Текст книги "Многоликое волшебство"

Автор книги: Дмитрий Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Жизнь в городе текла достаточно бурно, тысячи людей суетились на мощеных улицах и площадях. Торговые ряды поражали богатством и разнообразием, храмы – величием, дворцы – роскошью. Мондарки, по крайне мере, городская их часть, уже явно не были теми дикими племенами, воспоминания о которых хранились у жителей Хаббада. У них сложилась своя, непохожая на хаббадскую, но не менее интересная, культура. Справиться с ними, как с диким степным вождем – не казалось уже такой простой задачей, даже после утреннего успеха.

«Культуру нельзя создать на голом месте за несколько лет, нарядившись в изысканные платья и затянув манерные разговоры. Даже построив город или создав прекрасные статуи. Она только складывается у них, но в глубине они все те же дикие кочевники со своими жестокими нравами и глупыми предрассудками. На них просто не может не произвести должного эффекта задуманное нами представление».

«Спасибо за поддержку».

«Да не стоит. Мы с тобой несколько ближе, чем в одной тарелке».

Они подошли ко дворцу князя Соархимского, представлявшего собой величественное сооружение метров двухсот в ширину и тридцати в высоту, без учета возносящихся к самым небесам башенок по краям. Перед входом Серроус отдал новые инструкции Галойрану. Тот, как и было велено, представил дворцовой охране эргоссцев пленными, взятыми им на Хаббадской границе. Ссылаясь на особенную важность двоих, Серроуса и Тиллия, он настоял, что их надо проводить на совет, где и допросить. Король с интересом рассматривал рослых и, невозможно поверить с ходу, светловолосых витязей, в лицах которых виднелись облагороженные черты мондарков. О существовании таких людей в степях никто и не догадывался. Огромного роста воины, светловолосые и голубоглазые. Наваждение какое-то.

Но, наваждение там или нет, проглотили они сказанное не моргнув глазом, и вот уже Галойран, Серроус и Тиллий в сопровождении дворцовой стражи направились по бесконечным коридорам в глубь здания. Коридорами это можно было назвать весьма условно. С тем же успехом можно было говорить о длинных, переходящих друг в друга залах или же о крытых улицах, но когда они свернули, – стало очевидно, что то были коридоры, потому как масштабы представшего их взору зала превосходили все вообразимое. Если верить описаниям Великого Храма Всех Богов в Хаббаде, то его можно было поместить целиком под этим сводом.

«Ну, не совсем так, но близко к тому».

«Не отвлекай, пожалуйста».

«Как скажешь».

У входа в зал, отделенного от коридоров только проемом без всяких признаков дверей, их задержали на минуту, а затем провели внутрь в сопровождении шести стражников. В центре зала находилось возвышение, на котором располагался низкий стол с несчетным количеством лежанок вокруг. В голове стола стоял украшенный сложной резьбой костяной трон, на котором восседал сухой низкорослый мондарк преклонных лет. На лежанках располагались десятки людей, мирно вкушавших и пивших под тихую, занудную на слух Серроуса, музыку. В полумраке под возвышением незаметными тенями стояли воины со столь отсутствующими выражениями на лицах, что их можно было принять за статуи, если бы не легкие колебания тонких шелков на сквозняке.

– Ты опоздал на совет, – обратился старец, привставая с трона, – почтенный Галойран, предводитель отважного племени стрелтов, но мы надеемся, что приведенные тобой пленники стоили задержки. – По залу пронесся шелест одобрительного шепота. – Нам как раз не хватает твоего голоса, чтобы окончательно определиться, кто же возглавит объединенное войско Великого Мондарка.

– На этот счет не может быть двух мнений, великий князь благословенного Соархима, да пребудут в цвету твои сады, – выступая вперед, заговорил Галойран. – Возглавить войска предстоит богоизбранному Великому Повелителю Мондарка, как гласят наши древние пророчества.

По залу пробежал ропот недоумения, готовый в любую минуту перерасти в гнев.

