Текст книги "Гонщик 2 (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– Ефим, держи этого за плечи, чтобы не дергался, – кивнул я на бывшего слугу.
Тот без разговоров прижал Савелия к земле, да так, что я немного испугался: а ну, как руки оборвет!
Я всё тем же трофейным ножиком срезал штанину на поврежденной ноге. Мать честная! Да тут впору не перелом вправлять, а отломок обрезать! Впрочем, резать – это дело врача, а я пока что перетянул ногу Савелию его же брючным ремнём повыше колена, чтобы совсем уж кровью не изошел. Поврежденную ногу кое-как сложил, да обрезком штанины примотал к оперативно оторванной от лестницы перекладине. Надо успевать, пока злыдень в шоке, а то еще помрет от боли. Я знаю, случаи бывали.
Савелия перенесли в дом, в одну из подсобок, чтобы до приезда полиции не подох. Я лишь проверил его насчет спрятанного оружия, и не зря: в кобуре на щиколотке нашелся «дерринджер», а в кармане – нож. И еще одно меня удивило: на шее вместо крестика висел небольшой ключик с затейливыми бороздками, сразу наводящий на мысль о банковских ячейках. Его я тоже изъял.
Пока возились с Савелием, последний бандит затих, кончился. Ну и ладно. Трогать его не стали, пусть полиция сама забирает. Я лишь карманы обшарил. Нашел не лишку: чуток денег да горсть картечных патронов. Деньги я отдал Ефиму, за что удостоился звания «барин» и поясного поклона с благодарностями. А патроны вместе с обрезом забрал себе и отправился к прадеду. Все так же, по приставной лестнице.
Тот встретил меня сидя на кровати: вся остальная мебель была свалена в баррикаду у двери. Я вытащил из кучи пару кресел и столик, предоставив Ефиму разгребать остальное.
Мы уселись друг против друга и какое-то время сидели молча, переваривая события этой ночи. Где-то рядом шкрябал мебелью о паркет Ефим, слабо стонали в туалетной комнате скорбные головой тати.
– Внук, – оживился вдруг дед, увидев, что один из шкафчиков встал на место. – Вот там, в верхнем отделении, была бутылочка подходящего напитка.
– А вам, Федор Васильевич, не будет вреда от того напитка?
– Что это ты снова на «вы» перешел, внук? Еще пару часов назад вполне нормально на «ты» обращался.
– Ну так время было такое, военное. А теперь, как будто, снова мир.
– А-а, оставь, – махнул он рукой. – Дозволяю на «ты». Заслужил. Но до шкафчика ты всё же сходи. Тебе тоже не помешает.
В указанном шкафчике среди осколков хрусталя обнаружилась бутылка «шустовского» и походный набор серебряных стопок. Я перенес добычу на столик, откупорил бутылку и разлил коньяк. По чуть-чуть, на палец.
– Ефиму тоже плесни. Только не как нам, доверху налей, а то он и не почувствует ничего.
Я повиновался.
Ефим, уже облагодетельствованный трофейными деньгами, стопку из княжеских рук воспринял как медаль на грудь. Лихо опрокинул посудину, поставил на стол, выдохнул в кулак, поклонился:
– Благодарствую, ваше сиятельство.
– Ну, ступай.
Ефим вернулся к прерванному занятию, а мы – к беседе.
– Надобно в город ехать, за полицией и доктором, – высказался князь. Васька-то, шофер мой, вместе с мобилем как раз в Тамбове, он нотариуса привезти должен. Я всё игрушку эту новомодную завести собирался, телефон. Но дорого больно сюда, в поместье, провода тянуть.
– Я бы рад, но мой мобиль не доезжая полумили до особняка на обочине стоит. Колесо сломилось.
– Ну, тогда только рассвета ждать. Сам-то починить сможешь?
– Разумеется. Если, конечно, никто из местных крестьян инструменты не попятит.
– Не боись. Тут я хозяин. Никто без моей воли даже горсть земли не возьмет.
Я подумал о Савелии, о его банде и промолчал.
– Ефим с тобой пойдет, поможет. Где подтолкнуть, где поддержать.
