Текст книги "Остров на карте не обозначен"

Автор книги: Дмитрий Чевычелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

2

Реттгер с кислой гримасой взглянул на стоявшего между конвоирами у стола Смурова и повернулся к Хенке.

– Ну, что там произошло? Докладывайте.

– Беспорядки, господин штандартенфюрер…

– Конкретнее! Убили кого?

– Нет, господин штандартенфюрер. Толпились у бараков, были возбуждены…

– Не хотели работать, что ли?

– Тоже нет, господин штандартенфюрер, работали нормально…

– Так в чем же дело? – нахмурился Реттгер, теряя терпение. – Что вы не можете доложить внятно? Язык, что ли, проглотили?

– Читали листовки, господин штандартенфюрер! – сообщил наконец Хейке, предвидя неприятности.

– Какие листовки? – насторожился Реттгер.

– Были расклеены у бараков, на досках объявлений, господин штандартенфюрер. Славяне читали. Восторгались победами русских…

– Победами? Какими? Когда? Где?

– В листовках говорилось, что русские продвигаются вперед и бьют наших генералов, господин штандартенфюрер…

– Вот как? А откуда у славян такие сведения?

– Мы это еще не выяснили, господин штандартенфюрер. Выясняем.

– Как не выяснили? Это же очень важно! Вы понимаете, как это важно?

– Так точно, господин штандартенфюрер, понимаю!

– Я начинаю сомневаться в этом! – раздельно сказал Реттгер. – А как составлены листовки? Это советские сводки? Или что-то иное?

– Не могу ответить, господин штандартенфюрер. Я еще не имел возможности их прочесть.

– Как?! Вы до сих пор не прочли самих листовок?! – Реттгер тяжелым взглядом уставился на Хейке. – Да вы действительно ничего не понимаете, Хенке! Если это советские сводки – значит, славяне их слушают. Но откуда у них может быть приемник? Чтобы его собрать – нужны радиодетали. А похитить их с нашего склада нельзя без соучастия какого-то нашего работника… И затем это означало бы, что у славян действует очень хорошо организованная группа… Понимаете, сколько важных вопросов возникает, если хорошо думать? Неужели такое вам надо подсказывать?! Да где эти листовки наконец?! Дайте их сюда!!

– Их еще не нашли, господин штандартенфюрер… Но мы их добудем. Их посрывали сами славяне и читали потом группами…

– Что за бедлам! – вскипел Реттгер. – Чем же вы, черт возьми, занимались, если у вас еще ничего нет?!

– Скоро все будет, господин штандартенфюрер! – испугался Хенке. – Скоро…

В ярости Реттгер встал с кресла, но тут его взгляд наткнулся на Смурова, и он, взяв себя в руки, снова сел.

– Это и есть староста лагеря? Русский?

– Так точно, господин штандартенфюрер.

– Он-то, наверное, уже держал эти листовки в руках? Читал их? Спрятал уже, наверно? – Реттгер в раздражении постучал пальцем по столу. – Я сам буду с ним разговаривать. Где переводчик?

– Я говорю по-немецки, господин полковник, – спокойно сказал Смуров. – Могу отвечать на ваши вопросы без переводчика.

Реттгер бросил злой взгляд на Хенке.

– Почему не предупредили меня, что он нас понимает?… Ну, ладно… – Он повернулся к Смурову. – Рассказывай, что тебе известно об этих листовках. Раз ты староста лагеря – должен знать все, что там делается… Или ты, может, станешь отрицать, что листовки были?

– Они действительно были, господин полковник, – подтвердил Смуров.

– Так… – Реттгер посмотрел на Смурова более внимательно. – О чем же там говорилось?

– На это ответить не могу, господин полковник. Я их не читал и не видел.

– Врешь! Ты их видел! Ты их читал!

Смуров промолчал.

– Ты просто не хочешь говорить. Не хочешь выдавать своих соотечественников! – продолжал Реттгер, повышая голос. – Но в гестапо тебе язык развяжут!… Говори лучше сразу! Здесь! Мне!

– Если я сейчас ничего не могу сказать вам, господин полковник, то нечего будет сказать мне и в гестапо, – твердо ответил Смуров.

