Текст книги "Блюз чёрной собаки"

Автор книги: Дмитрий Скирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

С другой стороны, Боб Дилан имя поменял, но жив и здравствует (если не считать автокатастрофы в 90-х). Быть может, дело в том, как менять? Их ведь полно, живых артистов с псевдонимом, но кто вспомнит настоящее имя того же Боба Дилана, Дэвида Боуи, Элтона Джона или Стинга? Видно, шифроваться надо с умом и, раз продал своё имя или сдал в аренду, умей сохранить это в тайне. Брать псевдоним, как всем известно, – старая актёрская традиция, а хороший актёр всегда близок к безумию. Псевдоним меняет судьбу, заложенную в звуках имени.

Мысли мои разбегались. Информации было слишком много, и мне она не нравилась. Я сидел и перекатывал во рту слово «шизофрения». Знавал я девушку, она училась курсом младше. У неё была причуда: время от времени она выдавала себя за свою сестру-близняшку. Всё бы ничего, только сестры у неё никакой не было. Тем не менее она шесть лет успешно дурила головы всему институту, даже подруги на полном серьёзе считали Олю и Сашу разными людьми. Так и хочется сказать: «Однажды всё вскрылось, и тогда…», но ничего не вскрылось. Именно это и настораживало: розыгрыш лишается смысла, если не сказать о нём остальным. Девчонка не играла в прятки, не преследовала никакой цели, у неё на самом деле что-то время от времени переключалось в голове. К счастью, врача из неё не получилось. Говорят, сейчас она проповедница в какой-то секте.

Андрей терпеливо ждал, время от времени вопросительно поглядывая на меня и поправляя очки. Ладно, пусть её, подумал я, пускай шифруется, может, ей так нравится, а мы пока продолжим.

– А лет ей сколько?

– Двадцать, – сказал Андрей. – А что?

– Она говорила – восемнадцать.

– Наврала, – уверенно ответил тот. – Нарочно сбавила.

Я неожиданно подумал, что ни разу не видел его глаз, даже не знаю, какого они цвета. Сейчас его окуляры были прозрачными, но за отблесками огня я всё равно ничего не мог разглядеть. С реки слышались совсем уж хаотические созвучия: Танука продолжала варганить, ей вторили лягушки.

– Зачем ей это надо?

– Может, чтобы ты не приставал, а может, ей удобней было, чтобы ты не относился к ней серьёзно. Я не знаю. Спроси у неё.

Андрей рассказывал охотно, но чем больше он говорил, тем больше у меня появлялось вопросов. И что хуже всего: я понимал, что ответов на них мне никто не даст.

Если верить Андрею, Танука родилась в восемьдесят пятом, недалеко отсюда – в Березниках. В день её рождения произошло первое странное событие, точнее даже два. Во-первых, родилась она мёртвой – дыхания не было, сердце не билось. Врачи каким-то чудом сумели девочку реанимировать. Во-вторых, в тот день в городе случилось ЧП: затопило третий рудник. Катастрофа была внезапная. Большую, новую, вполне благополучную шахту залило так быстро, что люди едва успели выйти на поверхность. Обошлось без жертв, но всё оборудование осталось под водой, из одиннадцати комбайнов не удалось достать ни одного (кстати, пробы показали, что вода, затопившая шахты, – Яйвинская). До сих пор исправить ситуацию не представляется возможным, и фабрика работает на привозном сырье.

Вокруг этого события царила какая-то подозрительная тишина. Странно, что такая масштабная, я бы даже сказал, «хтоническая» катастрофа не получила должного освещения в прессе. Ходили слухи, будто проходчики наткнулись под землей на что-то непонятное, но на что именно – никто не знал. Ново-Зырянская карстовая депрессия, на которую сперва грешили геологи, при тщательном рассмотрении оказалась ни при чём. «Катастрофический прорыв пресных вод на рудные горизонты БРУ-3, по-видимому, связан с некими грозными явлениями природы, которые в настоящее время остаются неизученными» – вот всё, что сказали учёные. Я почему-то вспомнил подземелья под Пермью, но связи между рождением девочки и катастрофой на шахте всё равно не увидел, хоть убей. А между тем Танука утверждала, что таковая существует, и Андрей склонен был ей верить.