– Да! – вспомнил я. – Там где-то неподалеку парень на травке загорает, некий Гришка. Его бы развязать, да отпустить.
– Этот слабоумный? А он-то что там делал?
– Меня караулил. Чтобы, коли у сломанного мобиля появлюсь, к Савелию в дом отвел, вроде как за помощью. Некий Антип его привел, велел сторожить, да и ушел к Савелию на доклад.
– Кончился Антип, – неожиданно вмешался в наш разговор Ефим. – Упокой господи его душу.
Он размашисто перекрестился и продолжил возиться с мебелью.
– Помер Максим, ну и хрен с ним, – машинально отозвался я, разливая по второй.
– Ох и охальник ты, внучок, – погрозил пальцем прадед, однако же изволил хохотнуть. – Ну, давай, чтобы никто и никогда не мог помешать исполнению наших желаний.
Чокнулись, опрокинули. В голове чуток зашумело.
– Федор Васильевич, закуску бы какую надо сообразить. Я схожу, женщин из заточения освобожу и дань с них за это возьму.
– А куда идти-то знаешь?
– Да вот, Ефим и проводит.
Мужик аккурат к этому времени закончил разбирать мебельный завал.
Когда я вернулся через полчаса, князь уже придремал прямо в кресле. Я подумал-подумал, и не стал его будить. Всё же не двадцать лет человеку, а ночка выдалась волнительная. Вышел в соседнюю комнату, сдернул чехол с ближайшего дивана и завалился, поставив блюдо с закусками прямо на пол. Кажется, я так ничего и не съел: сон настиг меня раньше.
Следующий день прошел суматошно. Полиция, доктора, нотариус, снова полиция… Я пришел домой поздно вечером, и едва смог раздеться прежде, чем меня сморило. Когда же я соизволил выспаться, из мастерской уже доносился стук молотка по железу: неугомонный Клейст что-то уже делал с «Молнией». Правду сказать, вчера мобилю досталось. Всё-таки, катание по тамбовским хлябям неслабое испытание для техники. Тем больше оснований гордиться: если не считать поломки колеса, аппарат безупречно выдержал все издевательства над собой. И ездить на нем стало намного более комфортно, и уже гораздо ближе к некогда привычным мне автомобилям.
Детей в доме не было: учеба, но на столе мне был оставлен завтрак, к этому времени уже безнадёжно остывший. Я уселся за стол, налил себе чуть теплого чаю, снял салфетку, прикрывающую уже несколько зачерствевшие и безнадежно остывшие булки, и лишь намазывая первую из них маслом, увидел среди приборов знакомый узкий голубой конверт. И откуда-то в душе возникло чувство гадливости.
– Что, вспомнила о забавной игрушке? – хмыкнул я себе под нос, – или время внезапно освободилось?
Я позавтракал, убрал приборы и лишь после этого вскрыл письмо. Баронесса Сердобина называла меня Володенькой и зазывала меня на ближайшие выходные в гости. На танцевальную вечеринку. У меня на тот день были совершенно иные планы, и теперь предстояло выбрать: щедрая и страстная помещица Томилина или не вполне искренняя и вполне двуличная баронесса Сердобина с неразбуженной еще чувственностью.
Теперь, когда мой переход в новый статус являлся делом времени, подходящей парой не казались ни помещица, которая понимала это едва ли не с первой нашей встречи, ни баронесса, которая, кажется решила заполучить меня в мужья. В принципе, для меня выбор был однозначным. Но проклятые светские условности могли диктовать выбор совершенно противоположный. Я знал лишь одного человека, который мог бы помочь мне определиться. Но идти в гости к Игнатьевым не хотелось совершенно. Впрочем, есть еще редакция «Ведомостей», и там вполне возможно если не изловить корреспондента, то выяснить его местоположение.
Впрочем, ездить никуда не пришлось, Игнатьев прикатил сам.
– Рад приветствовать вас, ваше сиятельство, – обратился он ко мне с шутовским поклоном.