– Не об этих ли плененных хаббадцах говорит наш умудренный скитаниями по степи Галойран?

– О них, просветленный своими сединами князь Соран-Удам, – склоняясь в церемониальном поклоне, ответил Галойран.

– Не доброе время для шуток избрал известный острым умом и искусством розыгрыша предводитель стрелтов.

«Говорить по-человечески они совершенно не желают».

«Под пышной лестью легче скрывать свои намерения».

«Давай ответим им в таком же стиле».

«Только не слишком увлекайся. Ты должен произвести на них впечатление отточенностью формулировок. Никаких лишних слов».

– Кто является основными претендентами на руководство, почтенное собрание? – Серроус выступил из-за спины Галойрана одним большим шагом, расправляя плечи и принимая обычный для себя вид короля.

– Молчи, презренный хаббадец, – это было последнее слово, которое успел произнести Соран-Удам, прежде чем его бросила ниц незримая сила, распластав по полу. На начавшееся шевеление стражей ответом стала уже сослужившая добрую службу упругая стена, отрезавшая всех, у кого было оружие, от собрания владык Мондарка.

– Можешь встать, Соран-Удам, – тихим голосом, отдавшимся эхом в гробовом молчании, поселившемся в зале, проговорил Серроус, – и ответить на мой вопрос.

– Кто ты такой, чтобы приказывать мне, повелителю могучего княжества Соархим, известного каждому своими копьями и садами? – поднимаясь с колен и пытаясь принять достойный вид, вопросил Соран-Удам, но старость давала о себе знать и рука на пояснице не добавляла князю величия.

– Я король Серроус Бертийский, князь Эргосский, наследный император Хаббада и предсказанный вашему народу Великий Повелитель всего Мондарка. – В зале прокатилась волна шепота, неопределенного пока, но доля сомнения в нем уже чувствовалась. Надо было усиливать давление. – Больше повторять вопрос я не собираюсь, дрожащий подобно горам в землетрясение, князь.

«Это ты зря».

«Не мог удержаться».

«Надеюсь ты понимаешь, что теперь из-за тебя его придется убить, потому как ответа от него тебе не добиться».

Молчание и впрямь затягивалось. Наконец, собравшись, Соран-Удам, заговорил:

– Прочь самозванец, пытающийся подлостью склонить Мондарк к…

Договорить хозяину дома не довелось. Голова его разлетелась сотнями осколков по залу, забрызгав пестрые шелка повелителей омерзительными ошметками.

– Уберите несчастного старца, неспособного в дряхлости распознать истину, – сказал Серроус, пропуская внутрь стены двух стражников, потерявших волю и готовых исполнять приказания пришельца после небольшой работы, проделанной в их головах. – И пригласите его наследника, который должен теперь по праву хозяина возглавить почтенное собрание.

Затянувшаяся пауза уже начинала требовать новых действий, когда один из вождей, застывших с гримасами ужаса на суровых лицах, первым начал отходить от столбняка.

– Прости нас, долгожданный Повелитель, за неумение распознать истину без кровавых уроков, – сказал он, поднимаясь со своего места. – Я вижу, что никто другой не может быть более достоин возглавить объединенный Мондарк.

Голос средних лет предводителя подрагивал, привычная цветистость фраз не клеилась, но главное – результат.

«Вот видишь, я говорил, что они будут падки на эффектные постановки. Варвары, они и есть варвары».

«Но так кроваво убивать старика…»

«Сам виноват. Своими мальчишескими словами ты не оставил нам выбора. Его по всякому после этого пришлось бы убить, так почему ж не сделать это зрелищным для собравшихся?»

В зале появился крепкого сложения мужчина, лет сорока на вид, богатство одеяний которого говорило, что он и есть наследник Соархима. Беглое сканирование его мыслей показало, что тот не сильно огорчен известием о смерти отца, потому как слишком уж заждался бесконечно оттягивавшегося вступления в наследство. Что ж, это на руку.