Реттгер мрачно помолчал, поглядывая на Смурова. Потом резко повернулся к Хенке.

– Через час вы доложите мне об этом деле во всех подробностях! – медленно заговорил он, чеканя слова. – И листовки при этом положите мне на стол! Ясно?! – Он стукнул ребром ладони по столу. – Все!

– Слушаюсь, господин штандартенфюрер! – Хенке побледнел. Повернувшись к конвоирам Смурова, он приказал: – Ведите его в гестапо!

Реттгер глянул на Смурова, – и что-то поразило его в нем.

– Погоди! – остановил он Хейке. – Я ему задам еще несколько вопросов. – И опять посмотрел на Смурова, вспоминая низкорослого, тщедушного Андриевского и солидного, в очках Рынина… «Этот совсем иной, чем те… А в чем же он так похож на них?»

Смуров стоял перед ним между автоматчиками с непокрытой головой, высокий, прямой, подтянутый, словно отлитый из металла. Посеребренные сединой волосы слегка прикрывали большой умный лоб. Мужественное исхудалое лицо с крупными заострившимися чертами оставалось непроницаемо спокойным, непреклонным. Длинные костистые руки были опущены впереди – держали поношенную шапку-ушанку. И сильные узловатые пальцы – пальцы рабочего человека – не дрожали перед тем, что в наступивший час ожидало их там – в гестапо…

«В нем нет перед нами страха… – вдруг понял Реттгер. – Как и у тех двоих…»

3

Мысли Реттгера перебил стук в дверь. В кабинет вошел помощник Хенке – гестаповец Штурц.

– Разрешите, господин штандартенфюрер? – спросил он с порога. – Неотложное дело…

– Ну, подходи. Докладывай, какое еще новое неотложное дело появилось… Только конкретно и коротко! Штурц быстро прошел к столу и подал Реттгеру вчетверо сложенный листок тетради.

– Листовка, господин штандартенфюрер!

– Аа-а, наконец-то! – Реттгер развернул листовку и, расправляя ее, брезгливо остановился взглядом на следах эрзац-хлеба, которым, видимо, ее приклеивали. Повернув листовку текстом к себе, он с интересом уставился в карандашные строки.

Остро всматривался через стол в листовку и Смуров… Вот, кажется, и нашлась она – последняя, восьмая… Роковая восьмая.

– Ну, вот ты и попался! – злорадно сказал Реттгер, взглянув на Смурова. – Теперь уж некуда тебе податься… И твоим помощникам – тоже… Все ваше «братство» уничтожим на корню! Не оставим и следа!…

Смуров молчал. Он казался по-прежнему невозмутимо спокойным. И только забившиеся жилки на висках могли бы сказать, чего стоит ему это спокойствие…

– Где вы ее обнаружили? – спросил Реттгер Штурца. Штурц взглянул на Смурова.

– Можно сообщить это вам по секрету, господин штандартенфюрер?

– Можно и по секрету.

Штурц приблизился к Реттгеру и почтительно прошептал ему что-то на ухо.

– Та-а-ак, – протянул Реттгер и бросил на Смурова взгляд, не предвещающий ничего хорошего. – Ну, а теперь переводи вслух! – приказал он Штурцу, протягивая ему листовку.

– Я же не знаю русского, господин штандартенфюрер, – отступил Штурц в сторону.

– Ээ-э, забываю, что ты и Хенке – такие… А где переводчик?

– Сейчас доставлю, господин штандартенфюрер! – Штурц поспешно вышел.

– Пусть он переведет! – предложил Хенке, указывая на Смурова.

– Нет! – резко отрубил Реттгер. И, обращаясь к Смурову, спросил: – Ты давно староста лагеря?

– Четыре месяца, господин полковник.

– Почему все направленные к славянам «капо» были перебиты?

– Их ненавидели, господин полковник.

– «Ненавидели»? Это за что же?

– Все они были доносчиками, господин полковник. А доносчиков, по русскому обычаю, убивают.