– Брось, Федор Иванович, тебе ли не знать, что такие вещи быстро не делаются. Как мне популярно изложил нотариус, дела о введении в род и признание наследником титула, особенно для князей, коих в империи не слишком много, утверждаются на самом верху, собственноручно государем императором. И дело это мешкотное. В самом лучшем случае – полгода.
– Неважно. Для всего Тамбова вы уже князь, так что не удивляйтесь опережающему события титулованию. Люди, особенно простые, они ведь как думают? Польстишь самолюбию человека, глядишь – лишнюю копеечку от него получишь. Слова ничего не стоят, а прибыток вполне ощутим. Ждите очередной волны приглашений. И, кстати, готовьтесь к рождественскому балу у Сердобиной. Уж на этот раз вам не бродить в одиночку из угла в угол, любая девица с вами танцевать пойдет, а то и мамаши против не будут. Вы уж извините, но помещице Томилиной жестоко завидует половина тамбовских дам. А вторая половина страстно ненавидит. Да и многие из девиц, отравленные эмансипацией, не будут против познакомиться с вами предельно близко. Вы, Владимир Антонович, нынче романтический герой. Слухов о вас ходит – не пересказать. И некоторые мужья уже заранее начинают ревновать к вам своих жен, независимо от наличия повода.
– А-а, – отмахнулся я, – пустое. Займись какой бумажкой, и чиновнику наплевать, сколько титулов у тебя будет через полгода, и даже через день. Сейчас ты мещанин – и точка. И поступят с тобой по закону как с мещанином.
– Но тут-то не закон. Народ желает работать на перспективу. Расчет-то какой? подведут к тебе барышню, понравитесь друг другу, пока пойдут визиты да ухаживания, да прогулки под строгим присмотром. А там и дело о титуле решится. А коли не решится – девку за другого сговорят, а тебе от ворот поворот дадут. Но – вежливо. Потому, как вдруг ты не нынче, так в следующем году титул получишь? Так чтобы насовсем отношения-то не портить.
– Понятно. То есть, никакой, романтики, один лишь циничный прагматизм.
– А тебя, я чувствую, некая особа за живое взяла? Душу взволновала?
– Нет. Просто жаль расставаться с еще одной иллюзией.
В этот момент я твердо решил к баронессе пойти. И не стесняться более, не ограничивать себя в действиях. Ибо если женщина оценивает меня как актив, как ресурс, принимая решения о встречах единственно из моего социального статуса, пусть даже и мнимого, то почему я должен оставаться по отношению к ней рыцарем?
– Не жалей. Без иллюзий жизнь становится проще. Но я, собственно, не за тем приехал.
Игнатьев потёр рукой лоб и скорчил жалобную гримасу.
– Не корысти ради, а токмо волею пославшего меня папеньки. Не скажу, что это доставляет мне удовольствие, но и отказаться, поверь, не мог. Батюшка мой, как узнал, что старый Тенишев собирается тебя в наследство ввести да князем сделать, напрочь потерял и сон и покой. Вы, помнится, не слишком хорошо расстались в последнюю вашу встречу.
– В нашу единственную встречу, – желчно отозвался я.
– Ну так вот…
Игнатьев сделал вид, что не заметил моих слов.
– Он желает загладить перед тобой свою вину и принести соответствующие извинения в подобающей случаю форме. Одним словом, он просит тебя явиться на званый обед, который он дает в ближайшую субботу.
– Знаешь, как раз в эту субботу не могу. Ибо зван на танцевальную вечеринку к Сердобиной.
– Ишь ты! Высоко поднялся. У Сердобиной, знаешь ли, кто попало не бывает. Мне вот ни разу не довелось. Что ж, поскольку нынче ты занят, то обед в особняке Игнатьевых состоится через неделю. Папенька, знаешь ли, готов на многое ради того, чтобы вернуть твоё благорасположение.
Я сдержал данное себе слово и заехал к Шнидту. Старый мастер встретил меня как дорогого гостя. Лично вышел в лавку, взял меня за обе руки и не отпускал до тех пор, пока не закончил длинное и велеречивое приветствие. Затем повел меня не в знакомую уже мне комнатку для важных клиентов, а в дом. Усадил за стол, велел служанке накрыть к чаю и выставил графинчик той самой настойки. На этот раз отказаться без того, чтобы не обидеть старика, было невозможным.
