раз успею.
– Да? Ну, в таком случае, не смею вас задерживать.
Игнатьев кинулся к телеграфу, а мы погрузились в мобиль и принялись пробиваться сквозь толпу.
У выезда с площади разминулись с итальянцем. У них лица вообще выразительные, но тут вышло нечто особенное. Надо было видеть его глаза, когда он понял, что мы направляемся не в гостиницу, а в Тверь.
Про пять часов светлого времени я, конечно, загнул. Час из них мы потеряли в Новгороде. Но зато дорога опустела. Вечер, нормальные люди стремятся домой, и только мы как полные идиоты гоним куда-то, соревнуясь уже непонятно с кем. Одно хорошо: люди здесь рачительные, гвозди на дорогу не швыряют. А увидят брошенный, так сразу же подберут, даже сломанный, кривой и заржавленный. Колесо скорее можно пропороть острым камнем, чем железякой или стеклом.
Вот и мчались мы почти что в полном одиночестве, сбрасывая скорость лишь проскакивая маленькие городки: Бронница, Едрово, Валдай, Торжок… Там нас никто не ждал, никто не встречал. Лишь редкие по вечернему времени прохожие глазели на невиданное чудо, и спустя минуту, едва наш мобиль скрывался за очередным поворотом, отправлялись дальше по своим делам.
За Торжком я включил фары. Стекла для них делал Шнидт. Я как мог объяснил ему, что хочу получить. Удивительно, но мастер смог меня понять. И в итоге мы ехали не хуже, чем днем. Даже немного лучше, ибо в свете фар каждый камешек и каждая ямка тут же становятся заметны по густой чёрной тени. Разумеется, пришлось ехать чуть медленней, но, тем не менее, к десяти вечера мы добрались до Твери.
Улицы были пусты, и мы без малейшей задержки проскочили до небольшой площади. На контрольном пункте в ожидании нас клевал носом чиновник. Он несказанно обрадовался, поставил отметку о времени прибытия и спешно удалился. Я успел лишь вызнать у него адрес приличной гостиницы.
Через час мы, уже сытые и умытые, лежали в постелях. Свободных номеров почти что не было, пришлось довольствоваться одним на на двоих. Я уже начал засыпать, но тут Клейст нарушил едва установившуюся в комнате тишину.
– Владимир Антонович, – сказал механик, – а ведь мы сегодня поставили сразу несколько рекордов. Во-первых, рекорд пробега за сутки. Во-вторых, рекорд средней скорости поездки. А ещё, тьфу-тьфу, рекорд пробега без поломки. Ведь нам сегодня даже колесо менять не пришлось, не говоря уже о более серьезных вещах.
– Это замечательно, – ответил я. – Чем ярче сверкнёт наша «Молния», тем больше шансов на реализацию той нашей мечты.
К восьми часам утра мы, уже отдохнувшиеся и во всех смыслах подзаправившиеся, стояли на центральной площади Твери в ожидании чиновника. Чтобы скоротать время, Клейст купил за медяк у мальчишки-газетчика местную газету. Там на первой полосе крупными буквами было напечатано: «Расчет или безумство?» и ниже добавлено: « Известный гонщик Стриженов на своем аппарате „Молния“ стартовал в ночь из Великого Новгорода, рассчитывая засветло достичь Твери».
– Видите, Николай Генрихович, – ответил я, когда он показал мне заголовок, – мы с вами опережаем новости. Для газетчиков и обывателей, мы ещё тащимся где-то между Новгородом и Тверью и, а на самом деле – уже, по сути, на пути в Москву.
Чиновник явился в четверть девятого, заспанный и недовольный. Ворча и хмурясь, он отметил в протоколе время старта. Я на всякий случай проверил: всё правильно. И мы двинулись дальше. Первые час-два ехать было одно удовольствие. Но чем дальше, тем сильнее запружены были дороги. Чем ближе к Москве, тем больше становилось зевак на улицах городков и обочинах тракта. Доходило порой до того, что приходилось разгонять толпу криками и сигналами клаксона. И где ж эта полиция, когда она так нужна?
