Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2003"

Автор книги: Дмитрий Казаков

Соавторы: Михаил Кликин,Ант Скаландис,Сергей Чекмаев,Дмитрий Янковский,Александра Сашнева,Олег Овчинников,Лора Андронова,Василий Купцов,Вячеслав Куприянов,Эльвира Вашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ТЕХНИКА МОЛОДЕЖИ 5 2003

Екатерина Постникова

Об авторе

Екатерина Валерьевна ПОСТНИКОВА родилась в Москве живет в г. Балашиха Московской обл. После школы служила во внутренних войсках работала в печатных изданиях. Член Союза журналистов Москвы и Союза журналистов России. Опубликовала рассказы в журналах «На боевом посту», «Юность», «Смена», «Химия и жизнь», «Если». Лауреат премии Валентина Катаева за лучшую публикацию журнала «Юность» в 2001 г., победитель конкурса «Альтернативная реальность», проведенного журналом «Если» в этом году. В «Технике – молодежи» печатается впервые.

МАВЕЛЬ

Ручаюсь: я не видел этого парня раньше. Отразившись в зеркале, которое несли двое в спецовках, он обогнал меня и бодро зашагал впереди, дымя, словно маленькая котельная. Его широкая спина на секунду закрыла особнячок в конце улицы, тот самый, возле которого в позапрошлом году я сломал на гололеде ногу. И тут голос, глуховатый, прокуренный и, в общем, довольно неприятный, буркнул:

– Его ждут, а он все ходит, ходит…

– Что? – я чуть не остановился, потому что слова, дождавшиеся меня в жарком воздухе, будто отозвались на мои мысли.

– Ты там все облазил, а смысл? Ей же не угнаться за тобой, скотина ты быстроходная.

– Ей? – я совсем растерялся.

– Ей, ей, ну не мне же! – парень замедлил шаг и обернулся, глядя неприязненно и хмуро. – Я не нанимался за тобой бегать. Ловить тебя по всему городу. А ее, между прочим, могут и забрать. Кто-нибудь половчее.

И тут я понял. Берег реки. Огромная песчаная насыпь, закрывающая солнце. На гребне этой насыпи, сунув руки в карманы, стоял кто-то, взлохмаченный и угловатый, как раз в тот день, когда я, изнемогая от жары, бродил кругами и восьмерками по остаткам асфальта.

– Это был ты? Там? – почему-то заискивающе спросил я.

– Нет, – парень пошел рядом, все еще хмурясь. – Но я в курсе. Я сам вроде тебя. Ну, так ты пойдешь, или я должен тебе еще раз объяснить? Не должен? Слава Богу!

– Погоди, – сказал я. Он уже не слушал, все ускоряя шаги и закуривая новую вонючую сигарету без фильтра. Так и не сказал, кто. Просто – она.

Вообще-то я давно догадался, что ищу нечто женского пола (или рода – зависит от того, есть ли у нее душа). Еще тогда, в январе, когда прочел слово «Мавель», неровно написанное на стене в глубине арки. Был такой холод, что каменело лицо и сводило в ботинках пальцы ног, а я нес Алине торт и думал о том, что Крещенье опоздало со своими морозами ровно на неделю. «Мавель», – сказала стена. За секунду до этого я уже знал, что прочту какое-то слово. Может быть, ответ на вопрос, давно вертевшийся у меня в голове.

Дома, отогревая руки в ожидании обеда, я сообщил:

– Там было написано имя.

Алина сердито обернулась. После ванны, в коротком махровом халате и накрученном на голову полотенце, она казалась свежее и моложе, чем была на самом деле. Вот только крем под глазами и на лоб намазала зря.

– Слушай, – терпеливо, но уже на самой грани терпения выговорила она. – Я все понимаю, конечно. Но когда-нибудь это кончится?

– Сходи и посмотри, – я пожал плечами.

– Ты же видишь – я только что из ванны.

– Тогда поверь на слово.

Она махнула рукой и отвернулась к плите. Ей настолько надоела вся эта история, что я решил больше ничего ей не рассказывать. Достаточно того, что она не контролирует мои отлучки, создает уют в нашей квартире и притворяется перед знакомыми, будто ничего не происходит.

Конечно, это нелегко. Любой нормальный, трезвый, здравомыслящий человек на ее месте реагировал бы так же.

А знаете, я даже не слишком удивился, когда вышел под вечер за молоком и увидел, что за несколько часов кто-то без следа уничтожил написанное белой краской слово. Или его и не было?..

