Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2003"

Автор книги: Дмитрий Казаков

Соавторы: Михаил Кликин,Ант Скаландис,Сергей Чекмаев,Дмитрий Янковский,Александра Сашнева,Олег Овчинников,Лора Андронова,Василий Купцов,Вячеслав Куприянов,Эльвира Вашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

ТЕХНИКА МОЛОДЕЖИ 3 2003

Ирина Белояр
ДЕНЬ САЛАМАНДРЫ

Чудны дела твои, Господи!

…Рыжее откатилось – зализывать раны. Вот так, собака. Я любил тебя. Кто там есть, наверху, – не даст соврать: я тебя любил.

Мои шли шеренгой – огромные железные жуки, неуклюжее воинство, уродливые ангелы мести – рычали, шипели, плевались ядом рыжее извивалось, рыжее выло.

Я тебя любил. Мать хотела видеть меня мучеником науки, но я любил тебя. От меня ушли две жены – потому что я любил тебя.

Мои росли, раздувались – уже не яд из шлангов, а гигантский водяной смерч вертелся на границе между им и мной, отрывая от него по куску… вот так, собака. Мне тридцать лет, меня знают (знали) во всех больницах родного города, и в больницах других городов меня тоже знают (знали), на мне нет ни одного необожженного места – но я все равно тебя любил.

А ты – озверело и решило угробить мой мир.

Пеняй на себя. Бешеная собака, пусть тебе будет хуже.

Рыжее сжалось в комок, рыжее плакало…

…рыжее Я извивалось под ударами ядовитых плетей, я изнемогал, мне было больно мне было очень больно, мне было страшно, огромные жуки шеренгой наползали на мое искалеченное тело, уродливое воинство, тяжеловесные демоны смерти, рычали, шипели, выдирали по куску моей плоти… за что, зачем ты это делаешь? я же не враг, ты ничего, ничего не понял…

Звонок. Тим подскочил на кровати. Бог ты мой, что ж так жарко-то. Завалился спать намедни в чем был, епишкина богадельня. Кому это приспичило, и который сейчас вообще час?

– Да? – прохрипел Тим, одной рукой удерживая юркую трубку, другой стягивая водолазку – отжимать можно.

– Тим?

– Привет, папа.

– Ты в порядке?

– В полном.

– Почему не зашел в медпункт?

– Я в порядке.

– Ожоги?

– Уже заживают.

Кстати, ожоги, вот еще почему паршиво.

– Поздравляю нас с тобой, сынок.

– С чем?

– С новыми звездочками.

– Как ребята?

– Особая признательность муниципалитета.

– Ребята как?

– Двоих госпитализировали.

– Кого?

– Воробьева и Мишку.

– Серьезно?

– Температура высокая, хотя, вроде, сильных ожогов нет.

– Как мама?

– Я должен сделать тебе официальное замечание насчет превышения полномочий.

– Сделал.

– Черт с ними, с чиновниками, им давно пора быть под землей. Мы не можем рисковать людьми и машинами.

– У нас очень хорошие веера.

– Я знаю. Вы ушли в сектор на сотню метров глубже допустимого.

– Как мама?

– Светланка звонила.

– Откуда?

– С берега. Их задействовали для эвакуации с побережья.

– Как у них?

– Ничего не успевают. Вчера не успевали. Сегодня, по прогнозам, прилив должен остановиться.

– Как она сама?

– Обжилась. Нравится. Если бы не аврал.

– Что произошло нового за мою смену?

– Ничего. Активная эвакуация под землю, менее активная – под воду, трансплантанты не справляются, дельфины и касатки продолжают атаковать города на шельфе. Связь по-прежнему только в европейской части, сигналы со спутников возобновились, но ничего не разобрать из-за помех. Всем жителям нижних двадцати этажей городские власти настоятельно рекомендуют переселиться выше, освободилось много квартир.

– Вы переселились?

– Да… Тим, это личная просьба. Не рискуй так больше.

– Как мама?

– Сынок, это не съемки, это… настоящая война.

– Как мама?