Шнидт собственноручно разлил настойку в хрустальные рюмки и поднялся на ноги. Встал и я.
– Дорогой Владимир Антонович, вы даже не представляете, насколько вы много сделали для меня. Вы буквально наполнили мою жизнь счастьем, которое, я верю, продлится до конца моих дней. Я видел Настеньку после победы в гонках. Она просто светилась! Она всю жизнь, всю жизнь об этом мечтала. И вы, именно вы дали ей шанс претворить эту мечту в жизнь. Поэтому я хочу выпить эту рюмку за вас. За ваши идеи, за ваши умелые руки, за вашу большую и щедрую душу. За вас, Владимир Антонович.
И опрокинул рюмку в рот.
Я последовал его примеру и, вновь усевшись за стол, поинтересовался:
– Альфред Карлович, а почему именно это? Почему не свадьба? Пусть прошло еще немного времени, но, мне кажется, Анастасия Платоновна вполне счастлива в браке.
– Ах, оставьте. Свадьба – это, скорее, мечта её родителей. Их счастье. И они этим счастьем ныне вполне наслаждаются. Но сама Настенька – я ее знаю много лучше, чем даже Вера Арсеньевна, ее мать, – она жила только гонками. Вы бы видели, как светились её глаза, как душа её буквально воспарила над обыденностью и суетой! Она поверила в себя, в свои силы. А это, знаете ли, много стоит.
– А ведь Анастасия Платоновна действительно хорошая гонщица. На том злосчастном ралли она была бы второй, в этом нет ни малейших сомнений.
– Еще бы! – расплылся в улыбке Шнидт. – Я ведь сам её учил.
– Тогда я предлагаю второй тост за вас, Альфред Карлович. За ваши золотые руки, за ваше мастерство и ваши знания. И, конечно, за ваш талант педагога, благодаря которому в этом мире появился еще один прекрасный гонщик.
Когда мы выпили по второй, я перешел, наконец, к чаю и к цели своего визита.
– Знаете, Альфред Карлович, я должен сказать вам огромное спасибо. Ваши гогглы – те, последние, что я у вас заказывал, не далее, как два дня назад безо всяких преувеличений спасли мне жизнь.
– Вот как? – заинтересовался Шнидт. – И как же это было?
Я вкратце пересказал события той ночи.
– И что, эти гогглы действительно позволили вам видеть в полнейшей темноте?
– Не то, чтобы видеть, но силуэты людей я различал достаточно хорошо. А вы хотите сказать, что не добавляли такую возможность?
– Специально – нет. Это, скорее, побочный результат одного моего эксперимента. Но ваш рассказ уже разжег во мне желание попробовать двинуться в эту сторону целенаправленно. И по этому поводу даже появились некоторые мысли.
– Ну что ж, я рад буду опробовать ваше новое изобретение. А пока позвольте откланяться: не дело стоять между мастером и его работой, так недолго и в личные враги попасть.
Глава 20
Танцевать фокстрот я не умел, так что пришлось оперативно брать уроки. Конечно, за два дня с легкостью порхать по паркету я не начал, но основные движения заучил и в ногах не путался. А потому субботним вечером с легким сердцем уселся в «молнию» и отправился на вечеринку.
Гостей сегодня было чуть больше. К уже знакомым мне парам добавилось еще две: невзрачный виконт со столь же невзрачной супругой, и яркий брюнет с роскошными гусарскими усами в паре со своей дамой сердца, миниатюрной женщиной с откровенно блудливым взглядом. Думается, по размерам коллекции любовников эта красотка далеко переплюнет известную фривольным поведением Оленьку Дорохину.
