Текст книги "Многоликое волшебство"

Автор книги: Дмитрий Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

И здесь принц прозевал совершенно бесхитростный силовой удар, опрокинувший его на землю. Дыхание – перехватило, и Руффус судорожно глотал воздух, не в силах протолкнуть его в легкие, пытаясь одновременно собраться с силами и хотя бы откатиться подальше от ангела пустоты.

Все, это крышка. Как это похоже на истории Странда о том, что большинство магов гибнет из-за пренебрежения мелочами. Прозевать простой удар. Теперь мне несколько минут не предпринять ничего путного. И даже если ангел за это время не доберется до меня, то уж Серроус-то точно добьет… Что же за бардак в голове? Не дотянуться ни до какой мысли… Вот, железяка мерзкая… Как она меня так смогла отвлечь?.. Наверное, в ее словах и впрямь что-то было… да какая уж теперь разница…

Чувствуя, что от недостатка воздуха голова его идет кругом, и опасаясь вот-вот провалиться в глубокий обморок, из которого было бы наивно надеяться выкарабкаться, он как-то отстранено наблюдал, как брат поднимает руки, готовя свой последний удар.

Торопиться ему особенно не куда. Время в запасе имеется. Но что это?

Не доведя движения рукой до конца, когда, как догадался Руффус, на него должен был бы начать стекать с пальцев Серроуса огненный дождь (любит он все-таки все связанное с огнем), тот как бы переломился и, прижимая левую руку к груди, осел на землю с отсутствующим видом. Очень похоже на острый сердечный приступ. С чего бы?

Но дареному коню в зубы не смотрят. Теперь, кто первым придет в себя – тот и выиграл, если, конечно, до него, Руффуса, не доберется раньше эта погань пустая…

* * *

Они сознавали, что со стороны должны выглядеть просто ордой какой-то. Толпа, по внешнему виду ничем не отличающаяся от своих извечных врагов – пиратов. Те же безумные пестрые наряды, массивные серебряные серьги в ушах, а у кого и в носу, кожаные башмаки, словно из камня вытесанные, косынки на голове, кривые тяжелые сабли, длинные хищные ножи…

На самом-то деле, они не только походили на пиратов. Многие из них косовато посматривали друг на друга, припоминая былые нелицеприятные встречи, когда они оказывались в бою не на одной стороне. Глупо не позариться на недостаточно охраняемый корабль соседа. На это даже обижаться было не принято. Так, представится случай – да, ответить тем же, но не ссориться же из-за собственного недосмотра. Уж лучше соседу пусть достанется, чем настоящим пиратам…

Строй – понятие для них незнакомое. Какие уж там маневры на палубе устраивать, а потому и приучены они были к боям по принципу: каждый за себя. И вот сейчас они неслись по лагерю никому неизвестных, знакомых исключительно по легендам, мондарков, выкуривая оставшихся на его территории одиночных косоглазых, немытых, видимо, от рождения придурков.

Вот какой-то чудной старикашка под руку попался. Здоровенный детина, в два шага догнавший выбежавшего из шатра и затравленно озирающегося высушенного годами мужичонку, одетого в висящий как на вешалке дорожный кожаный костюм, не моргнув, одним движением снес ему голову, лишь потом уже обратив внимание, что тот не выглядел кочевником. Те же, что и у всякого хаббадца, черты лица, большие, может даже больше чем обычно, глаза, особенно заметные на сухом лице.

Черт, не погорячился ли? Может, он у них пленным был?

Да, ну его к морским змеям, на войне не без издержек.

И детина понесся дальше, здраво рассудив, что торчать и мучить себя угрызениями совести над этим трупом – занятие не для него. По крайней уж мере, не во время боя.

Шквальной волной они пролетели по лагерю, вырезав всех, и с удивлением обнаружили себя уже в поле. Не к этому они готовились. По их представлениям в лагере должно было находиться уж никак не меньше народу, чем их самих, а тут – не более трех сотен.