– Я не стал тебя дергать перед сменой. Маму забрали в клинику. Все-таки – да.

* * *

Три дня, как начался Армагеддон.

Несколько городов в тектонически активных зонах единомоментно провалились под землю. Всколыхнулась Атлантика, и не только она, надо полагать, вот только с того, другого, краю уже три дня ничего не слышно. Подземные и подводные города стонут от немыслимого наплыва беженцев. Стена пожара с востока отрезала наземное сообщение, после нескольких крупных аварий города, один за другим, отказались от воздушного. В приземистых двадцатиэтажках прошлого и на нижних этажах современных домов стало невозможно жить из-за удушливого дыма… И – деревянная чума.

«А куда я, собственно? – спросил Тим. – Гулять, – ответил Тим. – Вчера догулялся до беспамятства, – укоризненно заметил собеседник – А сегодня, тем более, выходной, – огрызнулся Тим. – Респиратор забыл. – Ничего, не сдохну. – Были случаи. – Я – не случаи. – Черт тебя несет вниз, почему не по верхней трассе? – Голова кружится. – Эх, ты, герой народный… – Пошел ты!..»

С первого раза нужное направление взять не удалось: через три минуты дорогу преградила стена противоположного дома. Со второго – тоже не получилось: Тим продержался пять минут и воткнулся в ту же стену, что и в первый раз. Присел на корточки, облокотившись о прохладный камень. Тело полыхало, как в давешнем сне… Медленно протянул руку вперед, в который раз наблюдая, как та по локоть ушла в стену вязкого дыма. Поболтал оставшейся культей. «Чего-то мне не хватает… ах, да, сигареты». Могущественная штука – власть стереотипа. Вокруг может быть озеро, но так – нельзя, стаканчик нужен, вот со стаканчиком – все в ажуре, все нормально, и вроде как ничего и не случилось… мама.

К черту сигареты. Нужно надраться.

Пятнадцать минут до центра города превратились в пятьдесят. Меньше, чем вчера.

* * *

– Ты плохо выглядишь, Тим. Температуру мерил?

– Мерил.

– И?

– Градусник лопнул.

– А серьезно?

– Сегодня – твоя очередь наливать. Не заговаривай мне зубы.

– А люди говорят, что с тебя причитается.

– Еще чего. Я каждый день герой, так никаких денег не хватит.

– Но повышают тебя не каждый день.

– Ага, – Тим хмыкнул. – Абсурд: старую добрую АТС спасли – ни одна собака не заметила. А вот здание налогового комитета… кого нынче фачит налоговый комитет?

– Да ты что? Ребенок ты, Тимка. Сейчас под землей – брожение власти, каждая собака за свой кусок держится, а уж бюрократы – и подавно. Этим-то всегда найдется кого фачить. А АТС – это проблема нашего тонущего корабля. Подземная кабельная оч-чень хорошо спрятана от катаклизьмы.

– Ясно. Мой старик, как всегда, прав.

– А что говорит твой старик?

– А, неважно. Наливай.

– «Резины» тебе отрезать?

– Сам жуй свою «резину».

– Обижаешь. Кормильца обижаешь! Ладно, пес с тобой. Давай, за твоего старика и его мудрость, да пребудет она с ним ныне, и присно, и вовеки веков.

– Аминь. М-м-м, ты чего пьешь-то, настойка на ящерицах, что ли?

– Ага. Представь себе, у них тут ее – залежи.

– Так ясное дело, кому нужно это дерьмо, это только ты со своей страстью к экзотике.

– Эту экзотику, может быть, потом никогда не получится достать.

– А если серная кислота будет под угрозой вымирания, ее тоже срочно пробовать будешь?

– Да ну тебя, Тимка, ты не гурман.

– Прямо скажем. – Тим огляделся. – Из наших сегодня не заходил никто?

– Все дома. Раны зализывают, я так думаю. Только ты бродишь, как медведь-шатун.

– Привычка осталась. С женатых времен.

Алексей деликатно помолчал.

– Мать-то как?

– Так, – отвернувшись, буркнул Тим.