Виконт с супругой приехали на неделю из столицы и представляли клан Васильчиковых. Было довольно забавно слушать представление: Николя Васильчиков с супругой Аннеттой. Усач представился паном Иржи Трояновичем, а спутница его и вовсе оказалась заморской гостьей, баронессой Линдой фон Велсберг. В этом закрытом клубе аристократов я был белой вороной, ибо титул мой маячил где-то далеко впереди. Но это, кажется, никого не волновало. Ибо князь – это было намного круче, чем барон или даже граф. И правильно говорил Игнатьев: эти люди играют вдолгую, и знакомства заводят с прицелом на отдаленное будущее. Наверное, я стал интересен и русским графам, и немецким баронам, раз уж они решили завести личное знакомство с неким Стриженовым. А, может, госпожа Сердобина позвала меня сегодня как раз по их просьбе? В таком случае, я и вовсе могу считать себя свободным от любых обязательств по отношению к баронессе.
В этот раз все было намного приличней – с виду. Шампанское, танцы, светские беседы ни о чем, легкие закуски, снова танцы. И в это же время со стороны что Дорохиной, что фон Велсберг, как бы случайные демонстрации дамских прелестей, многозначительные движения веера, и в ответ яростные взгляды Сердобиной, платье которой было намного скромнее и не позволяло пользоваться тем же оружием. Прочие же дамы с явным удовольствием наблюдали за разворачивающейся битвой, а госпожа Нечаева еще и успевала подмигивать мне тайком, пока не видят прочие хищницы. Себя она разумно не считала претенденткой на тесное знакомство ввиду возраста и общей рыхлости тела. Баронесса же Остен-Саккен сидела, как обычно, с непроницаемым видом, но пальцы рук вздрагивали каждый раз, когда соперницы делали очередной выпад. И, возможно, лишь присутствие мужа останавливало её от активного участия в битве. Не ради приза, которым был назначен я, а ради самого процесса. В воздухе явственно пахло ноябрьской грозой.
Остановили дам, как ни странно, их мужчины. Они вдруг все разом, будто сговорившись, засобирались уходить. Их спутницы с очевидным сожалением были вынуждены последовать за ними. Какие-то десять-пятнадцать минут, и гостиная опустела. Меня же, как и в прошлый раз, отловила в прихожей горничная и проводила в будуар.
Александра появилась почти что следом за мной. Она ворвалась в комнату всё ещё взбудораженная, с румянцем гнева на щеках, безмерно прекрасная в своем праведном негодовании.
Эти… эти распутницы! – воскликнула она, сдирая с руки кружевную перчатку. – Эти… fille publique! [1]
И вторая перчатка полетела в угол.
Баронесса круто развернулась, оказавшись прямо напротив меня.
– Ах, Володенька!
Она сделала пару шагов, оказавшись почти вплотную ко мне. Взяла мои руки, завела их себе за спину, требуя объятий. И, трогательно заглядывая мне в глаза снизу вверх, прошептала:
– Возьми меня! Люби меня! Этой ночью я вся, вся твоя.
И, прикрыв глаза, потянулась ко мне губами.
Я прижал Александру к себе и прежде, чем поцеловать, подумал: «Какая прекрасная актриса!»
На этот раз в особняке Игнатьевых пир был горой. Помимо хозяина с сыном присутствовало ещё два десятка купцов с женами, сыновьями и дочерьми на выданье. Стоило признаться, не все из них были похожи на дочь купца Крашенинникова. Попадались вполне миловидные девочки. Но – именно девочки. Постарше Машки, конечно, но все они казались мне сущими детьми. И по возрасту, и по уму. И по поведению тоже.
С Игнатьевым-старшим мы при встрече любезно раскланялись, но я, неожиданно для себя, обнаружил, что та давешняя встреча всё ещё отзывается в душе обидой и даже негодованием. Никогда не думал, что могу быть таким злопамятным. Но раз уж купец решил первым пойти на мировую, я смысла в продолжении ссоры не вижу. Я понимаю, у купца Игнатьева подгорает на тему упущенных прибылей. Но вдруг на этот раз наученный прошлым опытом, предложит что-то действительно стоящее?