Разглядев, что у ближайшего холма обосновалась мондаркская армия, приноравливающаяся к штурму форта, их командующие приказали ребятам отправляться туда, пока им не пришло в голову, что в разнесенном лагере можно было бы и добром каким поживиться. Но эти черти, в смысле мондарки, оказались совсем не теми увальнями, которыми их рисовали отголоски преданий. Никакой там бестолковой конницы, летящий вперед, не глядя перед собой. Это было больше похоже на саму хаббадскую армию, если б они не штурмовали форт.

Четко развернувшийся строй, первую шеренгу которого заняли щитоносцы, меж сдвинутых щитов которых тут же показались длинные пики, не внушавшие больших надежд на легкость разрушения строя. И все это под непрерывный обстрел из каких-то невероятных луков, отправлявших в полет то ли стрелы, то ли небольшие копья.

Несущиеся по полю и непрерывно орущие моряки сбились с шага и то легкое подобие строя, которое в них еще пытались поддерживать командиры, исчезло без следа. Щитов у них отродясь никаких не было, а легкие кольчуги, если на что и годные, то только на защиту от рубящих ударов, оказывались совершенно бессильны против тяжелых стрел.

Потери становились удручающими. Еще не достигнув позиций противника они потеряли около четверти своих людей, но разворачиваться и отступать было уже поздно. Прими они такое решение – и потери как минимум удвоятся, без какого-либо ущерба для врага. Отступи – и потери окажутся совершенно бессмысленными, напрасными. Нет, они должны попытаться опрокинуть мондарков, или, хотя бы, завязать бой, чтобы в форте смогли получше подготовиться к штурму. Они не должны отдавать свои жизни просто так. Надо хоть что-то сделать.

Натолкнувшись на сплошную стену копий, моряки окончательно потеряли темп, и их натиск захлебнулся в сутолоке, что повлекло за собой просто чудовищные потери. Если где-то им и удавалось пробить брешь в плотном строе, пробиться внутрь, то прорвавшихся быстро добивали закованные в броню, но загадочным образом не потерявшие мобильности мондаркские мечники.

Такой бездарной атаки и нарочно не придумаешь. Она стала захлебываться еще до начала столкновения, а теперь уже и вовсе напоминала бойню. Морякам, в конечном итоге, удалось сломать строй, но их к тому моменту осталось так мало, что серьезного урона противнику им было уже не нанести. Они так и не смогли приспособиться к тому, с чем столкнулись. Они так и не поняли, откуда у мондарков такая хорошо подготовленная армия, причем пешая, а потому все то, что они изобретали, к чему готовились, оказалось неприменимым. Найти же новое действенное решение им так и не удалось. Хотя оттянуть ненадолго штурм форта – получилось, но глупо и обидно было полагать, что это все, на что был способен отчаянный отряд моряков…

* * *

Люди решительно не способны понять, что значит для дракона полет. Они, вообще, не способны понять ничего, что так или иначе связанно с драконами, но полет – загадка для них особенная. Все их поэты плачутся о том, как тянет людей в небо, как они летают во снах, как прекрасна земля с высоты птичьего полета, но звучит это всегда как-то наигранно, неестественно, если не лживо. Похоже, что все эти гимны небу продиктованы незыблемостью традиции. Принято воспевать прекрасных дам, кремнеголовых героев, ну и эту, как ее, тягу к небу, вот и приходится выдаивать из себя убогую пародию на вдохновенные строки.

Полет… как его может описывать не переживший этого чуда?

И про злобность драконов – тоже достаточно забавно. Ну, да, мы действительно можем в бою целого воинства стоить, но кто-нибудь задавался вопросом, доставляет ли это нам удовольствие? И вообще, часто ли мы идем на это? Сегодня – да, есть к тому достаточно причин, да и то все больше личного характера, а так, попробовали бы они уговорить меня на подобное в других обстоятельствах. Не хочется просто этого малыша подводить, ему и так не сладко. Даже если и сумеет победить своего брата – радость ниже среднего. А если нет – то придется лететь мне в горы, потому как более меня никто в этом мире людей привлекать не будет.