– Приветствую достойного наследника Соархима, – внимательно приглядываясь к реакции, заговорил Серроус. – Займи свое место во главе этого стола и прими глубокие соболезнования в связи с кончиной твоего отца.

Слова были приняты. Слухи о том, что появился Великий Повелитель, уже поползли по дворцу, и у входа в зал уже толпился собиравшийся отовсюду люд. Пора было завершать начатое.

– Предлагаю каждому, кто готов признать во мне Великого Повелителя всего Мондарка, принести слова присяги.

Недавний урок еще стоял перед глазами собравшихся владык, так что возражать не пожелал никто, даже из тех, кто не уверился в истинности новоявленного Повелителя. Не уверились – и черт с ними, не в обычаях их народа переступать через присягу, к тому же просмотр мыслей показывал, что сильного лидера, достойного возглавить поход, они в нем и так увидели, а значит дело можно было считать сделанным.

– Три сотни отборных пехотинцев и две сотни латных всадников поедут завтра со мной в Эргос, а вас я там буду ждать через три недели на совет, почтенные владыки. Теперь же – время пира по случаю нашего соглашения и поминок по знатному Соран-Удаму, повелителю сего дома. Тебе командовать, Ансор-Казмар, его наследник.

«А они не оторвут нам по-тихому голову ночью?»

«Думаю, не должны. Поздравляю тебя, Серроус, с первой победой. Выпей сегодня за нас обоих».

Тиллий держался все время в стороне, недоумевая, зачем его взял с собой король. На лице его был написан страх перед своим повелителем, но он тоже присоединился к обильным возлияниям, воцарившимся за столом.

Серроус занял почетное место по правую руку от хозяина дома. По мере того, как владыки Мондарка разогревались от вина, тепло передавалось и в общение. К концу пира большинство из них уверились в том, что обрели сильного лидера, способного привести их к успеху. Некоторые даже поспешили с пожеланиями породниться, предлагая своих «луне подобных в неземной красе» дочерей в жены. На замечания о том, что жена, мол, у него уже есть, они без задней мысли ответили тем, что Повелитель всего Мондарка вполне достоин множества прекрасных жен. По их замечаниям у Серроуса сложилось впечатление, что торговля счастьем своих детей, разумеется в политических интересах, не подлежащих обсуждению, происходит здесь с еще большей легкостью и беззастенчивостью, чем в Хаббаде. Что ж, это вполне может сойти за признаки формирования культуры.

Наутро, превозмогая дикую головную боль (он, похоже, действительно надрался за двоих, так что нечего удивляться, что голова гудит как набат), он стал собираться, с удовольствием отмечая, что ночью их и впрямь не прирезали втихаря.

«Зря ты отказался от тех девиц. Можно было неплохо завершить праздник».

«Перебьешься. К тому же на больший подвиг, чем использовать их вместо грелок, у меня все равно сил бы не хватило».

«Ничего, за ради такого дела я поделился бы своими».

«Да ну тебя. Только об одном и думаешь».

«Нет, еще я думаю о деле, а тебе неплохо было бы поучиться не только магии и искусству управления, но и умению пить. Нельзя же так нажираться. Если б остальные не были так же хороши, то они могли и усомниться в правильности выбора, глядя на хрюкающего повелителя. Хотя они, похоже, не расположены здесь к умеренности. До этого им еще многие сотни лет развития».

«Кому бы говорить об умеренности».

Выехали они уже далеко за полдень. Колонна растянулась на несколько километров, так что Селмению пришлось наложить чары невидимости, чтобы дотошный хаббадский разведчик не обнаружил этих передвижений. Так Серроус и ехал во главе призрачного войска, но куда более внушительного, чем Эргос мог мечтать когда-либо собрать.

Глава 10

Вторая бутыль попалась кисловатая, но кто на это будет обращать внимание, когда ставится цель не получить удовольствие от богатства букета, а попросту напиться. Он посмотрел на плещущееся в бокале темное, почти черное вино, и слегка раскрутив, отправил содержимое в горло.