Купеческий обед проходит совсем не так, как дворянский бал. Конечно, оркестр играет, и потанцевать при желании можно, что и делают девицы и молодые люди. Я тоже прошелся пару туров, поглядел, так сказать, на товар и еще раз поймал себя на том же самом ощущении: дети! Пятнадцати-шестнадцатилетние девицы краснеют, смущенно и натужно улыбаются, глядят в пол, слова от волнения сказать не могут – видать, мамаши настолько их застращали, что они боятся допустить даже малейшую промашку. Например, ляпнуть что-нибудь не то или какой изъян случайно показать. А ведь, случись свадьба, потребуют консумации брака, демонстрации крови на простынях и всего прочего. Дикость какая-то!
По сравнению с этими детьми вдова Сердобина, при всей её расчетливости и, как выяснилось, цинизме, намного свободнее и приятнее в общении. Ну а помещица Томилина и вовсе вне конкуренции.
Но это все не главное. Основное действие, ради чего все собираются, проходит позже. Когда все гости уже отвалились от стола, молодежь отправили танцевать под присмотром бдительных старух, а жен – перемывать косточки своим мужьям и вообще всем тамбовчанам, кто попадется им на язык. И вот тогда серьезные деловые люди усаживаются в курительных кабинетах, за ломберным столом или просто в открытых альковах и начинают говорить о делах.
Конечно, можно встретиться в будний день в конторе, обсудить то или иное предложение, заключить сделку. Но когда потенциальных компаньонов более трех или когда нужно встретиться конфликтующим сторонам, тогда все переговоры происходят на подобном званом обеде.
У меня было подозрение, что как минимум часть гостей Игнатьева явились по мою душу. Но прежде, чем ввести меня в общество состоятельных кротов, то бишь купцов, Игнатьев пригласил меня побеседовать наедине у него в кабинете.
С недавнего времени я стал обращать внимание на обстановку в комнатах. Интересно по ней судить о характере человека. И если у Игнатьева в гостиной, в бальной зале было традиционное купеческое «дорого-богато», то в кабинете напротив: почти аскетично, без вычурности и роскоши, но крепко, надёжно и удобно.
Купец вынул из шкафчика бутыль шустовского коньяка, который, отчего-то, стал прямо-таки непременным атрибутом переговоров, плеснул в широкие бокалы янтарной жидкости примерно на палец и, пододвинув один ко мне, взял другой в руки.
– Владимир Антонович, – начал он, покачивая бокал в руке и наблюдая, как стекает по тонкому стеклу пленочка коньяка. – Наша прошлая встреча была на редкость неудачной и, надо признать, по моей вине. Я, честно скажу, недооценил вас. От того и действовать начал грубо и нахраписто, на чем и погорел. Но надо иметь смелость признавать свои ошибки, а признав, исправлять их. Вы согласны со мной?
– Мне нечего не это возразить.
– А раз так, позвольте преподнести вам в подарок одну занятную вещицу. Попала она ко мне случайно и довольно давно. Так и пылилась без дела, поскольку применение ей найти я не мог, а выбросить было жаль.
С этими словами он достал из ящика стола резную шкатулку орехового дерева и поставил передо мной.
– Вещица, безусловно, занимательная, – продолжил Игнатьев. – Но, думаю, вам будет гораздо интереснее услышать её историю.
Я пригубил коньяк и откинулся в кресле.
– Слушаю вас, Иван Платонович.
– Как я уже говорил, было это давно, едва ли не тридцать лет назад. Тогда на подобном званом обеде сел я играть в штос. И подсел к нашей компании Травин, бывший князь. Вы ведь в курсе темной истории с его супругой и побегом дочери?
– Да, – кивнул я.
– После тех событий его в свет не приглашали, и он, хоть имел дворянский титул, для общения был вынужден снизойти до более низких сословий. Он вел некоторые дела с купцами и бывал на подобных мероприятиях. Так вот: он подсел за наш столик и присоединился к игре. Играли по маленькой, но банк внезапно вырос, и все игроки бросили карты. Остались я и Травин. Я был изрядно под хмельком, мне в тот вечер фартило, так что я решил рискнуть. И, знаете ли, выиграл. У Травина не оказалось при себе достаточно денег, и он, с моего согласия, расплатился вот этим.