Она посмотрела вниз. Крошечные букашки возились вокруг форта, но в лагере, куда она должна была обрушиться с неба – никого не было. Лагерь и без того был уже весь разорен дотла, а у форта шло сражение, или, скорее, свалка, не позволяющая ей вмешаться. Что толку от ее огневой мощи, когда своих от чужих – не отличишь, как не старайся? А рвать народ когтями – занятие и вовсе грязное. То есть, не то чтобы она не могла этим заниматься, но, уж во всяком случае, не начинать же с этого. Потом, в пылу сражения – еще куда ни шло…

Ладно, ловить здесь, и впрямь, нечего.

Она описала широкий круг и, не снижаясь, полетела дальше на север. Может, там от нее больше проку будет.

* * *

Происходящее все меньше его устраивало. События все более и более выходили из-под контроля. Перестроения, которые производили на поле попавшие, казалось бы, в ловушку основные силы мондарков, вовсе не напоминали жесты отчаяния. Все сильнее было ощущение того, что это не более, чем один из предусмотренных вариантов сражения.

Само по себе казалось невероятным, что этих безумных степных дикарей какой-либо силе удастся спешить и превратить в некоторое подобие строя, но это произошло. В сторону леса двигалась огромная фаланга, прикрытая спереди щитами их регулярной конницы. Еще немного – и они вступят в мертвую для катапульт зону, да и камней уже не густо осталось, а там – поди их останови.

Ринальд отдал приказ, чтобы из лесу выводили навстречу противнику пехотное ополчение. Конечно из него не составить того идеального строя, который образовывали регулярные части, но что делать, большая их часть уже полегла на первом валу, а остальные находились на противоположном фланге.

Рыцари тоже были не в восторге от того, что им отвели роль загонщиков, но опять же ничего не попишешь. Чуть позже можно будет их направить в тыл пешим мондаркам, но не сейчас.

С моряками – тоже чертовщина какая-то вышла. Не вовремя он отдал им команду о нападении, прозевал – и вот он результат. Те практически бесславно полегли под стенами его, Ринальда, форта, унеся с собой, дай боги, чтобы одного мондарка за пятерых своих. Штурм возобновился, и остановить-то его по сути нечем. Если мондаркам удастся взять форт и прорваться через лес, а к тому все и шло, то за судьбу сражения он бы не дал и ломаного гроша.

– Сэр Ринальд, – раздалось где-то слева. Он повернулся туда и обнаружил залихватски одетого егеря из ополчения, выражение лица которого никак не подходило его наряду.

– Да?

– У нас подходят к концу стрелы, а те, что подносят из обоза, крупноваты для наших луков.

Ну, вот, еще и это. Теперь уж точно любой ценой нельзя позволять противнику проникнуть в лес. Если егеря не смогут стрелять из засад, то поди-ка удержи его там – пройдет как через поле.

– Отводите людей в форт, – приказал Ринальд. – Здесь они заменят погибших лучников, взяв их луки, а остальные пусть берут оружие для рукопашной.

– Есть, – с сомнением в голосе ответил егерь. Да, Ринальд не хуже его понимал, что это не самый эффективный способ использовать егерей, но ничего лучше ему в голову не приходило.

Так всегда и бывает. Все самые лучшие планы идут прахом из-за мелочи, недосмотра. Ну, кто мог подумать, а вернее вспомнить, что луки у егерей существенно легче, и большие стрелы, подходящие к состоящим в Хаббаде на вооружении ростовым лукам – никуда не годятся. Ведь были же в арсенале маленькие стрелы, он отлично это помнил, но взять их в обоз – никто не догадался. А какие из этих охотников пехотинцы?

Да, ладно, чего уж себя корить-то. Думать надо, что делать. И в первую очередь, как отстоять форт. Вон, уже эти черти едва через стены не переваливают. Такими темпами они и часа не продержатся.