Уже почти две недели прошло со времени возвращения из Мондарка, но он никак не мог прийти в себя, накачиваясь ежевечерне до совершенно свинского состояния, потому как заснуть удавалось лишь дойдя до полной бессознательности. Картина разлетающейся на сотни кусков головы дряхлого Соран-Удама постоянно оживала перед его мысленным взором, навеивая недобрые предчувствия. Ему и впрямь удалось возродить к жизни древние силы, способные покорить весь мир, но что с этого толку, если его, Тиллия, теперь выбросят как ненужную деталь или же как инструмент, сослуживший уже свою службу.

Только боль от того, что череда последовательных неудач – наиболее четкое определение всей прожитой жизни. Забавно, что вначале он был готов к тому, что придется пройти через жестокость, что не через одну жизнь придется переступить, но в условиях, когда ему рисовались реальными плоды своей затеи, это не казалось бессмысленным. Теперь же, когда все более отчетливо проявлялся тот факт, что он будет отброшен, вернее, что уже отброшен, что силы, освобожденные с его помощью, оказались вполне самостоятельными и не нуждающимися в его хиленькой поддержке, пойдут вперед, не вспоминая, кому и чему они обязаны своим возвращением, он стал полагать, что жестокость и смерти – не стоят всех благ и призраков власти. Моральные взгляды его оказались сильно связанными с возможностью получения личной выгоды. Он почему-то не особенно задумывался над этим раньше, но сейчас не мог не признаться себе, что все обстоит именно таким образом.

Но теперь, Тиллий готов был в этом поклясться, ему совершенно не были безразличны все те беды, которые вот-вот обрушатся на головы тысяч ни в чем не повинных людей. Можно, конечно, было попытаться представить все таким образом, что он только сейчас сумел разглядеть это, но глупо разыгрывать самому перед собой дешевую пьесу.

Очередной глоток вина, теплой струйкой спускающийся по горлу, освежил на мгновение сумбурное нагромождение мыслей в его голове. Он окончательно решил не корчить из себя моралиста и признать наконец, что судьбы мира, ответственность за которые он начал недавно ощущать, стали его интересовать только тогда, когда он сам попал в общество тех, кого никто не спрашивает, как, почему и за что они должны страдать. Короче говоря, тогда, когда стало очевидно, что он преждевременно отнес себя к творцам судеб, что на самом деле все время был только лишь инструментом в чьих-то твердых и уверенных, но безумно холодных руках.

Добавив до кучи большой глоток из горла, он расхрабрился настолько, что начал рисовать перед собой картины того, как он, книжник-недоучка, сам исправит свои ошибки. Героические картины, полные эпического величия, достаточно быстро вытеснились воспоминанием о том, что пару раз он уже ощущал на себе знакомые по давно прочитанным описаниям признаки проникновения в его мозг. Можно было не сомневаться в том, кто мог заинтересоваться содержанием его мыслей, так что надо воздерживаться от крамольных идей, если желание пожить на свете еще не полностью испарилось. Спасибо, что на него еще не начали оказывать давление, в способности к которому он имел возможность убедиться во время поездки в Мондарк, когда люди начинали принимать, как родного, впервые увиденного чужестранца.

От подобного течения мыслей он почувствовал, что начинает совершенно явно трезветь, а это никак не отнесешь к радостным событиям, потому как все придется начинать заново, а в виде приза утром – на завтрак – будет подано тяжелейшее похмелье, сдобренное ослепляющей головной болью.

Конечно, можно попробовать положить свою жизнь на алтарь борьбы с возрожденным, тобой же самим вызванным, злом, но как-то глупо делать это, не имея даже возможности составить хоть какой-то мало-мальски пристойный план. Смешно плести тонкую сеть интриг, когда противник каждый вечер с удовольствием читает твои ближайшие планы и посмеиваясь подталкивает к ловушке.

Да, не вовремя проснулись в нем остатки этой глупой блажи под названием совесть. Хотя, наверное, ее пробуждение никогда не бывает кстати. Теперь вот сиди и думай, как бы так и в живых остаться и соблюсти призрачную видимость невиновности.