– Ах ты мерзавец! – Реттгер стукнул кулаком по столу. – «По русскому обычаю»!… Но, негодяй, у нас ты заговоришь по нашему обычаю!…

– Мы устроим с ним разговор об этом обычае в гестапо, господин штандартенфюрер! – немедленно отозвался Хенке. – Заодно с разговорами о листовках…

Реттгер зловеще посмотрел на Смурова и спросил Хенке:

– Сколько за эти четыре месяца там убили наших?

– Их перебили там раньше, господин штандартенфюрер! – доложил Хенке. – Еще до него… А за последние месяцы там убиты только трое… Славяне…

– За что же славяне убили своих? – спросил Реттгер Смурова. – По какому еще обычаю?

– По тому же самому русскому обычаю, господин полковник. Измена и предательство для русского человека – самое страшное преступление. Они были предателями…

– Это были твои люди, что ли, Хенке?

– Так точно, господин штандартенфюрер…

В дверь снова постучали. Вошли Штурц и переводчик.

– А, Вирклих… На, переведи! И не торопись…

Вирклих взял листовку и начал медленно переводить:

«Товарищи! Братья! Друзья!

Наша славная Красная Армия продолжает победно наступать! Уже полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков вся территория нашей Советской Родины! Освобождены и другие славянские страны. Миллионы фашистских поработителей сложили свои головы на нашей земле! Уничтожены и захвачены тысячи и тысячи вражеских самолетов и танков. А сегодня оперативная сводка советского командования сообщает, что наши доблестные войска после кровопролитных сражений овладели столицей Германии – Берлином!

Бои перешли на территорию фашистской Германии. Еще несколько месяцев борьбы – и настанет полная победа и наше освобождение! Мужайтесь! Не падайте духом! Берегите себя! Нас не забудут и не оставят на этом проклятом острове!

Да здравствует грядущая победа!»

– Что скажешь, Хенке? – спросил удовлетворенный Реттгер. – Что нам предпринять дальше?

– Теперь мы перевернем славянский лагерь вверх дном, господин штандартенфюрер! – поспешил ответить Хенке, довольный, что листовка наконец найдена и гроза со стороны штандартенфюрера миновала. – Разыщем всех, кто занимается этим делом, кто пишет такие наглые воззвания, кто распространяет их. Будьте уверены, господин штандартенфюрер, до всех докопаемся! И пощады никому не будет!…

Реттгер недовольно поджал губы.

– А что скажешь ты, Штурц?

– Я предпочитаю действовать по вашим указаниям, господин штандартенфюрер! – отрапортовал Штурц. – Уничтожим поголовно всех замешанных в этой организации! Чтобы не осталось и следа, как вы выразились!…

– Ого, как вы оба разошлись, – поморщился Реттгер. – Но оба вы плохо, видно, думали, когда слушали… Этак вы переломаете столько рук, что и работать будет некому. – Реттгер взглянул на Смурова. – А что думаешь об этом ты, староста? Тебе ведь тоже отвечать за это придется.

– Мое мнение разойдется с вашим, господин полковник.

– Ничего. Я разрешаю тебе высказаться так, как ты думаешь. Мне надо тебя послушать.

– Я думаю, господин полковник, что в этом деле вреда никому никакого. Ясно, что написал это какой-то отчаявшийся одиночка. Захотел подбодрить себя и своих товарищей. И это – хорошо. Меньше будут от отчаяния лезть на конвоиров, нарочно подставлять себя под пули… Будут на что-то надеяться. И даже лучше работать. Какой же и кому от этого вред, господин полковник? И отвечать мне в этом не за что…

Реттгер выслушал Смурова не перебивая. А когда тот кончил, поглядел на своих гестаповцев и кивнул в сторону Смурова, привлекая их внимание… Немного подумав, он спросил Штурца:

– А где нашли того агента?

Штурц опять опасливо посмотрел на Смурова. Но Реттгер добавил:

– Ничего, пусть слушает, это и его касается.

– Лежал у самого ревира, господин штандартенфюрер! – доложил Штурц. – Убит, видимо, камнем в висок.

– Он из наших?

– Нет, господин штандартенфюрер, из славян.

– Что ты, староста, скажешь об этом новом убийстве? – строго спросил Реттгер. – Ты отвечаешь за порядок в лагере, вот и отвечай!