Хрупкая, черноглазая, красивая, но совершенно не похожая на родителей, девочка росла замкнутым, необщительным ребёнком, держалась обособленно и мало интересовалась обычными девчачьими играми, обожала животных (правда, не любила кошек, и те платили ей взаимностью). В школе её звали колдуньей. Её единственными друзьями были два соседских мальчика, она играла только с ними, бегала по крышам, запускала какие-то ракеты, подрывала гильзы, набитые селитрой… Раз при взрыве одной такой гильзы осколок угодил ей в висок – спасли миллиметры. Однако дружба эта скоро кончилась: сперва один мальчишка утонул, потом родители другого получили назначение в отдалённый район страны и увезли сына с собой. Потом и её семья перебралась в Пермь. Она часто гуляла в одиночестве, могла часами пропадать незнамо где, родителям не раз приходилось поднимать по тревоге милицию. Впрочем, было и хорошее: физрук отметил эту лёгкую пластичную девочку, и по его совету родители отдали её в хореографическое. Там она отзанималась семь лет, пока не произошло второе странное событие.

В тот год ей исполнилось четырнадцать. Была середина июня. Школа, а точнее, класс, где училась Танука, в полном составе выехал на пленэр рисовать пейзажи, а вскоре наша героиня слегла с загадочной болезнью. Трое суток температура держалась почти на уровне сорока, никакие лекарства не помогали, врачи ничего не могли понять. Никто не надеялся, что она выживет, но на исходе третьего дня жар спал сам собой. Девочка выздоровела, но истаяла как свечка, стала плохо спать, часто просыпалась, а проснувшись, забивалась в угол и обрывала обои. Она рассказывала непонятные вещи, придумывала себе несуществующие имена и рисовала странные картины, полные неясных образов, танцующих полулюдей-полуживотных, загадочных геометрических узоров и незнакомых пейзажей. Вдобавок болезнь дала осложнение на глаза – роговица потеряла чувствительность, зрачки перестали суживаться. Её стал раздражать резкий свет, днём она сидела при закрытых шторах, потом вовсе перешла на ночной образ жизни. И рисовала, рисовала много и упорно, – красками, мелками, шариковой ручкой… Впрочем, её рисунки больше интересовали психиатров, нежели преподавателей. Одни были от её картин в восторге, других они откровенно пугали. Доктора подозревали шизофрению, но диагноз не подтвердился. Родители без конца таскали дочь по врачам – с тех пор Танука возненавидела больницы. Она сделалась нервной, раздражительной. Срыв следовал за срывом. Появилась аллергия буквально на всё – на рыбу, шоколад, грибы, пыльцу, медикаменты, тополиный пух, кошачью шерсть… А пару лет спустя выяснилось ещё одно обстоятельство: вероятно, болезнь пришлась на какой-то важный этап её становления как женщины. В итоге Танука «застряла» в теле четырнадцатилетней девочки и больше не росла. С мечтами о карьере балерины пришлось распроститься. Уступая просьбам дочери, родители записали её в художественную школу, но учёба во всех этих колледжах-лицеях, как я уже знал, неизменно заканчивалась скандалами и отчислением.

Теперь мне стало ясно, отчего Танука всё время, даже в дождь, разгуливает в тёмных очках или в бейсболке. Что до причин её болезни, то тут у меня были свои соображения. Скорее всего, девчонку просто укусил энцефалитный клещ, она не обратила на это внимания, а учителя тоже прохлопали ушами. Это сейчас надо быть последним раздолбаем, чтобы сунуться в весенний лес без прививки, а тогда эта напасть только-только пришла в Предуралье, об опасности никто не думал. Косвенным подтверждением было то, что энцефалит порой ошибочно диагностируют как шизофрению, так схожи симптомы и клиника (одно время из-за этого даже бытовала теория, будто шизофрения заразна). Хотя тут моя версия давала сбой. Энцефалит, если его не лечить, почти всегда заканчивается тяжёлым мозговым расстройством, провалами в памяти, даже слабоумием, а с этим у Тануки всё в порядке: она неплохо училась, школу закончила без троек… Правда, без проблем всё равно не обошлось: дети – жестокие существа, а подростки особенно. От бесконечных насмешек, издевательств и обид девушка замкнулась, в последние годы учёбы с одноклассниками не разговаривала, а по окончании школы сразу ушла из дома. Поступив в академию художеств, она заинтересовалась готикой – одеждой, музыкой, архитектурой, потом встретила своего первого парня… Дальше всё совпадало с рассказом Севрюка: сперва эти идиоты родители, потом – гибель друга. Последовали годы депрессии и отчуждения, разочарования в любви и в жизни. В сущности, ей всегда было неуютно в собственном теле – как женщина она не развилась, ориентация блуждала; Танука не могла решить, кто она. Странный дар – предвидеть будущее, приносить несчастья – оттолкнул от неё всех, рядом остались только самые близкие друзья. Душа просила любви, привязанности, а тело не отзывалось. Её бросало из крайности в крайность, от наивных детских грёз до садо-мазо – то она разгуливала вся в оборках и кружавчиках, завивалась и красилась как кукла, то брила голову, рядилась в кожу и цепляла панковский ошейник. И нигде не находила себе места – ни у кришнаитов, ни у сатанистов, ни у сайентологов.