И куда только запропастился этот чертов дракон? Ведь давно уже должен был вступить в бой. Ох, не любит он всякой там магии и прочих подобных игрушек…

* * *

Ансор-Казмар уже успокоился и мог с достаточной для командующего степенью отстраненности наблюдать за происходящим. В общем-то, все это вполне вписывалось в один из предусмотренных Великим Повелителем вариантов развития событий. Да, далеко не самым лучшим, но еще далеко не безнадежным.

Главное, что удалось этих придурков спустить на землю и собрать в хоть какое-то подобие строя. А дальше все уже шло, как и ожидалось. На поле из лесу высыпали трусливые хаббадцы, прячась за щитами и выставив перед собой копья. Но и мы не только что на свет родились и знаем, что в такой ситуации делать. Посмотрим, как они удивятся, когда вместо нанизывающих себя на копья с обреченностью мигрирующего табуна спешенных кочевников встретятся с уже посланными им на помощь рыцарями.

В поддержку он отправил около трети рыцарей, но считал, что этого вполне должно хватить. Еще треть он отправил навстречу существенно меньшей по численности, но, что сразу было заметно, куда лучше подготовленной фаланге, спускавшейся с вала на востоке. Остальных он оставил при себе.

Во-первых, в любой момент могло понадобиться нейтрализовать подозрительно притихших хаббадских рыцарей, пригарцовывающих в районе южного вала в ожидании неизвестно чего, а во-вторых, мало ли что на поле может сложиться, так что никогда не лишне держать про запас пусть и небольшой, но весьма грозный и мобильный резерв.

Обидно только, что самому никак не ввязаться в драку. Он, конечно, помнил слова Великого Повелителя, что великим воином можно стать ни разу не обнажив клинка, но все равно, обидно.

* * *

Только они спустились с вала и приняли боевой порядок, как показались уже несущиеся им навстречу «одержимые». Так хаббадцы уже успели прозвать промеж себя мондаркских рыцарей.

Ничего, знаменитая хаббадская фаланга и не такое должна выдержать. Плотный ряд щитов, ощетинившийся длинными копьями. Над головой так же поднимались при необходимости щиты, но это, если у противника есть лучники, а сейчас – зачем? Внутри строя находились мечники и лучники, но на этот раз от последних большой помощи ждать не приходилось. Вон, они как закованы. Живого места не найти.

Стена одержимых, раскачивавшихся в седлах на высоте двух метров (ну и коней же они себе подобрали, где только?), подошла почти вплотную. Не воины, а чудища какие-то ожившие. На головах шлемы, увенчанные причудливыми рогами, здоровенные щиты, в руках у кого мечи, а кто и булаву держит.

Первое же соприкосновение развеяло всякие иллюзии о непобедимости хаббадской фаланги. Длинные копья беспомощно скользнули по сплошным доспехам на конях, и те понеслись дальше, словно и не замечая препятствий. Никакому человеку не по силам было остановить щитом продвижение эдакой махины, в которой и весу-то небось не меньше тонны, а потому строй распадался на глазах.

Выскочившие вперед мечники с неприятным удивлением обнаружили, что подрезать сухожилия коням тоже так просто не удастся, потому как доспех на лошадиных ногах оказался не только спереди, как было заведено у хаббадцев, а сплошняком облегал ногу. Лучников также ждало разочарование оттого, что доспех одержимых держал прямое попадание даже при стрельбе в упор. Какого-то успеха удалось достичь лишь тем, кто поступал не так, как было заведено. Так, многим из тех копейщиков, что встретили надвигающихся рыцарей, направляя острие не в коня, а во всадника, на манер турнирных боев, удалось их выбить из седла, а там уже не сложно было добить лежащую на земле совершенно беспомощную черепаху.

Вскоре мечники перестали пытаться свалить коней и попробовали отбиваться от ударов сверху, и казалось, что вот-вот может пойти равная борьба, но тут началось такое, от чего даже бывалых ветеранов охватил ужас, грозящий перерасти в панику.