Когда мы подъезжали к селу с поэтическим названием «Черная Грязь», прошел небольшой дождик. И тут же выяснилось, что «Грязь» это не столько название, сколько констатация факта: из-под широких колёс нашего мобиля эта самая грязь летела во все стороны. И цвет у неё был, что показательно, чёрный. А ехали бы мы на старой «Молнии», с её узенькими высокими колёсиками, запросто можно было бы здесь завязнуть. Да так, что потом полдня пришлось бы вытаскивать мобиль из этой самой чёрной грязи.
Зато в Москву мы въезжали с помпой и триумфом. Не было торжественного эскорта, как в Новгороде, но толпы на улицах хватало, так же, как и зевак, торчащих в окнах домов и на балконах. На Красной площади, где был назначен промежуточный финиш, в немалом количестве собралась чистая публика. Была даже установлена небольшая трибуна, на которой стояли, очевидно, Очень Важные Лица. Прочие, кто не удостоился, толпились поодаль, удерживаемые полицейским оцеплением. Чуть в стороне стоял духовой оркестр, по другую сторону трибуны скучились газетчики, поминутно пыхая магнием. Самые продвинутые сверкали блицами новомодных электрических ламп-вспышек. Я с удивлением увидел даже кинооператора, вращающего ручку кинокамеры.
Наша «Молния», сплошь заляпанная черной грязью из «Черной Грязи», эпично вырулила на площадь, протряслась по булыжнику и остановилась перед трибуной. Оркестр грянул какой-то бравурный марш, и мы с Клейстом вылезли из мобиля, стараясь потягиваться как можно незаметнее. Глянули друг на друга: все покрытые чёрной грязью, словно этот посёлок не на машине проезжали, а форсировали вплавь. А когда сдвинули на лоб гогглы, вышло и вовсе комично: черно-серое лицо, покрытое дорожной пылью и грязью, и белые круги вокруг глаз. Две панды, млин.
И я не смог удержаться, расхохотался, самым неприличным образом, до слез, мотая головой, как пьяная лошадь и некультурно тыча пальцем в Клейста. А мой механик, глядя на меня, вдруг фыркнул и тоже заржал. Кто-то подхихикнул в толпе встречающих. Потом ещё, ещё, и, наконец, грохнули все. Оркестр, захрипев и уливаясь слезами, смолк. Хуже всего пришлось кинооператору: истерический хохот – не повод прекращать съемку.
Просмеявшись, я скинул на капот «молнии» кожаную куртку, шлем и краги и, утерев платком слёзы и размазав по лицу грязь, показал своим видом, что готов к торжественной части. Секундой позже Клейст встал рядом со мной. Человек на трибуне в парадном мундире с золотыми шнурами, позументами, голубой лентой через плечо и кучей орденских «тарелок» на груди, еще раз промокнул уголки глаз кружевным платком, согнал с лица улыбку и принялся говорить. Говорил он долго, складно и скучно. Сразу видно – профессионал.
После на трибуну пригласили нас. Верховный оратор при вине наших зачумазленных лиц чуть заметно поморщился, но изволил пожать каждому руку и предложил произнести ответную речь. Я не слишком умею это делать, а потому отделался общими словами. Поблагодарил за встречу, за оказанную честь и прочее в таком духе. То же самое, только другими словами, произнес и Клейст.
Пока он говорил, ко мне подошел неприметный человечек и сообщил: встречал нас генерал-губернатор Москвы, двоюродный брат Императора великий князь Евгений Романов. И нас обоих приглашают в дом князя на званый обед. Насколько я понимаю, подобные обеды запросто могли превратиться в ужин.
– Скажите, а не выйдет так, что пока мы будем пировать с его высочеством, нас обойдут другие участники?
– Ни в коем случае. Ваши соперники стартовали из Новгорода примерно час назад, и к вечеру должны добраться до Твери. Завтра утром они стартуют в Москву, а вы – им навстречу, из Москвы в Тверь.
– Хорошо. Но есть еще один момент: у нас нет при себе подходящих туалетов. Сами понимаете: гонка – не то событие, к которому готовят фрак или, скажем, смокинг.