Алексей поднял бутылку, и фальшиво-бодрым голосом произнес:

– Тогда – за здоровье твоей мамы и иже с нею. Надежда умирает последней, Тим.

– Поехали.

«Резина» – она резина и есть. Не прожуешь. Зато калорийная, зараза.

– Ты-то под землю не собрался еще?

– У меня клаустрофобия, – поморщился Алексей и добавил:

– Если я уйду, кто вас, оглоедов, кормить будет?

Святая правда. Единственное, чего в городе с избытком – «резины», синтетического мяса. Ну, и водки, как всегда. На все остальное цены подскочили в среднем в пять раз, это – пока.

– Семья – там, позавчера отправил. Теперь мне спокойно до безобразия.

– А заразишься? Чем-нибудь.

– He-а. Я – заговоренный. Вчера уж было подумал – пришла она, деревянная: встал с утра – руки не гнутся. А к обеду разработались. Потом вспомнил – намедни с работягами контейнер ворочал, а годы-то уже не те, и привычки нет…

– Разжирел на чужих костях, буржуй.

– Не говори. Засыпаю в слезах, гложет что-то, опять она, злодейка, совесть коммунистическая! – засмеялся Леша.

– Ты еще красный или уже вышел?

– Красный, а как же. Только наши тоже уже все под землей.

– А ты, значит, здесь. На передовой, с народом. Как там у вас: это есть наш последний…

– Последний, – кивнул Алексей Кстати последний день здесь гуляем. Завтра они эвакуируются.

– Тогда сейчас еще пойдем играть.

– Разбогател, что ли?

– Тетя из Америки приехала.

– Я так и подумал.

Заведение располагалось на тридцатом этаже. «Завтра они уедут, – подумал Тим, – а послезавтра сюда переселится кто-нибудь… может, даже наши диспетчера. Тогда и пойдем в отрыв, наверняка эти все не увезут… а можно даже вывеску не снимать: «Пироман» – звучит подходяще».

На панно, раскинувшемся по всем трем стенам зала, резвились толстощекие саламандры, многоглавые драконы с пышными сигарами в зубах, веселенькие неоновые язычки пламени…

Варанчик в бутылке увял и свернулся клубком на дне.

– Иди, покупай.

– Наглец. А твое повышение?

– Ладно, не жмись.

– Тогда я не буду пить за твое повышение. Из принципа.

– Ну и черт с ним. Не в этом счастье.

– А в чем счастье, Тим?

– Нет счастья, Лешка. Пойдем хоть истину поищем.

* * *

– Привет, Тим, – кивнул бармен.

– Привет, коль не шутишь.

– Ты знаком с Николаем?

– Еще бы. Это мой лучший друг. Я ему одолжил свою жену под огромные проценты.

– Тим, слушай, друг, будь мужиком. Умей проигрывать, – поморщился Николай.

– Я еще не играл. Вот щас напьюсь и пойду. Играть.

– Сам подумай, она – баба, страшно ей здесь, а ты же уходить вниз не хочешь.

– А вот этой куколке, что с тобой пришла, не страшно?

– Меня Оксана зовут.

– Очень приятно. Меня – Тимофей.

– Я поняла.

– А что это вы мне улыбаетесь? Вы Николаше улыбайтесь. Он – крутой, он всех женщин, которым страшно, отправляет под землю.

– Я работаю наверху.

– Охотно верю. Оксана, спасите меня.

– От чего?

– Не знаю… да что вы улыбаетесь всё?

– Вы очень быстро пьете.

– Так и задумано.

– Мне придется вас провожать.

– Меня?!

– Вас.

– Хм… до дома?

– Видимо, да.

– Согласен.

– Тим, не выпендривайся, будь мужиком, умей проигрывать.

– Тим, да прости ты ее, тебе сразу станет легче, – вмешался Лешка.

– А пошли вы все. Я ее никогда не любил, ясно? Любить и ненавидеть можно только того, кого понимаешь.

– Ты никогда ее не понимал.

– Никогда. А сейчас не понимаю совсем. Вот! Оксана, рассудите нас. Как женщина. – Тим начал стягивать рубашку, путаясь в рукавах и обрывая пуговицы, – вот, смотрите, это – я. Вот, пощупайте, да нет, вы не стесняйтесь, ничего личного.

– Ну, началось, – пробормотал Леша. – Тимка, пошли отсюда, а?

– А вот смотрите – это он. Николаша. Его вы уже щупали? Нет? Не обязательно, и так же видно. Эт чего, это – мужик? Эта гора сала – мужик?

– Совсем сдурел?

– Совсем. – Тим сполз вниз по стойке бара. – Я вчера чуть не сгорел. Я вчера чуть ребят не сжег. У меня мать в больнице с деревянной чумой, ясно? – проскулил он, вытирая пятерней слезы и сопли.

– Держи себя в руках, не одному тебе плохо, – отчеканил Николай.

– Аааааа! – Тим хищно прищурился. – И тебе? Жлобяра, твои родные уже несколько лет в подземке, ты мне будешь мозги… иметь, что тебе – плохо, ты!!

– Какой отсюда вывод? – усмехнулся Николай. – Значит, что-то во мне есть. А ты со своим героизмом – в заднице.

– Только не в твоей. Ты не настолько сексуален, дружище. Оксана, Николаша – сексуален?

– Заткнись, придурок!

– Я с тобой не разговариваю. Оксана, что скажете? Да что вы мне улыбаетесь все время, как дурочка, мне плохо, а вы улыбаетесь… сексуален он или нет?

– Вы – эффектнее.

– От. Это – женщина. А то – не женщина. То – землеройка. Такая же прожорливая. Пусть живет под землей. С кротом вот этим. Пусть. Она – землеройка. Прожорливая такая же. Ей всегда не хватало. Всего.

– Чего ей не хватало?

– Ну, денег не хватало.

– А еще чего?

– ЧЕГО ВЫ УЛЫБАЕТЕСЬ? Со всем остальным все нормально! Не верите? Я же пожарник! У меня шланг, знаете, какой? Не знаете? Щас я покажу.

– Тим, придурок, пошли домой, друг, сейчас пошли! – Алексей потянул приятеля за локоть.

– УБЕРИ РУКИ! Я сказал, убери. Вот! – Тим взгромоздился на стойку бара, – я щас покажу…

– Оксана, пойдемте отсюда.

– Не пойду, мне интересно.

– ЧТО вам интересно? Вы что, пьяного голого мужика никогда не видели?

– Мне интересно, чем это все закончится.

– Ну, знаете!

– Тим, дружище, слезь со стойки, а то мне сейчас придется охрану вызвать. Слезь по-хорошему, я тебя прошу, Тим, малыш, пожалуйста, слезь и оденься.

– Правильно, Тим. Вы еще не забыли, что я обещала проводить вас домой?

– Рад за вас, Оксана, – процедил Николай и, отходя от стойки, бросил через плечо:

– Вы сделали замечательный выбор.

– Ну и чего ты добился? Устроил скандал, поссорил девчонку с серьезным человеком. Она из-за тебя, может быть, теперь вниз не попадет!

– Мне не нужно вниз, я тут работаю.

– Она работает тут. Спасателем. Вы – правда, спасатель?

– А вы – правда, пожарник?

– Вообще-то я каскадер. Пожарником стал… ну, потом. Там леса горели. А я из больницы вышел, и работы не было.

– А я – циркачка. Тоже в прошлом.

– Почему в прошлом.

– Сейчас все – в прошлом. И везде цирк.

– Это правда. А ты по канату ходила?

– Нет. По воздуху летала.

– Здорово!

– Здорово.

– Проводи меня домой. Я боюсь высоты. А с тобой мне не страшно.

– А со мной? – вздохнул Алексей.

– Ладно, хватит тебе уже… контейнеры ворочать. Поберечь надо. Кормильца.

* * *

– Тим, аккуратнее. Я спасатель, но я же не тяжелоатлет.

– Как тебя в спасатели взяли, такую хрупкую.

– Сейчас всех берут. На верхних стройках очень много несчастных случаев.

– Что они там делают?

– Прокладывают новые трассы, главным образом. Неизвестно, как высоко поднимется дым.

– Не поднимется. Огонь скоро остановится.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда. Я про него все знаю.

– Осторожнее, Тим!

– Да не бойся ты, я упаду раньше, чем… дошатаюсь до края. О чем мы говорили?

– Ты все знаешь про огонь.

– Да. Ему больно, когда его бьют.

– Даже так?

– Так. Так получилось. Это мы во всем виноваты. Что все восстало против нас – земля, огонь, вода… у меня сестра на шельфе живет.

– Трансплант?

– Нет. Она работает там. Но не трансплант.

– Там сейчас опаснее, чем здесь.

– Да. Опаснее. Дельфины и касатки нападают на транс-плантов. Выводят из строя шлюзы городов. А людей свободных нет.

– Тим!!

– Ты чего? Я не падаю. Это мы уже пришли.

* * *

…рыжее. Я извивалось под ударами ядовитых плетей, я изнемогал, мне было больно, мне было очень больно, мне было страшно, огромные жуки шеренгой наползали на мое искалеченное тело, уродливое воинство, тяжеловесные демоны смерти, рычали, шипели, выдирали по куску моей плоти… за что, зачем ты это делаешь? я же не враг, ты ничего, ничего не понял…

Ты не герой, ты – самоубийца, ты не ведаешь, что творишь, ты ненавидишь тех, кого любишь, я не враг тебе, я не враг твоему миру, вы сами себе враги, зачем вы это делаете, зачем, зачем, зачем?..

«ЖАААРКО! В душ, ползком, как-нибудь, там вода, она холодная…

…черт! тут не вода, тут кислота какая-то льется, до чего же больно о господи! Сплю все еще, что ли? Нет, уже не сплю… сейчас, сейчас. Не надо было так надираться, сам виноват…»

Тим взял градусник – тот лопнул в руках. Во, до чего. Как в воду глядел вчера… в воду??

Мысль о воде скрутила внутренности в клубок. «Так, дышим глубже… вот так…»

…Отвратительное жжение отступало, Тим потихоньку приходил в себя. Звонок.

– Тим?

– Юрка?

– Ты мог бы подняться ко мне? Если не боишься заразиться.

– Я приду. Совсем плохо?

– Совсем. Ключ не потерял?

– Сейчас посмотрю… сейчас… вот, есть ключ. Почему ты не вызываешь госпитальную команду?

– Я не хочу туда… пока не случится. Мне… очень нужно поговорить.

– Я сейчас иду.

В комнате на столе лежала записка:

«Слов нет! Это… это…!!??!!

Мой огненный принц, я – ваша по первому требованию!!!»

«Надо же, – подумал Тим. – Чего ж я такого с тобой давеча творил?»

* * *

Предпоследний, пятьдесят девятый этаж старенького шестидесятиэтажного дома. «Как он там? Юрка, Юрка… У меня ж, кроме тебя, друзей-то не осталось, иных уж нет, а те далече…»

– Неплохо выглядишь.

– Да уж… ты, кстати, тоже не слишком хорош. Температуры нет?

– Градусника нет.

– Тим, это Апокалипсис.

– Да. Только с точностью до наоборот «Земля, забери своих живых, море, забери своих живых.»

– Четыре всадника, Тим. Черный – земля, землетрясения. Рыжий – огонь. Белый – вода, наверное. И бледный – деревянная чума, смерть. «Иди и смотри».

– Между прочим, все одеревеневшие пребывают в клинике в добром здравии.

– Если кому считать добрым здравием.

– Но это не смерть. Ни одного умершего пока нет.

– Всего три дня с начала эпидемии.

– Надежда умирает последней.

– Я слышал про твою маму.

Пауза.

– И про жену слышал.

– Подумаешь.

– Тим, прости ее – и тебе станет легче.

– Я это уже второй раз слышу за текущие сутки. Черт, мне уже легче! никто денег не требует.

– Не поминай этого, пожалуйста. Ну, этого, которого ты только что помянул.

– Юрка, да прекрати ты помирать, все обойдется, вот увидишь.

– Тим, а ведь я все-таки проскочил тогда через огненный сектор.

– Что?!

– Я вменяем, не смотри на меня так. Все ребята повернули, когда давить начало, а я решил: будь что будет. Думал, помру. Выжил. И проскочил туда.

– Что там?

– Там – рай.

– То есть?

– Там – зеленые, нетронутые леса. Птицы. Озеро. Я низко висел, даже зверей видел. Только людей нет. Ни людей, ни домов, ни полей засеянных… Эдем.

– Ты не садился?

– Хотел сесть. Меня не пустили.

– Кто? Отец?

– Да нет, ну что ты. Связь оборвалась сра. зу, как исчезло давление. Просто не смог сесть. Такое чувство, что кор…пус в тину уходит, чем глубже – тем гуще тина, пока совсем не… встал. А вверх – как поплавок вы…скочил. Мог лететь дальше. Вернулся.

– Почему?

– Страшно стало., нет, не то слово. Не страшно. Стыдно – так… точнее.

– Стыдно?

– Да. Знаешь, Тим, Апокалипсис сли…шком мягко написан. Пощадил Иоанн наше человеческое самолюбие. Мы – не грешники и пра…ведники. Мы – глисты в ее теле. Она… лечится, Тим.

– Обратно-то как летел?

– Идеально. Никакого да…вления, как будто что-то сзади под…талкивало.

– Тебе тяжело говорить.

– Снача…ла ничего. Те., перь устал.

– Тебе плохо?

– Мне… лучше.

– Юрка, не смей, не умирай!!!

Юра открыл глаза, вдохнул:

– Это – не смерть. Ты… сам сказал. Мне действи…тельно хорошо.

Тим прикоснулся к жесткому деревянному плечу пилота.

– Тим! Горя…чо, – вздрогнул Юра.

– Извини. Юрка, держись!

– Вызови машину… когда… все.

– Нет, Юрка, нет, а я как же… да что же вы все!

Человек – нет, мумия человека – молчала. Тим плакал.

Слезы шипели и испарялись на щеках, оставляя белые полоски соли, которые очень быстро становились бурыми…

* * *

Команда приехала через двадцать минут.

– Я тоже поеду. С вами. В клинику.

– Нельзя, заразитесь.

– Я был в контакте с ним, а до этого – с матерью, она тоже болеет. Я надену комбез, как у вас, и намордник. Пожалуйста.

– Неважно выглядите. У вас температуры нет?

– У меня градусника нет.

– Поехали.

Звонок.

– Тим? Наконец-то я тебя нашла!

– Светик? Как ты?

– Опять на берегу.

– Вы едете или нет? – поинтересовался санитар.

– Сейчас, минуточку! – пробормотал Тим, прикрывая трубку ладонью. – Пожалуйста, сестренка звонит, она – с шельфа, я, может быть, слышу ее последний раз!

– Давайте быстро.

– Светик, родная, как ты?

– Уже нормально, у нас лучше. Юрке привет!

– Передам… как вы размещаетесь там?

– Как придется. В моем номере пять человек живут, и еще подселять будут! Ничего, зато вода остановилась!

– Слава Богу. Тебя хорошо слышно.

– Еще бы! Одна из лучших линий в Европе Все рухнет, а она останется. Тим, как мама?

– Ей лучше. Диагноз не подтвердился.

– Отец?

– Заработал еще звездочек, и я – тоже.

– Все геройствуешь?

– А то!

– Мальчишка. Тим, а у нас, похоже, война кончилась.

– Да ну?

– То есть, пока. Они больше не нападают, они ведут себя как раньше, как было до городов на шельфе, вылавливают утопающих, провожают суда. Очень своевременно, спутниковой навигации-то нет, всё по старинке.

– Чего это они?

– Да кто ж их знает… может, мы когда-нибудь поймем друг друга. Транспланты уже, кажется, начинают их понимать… Тим!

– Да?

– Самое главное: мне разрешили трансплантацию.