– Как видно, это произошло после моего ареста, господин полковник. И поэтому я ничего не смогу ответить вам по этому поводу.

– Здорово ты выкручиваешься!… Ну, а ты сможешь найти убийцу, если я тебя отпущу?

– Нет, господин полковник.

– Почему?

– Убийцы нет, господин полковник.

– Как нет убийцы, если есть убитый?

– Это не убийство, господин полковник. Это – кара за предательство. И у нас в таких случаях говорят: «Собаке – собачья смерть!»

– Ну, ну! Ты опять начинаешь проявлять свой русский характер! И даже здесь, в моем кабинете! – В окрике Реттгера звучала угроза. Но во взгляде его, брошенном на Смурова, была не только злоба, но и удивление.

– У меня уже горят руки, господин штандартенфюрер! – заявил Штурц. – В гестапо я им займусь так, как он того заслуживает…

Реттгер хмуро посмотрел на Штурца и спросил:

– А кроме листовки, что было в карманах убитого?

– Все, чем он располагал, господин штандартенфюрер. Наш пропуск. Записки. Пистолет…

– Выходит, убийца не успел забраться в его карманы?

– Именно так, господин штандартенфюрер. Но зато убийца успел скрыться, что для него было важнее.

– Так… – Реттгер задумался…

4

Новый стук в дверь нарушил установившуюся тишину.

– Штурц, пойди узнай, что там такое! – приказал Реттгер. – И предупреди, чтобы больше не стучали, пока я занят с вами.

Штурц быстро вышел и сразу же вернулся с новым тетрадочным листком в вытянутой руке.

– Еще одна листовка, господин штандартенфюрер! Реттгер с прежней брезгливостью развернул ее, взглянул на текст и передал переводчику.

– Прочти и переведи! – приказал он, бросив взгляд на Смурова. Тот стоял все так же почтительно, с шапкой в руках. И ни одна черта не дрогнула на его лице, когда он издали смотрел на знакомый тетрадочный листок, на неведомо откуда появившуюся новую листовку и думал: «Неужели это она, восьмая?»

Вирклих пробежал листовку глазами и почтительно доложил:

– Все то же самое, господин штандартенфюрер, слово в слово.

– Хорошо… А откуда эта, Штурц?

– Шакун добыл через своих людей. Он здесь. Ждет. Впустить?

– Не надо мне его! – отмахнулся Реттгер. И, адресуясь к своему начальнику гестапо, ядовито заметил: – Этот зубастый дурак оказался оперативнее тебя, Хенке…

– Но он же действовал по моему заданию, господин штандартенфюрер! – нашелся Хенке.

Реттгер взял обе листовки, положил их перед собой и стал внимательно рассматривать тексты, сравнивая.

– Одна бумага, один карандаш, один почерк, – заключил он. – Сколько же таких листовок было всего? Можешь ты, Хенке, что-то ответить на это?

– Сборища были у всех бараков, господин штандартенфюрер. Видимо, и листовок было столько же – восемь.

– А ты, староста, смог бы разыскать остальные листовки?

– Это можно, господин полковник. Но зачем? Чем они вам угрожают?

– Спрашиваю тебя я! – прикрикнул Реттгер. – А тебе положено только отвечать!

– Позвольте увести его от вас, господин штандартенфюрер! – попросил Хенке. – Мы научим его, как разговаривать с вами. И, начиная с него, размотаем весь клубок с этими листовками.

– Ты тугоухий, Хенке! – оборвал его Реттгер. – Ты плохо слушал и еще хуже думал. Надо было тебе действовать раньше, а не зевать. И не допускать, чтобы я разбирался за тебя в таких делах…

Реттгер помолчал, поглядывая то на гестаповцев, то на Смурова, решая…

– Я тебя отпускаю, – неожиданно сказал он Смурову. – Собери остальные листовки и передай их в свою шрайбштубу. И смотри, чтобы в дальнейшем подобных беспорядков в лагере не было! Иначе – пожалеешь, что родился живым! Понял?

– Постараюсь, господин полковник, чтобы таких листовок в лагере не было.