Потом появился Игнат.

Пока Андрей рассказывал, успело стемнеть. Небо сделалось синим, потом лиловым. Загорелись звёзды. Сумрак быстро загустел, но облака исчезли, ночь обещала быть ясной. Я был готов к тому, что Танука вернётся с минуты на минуту, но варган не смолкал, хотя паузы стали длиннее. Да уж, подумал я, судьба действительно свела меня со странным существом. Даже прозвище девчонки теперь наводило меня на определённые мысли: по японским поверьям, барсуки тануки – оборотни. Но сейчас меня волновало другое.

– Ну а что в итоге-то? – недоумённо спросил я, когда собеседник умолк. – Спорить не буду – досталось девочке по самое «не могу». Ну так и что? Кому сейчас легко? Ты мне лучше вот чего скажи: как это связано со мной?

– Мне трудно сразу объяснить, – уклончиво сказал Зебзеев, прислушиваясь к звукам варгана. – Ты имеешь представление вот об этом? – Он коснулся бубна, кожа на котором уже вполне просохла и натянулась.

– Ты про что? – не понял я. – Про бубен?

– Нет, я о шаманстве.

– Андрей, – я поморщился, – брось! Уж кто только не говорил мне в последние дни о шаманах. Неужели и ты собрался пичкать меня байками об этой ерунде? Ну знаю я, что ты балуешься этим, ну и что?

– Я не балуюсь, и это не ерунда, – поправив очки, серьёзно сказал тот. – Не отметай с порога всё, что тебе непонятно, – можешь выплеснуть с водой ребёнка. Я знаю, что с тобой случилось. Не прячь глаза – Танука мне всё рассказала. Я могу объяснить, если ты будешь слушать. Будешь?

– Да буду я слушать, буду… – горько усмехнулся я. – Что мне остаётся? Говори. Я знаю, мне Танука тоже говорила, что ты типа шаман.

Зебзеев повертел в руках бубен. Стукнул в него.

– Всё так, – сказал он. – Мы с друзьями были на Алтае, там один шаман положил на меня глаз. Вообще-то, я долго не соглашался – не мог решиться. Потом увидел один сон – и поехал. Не буду рассказывать: это неинтересно… Я обучался больше года, только посвящения не успел пройти, иначе пришлось бы там остаться: шаман привязан к месту Силы. Так что считай, что я шаман «без паспорта».

– Как это так – не понял я. – Им что, паспорта теперь выдают?

– У меня нет своего постоянного духа-проводника. Общаюсь с кем придётся.

– Скажи ещё, что в астрале летаешь…

Андрей осклабился в улыбке, словно я не оскорбил его, а сделал комплимент.

– Летаю, – ответил он без хвастовства (но, впрочем, и без лишней скромности). – Вообще-то, это несложно. Для этого не нужно каких-то безумных способностей, достаточно малого.

– Может, ты и в космос летал? И на Луну?

Глядя куда-то мне за спину и не переставая улыбаться. Зебзеев покачал головой:

– Врать не буду, на Луне не был.

– Что ж так?

– Там свой шаман.

Очередная, уже приготовленная ехидная фраза застряла у меня в горле.