Игнатьев положил руку на шкатулку.
– И мне показалось, что он был очень рад, что избавляется от этой вещи. Я даже заподозрил, что он проиграл её специально. Но, как я уже упоминал, я был в изрядном подпитии, и за свои ощущения и подозрения ручаться не могу.
Купец убрал руку, а я подтянул шкатулку к себе и открыл.
В ней лежало великолепное тонкой работы рубиновое колье. По крайней мере, камни были темно-красного цвета. Дамы бы сказали – цвета запекшейся крови. И я с первого раза узнал и стиль, и работу. Конечно, я ни разу не ювелир, но был практически уверен, что некогда это колье составляло один гарнитур с оставшимися от матери гранатовыми серьгами.
Я любовался игрой камней, а Игнатьев тем временем продолжал свою историю:
– Мне понравилась эта игрушка. Но моя супруга, что была тогда еще жива, наотрез отказалась её надевать. Уж не знаю, почему, но заявила она, что, мол, на этом золоте кровь. Я понес безделушку к ювелиру. Сами понимаете: для купца эта вещица – мертвые деньги, которые не смогут принести доход. Ювелир же, осмотрев колье, обнаружил на нем родовые клейма. Но не Травиных, как я предполагал, а Тенишевых. Выкупать колье ювелир отказался. Мол, честным путем драгоценности Тенишевых к Травину попасть никак не могли. И взять их он может лишь по цене лома, дабы избежать возможных неприятностей. А это от силы десятая доля стоимости украшения.
Купец помолчал, отпил из бокала и принялся рассказывать дальше.
– В то самое время нынешний князь Тенишев как раз стал главой рода. И я, по совету всё того же ювелира, написал ему. Изложил обстоятельства обретения этой вот штучки и предложил выкупить её по честной цене, но ответа так и не дождался. Ехать же мне самому, без приглашения, без предварительной договоренности, сами понимаете, было невозможно. И я смирился с потерей денег, положил шкатулку в сейф и на некоторое время о ней забыл. Ну а теперь, когда вы уже почти что князь, вспомнил. И решил, что вам она будет как раз кстати.
Я закрыл шкатулку.
– Что ж, Иван Платонович, мне эта, как вы говорите, вещица, действительно кстати. Я принимаю ваш подарок и не держу на вас зла. Так что давайте начнем наши отношения с чистого листа.
– Рад слышать это, Владимир Антонович. А пуще того рад, что подарок мой пришелся вам по душе. Но, думаю, гости мои уже заждались нас. Пройдемте к ним. У нас есть для вас одно предложение, на этот раз вполне взаимовыгодное.
Следом за Игнатьевым я прошел в гостиную, где в одном из альковов собралось человека четыре. Мы сели на два свободных места. Получилась этакая полудюжина заговорщиков.
– Владимир Антонович, – вновь начал говорить Игнатьев, здесь вы видите без преувеличения богатейших купцов и промышленников Тамбова. За исключением, пожалуй, Крашенинникова, ну так ему здесь и не рады. Мы следим за вашими несомненными успехами в области производства мобилей. И видим, что продажи ваших кузовов даже на несовершенных американских шасси идут весьма даже успешно. Право слово, вам стоило бы выбраться из нашей глуши в столицу да увидеть это собственными глазами.
Сидящие рядом купцы дружно покивали головами.
– Предприятие ваше окупилось весьма быстро, – продолжал хозяин, – и приносит пайщикам немалую и, что намного важнее, стабильную прибыль. Некоторые из нас имели разговор с Крашенинниковым на предмет расширения предприятия через вложение в него наших капиталов, но получили отказ, причем выраженный в грубой форме. Тем не менее, продажи мобилей по всему миру растут, и потребности рынка колоссальны. Было бы ошибкой не попытаться отщипнуть от этого гигантского пирога посильный кусочек. Нет ли у вас желания наладить еще одно подобное сборочное производство? Чтобы не посягать на доходы вашего предприятия, можно использовать шасси другого производителя и действовать в другой категории мобилей. Например, собирать грузовики. Или же, напротив, нацелиться на дорогие мобили элитного класса. Мы можем, для начала, выделить из своих капиталов до миллиона рублей в совокупности.