– Не переживайте об этом. Сейчас, по окончании церемонии встречи, вас проводят в резиденцию его высочества, и пока вы будете приводить себя в порядок, вам подготовят достойные наряды. Ваш мобиль также полностью отчистят и вымоют. Вы ведь можете устроить для великого князя поездку на «Молнии»?
– Разумеется.
– В таком случае, доведите до конца церемонию и ничему не удивляйтесь.
Незаметный человек исчез, а я приготовился не удивляться. Получилось не очень.
Грянул оркестр. На этот раз марш был ну очень легковесным. Трудно было представить, как под эту музыку печатают шаг суровые мужчины с оружием в руках. Но как раз мужчин и не предполагалось. Из-за трибуны раздался четкий барабанный бой. Судя по звуку, барабан был не один. И в самом деле: на площадь вышел строй барышень. Одеты они были в мундиры, напоминавшие гусарские, с киверами и доломанами. Только вместо лосин на них были юбки совершенно возмутительной и непристойной длины: до середины икры. И это в патриархальной консервативной Москве!
Возглавляла строй четверка барышень с жезлами, которые ловко управлялись со своими инструментами, причём движения выполняли абсолютно синхронно. За ними – три колонны барабанщиц, по десять девушек в каждой. Эти затейницы помимо того, что отбивали ритм, умудрялись еще и жонглировать палочками! Повинуясь безмолвным командам лидеров, девушки принялись выполнять различные перестроения, поражая слаженностью движений. Пожалуй, в этом они могли бы посоревноваться с солдатами почётного караула.
Оркестр смолк. Девушки же продолжали своё представление, и теперь на площади был слышен лишь затейливый ритм, отбиваемый тремя десятками барабанов. Под него барышни перестроились развернулись и замерли напротив трибуны. Вступил на несколько тактов оркестр и, по знаку дирижера, разом наступила тишина. Мажоретки синхронно поклонились хозяину города, нам с Клейстом и прочим гостям. Николай Генрихович не выдержал – зааплодировал. Его поддержала публика, и через минуту рукоплескала вся площадь.
Дирижер сделал знак, предводительница девушек взмахнула жезлом. Разом вступили барабаны и оркестр, и колонна барышень в сопровождении музыкантов под гром оваций удалилась. Торжественная часть была окончена. Мы с Клейстом спустились с трибуны, надели куртки и шлемы, погрузились в «Молнию» и следом за мобилем с тем самым неприметным человечком отправились в московскую резиденцию великого князя Евгения Константиновича.
Глава 28
Его высочество изволили кататься не менее часа. Сперва на месте пассажира, а после и за рулем. Я подробно объяснил великому князю отличия в управлении «Молнией», некоторое время контролировал его действия, а потом он сам с большим удовольствием правил мобилем. Вернувшись в гараж, он долго и многословно хвалил аппарат, особенно превознося мягкость хода и управление тормозами.
– Впрочем, что это я? – спохватился он, наконец. – Скоро начнется обед, а мы всё ещё в шофёрской амуниции!
И быстро ушел, оставив вместо себя проводника из числа слуг.
Меня проводили в предоставленные апартаменты, я умылся, переоделся в смокинг и вместе с Клейстом двинулся за как раз прибывшим очередным слугой.
Большой зал был уже изрядно заполнен народом. Солидные господа, красивые дамы в вечерних туалетах, всё это напоминало бал. Только оркестра слышно не было. Впрочем, я бы не удивился, если бы узнал, что музыканты просто ждут нужного часа.
Знакомых лиц в зале не было ни у меня, ни у Клейста, поэтому мы просто фланировали из угла в угол, ловя на себе подозрительные взгляды прочих гостей. Было видно, что меня узнают: поглядывают искоса, обсуждают вполголоса, но никто не подошел, не предложил своего общества и даже просто не поприветствовал. Рабы этикета! А, может, и просто снобы. Интересно, как бы они себя повели, если бы в гостиную вошел не гонщик Стриженов, а молодой и неженатый князь Тенишев.