Они играли в идиотскую игру. И ведь не дети уже, пятнадцать лет, а все равно – полкласса у них этим переболело. И ладно бы, но заразу принесла домой дочь моей Алины, бледная темноволосая девушка с огромными глазами напуганного котенка. Ни слова не говоря, она встала в воскресенье утром, побродила задумчиво по квартире, вертя на пальце любимый брелочек с цветными стекляшками, и вдруг порывисто включила радио.

«…в том числе и молодежные спортивные игры!» – проорал приемник, и моя очаровательная падчерица, сразу же заткнув ему глотку, с довольным видом зашагала к себе в комнату.

– Погодите, девушка! – позвал я из кухни, торопливо допивая кофе. Она вернулась, все еще гремя брелоком. Посмотрела на меня прозрачно, присела на стул и без всякого вопроса разъяснила:

– Пап, это игра такая. Задаешь вопрос и включаешь радио ровно на две секунды. Желательно длинные волны, там разговоров больше. Оно тебе и отвечает.

– А что ты спросила?

– Чем мне сегодня заняться, – она пожала плечами – Придется теперь ракетки искать.

– Это опять твоя школа? – я фыркнул. – Может, тебе ее бросить к черту? Нездоровое какое-то место. Игры дурацкие…

– А ты попробуй. Прикольно бывает, – она хитро заулыбалась и добавила. – Я тоже раньше думала, что это ерунда.

– Ерунда и есть, – я отпустил ее и тут же, как под гипнозом, потянулся к приемнику, проговорив мысленно не без здоровой иронии: «И чем мне сегодня заняться?»

«…недопустимо пустое времяпрепровождение. Вместо того чтобы искать проблему внутри себя, они ищут ее во внешних обстоятельствах…» – объяснила черная пластмассовая коробка. Я даже не озадачился. Мало ли что можно выцарапать из эфира, если тебе нечего больше делать.

Какая внутри меня проблема? Да, скучно. Да, лысину свою рассматриваю порой с ужасом. Ну и что? Я же не пятнадцатилетняя девчонка, чтобы верить в сказочное завтра. Так-то все хорошо. Жена красивая. Сын вроде не совсем тупой, иногда даже сам делает уроки. Работа приличная. Квартира наша, говорят, теперь дорого стоит, потому что дом старый, а потолки три тридцать. Когда гаврики подрастут, размен получится – пальчики оближешь. Никого не обидим. Зачем я вообще на это повелся?

А если вдуматься, и в ерунде что-то есть.

Я посидел, покурил, глядя в окно. Был октябрь, ветер устроил на улице метель из листьев. Дворник внизу ходил неприкаянно без метлы, руки за пояс, кепка на затылке. Облака бежали по холодному небу. Алина подстригала в ванной челку.

«А что я могу изменить?» – спросил я. И получил веселый ответ радиостанции «Юность»: «…все средства, вплоть до игры в бирюльки. Часто даже у взрослых людей…».

* * *

Я говорил вам, что не люблю выходные?

Ну, не люблю и всё. Ощущение бесцельности и скуки разрастается к вечеру воскресенья до таких размеров, что я уже мечтаю о понедельнике, досматривая последние воскресные передачи. Сладко тянусь, на рабо-оту!.. Работа затягивает и спасает. Хотя ее я не люблю тоже.

Дочь Алины убежала с зачехленной теннисной ракеткой, буркнув, что вернется вечером. Сын присосался к приставке «Денди» и гонял монстров по экрану телевизора в спальне. Рыжая метель за окнами звала поиграть в бирюльки. И я вышел.

После одного давнего скандала жена привыкла не спрашивать, куда я иду. Быть может, боялась, что однажды я не вернусь, или что-то в таком роде. Или верила мне?..

Куда идти? Ровный квадрат двора, арка на улицу, неработающий фонтан, чья-то старая «Волга», засыпанная листвой, как снегом. Дворник уселся на лавку и курил. Кивнул мне, как приятелю, с ухмылкой. Покидая двор, я еще раз посмотрел на него: он задремал.

Среди листьев, в выбоинке асфальта, попалось под ноги что-то маленькое, блеснувшее металлом, и я машинально нагнулся, протягивая руку. Игрушка. Пружина, шестеренки. Что-то вроде внутренностей старого будильника, только с крохотными ручками и ножками из латунной проволоки. Головы не было, но внутри механизма скорее ощущалось, чем слышалось слабое тиканье, урчанье, жизнь.