Думать? Думать-то как раз и нельзя. Надо как-то сразу действовать, пока не раскопали в его голове зарождающуюся крамолу…

Или же попробовать найти кого-нибудь, кто может поставить в голове блок, да только самым достойным кандидатом на эту роль почему-то рисуется Серроус. Забавно было бы подойти к нему и попросить защитить его голову от внешних вторжений, а на естественный вопрос, зачем, ответить, что иначе, мол, очень трудно против тебя заговоры плести.

Хотя… есть в замке еще один человек, который в состоянии мне помочь, но он скорее и сам пойдет на плаху, чем упустит возможность меня отправить туда же. На его месте, по крайней мере, я бы именно так и поступил.

Тиллий сделал три полновесных глотка подряд, чтобы не потерять эту мысль, а затем еще два, для придания ей более конкретных очертаний…

* * *

Последние несколько дней Валерий посвятил обдумыванию того, как бы поизящнее подставить Странда, если ему когда-нибудь удастся выбраться отсюда. Особенных иллюзий насчет того, что тот ломает сейчас голову над тем, как поскорее вытащить его на волю, Валерий не питал. У великого мага всегда найдется пара десятков занятий поважнее, нежели вызволение нерадивых учеников из дерьма, в которое он же сам их и отправил, о чем, по всей видимости, уже давно забыто. Да и можно ли требовать от него помнить о всех тех мелочах, что происходили за последние пару тысяч лет? Но в любом случае, ни одна просьба о дружеском одолжении не должна оставаться без достойной оплаты. Мысли об этом способны послужить слабым подобием утешения для человека, оказавшегося в подобном положении.

Палач в последнее время явно стал сдавать. Осунулся как-то, посерел, потерял вдохновение в работе. Плюс к этому для него, по всей видимости, было оскорблением, граничащим с обвинением в непрофессионализме, появление новых приемчиков, переданных ему Серроусом, когда фантазия начала уже подводить заплечных дел мастера. Короче, в последние дни он выполнял свои функции не так тщательно и аккуратно, как вначале, от чего руки временами дрожали и причиняли не столько боль, сколько мелкие увечья, что не могло не насторожить Валерия.

Шли бы они все куда подальше со своей тонкой психикой. Палача уже толкового подобрать не могут. Хорошо еще он не плачется ему в жилетку о том, как тяжело возвращаться к жене после неудачного рабочего дня и как хочется сорвать на ней зло, что с его-то квалификацией может иметь самые плачевные последствия для супруги.

К миске с непонятным варевом, подразумевавшим, наверное, какую-то кашу, забытой вечером тюремщиком, потихоньку подбиралась крыса. Каким же надо аппетитом обладать, чтобы воровато озираясь ползти к такой гадости? Зависть берет.

Он посмотрел на свои удручающе кошмарно выглядящие, покрытые множественными, не успевающими заживать ссадинами, руки и решил, что от попыток поохотиться на крысу придется воздержаться, хотя это могло бы стать главным развлечением в его сегодняшней вечерней программе. Дьявол, такими руками не то что чары не наложишь, ложкой-то в рот не попадешь!

Вот уроды! На кой им понадобилось над ним издеваться? Что, неудовлетворенная потребность в здоровом и чистом садизме, незамутненная никакими корыстными мотивами, накопилась в этом проклятом Селмении за триста лет развоплощения? Интересно, кстати, ощущал ли он в развоплощенном состоянии течение времени? Странд как-то честно признался, что ни черта на сей счет не знает. Спросить, что ли, если зайдет еще проведать?

Вообще-то, я молодец. Вот о чем думать могу в такое время. Понятно теперь, почему Странд огорчился, когда я отказался продолжать обучение, решив оставить себе немного времени пожить. Такую тягу к знаниям не часто встретишь… А лучше бы остался. Может, в это дерьмо бы не вляпался…

За дверями послышался шум, невнятное бормотание и приглушенный лязг. Кого это, интересно, занесло сюда в такое время? Скорее всего, тюремщик за забытой миской. В хозяйстве великого Серроуса нет лишнего комплекта богато украшенной фигурными сколами посуды. Тоже мне, повелители большой деревни. В самом Хаббаде подобную должность, обычно, более скромно именуют старостой.