– Ух ты. А медкомиссия?

– Они разработали новый курс адаптации, более долгий, зато – щадящий. Трансплантов не хватает, население разрослось, а кормить некому, – Светланка засмеялась. – И возрастной ценз, кстати, подняли до тридцати пяти лет. Может, ты?

– Что? Да ну, что ты. – При мысли о воде Тиму стало нехорошо. – А кто ж тут гасить все будет?

– Маньяк ты, Тимка.

– Ну… так получилось. Я рад за тебя, сестренка. У тебя все будет хорошо, обязательно!

– Я знаю. Вот только вас не хватает.

– Увидимся еще, Светка!

– У меня связь кончается, Тимка, всем привет! Папе, маме, Юрке…

– Обязательно. Будь счастлива!..

Отбой.

– Идем? – спросил санитар.

– Идем. Спасибо.

«Юрка, Юрка, ты слышишь? Вода совсем не белая, она синяя, вода, она сине-зеленая, слышишь, Юрка? Все будет хорошо…»

* * *

Клиника находилась в процессе эвакуации с двадцатого этажа на тридцать восьмой. Новых пациентов распределяли медленно; на эстакаде, на подъезде к больничным воротам, скопилось не меньше сотни машин.

– Дохтур, дурацкий вопрос, только не бейте: покурить у вас тут можно?

Санитар глянул на Тима каменными глазами безликого (из-за повязки) идола.

– Здесь – нет. Пробирайтесь к краю эстакады. Полчаса уж точно простоим.

…Сердце привычно ухнуло куда-то, Тим отступил от края и уселся на прохладный асфальт. Слева от него, облокотившись на поручни, негромко разговаривали двое ребят в медицинских комбинезонах.

– Представь себе, с первого дня пролежал, а соседи только что нашли. И никакой тебе поддержки, ни капельницы, ничего. Живой!

– Ага. Я уже слышал сегодня похожий случай.

– Да чего слышал, когда у меня этот случай в машине лежит! И наверняка он такой не единственный. Сегодня объявили рейд по нижним этажам, скольких еще притащат!

– Не говорят у вас ничего, умершие есть?

– Пока нет. Вот только – сколько это продолжаться может? Если полгорода впадет в кому, а остальная половина эвакуируется, то кто останется следить за этими?

– Мы, кто же еще.

– А может, я тоже эвакуироваться хочу.

– Хрен тебе. Подземка объявила нас карантинной зоной. Сегодня с двенадцати ни одной машины вниз не попало.

– А городские власти?

– Ты чё, с луны свалился? Они давно уже там. Здесь только военные власти остались. Так что, того и гляди, начнется.

– Чего у нас еще может начаться, все уже началось…

Тим представил себе, как холеный Николай со своей роскошной капсулой, похожей на раковину ископаемого моллюска, торчит на кордоне нижнего города, перед фильтрующим шлюзом, брызжет ядовитой слюной, кроет бюрократов подземки последними словами, потрясает кулаками и бумажником. Тиму стало смешно, противно и грустно. «Ты сама этого хотела, – подумал он и презрительно добавил: Землеройка!»

– Тим! Эй! Тим! Я здесь, третья машина от тебя!

– Принцесса?

– Ты что здесь делаешь, Тим?

– А ты?

– Я первая спросила!

– Не ори на меня!

– Я не ору, ни черта не слышно же!

– Ты как сюда попала?

– А ты?

– Друг у меня заболел, сопровождаю.

– Ясно. А я… а я – тоже. Мне было очень хорошо с тобой, Тим!

– Мне тоже, принцесса. А почему в прошедшем времени?

– Тебе – тоже? А ты что-нибудь помнишь?

– Ничего, – честно признался Тим. – Но у меня очень богатое воображение!

– Я заметила, – улыбнулась Оксана.

– Я хочу тебя видеть. Сегодня. У меня завтра смена.

– Так вот, видишь.

– Я не так хочу тебя видеть!

– Не получится, Тим. Как-нибудь потом. Все образуется, принц.

– Что значит – не получится?