Время шло, появилось еще несколько незнакомых лиц. В соседней зале через остекление дверей были видны смутные тени, сквозь гул голосов собравшихся гостей доносился звон посуды. Видимо, процесс подготовки к пиру шел полным ходом. Это было несколько странно: мне казалось, что стол и приборы подготавливают сильно заранее. Появились непредвиденные гости? Или это мы такие непредвиденные?
Вошло ещё несколько человек. Этих я узнал: пан Иржи Троянович с прекрасной распутницей баронессой Линдой фон Велсберг. С ними был еще один пожилой господин в гражданском мундире с парой орденских звезд на левой стороне груди. Очутившись в зале, он бросил на меня быстрый неприязненный взгляд и поспешил отвернуться, здороваясь с кем-то из гостей. Впрочем, я успел его узнать: тот самый, с императорского бала, что столь ненавидяще смотрел на меня с балкона.
Встреча была не из приятных. Особенно неприятным было то, что я не знал, что это за человек и откуда у него взялось такое ко мне отношение. Еще неприятнее было то, что связь между господином в штатском и бомбой в мобиле была для меня очевидной. И теперь, понимая, что этот кадр готов дойти в отношении меня до последней крайности, следовало быть готовым к любой пакости с его стороны.
– Николай Генрихович, – окликнул я компаньона, – видите во-он того господина у входа? Пожилого, с естественной тонзурой.
– Вижу, – отозвался механик. – А что с ним?
– Бомба в «Молнии» – это его рук дело. Доказательств у меня нет, но я в этом практически уверен.
– Да? – протянул напарник, для конспирации глядя в другой конец зала. – В таком случае, надо принять меры предосторожности. Переночую-ка я сегодня в мобиле. Завтра на гонке отосплюсь.
Пока мы совещались, меня заметила фон Велсберг. Пролетела под ручку со своим поляком через весь зал и громко произнесла:
– Добрый вечер, господин Стриженов. Вы, я вижу, слов на ветер не бросаете. Обещали выиграть гонку, и наполовину это уже сделали.
Я не помнил, когда успел при баронессе говорить о гонке, но уточнять не стал. Тем более, что зрачки её глаз показались мне чрезмерно расширенными. Кокаин? Вполне возможно, в высшем свете он в ходу.
– Мужчина обязан держать слово, – ответил я, – иначе его никто не станет принимать всерьёз. Добрый вечер, баронеса. Добрый вечер, пан Троянович.
– Просто Иржи, господин Стриженов.
– В таком случае, для вас – Владимир.
– А для меня – Вольдемар, – тут же встряла баронесса. – И называйте меня Линди. Мне нравится, как звучит это моё имя в вашем исполнении.
Молодая женщина томно вздохнула, прикрыв глаза. Впрочем, я и без того сообразил, в какой обстановке её следует называть таким игривым именем.
– Скажите, Линда, – решил я воспользоваться случаем. – Вместе с вами в гостиную вошел пожилой господин при двух орденах. Вы, случайно, не знаете, кто он?
– Случайно, его знаю я, – ответил поляк. – Не подумайте чего, действительно, случайно. Слышал, как при мне ему представляли пару молодых оболтусов. Это князь Дмитрий Тенишев. Кстати сказать, я перехватил его взгляд, направленный на вас, Владимир. Интересно, каким образом вы сумели перейти ему дорогу?
– Для меня это загадка, – вздохнул я.
– Вы чертовски скрытны, – с лукавой улыбкой погрозила мне пальчиком баронесса.
Быстро огляделась вокруг и добавила, обращаясь к своему спутнику:
– Идём, Иржи. Вон там я вижу графиню Высокову, надо с ней поздороваться. А с вами, мой дорогой Вольдемар, мы сегодня еще непременно поболтаем.
Она жеманно приопустила ресницы, намекая на обстоятельства грядущей встречи, и легко сорвалась с места, увлекая за собой поляка.
– Что это было, Владимир Антонович? – задал мне Клейст логичный вопрос.