По непонятной команде, громом пронесшейся над полем, кони одержимых и сами стали одержимыми. Они вставали на дыбы, выставляя вперед копыта, подковы которых заканчивались загнутыми вверх огромными шипами, и старались поддеть ими противников. Шипы были такими отточенными, что кожаный доспех лучников они разрезали как ситец, а вместе с ним и самих лучников.

Кони бодались рогами, которыми, как все думали, были лишь украшены шлемы, покоящиеся на их головах, пронзая латника насквозь. Хуже всего стало, когда хаббадцы увидели, что эти кони еще и кусаются. На плоских зубах у них были стальные коронки в виде граненых клыков с отточенными лезвиями на гранях, которыми они и рвали подвернувшихся пехотинцев. Что же такое надо было сделать с конями, как их дрессировать, чтобы они оказались способными вот так вот рвать плоть зубами?

Кольчуги латников с трудом держали удар копытом, но было от того не многим легче. Ударом снизу вверх конь поддевал противника, и если тот цеплялся за шип кольчугой, подбрасывал в воздух, ловя уже на рога.

И все это при ни на миг не затихающем граде ударов сверху мечами, палицами, цепами.

Как бы ни была фаланга закалена в боях, дисциплинирована и подготовлена, но после подобного кошмара не смогла устоять и в панике ударилась в бегство, а одержимые преследовали их под кровожадные адские крики и дикое, совершенно не конское, ржание, продолжая избиение.

* * *

Был у него обморок или нет, он так и не разобрался, но когда круги перед глазами разошлись, то увидел, что брат его так же с трудом и дрожью в коленях поднимается с земли. Что бы то ни было, но никто не получил от этого преимущества. Пришли в себя они практически одновременно. Только ангел пустоты начал двигаться чуть побыстрее, что Руффус никак не мог отнести себе в плюс. Он как мог резко отклонился от чрезмерно приблизившейся сизой тени, уже протягивавшей сонные щупальца в его сторону.

Как выяснилось, сделал он это как нельзя более к месту, потому как Серроус, еще толком и не поднявшись, швырнул в его сторону еще один силовой удар. Видимо, решил, что прошло однажды, может и еще раз пройти. Или, просто хотел дать себе побольше времени на то, чтобы подняться и занять положение поудобней.

Со священным ужасом смотрел Руффус, а краем глаза обратил внимание, что и брат – тоже, как сгусток энергии пролетев через то место, где только что стоял он, врезался в ангела пустоты. Нет, врезался – не то слово. Скорее, прошел сквозь сизый туман, как в распахнутые ворота, исчезая в нем и не оказав сколь-нибудь заметного воздействия. Просто растворился в ангеле пустоты, даже не подернув рябью его очертаний. Исчез и все.

Брат уже стоял, готовый к новым выпадам, но Руффусу показалось, что лучшего момента для собственной атаки ему уже не представится, особенно если учесть постепенную активизацию ангела. Он рискнул использовать то, о чем только слышал, чего никогда еще не пробовал – полное превращение. Руффус превратил себя в огромного змея, очень похожего на того, которого рисуют вечным спутником бога Архея. Одновременно с этим он выбросил двух фантомов, так же немедленно направившихся в сторону противника.

Он сразу понял, что попал в точку. Серроус совершенно не ожидал такого, да что там Серроус, Руффус и сам до конца не верил, что ему удастся полное превращение, и потому замешкался на какую-то секунду, теряясь в догадках, как на это все реагировать. Затем он, повинуясь какому-то в подсознании засевшему стереотипу, стал наносить удары по надвигающимся на него чудищам сверху вниз.

Первым разлетелся под огненной стрелой прекрасный дракон, двигавшийся быстрее всех и уже почти нависший над Серроусом. Красивые крупные, словно маленькие звезды, искры самых разнообразных цветов, разлетавшиеся во всех направлениях, возвестили о первом промахе Серроуса.