– Тим, ты поймешь. Сегодня по моей вине чуть не погиб человек. У меня одеревенели руки, согнуть не смогла.

– Принцесса… Боже. Да что же вы все делаете, мать вашу!

– Я думаю, это пройдет, Тим. Не переживай. Я люблю тебя, принц.

– Все будет хорошо.

– Будет. Надежда умирает последней, правда ведь?

– Правда. – Тим почувствовал, как внутри еще что-то оборвалось. Еще одна тоненькая ниточка, на которой висела радость…

– Тим!

– Да?

– Ты чего такой красный, у тебя температуры нет?

– Ох, как же вы меня достали. Да есть у меня температура, есть. У всякого теплокровного есть какая-нибудь температура!

– Тим, освободишься – сходи к врачу обязательно, слышишь? Поправлюсь – проверю, смотри у меня, если не сходишь!

– Обязательно схожу, принцесса. Только поправляйся.

Колонна зашуршала и медленно подалась вперед.

– Будь счастлив, принц!

Чертыхаясь, Тим проталкивался между гудящими машинами и ругачими водителями. Еще пара белых корпусов отделяла его от своей бригады. Рядом прорывался парень, что рассказывал у парапета про чумного, пролежавшего три дня без капельницы. И его, и Тима заклинило между двумя машинами. Санитар, матерясь, пытался открыть дверцу своей. Наконец удалось.

– Полезай сюда, – предложил парень. – Все едино, все там будем.

Тим забрался в салон. Трехдневный стоик, похожий на мумию фараона, лежал на носилках. От него веяло покоем, но не покойником… Тим зачарованно смотрел на удивительное мертвое живое тело.

– Вы мне не нравитесь, – сообщил санитар.

– Я никому не нравлюсь, за исключением красивых женщин, и им тоже не всегда. Только, пожалуйста, про температуру не надо спрашивать.

– Дело ваше, – парень пожал плечами.

– Вы лучше на него посмотрите. Я буду не я, но ведь он дышит?

– У вас кто-то из близких болен?

– А что?

– Ничего. Это очень горько, но лучше, чем иллюзии. Не может он дышать. Пульс есть – я сам проверял. Но это – все, что отличает его от трупа.

– Думаете, я офигел от горя? Или все дело в моей температуре? А сами присмотреться не хотите?

Но парень уже смотрел как зачарованный – туда же, куда и Тим. Мумия… нет, не дышала, но явно что-то делала, причем не в ритм хода машины. Движения становились все быстрее, резче… и тут деревянная оболочка лопнула. Человек, освободившийся от коросты, сел на носилках и оглядел пространство мутным взглядом. Как бы прислушался к чему-то внутри себя… глаза его стали совершенно растерянными, такие Тим видел у Светкиных друзей-трансплантов, когда те очухивались после операции. Человек потянулся – и за спиной у него развернулись кожистые, кривые, как у нетопыря, крылья.

– Бог ты мой… – прошептал санитар.

– Дверцу… откройте, – попросил человек непослушными губами.

Пальцами – тоже непослушными – Тим кое-как открыл дверцу.

…Забавно смотреть, когда птицы поднимают на крыло своих подростков. Но жалкое зрелище, когда подросток пытается подняться на крыло сам, без чужой помощи. Человек заваливался, его крутило через голову. Приземляясь на капот, автоматически твердил одно и то же, видимо, самое любимое, ругательство.

А поблизости еще несколько машин выпустили наружу таких же крылатых людей…

– Принцесса! – истошно заорал пробудившийся от оцепенения Тим, – Принцесса, ты слышишь?

Ни черта она, конечно же, не слышала. Но наверняка видела…

– Увидимся, принцесса! Я тебя тоже очень люблю!

«Мама, Юрка, нет никаких всадников! Есть земля, вода, воздух – и…»

* * *

…Огонь не жег – он ласкал, мягко прикасаясь к телу. Тим уходил все дальше и дальше в пылающий сектор, глаза его, наверно, были безумно-растерянные, а на плечах, ладонях, волосах плясали игривые язычки пламени…