Текст книги "Император вынимает меч"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

5.8

Когда-то, давным-давно, здесь был гигантский город. Просторные прямые улицы, гигантские дворцы, ползущие лестницами вверх зиккураты, цветущие парки-сады. Когда-то этот город восхищал и ужасал современников, ибо был возведен великим и ужасным царем, покорившим полмира, а вторую половину его предавшим полному запустению. Но царь умер, а следом умер и город, ибо люди не могли жить в этой обители злобной воли и страха. Они уходили сначала поодиночке, потом стали бежать целыми толпами, возвращаясь в городки и села, откуда были насильно выселены в столицу грозного повелителя. Прошли года, и некогда цветущий город превратился в обитель мертвого камня, хищно посвистывающего по пустынным улицам ветра, да призраков, смертельно опасных для неосторожно забредшего в эти края путника. Потому-то люди никогда не заходили сюда – в город, чье имя, давно канувшее в Лету, помнили лишь ветер да солнце.

Человек, объявившийся поутру в мертвом городе, также помнил его имя – красивое и гордое, словно выточенное из черного камня. Дур-шаррукин – вот как некогда звалось это место. Дур-шаррукин, столица могущественного Саргона, оставленная его преемниками. Дур-шаррукин – человек помнил этот город, когда он был еще юным. Помнил, несмотря на то, что с тех пор минули столетия. Такое случается.

Пустые улицы, покрытые обломками зданий и густым слоем спекшейся в почву пыли, навевали тоску и ужас, но сердце путника было спокойно. Его трудно было испугать, глубоко посаженные и удивительно широкие глаза человека взирали на мир уверенно, губы были тверды, а рот – полон острых зубов, каких стоило опасаться любому, кто вздумал бы возомнить себя врагом незнакомца. Если бы Ганнибал или подозрительный Махарбал могли видеть сейчас этого человека, то без сомнений признали бы в нем проводника, столь счастливо переведшего пунийское войско через Альпы.

На путнике была самая простая одежда – серый дорожный хитон, сандалии, широкополая шляпа. Плечи покрывал светло-зеленый плащ, правая пола которого слегка оттопыривалась, что позволяло предположить наличие меча – не очень длинного, но и не очень короткого – того, что так любим иберами, и что позволяет как колоть, так и рубить.

Но наблюдательный зритель, окажись он вдруг в этом пустынном и пугающем месте, непременно отметил бы, что не меч делает вошедшего в город путника отважным. В этом человеке – в его походке, фигуре, лице – читалась непоколебимая уверенность в себе – уверенность, граничащая с презрительной скукой. Так ведут себя люди, повидавшие в жизни столь много, что уже ничто не может их напугать, встревожить, да и просто изумить. Ленивая снисходительность только что отобедавшего кота, бредущего мимо замерших во страхе мышей.

Судя по всему, гость знал дорогу. Он прошел до конца центральную улицу, пересек заваленную обломками колонн и полуосыпавшейся стеной площадь и вышел к дворцу. Но пришедшего в город интересовало не это, некогда величественное сооружение, а небольшой храм, прилепившийся чуть сбоку. В отличие от прочих строений, храм выглядел новопостроенным, будто годы были не властны над ним. Человек толкнул рукой дверь. Прямо в лицо ему глянул наполовину разложившийся, заботливо усаженный в кресло точно напротив входа труп. На лице путника не дрогнула ни единая жилка, лишь губы скривились в ленивой усмешке. Он оценил шутку, вернее предупреждение, ибо тот, кого наш гость надеялся найти, шутить не умел.

Обойдя глумливо скалящегося мертвеца, путник направился вглубь зала. Здесь было пустынно и чисто, словно кто-то не позже чем поутру, протер пол и стены влажной тряпкой. Наверно, оно так и было, потому что гранит колонн слегка блестел. Вот и дверь – небольшая и почти незаметная. Гость толкнул ее и ступил на крутую, вьющуюся спиралью лестницу. Она привела в помещение, достойное краткого описания.