Подержал на ладони, поднес к уху, слушая. Забавная штучка. Чем-то подобным я развлекался в детстве, мастеря из гвоздей и проволоки человечков. Господи, как это было давно!.. Даже не верится порой, что когда-то я был щекастым мальчишкой с хохолком на макушке и неправильно устроенными мозгами. Мама у меня была. Младшая сестра, которая утонула в Серебряном Бору десять лет назад. Еще какие-то родственники. Друзья.

Звеня кроссовками по сырому асфальту, ясноглазая девочка в рыжей куртке поверх спортивного костюма догнала меня уже на улице и взмолилась, протягивая бледную ладошку:

– Отдайте, дяденька! Пожалуйста!

А я не мог. Сроднился. И не нужна мне была эта бессмысленная вещица, а никак не отдать – кулак не разжимается.

– Подари это мне, – попросил я, глядя сверху вниз. Девчушка мотнула головой и упрямо отставила ногу.

– Хорошо, тогда продай.

– За сколько? – она поковыряла асфальт.

Я порылся в кармане и извлек мятую десятирублевку.

– Нет, – сказала девочка – Она стоит дороже.

Вот что интересно – почему под взглядом этих небесно-голубых глаз я безропотно отдал пятьдесят рублей за никому не нужную поделку, да еще завязал разговор? Спросил:

– Ты сама это сделала?

Девочка уже улыбалась, пряча деньги:

– Да нет. Это там, у реки. В песке валялась. Знаете, где речной порт? Там есть заброшенный поселок.

– Впервые слышу.

– Да это недалеко. Вон туда, – она кивнула в проход между домами. – Прямо, до шоссе. Перейдете на ту сторону, и опять прямо. Дорога будет идти мимо свалки, а потом увидите автобусную остановку и пятиэтажные дома с выбитыми стеклами.

– Ты не боишься ходить в такие места? – я прикинул возраст собеседницы: лет двенадцать.

– Я не одна, – она улыбнулась. – Вы что! С пацанами. Нас много. И мы только днем ходим.

– А мой сын случайно не с вами?

Она всмотрелась в мое лицо, предположила:

– Стасик?

– Молодец, – похвалил я. – Значит, он на меня похож.

– Чуть-чуть, – согласилась она. – Только он не с нами. Боится. Провожает до шоссе и – назад.

– И не берите его никогда, – я почувствовал невольное облегчение. – Это все равно не его стихия.

– Не возьмем, – пообещала девочка. – Он стукач.

– Вот так! – я даже восхитился, но спрашивать, почему она так думает, посчитал неудобным.

– А вы – нет, – добавила она. – Правда? Вы моему отцу не скажете? Что я туда хожу?

– Я и не знаю твоего отца.

– Дворник, – она зевнула. – Ну, пойду я. Спасибо. Стасику привет.

* * *

…Поселок умер и утонул в мусоре много лет назад. Даже запах былого жилья выветрился напрочь. Я подбрасывал игрушку на ладони, разглядывая трупы домов с жалобными окнами и разрисованными стенами. «Нехорошо делать татуировки мертвым», – пронеслось в голове. Игрушка жила своей жизнью, крутились колесики, тикало.

Среди кладбища пустых квартир ульем гудело единственное здание со строгой табличкой у массивных деревянных дверей. Сновали люди в форме, буднично разворачивался на стоянке БТР. На меня глянул белобрысый мордастый майор в расстегнутом бушлате и низко сидящей фуражке:

– Собачку потеряли, уважаемый? Случайно не колли, пушистая такая? Вот – час назад бегала. В кожаном ошейнике.

– Поймали?.. – с непонятной надеждой спросил я.

– He-а. К реке побежала. Скулила очень. Вы сходите, может, она еще там.

Я двинулся, а он добавил в спину:

– Вы тут с собакой не очень гуляйте, уважаемый.

– А без собаки? – не оборачиваясь, усмехнулся я.

– Тем более.

– А дети? Им можно?

– Дети – это дети, – непонятно отозвался майор. – Насчет детей мы разберемся.

…Какие непредставимые дома – без судьбы. Иногда бывает – идешь и натыкаешься на старый дом, каждый кирпич которого рассказывает сказки о прошлом. За стеклами окон старинные часы отбивают время, картины смотрят со стен, дыхание поколений колышет мягкие занавески. А тут – просто мертвецы.