За разговором я не заметил, что варган смолк, и, лишь когда за моей спиной хрустнула веточка, вздрогнул и обернулся. Танука стояла у меня за спиной и, похоже, прислушивалась к разговору, а заметив, что её присутствие больше не секрет, прошла и села на бревно рядом со мной.

– Жан, – тихо сказала она, взяла меня за плечи, развернула к себе и заглянула в глаза. – Жан, я всё понимаю… Только ты дослушай, ладно? Дослушай, а спорить будем потом. Если захочешь. Обещаешь?

Я промолчал.

– Ты уже видел ту собаку? – вдруг спросил Андрей. Я вздрогнул и вытаращился на него – так, наверно, вздрагивал сэр Генри Баскервиль при упоминании его семейного проклятия.

– Видел, – очень спокойно ответила за меня девушка. На миг мне стало не по себе – показалось, что они оба сейчас на меня кинутся.

Андрей удовлетворённо кивнул.

– Да, в общем, я не сомневался, – сказал он, – просто убедиться хотел. Это хорошо: меньше придётся объяснять. Так вот. Я не знаю, как это происходит, но если хочешь знать моё мнение, Танука – стихийный шаман. То ли при рождении, то ли во время болезни часть её души… ну, скажем так, отмерла. С тех пор она всегда на грани. Частично в этом мире, частично – в том.

– Что значит «отмерла»? – переспросил я, по-возможности стараясь не смотреть на свою спутницу. – Что вообще значит: «часть души»? Разве она может делиться на части, душа?

– Ну, не отмерла, так переродилась, если тебе так понятнее, – разъяснил Андрей – Природа не терпит пустоты. Я думаю, на её место вселился какой-то посторонний дух, другая, «замещающая» сущность. Коми называют это «шева».

– Хорош болтать, – мрачно сказала Танука. Она была серьёзна и сосредоточенна, как альпинист перед восхождением. – Без меня не наговорились? И так небось все кости мне перемыли.

Андрей, однако, не смутился.

– Извини, я всё-таки доскажу. Конечно, если брать христианские или мусульманские каноны, то душа едина и неделима. Но вот манси, например, считают, что у человека несколько душ. Конкретно: у мужчины – пять, у женщины – четыре. Уж не знаю, отчего такая дискриминация. Так вот. Я, например, в том мире человек. По крайней мере, мало отличаюсь от себя обычного. А вот Танука – нет, и потому, наверно, проникает дальше… или глубже, если тебе так больше нравится. Гораздо дальше, чем я. Её, к примеру, с Луны не гонят.

– Это почему?

Андрей пожал плечами:

– Наверное, потому, что собаки лучше умеют общаться с духами.

Я наморщил лоб. Собака, которую не гонят с Луны… Странно: я вдруг вспомнил, что «Битлз» сперва хотели назваться «Moondogs» – «Лунные собаки».

Я повернулся к девушке:

– Так ты всё-таки оборотень?!

– Дурак, да? – сердито сказала Танука. – Оборотней не бывает. Здесь я человек.

– Смотри на вещи проще, – вступился за неё Андрей. – Если рассматривать человека как многомерное существо, тогда такое «превращение» значит только то, что в нашей физической реальности он повернулся, ну, как бы своей другой гранью. Эта другая грань может выглядеть как волк, птица, куст или даже камень. Но вообще-то это такие же части целого, как, скажем, хвост, нога и хобот у слона. Хотя внешне они совершенно различны. Ты помнишь притчу о слоне и трёх слепцах? Древние это понимали очень чётко.

– Но как же? Это значит, я… – И поспешно отвёл взгляд. – Нет, нет, погодите! Как я тогда мог её… то есть тебя, видеть?

Танука вздохнула. Потрясла головой.

– Вот глупый… – сказала она. – Да потому и видел, что ты отсюда, из нашего мира, уже выходил!

– Я?! Когда?

– Думаю, недавно, – подтвердил Зебзеев. – В самый ближний слой и очень ненадолго, но выходил. Сперва только заглядывал, потом прорвался. А иначе, как ты, по-твоему, из участка сбежал? Обычно люди сквозь полы не проваливаются.

– Так я… – Я с силой потёр лоб. Голова опять кружилась, сердце бухало в груди. Блин, что ж это творится… – Вы шутите?

