Текст книги "Гонщик 2 (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Настенька, дорогая, что с тобой?
Та счастливо засмеялась:
– Все просто замечательно. Я ведь обещала тебе беречь себя и ребенка? Так я сдержала обещание. Если бы не это, я могла бы ехать намного, намного быстрее. Я никогда, ни от одного мобиля не получала таких ощущений. Ветер бил в лицо так, что было трудно дышать. Я сейчас абсолютно пьяная от этого ветра, и от мобиля, и от счастья. Я влюбилась, Николя, окончательно и бесповоротно.
Настасья Платоновна хитро улыбнулась:
– Дорогой, надеюсь, ты не станешь ревновать меня к «Молнии»?
А потом, молчаливо испросив разрешения мужа, стянула шлем, тщательно вытерла кружевным платочком брызги грязи на щеке, подошла ко мне и крепко поцеловала в губы. Без какого-либо эротизма, просто в знак благодарности.
Глава 23
Старый князь, прочтя записку дочери, растрогался, потом разгневался, потом умилился. Но помочь не смог. По его слову в комнатах Савелия простучали все стены и полы, проверили всю мебель на предмет тайников и – бесполезно.
– Может, плюнешь на этот клад? – спросил меня Тенишев, когда мы в очередной раз сидели с ним за чаем. Денег у меня хватает, да и ты ныне человек состоятельный. На кой эта возня?
– Да я не за деньги бьюсь, за память. Это ж фамильная парюра. Да еще и любимая. Две части у меня сейчас имеется: колье и серьги. Серьги от матушки пришли наследством, колье случай принес. Еще бы перстень найти – и вообще будет здорово. Я бы хотел поднести этот гарнитур в дар будущей супруге в день свадьбы.
– И что, есть кто на примете? – оживился дед. – За свадьбой, сам понимаешь, дело не станет. Э-эх, гульнем!
– Да пока еще не нашел никого, – пошутил я, – выбор слишком широк.
– Так и должно быть. По осени, как урожай уберут, устроим бал, да почище сердобинского. Вот увидишь, каждая семья прикатит. Все до единого мошну порастрясут, чтобы дочек в лучшем виде представить. Выбирай любую, какая глянется. Никто молодому князю Тенишеву не откажет.
– Да рано мне в князья, при живом-то прадеде.
– В самый раз, Володенька, в самый раз. Стар я уже, силы мои на исходе. Сам знаешь, немногие до таких годов доживают. Но господь, видать, милость свою явил, при жизни мне правнука увидеть довелось. А будет на то воля божия, и твоих детей успею хоть на руках подержать, продолжение рода своего въяве ощутить. Так что едва государев указ будет готов, начну тебе все дела рода передавать. Их не так, чтобы много, но внимания они всё же требуют. А о свадьбе ты подумай, и подумай серьезно. Не мешкай, не тяни. Как бы там не случилось, балу по осени быть. И коли до тех пор не найдешь себе невесты, выберешь из тех, кто на балу будет.
Я думал о свадьбе. Целый час думал, пока не доехал до дому. А там выскочил Клейст и выпалил:
– Владимир Антоныч, кузов на «Молнию» привезли!
Разумеется, я тут же бросил все дела и мысли, переоделся и кинулся в мастерскую.
Этот кузов мы с Клейстом собирали и устанавливали особенно тщательно и неторопливо. Мобиль должен был попасть в самое сердце каждому. Эстетам – красотой линий, богатеям – роскошью отделки, торопыгам – динамичным разгоном и мощностью мотора, всем прочим – мягкостью хода и легкостью управления.
К этому дню «Молния-2» сильно изменилась. В процессе обкатки и доводки прямо тут же, на ходу вносились изменения в конструкцию, причем сразу и в чертежи, и в железо. Но большинство этих доработок было скрыто фанерой временного кузова. Единственное, что было видно сразу – это колеса. Из соображений веса мы отказались от цельных дисков и приняли пока спицованные, как у мотоцикла. Это не было новшеством, но вес уменьшало значительно, да и внешний вид при этом серьёзно улучшался.
До поры в мастерскую мы не пускали никого, даже Мишку и госпожу Клейст, несмотря на все обидки, надутые губки и топающие ножки. Я ради «Молнии» даже пропустил пару визитов к помещице Томилиной. Но вот настал тот самый день. Его специально подгадали к воскресенью, чтобы дети были свободны. Погода нам благоволила. Светило яркое апрельское солнце, дул легкий тёплый ветерок – красота. Любопытный господин Игнатьев, неведомо как прознавший о таком событии, тоже явился, и тоже ожидал демонстрации вместе со своим фотографическим аппаратом.
И вот мы распахнули настежь створки мастерской, и выкатили нечто, накрытое парусиновым чехлом. Нетерпение публики достигло апогея. Видя это, мы с Клейстом переглянулись и сдернули покрывало.
– А-а-ах! – прокатилось по двору. Черная, блестящая лаком и хромом «молния-2» была неотразима. Новейший аппарат фирмы «Рено», на котором изволил прикатить господин Игнатьев, сразу стал казаться нелепой пародией на мобиль.
– Это же чудо! – вскричал журналист, не забывая делать снимки. – А каков он на ходу?
– Сейчас узнаем. Поехали на ипподром!
Все загрузились в «Эмилию», я, облаченный в костюм гонщика, торжественно воссел за руль «Молнии» и мы тронулись.
Я намеренно проехал через центр Тамбова, произведя среди обывателей полный фурор. Оказанный «Молнией» эффект был настолько силен, что иные мобилевладельцы, наскоро осведомившись о целях нашего выезда, присоединялись к процессии, а особо шустрые даже умудрялись её возглавить. Размахивали флагами, выкрикивали какие-то нелепые лозунги – к счастью, без политической составляющей, и тем самым привлекали новых и новых зевак и участников. Кое-кто из едущих следом подсаживал в свои мобили пассажиров, желающих лично узреть стремительный полёт нового аппарата.
В зеркальце заднего вида мне был виден Игнатьев, который умудрялся, не отрываясь от руля, что-то черкать в блокноте. Чувствую, в вечерних «Ведомостях» я с «Молнией» опять буду на всю третью полосу.
Когда мы подъехали к ипподрому, ушлые иподромовладельцы, очевидно, предупрежденные заранее, принялись продавать билеты на вход – разумеется, пропустив три наших экипажа бесплатно. И пока мы размещались на привычных местах неподалёку от старта, пока готовились к заезду, центральная часть поля оказалась плотно заставлена мобилями горожан, а трибуны были заполнены как минимум, наполовину. И народ продолжал прибывать!
Благословенное время! Всех источников информации – пара ежедневных газет. Радиовещание отсутствует, телевидения нет даже в проекте. Из развлечений – лошадиные бега, гонки мобилей и, иногда, гастроли столичных театров. И тут внеплановое зрелище. Как такое можно пропустить! Тем паче, что не в Москве, не в Питере, а здесь, в Тамбове, в заштатном, в общем-то, городке, пусть он хоть трижды губернский центр.
Ко мне подошел распорядитель от ипподрома.
– Господин Стриженов, не могли бы вы чуть отложить вашу демонстрацию? Хотя бы на полчаса. Неожиданно много людей желают взглянуть на заезд вашего нового аппарата.
– Делитесь, – пожал я плечами. – Вы решили сделать на мне кассу, так что я хочу быть в доле. Согласитесь, без меня и моей «Молнии», вы не заработали бы сегодня и полушки.
– Вас устроит пятнадцать процентов? – вежливо спросил распорядитель.
– Половина, не меньше. Если вы думаете, что это много, я могу просто уехать и оставить вас наедине со всеми этими людьми.
– Я должен посоветоваться.
Распорядитель вернулся через десять минут.
– Мы согласны.
– В таком случае, и я согласен подождать. А пока будьте любезны, сделайте объявление для публики, объясните им причину задержки.
Ждать в итоге пришлось целый час. Поглядеть на «Молнию» возжелал самолично губернатор. Трибуны ломились, шустрые торговцы обносили собравшийся народ напитками и закусками, зарабатывая свою денежку. Наконец, губернатор вместе с семьёй поднялся в ложу для важных персон и с этакой начальственной ленцою кивнул головой, дозволяя приступать.
Я окинул взглядом трибуны. На многих местах поблескивали стеклышки биноклей, а то и древних подзорных труб. Публика ждала представления, и я намеревался таки его дать. Натянул краги, надвинул гогглы, уселся в кресло. Николай Генрихович поднял клетчатый флаг. Трибуны замерли. Старт!
Я не ждал чего-то особого по сравнению с предыдущими испытаниями. Но «Молния» нынче удивила даже меня. Стремительный старт, уже почти привычный, сверхбыстрое по нынешним меркам прохождение поворотов и скорость, скорость, которой мне до сих пор так не хватало.
На четвертом повороте четвертого круга я позволил себе пошалить и ввел мобиль в занос. Сейчас это – предвестник катастрофы, техника дрифта еще не освоена даже ведущими гонщиками мира. Трибуны дружно ахнули, а я, весь такой молодец, аккуратно выправил мобиль и через несколько секунд эффектно затормозил на финише.
Публика просто взревела от восторга. И мне это, черт побери, понравилось. Да, если мои новые мобили будут такими, их купят все до единого и попросят ещё.
День мне понравился: мы опробовали новый мобиль, продемонстрировали его публике, да еще и заработали. Не очень много, но не сказать, чтобы мало. Деньги эти я поделил пополам. Половину оставил себе, половину отдал Клейсту. Тот пытался, было, отказаться, но я его убедил:
– Николай Генрихович, я знаю, насколько большие расходы вы несете сейчас, когда на вашем иждивении оказалась молодая прекрасная женщина, не слишком привыкшая к экономии. И знаю, насколько большие траты предстоят вам в скором времени. Так что возьмите. Это нам с вами премия за всю проделанную работу.
Наши показательные выступления имели еще одно последствие. На другой день после ипподромного триумфа ко мне прикатил купец первой гильдии Игнатьев собственной персоной. Он не стал разговаривать долгие разговоры, а, как человек современный и ценящий время, сразу перешел к сути:
– Владимир Антонович, признаться, последний наш разговор вызвал среди моих товарищей изрядный скепсис. Чего греха таить, я и сам решил было, что вы похваляетесь впустую. Но то, что вы показали вчера на ипподроме, решительно всё меняет. Сам я, к сожалению, там не был, а вот иные мои компаньоны видели вашу демонстрацию. И были впечатлены настолько, что мнение своё поменяли на полностью противоположное. И, раз уж я до вас добрался, не откажите мне в малой просьбе – посмотреть ваш удивительный мобиль.
Я пожал плечами:
– Извольте, Иван Платонович.
Купец обошел «Молнию» кругом, погладил полированные панели кузова, потрогал хром решетки радиатора, с моего разрешения посидел за рулем и сошел на землю с видом человека, только что побывавшего на небесах.
– Владимир Антонович, компаньоны доверили мне окончательное решение, – сообщил он мне, – и вот вам моё слово: мы согласны. Надо будет определить, какие детали вам будут потребны, и уже сейчас приниматься строить заводы.
– Только учтите, Иван Платонович, что первичную переработку сырья делать лучше всего там, где происходит его добыча. Чтобы везти для обработки, скажем, не медную руду, а уже готовую медь в слитках.
– Ну, Владимир Антонович, с этим уж как-нибудь сладим. Чай, не лаптем щи хлебаем, и слова умные нам тоже ведомы. Логистика!
С этими словами купец воздел к небу указательный палец и, рассмеявшись, принялся прощаться.
В местных «Ведомостях» вышла большая статья с фотографиями. Полагаю, все те, кто не побывал на ипподроме, скупили по экземпляру. Сразу на ум пришли цветные глянцевые плакаты. Я отметил себе: надо заглянуть в типографию. Вдруг имеется возможность заказать глянец? Пусть и черно-белый, но качественный и большого формата. Сколько тысяч подростков, а то и молодых людей захотят украсить комнату изображением «Молнии» вместо натюрмортов и пейзажей? Да чем чёрт не шутит, могут и девицы увлечься этакой красой. Госпожа Анастасия Клейст живой тому пример!
Но этим дело не ограничилось. Уже в среду прискакал Игнатьев-младший, притащив с собой номера «Санкт-Петербургских ведомостей», «Московских ведомостей» и всяких прочих новостных листков из разных губерний. И везде, в каждом была перепечатана статья нашего журналиста.
– Что, Федор Иванович, ваш редактор, поди, шампанским до икоты упился?
– Не, наш редактор по мелочам не разменивается. Он по коньячку ударяет, вот уже третий день как.
– Понятно, спасать надо человека. Но премию-то хоть выдал?
– А то как же! И ждет меня дальняя дорога на Императорскую гонку. Буду освещать её прохождение для тамбовских обывателей. И поэтому сразу хочу напроситься к вам в компанию, чтобы совместно ехать в Питер. И дорога будет веселее, и я какой-никакой материал соберу.
– Отчего же нет! Ваша компания вполне устраивает и меня и, склонен думать, моего механика.
– Тогда сообщите мне, на каком поезде вы решите отправиться, чтобы я заказал билеты на него же.
– Разумеется.
Весь май был занят хлопотами. Нужно было направить письмо в комитет, организующий гонку и, кстати, внести приличного размера взнос. Нужно было еще на раз перебрать «Молнию», заказать билеты на поезд и, непременно, оплатить перевозку мобилей. Нынче с нами ехало целых три аппарата: две молнии, первая и вторая, и большой фургон. Фургон был нужен для перевозки как раз второй «Молнии». Мне не хотелось прежде времени демонстрировать мобиль зевакам или, тем паче, провоцировать заторы на нашем пути. Собственно говоря, её изначально, еще у нас в доме, закатили в этот фургон и как следует закрепили. В фургоне и грузили на железнодорожную платформу.
Нас провожали с цветами. Как-то не рискнули ни «Успех», ни «Скорость» выступать на Императорских гонках. «Успех» и вовсе зачах, и я не был уверен, что он сможет протянуть еще хоть сколь-нибудь продолжительное время.
Под звуки бравурного марша мы вошли в вагон, приветственно размахивая руками. Мы – это я и Клейст. Анастасия Платоновна нынче, к великому своему сожалению, осталась в Тамбове. Слишком уж большой срок беременности у неё был, слишком уж много рисков для подобного путешествия. Да и доктор Кацнельсон ей категорически запретил поездки. Фёдор Игнатьев запрыгнул на подножку в последний момент. Он раздобыл где-то компактную фотокамеру, дюжину катушек плёнки, распрощался со своим деревянным чудовищем на тяжеленном штативе и до самого звонка дежурного по станции делал репортажные снимки.
Наконец, поезд тронулся. Усатый проводник принес чаю в ностальгических стаканах с подстаканниками и баранок. Из соседнего купе кто-то из восторженных почитателей прислал дюжину недурного шампанского. Половина купе было завалено цветами. Складывалось такое ощущение, что мы уже победили, несмотря на то, что не успели даже добраться до старта.
Шампанского мне не хотелось. Без особого настроения похлебал чаю, да и присел в углу перед окном. На душе было муторно. Клейст, видя моё состояние, под благовидным предлогом ушел в купе к Игнатьеву, оставив меня наедине с самим собой. А я принялся вспоминать вчерашний вечер.
Накануне меня зазвала в гости баронесса. На этот раз мой визит не был прикрыт даже фиговым листочком камерной вечеринки. Вот так, просто и беззастенчиво. Даже известную всему Тамбову «Эмилию» Александра не велела перегнать на задний двор во избежание сплетен. Не то, чтобы это меня насторожило, но некое душевное беспокойство всё же возникло.
Разумеется, все, интересующиеся личной жизнью высшего тамбовского света, прекрасно знали, кто и к кому совершает поздние визиты. Знали и то, для чего эти визиты делаются. И хотя баронесса Сердобина была много предусмотрительней помещицы Томилиной и не оповещала окрестных обывателей о степени своего удовлетворения, от слухов это не спасало. Но одно дело, когда женщина, пусть и вдова, соблюдает внешние приличия, и совсем другое, когда она решает на эти приличия начхать.
После лёгкого ужина, призванного, скорее, распалить страсть игривой беседой, нежели напитать едоков, мы, как это бывало и раньше, переместились в опочивальню. На высоте были оба. За несколько месяцев наших регулярных встреч Александра многому научилась и обрела вкус к любовной игре, проявляя подчас немалую изобретательность. И вот, насытившись полностью и бесстыдно раскинувшись на простынях, она сказала:
– Вольдемар, возьми меня с собой.
У меня эти слова сразу же включили интенсивную мозговую деятельность. Сердобина, если захочет посмотреть на гонки, может поехать и самостоятельно, денег у неё хватает. Значит, она хочет для всех окружающих выглядеть именно что моей спутницей. А зачем ей это нужно? Очевидно, она имеет на меня некие виды. В столицах же полно незамужних дочерей знатных родов. Я, в статусе почти что князя, выгляжу для них всех весьма привлекательной кандидатурой: без малого знатен, без малого богат, весьма известен благодаря последним газетным публикациям и ещё далеко не стар. Но если рядом со мной будет привезенная из Тамбова женщина, это сразу перекроет им все надежды на даже попытку. Ни одна и близко не подойдет. Иначе говоря, баронесса хочет, чтобы её воспринимали именно как мою избранницу. А следующим ходом будет апеллирование к мнению света, и вот уже я, коли не сделаю предложения, окажусь подлецом, негодяем и распутником. Причем, эта апелляция может последовать и с некоторой отсрочкой. В тот самый момент, когда баронессе это будет выгодно.
Я повернулся к ней, полюбовался линиями высокой груди, мраморной кожей бёдер, провел рукой по упругому животу, зарывшись пальцами в золотистый пушок в самом его низу.
– Саша, ты хочешь за меня замуж выйти?
Видимо, такого вопроса она не ожидала. Привыкшую к околичностям, полунамёкам и недосказанностям, Александру каждый раз ставила в тупик моя манера задавать вопросы прямо, называя вещи своими именами.
– Отчего ты так решил? – деланно лениво спросила она, проведя тонким пальчиком по твердой горошине соска.
При этом глаза её прикрылись, а тело чуть выгнулось, будто бы от наслаждения. Для меня это означало, что женщина решила увести беседу от внезапно опасной темы. Ну а раз так, я не стал ей в этом мешать. И мы вновь погрузились в бездну разврата и порока.
Наутро наше прощание, обычно игривое и заполненное взаимными шутливыми подначками, вышло неловким и скомканным. Александра, умная женщина, прекрасно поняла мой вчерашний вопрос. А её нежелание давать на него ответ вполне подтверждало мои выводы. Не сказать, чтобы я был влюблен в неё. Но, видимо, какая-то душевная привязанность всё же возникла. С моей стороны – так точно. И поэтому я сейчас сидел один в купе и с раздражением глядел на ящик шампанского, водруженный на противоположное сиденье. Мне хотелось водки.
Глава 24
Я маялся до самой Москвы. Виду старался не подавать, пытался улыбаться, даже поспал вполглаза. Но Клейста провести было не так-то просто. Наутро, едва повернули к Петербургу, он ухватил меня и потащил в вагон-ресторан, по дороге сурово выговаривая:
– Владимир Антонович, я не знаю, с какой стати вы так убиваетесь, но на кону сейчас ни много, ни мало, миллион! Наша репутация, наше будущее, наши мечты и планы, в конце концов. Сейчас вы непременно выпьете. Водки или коньяку – это уж как вам будет угодно, плотно закусите, а после как следует отдохнете. К завтрашнему утру вы должны быть в полном порядке. Да что там должны – просто обязаны! Или прикажете мне садиться за руль «Молнии»? Так гонщиком зарегистрированы именно что вы. Сколько вы проедете в таком состоянии? Вряд ли даже до Бологого дотянете. Вы помните, какие у нас были планы на этот счет?
Я молчал, признавая его правоту и позволяя вести себя из вагона в вагон. Я и сам хотел прекратить эту дурную хандру, но моё настроение логическим доводам никак не поддавалось.
В вагоне-ресторане было шумно и оживленно, и на первый взгляд, все места были заняты. Клейст даже несколько растерялся, но местный халдей провел нас к одному из столиков, за которым нашлось два свободных места.
У окна друг напротив друга устроились пожилой мужчина с явно избыточным весом и юная девушка. Не то, чтобы совсем ребенок – лет восемнадцать, или даже чуть старше. С первого взгляда было видно: отец и дочь. Ещё было заметно, что от матери девушка взяла, всё-таки больше, и это не могло не радовать. Судя по нарядам, они последние несколько лет провели в несусветной глуши. Ну и богатством похвалиться, очевидно, тоже не могли: перед путешественниками в тарелках была какая-то серая каша с куском вчерашнего черного хлеба.
– Вы позволите присесть? – обратился Клейст к мужчине.
Тот оценивающе взглянул на механика и, видимо, признал его достойным совместной трапезы.
– Садитесь, пожалуйста.
Клейст тут же уселся рядом с девушкой, мне же досталось место рядом с её отцом. Соседство не из самых приятных: рядом с человеком такой комплекции уместиться за столом было трудновато, но это неудобство искупал прекрасный вид на интересную девушку. Тут же подскочил официант:
– Что вам угодно, господа?
Клейст решил взять управление на себя:
– Нам угодно графинчик хлебного вина и к нему достаточное количество хорошей плотной закуски.
– Будет исполнено.
В ожидании заказа мы принялись знакомиться.
– Разрешите представиться: Николай Генрихович Клейст, механик.
Прежде, чем назвать своё имя, я искоса бросил взгляд на своего соседа и успел заметить, как он недовольно поморщился. Что это? Снобизм?
– Стриженов Владимир Антонович, гонщик и отчасти промышленник.
Очевидно, толстяк был уже не слишком рад нашему соседству, но отменить свое разрешение без потери лица он уже не мог.
– Огинский Петр Фомич. Из тех самых Огинских.
«Тех самых» было старательно подчеркнуто голосом. Про Огинских я немного слышал и, в первую очередь, конечно, о знаменитом полонезе. Но поскольку никакой титул не был присовокуплен к имени, можно было сделать вывод, что Петр Фомич принадлежит к мелкой побочной ветви рода, ныне обнищавшей и готовой вот-вот угаснуть.
– Дочь моя, Елизавета Петровна, – исполнял обязательную программу Огинский. – Вышла в возраст, и ныне мы следуем в Санкт-Петербург для надлежащего представления в Вареньки в общество.
– Очень приятно, – произнес я и, вспомнив наставления прадеда, присмотрелся к девушке.
Она была мила. Даже, наверное, красива. Но фигуру скрывало старомодное глухое дорожное платье, а лицо – небольшая вуалетка. Впрочем, я сумел рассмотреть, что кожа её чиста и свежа, а щеки, несмотря на темную одежду, лишены болезненной бледности. На такую девушку стоило попытаться произвести впечатление, и я чуточку распустил хвост:
– Мы с Николаем Григорьевичем тоже едем в столицу, но, в отличие от вас, для участия в больших Императорских гонках.
– Так вы тот самый Стриженов, о котором писали «Московские ведомости»? – оживился Пётр Фомич.
– Я не знаю, о ком писали «Ведомости», но среди участников Императорских гонок другого человека с такой фамилией нет.
Огинский достал из внутреннего кармана сюртука газету, развернул её и попытался сравнить лицо на мутной фотографии с оригиналом.
– Определенно, это вы, – заключил он. – Я буду рад скоротать дорогу в вашей кампании.
Тем временем, официант принес запотелый графин с двумя рюмками, две порции яичницы с ветчиной, сырное и мясное ассорти, тонко нарезанный балык осетра, тарелочку с желтым вкуснейшим коровьим маслом и блюдо с ломтями свежего, ещё тёплого хлеба. Конечно, я всё ещё думал о Сердобиной, но мой изголодавшийся организм, оказавшись один на один со столь аппетитным натюрмортом, решил всё за меня. Он задвинул мои душевные страдания куда подальше и просигнализировал: хочу. Клейст, видя это, воспрял духом и разлил беленькую в рюмки. Тут же стало заметно, как сдерживается Огинский, стараясь не глядеть на наше пиршество. Варвара Петровна была более тверда духом, но пытать её гастрономически было бы чересчур жестоко и, как минимум, невежливо.
– Позвольте вас угостить в ознаменование нашего знакомства, – принялся я растекаться словесами.
И, получив согласный кивок от соседа, продолжил:
– Присоединяйтесь, Петр Фомич. И вы, Елизавета Петровна, тоже. Официант, еще одну рюмку и… вы что предпочитаете, мадемуазель? Чай? Кофе? Чашку чая с лимоном. И уберите эту мерзость. Лучше добавьте порцию яичницы господину Огинскому и яйцо всмятку барышне. Надеюсь, я не взял на себя слишком многого?
– Благодарю вас, господин Стриженов.
Огинский тут же повеселел. Судя по его мясистому ному в красных прожилках, в своём поместье он частенько прикладывался к рюмке, и вынужденное воздержание давалось ему нелегко.
– Примите и мою благодарность, Владимир Антонович, – вступила в беседу девушка.
Судя по выражению её лица, серая каша была тем ещё наказанием.
Завязалась непринужденная застольная беседа, периодически подогреваемая жидкостью из графинчика. Елизавета Петровна оказалась весьма эрудированной барышней. И, насколько я мог судить, по меньшей мере, неглупой. Помимо этого, она обладала чудесным, очень мелодичным голосом. А когда она подняла вуалетку, я был буквально очарован блеском карих внимательных глаз. Нет, о чувствах, даже о мимолётной влюбленности речи не было. Но я увидел и ощутил, что помимо Сердобиной есть множество других девушек, красивых и вполне достойных. И нет никакого смысла убиваться по баронессе, которая подложила мне такую вот свинью. Всё по науке, клин клином.
Видя моё настроение, повеселел и Клейст. Он поделился с Огинскими историей своей женитьбы, рассказал об ожидаемом в семье пополнении. И после закономерных охов и ахов поведал о моем холостяцком статусе.
Пётр Фомич тут же воспринял это как намёк на моё сватовство к его дочери. Он тут же надулся, исполнился важности и сообщил, что Огинские – это ого-го! И не пристало им родниться с мещанами, пусть даже с трижды гонщиками. Елизавета Петровна от подобной бестактности пришла в ужас.
– Папенька, что вы такое говорите! – выпалила она.
– Молчи! – обрезал её Огинский. – Помни, что я твой отец, и ты целиком в моей воле, покуда в храме божием не передам руку твою будущему супругу. Род Огинских аж с тринадцатого века, от самого князя Черниговского родословную свою ведет! Сколько таковых родов на Руси осталось? Все повывелись! Все первородство своё словно Исав за чечевичную похлебку продали. Но мы, Огинские, не таковы, мы – вот!
И толстяк грохнул по столу мясистым кулаком, попутно перевернув полупустое блюдо с балыком. К счастью, фарфор уцелел. Наверное, без графинчика водки Пётр Фомич не стал бы так буянить, но вот теперь попробуй, останови его! Будет скакать на любимой коняшке, покуда не свалится.
Господин Огинский принялся перечислять своих предков за последние семьсот лет. Прочие посетители смотрели на него кто с весельем, кто с интересом, а пара дюжих служителей уже подкрадывались со спины. Но Елизавета Петровна храбро подошла вплотную и шепнула ему что-то на ухо. Видимо, это были некие волшебные слова, потому что разбуянившийся помещик как-то вдруг сделался ниже ростом, замолчал и воровато огляделся по сторонам. После чего послушно последовал за дочерью к выходу.
Мы с Клейстом распорядились отнести недоеденное и недопитое в наше купе и тоже отправились обратно. Я чувствовал себя вполне в норме. Хандра и меланхолия исчезли без следа. И только некоторое сожаление осталось о том, что у меня не выйдет познакомиться поближе с этой весьма заинтересовавшей меня девушкой.