Вот, к примеру, зеленая панельная «хрущевка» Облезлая донельзя, цвет угадывается лишь на стыках плит. Внизу раньше был магазин, даже одна витрина уцелела с обрывком названия: «Прод…» Над магазином кто-то жил, любил, ел, спал, разговаривал. Целый дом. Пять этажей. И ни дуновения не осталось. Сломанные прилавки-холодильники в грязных магазинных недрах, горы мусора, побитый кафель. Окна пустые. Перекрытия обрушились, только в одном месте, на втором этаже, виднеется стена в выгоревших обоях, и на стене этой – древний календарь за Бог знает какой год.

Надо было спросить у майора, что здесь случилось. Целыми поселками не выселяют просто так.

Шел и смотрел. Потом стало тошно от вида вселенского запустения. Падчерица как-то сказала: торжество энтропии. Вот именно. Лучше бы все снесли.

Вывернул к реке. Последние дома оказались трехэтажными, и в одном из них обитало какое-то СМУ с решетками на закрашенных окнах и строгим амбарным замком на двери. Парень лет тридцати с небольшим бросил окурок в переполненную урну и сошел с крыльца прямо ко мне:

– Простите. Собаку не видели? Колли.

– Сказали, что к реке побежала, – я пожал плечами.

– Кто сказал? – удивился парень.

– Майор какой-то. Здесь военные. Вон там, за зеленым домом. Целая контора их там.

– Да? – он вздохнул – Что ж они ее не поймали? Она ведь глупая. Где теперь искать?.. Дочка с ума сойдет.

Я сочувствую каждому, у кого есть дочка. Наверно, потому, что у меня ее нет.

– Давайте помогу, – я улыбнулся парню. Тот посмотрел благодарно и вдруг протянул руку:

– Володя.

– Кирилл, – представился я.

Асфальтированная дорожка оборвалась, и шли мы теперь по грязной, втоптанной в землю щебенке. За глухим бетонным забором то оживал, то затихал отбойный молоток, и это мешало разговаривать.

– Что здесь было? – спросил я.

– А Бог его знает, – Володя пожал плечами – Мы недавно переехали. Может, с полгода. Никогда не интересовался. А Лялька, наверное, так и не привыкла… Собака, – пояснил он. – Поводок отцепился. Она и рванула, дуреха.

Справа река, мутная и темная, ползла куда-то в голых берегах. Я увидел горы песка, ржавый кран, змейку тропинки. Покинутый яблоневый сад в отдалении, остатки деревянного дома. Непонятные строения с забитыми окнами. А совсем уже далеко кто-то нарисовал на осеннем небе башенку с антенной на крыше.

– Ляля! – громко позвал Володя и пронзительно свистнул.

И тут игрушка, о которой я забыл, ворохнулась в кармане, заставив меня мгновенно облиться потом от испуга.

– Еще раз попробуйте, – почти шепотом попросил я. – Если она здесь, она должна прибежать.

Парень кивнул и свистнул снова, а я ждал, холодея спиной, вот этого неживого шевеления – и дождался. Даже сердце на секунду сбилось. Страшно было достать, вообще дотронуться, но и в кармане – немыслимо. Вдруг укусит?.. Бред какой. Но кто знает?

Осторожно вынул и положил на старую бетонную плиту у дорожки. Володя не заметил, высматривая собаку, а я обернулся только один раз – проверить. Вытер платком вспотевшие руки.

Собака выскочила неожиданно, еще раз заставив меня вздрогнуть, и, пока Володя ласково ругал ее, прилаживая поводок к ошейнику она все время ерзала и скулила, косясь на медленную реку и песок.

…Не надо было насвистывать, высматривая в переплетении ветвей позднюю антоновку. Ляля коротко залаяла, дернувшись, и тут же жухлая травка у моей ноги ожила, покатился камешек, но ничего не случилось – ни крысиного прыжка, ни цепкого карабканья по штанине. Володя весело рассказывал анекдоты про Вовочку. Вдалеке, у песчаных куч, кто-то шел, сунув руки в карманы куртки и глядя себе под ноги. По реке невыносимо медленно ползла баржа, издавая натужно-жалобные звуки. Дождь зарядил.

И мы разошлись.

* * *

Дома, вечером, падчерица пристально поглядела на меня и подошла с вопросом:

– Папа, ты сегодня где-нибудь гулял?