Ну уж, во всяком случае, не хотелось бы думать, что это палач решил поработать сверхурочно или опробовать на практике пару пришедших в голову свежих идей, настолько ярких, что не было сил дожидаться утра.

Появление в дверном проеме согбенной фигуры Тиллия было более чем неожиданным, особенно если учесть его вид. Напыщенной мрачности ему и раньше занимать не приходилось, но проступавшая из-под этого животная затравленность была внове. А если довершить картину здоровенной бутылью, прижатой обеими руками к тощей груди, то в нем и впрямь появилось что-то новенькое, особенно разобрав, что изрядная часть содержимого уже явно принята внутрь.

– Привет, коллега, – решил проявить вежливость Валерий, но тут же поразился реакции на его слова. Похоже, Тиллий усмотрел какой-то второй смысл в прозвучавшем. – Пришел обсудить пару важных государственных вопросов за стаканчиком доброго винца?

– Ну да, – подавленно пробубнил тот, – что-то в этом роде.

– Тогда проходи, устраивайся поудобнее. Сожалею, что не могу на закуску предложить ничего вкуснее вон той восхитительной казенной каши. В последнее время мне, знаешь ли, все труднее быть гостеприимным.

Тиллий пробубнил что-то вроде «очень сожалею» и присел, отодвинув в сторону миску с ужином. Дождавшись, когда грохотание за дверями стихло, он невразумительным жестом протянул Валерию бутылку, еще ниже опуская голову.

– Вино, конечно же, кисловато, – сообщил чародей, отхлебнув за раз добрый стакан, и добавил, дождавшись, когда тепло разольется по телу, – но это вполне в твоем духе. Целостности твоего образа это не разрушает. А я не в том положении, когда воротят нос от угощения. Ладно, выкладывай, с чем пожаловал. Вижу, что не продолжать добротную, но бестолковую работу глубокоуважаемого палача, а в остальном, я сейчас любому гостю рад.

– Валерий, – начал книжник, робко косясь на своего постоянного противника, с сожалением подмечая, насколько хорошо над тем уже поработали. – У меня возникли проблемы…

– Можешь поверить, не у тебя одного.

– Да, я понимаю, – Валерий даже порадовался, как глубоко пытается спрятать свои глаза Тиллий. – Мне нужна твоя помощь…

– Забавный образец наглости, – делая еще один глоток, добавил он, – но я не настолько перестал себя уважать, чтобы продаваться за пару глотков вина. Нужна причина поубедительнее.

– Меня все больше пугает Серроус…

– А меня – нет. Меня он просто пытает.

– Я понимаю…

– Слушай, – очередной глоток был не самой драматической паузой, но отказываться от вина Валерий не собирался, даже несмотря на собственное недавнее заявление, – мне совершенно неинтересно слышать, как ты все понимаешь. И это понимаешь, и то. Или говори, зачем пришел, или – до свидания.

– Ты знаешь, какие силы скрывались в короне Хаббада?

– Думаю, несколько лучше, чем ты.

– Да, – задумался о своем Тиллий, – как же ты собирался ее заполучить через голову Серроуса?

– Никак, – он отхлебнул еще и на этот раз почувствовал не только тепло, но и поднимающийся в голове туман, – я вообще не собирался ее заполучать.

– Тогда я совсем ничего не понимаю…

– Скажем так, меня попросили по дружбе присмотреть за происходящим в Эргосе. Я – согласился сделать одолжение, за что теперь и расплачиваюсь.

– Ладно, это сейчас не самое главное.

– Для кого как.

– Я рассчитывал, – продолжил Тиллий пытаясь не обращать внимания на язвительные комментарии Чародея, – добиться с помощью Серроуса успеха под конец своей жизни…

– Или, другими словами, править Хаббадом из-за спины своей марионетки.