– И не думаем. Это всё Танука: она чувствует таких людей.

Я перевёл взгляд на девчонку.

– Севрюк мне говорил, что рядом с тобой всякие странности творятся, скрытые способности развиваются, – пробормотал я, – но я даже не думал…

– Что от природы есть, то разовьётся, – проворчала девушка и тряхнула малиновой чёлкой. – Нового не появится. Хотя, вообще-то, не знаю. Вадим умный, он до многого сам допёр, давно нас раскусил. Ты его слушай, он знает, что говорит.

– «Старина Дик плохому не научит», – пробормотал я.

– Что? – Танука подняла голову.

– Ничего. Значит, я всегда умел играть?

– Не всегда. Но очень давно, быть может в прошлой жизни, ты играл.

– Что играл? Блюз? Где? Когда?

Танука помотала головой:

– Я не знаю. Сам разберёшься, если захочешь.

– Значит, вы хотите сказать, что вас только двое? – подытожил я.

– Было бы нас больше, не искали бы тебя. У нас есть помощники, но не подмастерья, только это к делу не относится.

– А что относится? – проговорил я, вспоминая злополучный «Солнечный», в котором мальчиком когда-то отдыхал Игнат. – Я ж понимаю, я же не дурак. Это для вас Артур отыскивает те рисунки на стенах. Ищете детей для будущего обучения, так?

Они переглянулись.

– Ну, в принципе, да, – с видимой неохотой признал Андрей. – Хотя это его личная затея, мы тут ни при чём.

– Да, мы не просили, – подтвердила девушка, – это он сам додумался. Дети чувствительнее взрослых, бессознательное у них ещё не так задавлено. В смутные дни, перед какой-то катастрофой или ещё чем-нибудь таким усиливается выход «негатива». Они первые это чувствуют и реагируют.

– Какого ещё негатива? Как реагируют? Рисунками на стенах?

– В том числе.

– Но цель? Какая цель? – продолжал допытываться я. – У любых поступков должно быть разумное объяснение. Чего ты хочешь? Чтобы я вернул Игната? Это невозможно – даже если мы отыщем его душу, или как там это называется, вернуться-то она не сможет! Некуда ей возвращаться: тело-то тю-тю, уж извини. А если типа он переродиться может, так это и без нас произойдёт.

Танука помрачнела, видимо, и ей в голову приходили подобные мысли.

– Жан, успокойся. Успокойся, – сдавленно произнесла она. – Если честно, дело даже не в Сороке. Что-то происходит. Будто… что-то прорвалось или где-то дырка, и туда «засасывает» души. Думаешь, он первый? Люди гибнут, исчезают, как только стоит им чего-нибудь у нас добиться. Ты сам говорил, что в нашем городе нет нормального рок-н-ролла, и Сито это говорил. Но рок-н-ролл – только часть, остальное тоже рушится. Ничего никому не нужно. Если кто-то появляется толковый, ему нужно сразу валить из Перми, иначе кранты. Будь у нас время, я бы попросила тебя просмотреть статистику, а сейчас некогда, поэтому поверь на слово. Здесь какая-то тайна. Я понимаю это, но одна не справлюсь. Извини.

– Ненавижу тайны… – пробормотал я. – Эх… Ладно. Леший с вами, начинайте, я согласен. Что надо делать? В бубен стучать?

Андрей усмехнулся: два ряда ослепительно белых зубов в ночной темноте.

– Ты вообще видел, как шаман камлает? Наверное, только в кино, в документальных фильмах. А это никакие не шаманы, а артисты, переодетые шаманами. А это же не просто танец! Для проникновения в соседний мир есть какие-то основы общие – набор слов, система движений. Просто так туда не попадёшь, надо настроиться, войти в раж, поймать, если можно так выразиться, ритм Вселенной, стать антенной, чтоб уловить сигнал. И вот когда поймаешь его, пропустишь через голову и сердце, только тогда перейдёшь границу. Но это я, а Тануке не надо настраиваться – она и так всегда на эту волну настроена.

– Да уж, – невесело пошутила та, – если только батарейки не сядут.

– Вот-вот, – подтвердил Андрей. – Она всегда наполовину здесь, наполовину там.