Второй стрелой оказался пронзен гигантский вепрь, вроде того, что был изменчивым богом охоты Спрайтом, то покровительствовавшим охотникам, то их жертвам, а потому и появлявшимся то в человеческом обличье, то в виде ужасного вепря. Пронзенный фантом со свистом сдувался, выпуская из себя воздух и постепенно проваливаясь внутрь себя, говорил Серроусу, что тот снова промахнулся.

А третьего удара он так и не успел нанести, потому как змей уже обвивался вокруг его торса, шипя и играя раздвоенным языком. Видимо, роковыми стали именно те мгновения, которые Серроус потерял от неожиданности, потому что Руффусу и самому нелегко было справиться с новыми ощущениями. К тому же он постоянно ловил себя на желании оттолкнуться несуществующими ногами или руками, тогда как работать надо было позвоночником и, отсутствующим в обычном его состоянии, хвостом. То, что брат начнет расправляться с фантомами сверху вниз, он был практически уверен, хотя сказать почему именно, поостерегся бы. Просто уверен. Наверное, это сидит в самой природе человека, что опасность с воздуха кажется самой угрожающей, но откуда взялось это знание?

Да, не до того сейчас. Он успел в два кольца обвить брата, пока тот остолбенело стоял, не в силах что-либо предпринять. Два кольца – более, чем достаточно. Он полностью парализовал руки Серроуса, да и ногами тот мог только сучить. По-своему, это было даже неплохо. Слегка поджимая где надо, а где и ослабляя хватку, Руффусу удавалось заставить брата двигаться в нужном ему направлении, то есть подальше от снова начавшего приближаться ангела пустоты.

Принц прогнал по мышцам спины (наверное, эту часть нынешнего его тела следовало называть спиной) волну и плотнее затянул кольца. Он чувствовал, что теперь уже Серроусу никак не набрать в легкие воздуха. Оставалось только держать его нужное время, стягивая мертвый захват все плотнее после каждой инстинктивной попытки соперника втянуть в себя спасительный воздух.

Невероятно чесались несуществующие руки. Этот зуд способен был почему-то вытеснить из головы все происходящее. А может, он просто стремительно тупел, поселившись в теле пусть и большой, но змеи.

После неловкого движения хвостом он с удивлением обнаружил, что кончиком ухитрился попасть себе в глаз, а жертва после эдакого акробатического этюда потеряла равновесие и больно завалилась на его прекрасное длинное тело. От неожиданности он чуть не ослабил хватку, но тут же спохватился и принялся утешать себя, что недалек тот момент, когда он сможет наконец проглотить эту добычу без опаски, что та примется ворочаться в его брюхе. А затем можно будет заснуть, под аккомпанемент прекрасных сытых грез о самке. Ничто не бывает лучше этих грез, даже сама встреча с самкой порой уступает по яркости мечтам. С такой добычей можно будет не просыпаться целую неделю…

Вот только пакость какая-то серая все маячит перед глазами, подбираясь поближе. Но ничего, сейчас, как только он перестанет чувствовать своей кожей уже не такие ритмичные удары сердца жертвы, он ей покажет. Эта мерзкая сизая слизь узнает, каково оно мешать Царю Змеиного Народа.

Или, ну ее? Проглотить добычу – и спать, а это туманное дерьмо пускай себе болтается в воздухе. Чего оно сделать-то может?

Наконец стихли удары сердца. Все, сейчас мы наконец пообедаем. И стена из лилового марева куда-то исчезла. Тоже приятно.

Вот только железяку с головы добычи снять надо, а то так и пищевод поранить недолго.

А это еще что за чудо такое? Что это за железная полоска, ползущая к нему, в неумелых попытках изобразить из себя змея? И чего это она начинает светиться? Чушь какая-то. Ну, ничего, плевать на все это хотелось. Сейчас самое важное – обед.

Болезненный укол взорвался бомбой в его голове. Откуда-то со дна стремительно поднималась другая его сущность и он понимал, что если позволит ей подняться, то никогда ему уже не будет так хорошо. Но сопротивление оказалось бесполезным. То, что поднималось, было многократно сильнее, хитрее и изворотливее. С ним никогда не справиться…

… Руффус очнулся, как ото сна. В голове была какая-то звенящая пустота, лишь постепенно заполнявшаяся восприятием окружающего.