Любой, попавший в эту комнатушку, решил бы, что очутился в сокровищнице богатейшего в мире царя. Зал, представлявший собой квадрат со сторонами по тридцать или чуть больше шагов, примерно на две трети был заполнен вещицами, заставляющими сладко дрожать человеческое сердце. Здесь были облепленные бриллиантами диадемы и массивные блюда, изумительной работы оружие и самых причудливых форм сосуды и чаши, а также множество колец, медальонов, ожерелий, небрежно сваленных в кучу, и просто сундуки, полные золотых монет.

Это невиданное богатство поражало, но гость проявил полное равнодушие. Он перевидал на своем веку столько золота, сколько не могло привидеться в самом радужном сне. Он знал, что золото дарует власть, но не более того – ни силу, ни здоровье, ни, тем более, любовь или дружбу. Человек прошел мимо сияющих груд со спокойствием, словно это был вытащенный из чулана хлам, и вышел на просторную, овивающую купол храма веранду.

Тот, кого он искал, был здесь. Тот любовался сияющим солнцем и даже не повернулся навстречу гостю, хотя, вне сомнения, слышал шаги.

– Ты не меняешь привычек! – сказал гость.

Владелец сокровищ обернулся. Был он чудовищно огромен, а безбородое лицо наполовину скрывала маска из черного бархата. С ленцой, скорей ради приличия улыбнувшись, гигант протянул пришедшему руку.

– Я так и знал, что ты придешь. Присаживайся, Кеельсее!

Хозяин и гость обменялись крепким рукопожатием, после чего гигант поставил пред путником небольшое, но массивное кресло, подобное тому, в каком восседал сам. Кресло взялось ниоткуда – словно из воздуха.

Гость сел. Какое-то время оба молчали, потом гигант негромко бросил:

– С чем пожаловал?

– Есть дело. Арий! – ответил гость.

Лицо гиганта потемнело.

– Не произноси при мне этого имени! – потребовал он.

– Тогда не произноси моего. Будем общаться, не называя имен и не вспоминая обид.

– Тем более что я тебе этих обид не причинял, чего не скажешь о тебе! – не преминул вставить гигант.

– Характер! Скверный характер! Но, надеюсь, ты не держишь зла.

– На тебя – нет. Ты слишком похож на меня.

Гость кивнул, восприняв эти слова как комплимент.

– Если мы так похожи, я не отказался бы от чаши холодного вина.

Гигант щелкнул пальцами, и в руках его собеседника очутился высокий, темного стекла, запотевший бокал.

– Прошу!

– А ты?

– Я не хочу.

– Понятно. Бережешь силу. Напрасно. Лучше сдохнуть от вина, чем от скуки.

– Я не скучаю! – сказал хозяин.

– Вот и отлично! – неизвестно чему обрадовался гость. – Твое здоровье!

Он с удовольствием выпил, после чего с шумным выдохом отер ладонью выступивший на лбу пот.

– С чем пожаловал? – спросил гигант, по-прежнему пялясь на раскаленный диск солнца.

– Дела начались.

– Опять? В последний раз кто-то устроил хорошую заварушку к югу от этих мест. Подозреваю, это был ты.

– И не думал! – почти обиделся – или сделал вид, что почти обиделся – гость. – Если хочешь знать, последние полстолетия я провел в своем любимом благословенном Кемте, поочередно перебывав в шкуре генерала, министра, а затем и царя.

– Так чего же ты сбежал, если все было так хорошо?

– Дела начались! – многозначительно повторил гость.

– Ну давай, не тяни! – потребовал гигант. Он извлек из воздуха длинную черную сигарету и затянулся. Пришедший с удовольствием втянул ароматный дымок, но закурить не попросил.

– Шесть лет назад некто похитил из усыпальницы тело Александра – того, что был прозван Великим.

– И что же?

– А то, что страж описал вора как громадное, ужасного вида существо, обладающее невероятной силой.

– Ну и что? Это еще ни о чем не говорит.

– Возможно, но вор велел передать мне, что Игра началась.

Гигант задумался, машинально уставясь на правую руку, средний палец которой украшал серый печатный перстень со сверкающей – из камня или металла – восьмиугольной звездой.

– Почему тогда же не связался со мной через ттул?