– Николай Генрихович, – спросил я, когда мы удобно устроились на диванах в своём купе, – меня грызет любопытство. Вы стояли ближе меня к Огинскому. Скажите, вы не слышали, что были за чудесные слова, которыми Елизавета Петровна столь успешно приструнила своего батюшку?
– Я могу ошибиться, всё же было довольно шумно, – ответил Клейст. – Но мне кажется, она сказала всего два слова: «Степаниду позову».
По прибытии в столицу разгружались мы долго. Осторожно скатывали по стапелям «молнию – первую», потом ещё осторожнее фургон с «молнией – второй». Разумеется, когда мы управились, Огинских и след простыл. Я еще раз вздохнул о неудавшемся знакомстве и выбросил «древний род» из головы. Хлопот и без них предстояло немало.
Проблемы возникли там, где их никто не ждал. В канистре со спиртом, нашим топливом для горелки пароперегревателя, была неплотно закрыта пробка. И, конечно же, пошел запах. Не сказать, чтобы сильный, однако нашлись чуткие и охочие до этого дела люди. Канистру отыскали и аккуратно выкрали, не тронув более ничего. Обнаружили пропажу случайно, и хорошо, что за три дня до старта, а не позже. Однако вместо того, чтобы гулять по столице и любоваться видами, пришлось ехать куда-то на окраину, покупать топливо взамен украденного. Представить только: двадцать литров спирта! А учитывая, что люди порою пьют пока есть, что пить, то, скорее всего, вора уже и не найти.
Купить спирт проблемой не было. Проблемой было сохранить его хотя бы до начала гонки. Складывать вновь в сарай нельзя: поскольку дорожка разведана, никто не помешает тем же самым колдырям заглянуть ещё и ещё раз. Не караулить же по ночам, в самом деле! Решили держать опасную жидкость у себя в номере. А воришек-алкашей я решил наказать. Взял четверик того же спирта, это чуть меньше литра. На этикетке нарисовал череп с костями и написал: ЯД! И в бутыль добавил несколько кристаллов уже известного в аптеках фенолфталеина. Эту бутыль и оставил в сарае вместо похищенной канистры. Сопрут – пусть на себя пеняют.
И вот мы, уже закупившие всё необходимое и оставившие «яд» на складе без спешки катились по весеннему Питеру. Погода была на удивление пристойная. Свежий ветер с Невы раздул обычную для этого сезона хмарь, и под теплое весеннее солнышко выставили на открытую веранду одного из кафе несколько столиков. Гуляющая публика тут же этим воспользовалась: свободных мест было немного. Солидные господа с женами и детьми, молодые парочки, а вот за одним из столиков и вовсе сидит одинокая девушка.
Едва я её узнал, как «молния» тут же остановилась, будто вкопанная.
– Что случилось? – забеспокоился механик.
Но, проследив мой взгляд, успокоился: всего лишь Елизавета Петровна Огинская. Клейст глянул на меня и пробурчал:
– Идите к девушке. Я с канистрой доберусь на извозчике.
– Спасибо вам, Николай Генрихович! Крикнул я уже на бегу.
Огинская прихлёбывала чай, рядом с ней на столе стояло ещё два прибора.
– Добрый день, Елизавета Петровна.
Она подняла на меня глаза.
– Владимир Антонович? Какими судьбами?
– Не поверите, просто проезжал мимо и при виде вас нога сама нажала на тормоз. Вы здесь одна?
– Вовсе нет. Просто моим кузинам срочно потребовалось попудрить носики. Мне же это без надобности.
– Как здоровье вашего батюшки?
– В целом неплохо, но сегодня с утра ему нездоровится.
«Как же, нездоровится ему!» – язвительно подумал я. – «Поди, отсыпается после вчерашнего».
Вслух же сказал:
– Надеюсь, ничего страшного?
– Я тоже надеюсь.
В голосе девушки был слышен сарказм? Я даже не поверил.
– Елизавета Петровна, – продолжал я дозволенные речи. – с момента нашей первой встречи меня терзает жуткое любопытство. Не могли бы вы ответить на один мучающий меня вопрос?