Вот лежит труп. Да, его брата. Точно.

Значит он победил?

А это что? У его хвоста (его хвоста? Это еще что за новости?) лежал, извиваясь, меч. Его меч. А чего это он так извивается? И светится нездоровым зеленым светом?

И в голове чего-то не хватает.

«А, Странд?!»

«Да, я здесь».

«Мы кажется победили»,– как в опьянении пробормотал Руффус и чуть не зашелся в истерическом смехе.

«Хватай меч скорее!»

«А чего там? Зачем?»

«Потом объясню. Ты хватай».

«Ну, ладно».

Он протянул руку…

Стоп. Руку? У него снова руки и ноги? Какая приятная неожиданность. И, – он посмотрел себе за спину, – точно, нет хвоста. Да, в таком виде уже вполне можно идти женихаться. Вот только…

«Бери меч! Дурью потом будешь маяться».

«Ну, меч. Ну, беру…»

Он снова протянул руку, теперь уже не удивляясь тому, что было чего протянуть, и тут случилось что-то совершенно ненормальное. Не успел он нагнуться, как меч сам, словно ожив, оттолкнулся лезвием от земли и точно влетел в его ладонь рукоятью. И чуть ли не сам сжал ему пальцы.

«Совсем он что ли с ума сошел?»– промелькнуло в голове, хотя и непонятно, себе он это говорил или мечу.

Перед глазами проплыло нечто сизое, без четкой формы, изменчивое и недоброе на вид. Какое-то смутное воспоминание зашевелилось где-то в глубине. Ну, точно, ангел пустоты.

Вспомнил и даже содрогнулся. Значит еще не все закончилось? Значит победа – победой, а как самому в живых остаться еще придумывать надо?

«Для этого мига я был создан», – раздался чей-то радостный голос в голове.

«Это ты, что ли, Странд? Совсем уже крыша поехала?»

«Дурак, это меч».

«Ну, вот, только бесед втроем в моей голове не хватало. Может вам какую-другую себе беседку подыскать?»

«Слушай, давай со всем покончим, а там, будет время, наругаемся еще».

В этот момент ангел пустоты как-то резко дернулся и чуть ли не потянулся. Или Руффусу так показалось. А после этого он молниеносно, словно выпущенный из арбалета болт, полетел прямо в грудь принцу.

Тот едва успел отклониться, но все же поймал себя на абстрактном наблюдении, что правы были те, которые полагали, что появляется ангел спящим, а затем пробуждается и тут-то кошмары и начинаются. Откуда только у них подобные наблюдения. После такого столкновения – не похоже, что можно будет что-то рассказать.

Отклоняясь, Руффус машинально выставил перед собой меч. Клинок, оказавшись почти вплотную к ангелу, едва не вырвался из рук, стремясь поразить намеченную цель, и более того сопроводил уворачивавшегося от него ангела, изгибая при этом лезвие.

«Ничего, это ты пока увернулся»,– услышал Руффус уверенный холодный голос, но на этот раз предпочел не ввязываться в дискуссии с магом, или там, клинком. И впрямь не до того было.

На втором выпаде уже не ясно было, кто от кого уворачивается, потому как сколь бы стремителен ангел пустоты не был, а меч уверенно перекрыл доступ к телу Руффуса. Соприкасаться же с мечом сизое облако не проявляло повышенного желания.

Третьего выпада не состоялось. Едва увернувшись, ангел застыл метрах в семи от Руффуса и, поколебавшись, явно вознамерился смыться. Повинуясь какому-то инстинктивному порыву, принц подбросил меч и, перехватив его, метнул в сторону колышущейся пустоты. Та в ужасе рванула прочь, отклоняясь влево, но клинок сам подкорректировал курс и, словно гончая, вцепился в край судорожно дернувшегося марева, демонстрируя мертвую хватку.