– Это сладкая парочка, поляк и немка. Я познакомился с ними на одном из танцевальных вечеров у Сердобиной. Дамочка, насколько могу судить из породы коллекционеров. Она коллекционирует мужчин. Но при этом отнюдь не глупа, и могу дать голову на отсечение, сильно заинтересована в наших с вами секретах.
– Знаете, вы сейчас моё желание провести ночь в мобиле очень сильно укрепили, так что вам придется до утра отбиваться от любовных чар баронессы Линди в одиночку.
– Увы, сей дамочке не помешало бы даже ваше активное присутствие. Думаю, она из тех, для кого нет принципиального различия в формах и способах любовных игр, а так же в количестве участников.
– Вот же…
Клейст поискал слово.
– Мерзость!
– Согласен. Так что мне в любом случае придется сражаться за свою честь. И, конечно, за наши интересы.
– А я покараулю эти интересы в месте их непосредственного хранения.
– Думаю, вам стоит взять с собой мой револьвер. На всякий случай.
– Пожалуй, так и сделаю, Владимир Антонович.
Обсудить наши дальнейшие планы помешал сам генерал-губернатор Москвы великий князь Евгений Константинович Романов.
– Добрый вечер, дорогие гости! – произнес он зычным, хорошо поставленным голосом. – Рад приветствовать вас сегодня в этих стенах. Пользуясь случаем, хочу представить своих особых гостей. Герои большой императорской гонки, экипаж столь нашумевшего мобиля «Молния», господа Стриженов и Клейст. Прошу любить и жаловать.
Эта короткая речь разбила выстроенную правилами светского этикета стену между нами и прочими гостями. Уверен, сейчас бы нас обступили любопытные с традиционными вопросами, какие задают каждому гонщику, но хозяин произнес заветные слова:
– А теперь добро пожаловать к столу!
При этих словах распахнулись двери, ведущие в столовую, и народ хлынул в них навстречу аппетитнейшим ароматам.
Слуга в ливрее проводил нас с Клейстом к назначенным местам. Нас разлучили, поручив каждому развлекать соседку. Рядом с Николаем Генриховичем сидела оплывшая дама того самого бальзаковского возраста, то есть где-то между тридцатью и сорока годами. Мне же досталась рыженькая болтушка, приближающаяся к тридцати. Вполне симпатичная, если бы не густая россыпь веснушек в обильном декольте. Они ничуть не гармонировали с платьем и напоминали, скорее, брызги соуса.
После короткого знакомства на меня вывалили ворох сплетен. Я, наученный прошлой жизнью, кивал, подливал даме вина, а себе морсу: завтра стоило быть в форме. Но при этом активно поднимал свой бокал на каждый тост, улыбался, кушал, тщательно выбирая блюда: чтобы завтра не скрутило потроха, чтобы не подвели кишки да прочий ливер. Было бы очень весело потерять миллион из-за банального расстройства желудка.
Краем глаза я поглядывал за Клейстом. Он вёл неторопливую застольную беседу со своей дамой. И оба, кажется, были этим вполне довольны, получая удовольствие как от еды, так и от разговора. Мне же приходилось молчать, предоставляя даме заваливать меня бесполезными сведениями, которые, впрочем, я старательно пропускал мимо ушей, не забывая кивать, поддакивать и подливать. Я считал своим долгом следить за тем, чтобы бокал у соседки не пустовал. А соседка, видимо, следила за тем, чтобы он не слишком долго стоял полным. Рыженькая довольно быстро опьянела, щеки её раскраснелись, а речь чудесным образом ускорилась, хоть я, признаться рассчитывал на иное. Она без умолку тараторила, не забывая при этом поглядывать по сторонам, прислушиваться к разговорам соседей, подметать со своей тарелки деликатесы и запивать их большими глотками вина. Вряд ли такое поведение соответствовало застольному этикету. Я даже начал думать, что подобное соседство – признак неуважения со стороны хозяев.
– А еще, – продолжала она свой бесконечный монолог, – мне рассказывала свояченица, что есть у нее сосед, некий Огинский.
Услышав знакомую фамилию, я навострил уши.