Купцы уставились на меня, ожидая ответа.
– Господа, вы начали мыслить в правильном направлении, – принялся я излагать. – Но если проанализировать долю прибыли на вложенный рубль, то сборочное производство не особенно доходно. Значительная, даже, наверное, большая доля дохода остается у производителя шасси.
– И что же вы предлагаете, господин Стриженов? – не утерпел солидный купчина с обильной бородой, аккуратно расчесанной надвое.
– Я предлагаю строить мобили здесь, в России. Полностью, с нуля.
– Но… это же огромные деньги! Нашего миллиона не хватит!
– Разумеется. Но я вам хочу предложить немного иное. Вы, наверняка, знаете о том, что я строю новый гоночный мобиль. В Тамбове такие вещи утаить невозможно.
– Знаем, знаем, – закивали купцы.
– И в конструкции этого мобиля я использую такие новшества, каких нет еще ни у кого в мире. По крайней мере, никто прежде не собирал всё это вместе в одном аппарате. Это будет бомба, которая взорвет для начала мир гонок, а впоследствии и весь мир мобилей. Разумеется, и вся конструкция в целом, и отдельные её узлы защищены привилегиями, оформленными на моё имя. На основе гоночного аппарата будет разработана целая серия мобилей попроще и подешевле, но сохраняющих основные технические решения. Это будут, без преувеличения, лучшие мобили в мире. И вот с ними я намерен завоевать рынок мобилей сперва в России, а после и во всем мире.
Купцы молчали, явно не зная, как реагировать на мою речь. А я продолжал разливаться соловьем:
– Разумеется, изготовление деталей и узлов, составляющих коммерческую тайну, а также финальную сборку мобилей, я оставлю за собой.
– А где же, в таком случае наш интерес? – воскликнул самый молодой из собравшихся.
– Имейте терпение, – укоризненно взглянул я на него. – Сейчас я дойду и до этого.
Налил себе стакан воды, отпил и продолжил:
– Мобили – это не только конструктивные решения и железо. Они вбирают в себя массу комплектующих, впрямую не связанных с мобилями. Самый простой пример – это каучук. Производство каучука и изготовление шин. Рынок огромен. Более того, он бесконечен, ибо шины изнашиваются, и их необходимо время от времени заменять. Далее – всяческие манжеты, прокладки, сальники, как кожаные, так и каучуковые. Необходимы второстепенные детали: например, элементы декора, подушки для сидений, тенты для кабриолетов и многое, многое другое. Детали из цветных металлов, паровые машины, управляющая арматура – золотники, клапаны, трубопроводы и прочее. И это лишь то, что пришло мне на ум вот прямо сейчас, ибо я не готовился заранее к этому разговору. Чем больше комплектующих вы сможете поставлять, тем больше денег заработаем все мы.
– Но это же требует времени! Нужно приобретать или строить фабрики, обучать рабочих, налаживать производство!
– А кто говорил, что будет легко? Но время я вам дам. Скажем, до лета. Как раз к тому времени я раздобуду деньги и начну строительство завода по производству мобилей и выпуск первых опытных экземпляров малыми сериями в пределах десятка штук. После же, когда производство будет налажено, мобили будут изготавливаться десятками тысяч в год.
Купцы принялись переглядываться и терзать бороды.
– Имейте в виду, – добавил я керосинчику, – рынок мобилей еще не устоялся. Слишком много фирм предлагают свои поделки. Неизбежно часть из них будет поглощено более сильными конкурентами, или просто тихо помрет, не найдя сбыта своей продукции. Я же планирую застолбить за собой не менее трети мирового рынка мобилей на ближайшие как минимум пятьдесят лет. И не забывайте, господа, что кроме гражданского рынка имеется еще государство и армия.
Я уже собирался покинуть альков и вообще эту пирушку, но меня остановил Игнатьев:
– Господин Стриженов, а каким образом вы собираетесь добыть деньги на строительство завода?
Я остановился, обернулся и с некоторым пафосом произнес:
