Текст книги "Многоликое волшебство"

Автор книги: Дмитрий Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Но и уничтожение Эргоса мондарками означало бы конец этому делу, а заодно и всем нам, – не особенно уже соблюдая этикет, заметил Валерий. Вид у него был все более недовольный и, казалось, что он едва удерживает в себе приступ ярости, хотя, как всегда, он просто мог хотеть показать это.

– Уж лучше умереть, чем предать, – заносчиво заметил Серроус.

В завязавшейся дискуссии напряжение было выше всякого предела. Было ощущение, что еще немного, и все перейдут на прямые оскорбления. Валерий нападал все больше на Тиллия, но, чувствуя, что на Серроуса это оказывает противоположное желаемому влияние, ярился еще больше. Грэмм пытался только кратко отвечать на обращенные к нему вопросы, не встревая в сложные взаимоотношения чародея с верховным советником. Тиллий же, напротив, охотно спорил с Валерием, не упуская возможности при случае подлизнуться к Серроусу. Руффус не сразу понял откуда у него взялось столь отстраненное восприятие происходившего на совете. Лишь в самом конце до него дошло, что брат так и не дал ему слова, выключив, тем самым, из последующей дискуссии. Его даже не спросили! То есть, он, похоже, лишился даже права совещательного голоса. Его мнение не было интересно быстро вживавшемуся в новую роль брату.

Столь же отстранено и уже без особого интереса Руффус заметил, что совет подошел к концу, и Серроус, поддерживая агрессивные настроения Тиллия, отдал приказ готовиться к войне. Единственной уступкой Валерию было согласие похоронить через два дня отца и выждать положенный недельный траур, не предпринимая активных действий и пытаясь собрать более достоверную информацию о мондарках.

Из главного зала все выходили в подавленном состоянии, и только Тиллий был вдохновлен первой победой при новой главе династии. Грэмм, столкнувшись на выходе с Валерием, что-то прошептал тому на ухо. Чародей кивнул в ответ и, пожав плечами, пошел прочь. Руффус распорядился, чтобы ужин подали в его покои, и уединился.

Совета, можно сказать, так и не было, потому что все пришли на него со своим мнением, в ходе встречи эти мнения не изменились, а, в конечном итоге, решение было принято по праву сильного, без учета чьих-либо речей. Руффусу лично было указано его новое место, и, прямо скажем, место это ему не понравилось. Про себя принц решил, что принимать участие в советах он больше не будет, чтобы не подвергать себя ненужному унижению, а может быть даже покинет замок после похорон отца, хотя и не понятно, что ему делать во внешнем мире. Куда направиться? К Строггам или мондаркам? Ни то, ни другое на выход особенно не походило…

Поужинав, принц лег в постель, но долго ворочался, тер глаза и всячески пытался привлечь к себе постоянно ускользающую сонливость. Ему совершенно не хотелось о чем-либо думать, но беспокойные мысли непрерывно чередовались с болью утраты. Когда уже стало светать, он встал, признавая свое поражение в борьбе за отдых, и отправился на смотровую площадку замковой башни. Серые стены, лишь кое-где увешанные ветхими гобеленами, не вызывали ощущения процветания. Куда уж там воевать с Хаббадом, когда даже свой замок не в состоянии поддерживать? Где найти те резервы и ресурсы, которые помогли бы собрать хоть сколь-нибудь пристойное войско, способное просто удержать замок при мондаркской осаде, в реальность которой он все легче верил?

Наверху он застал дозорных в полудреме.

– Подъем! – чисто машинально заорал Руффус. Дозорные вскочили и, растирая заспанные глаза, пытались спешно привести себя в порядок. Как он завидовал тем, кто мог спать в эту ночь, но так же он их и ненавидел. Осознание того факта, что смерть Гендера – его боль, и никому, кроме еще двух-трех человек, нет до того особого дела, болезненно задевало. Как же далеко это было от древних легенд, в которых кончина государя становилась подлинным горем для всех его подданных. Чувствовалось какое-то несоответствие: то ли его отец не был настоящим королем, то ли все эти легенды безбожно врали.

– Кто сегодня начальник караула?

– Сэр Освальд, ваше высочество.

– Сообщите ему, что его наряд заснул на посту. И это в тот момент, когда необходимость строгого дозора важна, как никогда, когда с минуты на минуту можно ждать врага, когда дозор на замковой башне перестал являть собой лишь традицию, став жизненной потребностью. – Принц сам удивился своим гневным словам. Видимо, он просто нуждался в ком-нибудь, чтобы сорвать зло.

Запуганные часовые оправились, ополоснули лица из бутыли с водой и продолжили наблюдение за окрестностями замка. Руффус, словно бы, снова остался в одиночестве.

Солнце показало свой багровый край над горизонтом. Мир, открывающий себя новому дню, выглядел по-детски наивным, радостно приветствуя неизвестность того, что уже стало сегодня, веря, что начинающееся такой красотой не может принести зла. Мир верил в это и вчера, и позавчера, и двести лет назад, а действительность, пользуясь этой дремотной наивностью, с неизменным постоянством обманывала ожидания.

Свежесть раннего утра проясняла затуманенную бессонницей голову принца. Как бы ни был плох вчерашний день, надо было встречать сегодняшний, надо готовиться к новым событиям, надеясь, что они не окажутся хуже.

Руффус спустился с башни, когда солнце уже высоко поднялось над дальним лесом, когда пастухи уже пасли свои стада на скудных осенних пастбищах, когда звери, царствовавшие ночью над полями, уже спрятались в норах да берлогах, опасаясь встречи с человеком.

Как ни странно, проветрившись на свежем воздухе от затхлости замковых покоев, принц почувствовал, что и мысли его посвежели, утратили фатальную безысходность. Теперь он был готов встретить новый день.

Глава 2

Переодеваться Руффус начал только минут за двадцать до начала церемонии. Торжественное платье принца представляло собой достаточно мудреное сочетание самых разных предметов туалета, изукрашенных золотым шитьем и драгоценными камнями, каких-то загадочных побрякушек и ритуальных непонятностей. Трети из разложенного по всей комнате хватило бы, чтобы одеть небольшую семью, но каждая из этих деталей имела свой, непонятный для Руффуса смысл. Особенно чудной казалась необходимость одевать на себя четыре юбки, три из которых были верхними. Даже отцу нечасто удавалось убедить его в необходимости натягивать на себя весь этот ворох одежды.

Серроусу, напротив, доставляло удовольствие облачаться в замысловатые платья, участвовать в бесконечно нудных церемониях, исполнять в них тысячелетие назад придуманные роли. Раньше Руффус объяснял себе это различие широтой своих взглядов, презрением к нелепым условностям, большей близостью к жизни, но только сейчас понял, что не выносил церемоний только из-за своей нелепой в них роли. Ее можно было сравнить с ролью главного евнуха в гареме, так как для него от рождения закрыта единственная суть происходящего – символы власти. Он должен был лишь оттенять носителя власти. Серроус, вроде бы, тоже исполнял ту же малоприятную партию, но в нем всегда жила уверенность, что это не более, чем подготовка к смене амплуа. Осознание того, что чувство, казавшееся проявлением ума, было не более, чем разновидностью зависти, неприятно кольнуло принца.

Завершив процедуру переоблачения, Руффус вышел в коридор и практически сразу столкнулся с послом князя Элверса, сопровождавшим Аделлу на брачную церемонию, судьба которой теперь становилась все более неопределенной.

– Доброго дня, сэр Вильямс.

– Доброго дня, принц Руффус, и еще раз мои соболезнования.

– Что теперь будет с вашей миссией?

– Я встречался вчера поздно вечером с его высочеством Серроусом, и он просил нас отложить церемонию недели на две. Точную дату обещал назвать завтра.

Готовящийся брак обещал стать редким исключением из бесконечной череды унылых, но очень важных династических браков. Связать себя тесными узами с Верийским князем было крайне необходимо бертийской династии. Поддержку князя Элверса, одного из семи великих хаббадских князей, трудно было переоценить, так как это фактически переводило Верию в случае новой войны на сторону бертийцев. Брак был необходим, а, значит, неизбежен, но по счастливой случайности Серроус на самом деле увлекся Аделлой, как только она приехала в Эргос три недели назад. Аделла тоже не осталась равнодушной к молодому статному принцу, так что иначе чем удачей назвать происходившее было нельзя. Теперь радость от одной предстоявшей церемонии сменило горе другой.

Выйдя на большую замковую площадь, где должен был состояться погребальный обряд, Руффус поразился кристальной ясности дня. Прохладное осеннее солнце заливало весь колодец площади, а блеск начищенных доспехов рыцарей буквально слепил. Было какое-то явное несоответствие представшего взору принца великолепия печальной сути церемонии.

Практически все уже собрались. На невысоком подиуме стояли Серроус, Тиллий и Валерий. Руффус поднялся туда же, а вскоре к нему присоединились и сэр Вильямс с княжной Аделлой, одетой в темно-синее платье с явными следами в спешке отпоротых украшений. В ее гардеробе, очевидно, не предусматривалось траурных одеяний, но попытка придать себе подобающий вид вызывала в Руффусе чувство признательности.

Тело отца, облаченное в мрачное посмертное королевское платье, расшитое бертийскими гербами и грифонами, символами старого Хаббада, покоилось на укрытом бархатом срубе из березовых бревен. На голове Гендера в последний раз находилась древняя корона. У изголовья, преклонив одно колено, стоял, согласно обычаю, Грэмм, чемпион покойного короля. На его лице отражалось искреннее горе. По бокам выстроились в две шеренги лучшие рыцари в надраенных до блеска доспехах и черных траурных плащах. Они держали опущенные к земле флаги с символами Хаббада и бертийцев. В ногах государя, преклонив колени, стоял жрец Селкор, прямой потомок Верховных жрецов Храма Всех Богов, стоящего в самом центре Хаббада, и тихим, почти не слышным окружающим, голосом произносил древние поминальные тексты, открывавшие двери в мир вечных героев. Закончив эту часть обряда, Селкор распрямился во весь свой огромный рост и оглядел площадь. Молодой красавец, сменивший совсем недавно своего отца, совершенно не походил на священнослужителя. Мантия была ему явно маловата и самым естественным местом для него казалась шеренга рыцарей.

Если до этого и раздавались какие-либо звуки, то теперь над площадью повисла полнейшая тишина. Селкор нарочито медленно обошел лежащего на смертном одре Гендера и снял с его головы корону.

– По праву, закрепленному за Верховным жрецом Храма Всех Богов, я должен быть посредником в передаче этой короны ее новому законному хозяину. – Эти слова не были одной лишь красивой фразой, потому как из истории были известны случаи, когда жрецы не передавали ее прямому наследнику. Один раз наследный принц был сочтен жрецом недостойным права одеть корону и он девять лет хранил ее у себя, дожидаясь семнадцатилетия внука скончавшегося короля, а еще дважды случалось, когда жрецы избирали преемниками младших сыновей. Никто, конечно, не ожидал чего-либо подобного сегодня, но напряженное ожидание вытеснило с лиц на мгновение траурное выражение, и даже Руффус поймал себя на непочтительном по отношению к отцу сомнению: а чем черт не шутит? – Готов ли ты, принц Серроус, ответить на мои вопросы перед лицом своего покойного отца, этой древней короны и своего народа?

– Да, Верховный Жрец, готов, – голос Серроуса слегка срывался от очевидного волнения.

– Тогда подойди ко мне. – Как ни странно, Селкору удавалось придать своему почти мальчишескому голосу должное величие. От слов его мурашки пробегали по спине.

Серроус неспешно приблизился к жрецу и, преклонив колени, опустил голову. Согласно традиции, он должен был поднимать свой взор только для того, чтобы отвечать на вопросы.

– Положи свою руку, принц Серроус, на корону. – Когда это указание было исполнено, Селкор продолжил. – Ответь, принц Серроус, законный наследник бертийской династии, сознаешь ли ты тот груз ответственности, который ляжет на твои плечи с принятием этого венца?

– Да, сознаю, Верховный Жрец, – сказал он, на мгновение поднимая глаза, но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы ужаснуться от проникающего сквозь любые покровы взгляда Селкора.

– Понимаешь ли, что не корона для тебя, но ты для короны?

– Да, Верховный Жрец, понимаю.

– Признаешь ли ты себя слугой своего народа, готовым пожертвовать собственной жизнью во имя его блага?

– Да, признаю.

– Принимаешь ли ты на себя бремя ответственности за древнюю корону Хаббада?

– Да, принимаю.

Только в паузе, образовавшейся после этих слов, Руффус обратил внимание, что небо заволокло тучами и от прозрачности дня не осталось и следа, а над Селкором и братом описывал круги черный ворон, который, даже не являйся он символом Строггской династии, сам по себе был дурным предзнаменованием. Не в добрый час получал его брат корону.

Выдержав паузу, Селкор произнес:

– Тогда, я, Верховный Жрец Храма Всех Богов, передаю тебе, принц Серроус, эту древнюю корону владык Хаббада и провозглашаю тебя нашим новым королем, облеченным всей полнотой власти. Отныне тебе, король Серроус Третий, вершить над нами суд и отвечать за жизни своих подданных. И да приведут тебя пути царствования на древний трон предков, – последняя фраза добавилась к ритуальной речи триста лет назад, когда Строгги захватили власть над Хаббадом. Но на этот раз она сопровождалась отдаленным громовым раскатом, усилившим недобрые предчувствия Руффуса, хотя все остальные, похоже, и не обратили на это внимания.

С последними словами Селкор водрузил корону на голову принца и произвел несколько пассов, истинный смысл которых был известен только посвященным в таинство жреческого служения. Серроус поднялся с колен и, воздев руки, произнес:

– Принимая на себя бремя царственной власти, клянусь не уклоняться от служения своему народу и следовать интересам венчающей меня короны.

После этих слов Грэмм встал с колен, чтобы исполнить последнюю часть процедуры передачи власти. Он подошел к телу Гендера и взял лежавший на его груди клинок.

– От имени всего рыцарства, я, чемпион короля Гендера Пятого, сэр Грэмм, приношу тебе, король Серроус Третий, свою клятву на верность и передаю этот древний клинок, принадлежавший твоим великим предкам. – С этими словами Грэмм протянул меч эфесом вперед, а рыцари на миг подняли склоненные стяги.

– Теперь, король Серроус Третий, – голос Селкора с каждым словом звучал все величественнее, – должен помочь своему отцу окончательно расстаться с этим миром.

Серроус взял из рук жреца горящий факел и поднес его к срубу. Заранее просмоленное дерево тут же вспыхнуло огромным факелом, и тело отца потонуло в огненном смерче.

Традиция кремации была из появившихся уже после узурпации Строггами хаббадского трона и служила тому, чтобы прах королей, сохраняемый в специальных урнах, можно было впоследствии захоронить в фамильной усыпальнице Бертийской династии рядом с королевским дворцом в Хаббаде. Пока бушевало пламя, каждый по своему прощался с покойным королем. Эта часть ритуала не была строго оговорена, но считалось, что именно сейчас было время и место для сугубо личных слов и чувств к усопшему, и вовсе не обязательно делать их всеобщим достоянием. Над площадью повисла полнейшая тишина, но Руффус про себя отметил, что небо снова прояснилось, а ворон исчез.

Когда погребальный костер догорел, Селкор продолжил выполнять свои обязанности. Он достал одну из маленьких керамических урн, про которые рассказывали, что в запечатанном с помощью особого ритуала виде их невозможно разрубить мечом, и стал собирать в одному ему известной последовательности пепел с разных мест обугленного одра. Завершив это, он накрыл урну крышкой, поставил ее на край сруба и начал тихую и невнятную песнь заклинаний. Время от времени слова прерывались, и тогда жрец производил загадочные пассы над дымным подобием алтаря. Вся процедура заняла еще около часа. По завершении ее, Селкор встал с урной в руках и обратился к Серроусу:

– Прими, король, прах отца своего и помести его во Временное Пристанище. Пусть забота об этой урне и урнах с прахом других твоих предков падет на твои плечи еще одной священной обязанностью.

Серроус принял урну и удалился, чтобы поместить ее во Временное Пристанище. Так называлось место, где хранились непогребенные останки всех тринадцати королей, скончавшихся после свержения бертийской династии с хаббадского трона. Считалось, что точное местоположение Временного Пристанища было известно только прямым потомкам королей, хотя у дверей, ведущих на этаж, где оно располагалось, стояла стража, а вход в само Временное Пристанище охранялся мощнейшими чарами, настроенными таким образом, что проникнуть в это место мог лишь тот, в чьих жилах течет бертийская кровь. За триста лет не раз доводилось убедиться в действенности этих чар. Несколько раз из Временного Пристанища приходилось извлекать безжизненные тела осмелившихся пересечь его порог.

Дав Серроусу возможность удалиться, все потихоньку отправились в главный зал, где уже накрыт был стол, чтобы справить поминки по королю Гендеру. Традиция указывала, что говорить о покойном во время похоронных обрядов не следует. В это время нужно прощаться с ним внутри себя, и только на поминках можно и должно было выразить свое отношение к ушедшему прилюдно.

Вопрос о предзнаменованиях, увиденных при коронации, не давал Руффусу покоя. Мучительно хотелось расспросить об этом Валерия, но сейчас было явно не время.

У самого входа в замковую башню Руффуса остановил один из стороживших в этот день ворота:

– Ваше высочество, на мосту стоит хаббадский офицер, по-моему тот самый, что был здесь два дня назад, и просит аудиенции, но король сейчас не может ответить. Какие будут указания?

– Я выйду к нему, – после минутной паузы сказал Руффус и пошел за охранником. Что же хочет этот офицер? Но, чего бы он не хотел, ему нельзя давать возможности встретиться с Серроусом, потому как тот, точно, прикажет схватить его и казнить.

На мосту, действительно, стояли три рыцаря с хаббадскими знаками различия. Один из них, увидев Руффуса, слегка выдвинулся вперед:

– Досточтимый принц Серроус… – начал было он, но Руффус прервал его.

– Во-первых, принца Серроуса уже не существует в связи с тем, что его следует величать король Серроус Третий, а во-вторых, перед вами принц Руффус, настоятельно советующий вам не попадаться королю на глаза, если у вас есть хоть какое-то желание остаться в живых.

– Прошу прощения, принц Руффус, за свою невольную ошибку…

– Что привело вас сюда в сей печальный день?

– Я приехал сюда, чтобы не дожидаясь реакции официальных властей, которая, уверен, окажется в точности такой же, принести вам свои искренние соболезнования по случаю кончины вашего отца и короля Гендера Пятого.

То, что он приехал в сопровождении всего лишь двух рыцарей, свидетельствовало в пользу его слов, но все же подобное заявление казалось циничным в устах убийцы его родителя.

– Но разве не ваши действия послужили причиной «кончины нашего отца и короля»?

– Мы ни в коей мере не преследовали подобной цели, хотя и признаем, что необдуманно подойдя к Эргосу с достаточно большим отрядом, спровоцировали вашу сторону на неадекватные действия. Поверьте, ваше высочество, если мое слово чести что-либо для вас значит, единственной нашей целью было попытаться договориться о совместных действиях в условиях скорого мондаркского нашествия.

– И все же вы открыли огонь по нашей стороне.

– Огонь не был прицельным и открыли его только для того, чтобы иметь возможность отступить от ваших стен, – волна возмущения, пробившаяся из-под траурного вида рыцаря, как ни странно, не только не уличала его во лжи, но и создавала еще большее ощущение его искренности. – Вы, наверное, и сами видели. – Это не был вопрос, а осуждающее утверждение.

– К сожалению, меня и моего брата в это время не было в замке, а свидетельства очевидцев на сей счет расходятся. Но, допустим, я вам поверю. – Как ни прискорбно, но Руффусу пришлось перейти в оборону и оправдываться, что совершенно не входило в его планы.

– Я понимаю, что глубина сыновнего горя не позволяет вам беспристрастно отнестись к этому эпизоду, – произнес офицер, как бы добровольно отказываясь от полученного в разговоре преимущества, что безусловно помогало Руффусу не потерять лица, – но хотелось бы еще раз принести вам свои искренние соболезнования в связи с кончиной короля Гендера Пятого, а также повторить это перед новым королем Серроусом Третьим.

– Так как ваши слова кажутся мне искренними, и я ничуть не меньше вашего сожалею о происшедшем, то дам вам один хороший совет: не добивайтесь аудиенции у короля Серроуса. Может быть, в другой раз, но только не сегодня.

– Почему, ваше высочество? Ведь я хотел бы передать ему еще и эти две грамоты, – он достал из седельной сумки два свитка и протянул их принцу.

– Что это?

– В одной мои письменные соболезнования, а во второй, – офицер замешкался на секунду, но быстро отбросил свои сомнения и продолжил, – не потерявшие, я надеюсь, своей силы предложения от императора Хаббада князя Луккуса о заключении мирного договора с Эргосом и совместных действиях в условиях нападения с юга.

– Но, боюсь, император Луккус должен понимать, насколько маловероятно подписание мирного договора между Строггами и Бертийцами?

– Да, и в связи с этим мне даны полномочия не настаивать на обязательности обоих пунктов предлагаемого соглашения. Вполне возможен вариант заключения временного перемирия на время совместных военных действий. Конкретные условия данного соглашения я, боюсь показаться невежливым, должен обсуждать непосредственно с королем.

Руффус обратил внимание на то, как с вежливой терпимостью офицер называет повелителей Эргоса королями, тогда как это лишь княжество, не уточняя с другой стороны, королями чего они являются, признавая за ними какое-то абстрактное звание почетных королей.

– Как вас зовут, сэр?

– Сэр Ринальд, барон Севвойский, полковник Хаббадской Императорской Гвардии, четвертый военный советник его Императорского величества князя Луккуса, командующий третьей армией Хаббада, – произнося все это офицер гордо выпрямился и стал похож на памятник самому себе. Видимо, он очень дорожил каждым из перечисленных им титулов и званий.

– Сэр Ринальд, – ответил на это Руффус, интуитивно выбирая из предложенного списка только имя офицера, и сразу почувствовал, как прямо-таки на глазах сник величественный монумент, – принимая все ваши соболезнования, я вынужден просить вас все же отказаться от попыток встретиться сегодня с королем Серроусом. Мои настойчивые просьбы отложить аудиенцию на более позднее время связанны с тем, что мне не безразлична ваша жизнь и, как следствие из этого, сами отношения Эргоса с Хаббадом. Если вы добьетесь немедленной аудиенции у короля Серроуса, то, учитывая мое знание его характера, а также его сегодняшнее настроение и состояние, единственным следствием из этой встречи будет приказ схватить вас и казнить. Не подумайте, что я пытаюсь запугать вас, но король Серроус вряд ли даже будет с вами разговаривать сегодня. Если вам не безразличны результаты миссии, а не только ваша жизнь, которой вы, безусловно, готовы пожертвовать ради службы, то, прошу вас, еще раз все взвесьте и перенесите свой визит на другой день, когда чувства молодого короля поулягутся и он сможет взвешенно говорить с вами об общем деле. Хотите, я могу передать ему обе ваши грамоты для предварительного ознакомления.

Все это Руффус произносил на одном порыве и очень эмоционально, так что, закончив, почувствовал, как у него сбивается дыхание. Сэр Ринальд тоже не сразу оказался способным отреагировать на этот монолог. Минуты на три он погрузился в напряженное молчание, сопровождавшееся не самым эстетическим почесыванием скул, а затем, приняв решение, быстро встрепенулся, вернувшись к привычному состоянию уверенности в себе.

– Приняв во внимание все ваши доводы, я вынужден согласиться с тем, что выбрал не самое подходящее время для своего визита и готов отложить его на несколько дней, но не хотелось бы надолго это оттягивать, потому как к соглашению желательно прийти до начала войны с мондарками, до которой, возможно, остались считанные дни. Я передаю вам для дальнейшего рассмотрения наши бумаги и удаляюсь, ожидая вашего решения. Мой лагерь будет в пятнадцати километрах к востоку от замка у деревушки Слейи. Предупреждая ваши опасения, сообщу, что основные мои силы будут размещены в пригородах Курры, а со мной останется человек пятнадцать рыцарей и их оруженосцы. Было очень приятно с вами познакомиться, принц Руффус. Примите еще раз мои соболезнования, и всего вам доброго. – С этими словами сэр Ринальд поклонился и, дождавшись ответного прощания, развернулся и поскакал прочь.

– Похоже, нам придется лишь сожалеть, что Руффус – младший брат, – долетела до него полушепотом произнесенная фраза.

Принц убрал обе грамоты в один из многочисленных бездонных карманов парадного платья и направился в башню, чтобы присоединиться к справляющим поминки. У входа в главный зал Руффус на минуту замешкался, потому как у него не было особого желания разделять со всеми свои сугубо личные переживания. Он обратил внимание на приближающегося Серроуса и решил, что войти в зал вместе с братом будет даже лучше.

– Почему ты еще не там? – еще на подходе спросил Серроус. Сухость и отстраненность его голоса больно кольнули.

– Я только что разговаривал у ворот с сэром Ринальдом, командующим хаббадскими войсками.

– Ты арестовал его? – продолжая свое движение уже в зале, так что Руффусу пришлось догонять его, спросил Серроус.

– Нет, потому…

– Как?! – Молодой король резко остановился и повернулся к брату. – Почему?

– Потому что он приехал один с чисто дипломатической миссией.

– Убийцы не могут обладать дипломатическим иммунитетом! – зал с интересом начал наблюдать за разворачивавшейся между братьями сценой.

– Он приехал передать нам свои соболезнования и…

– Запоздалое раскаяние убийцы, – резко произнес Серроус, – не может искупить вины! Куда они отправились?

– Не знаю, – соврал Руффус, предупреждая приказ брата о погоне.

– Даже этого не догадался выведать, – с явным разочарованием пробубнил Серроус. – Что-нибудь еще?

– Они передали тебе две грамоты, – Руффус запутался в идиотских складках торжественного платья, вытаскивая свитки. – В одной – соболезнования от сэра Ринальда, а во второй предложения князя Луккуса, – в пределах Эргоса не было принято упоминать об императорских титулах Строггов, – о перемирии на время возможных совместных действий против Мондарка.

– Какое уж теперь перемирие, – зло бросил Серроус, принимая грамоты и продолжая движение, оставив тем самым Руффуса одного на обозрение всего зала. – Не ожидал подобного от брата, – долетела до принца фраза, довершившая его публичное унижение.

Проходя мимо камина, Серроус, даже не посмотрев, брезгливо бросил в огонь только что полученные свитки, как бы окончательно поясняя официальную позицию Бертийцев по отношению к возможности переговоров со Строггами.

Заняв свое место за столами и оглядев собравшихся, Руффус почти не встретил к себе сочувствия и, тем более, одобрения. Похоже, что его положение никому не нужного и неинтересного своими взглядами ненаследного принца начало плавно трансформироваться в сторону полного его неприятия. Всего один диалог – и он уже почти изгой в своем собственном замке, хотя, поведи себя Серроус чуть-чуть по другому, ничего похожего бы не было. Удивительно, как за считанные дни после смерти отца, буквально на глазах разваливалась, казавшаяся столь крепкой, дружба принцев. Они отдалялись друг от друга с каждой минутой.

Поминки проходили именно так, как и должны были, если не считать того, что к Руффусу никто не обращался и не предлагал ему взять слово. Его словно не было вовсе, и Гендер не был настолько же отцом ему, насколько и Серроусу. В остальном же все было совершенно нормально.

Во главе стола сидел новый король, символизировавший непрерывность вечной бертийской династии. На противоположном конце стола находился Селкор, означавший вторую власть древнего Хаббада. Жрецы, при всем их влиянии на настроения и подданных и повелителей, давным-давно были отделены от светской власти. Единственный момент, когда они могли оказывать непосредственное влияние на судьбы светской власти, был ритуал передачи короны. Все остальное время они могли лишь проповедовать.

Гости сидели каждый на своем месте, степенью своего удаления от короля показывавшим его значимость в глазах повелителя. Руффус, при всей своей приближенности, а сидел он вторым от брата, отделяемый от него только Тиллием, подчеркнуто игнорировавшим своего соседа, чувствовал глубокое желание переместиться куда-нибудь поближе к Селкору, чтобы не мозолить собравшимся глаза.

С трудом отсидев обязательную часть церемонии, принц, не желая засиживаться в не принимающем его окружении до откровенности пьяных разговоров позднего застолья, при первой же возможности отправился в свои покои.

Зайдя в комнату, он первым делом сорвал с себя ненавистные одежды и переоделся в человеческое платье. Затем извлек из заначки вполне ощутимую бутыль со старым вином, припрятанную для особых случаев еще с месяц назад. Похоже, что при всей его неприятности, случай сегодня был особым. Не каждый день разваливается казавшаяся незыблемой и вечной дружба с братом. Потягивая вино куда охотнее, чем на поминках, он с сожалением отметил, что эта идиотская сцена оттеснила на второй план даже похороны отца. Если в последнем и было что-то естественное, в конечном итоге все живут с пониманием того, что когда-либо им придется расстаться со своими родителями, хотя и никогда не бывают к этому готовы, то подобное разочарование от потери брата стало куда ярче окрашено эмоциями. Да еще и мрачные знамения, которые он увидел во время коронования. К чему они относились?

Цепочку невеселых и все более пьяных рассуждений прервало неожиданное появление Валерия. Неожиданное настолько, что оставалось только гадать, к чему отнести тот факт, что Руффус обнаружил его уже развалившимся в кресле, то ли к высокому магическому искусству, то ли к усиливавшемуся опьянению.

– Не хочешь ли вина? – как-то бестолково начал Руффус.

– Да, сегодня принцы взрослеют как никогда, – довольно туманно и неясно отметил чародей и налил из протянутой бутыли вина в непонятно откуда появившийся бокал. – Ты зря так удивленно смотришь на меня. Я всегда говорил, что опьянение зрителей существенно усиливает магические таланты. Чудеса творятся как-то легче и без особых усилий. – Чародей из приличия пытался спрятать ироническую улыбку.