– Я в детстве ничего не понимала, – нервно сплетая пальцы, перебила его Танука. – Объясняла – меня не слушали, а рисовать пыталась – тащили к психиатру. Я ж думала, все люди видят это, только не говорят. Это как про секс – все о нём знают, но делают вид, что его нет. Кривляются, смеются, зубоскалят… Блин! Я и думала, что с этим так же! Только потом поняла, что я, может, вообще одна такая…

– Я знаю, Андрей рассказывал… А в церковь ты ходить не пробовала?

Танука энергично затрясла головой.

– В церковь нельзя: мне там плохо становится.

Я скептически поднял бровь.

– Самовнушение, скорее всего. Нервы тебе полечить надо.

– Жан, ты не понимаешь! – рассерженно перебила меня она – Я нормально к вере отношусь, это тоже способ, просто… Как бы тебе объяснить… Видел же, наверное, как в церкви, бывает, бабки лают, чужими голосами разговаривают, матерятся, по полу катаются? Думаешь, это бесы? Просто если у человека восприятие обострено, «предохранители» перегорают. Ты же сам понимаешь, что самое главное, самое интересное происходит в алтаре. Там такой поток, такая энергетика… Я иногда думаю, что если туда попадёт человек вроде меня – с открытым «каналом связи», но неподготовленный, его там… ну, просто разорвёт его там, вот! Я, может быть, пошла б в священники – поступила в семинарию и всё такое, я, наверное, смогла б, но я ж девчонка, мне запрещено! Это неспроста, наверно: женщины чувствительней…

Вот он, «порог тридцати», лихорадочно соображал я. И в этом прав Севрюк! Только уж больно рано эта девочка стала задумываться о «сакральном» развитии… Наверно, это потому, что фаза «физического» становления у неё оборвалась в четырнадцать, а «социальная» вообще осталась за скобками. Что ж, видно, бывает и так. На Востоке, например, духовный путь всегда приравнивался к жизненному. Боже, боже… А я ещё злорадствовал тогда насчёт конфет и происхождения детей! Свинья я после этого. Даже не свинья, а так… карликовый мини-пиг. И с сахаром всё более-менее понятно: энергия не возникнет сама по себе, ниоткуда. Колдуны Карибских островов – бокоры, тоже восстанавливают силы сухофруктами и сладостями.

– И ты хочешь, чтобы я сейчас пошёл с тобой туда? – спросил я. Танука кивнула. – Вот так вот, взял и отправился? Прямо сейчас?

– Да, – снова кивнула она.

– Ты с ума сошла… Как ты себе это представляешь?

– Я сейчас объясню, Жан, – торопливо вмешался Андрей. – Это надо знать: туда есть только один путь – через смерть. А это очень больно. И ужасно неприятно. Шок чудовищный, хуже только при рождении… Хотя и к этому можно привыкнуть.

Ошеломлённый, я сидел и переводил взгляд с Танукн на Андрея и обратно.

– Так вы… предлагаете мне умереть?!

– Жан, ты только успокойся, успокойся, – вмешалась Танука, беря меня за руку. – Я не собираюсь тебя убивать.

– А кто собирается?!

– Никто не собирается. Нам надо просто перейти туда. Потом мы вернёмся. Я тебе помогу.

– Да как возвращаться-то?

Я был на грани истерики. Теперь уже Андрей подобрался.

– В этом-то вся и проблема! – с горечью сказал он. – Первый раз жутко тяжело. В своей прошлой жизни я тоже был шаманом, в Северной Америке, там, где сейчас Канада. Это было очень давно, думаю, задолго до Колумба и даже до викингов. Методы обучения тогда были совсем другие, само обучение – очень жёсткое и длилось лет семь или восемь. Из новичков выживало процентов сорок-пятьдесят, не больше. Вообще-то, сейчас так не делают, а тогда человеческая жизнь совсем не ценилась. Наставник искал одарённых детей, подмечал странности и если видел, что ребёнок ведёт себя не так, как другие, – разговаривает сам с собой, или рисует странные вещи, или бродит где-то в одиночестве, то брал его на заметку. А вообще, я помню, например, как от меня требовалось уйти и какое-то время жить звериной жизнью – это испытание такое, перестать быть человеком. Тотемом у племени был волк. Я год жил как волк-одиночка. Помню, как я бегал по лесу, ловил и жрал каких-то грызунов…

– Это по-настоящему или ты только воображал себя волком?