Она странная. И даже не то удивляет, что иногда она читает мысли, и не то, что для пятнадцати лет – не в меру серьезна. Дети – разные. Но у нее – и только у нее – всегда такой вид, словно она знает все твои секреты. Читает тебя, как книгу, глядя умным глазом в мощную лупу.

– Да, гулял, – я прислушался к шагам Алины на кухне.

– Значит, это был ты, – удовлетворенно кивнула падчерица. – А я еще подумала куртка знакомая.

– Интересно, – я внимательно посмотрел ей в глаза. – А ты…

– Только, папа, – она не дала мне договорить, – зря ты туда пошел. Один раз пошел – и еще пойдешь. Заразное место. На черта тебе это надо?.. Ладно – сопляки. Это их дело. А ты взрослый. Тебе тяжело будет. А я тебя потеряю.

– Деточка моя. – я погладил ее по щеке. – Ну, ты что? Как это?

– Так это, – она вывернулась, но тут же обняла меня и положила голову на плечо. – Не ходи больше. Затянет.

– Хочешь, вместе пойдем, – предложил я – В субботу. Давай? Ты мне расскажешь про эти места. Ты же все знаешь.

– Вот-вот, – она грустно отстранилась. – Уже затянуло. – Пошла к двери, обернулась: – Ничего я тебе не расскажу.

– Почему ты не хочешь пойти вместе? – я почти расстроился.

Ушла. Вместо нее появилась Алина, уселась в кресло с чашкой чая и посмотрела с легким вызовом.

– А я очень хорошо провела день.

– Не обижайся на меня, – попросил я. – Мне нужно было развеяться.

– Что не так, Кирилл? – она грустно приподняла брови. – Я вроде не очень нудная супруга. По карманам у тебя не шарю. В душу к тебе не лезу. Ну, может… может, я иногда бываю не права. Но если ты просто гулял… просто!., неужели ты не мог взять меня с собой?

Я присел перед ней на корточки:

– Ты не нудная. Это я, наверное, нудный. Не могу придумать, чем нам развлечься.

– Расскажи, – попросила она.

И я рассказал. Алина слушала очень внимательно, не сводя с меня глаз и забыв о своем чае. Еще никогда она не слушала меня так.

– Вот, – зачем-то добавил я, закончив.

Нервно сглотнула, провела рукой по глазам:

– Боже мой.

– Да ладно, не вникай, – я беспечно махнул рукой. – Может, показалось.

– Показалось, – повторила Алина. – А ты знаешь, Кирилл, что у нашего дворника нет никакой дочери?

– Значит, она мне просто наврала, – я поморщился. – Дети это любят, ты же знаешь…

Алина обожает торчать в ванной, и это хорошо, потому что в начале десятого вечера мне вдруг до безумия захотелось включить приемник. Вопрос сложился в голове мгновенно, и я надавил на кнопку, мысленно проговорив: «Что это было сегодня?».

Передавали какую-то радиопьесу, и женский голос, полный мольбы и отчаяния, почти крикнул из гулкого эфира: «Как ты мог! Ну, как ты мог бросить меня совершенно одну в этих жутких местах?!».

Вот так. С этого мои мучения и начались.

* * *

Я говорил вам, что не люблю свою работу?

В понедельник я высидел там только до обеда – больше не смог. Компьютер с незаконченным отчетом за октябрь вызывал такую тошноту, что я не выдержал и, зло ткнув кнопку «POWER», пошел к начальнику. Старательно строя рожи, отпросился к зубному врачу, запрыгнул в подошедший автобус и поехал. Ливень был такой, что я назвал бы его тропическим, не будь он по-осеннему холодным и тоскливым. Автобус шел полупустой, пассажиры зевали.

Я надеялся – отпустит, если прийти еще раз. Тревога, томление, зуд в душе – все пройдет. Перестанет терзать мысль, что я что-то потерял в царстве вымерших жилищ.

Сырую землю развезло в кашу, и мокрый сад стал недосягаем. Башенка скрылась в тумане, а песчаные горы потемнели и словно приблизились – рукой подать.

Надежда угасла сразу же, как только я увидел бетонную плиту. Ничего на ней не было, только листья прилипли, и дождь истязал их бесконечно. Я посвистел. Ни шороха. Только равномерный дождевой шум.

Рискуя напрочь испортить ботинки, я походил, озираясь. Пробрался к непонятному зданию, похожему на трансформаторную будку, дернул дверь. Она неожиданно подалась, и я замер перед темным дверным проемом, из которого тянуло нежилой плесенью. Снова посвистел, прислушиваясь. Войти?..