– Можно сказать и так… Но, когда Серроус получил корону, ну ты понимаешь о чем я говорю, он стал не то что делать успехи в магии, а попросту перешагнул через столь многие ступени, что я остался где-то далеко внизу, и перестал быть чем-либо ему полезен. Более того, мне начинает казаться, что я начинаю мешать ему, и он скоро решит от меня избавиться, как от неприятного воспоминания…

– Я бы так и сделал на его месте.

– Но и это не все! По-моему, он стал совершенно другим человеком… если человеком…

– Вот, значит я был прав, – Валерий оторвался от созерцательного потягивания из горла.

– О чем ты?

– Значит ты все-таки не знал, что наследующий по всем правилам корону получает в нагрузку и личность памятного Хаббадской истории Селмения…

– О боги, я кажется начинаю кое-что понимать…

– Поздно же до тебя доходит. Если уж не знаешь всего – мог бы посоветоваться со знающими людьми.

– Я думал, что это только моя тайна.

– Вечная узость взглядов, свойственная большинству книжников. – Тиллий безропотно проглотил и это, лишь еще больше горбясь, так что он уже начал казаться зрительно раза в два меньше, чем обычно. – Прочитал какую-нибудь необойденную вниманием мышей бумажку и решил, что теперь умнее всего прочего мира, а потому должен по праву возглавить его!

– Не стоит смеяться надо мной, – Тиллий встал, взял из рук Валерия бутыль и, жадно отхлебнув из нее, добавил, принявшись расхаживать, – хотя ты и имеешь на это право. Ты прав, но надо думать, что теперь делать.

– Лично для меня больших вопросов в этом нет. Сидеть здесь, терпеть боль и надеяться на чудо… Да, и если у тебя еще не пропало благотворительное настроение, отдай мне бутыль. – Тиллий выполнил просьбу и продолжил шатание по камере, явно не зная, как что-то сформулировать. – Кстати, у тебя беда с путеводителем по Эргосским подвалам. Если пообещаешь делиться, могу подсказать, где лежит настоящее вино, а не этот компот прокисший.

– Валерий, – решился наконец книжник, – в последние дни меня замучила совесть. Я совсем не того хотел…

– Как известно, приступы совести, как и физическая боль, лечатся обильными возлияниями. Не волнуйся, недели две беспробудного пьянства, и все как рукой снимет.

– Я серьезно, – он застыл, впервые посмотрев Валерию прямо в глаза. – Это правда, я не думал о последствиях, пока не разочаровался в результатах, но теперь у меня перед глазами постоянно стоят картины, не дающие мне уснуть. В каменеющих на солнце зрачках Серроуса я читаю проклятия Хаббада. Теперь я понимаю, что чувствуют провидцы, задумываясь над заданным вопросом. И самое страшное, что я понимаю, чьих это рук дело. Временами мне хочется покончить с собой, но это было бы слишком просто. Я должен сам это исправить…

– Ты хочешь сказать, что собираешься убить Серроуса? – Тиллий, искренность слов которого не вызывала сомнений, если не считать излишней пафосности, отшатнулся, прикрывая лицо, в надежде защититься. От кого? – Ты боишься признаться, что теперь это единственный способ. Ты хочешь все исправить, но не готов к этому? Извини, но тогда твои слова – пустой звук.

– Я понимаю это, – нет, эти его бесконечные понимания уже изрядно надоели, – и готов, но не могу…

– Понятно, уши у нас нежные. Думать можно, а слушать или говорить – нет. А делать-то как? Тоже, небось, неудобно будет?

– Не дави на меня, – Тиллий затравленно посмотрел на чародея.

– Не давить? – волна возмущения захлестнула того. – А из-за кого я торчу здесь? В кои-то веки созрел сделать что-нибудь не для собственной выгоды и считаешь, что все должны, в связи с этим, носиться с тобой как с писаной торбой? Может пылинки с тебя сдувать? А из-за чьих амбиций Серроуса вообще понадобилось трогать? Ладно, – поостыв продолжил Валерий, гася остатки пламени очередным глотком вина, – от меня-то тебе что понадобилось?