Тот усмехнулся:

– А вот этого я тебе не скажу! Мы участвовали в жертвоприношениях и всё такое. Учились владеть сознанием. Потом было посвящение. Там был водопад большой, индейцы называли его «Голоса Духов»; ученик должен прыгнуть вниз и там, в полёте, «выйти» из тела. Самое простое задание – перемещение сознания. А ниже по течению учитель вылавливал тело и «возвращал» ученика в этот мир. Если хотел, конечно…

– А дальше? Дальше как ты жил?

– Обычно как, – хмыкнул тот. – Хотя, вообще-то, я до сорока не дожил. Была война, а я оказался один в лесу. Вообще-то, меня подстерегли четверо шаманов из соседнего племени: такая, знаешь, «конкурирующая группировка».

– Банда шаманов, – не удержался и съязвил я.

– Можно и так назвать… Они боялись в одиночку нападать, а вместе у них получилось. Они сломали мне позвоночник – вот здесь, чуть выше поясницы, – и бросили умирать.

– Сломали позвоночник? Зачем?

– Чтобы обездвижить, – невозмутимо пояснил тот. – А иначе б я вернулся. Даже если б они меня убили, я бы залечил все раны и вернулся. Это не так уж сложно, если знать, что делать. А так я, вообще-то, не мог выйти из тела, совершить необходимые движения. Оставалось только лежать и умирать. А когда мой дух освободился, возвращаться было некуда – тело пришло в негодность.

– А ты? – Я повернулся к Тануке. – Ты тоже что-то помнишь?

– Я ничего не помню, – рассеянно ответила та, словно мысли её занимало иное. – И мне, если честно, пофигу.

Она умолкла, а мне снова вспомнился Моррисон, верней, его слова про тех индейцев на дороге: «Их души летали рядом, и я почувствовал, как одна или две прыгнули мне внутрь… И они до сих пор там». Я вдруг вспомнил другой случай, не менее загадочный. В мае 1970 года Моррисон женился. Его супруга, Патриция Кеннели, увлекалась чёрной магией («Это не сатанизм. Это, по сути, культ матери, однако там есть и мужское божество – рогатый бог охоты», – говорила она). Приехав к ней в Европу, Джим в первую же ночь слёг с температурой выше сорока градусов, но через несколько часов жар спал так же внезапно, как и начался. На следующую ночь Джим предложил ей «венчаться» согласно обрядам чёрной магии, и она сразу согласилась. Стоя в центре магического круга в квартире Кеннели, облачённые в чёрные одежды, они были «обвенчаны» верховными служителями кельтского собрания ведьм в ночь накануне Иванова дня 1970 года. Выводя своё имя кровью, Джим потерял сознание.

– Ладно, – вдруг решился я. – Допустим, я согласен. Но объясните мне, зачем вам это нужно? Зачем вам я, когда вы оба это можете?

Танука посмотрела на меня. Зрачки её светились красным в отблесках костра, как на дурной фотографии, где «красные глаза». Ладно хоть не зелёные, подумал я.

– Затем, что я там ничего не соображаю, – раздельно, чётко выговорила она. – А нужно, чтобы кто-то мог отыскать Игната.

– А ты на что? – Я с недоумением повернулся к Андрею.

– Да не могу я! – поморщился тот. – Говорю же, нету у меня проводника. Пойми, есть Верхний мир и Нижний. – Он показал руками. – Вообще-то, я белый шаман, а нужен чёрный: вам же вниз. Ну как бы тебе объяснить… Воздушный шарик представляешь? В воздухе летает, а в воде не тонет. Нет у меня «грузила», понимаешь? Я не смогу нырнуть: обратно вытолкнет. – Он вздохнул и тряхнул головой. – И потом, надо, чтобы кто-то вас тут ждал, звал обратно… Так ты согласен или нет?

– Андрей, уймись, – одёрнула его девушка. – Не время сейчас.

– Извини, я только хотел…

– Андрей!

– Извини.