Как это ни странно, но ничего с металлом меча не произошло. Он никуда не исчез, и более того начал постепенно наливаться торжественным багрянцем, разбегавшимся сотнями переплетающихся нитей по ярко-зеленому клинку. Такое впечатление, что он пил пустоту, из которой состоял ангел, невероятным образом продолжая висеть в воздухе. Чем меньше становилось сизое, судорожно извивающееся, выбрасывающее далеко в стороны щупальца, облако, тем ярче и плотнее становился багрянец, заливавший клинок.

Когда же ангела не стало, меч сыто звякнув, или это только показалось Руффусу, медленно опустил острие вниз и, даже не падая, а степенно опускаясь, глубоко, по рукоять, вошел в землю. Над ним поднялось облако пара, словно меч только после ковки опустили для закалки в воду.

«Все, теперь это твой клинок,– тихо произнес Странд, а затем добавил: – Навсегда».

«О чем это ты?»

«Тебе только что удалось замкнуть, вольно или невольно, многоступенчатый и крайне сложный процесс его изготовления. Теперь это полностью завершенный, зрелый меч. Он больше не будет пытаться давить на тебя, искать себе для забавы крови. Он полностью будет тебе подчиняться, и ты поразишься, как он это умеет. Теперь ты его полноправный хозяин и безраздельный повелитель, и тебе предстоит дать ему новое, взрослое имя».

Руффус с опаской подошел к месту, где из земли торчала рукоять меча, и протянул к ней свою руку. Пальцы сами легли на мягкую и такую удобную кожу.

«Здравствуй повелитель, – робко, словно знакомясь со своим будущим супругом, приветствовал его меч. – Каково мое имя?»

«Спаситель», – ответил принц, не найдя ничего лучшего.

«Мне нравится это имя. Оно не будет заставлять меня убивать без цели».

Руффус выдернул клинок и посмотрел на него. Ничего необычного. Меч, как меч, и даже та таинственность, которой он был окутан раньше, куда-то испарилась. Но…

Точно, на лезвии появились, или, может, появлялись прямо на глазах, новые руны. Даже тех малых знаний, что успел получить принц, хватило, чтобы перевести и понять, что на мече теперь было написано: «Спаситель».

Все в той же растерянности он погладил клинок, тот вроде бы даже слегка задрожал в ответ на ласку и тоненько зазвенел, а затем медленно, словно боясь причинить живой стали вред, опустил его в ножны.

Невдалеке лежало тело брата. С болью и слезами на глазах Руффус подошел к нему, перевернул на спину и бережно прикрыл удивленные встречей со смертью глаза.

– Я обязательно вернусь за тобой, – тихим шепотом пообещал принц. – Ты будешь покоиться в нашей фамильной Усыпальнице.

Он хотел было встать, но рука его сама протянулась к валяющейся поблизости бертийской короне.

«Есть еще одно маленькое дельце»,– услышал он голос Странда, и его руки, помимо собственного желания, напряглись и в нечеловеческой силы рывке разодрали корону, словно та была из бумаги. Затем одну половину он выкинул куда-то далеко на юг, а вторую на север.

«Все. Теперь нам пора возвращаться к людям».

«Да», – ответил Руффус и медленно, будто бы нехотя, побрел в направлении форта, располагавшегося ниже по склону холма.

* * *

Ансор-Казмар, в общем-то, с удовлетворением наблюдал за происходящим на поле. Потрясающий разгром хаббадской фаланги надолго должен этим червям отбить желание меряться силами с его рыцарями. На западе хаббадская пехота с гораздо большим успехом расправлялась с его спешившимися воинами, путешествуя сквозь них, не нарушая строя, но радость их также не продлится долго. Им еще предстоит познакомиться с рыцарями.

Как же чесались его руки, как же он хотел сам окунуться в этот безумный танец смерти, но он прекрасно понимал, что хоть кто-то, да должен следить за событиями в целом, сохраняя, по мере возможности, голову холодной.