– Мне нужен щит, чтобы Серроус или Селмений, поди, разбери их, не смогли прочитать моих мыслей.

– Так ты что, не умеешь? – удивление было вполне искренним. На минуту он даже подумал, что сам заслужил свои проблемы. Переоценивать противника бывает так же глупо, как и недооценивать. Он ни разу даже и не попробовал проникнуть Тиллию в мозг, будучи убежденным, что там поджидает защита не по его зубам. С досады он так тряхнул головой, что удар о стену оказался более чем ощутимым. Справившись со звездами в глазах, Валерий продолжил: – Хорошо, я помогу тебе, но, естественно, потребую что-то взамен.

– Чего? – настороженность тут же привычно проявилась в старом книжнике.

– Не надейся, торговаться я с тобой не собираюсь. Ты должен помочь мне выбраться отсюда. Условие одно, но оно непреклонно. Взывать к моим чувствам и абстрактным идеалам – бесполезно.

– Я ждал чего-то в этом роде, – Тиллий наконец остановился и попробовал распрямить плечи. Ничего, разумеется, из этого не вышло. – Я согласен.

– Раз ты думал об этом, то теперь я с удовольствием послушаю предлагаемый тобой план. – Валерий поймал себя на хулиганском желании попросить Тиллия почесать ему бороду.

– Я достану и принесу тебе ключи от кандалов и всех дверей. Тебе же надо будет… – он застыл на секунду, снова почувствовав в своей голове чужое присутствие. Неужели его застукали в самом начале? Но ощущения были какими-то другими, непохожими на предыдущие. Вместо леденящего холода разливалось приятное обволакивающее тепло. Догадка мелькнула. – Это ты?

– Что я? – с максимально невинным видом поинтересовался Валерий, с сожалением рассматривая так внезапно опустевшую бутыль.

– Читаешь мои мысли.

– А ты рассчитывал, что придешь сюда, поплачешься в жилетку, и я тебе поверю, брошусь на шею и быстренько все сделаю, – при этих словах он с сомнением посмотрел на прикованные руки. Судя по оставленной ему свободе движений, сравнение подвернулось не из лучших.

– Тебе же надо будет, – успокоено продолжил Тиллий, решив не заострять на этом внимания, – наложить на себя чары и под чужой личиной покинуть сие заведение.

– Все очень просто, – констатировал чародей с отсутствующим видом. – Приноси ключи завтра с утра, я удалюсь отсюда и наложу на тебя… – он застыл на мгновение, борясь с напрашивающимся продолжением фразы. Наверное, сейчас было не самое лучшее время для остроумия подобного сорта, решил Валерий и закончил, – щит. Будем считать, что договорились. И не забудь, пожалуйста, еще вина, когда принесешь все это хозяйство.

– Не думаю, что стоит делать это завтра, – попробовал возразить книжник.

– Ну вот, начинается. Деньги вперед, товар после паводка. Нет, Тиллий, дураков нет, когда принесешь, тогда и получишь то, что тебе надо…

– Недели через полторы, максимум две, – робким голосом, но вполне напористо продолжал Тиллий, – Серроус оставит замок и отправится в поход. Тебе лучше будет дотерпеть до этого момента, потому как тогда легче будет бежать…

– Логично, тогда и вернемся к этому разговору…

– Ты знаешь, – на сморщенном лице Тиллия появилась уже более знакомая по прежним временам гримаса глумливого уничижения, – сегодня вечером ты не раз имел возможность вытереть об меня ноги, уличив в недальновидности, но посмею себе предположить, что если ты не наложишь на меня щита, то никакого побега, скорее всего, не будет. Серроус почитает как-нибудь на ночь глядя содержимое моей слабоумной головы и, скорее всего, сумеет найти способ доставить удовольствие нам обоим.