– Так вот, – собеседница прервалась на глоток вина, – он совершенно сошел с ума. У него есть дочь. Умница, красавица, всё хозяйство только на ней и держится. Девице уже восемнадцать, она не то, что созрела, а и перезрела уже. А он, представьте, вбил себе в голову, что ей нужно замуж не абы за кого, а непременно за князя или, на худой конец, графа. Как она в пору вошла, женихов у неё перебывало – хоть отбавляй, вот только папаша всем им отказывал. Но сейчас он списался с каким-то важным столичным господином и, по слухам, сговорил за него дочку. Та ещё ни о чём не догадывается. Представляете, какой будет сюрприз? Уже и день свадьбы назначен, аккурат после завершения гонок. Правда, женишок староват, ну да ничего. Стерпится-слюбится. Сами подумайте: лучше уж так, чем в девках вековать.
После такой новости я уже не мог хладнокровно делать вид, что слушаю даму. Но тут объявили перемену блюд, а ко мне подошел один из слуг и предложил проследовать за ним. Чего-то подобного я ожидал, да и рад был хотя бы на время освободиться от выслушивания бесконечного потока бессмысленной информации. Что же до Огинской, то это дело, хоть и обеспокоило меня, но вполне ждало: гонку я твёрдо был намерен выиграть. А отказывать человеку, у которого в кармане миллион, намного сложнее, чем тому, у кого миллиона нет.
Следуя за слугой, я размышлял: чего захочет от меня великий князь? И насколько ему известно моё происхождение? Станет ли он продавливать свои хотелки авторитетом и титулом или с ним будет возможность договориться по-хорошему?
Слуга привел меня в библиотеку. Вот только хозяина здесь как раз и не было. Зато присутствовали поляк, баронесса фон Велсберг и ещё один незнакомый мне мужчина. Я пригляделся к нему. Среднего роста, на вид вполне крепкий, в прекрасно пошитом костюме, с тщательно уложенной по последней моде прической. Довершали образ бриллиантовая булавка в галстуке, нескромной толщины золотая цепь, тянущаяся в жилетный карман, и несколько перстней на пальцах. В руках он держал дорогую на вид трость. Я первым делом подумал о клинке, который мог быть в ней спрятан.
– Господин Стриженов, – представил меня пан Троянович.
Я кивнул, подтверждая сказанное.
– Господин Винкельхок.
Мужчина чуть наклонил голову.
– Владимир, наш радушный хозяин любезно позволил нам воспользоваться этим помещением для того, чтобы переговорить без посторонних ушей, – начал пан Иржи.
Понятно: именем большого человека воспользовались для того, чтобы давить на меня. Очень может быть, что Евгений Константинович выполнил просьбу своего хорошего знакомого, которого попросил знакомый знакомого, чтобы меня с Клейстом и «молнией» залучили в гости. А тут уже с помощью некоторого количества денег, переданного нужным слугам, организовали встречу. Было также нетрудно догадаться, что этим господам нужно. Но лучше пусть они выскажутся сами.
Может, при других обстоятельствах я повел бы себя иначе, но сегодня было слишком много событий: гонка, потом вынужденный визит к Великому князю, утомительный обед после ублажения его высочества, подсаженная ко мне болтливая дурочка. Я устал, был изрядно раздражен, и сейчас эта навязанная мне встреча окончательно испортила и без того не самое радужное настроение.
Видя, что я молчу, Иржи продолжил:
– Господин Винкельхок хочет сделать вам серьезное деловое предложение.
Всё так же, молча, я перевёл взгляд на Винкельхока. Тот, помедлив, начал:
– Я не совсем так представлял себе нашу встречу, господин Стриженов, и рассчитывал на большую вашу… – он поискал слово, – открытость. Я всегда считал русских людьми приветливыми и радушными.
Винкельхок говорил по-русски неплохо, но с чудовищным акцентом, сразу выдававшим в нём уроженца Германии.
– Открытость и радушие может быть в разговоре с друзьями, – холодно возразил я. – Мы же с вами в лучшем случае участники сделки. Да и то лишь в том случае, если сможем договориться.