– Почему ты не отзываешься? – неожиданно для самого себя вслух спросил я. – Вот он я. Здесь. Я же тебя купил. Иди ко мне.

Сзади хрустнуло, и я повернулся так резко, что чуть не грохнулся на скользкой грязи. Никого не было. Рассмотрел каждую травинку. Снова заговорил.

– Эй! Ты слышишь меня?.. Я, наверно, выгляжу идиотом. Да? Стою и разговариваю неизвестно с кем.

Тишина.

– Иди сюда, – повторил я. – Что тебе тут делать? Погода паршивая. Скоро снег выпадет… Ты злишься на меня, чтоя вчера тебя бросил? Да я просто испугался, понимаешь?

Очень тихо, тоненько и далеко что-то пискнуло, как электронные часы. Или пейджер. Я всмотрелся, но разве увидишь в такой ливень?

– Иди, – почти умоляюще сказал я. – Домой пойдем. Иди и не бойся, я тебя сыну не дам и даже не покажу.

– Папа! – громко позвали откуда-то со стороны, и я шарахнулся от испуга прежде, чем понял, что это всего лишь дочь моей Алины. В блестящей от воды черной куртке и резиновых сапогах.

И тут же по траве унесся прочь мокрый шелест – вдаль, к яблоням.

– С кем ты разговаривал, папа? – глаза удивленные и тревожные. Кто-то сказал про мою падчерицу – «взгляд предчувствия войны». Очень точно.

– А ты всегда гуляешь тут после школы? – сердито спросил я.

– Хорошо, – она вздохнула. – Не будем друг друга допрашивать. Я, кстати, в школе сегодня вообще не была. То есть, была, утром, но кто-то позвонил в милицию, что у нас заложена бомба. И всех разогнали. Не веришь – проверь.

– Верю, – я подошел. – Идиотов кругом навалом.

– Твой сын, – равнодушно сказала она. – Я знаю.

– Да?.. – мне было не до сына. – Слушай, давай пройдемся. Поговорить надо.

Она выслушала молча. Мы стояли под козырьком нежилого подъезда, сверху текла холодная вода. Откуда-то несло мерзкой резиновой гарью.

– Что ты молчишь? – спросил я. – Думаешь, папа сошел сума?

Она смотрела в дождь.

– Да нет. Все нормально. Пойдем отсюда, пожалуйста.

– А как ты поняла, что я здесь? – я и не пытался поймать ее взгляд.

– Не дура, – отозвалась она, трогаясь к дому.

…Конечно, не дура.

Я терпел до субботы, каждую минуту чувствуя, что девчонка думает обо мне. Тревожится. Пару раз она подходила и нежно, с какой-то неуловимой ноткой тоски целовала меня в щеку.

Суббота была пыткой, но я выдержал – не пошел. Уже стемнело, фонари зажглись, а я был дома, смотрел фильм, не видя экрана. И вдруг сорвался.

– Мне нужно, нужно… – судорожно одеваясь, бормотал я испуганной Алине, застывшей на пороге комнаты. – Пойми, я ненадолго. Туда и обратно! Сейчас приду!

Она промолчала. А я почти бежал туда, понимая, что в темноте ничего не увижу и не найду. Разве что нарвусь на теплую компанию наркоманов где-нибудь в развалинах.

Дождя не было, светила холодная луна. Я был одинок. Господи, как в ту минуту я был одинок! Мне не хватало кого-то рядом, и я понимал, что теперь и не будет хватать до тех пор, пока не найду.

Добежал до странной будки, едва различимой во мраке. Над горами песка желтел огонек, и я не сразу понял, что это – та самая башенка.

Свистнул как можно громче и прислушался. Тишина сразу распалась на тихие звуки: шум реки, далекий транспорт на шоссе, скрипы, шорох сада, ветер.

– Господи, – тоскливо сказал я в пространство. – Где ж ты, а? Если не хочешь возвращаться, то хоть не мучай. Оставь меня в покое. Я о тебе думаю круглые сутки. Нельзя же так.

– Конечно, нельзя! – отозвался из темноты ясный мужской голос. Сверкнул огонек зажигалки, и в свете этой краткой оранжевой вспышки я узнал майора, стоящего шагах в пяти от меня.

– Вы что, так и не нашли собаку? – меланхолично спросил он.

– Нет.