– Вот так и надо мне отвечать.

– Но если кто-то будет пускать среди заключенных такие же выдумки устно – я за этим уследить не смогу, господин полковник.

– Это уже не твоя забота. Ты обязан обеспечить порядок и дисциплину в лагере. И будешь за это отвечать головой! Все! Можешь идти.

Смуров повернулся и пошел к выходу, сдерживая желание ускорить шаги…

– Доведите его до лагеря! – приказал Реттгер конвоирам.

Те, щелкнув каблуками, заспешили вслед за Смуровым.

– Ты, Вирклих, тоже свободен.

5

Несколько секунд Реттгер молча посматривал на своих подчиненных, ошеломленных тем, что староста выскользнул из их рук.

– Вижу, что вы имеете ко мне вопросы, – сказал он. – Спрашивайте, я разрешаю.

– Что прикажете предпринять по этому делу дальше, господин штандартенфюрер? – нерешительно спросил Хенке.

– Прежде чем что-то делать, надо разобраться, что уже выяснено, что осталось неясным. Так?

– Так, господин штандартенфюрер, – поспешил согласиться Хенке.

– Что же осталось в этом деле невыясненным?

Не зная, как ответить, Хенке растерянно пожал плечами.

– Выяснено главное, – начал Реттгер, – славяне не знают, что в действительности делается на фронтах сегодня. Значит – приемника у них нет и советских сводок они не слушают. Нет у них и подпольной организации: она не допустила бы такую глупость, как расклеивание листовок. Следовательно, отпадает для расследования самое важное, что имеет серьезное значение… Это вам ясно?

Хенке и Штурц согласно закивали головами.

– Не выяснено, – продолжал Реттгер, – кто писал и расклеивал листовки. Те, что у нас, написаны одним лицом. Полагаю, и остальные написаны им же… Попробуйте нащупать этого писаку через наших агентов. Применять другие меры я не разрешаю. Сейчас уже нельзя истреблять славян без разбора. Это будет замедлять работы, а их нам надо быстрее кончать… Это ясно?…

Так же почтительно гестаповцы выразили свое согласие и с этими словами своего грозного начальника.

– Теперь о старосте… Ты, Хенке, недавно докладывал мне, что с этим старостой порядок в лагере улучшился. Что при конвоировании и на работе славяне стали дисциплинированнее… Это так?…

– Да, это так, господин штандартенфюрер! – подтвердил Хенке.

– Вот и пусть он пока живет и старается… Мы все время ищем среди славян специалистов, чтобы они на нас работали. А этот староста, ненавидя нас – это явно видно, сам того не замечая, работает на нас… Понятно?

– Все-таки жаль, господин штандартенфюрер, что вы выпустили такого… И он унес в целости свою наглую голову, – осмелился сказать Хенке.

– Если бы такая голова, но без советской начинки, была на твоих плечах, я мог бы спать спокойно, – сердито сказал Реттгер. – А сейчас вы его не трогайте!… Ему, как и всем славянам, будет здесь один конец. И чем лучше они будут работать – тем скорее наступит этот конец…

Раздраженный последним замечанием Хенке, Реттгер коротко закончил:

– С вами тоже все! Вы свободны…

6

В бараке было безлюдно. Дневальный, окончив уборку, сидел, отдыхая, на скамье у входа.

– Пархомов здесь? – спросил Матвеев, входя.

– Я его не знаю, товарищ Матвеев, – дневальный встал. – Один из новеньких сидит там в углу, может, это он? Больной, видно.

– Как наши доходяги?

– Сейчас спят. Напоил их чаем, дал по брюкве, сделал все, как вы сказали.

– Хорошо.

Матвеев прошел в конец барака. Действительно, в самом углу на табуретке сидел Пархомов. Прислонившись головой к стене, он спал, засунув руки в рукава своей моряцкой шинели. Даже во время сна с его лица не сошла тревога, томившая его сердце с раннего утра.

– Пархомов! – позвал Матвеев, тронув его за плечо.

Тот вздрогнул всем телом и сразу же вскочил на ноги, еще не понимая, где он и что с ним.

– Пошли, Пархомов. Ты опять нужен.

Пархомов беспрекословно двинулся за Матвеевым, не спрашивая, куда и зачем. И только в знакомом проходе за восьмым бараком он как бы очнулся, когда проходил мимо места, где произошла схватка с предателем.

– Известно ли что-нибудь о Смурове? – спросил он.

– Известно. Сейчас все узнаешь.

– На суд, что ли, меня ведешь?

– Помолчи, Пархомов. Я очень устал сегодня. Поговорим на обратном пути.

Пархомов задумался о том, что его может ожидать. Молча дошли они до знакомой двери. Как и в памятный вечер, когда Пархомова вызывали сюда впервые, Матвееву открыл дверь тот же человек в ватнике. Следующую дверь открыл сам Матвеев, предварительно постучав.

Они вошли в таинственную для Пархомова кладовку. У той же бочки при свете свечи сидел над какими-то бумажками Смуров.

В радостном изумлении Пархомов замер, а затем бросился было с протянутыми руками к Смурову, но остановился и, смутившись, опустил руки.

Смуров сделал вид, что не заметил радостного порыва Пархомова, и спокойно пригласил:

– Садись, Пархомов. И ты, Матвеев.

Пархомов уселся на край ящика рядом с Матвеевым. Сидеть было неудобно, но переменить место он не решился.

Смуров собрал бумажки и спрятал их в карман.

– Встретиться вчера нам, к сожалению, не удалось, – начал он. – Поговорим теперь. Прошу помнить, что в наших условиях краткость в словах – больше чем необходимость. И еще: не станем выяснять то, что уже ясно, говорить то, что уже сказано. Повторяться ни к чему. Договоримся о том, как предотвратить ошибки в дальнейшем… Слово тебе, Пархомов.

– Товарищ Смуров! – Пархомов встал, волнуясь. – Я уже говорил вам, что готов принять любое наказание за свой проступок…

– Пархомов, ты повторяешься, – остановил его Смуров. – Не о том сейчас речь. Ты скажи, как будешь действовать дальше. И сядь.

– Московские радиопередачи можно теперь принимать регулярно, – коротко доложил растерявшийся Пархомов, неловко усаживаясь на то же место. – Но кому и как передавать записи – я не знаю. Дайте указания.

– Да, такие указания необходимы, – согласился Смуров. – Мы их обдумали, и тебе, Пархомов, надо их твердо усвоить.

Пархомов беспокойно шевельнулся.

– Распространение радиоинформации в лагере требует особой осторожности, – продолжал Смуров. – И начинается она с тебя, Пархомов. Записанную радиопередачу ты на территорию лагеря из лабиринта никогда больше не выносишь. Будешь оставлять ее в пещере, при выходе в лагерь. Матвеев покажет – где. Там потом ты с Матвеевым и Медведевым перечитываете запись и все важнейшее запоминаете. Твоя запись тут же сжигается…

– Ясно, товарищ Смуров. – Пархомов поежился. – Очень ясно.

– Распространение информации в лагере будет производиться только устно, без твоего участия. Это дело других товарищей. Ты должен от этого оставаться в стороне. Как это организуется и по каким звеньям пойдет – тебе знать пока нет надобности… Достаточно тебе этих указаний и разъяснений? Или у тебя есть вопросы?

– Вопросов нет. Мне все понятно.

– Ты у нас – новый. Твердо запомни такое строгое правило: каждый в нашем тайном деле связан только с теми товарищами, с которыми он получил связь. И знает только те задания, в которых, по указанию, сам участвует… Понятно тебе, почему так?

– И это понятно, товарищ Смуров… – У Пархомова захватило дух: «Тайное дело… Звенья… Значит, подпольная организация действует широко… А я, идиот, так ершился тогда с Фомой!…»

– Думаю, уже нет надобности говорить тебе, Пархомов, что нашу добровольную дисциплину надо выполнять с неколебимой строгостью. Теперь ты это понимаешь сам. И мы верим в тебя.

Последние слова Смуров произнес с такой душевной мягкостью, что у Пархомова защипало в горле, – и от сознания своей вины, и от счастья, что вера в него не потеряна.

– Чтобы покончить с твоей ошибкой, придется тебе еще немного потрудиться. – Смуров встал, вытащил из ящика в углу тетрадь и вместе с карандашом подал Пархомову. – На этой бумаге и этим карандашом напишешь еще несколько листовок с текстом, что я тебе диктовал…

– Когда их надо написать? – радостно спросил Пархомов.

– Сегодня. Напишешь пять экземпляров.

– А не шесть? – спросил Смурова Матвеев. – У них – две. А должно быть восемь.

– Нет, напишем пять, – повторил Смуров. – Одну мы «не найдем»…

– Аа-а-а, – догадался Матвеев. – Понимаю…

– Матвеев проведет тебя в такое место, где твоей работе никто не помешает, – продолжал Смуров, обращаясь к Пархомову. – Он тебе даст и мой текст – я его восстановил. Напишешь точно так же, как и те две…

– Хорошо, товарищ Смуров. Я готов. – Пархомов встал.

– Погоди, сядь. Есть еще одно дело к тебе… – Смуров тоже уселся на свое место. – В ближайшее время от нас потребуются три человека для очень опасной операции по хищению у эсэсовцев оружия…

Пархомов вытаращил глаза и затаил дыхание.

– Среди наших товарищей есть много готовых к этой операции – бесстрашных, мужественных, способных не склонить головы перед гестапо и виселицей в случае провала. Но нужно еще, чтобы эти товарищи были физически свежими, сильными, которые еще не успели ослабеть от лагерной каторги… Нет ли таких среди вашей команды с «Невы»?

– Есть! – глаза у Пархомова загорелись. – Есть, товарищ Смуров. И я очень прошу включить в эту группу и меня… если вы мне доверяете… Очень прошу…

– А вдруг ты не вернешься? Всякое ведь может случиться. Кто же тогда будет принимать радиопередачи из Москвы?

– На «Неве» был второй радист, Мелешко, – заторопился Пархомов. – Он теперь в пятом бараке. Надежный. Спокойный. Такой горячки, как я, не допустит. Он подойдет. Разрешите подготовить его мне на смену…

Смуров повернулся к Матвееву.

– Что ты скажешь на это предложение?

– Я его поддерживаю. Ему все равно нужен «дубликат». Мало ли что может с ним приключиться в любой день.

– Ну что ж, я согласен, Пархомов. С Мелешко мы поговорим. Матвеев потом скажет тебе наше решение… Теперь все.

Смуров встал.

– Пошли, Пархомов, – пригласил Матвеев. – У нас еще много работы. Надо спешить и спешить.

От Смурова Пархомов вышел с облегченным сердцем.

– Можно задать тебе несколько вопросов, товарищ Матвеев? – спросил он, когда вновь проходил мимо рокового места.

– Теперь можно, Пархомов. Спрашивай.

– Куда ты дел ту листовку, что отобрал тогда у меня?

– Положил ее в карман предателя.

– Я так и думал… Это было вернее, чем вешать ее на стену… Но осталась неразысканной настоящая, восьмая. Ведь она может еще где-то появиться и наделать бед. Есть ли надежда ее найти?

– Не беспокойся, ее уже нет. Уничтожена.

– Кем? Когда? Где?

– Она была в том же кармане предателя, и я ее изъял… Он не успел в то утро связаться с гестапо. Ты упредил его и тем отвел неминуемый провал.

– Какая счастливая случайность…

– Не совсем случайность, Пархомов. Предатель нашел тебя, а ты не упустил его потому, что оба вы искали одно и то же. А это уже не случайность. Не случайность и твоя бдительность – она уже закономерность… И, возможно, подобное произойдет еще не раз в наших делах… Готовься к тому…

– А Смуров спросил меня о парнях с «Невы», может, тоже не случайно?

– Об этом подумай сам… Ему ведь проще всего было спросить об этом у вашего капитана или Борщенко. И, может быть, он уже спрашивал их?… Правда?

– Да… – согласился Пархомов.

– А это значит, Пархомов, что Смуров на тебя надеется. Понял?

– Понял… – подтвердил, радуясь, Пархомов. – Спасибо тебе, Матвеев, за твои ответы.