Я молчал. Отговорки у меня, конечно, были. У меня была сотня доводов, чтоб повернуться и уйти, но я прекрасно понимал, что не могу тянуть с ответом – ночь не бесконечна. И если дело заключалось в сроках, нужно говорить напрямую. Так или иначе, всё шло к этому. Я шёл по этому пути, когда меня подталкивали, не сопротивлялся, и сейчас тоже не видел смысла артачиться. В конце концов, не я ли сам сегодня утром умолял незнамкого, чтоб всё скорее кончилось?

– Да, – сказал я, чувствуя, будто что-то рушится внутри и у меня в груди возникает пустота – Что нужно делать?

– Я всё сделаю сам. – Андрей вытащил из рюкзака термос и протянул его мне: – Вот, подкрепись пока.

Жестяной помятый термос был старый, китайский, разрисованный журавлями. Я еле выдернул разбухшую пробку. Повеяло жасмином и ещё чем-то мягким, цветочным.

– Что у тебя там? – Я заглянул внутрь, и лоб у меня мгновенно покрылся испариной. – Опять какое-нибудь ведьминское зелье?

– Ничего особенного, обычный чай на травках, – успокоила меня Танука. – Пей, не бойся, это тебя подбодрит. Уж извини, – она развела руками, – «энергетика» я с собой не захватила.

Я сделал глоток и прислушался. Чай. Крепкий, зелёный, без сахара.

– Кстати, – мрачно сказал я, – у Игната при себе тогда был этот проклятый «энергетик». Этот, как его… «Ред Булл». Который «окрыляет». Он его за этим взял?

– Не знаю. Может быть. – Андрей продолжал деловито копаться в рюкзаке. – Он что-то чувствовал такое. Может, думал, справится один.

– Моя вина. – Танука села и поворошила прутиком горящие поленья. – Надо было остаться рядом, не отходить от него хотя бы эти три-четыре дня.

– Он в самом деле прыгнул со скалы?

– Не знаю.

Едва я дал согласие, Андреи с Танукои сделались необычайно деятельны. Девчонка сбегала к байдарке и приволокла насос-«лягушку». Помнится, я всю дорогу недоумевал, зачем на байдарке насос. Андрей подкинул дров и начал доставать из рюкзака один странный предмет за другим. Перво-наперво на свет явились молоток и плоскогубцы. Молоток был большой и довольно тяжёлый. Затем Андрей достал обрезок рельса от рудничной нитки, сантиметров двадцать пять в длину. Весило это, должно быть, порядочно. Зачем он тащил с собою эти железки, оставалось непонятным, пока он не вытащил ещё один предмет, при виде которого у меня отпала челюсть: то была цепь длиной около пяти метров. К обеим её концам были приварены разъёмные браслеты, а точнее, кольца: с одной стороны большое, с другой поменьше.

Чай застрял у меня в горле.

– Это ещё что?! – растерялся я. – Это зачем?

– Вместо поводка, – ответила Танука.

Она уже сняла ошейник и растирала кожу ладонью. Делала она это так серьёзно и сосредоточенно, что меня мороз пробирал. Я и раньше видел у неё на шее ссадины, потёртости, царапины и прочие следы, оставленные кожаной полоской, но не подозревал, что их так много. Шипами внутрь она, что ли, эту штуку надевала?

– Зачем?!

– Затем, чтоб была связь. Не задавай вопросов, просто делай, что говорят.

– Я понимаю, но зачем цепь?

– Из-за крови, – сказал Андрей. Я непонимающе воззрился на него.

– Кровь содержит железо, – пояснила Танука. – Нам надо обеспечить контакт. Если потеряемся, ты не выберешься без меня, застрянешь навсегда. Цепь – самое надёжное. – Она перехватила мой взгляд и виновато улыбнулась. – Не волнуйся: там она нам не помешает.

Андрей вытащил из кармана рюкзака какие-то шпеньки, положил их в костёр, взял насос и принялся раздувать пламя. Меня пробрал холодок.

– Почему не обойтись замками?

– Замок можно открыть, – хмуро сказал Андрей. – А так надёжнее.

Тем временем Танука скинула жилетку и осталась в футболке, собрала волосы в горсть и скрепила их резинкой, затем без лишних слов подошла к Андрею и опустилась на колени. Медленно, как осуждённая на плаху, положила голову на рельс и замерла. Андрей поднял цепь, надел ей на шею большее кольцо, свёл проушины и потянулся за плоскогубцами.