– Теперь уж и не найдете, наверно. Времени сколько прошло… Может, кто подобрал. Объявление не пробовали дать?

– Что? – я никак не мог понять, о чем он говорит.

– Объявление, – повторил майор. – В газету. Или по столбам расклейте. Может, вернут. Кому сейчас нужна чужая взрослая собака?

– А можно спросить, товарищ майор? – я сознавал, что выгляжу глупо и странно, и дай Бог, чтобы он продолжал думать, будто я пришел всего лишь за собакой.

– Ну да, конечно, – после паузы отозвался он.

– Почему выселили поселок?

– Под снос, – майор зевнул – Всем квартиры дали. У нас два человека тоже получили. Хорошие квартиры, парк рядом. А что?

– Ничего, – я вздохнул. – Пойду, пожалуй.

– Вас как зовут?

– Кирилл.

– Кирилл? Ага. Ну, хорошо. А не ваша это дочка, темненькая такая, с короткой стрижкой? Картавит немного?

Дочка была моя, то есть, не моя, а Алины. Но я ответил:

– Да нет.

* * *

До зимы. До конца января я ждал. Самое, наверно, трудное на свете – это ждать, особенно если не знаешь – чего. Потом стена назвала мне имя – «Мавель», а радио, издевательски усмехаясь, посоветовало держаться подальше от водоемов, потому что после Нового года три недели стояла теплынь – лед и собаку не выдержит.

Падчерица привела тихого мальчика и назвала его Юрой, смущаясь перед матерью и ковыряя обои. Юра жался в угол.

– Заходи, – я улыбнулся ему ободряюще, но девчонка глянула вдруг так, что я умолк и долго потом гадал, в чем дело.

Мы отдалились, и за столом, где вся семья пила чай, она смотрела, как чужая. Слова, будто мячики, прыгали через белую скатерть, заставленную чашками и блюдцами с кусками торта. От Алины – к дочери, от дочери – к Юре, от Юры – к моему сыну Стасу, от Стаса – к Алине. Я никак не попадал в их ровную игру. Мои неловко брошенные мячи вылетали за край поля, никем не подхваченные и даже не замеченные, словно их и не было.

Возможно, это происходило не впервые. Возможно, так было всегда. Но, ложась спать, я сказал мысленно, обращаясь к пустому берегу реки: «Мавель, если я тебе нужен, дай знать. Ты не представляешь, как важно быть кому-то нужным…»

* * *

Каждая капля весила тонну, и мне казалось, что сейчас они пробьют жестяной подоконник и разрушат козырек подъезда. Я увидел ту девочку из осеннего дня, идущую по талой воде под окнами, и безжалостно рванул раму:

– Эй, погоди!

Она задрала голову, поморщилась, вспоминая, и вдруг бросилась почти бегом, разбрызгивая ботинками мокрую снежную кашу.

– Ты куда? Да погоди, это я, я купил у тебя игрушку!

Она убегала, но я оказался шустрее: выскочил в тапочках, догнал, развернул к себе и всмотрелся в чистые глаза:

– Я тебе ничего не сделаю. Я знаю, что у дворника нет детей. Он и не женат даже. Да мне все равно, честно. Я просто хочу узнать, что происходит.

– Я тут ни при чем, – девчушка вырвала плечо из моих пальцев и уставилась на грязных весенних голубей. – Вы сами виноваты. Зачем вы ее выбросили?

– Я очень испугался. Она зашевелилась.

– И что, она сожрала бы вас, такого большого? У нее и зу-бов-то нет. Мне надо было сказать, что она приходит на свист. Забыла. Да ладно. Она к вам теперь не вернется. Вы бы вернулись, если бы вас выбросили?

– Я – нет.

– А чем она хуже вас? – девочка уже уходила, сердито поджимая губы. – Тоже мне. Такой здоровый, а трус. Надо же…

– Она сейчас у тебя? – я не обиделся на ее слова, только удивился немного. – Откуда ты знаешь, что я ее выбросил?

Тапочки уже намокли. Девчушка не обернулась, буркнула:

– Я сама хороша. Продала ее за полтинник. На черта я ей нужна? Мы все, по большому счету, гады.

Словно о собаке. Или кошке. О живом. Я уже знал, что пойду искать. Ночью мне приснилось, что, счастливый, я иду по какому-то заброшенному пустому складу, а Мавель едет на моем плече и почесывает меня за ухом. Она тоже счастлива. Мы ищем место, где присесть и перекусить, сквозняк шевелит клочья грязного полиэтилена в пустых оконных рамах, а небо серое, как картон, и галки орут, словно чувствуя приближение боя.