– Откуда мне знать, не контролирует ли кто транссофические потоки. За минувшие годы меня четырежды пытались убить.

– Тогда почему не пришел сразу: год назад, два, три?

Кеельсее не стал скрывать усмешки.

– Откуда мне знать, что это не ты затеял Игру? Потребовалось время, чтобы убедиться, что это и впрямь не ты.

Арий хмыкнул.

– И что дало тебе повод так дурно обо мне думать?

– Огромный, черный, сила… Так выглядят немногие из Посвященных. Кое-кого из них, чьи имена я не буду повторять, дабы не вызвать твоего неудовольствия, здесь нет, о других я ничего не знаю.

– Это не я, – сказал Арий. – Последнее время я развлекаюсь тем, что стравливаю между собой диких кочевников от гор Кавказа до китайских долин. Разделяй и властвуй. Чтобы развеяться, этого достаточно. Тонкие интриги мне не по нутру, ты знаешь.

– Знаю, – подтвердил гость. – Потому едва я подумал, что это ты, как тут же отказался от этой мысли. К тому же я кое с кем посоветовался.

– С Оракулом?

– С ним. Наш таинственный друг также считает, что ты не причем. Твоя кандидатура отпала. Но кто тогда? Вопрос остался. А тут я почувствовал, что события начали развиваться. Я пытался понять, где же скрыта сила, что движет ими. Я побывал в Сирии, где виделся с Гумием, затем посетил Элладу, Италию, Карфаген. Я присоединился к армии Ганнибала и прошел с ним через Альпы.

Гигант усмехнулся.

– Я слышал об этом и подозревал, что тут не обошлось без тебя!

– Я был проводником, – скромно поведал Кеельсее. – Но там нет Игры. Я говорил с Ганнибалом, это не он. Если же я просчитался на его счет, тот, кто надел маску, очень умело скрывает себя. Но, не думаю, что меня можно так запросто провести. Потому полагаю, что там все чисто. По крайней мере, пока. Но кто-то ведет игру, большую Игру! И я знаю, кто это! Это наша красотка, Арий!

На этот раз хозяин сокровищ проигнорировал упоминание своего имени.

– Леда? – Гигант издал нечеловеческий, утробный звук, подобный рыку дикого зверя. – И что она намерена предпринять на этот раз?

– Не знаю. Но на всякий случай я переговорил с Гумием и послал предупреждение Гиптию. Первый боится ее, второй недолюбливает. Гумий будет настороже, а Гиптий не преминет покинуть свой отшельнический кров, чтобы присоединиться к нам.

– К нам? Ты думаешь, я буду с тобой?

– Нет, это я будут с тобой! – Кеельсее широко улыбнулся, продемонстрировав отменные, устоявшие под натиском времени зубы, и сделал еще пару глотков. – Леда навязывает Игру, мы должны ее принять. Наша красавица слишком многое мнит о себе.

– Теперь, когда многие Посвященные бесследно исчезли, нелегко совладать с ней, – задумчиво произнес Арий. – Она стала очень сильной. Мой поганый племянник даровал ей мощь, сравнимую со своей. А она необъяснимым образом сумела ее увеличить.

– Не думаю, что это имеет значение? Леда не сможет ею воспользоваться. Как тебе известно, это противоречит правилам, установленным после прежней Игры. Она может использовать Ключ Сосредоточения Сил только в том случае, если к Силе прибегнут другие. В противном она должна полагаться лишь на естественные способности.

– Ты думаешь, она, – если это она, – будет придерживаться правил?

– Непременно! – с убеждением подтвердил Кеельсее. – Она сама предложила установить их. Кроме того, я слишком хорошо ее знаю. Ей неинтересно побеждать заведомо слабейших противников. Она любит равную Игру, а нередко даже дарит сопернику преимущество.

– И как же она поступит?

– Спрячет Ключ. Верней, уже спрятала. Засунула в какую-нибудь красивую безделушку. А безделушку поручила сохранить моей бывшей подружке Изиде.

Арий отвлекся от созерцания солнца и повернул голову к собеседнику. В руке гиганта появился бокал с вином – пара тому, что держал Кеельсее.

– Кто эта Изида?

– Когда-то я был влюблен в нее. Но это было очень давно. Дама со странностями, поступки непредсказуемы. Она уже давно не вмешивается в наши дела.

– С чего тогда ты решил, что она на стороне Леды?

– Зная характер нашей красотки, могу предположить, что она прибегнет или уже прибегла именно к ее помощи. Ты – ее враг. Я вроде бы скорей друг, но мне она не доверяет, и правильно делает. Гиптий враг, ты – враг. Гумий… – Кеельсее задумался. – Гумий может быть и врагом, и другом. Он, подобно многим, влюблен в нее. Юльм исчез. То же можно сказать о Командоре и Русии.

Гигант прорычал что-то нечленораздельное.

– Ладно, не буду больше о нем. – Кеельсее ухмыльнулся. – Наш общий друг исчез, и это к лучшему. О Черном Человеке ничего не известно. Непосвященному Леда вряд ли доверится. Значит, остается Изида. Я слышал, она жива, до меня даже доходили слухи о том, где она может быть. Леда осведомлена о моем чувстве, ее несомненно привлекает сама ситуация – бывшие возлюбленные враждуют друг с другом. Я ставлю на Изиду.

– Ну и где она, твоя Изида сейчас?

– По некоторым соображениям, где-то в горах – Кавказ, Памир или Тибет. Ттул она блокировала еще со времен Великой катастрофы, так что точно сказать невозможно.

Гигант задумчиво скривил тонкие губы.

– Слишком неопределенно. Так ты думаешь. Ключ у нее?

– Да, но Леда наверняка сделала все, чтобы хранительница им не смогла им воспользоваться.

Арий кивнул.

– Наверно. Но что же все-таки она затеяла?

– Если допустить, что это она выкрала Александра, то, полагаю, она намерена его воскресить! – Тут Кеельсее удивленно хмыкнул, словно поражаясь собственной догадке.

– Это невозможно – оживить умершего.

– Знаю, но можно поставить на его место другого, дав прежнее имя, а заодно и судьбу.

– Но что это даст?

– Пока не знаю. Но знает Леда. И, возможно, знает Изида.

Арий задумчиво погладил гладко выбритый подбородок.

– Даже если умерший был наделен свойством, что именуется харизмой, это вовсе не значит, что его слава автоматически перейдет на преемника. Он должен сам обладать незаурядными качествами. И он должен иметь под своим началом людей, способных побеждать. Кто в наше время способен побеждать?

– Римляне и пуны! Они уже крепко сцепились между собою! – моментально ответил Кеельсее и, подумав, прибавил:

– И всё.

– Нет не всё. На это способны кочевники, живущие далеко к востоку отсюда. Я знаю сарматов, массагетов и юэчжей, но наверняка есть и другие. Степь из года в год дает будущее все новым племенам. Этот дракон бессмертен и неистощим. Бесконечный мир от Каспия до Китая кишит народами, любой из которых может, словно по волшебству, вознестись над соседями. Если найдется тот, кто поспособствует этому вознесению и направит энергию дикарей в нужное ему русло, может возникнуть сила, которую даже трудно оценить. Эти варвары способны на многое.

– В таком случае не мешает проверить, как обстоят дела у перечисленных тобой дикарей.

Гигант задумался. Ему явно не хотелось утруждать себя поисками. Он был ленив той самой ленью, что именуется сибаритством. Он любил известный комфорт. Перспектива отправиться в дальние странствия Ария не прельщала.

– Нечего проверять. Я был там. Там все спокойно. Дерутся между собой. Савроматы нападают на скифов, массагеты – на савроматов, с востока напирают юэчжи. Племя на племя. Если Леда и впрямь затеяла игру, то где-то на западе. Впрочем… – Гигант задумался, а потом, хотя и с неохотой, кивнул. – Пусть будет по-твоему. Я осмотрю восток континента – от Китая до Сирии. Возьми на себя земли к западу от Геллеспонта. Если что-то разнюхаешь, свяжись через ттул. Это опасно, но риск оправдан. Если ты прав в своих предположениях, наш враг уже знает, что мы вступили в Игру.

– Договорились! – В глазах бородача мелькнул сумасшедший огонек. Он ласково коснулся губами перстня с игральной костью. – Игра! Как в старые добрые времена! Перемешать народы и государства, сцепить меж собою! Поз звон бранной стали, свист стрел, удары напоенных ядом стилетов! Докажем этой девчонке, что ни к чему считать себя выше других, что она – не единственный и не первый игрок в этом мире. Славная будет забава!

– Да, – равнодушно согласился гигант. Покосившись на гостя, он сообщил:

– Тебе пора.

– Я знаю. – Кеельсее поднялся, и кресло его, словно по мановению волшебной палочки, исчезло. – Прощай.

– До скорого! – поправил гигант, также вставая.

Они обменялись рукопожатием. Ладонь гостя утонула в ладони хозяина.

– Я буду ждать от тебя известий, – сказал Кеельсее.

– А я от тебя, – ответил Арий.

На том они и расстались. Гигант, прозванный Арием, тот, что был не совсем человеком, остался в мертвом городе, чье имя – Дур-шаррукин – было забыто людьми. А его гость Кеельсее, в прошлом правитель многих царств, а еще раньше – атлант, величайший интриган, какого только знал этот мир, – интриган не только в прошлом, – отправился в обратный путь. Его ждал… Его ждал… Он и сам еще не знал, куда именно держит путь…

Штурмующий города
Жизнь и смерть Деметрия Полиоркета, звезды в бурной ночи[27]27
  Авантюрина пятая – проба пера Хранителя.


[Закрыть]
(Между Востоком и Западом)

… его беспримерная в истории, бурная и полная приключений жизнь представляет собою, подобно самой эпохе диадохов, неустанное стремление вперед, завершающееся, наконец, полным истончением сил; он начинает прекрасно и ослепительно, чтобы кончить отталкивающим процессом разложения. Деметрий является воплощением элементов брожения этой странной эпохи; чем сильнее она стремится к покою и к окончательному разрешению, тем бессвязнее становятся его поступки; его времени наступает конец, когда грандиозное движение борьбы между диадохами начинает проясняться и успокаиваться. Будучи самой яркой звездой бурной ночи, наступившей по смерти Александра, он теряет свой блеск, когда начинает брезжитъ утро тихого дня…

И. Дройзен «История эллинизма»

Своего главного города наш герой не взял. На ночь Деметрий назначил решающий штурм, пятый или шестой в череде решающих по счету. На приступ должны были пойти полторы тысячи самых опытных воинов, в том числе и знаменитый гигант Алким, этот восставший из тени Аякс. Отряду было велено, вырезав часовых, проникнуть чрез брешь и закрепиться подле театра. Как рассчитывал Деметрий, воины со стен бросятся на этот отряд, а в это время их позиции займут ловкие пельтасты.

Замысел удался, но только наполовину. Несколько смельчаков сняли часовых подле бреши, и ударный отряд проник внутрь. Никем не замеченные, воины выстроились в колонну и двинулись к театру, но по пути были обнаружены горожанами. Закипел бой, но, вопреки ожиданиям Деметрия, стража не покинула стены, и потому устремившиеся на штурм полки встретили ярый отпор. Самый жестокий бой разгорелся подле театра, куда сбегались все свободные в этот день от службы горожане. Сирийцы и родосцы нещадно поражали друг друга прямо на арене и между скамей, и долго не было ясно, кто же одержит верх. Многим уже казалось, что вот-вот и город падет. Все решил устремившийся в атаку полк египтян, присланных Птолемеем. Полторы тысячи отборных наемников одолели утомленных долгим побоищем смельчаков. Алким пал, сраженный стрелой в горло – в узкую щель между панцирем и нащечником. Лишь немногим из диверсантов удалось пробиться к стене и вернуться к своим.

Деметрий был огорчен неудачей, но не отчаивался. Он готовил новый штурм, когда прибыл вестник от отца, передавший приказание оставить Родос в покое и отправиться в Грецию, где Кассандр осадил Афины. Деметрий послал парламентеров, предложив родосцам почетный мир, и те приняли предложение. Родосцы сохраняли свободу, за что признавали себя союзниками сирийских царей против всех, кроме Египта. Это значило, что Деметрий так и не достиг своей цели. Но он попытался представить поражение как победу, высокопарно отметив мужество врагов и даже оставив им в качестве подарка чудовищную Погубительницу.

Своего главного города наш герой не взял, что не помешало ему войти в историю громким прозванием Полиоркет – Берущий Города…

Стратоника родила сына за год до смерти царя Филиппа.[28]28
  337 г. до н. э.


[Закрыть] Мальчик был большеголов и горласт, сморщенное личико его носило печать будущей красоты, что тут же отметил опытный взор повивальной бабки.

– Настоящий Красавчик!

– Точно! – согласился Антигон, счастливый отец. Он тут же признал новорожденного своим сыном, хотя в Пелле шептались, что ребенок зачат от антигонова брата, чьей женой прежде была Стратоника и по смерти которого она вышла за Антигона, из-за увечья прозванного Циклопом. Но Антигон твердил, что все это чушь.

– Разве вам неизвестно, что дети порой появляются на свет до срока! – говорил он, с радостным смехом подбрасывая вверх орущего сына. – Посмотрите, какой хорошенький мальчик! Весь в меня!

Что и говорить, мальчик удался прехорошенький. Но он ничуть не был похож на грубого лицом, кривого на один глаз Антигона, да и не выглядел недоношенным. Это был упитанный крепкий малыш, задорно поблескивавший голубыми глазенками – точь-в-точь, как у антигонова брата. Но Антигону, чей возраст уже приблизился к полувековой отметине, более всего на свете хотелось иметь сына, и он заставил поверить себя, а затем и всех остальных, что Деметрий – так нарекли малыша – от него.

– Мой и ничей больше!

* * *

Он был на редкость красив, сын Стратоники и Антигона, красив необычной, грозной красотой. Столь необычной, что ни одному ваятелю не удавалось и не удастся впредь передать это лицо, прелестное и грозное одновременно, полное отваги, силы и поистине царского величия. Это лицо словно олицетворяло эпоху, полную величия, могучих мужей и великих битв, свершавшихся по велению Александра, при жизни удостоенного прозвища Великий. Это было лицо воина, лицо героя. Многие находили, что лицо юноши пристало скорее богу, нежели человеку.

– Настоящий Аполлон! – говорили они, со значением вздымая к небу указательный палец.

Деметрий, слыша это, насмешливо кривил твердые губы. Эпоха бьющегося со змеем Аполлона уже миновала. Деметрий почитал покорившего мир Диониса, он боготворил покорившего полмира Александра, о чьих бесчисленных подвигах рассказывали вернувшиеся с брегов Евфрата и Инда калеки, да слагали пеоны велеречивые аэды. Деметрий грезил о таких же подвигах, видя себя в мечтах то царем, увенчанным сияющей диадемой, то покрытым буйным плющом Дионисом.

Деметрию было тринадцать, когда пришла весть о смерти Александра. Минуло еще три долгие года, и в Пеллу прибыл гонец от Антигона: отец звал Деметрия к себе. Сборы были недолги. В сопровождении нескольких слуг Деметрий сел на корабль, и вскоре прибыл в Сузиану, где пребывал Антигон. Встреча вышла скомканной. Антигон порывисто обнял сына, но тут же отстранился и начал вглядываться в лицо, словно бы изучая. Возможно, он пытался вспомнить того младенца, какой радостно гугукал в своей колыбельке. Возможно, он искал в его еще сохранившем детскость лице собственные черты, и не находил их. Деметрий же был поражен, почти шокирован уродливой внешностью папаши – его кривым глазом, что выбила стрела при осаде Перинфа.[29]29
  Это случилось в далеком 341 году до н. э.


[Закрыть] Возникла некая отчужденность, больно уязвившая обоих. Целую ночь не спал Антигон, мучимый неразрешимою тайной зачатия сына; целую ночь ворочался посреди ложа Деметрий, размышляя о той холодности, с какой встретил его отец.

А утром была охота, какую устроил в честь сына Антигон. Деметрий скакал на огненном жеребце, крича от восторга. И лицо его, разгоряченное азартом и скачкой, было столь прекрасно, что Антигон не мог отвести глаз от этого лица. А когда охота закончилась, отец, спрыгнув с коня, крепко прижал сына к груди, возвращая ему свою любовь.

* * *

К тому времени в руках Антигона была почти вся Азия, большая часть рассыпавшейся державы Александра. Циклоп не скрывал своих намерений собрать воедино осколки великой империи. Он имел для этого все необходимое – опытных воинов, финансовые ресурсы, гигантские запасы снаряжения. Он имел сына, еще юного, но уже умелого в бою генерала, обожаемого воинами, которые называли Деметрия Красавчиком.

Война подкатывалась неотвратимо. Противники Антигона, обеспокоенные его стремлением подчинить отпавшие части александровой державы, объединились. Птолемей, Лизимах, Кассандр, Селевк – все они объявили себя врагами Антигона. Это были опытные, прошедшие горнила многих сражений полководцы, у Антигона не было генералов, способных на равных померяться силой с врагами. Это доказали первые же столкновения, в которых стратеги Антигона терпели поражения против искушенных противников. И тогда Антигон решил взяться за дело сам.

С многочисленным войском Антигон вторгся в принадлежащую Лисимаху Азию. Одновременно другая армия отправилась в Грецию, чтобы сражаться там против Кассандра. Деметрию отец поручил командовать войсками в Сирии, на какую зарился Птолемей.

В это время Деметрию было всего двадцать два – возраст, поощряющий дерзость и самоуверенность. Приставленный отцом стратег Пифон советовал не принимать бой, а отсидеться в Газе, но Деметрий отверг столь постыдный совет.

– Да, Птолемей опытнее меня, но я энергичнее, и меня ведет дух Александра! – гордо заявил Красавчик.

Он принял бой. В битве под Газой сошлись две равные по силам армии, в каждой – по двадцать тысяч бойцов. Сын Антигона решил перехитрить противников и, вопреки традиции, нанести решающий удар своим левым флангом, на котором собрал три тысячи всадников и тридцать слонов. Птолемей и Селевк разгадали замысел Деметрия, но сделали это не сразу. Войска уже выстроились к бою, когда вражеские полководцы, заметив необычное скопление сил на левом фланге Деметрия, стали срочно перебрасывать к этому краю свои гиппархии и агемы. В этот миг и следовало б атаковать, но Деметрий промедлил, по-рыцарски дав Птолемею возможность перестроить ряды своего войска. И напрасно. Птолемей успел перебросить на свой правый фланг не только трехтысячный корпус конницы, но и пехоту, снабженную специальными балками, унизанными острыми шипами. Скрепленные между собой воедино, эти балки представляли неодолимое препятствие для слонов, более прочего египтян[30]30
  В данном случае «египтяне», «сирийцы» – не этнический признак, а принадлежность в государству. Большую часть армий диадохов составляли греки и македоняне, а со временем – азиаты, преимущественно из Малой и Средней Азии.


[Закрыть] страшивших.

Сражение начал Деметрий, лихой атакой обрушившийся на конницу неприятеля. Та попятилась, но Селевку удалось остановить бегущих. Завязалось упорное сражение, в котором и воины, и полководцы творили чудеса храбрости. Но египтяне держались, и тогда Деметрий приказал бросить в атаку слонов, какие и должны были решить исход битвы. Под градом дротиков и стрел слоны разметали неприятельскую конницу и стали наступать на пехоту, как вдруг наткнулись на выставленную хитрым Птолемеем преграду. Острые шипы глубоко вонзались в ноги животных. Крича от боли, слоны попятились, а тем временем лучники Птолемея истребляли махутов. Скоро гиганты впали в панику и побежали прочь, внося беспорядок в ряды сирийцев. Вслед за бегущими слонами устремились в атаку всадники Селевка. Деметрий тщетно пытался остановить солдат, те не внимали ни уговорам, ни грозным окрикам. Отступление стало всеобщим и лишь чудом не обратилось в бегство. Остатки войска Деметрия устремились к Газе, но войти в нее не смогли, так как всадники Птолемея, бросившиеся за первыми беглецами, воспользовавшись неразберихой, захватили городские ворота. Тогда Деметрий поспешил дальше – в Азот.

Потери его были огромны. Пало около пять тысяч воинов, в том числе большая часть конницы, множество офицеров, генералов, среди них и Пифон. Еще восемь тысяч сдались в плен. Часть слонов погибла, прочие были переловлены врагами. Подобная неудача обескураживала, но Деметрий не пал духом. Признавая свое поражение, он послал к Птолемею с просьбой о перемирии. Тот не только ответил согласием, но даже распорядился отпустить всех плененных друзей Деметрия, а также вернул захваченный египтянами обоз. Явившийся с ответным посланием офицер сказал:

– Царь велел передать, что ведет войну не ради корысти, а ради восстановления справедливости. Он счастлив выказать тебе, отважный Деметрий, свое уважение. Царь восхищен твоей доблестью!

Деметрий улыбнулся в ответ. Похвала победителя, пусть даже снисходительная, тешила юное сердце.

– Передай царю, что я постараюсь отплатить ему за его благородство.

И Красавчик сдержал свое слово. Он потерял почти всю Сирию и Финикию, но сумел собрать новое войско. Не прошло и года, как Деметрий напал на войско одного из птолемеевых генералов – Килла. На этот раз он не стал тешить себя рыцарскими замашками, решив, что разумнее проявить благородство после победы. Полки Деметрия обрушились на лагерь Килла на рассвете. Часовые были перебиты, и еще не пробудившийся толком ото сна Килл капитулировал вместе со всем своим войском. Деметрий захватил семь тысяч пленных и богатую добычу. Килла и его друзей, вернув им имущество, он отослал Птолемею, сказав:

– Поблагодарите царя за его доброе отношение ко мне и передайте, что Деметрий, сын Антигона, не любит быть должником!

* * *

Афины – от одного этого слова сладко стучит сердце. Афиняне тяготились властью Деметрия Фалерского, философа и тирана, поставленного над гражданами по воле Кассандра. Власть эту нельзя назвать слишком обременительной, но уж таков нрав афинян, что их тяготила любая власть – тирана, олигархов, демоса, македонян… Любили афиняне, что и говорить, побуянить, покричать на агоре, помахать кулаками, а потом долго и слезно каяться, выдавая на казнь крикунов и спасителей отечества. От своих соглядатаев Антигон знал, что афиняне созрели для очередного возмущения, и Циклоп решил, что грешно не воспользоваться столь удобной возможностью укрепиться в славнейшем из греческих городов, опершись на который можно потихоньку прибрать к рукам всю Грецию. Деметрий получил под начало флот из двухсот пятидесяти судов, на которых разместилось многочисленное войско, осадные машины, оружие, припасы. На палубе флагманской пентеры сверкающей грудой лежали пять тысяч талантов – казна, достаточная для долгой войны.

Но война вышла на редкость короткая. Судьба улыбнулась Деметрию. Сторожившие Пирей македоняне приняли флот Деметрия за птолемеев и беспрепятственно пропустили корабли в гавань. Остальное было совсем уж несложно. Деметрий приказал подвести корабль к самому берегу, откуда обратился с пылкою речью к сбежавшимся горожанам.

– Я пришел дать вам свободу! – громогласно заявил он. – Мой отец и я возвращаем славному городу все права и привилегии, какими он обладал при ваших славных предках. Нога завоевателя да не осмелится более попирать священную землю Перикла и Фемистокла!

Афиняне приняли эти слова с ликованием. Растерявшийся гарнизон тщетно пытался сдержать смешавшихся в единую толпу воинов Деметрия и афинян. К вечеру в руках Деметрия уже был Пирей, а утром прибыли послы от тирана, изъявлявшего готовность сдать город в обмен на собственную неприкосновенность. Победитель гарантировал эту самую неприкосновенность и даже дал стражу, которая проводила незадачливого философа в Фивы, откуда он убрался в Египет. Афиняне на радостях принялись переливать все 365 статуй тирана в ночные горшки, а Деметрий тем временем подчинял окрестные земли. Один из его отрядов блокировал крепость Мунихий, где заперся македонский гарнизон, другой осадил Мегары.