Проснулся и ощутил себя сиротой. Алина еще спала, открыв рот и издавая странные булькающие звуки. Падчерица возилась в своей комнате, сына не было слышно. Я встал так осторожно, что тахта даже не шевельнулась, и вышел на кухню, где уже напевал включенный чайник.

Вошла падчерица, и мы одновременно потянулись к приемнику. Я уступил, но радио ответило все-таки на мой вопрос: «…при отсутствии нареканий со стороны администрации возможно условно-досрочное…».

– Фу, – дочь Алины уселась и глянула в дождливо-снежное окно. – Это не мне, папа. Явно – тебе. Ты меня перебил.

Внизу ползла машина, свет фар рассеивался в мокром тумане.

– Детка, – я погладил девушку по голове. – Ну, прости меня. За все. Почему ты такая сердитая? Что я тебе сделал?

– Мама сказала, что ты мне не отец.

– Дура! – я тихо взорвался. – Проклятая дура!. Когда она это сказала?

– Тогда. После игрушки. Я очень плакала из-за тебя. И она плакала. А потом сказала что ты мне не отец. Что, когда вы встретились, она была на седьмом месяце. А ты женился на ней, потому что пожалел.

– Слушай, – я бессильно злился. – А это вообще важно?

– Да нет. Просто теперь у меня будет одной морокой больше. Надо еще его найти. Ну, того, ты понимаешь.

– Зачем? Он тебе нужен? В глаза посмотреть хочешь? Да незачем. Скотина он.

– Ты его знаешь? – тревожные глаза чуть расширились.

– Нет. Я предполагаю. Если бы знал, морду бы расквасил, честное слово.

– Да? – она удивленно взглянула на меня.

– Он мог что-то сделать. Придумать, – добавил я. – Время было такое. Твою маму просто заклевали бы из-за этого. И давай закончим разговор.

– А ты все еще думаешь ну обо всем этом?

Я видел: вопрос важен. Она нервничает. Надо сказать нет я уже забыл. Но я не мог.

– Думаю, детка. Но что толку?

* * *

Лето рухнуло с небес, как наказание за грехи. Душное, знойное, тяжкое. Не лето, а борьба за выживание под злым солнцем, которое вдруг перестало ласкать и начало мучить. Все время хотелось пить, и я, выходя из дома, брал с собой двухлитровую бутылку холодной воды, которой хватало на час, не больше.

Я искал. Это стало привычкой, как умывание по утрам, как завтрак. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, без цели бродя по выгоревшей траве среди ничейных яблонь и вглядываясь в песок и мусор под ногами. Я звал. Я заговаривал с ней. Она не отвечала, но один раз, когда я, заслышав шорох за спиной резко обернулся, кусты дикой полыни еще хранили отпечаток ее бегства.

Нормальные люди в отпуске отдыхают, а я вместо этого тратил дни на игру в кошки-мышки с чем-то, чего абсолютно не понимал и во что почти не верил. Оно не давалось в руки. Оно убегало. Но только во время этих дурацких поисков я чувствовал, что живу.

Пятница была. Я забрел в заваленный хламом подъезд пятиэтажки и присел на ступеньку, стараясь не замечать тяжелого запаха плесени, который не выветривался здесь никогда. В шаге от меня горой валялись истлевшие книги, школьные тетрадки, старые открытки и связки каких-то накладных. Всю эту мертвую бесформенную кучу покрывал толстый слой пыли и осыпавшейся штукатурки, от нее особенно сильно воняло плесенью, но я вдруг потянул какой-то грязный конверт и извлек на свет пожелтевшее письмо.

«Милая Нина Васильевна!

Мы все скучаем без вас, особенно мама. У нее в последнее время пошаливает сердце, и мы волнуемся, не случилось бы чего плохого. Врач говорит, это возраст, мало у кого в восемьдесят шесть лет все работает, как часы. Но мы все равно волнуемся.

А как у вас дела? Есть ли заказы на вязание?

Ваше письмо мы получили вчера утром и не совсем поняли, что это за штучки завелись у вас в подъезде и почему дядя Костя и тетя Лена вдруг подали на развод? Мы не поняли: это как-то связано между собой или нет? И почему вы целых три раза написали, что дядя Костя 5 августа весь день провел в гараже? Что тут такого?